Флеминг Кэролайн
Смуглый венецианец
Кэролайн ФЛЕМИНГ
СМУГЛЫЙ ВЕНЕЦИАНЕЦ
1
Мужчина беззвучно вылез из воды. Черный резиновый костюм, облегавший его, как шкура тюленя, влажно блестел при бледном свете заходящей луны. Мгновение он стоял прислушиваясь, но единственным нарушавшим тишину звуком был мягкий плеск воды бетонного причала. Он посмотрел вниз на мрачные воды канала и слегка улыбнулся. Постепенно его фигура растаяла в темноте. Он направился к черневшему вдали зданию. Это был склад, заваленный корзинами с фруктами в ожидании отправки. Мужчина пробрался за гору корзин, снял очки и акваланг, и ловкими движениями стянул с себя костюм, обтягивающий его, подобно коже. Он быстро спрятал свое снаряжение в пустой футляр от гитары и только баллоны с кислородом оставил под какими-то мешками. Затем надел пиджак, неторопливо повязал галстук, закурил и, взяв футляр от гитары направился к выходу.
Он бесшумно открыл дверь сарая, оглядел безлюдный причал, вышел наружу и легко зашагал вдоль набережной.
Граф Видал Чезаре небрежно выбрался из гондолы и пошел по пристани к расположенным между колоннами воротам Палаццо Чезаре. Слабый розовый свет на горизонте возвещал о начале нового дня, позолотив многочисленные шпили и колокольни города и осветив серые мрачные воды канала. Город медленно пробуждался. Вскоре каналы заполнят гондолы, моторные лодки и naporetto маленькие паровые лодки, развозящие обычно приезжих по гостиницам. Но для графа Чезаре город был родным домом, и он давно уже изучил его, начиная от Дворца дожей и кончая неприметной маленькой церковью Святого Франческо дела Винья. Палаццо Чезаре возвышался по трем сторонам маленького внутреннего дворика, в который вошел граф. За двориком так давно не ухаживали, что он зарос мхом и сорняками, а вьющиеся растения буйно разрослись на серых каменных стенах. Фасад Палаццо, тем не менее, до сих пор сохранял остатки былого величия. Он был построен в типично венецианском стиле, с лоджиями, украшенными кружевной резьбой, некогда позолоченными, но уже почти утратившими свой блеск. И все же он по-прежнему впечатлял.
Обитая железом дверь вела в нижний зал, где в столь ранний час веяло холодом и слегка пахло плесенью. Мраморная лестница величественно поднималась на второй этаж, где находилась большая модернизированная комната с апартаментами графа и его бабушки-графини, единственных здравствующих членов семьи Чезаре. Кроме этих покоев, огромных и роскошных, остальная часть дворца была нежилой и постепенно разрушалась под действием сырости. Иногда граф Чезаре сожалел об этом, но не видел никакого иного выхода, кроме как жениться на какой-нибудь богатой наследнице. И хотя он, как и все его соотечественники, не испытывал отвращения к прекрасному полу, еще ни одна женщина не сумела заставить его отказаться от холостяцкой жизни. Он понимал, что в один прекрасный день ему придется жениться, хотя бы для того, чтобы продолжить род Чезаре, но его забавляло, когда любящие мамаши, для которых так много значил титул, старались выставить перед ним своих дочерей.
Графиню приводил в отчаянье его образ жизни. И не раз, возвратившись домой на рассвете, граф выслушивал ее бесконечные лекции и назидания.
В восемнадцать лет Видал осиротел и неожиданно стал графом Чезаре и главой семьи Чезаре. Но все это было в прошлом, а будущее казалось туманным. Обретенный им опыт сослужил ему добрую службу в последующие годы, и граф не питал иллюзий относительно мира в целом и женщин в частности. Он научился играть в игру, которая так легко давалась его современникам, и, в свою очередь, стал опытным игроком, подчас неразборчивым в средствах, когда дело касалось того общества, неписаные правила которого временами напоминали законы джунглей.
Граф вошел в маленькую переднюю, выходившую в большую светлую комнату, обставленную как гостиная; из широких окон открывался живописный вид тихого канала, соединявшегося с более широким, дугой огибавшим лабиринт аллей, дворцов, площадей и рыночных пятачков.
