Страница:
На самом деле мое знакомство с Болгарией было самым что ни на есть поверхностным: однажды я взял в магазине бутылку болгарского красного, подержал пару секунд в руках и поставил ее обратно на полку. Про Болгарию я знаю только, что она расположена где-то рядом с Африкой.
Но поскольку я был при исполнении (художник смотрит на мир широко распахнутыми глазами), Великая Мысль подтолкнула меня к созданию нового вида искусства, захватывающего и волнующего. Я назвал его художественным обманом. Разумеется, какой-нибудь дилетант, да и вообще всякий, кому не хватает воображения и проницательности, легко перепутает художественный обман с ложью. Художественный обман – это отнюдь не банальное вранье, это тонкий олицетворенный вымысел, штучная история, сделанная практически на заказ. Существует огромная разница между простым нежеланием поддерживать разговор и безыскусной житейской неправдой, из которых, собственно, и состоит обыкновенная ложь («у меня все нормально» или «я тебе сразу его верну»), между уже откровенным враньем, когда ты сидишь в баре и представляешься случайному собеседнику военным летчиком, или пытаешься продать какому-нибудь идиоту несколько акров заболоченной местности, и тем, что делаю я. Существует огромная разница между тонким скальпелем хирурга и пружинным ножом уголовника (я – скальпель хирурга, как вы уже поняли).
Мои бодрые заверения буквально преобразили эту молодую пару. Мой рассказ об очистке воды в Болгарии воодушевил их и окрылил, как воодушевляет и окрыляет всякое истинное произведение искусства. «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». Я вполне допускаю, что этот вдохновенный художественный обман может рассыпаться прахом в первый же день их пребывания в Болгарии. Но, с другой стороны, он может благополучно остаться при них на всю жизнь. Искусство способно обмануть время, хотя и не навсегда.
Они купили мне пинту пива. За искусство надо платить. Именно так ты понимаешь, что это искусство. Твоя жизнь в растянутом времени.
На следующий день или, точнее, вечер после изобретения художественного обмана я сидел в «Толстяке и латуке» и там познакомился с женщиной, которая, заливаясь слезами, рассказала мне про свою тетушку, у которой нашли рак груди. Я сказал ей, что я – дизайнер ножевых изделий и что у меня тоже есть тетушка, даже две, и у обеих был рак груди. Пятнадцать лет назад. Они до сих пор живы-здоровы: одна бегает марафоны, а вторая играет в теннис и недавно обыграла врача, который в свое время поставил ей неверный диагноз, с разгромным счетом 6:0. Женщина ушла домой, улыбаясь. Привожу краткий отчет:
ОБРАЗ
ТЕМА
ГОНОРАР
Дизайнер ножевых изделий
Рак груди. Пустяки, дело житейское
Бутылка «Короны»
Владелец змеиной фермы
Уклонение от налогов
«Драмбуи» [7], пинта «Фостерса»
Теолог
Служба знакомств теперь в моде
Сухое белое вино, арахис в меду
Инструктор по конному спорту
Шестьдесят – это еще далеко не старость
Полпинты сидра
Крикетный комментатор
Воспитание детей – это большое искусство
Минеральная вода (с газом), свиная поджарка
Журналист, специализирующийся на игрушечных железных дорогах
Безработица – это преодолимо
Никакой выпивки, половина мятной жвачки
Танцор балета
Мерзавцы всегда бывают наказаны
Бутылка «Роллинг рока»
Специалист-диетолог
Вы красивая и вовсе не толстая
Пришлось купить ей кампари
Владелец змеиной фермы
Ваш сын, сбежавший из дома, не умер. Он просто сбежал из дома
Пинта «Грин инга»
Журналист, специализирующийся на игрушечных железных дорогах
Жизнь– совсем не дерьмо
Пинта «Гиннеса»
В общем, художественный обман шел на «ура». Денег я им, конечно, не заработал, но я получал свою долю внимания. Как-то вечером я сидел в «Козле», потягивал свое пиво и размышлял, как бы мне раскрутить художественный обман, гак чтобы он приносил доходы, достаточные для скромной, но все же безбедной жизни в деревне в блаженном безделье, и тут вновь проявилась Великая Мысль. Какой-то шумный и громкий мужик взял стул от стола, за которым сидел я.
– Поставь стул на место, – сказал мой голос, пока я сам только складывал в уме фразу насчет того, что вообще-то принято спрашивать разрешения, прежде чем хватать «чужие» стулья, пусть даже на них никто не сидит; мой голос был раздраженным и злым. Обычно так говорят с людьми, которые ниже тебя по росту и явно слабее.
– Или что? – спросил Громкий-и-Шумный. И он, и я уже поняли, что он не только готов, но и может начистить мне рыло. Я всегда выступал за полезность физических упражнений; просто я по природе маленький и щуплый, и, к несчастью, мое беззаветное увлечение искусством не обеспечило мне внушительную мускулатуру.
– Я художник, и я хочу, чтобы вы вернули стул на место, – в моем голосе слышались командные нотки.
– Или что?
– Или я шею тебе сверну. – Должен заметить, что меня самого удивило подобное заявление. Совершенно бредовое и в принципе невыполнимое; даже если бы Громкий-и-Шумный был крепко связан, и ему бы заткнули рот кляпом, а меня привели бы в состояние непреходящего бешенства на всех Громких-и-Шумных, в лучшем случае я бы сумел только высказать ему все, что я думаю. На словах. Однажды одна особенно наглая муха вывела меня из себя, и я попытался пристукнуть ее газетой, но добился только того, что она стала жужжать еще громче. Мне до сих пор жалко тех нескольких муравьев, которых я случайно раздавил в песчаном карьере в Маргейте, когда мне было одиннадцать.
Однако следует доверять этим темным тайникам души. О, эти темные тайники души!
– Ну так бы сразу и сказал, – сказал Громкий-и-Шумный, возвращая стул на место. Что лишний раз подтверждает следующее наблюдение: если с первого взгляда вполне очевидно, что что-то должно произойти, это еще не значит, что оно непременно произойдет. Иногда ты выпрыгиваешь из окна и летишь по воздуху. Я всегда выступал против трусости и за отвагу, но эти понятия почему-то оказывались несколько неадекватными, когда мне приходилось иметь дело с людьми крупнее меня, одной комплекции со мной и теми, кто мельче меня, но кто имеет дурную склонность подвергать меня физическому воздействию.
