Страница:
Хотя Хедер и Имран были друзьями Тони, общаться с ними было приятно. Также присутствовали Лили с Деймианом. Лили работала вместе с Хедер, и для Миранды она была идеальной слушательницей, поскольку смеялась буквально на каждую фразу: «Добрый вечер», «Чего будешь пить?», «Картошка просто объедение». Миранда встречалась с ней раньше, и она ей не понравилась. В основном потому, что Лили была такая же, как она. Она тоже жила ради члена. Это бесило Миранду, потому что Лили было всего девятнадцать.
Прежде чем Миранда пришла к пониманию, что в жизни есть только одна подлинная и стоящая валюта, она успела попробовать все. Она принимала наркотики – и пригодные, и непригодные. Она получила высшее образование (пусть даже и кое-как, худо-бедно). Ходила к психотерапевту. Много путешествовала. Она прошла долгий путь, длиной в двадцать семь лет; ее жизненная позиция была выбрана вполне осознанно. А то, что делала Лили, давая всем мужикам без разбору – это все равно что прожить всю жизнь в одном и том же доме.
Деймиан был далеко не уродом. Он был намного старше Лили, примерно в возрасте Христа; и хотя в плане секса у них было все зашибись (всегда можно понять, довольна ли пара своими интимными отношениями), ему все-таки было слегка неуютно, что он живет с такой шлюхой.
– Миранда, я слышала, ты комическая актриса, выступаешь на эстраде.
– Иногда выступаю, иногда отступаю.
– И что, хватает на жизнь? – Деймиан был страховым агентом, специалистом по оценке убытков, и, как и всякого «правильного» человека, у которого есть нормальная, хорошо оплачиваемая, но при этом безмерно скучная работа, его пугала и настораживала мысль о том, что у кого-то, кто занимается необычным, интересным и очень не нудным делом (причем без страховки), еще и хватает наглости делать деньги. Ему хотелось услышать, что не умереть с голоду. Тут Тони мог бы вставить саркастическое замечание, что на жизнь ей хватает, но почти за все платит он. Миранда не участвовала в оплате счетов за аренду квартиры, за газ, электричество и воду. Продукты они покупали тоже на деньги Тони. Свои деньги Миранда тратила исключительно на одежду. Но Тони не возмущался. Тони – пони, и пони рассчитывал на свою порцию овса. Когда-нибудь в будущем.
– Пока хватает.
После этого люди, как правило, напрягаются и решают, что ты, наверное, очень знаменитая, но тебе просто не хочется об этом рассказывать. «А вы, наверное, известная?» – этот вопрос ей задают постоянно, вероятно, за тем, чтобы еще раз спросить, как ее зовут, и запомнить для последующих упоминаний в беседе с другими, если ответ будет да . Она, кстати, так и не придумала по-настоящему остроумный, достойный ответ. Скорее всего потому, что если такой вопрос задают, то хорошего, по-настоящему остроумного ответа не может быть по определению. Был еще и другой вопрос, и Деймиан, разумеется, его задал: «А тебе не показывали по телику?» – только этот вопрос был всего лишь вариацией первого. Для большинства людей телевидение – это совсем уже круто. Это нечто, что говорит о твоей значительности, делает тебе имя и дает тебе право на существование. Верно, и в то же время неверно: чаще всего это вообще не имеет значения.
Подтверждение: Кэтфорд Стен («Мне надо было родиться в Стенморе, но я родился совсем в другом месте»). Среди юмористов, работающих в разговорном жанре, он был одним из немногих, кто сделал себе состояние на этом поприще, хотя даже среди юмористов, работающих в разговорном жанре, очень немногие знают, кто это; а среди остальных так и вовсе никто не знает, кто это, хотя кое-кто наверняка бывал на его выступлениях. Никто не помнит его самого, но зато многие помнят его анекдоты и шутки. Шутки у него пошлые – такие пошлые, что даже стены, и те краснеют от отвращения. Анекдоты – всегда бородатые. Причем не настолько еще бородатые, чтобы они успели забыться, и их можно было бы выдать за новые. Как говорит сам Стен: «Я не смешу людей. Я делаю шутки». Эстрадный комик, который своими дурацкими шутками уже заработал больше, чем кто-либо еще из актеров такого же профиля, он выступает в основном на мальчишниках и холостяцких пирушках. Ему и не надо собирать стадионы. На самом деле слава – она почти ничего не дает. Все происходит так: либо ты вообще ничего не добиваешься и держишься исключительно за счет злости, ненависти, раздражения или любого другого токсина, который помогает тебе держаться, либо ты кое-чего добиваешься, но потом долго исходишь говном и пребываешь в тягостных размышлениях, сколько еще это продлится – эта борьба за место под солнцем, – и есть ли у тебя истинные друзья, а не только подлые завистники.
Стен был доволен и счастлив. Он загребал деньги лопатой, не платил налоги (наличные + никто никогда про него не слышал), спал почти со всеми стриптизерками, которых конферировал, и не заморачивался вопросом сколько все это продлится, поскольку пользовался большим спросом в качестве мастера по ремонту мебели, причем ремонтировать мебель ему нравилось значительно больше, чем выступать перед публикой. Он по-прежнему живет в своей двухкомнатной квартирке в Кэтфорде, причем не самой уютной квартирке, что приводит людей в замешательство, хотя ходят упорные слухи, что он владеет каким-то там островом рядом с Корнуоллом.
– А скажи что-нибудь смешное, – просит Лили и хихикает, потому что Тони попросил ее передать соль.
– Что-нибудь смешное, – говорит Миранда, но Лили не смеется. После этого Миранда вообще умолкает. Она больше не выступает на дружеских вечеринках в качестве массовика-затейника; она не развлекает народ, если за это не платят. Она водит ногой по ноге Деймиана. Он изо всех сил старается сохранять невозмутимое выражение, и у него получается. Тони рассказывает о своих идеях, о том, как насадить среди граждан Британии чувство вины и душещипательные устремления, дабы они принимали участие в его благотворительной программе в пользу неизлечимо больных детей.
Теперь она водит ногой по ноге Деймиана в откровенно провокационном эрекционном стиле, ясно давая понять, что это она не случайно задела его ногой. Ей любопытно, что будет делать Деймиан; он разглядывает ее грудь, тихонько храпит и притопывает ногой. Язык его жестов не оставляет сомнений.