Гостиная, обставленная темной мебелью с янтарно-желтым ковром, не была ни современной, ни античной. Удобные, низкие, покрытые зеленым бархатом кресла стояли рядом с образцами скульптуры, сохраненными его бабушкой, из коллекции шедевров старинного искусства, которая давным-давно была распродана. Здесь находились прекрасная, в полный рост, статуя римского правителя, восхитительный мраморный рельеф из двух голов, выполненный известным скульптором шестнадцатого века, и бюст священника, к которому граф Чезаре питал отвращение. Стены, увешанные гобеленами, подчеркивали нелепость современного телевизора и шкафчика с принадлежностями для коктейля, в то время, как низкий кофейный столик был явно французским. В стенном проеме находился откидной полированный столик, за которым граф, когда он находился дома, и его бабушка ели. В этот ранний час, в пять тридцать утра, он уже был накрыт для завтрака Анной, экономкой, муж которой Джулио был мастером на все руки и выполнял всевозможную работу во дворце. Они были единственными оставшимися слугами, и уже приближались к возрасту, когда пора отправляться на покой. Графиня ни за что на свете не подумала бы попросить их уйти и нанять вместо них более молодых, ведь они служили у нее более сорока лет и знали графа Чезаре с рождения. Граф Чезаре слегка ослабил галстук и пересек гостиную, направляясь к двери своей спальни. Он разделся, принял душ, затем лениво скользнул под шелковую простыню на огромную кровать, служившую их семейству с незапамятных времен.
Граф заснул почти мгновенно и проснулся в половине двенадцатого от того, что Анна бесцеремонно раздвинула длинные бархатные шторы, впустив поток солнечного света. Он застонал и перевернулся на живот, спрятав лицо в мягкие подушки.
- Анна! - воскликнул он раздраженно. - Что ты делаешь?
Маленькая, полная, добродушная Анна, одетая в привычное черное платье, живо повернулась и весело улыбнулась ему:
- Графиня ждет. Она хочет поговорить с вами - ответила Анна, сложив руки на белом переднике. - Она должна сказать вам что-то важное и не может больше ждать.
Граф Чезаре лениво провел рукой по густым темным волосам, затем неохотно сел в огромной кровати.
- Кофе на столе рядом с вами, - подсказала Анна, - там же булочки и масло. Булочки еще горячие, прямо из духовки. Если вы захотите позавтракать.
- Дорогая Анна, что бы я делал без тебя? - иронически произнес граф, наливая себе из серебряного кофейника чашку черного кофе и добавляя два кусочка сахара.
Женщина пожала плечами.
- Я набрала вам ванну и оставила в гардеробной чистую одежду, продолжала она, словно он не открывал рта. - Вам нужно что-нибудь еще, синьор?
Граф Чезаре покачал головой.
- Нет, спасибо, Анна. Ты всегда предваряла мое малейшее желание, - в его голубых глазах искрилась улыбка, и Анна посмотрела на него мягко и снисходительно. Для нее граф Чезаре до сих пор оставался ребенком.
- Очень хорошо, синьор.
Она вышла, и граф выскользнул из кровати, завернувшись в синий шелковый халат. Он налил себе еще чашечку кофе и не спеша направился в примыкающую к спальне ванную комнату.
Когда некоторое время спустя он появился в гостиной, бабушка сидела возле бюро и писала письма. Хотя графине было уже около восьмидесяти, ее ум был по-прежнему ясным. Одолеваемая тяжелыми приступами ревматизма, она тем не менее, смогла сохранить величественный вид, и приводила в робость всех, кто общался с ней. Однако для тех, к кому графиня испытывала симпатию, она была хорошим другом. Несмотря на то, что внук доставлял ей много хлопот, он все равно оставался для нее самым важным человеком, и его счастье и необходимость дать семье Чезаре наследника более всего занимали ее мысли. На ней был розовый шелковый костюм, который дополняли несколько нитей жемчуга, свисавшие с довольно морщинистой шеи. Она была маленькой и стройной, и никто не счел бы ее грозной до тех пор, пока не заглянул ей в глаза: в этих бледно-голубых очах пылало пламя, и один их взгляд мог уничтожить человека.
Когда граф Чезаре вошел в гостиную, она повернулась на стуле и посмотрела на него внимательно и испытующе.
- Ну, Чезаре, - холодно проговорила она, - значит ты, наконец, решил почтить нас своим присутствием!