Чуть позже, когда Громкий-и-Шумный ушел к своему столику, я заметил, как он показал на меня пальцем и сказал своему собеседнику:
– Ты с ним поосторожнее. Он убийца. Хладнокровный убийца.
Потом ко мне подошел какой-то мужик и спросил, не хочу ли я выпить. Вот краткий отчет о художественном обмане за следующую неделю:
ОБРАЗ
ТЕМА
ГОНОРАР
Серийный убийца
Убить человека – это очень легко (как муху прихлопнуть)
Три пинты «Карлберга», два «G and T», виски «Чивас Ригал», креветки под острым соусом, куриный моглай, рис басмати, сливовое мороженое, кофе
Серийный убийца
Убить человека – это совсем не легко (перевернутая мебель и т. д.)
Четыре бутылки «Стелы Артуа», четыре рюмки медовой водки, два пакетика чипсов с солью и уксусом, пачка «Benson & Hedges»
Серийный убийца
Как жертвы умоляют о пощаде
Пять бутылок «Пилз», два виски «Фэймос Граус», шпинатовые оладьи под мексиканским соусом, морской язык с лимоном, картошка-фри, соус тартар, полбутылки новозеландского Шардоне на дубовых почках (выше всяких похвал). Томик стихов с автографом автора. Приглашение провести выходные в Клойстерсе (покататься на лыжах)
Серийный убийца
Тела и останки
Пять бутылок «Гролша», Три «Маргариты», бутылка шампанского «Ru de Ruinart» (разлито в Париже), филе копченой форели с хреном, итальянский салат, отбивные по-македонски с овощным гарниром, бутылка Бланьи 89-го года, шоколадный рулет из черного и белого шоколада, бокал Сотерна, элитный коньяк «Cohiba», виски «Glenmorangie» 18-летней выдержки, кашемировый шарф, сигарета с марихуаной, видеокассета с эксклюзивной порнушкой, поляроидная фотография девушки с телефончиком на обороте
Даже гениальный художественный обман требует постоянной доработки деталей, чтобы не только держать слушателей в напряжении, но и чтобы тебе самому было интересно. Когда я говорю собеседнику, что только сегодня вышел из тюрьмы, он поневоле задумается: а надо ли было меня выпускать? Что это – очередная промашка судебных психиатров? Еще одно великодушное освобождение преступника на поруки в надежде, что он осознает, проникнется и исправится? Типа что если дать злодею второй шанс, он обязательно совладает со своей злодейской натурой – ибо эта натура не вина его, а беда, – и уже никогда не возьмется за старое… но когда ты занимаешься художественным обманом, следует как-то уравновешивать свежесть деталей и растущую популярность. Когда тебя начинают узнавать, «Я только сегодня вышел из тюрьмы» надо заменить на «Я недавно вышел из тюрьмы», чтобы тебя не поймали на лжи.
Но никто особенно не задумывается о том, почему ты не за решеткой. Как все мы знаем, в наши дни убийство практически не мешает свободе. Также удобно, когда тебе хорошо за тридцать – тебе не составит труда убедить собеседника, что-ты отсидел свои десять лет.
Теперь я почти каждый вечер хожу в артистический клуб «Челси», где собираются художники. Сбоку от входа – как войдешь, сразу направо – там есть очень уютный укромный уголок с двумя удобными мягкими креслами и книжной полкой. Я прочел много книг, потому что еще до того, как занялся художественным обманом, я частенько бывал в этом клубе (когда решил явить миру свои бессмертные работы) в плане общения с братьями по ремеслу. Когда мой художественный характер полностью сформировался, я подумал, что, может быть, совершаю ошибку, не интересуясь талантами и достижениями других. Может быть, все-таки стоит быть в курсе того, кто на что способен. Так что я прихожу в клуб, усаживаюсь за стойку и обращаюсь к соседям:
– Я великий художник. Вы тоже?
Это было медленное и болезненное открытие, но я все-таки понял, что художник – независимо от того, стремится ли он к общению или, наоборот, избегает, – почти всегда остается один на тернистом пути к славе.
НАЧАЛО БЕСЕДЫ
ПРИМЕРЫ ОТВЕТОВ
Я великий художник
Хорошо тебе. Мы тут с другом беседуем. Ага, тогда ты мне, наверное, дашь взаймы двадцать фунтов. А-а. У меня через десять минут поезд.
Хотите поговорить об искусстве?
На самом деле, не очень. Мы тут с другом беседуем. Этот стул занят. Опасный вопрос. В этом месяце я уже исчерпал весь лимит разговоров.
Но дни неистовых анти-Смитовских предубеждений уже миновали.
В один из таких вечеров в клубе «Челси» я говорил группе восторженных слушателей:
– Самое главное, я простил себе все и теперь наслаждаюсь жизнью по полной программе. Мертвых не воскресишь, но даже если бы это было возможно, только представьте, сколько сразу возникнет проблем… жилье, право собственности, парковка машины…
И тут я увидел, что внимание завороженной аудитории, которым до этого я владел безраздельно, вдруг отвлеклось. Все, как один, повернулись к высокому человеку в пепельно-сером костюме. Это был Ренфро. Он протянул мне руку. Я успел обменяться с ним кратким рукопожатием прежде, чем он убрал руку. Это стремительное движение вызвало в воображении образ зверя, пойманного в капкан, который вырвался из западни.
– Мистер Смит, я слышал, вы пишете. Позвольте задать вам вопрос относительно формы произведения.
Но поскольку я был при исполнении (художник смотрит на мир широко распахнутыми глазами), Великая Мысль подтолкнула меня к созданию нового вида искусства, захватывающего и волнующего. Я назвал его художественным обманом. Разумеется, какой-нибудь дилетант, да и вообще всякий, кому не хватает воображения и проницательности, легко перепутает художественный обман с ложью. Художественный обман – это отнюдь не банальное вранье, это тонкий олицетворенный вымысел, штучная история, сделанная практически на заказ. Существует огромная разница между простым нежеланием поддерживать разговор и безыскусной житейской неправдой, из которых, собственно, и состоит обыкновенная ложь («у меня все нормально» или «я тебе сразу его верну»), между уже откровенным враньем, когда ты сидишь в баре и представляешься случайному собеседнику военным летчиком, или пытаешься продать какому-нибудь идиоту несколько акров заболоченной местности, и тем, что делаю я. Существует огромная разница между тонким скальпелем хирурга и пружинным ножом уголовника (я – скальпель хирурга, как вы уже поняли).