Деймиан начинает активно потеть. Он переживает, что Тони или Лили заметят. Полный идиотизм. В пятьдесят лет можно уже не беспокоиться, даже если ты удавишь кого-то гароттой, не говоря уж о том, если ты вдруг кого-то огорчил или взбесил. Она попыталась добраться ногой до его самого интересного места, но не смогла дотянуться. Его волновало, что подумают о нем другие. Ее – совершенно не волновало. Кто из них в более выигрышном положении? Ей быстро наскучила эта забава.
– Я иду наверх, – сказала она и пошла в туалет. Было бы здорово, если бы Деймиан пошел следом за ней, и они бы устроили сочный секс прямо на кафельном полу, пока все остальные сидели бы за столом и упорно делали бы вид, что ничего не происходит. Деймиан не оправдал возложенных на него надежд.
Тони вернулся домой в приподнятом настроении – потому что его идеи встретили восхищенное одобрение, и еще потому, что она его не унизила и не выставила идиотом. Ее не особенно возбуждала перспектива Тонисекса, но поскольку истинный чемпион должен вести себя по-чемпионски, даже когда ему нездоровится или когда его донимают бульварные неприятности, она устроила ему феерический секс, измотав его до предела. Когда Пони заснул, утомленный, она еще долго лежала в гнетущей темноте и вспоминала обложку, которую она придумала для своего дневника, когда ей было восемнадцать. Она придумала вот такую штуку:
После смерти жизни нет
Никто тебе не поможет
Ты – совершенно одна
И всегда будешь одна
Мысли были изложены четко и ясно, и она до сих пор считала, что так оно и есть, но через месяц она выкинула обложку, потому что она вгоняла ее в депрессию. Это была ее правда, но совершенно излишняя и бесполезная, как тонкая пленка бензина при лесном пожаре. Владеть такой Правдой – все равно что таскать в кармане растаявшую шоколадку: просто в кармане хоть что-то есть, хотя это «что-то» уже ни на что не годится. Владеть такой правдой – все равно что раздумывать, когда ты уже спрыгнул с крыши небоскреба, что вместо желтых носков надо было бы все-таки надеть синие.
Никто тебе не поможет, даже если ты очень нуждаешься в помощи. И еще ей бы следовало избегать метафизики и метафор.
– Откуда вообще происходят шутки и анекдоты? – однажды спросила Миранда. – Ты никогда не задумывался? Не те плоские анекдоты, которые постоянно обсасывают по телику, а настоящие анекдоты, действительно остроумные и смешные. Их же, наверное, кто-то придумывает. Украшение голого факта. Что-то где-то происходит, и по этому поводу рождается анекдот. Никто не знает, кто именно его придумал, никто не знает, откуда он взялся, но он есть, и он ходит по миру, как солнце – по небу.
– Значит ли это, что ты не хочешь идти? – спросил Тони, взглянув на часы.
– Я думаю, это Бог. Поэтому все и разваливается на Земле. Голод, резня, избиение младенцев, мор и чума, землетрясения… Бог слишком занят. Он придумывает анекдоты и шутки. А мы – его завороженные зрители.
– Миранда, если ты не хочешь идти, то так и скажи. Тебе вовсе не обязательно никуда ходить, если ты не хочешь.
Неужели Тони умнеет? На этот раз она его не заводила, но среди ее любимых домашних развлечений действительно было и такое: начать собираться, так чтобы Тони уже был готов выходить, потом заявить, что на самом деле ей не хочется никуда идти, так что Тони снимает пиджак и туфли, открывает бутылочку пива и садится перед телевизором, чтобы вскочить через пять минут, потому что Миранда вдруг говорит, что она передумала и все-таки хочет пойти. Он выключает телик, убирает пиво обратно в холодильник, надевает туфли, находит свои ключи… но тут Миранда опять говорит, что ей не хочется никуда идти. И так – до упора. Рекорд был семь раз.
Они спустились по лестнице и увидели, что Реджайна, их соседка снизу, стоит на карачках со щеткой в руках и чистит ковер на лестничной площадке, а над ней стоит-надзирает ее мамаша. Миранда не раз слышала от подруг страшные истории о том, как к ним нагрянула мама и устроила рейд насчет нестираного белья и грязных простыней, беспорядка в кухонных шкафах и наличия пыли на книжных полках под потолком (причем отдельные мамы не ленились для этого встать на стремянку), а то и вовсе проникла в квартиру, пока дочь была в отпуске, и сделала там ремонт, подобрав цвет обоев по своему вкусу, но это был уже полный кошмар. Тут и с пылесосом убьешься, пока все вычистишь, а уж руками – так лучше сразу убиться, чтобы не мучиться. Чистить ковры на лестничных площадках – это обязанность всех жильцов, которую вроде как исполняют по очереди, и, разумеется, все на неЈ забивают.
– Грязища у вас тут кошмарная, – заявила Реджайнина мама, когда они проходили мимо. Реджайна была родом из Болтона, и ее мама была свято убеждена, что столица испортила ее дочь, и что явные признаки этой порчи – в ее равнодушии к комьям пыли и засохшим подтекам грязи на лестнице перед квартирой. Реджайна весело улыбнулась. Она явно избрала политику «лучше сделать, что скажут» при общении с мамой и проявляла терпение из категории «она все равно завтра уедет». Реджайна была арфисткой, и тревоги ее мамаши насчет распущенной богемной среды, каковая угрожает благополучию ее дорогой девочки, казались просто смешными, поскольку на арфе Реджайна играла исключительно для души, а для денег работала в интим-салоне. Реджайна не считала себя красавицей, но «искусственный загар и глубокое декольте – это работает безотказно». Миранда только кивала. С мужчинами вообще легко управляться. Даже проще, чем с волнистыми попугайчиками. Или с ее скороваркой. У скороварки есть три режима кипения, и разобраться с ней было гораздо сложнее, чем с большинством мужчин.