Граф Чезаре пожал широкими плечами и, прежде чем ответить, полез за сигаретой.
- Бабушка, ты как всегда пытаешься казаться очень грозной. Зачем ты подняла меня с постели в столь ранний час?
Как он и предполагал, его тон разъярил старую даму.
- Уже время ленча, - сердито воскликнула она. - Если бы ты не проводил время в ночных клубах и казино или еще бог знает где, то не лежал бы в постели до сих пор! Твой образ жизни ужасает меня, Чезаре, и я боюсь думать о том, что могу умереть, оставив тебя самого вести все дела...
- Я веду свои дела очень хорошо, спасибо, - безразлично ответил граф и опустился в мягкое низкое кресло, взяв в руки газету.
- Чезаре! Послушай меня! - графиня сердито сжала кулаки. - У тебя, что, нет ни малейшего представления о чести твоей семьи? У тебя, что, нет чувства приличия? Тебе совершенно все равно, что чувствую я?
Граф отшвырнул газету в сторону.
- Ну, ладно, графиня, что вы намерены мне сообщить?
Графиня встала, выпрямилась, сложила руки и произнесла:
- У нас во дворце будут гости.
- Что?! - наконец-то она пробудила в нем интерес. Граф прищурился с недовольным видом.
- Да, Чезаре, гости. - Теперь графиня была очень уверенной в себе. Она привлекла его внимание, и как хороший драматург, намеревалась затянуть эту сцену как можно дольше. - Ты наверное, не помнишь Джоанну Дауней. Мы с ней вместе ходили в школу в Париже много-много лет назад. Мы были добрыми подругами и после окончания школы регулярно переписывались. Когда я вышла замуж за твоего дедушку, Джоанна была одной из моих компаньонок.
Графу начинал надоедать этот разговор.
- И что? Эта женщина... она собирается приехать сюда?
- О нет, увы, Джоанна умерла, около пятнадцати лет назад.
- Тогда говори по существу, - нетерпеливо сказал граф.
Графиня улыбнулась.
- Конечно, конечно, - она задумчиво переплела пальцы. - Джоанна вышла замуж довольно поздно, и человека, ставшего ее мужем, нельзя было назвать богатым. Ее родители имели кое-какие деньги, но они умерли вместе с ними, поэтому Джоанне надо было выйти за кого-нибудь замуж, чтобы выжить.
- Она могла найти работу, - сухо заметил Чезаре, все еще не в состоянии понять смысл этого разговора.
- О нет, не сорок лет назад. Девушки, получившие такое воспитание как Джоанна, не "искали работу", они выходили за кого-то замуж. Так что Джоанна вышла замуж за английского пастора, Генри Бернарда, и уехала жить куда-то на юг Англии. А лет пять спустя она родила девочку, названную Селестой, которую я крестила. Моя история становится более понятной?
- Нет, - коротко ответил Чезаре.
- Ну ничего, скоро ты все поймешь. Селеста была восхитительным ребенком, хотя после того как ей исполнилось восемнадцать, я ее почти не видела. Как я тебе уже сказала, Джоанна умерла, а у Генри Бернарда не было времени для тех, кто имеет деньги. Так что связь на некоторое время прервалась, но Селеста изредка писала мне, а я отвечала, и из писем я немного узнала о ее жизни. Когда ей было всего двадцать, она вышла замуж за человека, которому было уже за сорок, вдовца с ребенком, девочкой лет семи. К несчастью, ее муж погиб в автокатастрофе, - они прожили всего десять лет - и Селеста осталась с семнадцатилетней падчерицей и без денег.
- Не все меряют деньгами, - лениво заметил граф. - Некоторые люди очень счастливы и без оных.
- Тс-с! - графиня посмотрела на него с упреком. - Я не заметила, чтобы ты разделял подобные взгляды. Ты, кажется, проматываешь свое состояние без видимых признаков борьбы.
Чезаре улыбнулся.
- Это моя забота, - ответил он мягко, и бабушка поняла, как трудно ему сохранять спокойствие.
- Очень хорошо. В любом случае, это сейчас неважно. Позволь мне продолжить мой рассказ. Селеста не из тех женщин, которых подавляют обстоятельства. Нет, вместо того, чтобы впасть в отчаянье, она получила для себя и своей падчерицы приглашение навестить дальнего родственника в Соединенных Штатах и там снова вышла замуж. На этот раз за богатого промышленника Клиффорда Воэна. К сожалению, когда она стала его супругой, этот человек был довольно стар, и через два года умер, оставив Селесте все свое состояние.