Мои бодрые заверения буквально преобразили эту молодую пару. Мой рассказ об очистке воды в Болгарии воодушевил их и окрылил, как воодушевляет и окрыляет всякое истинное произведение искусства. «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». Я вполне допускаю, что этот вдохновенный художественный обман может рассыпаться прахом в первый же день их пребывания в Болгарии. Но, с другой стороны, он может благополучно остаться при них на всю жизнь. Искусство способно обмануть время, хотя и не навсегда.
Они купили мне пинту пива. За искусство надо платить. Именно так ты понимаешь, что это искусство. Твоя жизнь в растянутом времени.
На следующий день или, точнее, вечер после изобретения художественного обмана я сидел в «Толстяке и латуке» и там познакомился с женщиной, которая, заливаясь слезами, рассказала мне про свою тетушку, у которой нашли рак груди. Я сказал ей, что я – дизайнер ножевых изделий и что у меня тоже есть тетушка, даже две, и у обеих был рак груди. Пятнадцать лет назад. Они до сих пор живы-здоровы: одна бегает марафоны, а вторая играет в теннис и недавно обыграла врача, который в свое время поставил ей неверный диагноз, с разгромным счетом 6:0. Женщина ушла домой, улыбаясь. Привожу краткий отчет:
ОБРАЗ
ТЕМА
ГОНОРАР
Дизайнер ножевых изделий
Рак груди. Пустяки, дело житейское
Бутылка «Короны»
Владелец змеиной фермы
Уклонение от налогов
«Драмбуи» [7], пинта «Фостерса»
Теолог
Служба знакомств теперь в моде
Сухое белое вино, арахис в меду
Инструктор по конному спорту
Шестьдесят – это еще далеко не старость
Полпинты сидра
Крикетный комментатор
Воспитание детей – это большое искусство
Минеральная вода (с газом), свиная поджарка
Журналист, специализирующийся на игрушечных железных дорогах
Безработица – это преодолимо
Никакой выпивки, половина мятной жвачки
Танцор балета
Мерзавцы всегда бывают наказаны
Бутылка «Роллинг рока»
Специалист-диетолог
Вы красивая и вовсе не толстая
Пришлось купить ей кампари
Владелец змеиной фермы
Ваш сын, сбежавший из дома, не умер. Он просто сбежал из дома
Пинта «Грин инга»
Журналист, специализирующийся на игрушечных железных дорогах
Жизнь– совсем не дерьмо
Пинта «Гиннеса»
В общем, художественный обман шел на «ура». Денег я им, конечно, не заработал, но я получал свою долю внимания. Как-то вечером я сидел в «Козле», потягивал свое пиво и размышлял, как бы мне раскрутить художественный обман, гак чтобы он приносил доходы, достаточные для скромной, но все же безбедной жизни в деревне в блаженном безделье, и тут вновь проявилась Великая Мысль. Какой-то шумный и громкий мужик взял стул от стола, за которым сидел я.
– Поставь стул на место, – сказал мой голос, пока я сам только складывал в уме фразу насчет того, что вообще-то принято спрашивать разрешения, прежде чем хватать «чужие» стулья, пусть даже на них никто не сидит; мой голос был раздраженным и злым. Обычно так говорят с людьми, которые ниже тебя по росту и явно слабее.
– Или что? – спросил Громкий-и-Шумный. И он, и я уже поняли, что он не только готов, но и может начистить мне рыло. Я всегда выступал за полезность физических упражнений; просто я по природе маленький и щуплый, и, к несчастью, мое беззаветное увлечение искусством не обеспечило мне внушительную мускулатуру.
– Я художник, и я хочу, чтобы вы вернули стул на место, – в моем голосе слышались командные нотки.
– Или что?
– Или я шею тебе сверну. – Должен заметить, что меня самого удивило подобное заявление. Совершенно бредовое и в принципе невыполнимое; даже если бы Громкий-и-Шумный был крепко связан, и ему бы заткнули рот кляпом, а меня привели бы в состояние непреходящего бешенства на всех Громких-и-Шумных, в лучшем случае я бы сумел только высказать ему все, что я думаю. На словах. Однажды одна особенно наглая муха вывела меня из себя, и я попытался пристукнуть ее газетой, но добился только того, что она стала жужжать еще громче. Мне до сих пор жалко тех нескольких муравьев, которых я случайно раздавил в песчаном карьере в Маргейте, когда мне было одиннадцать.
Однако следует доверять этим темным тайникам души. О, эти темные тайники души!
– Ну так бы сразу и сказал, – сказал Громкий-и-Шумный, возвращая стул на место. Что лишний раз подтверждает следующее наблюдение: если с первого взгляда вполне очевидно, что что-то должно произойти, это еще не значит, что оно непременно произойдет. Иногда ты выпрыгиваешь из окна и летишь по воздуху. Я всегда выступал против трусости и за отвагу, но эти понятия почему-то оказывались несколько неадекватными, когда мне приходилось иметь дело с людьми крупнее меня, одной комплекции со мной и теми, кто мельче меня, но кто имеет дурную склонность подвергать меня физическому воздействию.
Чуть позже, когда Громкий-и-Шумный ушел к своему столику, я заметил, как он показал на меня пальцем и сказал своему собеседнику:
– Ты с ним поосторожнее. Он убийца. Хладнокровный убийца.
Потом ко мне подошел какой-то мужик и спросил, не хочу ли я выпить. Вот краткий отчет о художественном обмане за следующую неделю:
ОБРАЗ
ТЕМА
ГОНОРАР
Серийный убийца
Убить человека – это очень легко (как муху прихлопнуть)
Три пинты «Карлберга», два «G and T», виски «Чивас Ригал», креветки под острым соусом, куриный моглай, рис басмати, сливовое мороженое, кофе
Серийный убийца
Убить человека – это совсем не легко (перевернутая мебель и т. д.)