Реджайна специализировалась на бизнесменах с Севера, которым и нужно-то было только, чтобы кто-то смеялся над их идиотскими шутками и соглашался, что Лондон – кошмарное место. Они хотели, чтобы их спутница выглядела, как молоденькая проститутка, и водили ее куда-нибудь потанцевать, а потом приглашали к себе в гостиницу, но вовсе не для чего-то такого, а чтобы все видели, что он привел к себе проститутку – чтобы его посчитали этаким искушенным сластолюбцем, у которого трудная, но весьма интересная жизнь. Реджайна строго держалась в рамках слегка подрочить рукой (называется мануальная стимуляция), да и то только тем клиентам, которые вели себя хорошо и которые были моложе сорока, за что они были безмерно ей благодарны.
И наконец, Миранду нисколько не трогало мероприятие в Айслингтоне. Ее внезапно пробило на сентиментальные порывы, когда они уже спустились в метро. Ей вдруг стало стыдно, что она постоянно подкалывает Тони по поводу его благотворительных дел; это был слишком простой и проторенный путь. Нужно было изобрести новое орудие пытки, хотя Тони всегда гарантированно выходил из себя, когда она заводила речь о том, как все деньги, которые он собирает на нужды больных детей, осядут на личных счетах в швейцарских банках или в их филиалах в тех странах, которым он пытается помогать.
– Ты права, – кричал Тони в ответ. – Обычно так и бывает: кто людям помогает, тот тратит время зря. Деньги крадут. Беспорядок и путаница становятся еще более беспорядочными и запутанными. Посылки уходят совсем не туда, куда нужно. Повсюду выходит сплошной облом. Иногда тебе кажется, что ты сейчас просто взорвешься. Я вполне допускаю, что все, что я делаю для этих детей, никому не облегчит боли, ни на секунду. Может быть. Да. Но я хотя бы пытаюсь хоть что-нибудь сделать для других. Тебе тоже стоит попробовать, чтобы хоть раз это испытать.
Ярость Тони произвела на нее впечатление, хотя она и не подала виду. Неужели с ее помощью у Тони появляется характер? Что-то она сомневалась. Старые холодильники тоже скачут по кухне, когда включаются, но это не значит, что они кенгуру. Кипя праведным гневом, Тони бросился прочь, и Миранда не стала его удерживать. Ей вовсе не улыбалось провести час в компании богатых людей, которых раздувает от сознания собственного благородства от того, что они прикупили билетики благотворительной лотереи. Все равно вечером Пони прискачет домой галопом ради своей законной порции овса. Вместо того чтобы бежать за Тони, она поехала в Сохо, где замечательно развлеклась, убивая время: она пила кофе, отправляла туристов, которые спрашивали у нее дорогу, в прямо противоположном направлении и названивала в «Лучшую из собак» разными голосами, представляясь то польской домохозяйкой, то американским геологом, то итальянской велосипедисткой, то активисткой экологического движения из Уэльса, то администратором гастролирующей цирковой труппы из Глазго, и, наконец, своей самой любимой зубным врачом из Ирака, и спрашивала, действительно ли сегодня у них выступает блистательная Миранда Пьяно, и есть ли еще билеты.
У нее было два часа в запасе, но она все равно умудрилась опоздать. Но, с другой стороны, не было никакого смысла приходить раньше. Что там делать?! Сидеть в гримерке, исходить злобой и завистью и обсуждать с собратьями по ремеслу других собратьев по ремеслу, которых в данный момент нет в комнате, пока Аннет, неправильная барменша, таскает вам не ту выпивку. Аннет приехала из Австралии, из какой-то глухой провинции, и в этом действительно что-то было: когда человек проделал такой длинный путь исключительно для того, чтобы доставать людей в Лондоне. Если вы просите темное пиво, она неизменно приносит светлое. Просите бочковое – приносит в бутылке. Просите бренди – приносит виски. Просите кофе – приносит чай. Миранда как-то попробовала заказать бренди, когда ей хотелось виски, но получила именно бренди. Спасения не было. Миранда однажды выразила недовольство, а Аннет в ответ покрыла ее матюгами. Они собрались все вместе и написали свои заказы на листочке бумаги.
– Вы меня что, за дуру здесь держите?! – оскорбилась Аннет. – Вы, гады такие, считаете, будто я не способна запомнить пару-тройку напитков. Кто вообще это придумал?
Все угрюмо молчали и разглядывали шнурки у себя на ботинках. Аннет решительно заявила, что не нальет им вообще ничего, пока Миранда не съест эту гнусную бумаженцию у нее на глазах, а все остальные не купят ей выпить, каждый – по разу. Это был хороший урок им всем.
В гримерной было не протолкнуться, и Миранда решила не «толпиться» и посидеть в зале. Она огляделась в поисках, где бы сесть (стульев было немного – организаторы выступления не были оптимистами); какой-то худой молодой человек в трикотажной рубашке, который что-то серьезно втолковывал своей девушке, заметил, что она ищет место, и попросил ребят за соседним столиком освободить стул от сваленных на него курток. Он забрал стул и пододвинул его Миранде. Его обходительность повергла Миранду в шок, и ей стало за него страшно. Он был в очках. Очки тоже бывают модными и стильными, но его очки таковыми не были. Его очки, как и все остальное в нем, передавали вполне однозначное сообщение: побейте меня, пожалуйста. Наверняка его обижали в школе. Его спутница – кстати, очень даже хорошенькая – явно не собиралась с ним спать. Миранде хотелось сказать ему, что нельзя быть таким внимательным к окружающим, нельзя вот так раскрываться перед людьми, но она знала, что это ничего не даст. Она поблагодарила его, кивнув головой.
Капитан Никудышний уже выступал со своей программой, которую Миранда видела раз пять-шесть. Есть комические актеры, программы которых можно смотреть вновь и вновь по десятому разу, и все равно будет смешно, но Капитан Никудышний к ним не относился. Одно слово – никудышний. Но у него, однако, была известность и своего рода слава, потому что два года назад на его выступлении умер один из зрителей. Вряд ли он умер от передозировки смеха – от сердечного приступа умирают везде: в церквях, в полицейских участках, в больницах, во сне, на лекциях, где угодно, – и тем не менее надо признать, что это действительно обращает на себя внимание, когда на твоем выступлении кто-то кидает лыжи.