- Как удобно, - сухо сказал Чезаре. - Я полагаю, она его очень любила.
Графиня пожала плечами.
- Я в этом не сомневаюсь. Но даже если она и вышла за него ради денег, зная, что он долго не проживет, кто я такая, чтобы осуждать ее? Я восхищаюсь ею. Она мне по сердцу.
- Сердце! - Чезаре покачал головой. - Ну и какое у тебя сердце, если ты можешь одобрять брак, основанный исключительно на расчете?
Графиня улыбнулась.
- Мой дорогой Чезаре, это единственный брак, в который можешь вступить ты, не так ли? Так что, пожалуйста, не критикуй меня!
Чезаре беспечно встал с кресла.
- Это совсем другое дело. Я не собираюсь жениться на какой-то старой карге, даже ради ее состояния.
- Нет. И совершенно правильно. Старая карга не может подарить тебе сильных сыновей, сыновей, которые будут носить фамилию Чезаре, - она задумчиво стала перебирать жемчужины. - Нет, Чезаре, ты должен жениться на Селесте Воэн!
Чезаре изумленно уставился на графиню. Наконец-то ее планы открылись. Вот для чего она рассказала историю, которую он только что выслушал без всякого интереса. Она и раньше знакомила его с девушками, но на этот раз все было продумано до мелочей. Женщина была молодой, но не слишком; очаровательной, или по крайней мере таковой ее считала графиня; и богатой, что для графини Франчески Марии Софии Чезаре было самым важным. Желанием всей ее жизни было восстановить дворец.
Граф Чезаре покачал головой. На мгновенье неожиданное заявление выбило его из колеи, и он какое-то время думал только о своих чувствах. Но теперь осознание того, что это может значить, нахлынуло на него, и его слова прозвучали более резко, чем он этого хотел.
- Это смешно! - заявил он холодно. - И если нашими гостями должны быть эта женщина и ее падчерица, то я предлагаю тебе как можно скорее отправить телеграмму в Англию или Соединенные Штаты, где бы они не находились, и сообщить, что обстоятельства, не зависящие от тебя, не позволяют им приехать в данное время. В противном случае они могут обнаружить, что по этому адресу нет никакого графа Чезаре!
Но его слова не вызвали ожидаемой реакции.
- Слишком поздно, - ответила она самодовольно. - Они уже остановились в "Даниэли", и я позвонила им сегодня утром, приглашая оставаться у нас, сколько они захотят!
2
Эмма так устала, упаковывая чемоданы, что решила хотя бы немного передохнуть. Она не могла понять, зачем Селеста достала так много вещей, зная с самого начала, что они недолго задержатся в отеле. Эмма знала, что Селеста любит красивые вещи, и любит, чтобы вокруг нее были ее собственные вещи, напоминающие ей о том, что она их владелица. У Эммы была веская причина помнить это.
Глубоко вдохнув, она принялась изучать свое отражение в большом зеркале. Бледные щеки, бледные губы, бесцветные волосы. Вспомнив великолепные красно-золотые кудри Селесты и - ее горящие синие глаза, Эмма не могла не признать, что сравнение с мачехой не в ее пользу. Она чувствовала, что должна быть благодарна Селесте за то, что та увезла ее из влажной и дождливой Англии в теплую весеннюю Венецию. Но почему-то все что ни делала сейчас Селеста, казалось, имеет какую-то подоплеку и Эмма пока еще не поняла какую именно.
Эмма очень переживала, узнав о страсти своего отца к девушке, которая годилась ему в дочери, особенно если учесть, что это случилось всего через несколько месяцев после смерти ее матери. И когда он женился на Селесте, Эмме пришлось принуждать себя быть любезной со своей мачехой. Но ей нечего было волноваться. У Селесты не было времени уделять внимание маленькой девочке, и она убедила отца Эммы, отправить ее в интернат, несмотря на то, что его жалованье бухгалтера почти равнялось плате за содержание ребенка.