Четыре бутылки «Стелы Артуа», четыре рюмки медовой водки, два пакетика чипсов с солью и уксусом, пачка «Benson & Hedges»
Серийный убийца
Как жертвы умоляют о пощаде
Пять бутылок «Пилз», два виски «Фэймос Граус», шпинатовые оладьи под мексиканским соусом, морской язык с лимоном, картошка-фри, соус тартар, полбутылки новозеландского Шардоне на дубовых почках (выше всяких похвал). Томик стихов с автографом автора. Приглашение провести выходные в Клойстерсе (покататься на лыжах)
Серийный убийца
Тела и останки
Пять бутылок «Гролша», Три «Маргариты», бутылка шампанского «Ru de Ruinart» (разлито в Париже), филе копченой форели с хреном, итальянский салат, отбивные по-македонски с овощным гарниром, бутылка Бланьи 89-го года, шоколадный рулет из черного и белого шоколада, бокал Сотерна, элитный коньяк «Cohiba», виски «Glenmorangie» 18-летней выдержки, кашемировый шарф, сигарета с марихуаной, видеокассета с эксклюзивной порнушкой, поляроидная фотография девушки с телефончиком на обороте
Даже гениальный художественный обман требует постоянной доработки деталей, чтобы не только держать слушателей в напряжении, но и чтобы тебе самому было интересно. Когда я говорю собеседнику, что только сегодня вышел из тюрьмы, он поневоле задумается: а надо ли было меня выпускать? Что это – очередная промашка судебных психиатров? Еще одно великодушное освобождение преступника на поруки в надежде, что он осознает, проникнется и исправится? Типа что если дать злодею второй шанс, он обязательно совладает со своей злодейской натурой – ибо эта натура не вина его, а беда, – и уже никогда не возьмется за старое… но когда ты занимаешься художественным обманом, следует как-то уравновешивать свежесть деталей и растущую популярность. Когда тебя начинают узнавать, «Я только сегодня вышел из тюрьмы» надо заменить на «Я недавно вышел из тюрьмы», чтобы тебя не поймали на лжи.
Но никто особенно не задумывается о том, почему ты не за решеткой. Как все мы знаем, в наши дни убийство практически не мешает свободе. Также удобно, когда тебе хорошо за тридцать – тебе не составит труда убедить собеседника, что-ты отсидел свои десять лет.
Теперь я почти каждый вечер хожу в артистический клуб «Челси», где собираются художники. Сбоку от входа – как войдешь, сразу направо – там есть очень уютный укромный уголок с двумя удобными мягкими креслами и книжной полкой. Я прочел много книг, потому что еще до того, как занялся художественным обманом, я частенько бывал в этом клубе (когда решил явить миру свои бессмертные работы) в плане общения с братьями по ремеслу. Когда мой художественный характер полностью сформировался, я подумал, что, может быть, совершаю ошибку, не интересуясь талантами и достижениями других. Может быть, все-таки стоит быть в курсе того, кто на что способен. Так что я прихожу в клуб, усаживаюсь за стойку и обращаюсь к соседям:
– Я великий художник. Вы тоже?
Это было медленное и болезненное открытие, но я все-таки понял, что художник – независимо от того, стремится ли он к общению или, наоборот, избегает, – почти всегда остается один на тернистом пути к славе.
НАЧАЛО БЕСЕДЫ
ПРИМЕРЫ ОТВЕТОВ
Я великий художник
Хорошо тебе. Мы тут с другом беседуем. Ага, тогда ты мне, наверное, дашь взаймы двадцать фунтов. А-а. У меня через десять минут поезд.
Хотите поговорить об искусстве?
На самом деле, не очень. Мы тут с другом беседуем. Этот стул занят. Опасный вопрос. В этом месяце я уже исчерпал весь лимит разговоров.
Но дни неистовых анти-Смитовских предубеждений уже миновали.
В один из таких вечеров в клубе «Челси» я говорил группе восторженных слушателей:
– Самое главное, я простил себе все и теперь наслаждаюсь жизнью по полной программе. Мертвых не воскресишь, но даже если бы это было возможно, только представьте, сколько сразу возникнет проблем… жилье, право собственности, парковка машины…
И тут я увидел, что внимание завороженной аудитории, которым до этого я владел безраздельно, вдруг отвлеклось. Все, как один, повернулись к высокому человеку в пепельно-сером костюме. Это был Ренфро. Он протянул мне руку. Я успел обменяться с ним кратким рукопожатием прежде, чем он убрал руку. Это стремительное движение вызвало в воображении образ зверя, пойманного в капкан, который вырвался из западни.
– Мистер Смит, я слышал, вы пишете. Позвольте задать вам вопрос относительно формы произведения.
Пятьдесят бесполезностей
Кид стремительно выхватил револьверы, прокрутил их на пальцах и убрал обратно в кобуры, не отрывая взгляда от воображаемого врага. Координация никуда не делась, и он по-прежнему проделывал все это четко и быстро (хотя, наверное, уже не так быстро, как раньше).
И еще он знал: что-то не так. Он это чувствовал, но не мог понять, что именно не так и что нужно сделать, чтобы это исправить. И можно ли это исправить.
Он достал кисет, свернул себе папиросу, закурил и задумался, пытаясь найти ту точку, откуда все пошло наперекосяк.
У него было много времени, чтобы подумать. Долгие годы он только и делал, что думал, но так ничего и не надумал.
Его карьера закончилась точно так же. Последние пару недель до того, как все кончилось, у него были сильные приступы нехороших предчувствий. Стойкое ощущение, что что-то не так. И даже не пару недель, а, наверное, пару месяцев. Просто тогда он еще не понимал, что его поезд готовится сойти с рельсов.
Он не собирался сам уходить с работы. Он мог бы подать в отставку по собственному желанию, но нет – он специально устроил так, чтобы его уволили. Может быть, для того, чтобы ему было кого винить, если он вдруг пожалеет об этом. Скорее всего его нежелание уходить самому было связано с тем, как он устроился на эту работу. Понимая, что нужно работать, причем работать в приличном месте (строгий костюм, пристойная зарплата, гарантированная пенсия), он просмотрел объявления о вакансиях и увидел, что требуется человек в управление городского планирования. Он пошел в библиотеку, прочитал пару брошюрок о принципах городского планирования, а потом состряпал себе фальшивый диплом и пошел на собеседование, где врал просто напропалую, но зато убедительно. Не имея вообще никакой подготовки и знаний, но зато понимающий, что такое хорошая шутка, он без труда получил работу.