Но как бы там ни было, Капитан Никудышний был просто дедушкой мирового смеха по сравнению со «звездным» Артуром Личем. Вот это был настоящий аттракцион. Лич считается культовым юмористом, и при этом в его репертуаре нет ни одной смешной шутки. Когда Миранда только начинала свою эстрадную карьеру, она с удивлением обнаружила, что в их жанре работают люди, которые патологически не способны рассмешить публику. И это нельзя списать на бессонную ночь, сырой материал или в зажатую аудиторию; они действительно не умели смешить. Но потом она рассудила, что если есть адвокаты, которые совершенно не шарят в юриспруденции, врачи, которые не разбираются в медицине, бизнесмены, которые понятия не имеют о том, как делать бизнес, то почему бы не быть и юмористам, которые не разбираются в том, что смешно, а что нет? Лич выступал уже столько лет, что его приглашали принять участие в концертах исключительно потому, что организаторам просто не приходило в голову, что его можно не пригласить, и еще потому, что он с прилежанием и усердием лизал задницы всем и каждому.
Миранда не любила Лича еще и потому, что он был шотландцем. Ее очень бесило, что все шотландцы считали своим святым долгом, сидя в каком-нибудь лондонском баре, ругать лондонцев и англичан, в том смысле, что все англичане – как бабы, что они не умеют играть в футбол, зато вот шотландцы круты и неслабы.
Когда Миранда вышла на сцену под жидкие аплодисменты, она поняла, что у нее нет настроения выступать и что ей не хочется, чтобы Лич, который должен был выступать сразу следом за ней, получил «разогретый» зал. (Она решила их остудить. Уничтожить аудиторию.
Зрителей было человек тридцать, и они уже слегка «разогрелись» на Никудышнем.
– Прежде чем мы начнем, – сказала Миранда. – Прошу прощения, но мне нужно проверить благонадежность аудитории. Я не хочу распинаться перед каким-нибудь стариной Томом, Диком или Гарри. Смех – это искусство, я бы даже сказала, высокое искусство, которое предназначено для людей умных и тонких.
Ее слова были встречены дружным смехом.
– Если тут в зале есть идиоты, то им лучше сразу уйти. Она подошла к девушке в первом ряду, которой было как-то уж слишком весело.
– Вот вы. Сколько будет семнадцать умножить на двадцать три? – Миранда понятия не имела, сколько это будет. И зачем, спрашивается, она целых два года изучала математику в Миддлсекском университете?!
Девушка покачала головой. Миранда кликнула Муссу, местного вышибалу. Мусса был из Сенегала, имел диплом врача, и Миранда доподлинно знала, что однажды на Рейлтон-роуд его ограбили две двенадцатилетние девочки. «Нам по двенадцать лет, и мы тебя будем грабить», – заявили они ему. Мусса особенно подчеркнул, что девочки были крупными для своего возраста и были вооружены неким предметом, завернутым в плотный бумажный пакет. Они утверждали, что это пистолет для оглушения скота. Мусса понятия не имел, как выглядит пистолет для оглушения скота, тем более пистолет для оглушения скота, завернутый в плотный бумажный пакет, так что он поверил им на слово. Однако с виду он был вполне внушительным – рост шесть футов два дюйма – и знал свою роль, хотя слишком уж откровенно лыбился. По просьбе Миранды, он вывел девушку из зала. Зрителям это понравилось. И самой девушке вроде бы тоже. Во всяком случае, вид у нее был довольный.
Миранда старалась сохранять идеально серьезный вид.
– Сейчас я вам расскажу про жизнь, вселенную и все остальное [11]. Вселенная нужна для того, чтобы обеспечить меня твердым, перманентно эрегированным членом. Жизнь… я расскажу вам о жизни. Как это обычно бывает. Жизнь подходит к тебе вплотную и задает вопрос: чего ты хочешь больше всего на свете – славы? богатства? секса? счастья? И ты говоришь:
– «Славы».
– «Ладно, будет тебе слава – за скромную плату в тысячу единиц».
– А ты говоришь: «Согласен, пусть будет за скромную плату в тысячу единиц».
– А жизнь говорит: «Нет, за скромную плату в две тысячи единиц будет лишь половина славы».
– А ты говоришь: «Погоди минутку. Ты же сказала, что целая слава стоит тысячу единиц».
– А жизнь говорит: «Ты не слушаешь. Я сказала, что четверть славы стоит четыре тысячи единиц».
– А ты говоришь: «Хорошо, как скажешь. Сколько бы это ни стоило, я беру». А жизнь уже и прошла. Вот вам и все остальное.
Она довела одного мужика до поросячьего визга. В том смысле, что он уже даже и не смеялся, а просто повизгивал, как поросенок, причем зрителей это смешило больше, чем то, что делала Миранда. Она уничтожила аудиторию. Но не в том направлении, в каком собиралась. Два молодых человека в первом ряду буквально умирали от смеха, согнувшись чуть ли не пополам.
– Да вам всем только пальчик покажи, вы будете ржать.
Миранда прошла к барной стойке, раскрыла телефонную книгу и углубилась в чтение. Зрители вновь рассмеялись. Она нашла слабое место комедии в чистой виде. Наверное, у каждого в жизни бывают значимые моменты, смысл которых мы постигаем только спустя десять, двадцать, а то и сорок лет, но Миранда сразу же поняла, что такой замечательной аудитории у нее больше не будет уже никогда. Эти зрители – ее лучшие зрители. Сама того не желая, она покорила зал. Всего-то тридцать человек, но зато полностью в ее власти.
Дальше она действовала, исходя из тактики «смутить и озадачить». Среди артистов бытует мнение, что истории из собственной жизни, причем такие истории, когда ты буквально выворачиваешься наизнанку и выливаешь на публику все самое гадкое, что в тебе есть, – это бесценный источник сценического материала. Однако только один определенный вид исповеди пользуется зрительским спросом. Почти все вкалывают, как проклятые, почти у всех есть проблемы, и люди, которые ходят на юмористов, платят деньги за то, чтобы отвлечься и посмеяться. Им не нравится слушать, как ты горестно сокрушаешься, что муж бросил тебя ради какой-то старухи с гнилыми зубами, у которой нет за душой ни гроша, или что твоя младшая сестра умирает от неизлечимой болезни. Им это не нравится даже не потому, что они пришли сюда развлекаться, а потому, что они не хотят, чтобы им напоминали о том, что у них есть сострадание.
– У меня есть одна проблема, – сказала Миранда, уверенная, что у нее получится погасить их улыбочки. – Я даже уже к психиатрам обращалась по этому поводу. Моя мать покончила самоубийством, когда мне было двенадцать. И вот какая моя проблема. Я очень по ней скучаю. Кто-нибудь может помочь? Есть в зале кто-нибудь умный, кто в состоянии решить эту проблему?