Эмма легко приняла школьную жизнь. Она всегда пользовалась популярностью в местной школе, и ей не составило труда подружиться с девочками в интернате Святого Джозефа близ Эйлесбери. Сложнее было во время праздников, когда Эмму отсылали к разным тетушкам и двоюродным сестрам, пока она не стала достаточно взрослой, чтобы проводить каникулы дома, не вмешиваясь в жизнь своей мачехи. Отец, к ее величайшему сожалению, все чаще болел и она могла только предполагать, что постоянное требование денег со стороны Селесты подрывало его здоровье. Когда она заканчивала школу и готовилась к экзаменам, отец умер. Ее забрали из интерната, и больше она уже не вернулась туда.
После смерти отца практически ничего не осталось, кроме дома, в котором они жили, и который перешел к Селесте, немедленно заявившей Эмме, что она собирается его продать, и что Эмме лучше найти себе работу и комнату.
Эмма с трудом приспосабливалась к новой жизни и яростно ненавидела свою мачеху, ставшую причиной неожиданной смерти отца. Но время многое лечит, и Эмма, видевшая своего отца очень редко с тех пор, как в их семье появилась Селеста, страдала не так сильно, как могло бы быть при других обстоятельствах. Она слышала, что Селеста отправилась в Штаты, и не надеялась увидеть ее снова. Краткое послание уведомило ее о втором браке Селесты, а еще более краткое о смерти Клиффорда Воэна и о получении ее мачехой наследства. Последнее не вызвало у Эммы ни интереса, ни зависти. Она отнеслась к этому отстраненно, словно речь шла о какой-то незнакомке. Поглощенная работой в Лондонской больнице, где Эмма была ученицей медсестры, она поняла, что в состоянии совершенно забыть Селесту и помнить только события того времени, когда она была еще ребенком, обожаемым своими родителями. Она поняла, что отец был довольно слабовольным человеком, и что не стоит всю вину за то, что ее отослали из родного дома, возлагать только на мачеху. Пока Селеста находилась в Соединенных Штатах, Эмма достигла определенных успехов в учебе, а дружба с ровесницами заставляла забыть о том, что у нее нет дома, так как ее всегда были рады видеть в домах других девушек. Она работала много, старшие ее часто хвалили, и ей казалось, что она действительно нашла свое место в жизни и может не бояться никаких перемен. Но шесть недель назад Эмма заболела гриппом, и несколько дней была на грани воспаления легких, а когда кризис миновал, чувствовала себя настолько слабой и измученной, что нуждалась хотя бы в кратковременном отдыхе.
Старшая медсестра пригласила ее в кабинет и спросила, нет ли у нее родственников, которые могли бы забрать ее к себе на некоторое время, пока она окончательно не окрепнет.
Эмме никак не приходило в голову, кто бы это мог быть. Ее частые визиты, по инициативе Селесты, во время каникул к родственникам матери, вызывали у них раздражение. И хотя она не сомневалась, что они примут ее, если она об этом попросит, ей не хотелось к ним ехать.
Неожиданно проблему решило письмо от Селесты, прибывшее из Нью-Йорка. Та приглашала сопровождать ее в течение нескольких недель в Италию. Сообщалось также о том, что Селеста на следующий день вылетает домой в Лондон и просит Эмму встретить ее в аэропорту.
Сначала Эмма была ошеломлена тем, что спустя столько времени Селеста может вот так просто написать и пригласить ее поехать с ней в путешествие. Но осознание шаткости своего финансового положения, плюс любопытство, свойственное всем людям, вынудили ее подчиниться. Она поехала в аэропорт, а оттуда вернулась вместе с Селестой на такси, переднее сидение которого было завалено кучей новых чемоданов.
Селеста подтвердила свое приглашение в номере, который сняла в "Савойе", и Эмма почувствовала, что в своем белом виниловом плаще и со спутанными ветром волосами, должно быть, выглядит скорее служанкой Селесты, чем ее падчерицей. Она говорила себе, что за всем этим должно что-то стоять, что жадная натура Селесты не могла вдруг измениться, что та вряд ли потратила бы деньги на билеты и гостиницу просто так, но она мало разбиралась в жизни и не могла понять мотивов поступков своей мачехи. А когда Селеста посочувствовала ей по поводу перенесенного гриппа, и вовсе была обезоружена. Во всяком случае девушка решила не показывать своих сомнений. Селеста сказала Эмме, что при сложившихся обстоятельствах нет необходимости откладывать отъезд. Она даст Эмме деньги, чтобы та приобрела себе одежду, приличествующую дочери обеспеченной женщины, и как только паспортные формальности будут закончены, они уедут.