Обман так и не раскрылся, потому что хотя его должность была солидной и хорошо оплачиваемой, на самом деле, он вообще ничего не делал. Ходил на какие-то собрания и встречи, где хорошие шутки всегда приветствовались, и ездил по городу, изучая расположение фонарных столбов. В каждом уважающем себя городе должно быть управление городского планирования, но на самом деле города сами себя планируют. Может быть, из-за легкости, с которой он провернул эту аферу, он так и не смог заставить себя уважать своих коллег-специалистов, или просто сказались пять лет постоянной скуки.
Все началось из-за чашки чая. До работы ему было ехать всего ничего, но из-за утренних пробок он добирался не меньше чем за полчаса. Он всегда просыпался с большим трудом: единственный способ гарантированно встать с постели – это скатиться с кровати и шлепнуться на холодный и твердый пол, что дает стимул быстрее подняться и пойти в ванную. Он подгонял время так, чтобы приходить на работу не совсем вовремя, а с опозданием на три-четыре минуты, так чтобы к нему не могли придраться, но при этом выгадывал три-четыре минуты сна. Он залпом выпивал чай, запихивал в рот кусок тоста, бежал к машине, на ходу завязывая галстук, и стоял в пробках, теряя без толку время и начиная потихонечку ненавидеть знакомые лица в соседних машинах.
Однажды утром он совсем уже проспал и, чтобы не терять время, взял чашку с чаем с собой в машину и выпил его по дороге. Месяца полтора спустя он уже шел по утрам к машине в банном халате, а брился, одевался и завтракал прямо в машине. Люди таращились на него, но ему было плевать, и только потом до него дошло, насколько опасным было его положение. Он дошел до того, что стал приходить на работу уже после обеда в полном ковбойском облачении и крутить на пальцах свои шестизарядные револьверы на деловых встречах, и вот тогда его поведение начало вызывать нарекания.
Первые четыре месяца после увольнения были самыми тяжкими; потом, когда ты уже привыкаешь, становится легче. Это как если ты тонешь, рассуждал Кид: сначала ты отчаянно бьешь по воде руками и ногами, пытаясь удержаться на плаву, а потом все страдания проходят, и ты вместе с ними. Но как бы там ни было, просто одеться и вымыться к тому времени превратилось в работу. До этого у него не было сколько-нибудь приличной работы, и после этого тоже – по крайней мере такой, которую можно было бы назвать работой. Однако он никогда себя не обманывал: они разошлись с женой вовсе не потому, что его погнали с приличной работы. У них и раньше все было плохо. Они жили каждый в своей части дома и практически не общались, как животные двух разных видов, которых небрежный хозяин держал в одной клетке. Однако, когда она от него ушла, он вовсе не удивился, когда вдруг понял, что ему хочется плакать.
Где он свернул не туда? Или, может быть, пропустил поворот? Когда ему, еще в юности, задавали вопрос: «Чего тебе хочется делать в жизни?», он ни разу не ответил: «Сидеть, изнывая от скуки, в почти пустом доме, на потертом скрипучем диване типа тех, которые жгут на тренировке пожарных; короче говоря, быть законченным неудачником, но таким неудачником, о котором и говорить не стоит… у которого не было никаких грандиозных планов, которые потерпели бы неудачу… которого изначально почти никогда не пускали через парадный вход».
Когда у тебя нету денег, в этом есть только одна положительная сторона: тебе легко быть аккуратным. Все его имущество состояло из маленького телевизора (на который бы не позарился даже самый занюханный вор) на подставке из телефонных справочников, старенького дивана, дохлого кактуса, ржавого котелка, который давно надо было выбросить, револьверов с перламутровыми рукоятками и книги О.О. Говарда «Знаменитые индейские вожди, которых я знал». За последние десять лет он продал, отдал попользоваться или просто отдал навсегда почти все, что у него было. Он бы продал и револьверы, если бы их можно было продать хотя бы за полцены.
Он выглянул в окно и посмотрел на небо, безбрежное серое вето. Еще он увидел соседа Спринга, который сосредоточенно разбирал на части очередную машину и раскладывал оные части по всему кладбищу автомобилей, в которое давно превратился его сад. Спринг оторвался от своего занятия и принялся столь же сосредоточенно ковырять в левой ноздре.
Киду постоянно «везло» на такое зрелище. Однажды он ехал в поезде, и сразу за Бермингемом, когда мимо проехал еще один поезд, он мельком увидел в окне вагона первого класса Маргарет Тэтчер. «Железная леди» ковырялась железным пальцем в своем железном носу. Еще подростком, когда он ездил в Америку, в маленьком барчике в аэропорту Феникс он видел Джона Леннона. Леннон пил кока-колу и самозабвенно ковырялся в носу, что сразу убило все поползновения попросить автограф. Но вершиной всего была встреча с Джорджем Бестом в одном безымянном пабе возле Олдхэма. Звезда английского футбола сидел с пинтой пива и с задумчивым видом ковырялся в носу, размышляя, должно быть, о вечном. В общем, у Кида был дар заставать знаменитости за интимным занятием чистки носа, но он понятия не имел, как извлечь из него хоть какую-то выгоду.
И разумеется, он молниеносно выхватывал револьверы, но это тоже не принесло ему счастья в жизни. Его способности стрелка нашли только одно признание: Кида пригласили выступить в его старой школе – рассказать ребятишкам о законах Дикого Запада.
У него на каминной полке до сих пор стоит их фотография. Все вместе: Брэмхолльская команда (Брэмхолльское общество реконструкции истории фронтира), все четверо. Были у них и другие любители Дикого Запада, но ядро Брэмхолльской команды составляли он сам, Баз, Легкомысленный и Войтек. Их приглашали потешить народ на ярмарках, в богадельнях и на открытии одного супермаркета. А еще они выступали по местному телевидению.
Диким Западом он «заболел» с детства. Он собирал всю информацию, которую только можно было добыть. Если вам вдруг понадобится узнать, где конкретно стоял Док Холлидей при перестрелке на ферме «О.К. Коррал», или какой был любимый алкогольный напиток у Джесси Джеймса, или точное количество перестрелок в Оклахоме в 1870 году: теперь вы знаете, к кому обращаться. Прошло много лет, прежде чем он понял, почему Дикий Запад так привлекает его (и остальных); уже будучи взрослым, он сообразил, что это был такой мир, где проблемы легко распознавались (по черным шляпам) и так же легко решались. Сталкиваясь с проблемой, ты не звонил в полицию, не писал своему депутату и не консультировался с адвокатом – ты вынимал револьвер и разбирался с проблемой на месте. Вот в чем главный минус жизни: ни с чем нельзя разобраться.