Прежде чем Миранда пришла к пониманию, что в жизни есть только одна подлинная и стоящая валюта, она успела попробовать все. Она принимала наркотики – и пригодные, и непригодные. Она получила высшее образование (пусть даже и кое-как, худо-бедно). Ходила к психотерапевту. Много путешествовала. Она прошла долгий путь, длиной в двадцать семь лет; ее жизненная позиция была выбрана вполне осознанно. А то, что делала Лили, давая всем мужикам без разбору – это все равно что прожить всю жизнь в одном и том же доме.
Деймиан был далеко не уродом. Он был намного старше Лили, примерно в возрасте Христа; и хотя в плане секса у них было все зашибись (всегда можно понять, довольна ли пара своими интимными отношениями), ему все-таки было слегка неуютно, что он живет с такой шлюхой.
– Миранда, я слышала, ты комическая актриса, выступаешь на эстраде.
– Иногда выступаю, иногда отступаю.
– И что, хватает на жизнь? – Деймиан был страховым агентом, специалистом по оценке убытков, и, как и всякого «правильного» человека, у которого есть нормальная, хорошо оплачиваемая, но при этом безмерно скучная работа, его пугала и настораживала мысль о том, что у кого-то, кто занимается необычным, интересным и очень не нудным делом (причем без страховки), еще и хватает наглости делать деньги. Ему хотелось услышать, что не умереть с голоду. Тут Тони мог бы вставить саркастическое замечание, что на жизнь ей хватает, но почти за все платит он. Миранда не участвовала в оплате счетов за аренду квартиры, за газ, электричество и воду. Продукты они покупали тоже на деньги Тони. Свои деньги Миранда тратила исключительно на одежду. Но Тони не возмущался. Тони – пони, и пони рассчитывал на свою порцию овса. Когда-нибудь в будущем.
– Пока хватает.
После этого люди, как правило, напрягаются и решают, что ты, наверное, очень знаменитая, но тебе просто не хочется об этом рассказывать. «А вы, наверное, известная?» – этот вопрос ей задают постоянно, вероятно, за тем, чтобы еще раз спросить, как ее зовут, и запомнить для последующих упоминаний в беседе с другими, если ответ будет да . Она, кстати, так и не придумала по-настоящему остроумный, достойный ответ. Скорее всего потому, что если такой вопрос задают, то хорошего, по-настоящему остроумного ответа не может быть по определению. Был еще и другой вопрос, и Деймиан, разумеется, его задал: «А тебе не показывали по телику?» – только этот вопрос был всего лишь вариацией первого. Для большинства людей телевидение – это совсем уже круто. Это нечто, что говорит о твоей значительности, делает тебе имя и дает тебе право на существование. Верно, и в то же время неверно: чаще всего это вообще не имеет значения.
Подтверждение: Кэтфорд Стен («Мне надо было родиться в Стенморе, но я родился совсем в другом месте»). Среди юмористов, работающих в разговорном жанре, он был одним из немногих, кто сделал себе состояние на этом поприще, хотя даже среди юмористов, работающих в разговорном жанре, очень немногие знают, кто это; а среди остальных так и вовсе никто не знает, кто это, хотя кое-кто наверняка бывал на его выступлениях. Никто не помнит его самого, но зато многие помнят его анекдоты и шутки. Шутки у него пошлые – такие пошлые, что даже стены, и те краснеют от отвращения. Анекдоты – всегда бородатые. Причем не настолько еще бородатые, чтобы они успели забыться, и их можно было бы выдать за новые. Как говорит сам Стен: «Я не смешу людей. Я делаю шутки». Эстрадный комик, который своими дурацкими шутками уже заработал больше, чем кто-либо еще из актеров такого же профиля, он выступает в основном на мальчишниках и холостяцких пирушках. Ему и не надо собирать стадионы. На самом деле слава – она почти ничего не дает. Все происходит так: либо ты вообще ничего не добиваешься и держишься исключительно за счет злости, ненависти, раздражения или любого другого токсина, который помогает тебе держаться, либо ты кое-чего добиваешься, но потом долго исходишь говном и пребываешь в тягостных размышлениях, сколько еще это продлится – эта борьба за место под солнцем, – и есть ли у тебя истинные друзья, а не только подлые завистники.
Стен был доволен и счастлив. Он загребал деньги лопатой, не платил налоги (наличные + никто никогда про него не слышал), спал почти со всеми стриптизерками, которых конферировал, и не заморачивался вопросом сколько все это продлится, поскольку пользовался большим спросом в качестве мастера по ремонту мебели, причем ремонтировать мебель ему нравилось значительно больше, чем выступать перед публикой. Он по-прежнему живет в своей двухкомнатной квартирке в Кэтфорде, причем не самой уютной квартирке, что приводит людей в замешательство, хотя ходят упорные слухи, что он владеет каким-то там островом рядом с Корнуоллом.
– А скажи что-нибудь смешное, – просит Лили и хихикает, потому что Тони попросил ее передать соль.
– Что-нибудь смешное, – говорит Миранда, но Лили не смеется. После этого Миранда вообще умолкает. Она больше не выступает на дружеских вечеринках в качестве массовика-затейника; она не развлекает народ, если за это не платят. Она водит ногой по ноге Деймиана. Он изо всех сил старается сохранять невозмутимое выражение, и у него получается. Тони рассказывает о своих идеях, о том, как насадить среди граждан Британии чувство вины и душещипательные устремления, дабы они принимали участие в его благотворительной программе в пользу неизлечимо больных детей.
Теперь она водит ногой по ноге Деймиана в откровенно провокационном эрекционном стиле, ясно давая понять, что это она не случайно задела его ногой. Ей любопытно, что будет делать Деймиан; он разглядывает ее грудь, тихонько храпит и притопывает ногой. Язык его жестов не оставляет сомнений.
Деймиан начинает активно потеть. Он переживает, что Тони или Лили заметят. Полный идиотизм. В пятьдесят лет можно уже не беспокоиться, даже если ты удавишь кого-то гароттой, не говоря уж о том, если ты вдруг кого-то огорчил или взбесил. Она попыталась добраться ногой до его самого интересного места, но не смогла дотянуться. Его волновало, что подумают о нем другие. Ее – совершенно не волновало. Кто из них в более выигрышном положении? Ей быстро наскучила эта забава.