И вот теперь, когда они провели в "Даниэли" два дня, в течение которых Эмма была предоставлена сама себе, Селеста вдруг объявила, что они покидают отель и переезжают в Палаццо, принадлежащий крестной матери Селесты - графине Чезаре. Собирая чемоданы Эмма вновь задумалась о том, что же стоит за поступками Селесты. Почему она привезла ее сюда? И почему, решив погостить у графини, мачеха сочла, что ей нужна компаньонка? Если бы ей потребовалась служанка, она могла нанять кого-нибудь за гораздо меньшую плату. Ведь в "Даниэли" ей пришлось заплатить за отдельную комнату - для Эммы - только для того, чтобы никто не подумал, будто она плохо относится к своей падчерице.
Эмма не могла постичь, почему Селеста решила переехать в какой-то сырой старомодный Палаццо, когда могла наслаждаться комфортом в роскошном отеле? Она была уверена, что Селеста собирается жить у графини, которой, по ее словам, было уже восемьдесят, не из альтруистических побуждений. На нее это было непохоже! Так почему же она переезжает туда? Есть ли у графини сын? Если есть, то не это ли причина возбуждения, с каким мачеха приняла приглашение? В конце концов у Селесты сейчас все есть, может, ей захотелось иметь еще и титул? А если это действительно так, то зачем она пригласила с собой Эмму?
Дверь номера распахнулась, и вошла Селеста, яркая и оживленная, ее изумрудно-зеленое платье из тонкого шелка плотно облегало изящные линии маленького, но прекрасно сложенного тела.
- Эмма, - небрежно спросила она, - ты уже закончила сборы?
Эмма встала. Она была довольно высокого роста и всегда чувствовала себя огромной рядом с хрупкой Селестой, хотя ее фигура и была пропорциональной, без угловатости, часто свойственной высоким худощавым девушкам.
- Не совсем, - ответила Эмма. - Я решила немного перевести дух. Скажи мне, Селеста, ты абсолютно уверена в том, что хочешь, чтобы я переехала в этот Палаццо вместе с тобой? Я хочу сказать, что могла бы остаться здесь, или в каком-нибудь другом более дешевом пансионате.
Лицо Селесты приняло странное выражение, и Эмма почувствовала, как в желудке у нее возникло отвратительное ощущение, такое, какое всегда возникало, когда мачеха звала ее к себе, чтобы сообщить о каком-нибудь новом плане, касающемся падчерицы.
- Конечно, ты отправишься со мной, - произнесла Селеста твердо, ее улыбка не гармонировала с холодными взглядом. - Нас обеих пригласили, и, естественно, ты будешь сопровождать меня.
Эмма пожала плечами.
- Но с чего это вдруг графиня пригласила меня? - настаивала она, и Селеста сделала нетерпеливое движение.
- Ты задаешь слишком много вопросов, - произнесла она раздраженно. Где мое шифоновое платье? Я надену его к обеду. Сегодняшний вечер графиня проведет с нами здесь, а завтра утром мы переедем из отеля в Палаццо. Она повернулась к зеркалу, с довольным видом изучая свое отражение. Между прочим, ты обедаешь с нами. С тех пор, как они приехали в Венецию, Эмма обедала в своей комнате, предоставив их столик в ресторане Селесте, которой нравилось создавать вокруг себя ореол таинственности, и слышать, как все поговаривают об очаровательной вдове, каждый вечер сидящей в одиночестве.
При последних словах мачехи глаза Эммы расширились, но она больше ничего не сказала. Тайна сгущалась, и у Эммы зародилась слабая догадка, что Селеста хотела произвести на графиню впечатление своей любовью к падчерице. Но зачем? Чтобы уверить графиню что она заботится о падчерице после смерти Чарльза Максвелла. Могло ли это быть тем ключом, который она искала? Эмма не знала. Ей было больно сознавать, что до сих пор Селеста считала ее обузой.
В тот вечер на Эмме было розовое хлопчатобумажное платье, которое, хотя и стоило Селесте приличных денег, тем не менее совершенно не шло к светлым волосам девушки. И так как она теперь на все смотрела с подозрением, то не могла не задуматься над тем, не выбрала ли Селеста ей такое платье специально, чтобы лишить ее привлекательности. Одежда, которую Эмма носила до сих пор, была удобной и соответствовала молодежной моде, и никогда еще у нее не возникало чувство, что ее преспокойно сделали совершенно безликой.