С сожалением вспоминая о том, сколько стоила рамка, он поставил фотографию на место. Он был последним из Брэмхолльской команды.
Баз («Джолли с ранчо») уехал на юг, за границу. Кид давно уже подозревал, что страсть База к Дикому Западу была только прикрытием для того, чтобы уйти от жены и детей. «Ребята рассчитывают на меня», – говорил он своей протестующей половине, представляя себя шофером, хотя он, наверное, вообще никогда не садился за руль, потому что боялся ездить.
Уйти от жены и детей было для База первейшей задачей в жизни, над которой он упорно работал. А еще он участвовал в марафонских забегах. «Это для благотворительных целей, котик, и ребята рассчитывают на меня». Его жена подозревала, что марафон – это только отмазка, чтобы слинять в бар с друзьями, и когда он выходил из дома в спортивном костюме, она регулярно следила за ним на машине. Сама идея была нелепой, потому что пивное пузо у База было не больше, чем у двенадцатилетнего мальчугана; но Баз был готов пробежать четырехчасовой марафон и сразиться со всеми бандами бандитского Додж-Сити, лишь бы уйти из дома – настолько сильным было его желание сбежать от своего семейства.
Благотворительность и марафон замечательно объединились, когда Баз сбежал-таки в Марбеллу, прихватив триста сорок фунтов для детей-инвалидов. Не то чтобы ради такой добычи стоило убегать, но у него появилась хотя бы возможность побега.
В Испании Баз открыл бар («Красный дьявол») на пару с красивой молоденькой вертихвосткой, которая, по идее, должна была вскоре уйти от него к какому-нибудь солидному испанцу постарше и поупитаннее, но которая со временем превратилась в жену с двумя детьми. Еще в самом начале он прислал Киду и всем остальным из Брэмхолльской команды свою фотографию, на которой он был в футболке «Родился на севере, живу на севере и умру на севере»; он стоматологически улыбался во все тридцать два зуба, в одной руке держал кружку неопознанного пива, а другой обнимал за талию знойную сеньориту.
Ходили слухи, что Баз хотел вернуться, но боялся, что его привлекут за неуплату алиментов. Должно быть, он был в полной заднице, иначе он бы дал знать о себе. Не то чтобы он очень стремился поддерживать отношения, но если бы ему было чем хвастаться, он бы похвастался – из одного только самодовольства.
Баз был манчестерцем до мозга костей, и его тянуло обратно. Он изнывал по теплому пиву и холодному дождю. Кид сомневался, что он сам тосковал бы по родному Манчестеру, будь у него альтернатива – радостная и солнечная. Такова ирония судьбы: всю жизнь он провел в Манчестере, хотя больше всего на свете ему хотелось отсюда уехать.
На самом деле, он даже предпринял такую попытку. В девятнадцать лет он уехал в Штаты, чтобы пройтись по местам «боевой славы» Дока Холлидея и прощупать почву на предмет остаться. Он обнаружил, что (во всяком случае, в Аризоне) есть только два вида работы: которая требует квалификации и вида на жительство – для американцев и которая не требует квалификации и вида на жительство – для мексиканцев, которые готовы работать за совсем уже смешные деньги.
В полном отчаянии, он познакомился с Пэтом – человеком безграничного оптимизма и владельцем целого трейлера игрушечных танков. Больше тысячи игрушечных танков на батарейках. Так что Кид и еще один парень, негритос по имени Стив (который шел автостопом в Лос-Анджелес на чемпионат по хула-хупу), за три дня обошли все магазины Феникса, пытаясь продать эти танки.
Продать – не в смысле убедить владельцев взять танки на реализацию, а в смысле продать их за бабки работникам магазинов. У Пэта была теория, что у людей, которые работают в магазинах, нет времени по магазинам ходить, что все они изнывают от тайного нереализованного желания прикупить себе игрушечный танк на батарейках, и что очень важно, чтобы у Кида был помощник, который демонстрировал бы удивительные качества танков восторженным покупателям, пока сам Кид вел бы торговлю.
В конечном итоге он преисполнился глубочайшего уважения к любезности и терпимости американцев; или, может быть, если человек продает духи или индивидуальные туры на Багамские острова, он просто не ожидает, что кто-то войдет и предложит ему купить игрушечный танк. Как бы там ни было, Кид не продал ни одного, хотя один раз, разговорившись с шестнадцатилетним парнем, который присматривал за цветочной лавкой в отсутствие хозяина, он почти его уговорил. Но почти не считается.
Пэт слишком смело экспериментировал в бизнесе, чтобы делать деньги, но он был хорошим дядькой и в завершении неудачной кампании с танками за свой счет накормил их со Стивом обедом. Он в жизни не ел ничего вкуснее. Еда была отвратительная: водянистое порошковое пюре, подгоревший кусок мяса, в ошметках жира и жесткий, как подметка, размокшая зеленая фасоль, у которой был такой вкус, как будто она пролежала неделю в сапоге у ковбоя. И все это происходило в затрапезной закусочной, где недоставало одной стены. Но Кид не ел ничего двое суток – кроме черствого пончика в цветочной лавке. Он съел все подчистую, буквально вылизал тарелку, после чего уставился на нее с неизбывной тоской и надеждой в глазах.
И еще он знал: что-то не так. Он это чувствовал, но не мог понять, что именно не так и что нужно сделать, чтобы это исправить. И можно ли это исправить.
Он достал кисет, свернул себе папиросу, закурил и задумался, пытаясь найти ту точку, откуда все пошло наперекосяк.
У него было много времени, чтобы подумать. Долгие годы он только и делал, что думал, но так ничего и не надумал.
Его карьера закончилась точно так же. Последние пару недель до того, как все кончилось, у него были сильные приступы нехороших предчувствий. Стойкое ощущение, что что-то не так. И даже не пару недель, а, наверное, пару месяцев. Просто тогда он еще не понимал, что его поезд готовится сойти с рельсов.