– Я иду наверх, – сказала она и пошла в туалет. Было бы здорово, если бы Деймиан пошел следом за ней, и они бы устроили сочный секс прямо на кафельном полу, пока все остальные сидели бы за столом и упорно делали бы вид, что ничего не происходит. Деймиан не оправдал возложенных на него надежд.
Тони вернулся домой в приподнятом настроении – потому что его идеи встретили восхищенное одобрение, и еще потому, что она его не унизила и не выставила идиотом. Ее не особенно возбуждала перспектива Тонисекса, но поскольку истинный чемпион должен вести себя по-чемпионски, даже когда ему нездоровится или когда его донимают бульварные неприятности, она устроила ему феерический секс, измотав его до предела. Когда Пони заснул, утомленный, она еще долго лежала в гнетущей темноте и вспоминала обложку, которую она придумала для своего дневника, когда ей было восемнадцать. Она придумала вот такую штуку:
После смерти жизни нет
Никто тебе не поможет
Ты – совершенно одна
И всегда будешь одна
Мысли были изложены четко и ясно, и она до сих пор считала, что так оно и есть, но через месяц она выкинула обложку, потому что она вгоняла ее в депрессию. Это была ее правда, но совершенно излишняя и бесполезная, как тонкая пленка бензина при лесном пожаре. Владеть такой Правдой – все равно что таскать в кармане растаявшую шоколадку: просто в кармане хоть что-то есть, хотя это «что-то» уже ни на что не годится. Владеть такой правдой – все равно что раздумывать, когда ты уже спрыгнул с крыши небоскреба, что вместо желтых носков надо было бы все-таки надеть синие.
Никто тебе не поможет, даже если ты очень нуждаешься в помощи. И еще ей бы следовало избегать метафизики и метафор.
* * *
Потратив немало времени на поиски хорошего пинцета, она решила, что будет проще купить себе новый. Кстати, это не так-то просто, найти нормальный пинцет – в магазины как будто специально завозят одну ерунду.– Откуда вообще происходят шутки и анекдоты? – однажды спросила Миранда. – Ты никогда не задумывался? Не те плоские анекдоты, которые постоянно обсасывают по телику, а настоящие анекдоты, действительно остроумные и смешные. Их же, наверное, кто-то придумывает. Украшение голого факта. Что-то где-то происходит, и по этому поводу рождается анекдот. Никто не знает, кто именно его придумал, никто не знает, откуда он взялся, но он есть, и он ходит по миру, как солнце – по небу.
– Значит ли это, что ты не хочешь идти? – спросил Тони, взглянув на часы.
– Я думаю, это Бог. Поэтому все и разваливается на Земле. Голод, резня, избиение младенцев, мор и чума, землетрясения… Бог слишком занят. Он придумывает анекдоты и шутки. А мы – его завороженные зрители.
– Миранда, если ты не хочешь идти, то так и скажи. Тебе вовсе не обязательно никуда ходить, если ты не хочешь.
Неужели Тони умнеет? На этот раз она его не заводила, но среди ее любимых домашних развлечений действительно было и такое: начать собираться, так чтобы Тони уже был готов выходить, потом заявить, что на самом деле ей не хочется никуда идти, так что Тони снимает пиджак и туфли, открывает бутылочку пива и садится перед телевизором, чтобы вскочить через пять минут, потому что Миранда вдруг говорит, что она передумала и все-таки хочет пойти. Он выключает телик, убирает пиво обратно в холодильник, надевает туфли, находит свои ключи… но тут Миранда опять говорит, что ей не хочется никуда идти. И так – до упора. Рекорд был семь раз.
Они спустились по лестнице и увидели, что Реджайна, их соседка снизу, стоит на карачках со щеткой в руках и чистит ковер на лестничной площадке, а над ней стоит-надзирает ее мамаша. Миранда не раз слышала от подруг страшные истории о том, как к ним нагрянула мама и устроила рейд насчет нестираного белья и грязных простыней, беспорядка в кухонных шкафах и наличия пыли на книжных полках под потолком (причем отдельные мамы не ленились для этого встать на стремянку), а то и вовсе проникла в квартиру, пока дочь была в отпуске, и сделала там ремонт, подобрав цвет обоев по своему вкусу, но это был уже полный кошмар. Тут и с пылесосом убьешься, пока все вычистишь, а уж руками – так лучше сразу убиться, чтобы не мучиться. Чистить ковры на лестничных площадках – это обязанность всех жильцов, которую вроде как исполняют по очереди, и, разумеется, все на неЈ забивают.
– Грязища у вас тут кошмарная, – заявила Реджайнина мама, когда они проходили мимо. Реджайна была родом из Болтона, и ее мама была свято убеждена, что столица испортила ее дочь, и что явные признаки этой порчи – в ее равнодушии к комьям пыли и засохшим подтекам грязи на лестнице перед квартирой. Реджайна весело улыбнулась. Она явно избрала политику «лучше сделать, что скажут» при общении с мамой и проявляла терпение из категории «она все равно завтра уедет». Реджайна была арфисткой, и тревоги ее мамаши насчет распущенной богемной среды, каковая угрожает благополучию ее дорогой девочки, казались просто смешными, поскольку на арфе Реджайна играла исключительно для души, а для денег работала в интим-салоне. Реджайна не считала себя красавицей, но «искусственный загар и глубокое декольте – это работает безотказно». Миранда только кивала. С мужчинами вообще легко управляться. Даже проще, чем с волнистыми попугайчиками. Или с ее скороваркой. У скороварки есть три режима кипения, и разобраться с ней было гораздо сложнее, чем с большинством мужчин.
Реджайна специализировалась на бизнесменах с Севера, которым и нужно-то было только, чтобы кто-то смеялся над их идиотскими шутками и соглашался, что Лондон – кошмарное место. Они хотели, чтобы их спутница выглядела, как молоденькая проститутка, и водили ее куда-нибудь потанцевать, а потом приглашали к себе в гостиницу, но вовсе не для чего-то такого, а чтобы все видели, что он привел к себе проститутку – чтобы его посчитали этаким искушенным сластолюбцем, у которого трудная, но весьма интересная жизнь. Реджайна строго держалась в рамках слегка подрочить рукой (называется мануальная стимуляция), да и то только тем клиентам, которые вели себя хорошо и которые были моложе сорока, за что они были безмерно ей благодарны.