Графиня прибыла ровно в восемь. Селеста и Эмма встречали ее внизу в холле. Эмма подумала, что никогда в жизни не видела более царственной особы, но так как обе женщины были маленького роста, она чувствовала себя вдвойне неловко.
Когда знакомство состоялось, и они заказали аперитив, графиня повернулась к Эмме и спросила:
- А вы, моя дорогая, как относитесь к неожиданному изменению своей судьбы?
Эмма взглянула на Селесту, потом пожав плечами, ответила:
- Я... ну... это совсем не то, что больница.
Пальцы Селесты предупреждающе впились в ее руку.
- Больница? - графиня нахмурилась. - Моя дорогая, вы были в больнице? Но в вашем возрасте это очень плохо.
СМУГЛЫЙ ВЕНЕЦИАНЕЦ
1
Мужчина беззвучно вылез из воды. Черный резиновый костюм, облегавший его, как шкура тюленя, влажно блестел при бледном свете заходящей луны. Мгновение он стоял прислушиваясь, но единственным нарушавшим тишину звуком был мягкий плеск воды бетонного причала. Он посмотрел вниз на мрачные воды канала и слегка улыбнулся. Постепенно его фигура растаяла в темноте. Он направился к черневшему вдали зданию. Это был склад, заваленный корзинами с фруктами в ожидании отправки. Мужчина пробрался за гору корзин, снял очки и акваланг, и ловкими движениями стянул с себя костюм, обтягивающий его, подобно коже. Он быстро спрятал свое снаряжение в пустой футляр от гитары и только баллоны с кислородом оставил под какими-то мешками. Затем надел пиджак, неторопливо повязал галстук, закурил и, взяв футляр от гитары направился к выходу.
Он бесшумно открыл дверь сарая, оглядел безлюдный причал, вышел наружу и легко зашагал вдоль набережной.
Граф Видал Чезаре небрежно выбрался из гондолы и пошел по пристани к расположенным между колоннами воротам Палаццо Чезаре. Слабый розовый свет на горизонте возвещал о начале нового дня, позолотив многочисленные шпили и колокольни города и осветив серые мрачные воды канала. Город медленно пробуждался. Вскоре каналы заполнят гондолы, моторные лодки и naporetto маленькие паровые лодки, развозящие обычно приезжих по гостиницам. Но для графа Чезаре город был родным домом, и он давно уже изучил его, начиная от Дворца дожей и кончая неприметной маленькой церковью Святого Франческо дела Винья. Палаццо Чезаре возвышался по трем сторонам маленького внутреннего дворика, в который вошел граф. За двориком так давно не ухаживали, что он зарос мхом и сорняками, а вьющиеся растения буйно разрослись на серых каменных стенах. Фасад Палаццо, тем не менее, до сих пор сохранял остатки былого величия. Он был построен в типично венецианском стиле, с лоджиями, украшенными кружевной резьбой, некогда позолоченными, но уже почти утратившими свой блеск. И все же он по-прежнему впечатлял.
Обитая железом дверь вела в нижний зал, где в столь ранний час веяло холодом и слегка пахло плесенью. Мраморная лестница величественно поднималась на второй этаж, где находилась большая модернизированная комната с апартаментами графа и его бабушки-графини, единственных здравствующих членов семьи Чезаре. Кроме этих покоев, огромных и роскошных, остальная часть дворца была нежилой и постепенно разрушалась под действием сырости. Иногда граф Чезаре сожалел об этом, но не видел никакого иного выхода, кроме как жениться на какой-нибудь богатой наследнице. И хотя он, как и все его соотечественники, не испытывал отвращения к прекрасному полу, еще ни одна женщина не сумела заставить его отказаться от холостяцкой жизни. Он понимал, что в один прекрасный день ему придется жениться, хотя бы для того, чтобы продолжить род Чезаре, но его забавляло, когда любящие мамаши, для которых так много значил титул, старались выставить перед ним своих дочерей.
Графиню приводил в отчаянье его образ жизни. И не раз, возвратившись домой на рассвете, граф выслушивал ее бесконечные лекции и назидания.