Он не собирался сам уходить с работы. Он мог бы подать в отставку по собственному желанию, но нет – он специально устроил так, чтобы его уволили. Может быть, для того, чтобы ему было кого винить, если он вдруг пожалеет об этом. Скорее всего его нежелание уходить самому было связано с тем, как он устроился на эту работу. Понимая, что нужно работать, причем работать в приличном месте (строгий костюм, пристойная зарплата, гарантированная пенсия), он просмотрел объявления о вакансиях и увидел, что требуется человек в управление городского планирования. Он пошел в библиотеку, прочитал пару брошюрок о принципах городского планирования, а потом состряпал себе фальшивый диплом и пошел на собеседование, где врал просто напропалую, но зато убедительно. Не имея вообще никакой подготовки и знаний, но зато понимающий, что такое хорошая шутка, он без труда получил работу.
Обман так и не раскрылся, потому что хотя его должность была солидной и хорошо оплачиваемой, на самом деле, он вообще ничего не делал. Ходил на какие-то собрания и встречи, где хорошие шутки всегда приветствовались, и ездил по городу, изучая расположение фонарных столбов. В каждом уважающем себя городе должно быть управление городского планирования, но на самом деле города сами себя планируют. Может быть, из-за легкости, с которой он провернул эту аферу, он так и не смог заставить себя уважать своих коллег-специалистов, или просто сказались пять лет постоянной скуки.
Все началось из-за чашки чая. До работы ему было ехать всего ничего, но из-за утренних пробок он добирался не меньше чем за полчаса. Он всегда просыпался с большим трудом: единственный способ гарантированно встать с постели – это скатиться с кровати и шлепнуться на холодный и твердый пол, что дает стимул быстрее подняться и пойти в ванную. Он подгонял время так, чтобы приходить на работу не совсем вовремя, а с опозданием на три-четыре минуты, так чтобы к нему не могли придраться, но при этом выгадывал три-четыре минуты сна. Он залпом выпивал чай, запихивал в рот кусок тоста, бежал к машине, на ходу завязывая галстук, и стоял в пробках, теряя без толку время и начиная потихонечку ненавидеть знакомые лица в соседних машинах.
Однажды утром он совсем уже проспал и, чтобы не терять время, взял чашку с чаем с собой в машину и выпил его по дороге. Месяца полтора спустя он уже шел по утрам к машине в банном халате, а брился, одевался и завтракал прямо в машине. Люди таращились на него, но ему было плевать, и только потом до него дошло, насколько опасным было его положение. Он дошел до того, что стал приходить на работу уже после обеда в полном ковбойском облачении и крутить на пальцах свои шестизарядные револьверы на деловых встречах, и вот тогда его поведение начало вызывать нарекания.
Первые четыре месяца после увольнения были самыми тяжкими; потом, когда ты уже привыкаешь, становится легче. Это как если ты тонешь, рассуждал Кид: сначала ты отчаянно бьешь по воде руками и ногами, пытаясь удержаться на плаву, а потом все страдания проходят, и ты вместе с ними. Но как бы там ни было, просто одеться и вымыться к тому времени превратилось в работу. До этого у него не было сколько-нибудь приличной работы, и после этого тоже – по крайней мере такой, которую можно было бы назвать работой. Однако он никогда себя не обманывал: они разошлись с женой вовсе не потому, что его погнали с приличной работы. У них и раньше все было плохо. Они жили каждый в своей части дома и практически не общались, как животные двух разных видов, которых небрежный хозяин держал в одной клетке. Однако, когда она от него ушла, он вовсе не удивился, когда вдруг понял, что ему хочется плакать.
Где он свернул не туда? Или, может быть, пропустил поворот? Когда ему, еще в юности, задавали вопрос: «Чего тебе хочется делать в жизни?», он ни разу не ответил: «Сидеть, изнывая от скуки, в почти пустом доме, на потертом скрипучем диване типа тех, которые жгут на тренировке пожарных; короче говоря, быть законченным неудачником, но таким неудачником, о котором и говорить не стоит… у которого не было никаких грандиозных планов, которые потерпели бы неудачу… которого изначально почти никогда не пускали через парадный вход».
Когда у тебя нету денег, в этом есть только одна положительная сторона: тебе легко быть аккуратным. Все его имущество состояло из маленького телевизора (на который бы не позарился даже самый занюханный вор) на подставке из телефонных справочников, старенького дивана, дохлого кактуса, ржавого котелка, который давно надо было выбросить, револьверов с перламутровыми рукоятками и книги О.О. Говарда «Знаменитые индейские вожди, которых я знал». За последние десять лет он продал, отдал попользоваться или просто отдал навсегда почти все, что у него было. Он бы продал и револьверы, если бы их можно было продать хотя бы за полцены.
Он выглянул в окно и посмотрел на небо, безбрежное серое вето. Еще он увидел соседа Спринга, который сосредоточенно разбирал на части очередную машину и раскладывал оные части по всему кладбищу автомобилей, в которое давно превратился его сад. Спринг оторвался от своего занятия и принялся столь же сосредоточенно ковырять в левой ноздре.
Киду постоянно «везло» на такое зрелище. Однажды он ехал в поезде, и сразу за Бермингемом, когда мимо проехал еще один поезд, он мельком увидел в окне вагона первого класса Маргарет Тэтчер. «Железная леди» ковырялась железным пальцем в своем железном носу. Еще подростком, когда он ездил в Америку, в маленьком барчике в аэропорту Феникс он видел Джона Леннона. Леннон пил кока-колу и самозабвенно ковырялся в носу, что сразу убило все поползновения попросить автограф. Но вершиной всего была встреча с Джорджем Бестом в одном безымянном пабе возле Олдхэма. Звезда английского футбола сидел с пинтой пива и с задумчивым видом ковырялся в носу, размышляя, должно быть, о вечном. В общем, у Кида был дар заставать знаменитости за интимным занятием чистки носа, но он понятия не имел, как извлечь из него хоть какую-то выгоду.
И разумеется, он молниеносно выхватывал револьверы, но это тоже не принесло ему счастья в жизни. Его способности стрелка нашли только одно признание: Кида пригласили выступить в его старой школе – рассказать ребятишкам о законах Дикого Запада.