И наконец, Миранду нисколько не трогало мероприятие в Айслингтоне. Ее внезапно пробило на сентиментальные порывы, когда они уже спустились в метро. Ей вдруг стало стыдно, что она постоянно подкалывает Тони по поводу его благотворительных дел; это был слишком простой и проторенный путь. Нужно было изобрести новое орудие пытки, хотя Тони всегда гарантированно выходил из себя, когда она заводила речь о том, как все деньги, которые он собирает на нужды больных детей, осядут на личных счетах в швейцарских банках или в их филиалах в тех странах, которым он пытается помогать.
– Ты права, – кричал Тони в ответ. – Обычно так и бывает: кто людям помогает, тот тратит время зря. Деньги крадут. Беспорядок и путаница становятся еще более беспорядочными и запутанными. Посылки уходят совсем не туда, куда нужно. Повсюду выходит сплошной облом. Иногда тебе кажется, что ты сейчас просто взорвешься. Я вполне допускаю, что все, что я делаю для этих детей, никому не облегчит боли, ни на секунду. Может быть. Да. Но я хотя бы пытаюсь хоть что-нибудь сделать для других. Тебе тоже стоит попробовать, чтобы хоть раз это испытать.
Ярость Тони произвела на нее впечатление, хотя она и не подала виду. Неужели с ее помощью у Тони появляется характер? Что-то она сомневалась. Старые холодильники тоже скачут по кухне, когда включаются, но это не значит, что они кенгуру. Кипя праведным гневом, Тони бросился прочь, и Миранда не стала его удерживать. Ей вовсе не улыбалось провести час в компании богатых людей, которых раздувает от сознания собственного благородства от того, что они прикупили билетики благотворительной лотереи. Все равно вечером Пони прискачет домой галопом ради своей законной порции овса. Вместо того чтобы бежать за Тони, она поехала в Сохо, где замечательно развлеклась, убивая время: она пила кофе, отправляла туристов, которые спрашивали у нее дорогу, в прямо противоположном направлении и названивала в «Лучшую из собак» разными голосами, представляясь то польской домохозяйкой, то американским геологом, то итальянской велосипедисткой, то активисткой экологического движения из Уэльса, то администратором гастролирующей цирковой труппы из Глазго, и, наконец, своей самой любимой зубным врачом из Ирака, и спрашивала, действительно ли сегодня у них выступает блистательная Миранда Пьяно, и есть ли еще билеты.
У нее было два часа в запасе, но она все равно умудрилась опоздать. Но, с другой стороны, не было никакого смысла приходить раньше. Что там делать?! Сидеть в гримерке, исходить злобой и завистью и обсуждать с собратьями по ремеслу других собратьев по ремеслу, которых в данный момент нет в комнате, пока Аннет, неправильная барменша, таскает вам не ту выпивку. Аннет приехала из Австралии, из какой-то глухой провинции, и в этом действительно что-то было: когда человек проделал такой длинный путь исключительно для того, чтобы доставать людей в Лондоне. Если вы просите темное пиво, она неизменно приносит светлое. Просите бочковое – приносит в бутылке. Просите бренди – приносит виски. Просите кофе – приносит чай. Миранда как-то попробовала заказать бренди, когда ей хотелось виски, но получила именно бренди. Спасения не было. Миранда однажды выразила недовольство, а Аннет в ответ покрыла ее матюгами. Они собрались все вместе и написали свои заказы на листочке бумаги.
– Вы меня что, за дуру здесь держите?! – оскорбилась Аннет. – Вы, гады такие, считаете, будто я не способна запомнить пару-тройку напитков. Кто вообще это придумал?
Все угрюмо молчали и разглядывали шнурки у себя на ботинках. Аннет решительно заявила, что не нальет им вообще ничего, пока Миранда не съест эту гнусную бумаженцию у нее на глазах, а все остальные не купят ей выпить, каждый – по разу. Это был хороший урок им всем.
В гримерной было не протолкнуться, и Миранда решила не «толпиться» и посидеть в зале. Она огляделась в поисках, где бы сесть (стульев было немного – организаторы выступления не были оптимистами); какой-то худой молодой человек в трикотажной рубашке, который что-то серьезно втолковывал своей девушке, заметил, что она ищет место, и попросил ребят за соседним столиком освободить стул от сваленных на него курток. Он забрал стул и пододвинул его Миранде. Его обходительность повергла Миранду в шок, и ей стало за него страшно. Он был в очках. Очки тоже бывают модными и стильными, но его очки таковыми не были. Его очки, как и все остальное в нем, передавали вполне однозначное сообщение: побейте меня, пожалуйста. Наверняка его обижали в школе. Его спутница – кстати, очень даже хорошенькая – явно не собиралась с ним спать. Миранде хотелось сказать ему, что нельзя быть таким внимательным к окружающим, нельзя вот так раскрываться перед людьми, но она знала, что это ничего не даст. Она поблагодарила его, кивнув головой.
Капитан Никудышний уже выступал со своей программой, которую Миранда видела раз пять-шесть. Есть комические актеры, программы которых можно смотреть вновь и вновь по десятому разу, и все равно будет смешно, но Капитан Никудышний к ним не относился. Одно слово – никудышний. Но у него, однако, была известность и своего рода слава, потому что два года назад на его выступлении умер один из зрителей. Вряд ли он умер от передозировки смеха – от сердечного приступа умирают везде: в церквях, в полицейских участках, в больницах, во сне, на лекциях, где угодно, – и тем не менее надо признать, что это действительно обращает на себя внимание, когда на твоем выступлении кто-то кидает лыжи.
Но как бы там ни было, Капитан Никудышний был просто дедушкой мирового смеха по сравнению со «звездным» Артуром Личем. Вот это был настоящий аттракцион. Лич считается культовым юмористом, и при этом в его репертуаре нет ни одной смешной шутки. Когда Миранда только начинала свою эстрадную карьеру, она с удивлением обнаружила, что в их жанре работают люди, которые патологически не способны рассмешить публику. И это нельзя списать на бессонную ночь, сырой материал или в зажатую аудиторию; они действительно не умели смешить. Но потом она рассудила, что если есть адвокаты, которые совершенно не шарят в юриспруденции, врачи, которые не разбираются в медицине, бизнесмены, которые понятия не имеют о том, как делать бизнес, то почему бы не быть и юмористам, которые не разбираются в том, что смешно, а что нет? Лич выступал уже столько лет, что его приглашали принять участие в концертах исключительно потому, что организаторам просто не приходило в голову, что его можно не пригласить, и еще потому, что он с прилежанием и усердием лизал задницы всем и каждому.