У него на каминной полке до сих пор стоит их фотография. Все вместе: Брэмхолльская команда (Брэмхолльское общество реконструкции истории фронтира), все четверо. Были у них и другие любители Дикого Запада, но ядро Брэмхолльской команды составляли он сам, Баз, Легкомысленный и Войтек. Их приглашали потешить народ на ярмарках, в богадельнях и на открытии одного супермаркета. А еще они выступали по местному телевидению.
Диким Западом он «заболел» с детства. Он собирал всю информацию, которую только можно было добыть. Если вам вдруг понадобится узнать, где конкретно стоял Док Холлидей при перестрелке на ферме «О.К. Коррал», или какой был любимый алкогольный напиток у Джесси Джеймса, или точное количество перестрелок в Оклахоме в 1870 году: теперь вы знаете, к кому обращаться. Прошло много лет, прежде чем он понял, почему Дикий Запад так привлекает его (и остальных); уже будучи взрослым, он сообразил, что это был такой мир, где проблемы легко распознавались (по черным шляпам) и так же легко решались. Сталкиваясь с проблемой, ты не звонил в полицию, не писал своему депутату и не консультировался с адвокатом – ты вынимал револьвер и разбирался с проблемой на месте. Вот в чем главный минус жизни: ни с чем нельзя разобраться.
С сожалением вспоминая о том, сколько стоила рамка, он поставил фотографию на место. Он был последним из Брэмхолльской команды.
Баз («Джолли с ранчо») уехал на юг, за границу. Кид давно уже подозревал, что страсть База к Дикому Западу была только прикрытием для того, чтобы уйти от жены и детей. «Ребята рассчитывают на меня», – говорил он своей протестующей половине, представляя себя шофером, хотя он, наверное, вообще никогда не садился за руль, потому что боялся ездить.
Уйти от жены и детей было для База первейшей задачей в жизни, над которой он упорно работал. А еще он участвовал в марафонских забегах. «Это для благотворительных целей, котик, и ребята рассчитывают на меня». Его жена подозревала, что марафон – это только отмазка, чтобы слинять в бар с друзьями, и когда он выходил из дома в спортивном костюме, она регулярно следила за ним на машине. Сама идея была нелепой, потому что пивное пузо у База было не больше, чем у двенадцатилетнего мальчугана; но Баз был готов пробежать четырехчасовой марафон и сразиться со всеми бандами бандитского Додж-Сити, лишь бы уйти из дома – настолько сильным было его желание сбежать от своего семейства.
Благотворительность и марафон замечательно объединились, когда Баз сбежал-таки в Марбеллу, прихватив триста сорок фунтов для детей-инвалидов. Не то чтобы ради такой добычи стоило убегать, но у него появилась хотя бы возможность побега.
В Испании Баз открыл бар («Красный дьявол») на пару с красивой молоденькой вертихвосткой, которая, по идее, должна была вскоре уйти от него к какому-нибудь солидному испанцу постарше и поупитаннее, но которая со временем превратилась в жену с двумя детьми. Еще в самом начале он прислал Киду и всем остальным из Брэмхолльской команды свою фотографию, на которой он был в футболке «Родился на севере, живу на севере и умру на севере»; он стоматологически улыбался во все тридцать два зуба, в одной руке держал кружку неопознанного пива, а другой обнимал за талию знойную сеньориту.
Ходили слухи, что Баз хотел вернуться, но боялся, что его привлекут за неуплату алиментов. Должно быть, он был в полной заднице, иначе он бы дал знать о себе. Не то чтобы он очень стремился поддерживать отношения, но если бы ему было чем хвастаться, он бы похвастался – из одного только самодовольства.
Баз был манчестерцем до мозга костей, и его тянуло обратно. Он изнывал по теплому пиву и холодному дождю. Кид сомневался, что он сам тосковал бы по родному Манчестеру, будь у него альтернатива – радостная и солнечная. Такова ирония судьбы: всю жизнь он провел в Манчестере, хотя больше всего на свете ему хотелось отсюда уехать.
На самом деле, он даже предпринял такую попытку. В девятнадцать лет он уехал в Штаты, чтобы пройтись по местам «боевой славы» Дока Холлидея и прощупать почву на предмет остаться. Он обнаружил, что (во всяком случае, в Аризоне) есть только два вида работы: которая требует квалификации и вида на жительство – для американцев и которая не требует квалификации и вида на жительство – для мексиканцев, которые готовы работать за совсем уже смешные деньги.
В полном отчаянии, он познакомился с Пэтом – человеком безграничного оптимизма и владельцем целого трейлера игрушечных танков. Больше тысячи игрушечных танков на батарейках. Так что Кид и еще один парень, негритос по имени Стив (который шел автостопом в Лос-Анджелес на чемпионат по хула-хупу), за три дня обошли все магазины Феникса, пытаясь продать эти танки.
Продать – не в смысле убедить владельцев взять танки на реализацию, а в смысле продать их за бабки работникам магазинов. У Пэта была теория, что у людей, которые работают в магазинах, нет времени по магазинам ходить, что все они изнывают от тайного нереализованного желания прикупить себе игрушечный танк на батарейках, и что очень важно, чтобы у Кида был помощник, который демонстрировал бы удивительные качества танков восторженным покупателям, пока сам Кид вел бы торговлю.
В конечном итоге он преисполнился глубочайшего уважения к любезности и терпимости американцев; или, может быть, если человек продает духи или индивидуальные туры на Багамские острова, он просто не ожидает, что кто-то войдет и предложит ему купить игрушечный танк. Как бы там ни было, Кид не продал ни одного, хотя один раз, разговорившись с шестнадцатилетним парнем, который присматривал за цветочной лавкой в отсутствие хозяина, он почти его уговорил. Но почти не считается.
Пэт слишком смело экспериментировал в бизнесе, чтобы делать деньги, но он был хорошим дядькой и в завершении неудачной кампании с танками за свой счет накормил их со Стивом обедом. Он в жизни не ел ничего вкуснее. Еда была отвратительная: водянистое порошковое пюре, подгоревший кусок мяса, в ошметках жира и жесткий, как подметка, размокшая зеленая фасоль, у которой был такой вкус, как будто она пролежала неделю в сапоге у ковбоя. И все это происходило в затрапезной закусочной, где недоставало одной стены. Но Кид не ел ничего двое суток – кроме черствого пончика в цветочной лавке. Он съел все подчистую, буквально вылизал тарелку, после чего уставился на нее с неизбывной тоской и надеждой в глазах.