Миранда не любила Лича еще и потому, что он был шотландцем. Ее очень бесило, что все шотландцы считали своим святым долгом, сидя в каком-нибудь лондонском баре, ругать лондонцев и англичан, в том смысле, что все англичане – как бабы, что они не умеют играть в футбол, зато вот шотландцы круты и неслабы.
Когда Миранда вышла на сцену под жидкие аплодисменты, она поняла, что у нее нет настроения выступать и что ей не хочется, чтобы Лич, который должен был выступать сразу следом за ней, получил «разогретый» зал. (Она решила их остудить. Уничтожить аудиторию.
Зрителей было человек тридцать, и они уже слегка «разогрелись» на Никудышнем.
– Прежде чем мы начнем, – сказала Миранда. – Прошу прощения, но мне нужно проверить благонадежность аудитории. Я не хочу распинаться перед каким-нибудь стариной Томом, Диком или Гарри. Смех – это искусство, я бы даже сказала, высокое искусство, которое предназначено для людей умных и тонких.
Ее слова были встречены дружным смехом.
– Если тут в зале есть идиоты, то им лучше сразу уйти. Она подошла к девушке в первом ряду, которой было как-то уж слишком весело.
– Вот вы. Сколько будет семнадцать умножить на двадцать три? – Миранда понятия не имела, сколько это будет. И зачем, спрашивается, она целых два года изучала математику в Миддлсекском университете?!
Девушка покачала головой. Миранда кликнула Муссу, местного вышибалу. Мусса был из Сенегала, имел диплом врача, и Миранда доподлинно знала, что однажды на Рейлтон-роуд его ограбили две двенадцатилетние девочки. «Нам по двенадцать лет, и мы тебя будем грабить», – заявили они ему. Мусса особенно подчеркнул, что девочки были крупными для своего возраста и были вооружены неким предметом, завернутым в плотный бумажный пакет. Они утверждали, что это пистолет для оглушения скота. Мусса понятия не имел, как выглядит пистолет для оглушения скота, тем более пистолет для оглушения скота, завернутый в плотный бумажный пакет, так что он поверил им на слово. Однако с виду он был вполне внушительным – рост шесть футов два дюйма – и знал свою роль, хотя слишком уж откровенно лыбился. По просьбе Миранды, он вывел девушку из зала. Зрителям это понравилось. И самой девушке вроде бы тоже. Во всяком случае, вид у нее был довольный.
Миранда старалась сохранять идеально серьезный вид.
– Сейчас я вам расскажу про жизнь, вселенную и все остальное [11]. Вселенная нужна для того, чтобы обеспечить меня твердым, перманентно эрегированным членом. Жизнь… я расскажу вам о жизни. Как это обычно бывает. Жизнь подходит к тебе вплотную и задает вопрос: чего ты хочешь больше всего на свете – славы? богатства? секса? счастья? И ты говоришь:
– «Славы».
– «Ладно, будет тебе слава – за скромную плату в тысячу единиц».
– А ты говоришь: «Согласен, пусть будет за скромную плату в тысячу единиц».
– А жизнь говорит: «Нет, за скромную плату в две тысячи единиц будет лишь половина славы».
– А ты говоришь: «Погоди минутку. Ты же сказала, что целая слава стоит тысячу единиц».
– А жизнь говорит: «Ты не слушаешь. Я сказала, что четверть славы стоит четыре тысячи единиц».
– А ты говоришь: «Хорошо, как скажешь. Сколько бы это ни стоило, я беру». А жизнь уже и прошла. Вот вам и все остальное.
Она довела одного мужика до поросячьего визга. В том смысле, что он уже даже и не смеялся, а просто повизгивал, как поросенок, причем зрителей это смешило больше, чем то, что делала Миранда. Она уничтожила аудиторию. Но не в том направлении, в каком собиралась. Два молодых человека в первом ряду буквально умирали от смеха, согнувшись чуть ли не пополам.
– Да вам всем только пальчик покажи, вы будете ржать.
Миранда прошла к барной стойке, раскрыла телефонную книгу и углубилась в чтение. Зрители вновь рассмеялись. Она нашла слабое место комедии в чистой виде. Наверное, у каждого в жизни бывают значимые моменты, смысл которых мы постигаем только спустя десять, двадцать, а то и сорок лет, но Миранда сразу же поняла, что такой замечательной аудитории у нее больше не будет уже никогда. Эти зрители – ее лучшие зрители. Сама того не желая, она покорила зал. Всего-то тридцать человек, но зато полностью в ее власти.
Дальше она действовала, исходя из тактики «смутить и озадачить». Среди артистов бытует мнение, что истории из собственной жизни, причем такие истории, когда ты буквально выворачиваешься наизнанку и выливаешь на публику все самое гадкое, что в тебе есть, – это бесценный источник сценического материала. Однако только один определенный вид исповеди пользуется зрительским спросом. Почти все вкалывают, как проклятые, почти у всех есть проблемы, и люди, которые ходят на юмористов, платят деньги за то, чтобы отвлечься и посмеяться. Им не нравится слушать, как ты горестно сокрушаешься, что муж бросил тебя ради какой-то старухи с гнилыми зубами, у которой нет за душой ни гроша, или что твоя младшая сестра умирает от неизлечимой болезни. Им это не нравится даже не потому, что они пришли сюда развлекаться, а потому, что они не хотят, чтобы им напоминали о том, что у них есть сострадание.
– У меня есть одна проблема, – сказала Миранда, уверенная, что у нее получится погасить их улыбочки. – Я даже уже к психиатрам обращалась по этому поводу. Моя мать покончила самоубийством, когда мне было двенадцать. И вот какая моя проблема. Я очень по ней скучаю. Кто-нибудь может помочь? Есть в зале кто-нибудь умный, кто в состоянии решить эту проблему?