В восемнадцать лет Видал осиротел и неожиданно стал графом Чезаре и главой семьи Чезаре. Но все это было в прошлом, а будущее казалось туманным. Обретенный им опыт сослужил ему добрую службу в последующие годы, и граф не питал иллюзий относительно мира в целом и женщин в частности. Он научился играть в игру, которая так легко давалась его современникам, и, в свою очередь, стал опытным игроком, подчас неразборчивым в средствах, когда дело касалось того общества, неписаные правила которого временами напоминали законы джунглей.
Граф вошел в маленькую переднюю, выходившую в большую светлую комнату, обставленную как гостиная; из широких окон открывался живописный вид тихого канала, соединявшегося с более широким, дугой огибавшим лабиринт аллей, дворцов, площадей и рыночных пятачков.
Гостиная, обставленная темной мебелью с янтарно-желтым ковром, не была ни современной, ни античной. Удобные, низкие, покрытые зеленым бархатом кресла стояли рядом с образцами скульптуры, сохраненными его бабушкой, из коллекции шедевров старинного искусства, которая давным-давно была распродана. Здесь находились прекрасная, в полный рост, статуя римского правителя, восхитительный мраморный рельеф из двух голов, выполненный известным скульптором шестнадцатого века, и бюст священника, к которому граф Чезаре питал отвращение. Стены, увешанные гобеленами, подчеркивали нелепость современного телевизора и шкафчика с принадлежностями для коктейля, в то время, как низкий кофейный столик был явно французским. В стенном проеме находился откидной полированный столик, за которым граф, когда он находился дома, и его бабушка ели. В этот ранний час, в пять тридцать утра, он уже был накрыт для завтрака Анной, экономкой, муж которой Джулио был мастером на все руки и выполнял всевозможную работу во дворце. Они были единственными оставшимися слугами, и уже приближались к возрасту, когда пора отправляться на покой. Графиня ни за что на свете не подумала бы попросить их уйти и нанять вместо них более молодых, ведь они служили у нее более сорока лет и знали графа Чезаре с рождения. Граф Чезаре слегка ослабил галстук и пересек гостиную, направляясь к двери своей спальни. Он разделся, принял душ, затем лениво скользнул под шелковую простыню на огромную кровать, служившую их семейству с незапамятных времен.
Граф заснул почти мгновенно и проснулся в половине двенадцатого от того, что Анна бесцеремонно раздвинула длинные бархатные шторы, впустив поток солнечного света. Он застонал и перевернулся на живот, спрятав лицо в мягкие подушки.
- Анна! - воскликнул он раздраженно. - Что ты делаешь?
Маленькая, полная, добродушная Анна, одетая в привычное черное платье, живо повернулась и весело улыбнулась ему:
- Графиня ждет. Она хочет поговорить с вами - ответила Анна, сложив руки на белом переднике. - Она должна сказать вам что-то важное и не может больше ждать.
Граф Чезаре лениво провел рукой по густым темным волосам, затем неохотно сел в огромной кровати.
- Кофе на столе рядом с вами, - подсказала Анна, - там же булочки и масло. Булочки еще горячие, прямо из духовки. Если вы захотите позавтракать.
- Дорогая Анна, что бы я делал без тебя? - иронически произнес граф, наливая себе из серебряного кофейника чашку черного кофе и добавляя два кусочка сахара.
Женщина пожала плечами.
- Я набрала вам ванну и оставила в гардеробной чистую одежду, продолжала она, словно он не открывал рта. - Вам нужно что-нибудь еще, синьор?
Граф Чезаре покачал головой.
- Нет, спасибо, Анна. Ты всегда предваряла мое малейшее желание, - в его голубых глазах искрилась улыбка, и Анна посмотрела на него мягко и снисходительно. Для нее граф Чезаре до сих пор оставался ребенком.
- Очень хорошо, синьор.
Она вышла, и граф выскользнул из кровати, завернувшись в синий шелковый халат. Он налил себе еще чашечку кофе и не спеша направился в примыкающую к спальне ванную комнату.
Когда некоторое время спустя он появился в гостиной, бабушка сидела возле бюро и писала письма. Хотя графине было уже около восьмидесяти, ее ум был по-прежнему ясным. Одолеваемая тяжелыми приступами ревматизма, она тем не менее, смогла сохранить величественный вид, и приводила в робость всех, кто общался с ней. Однако для тех, к кому графиня испытывала симпатию, она была хорошим другом. Несмотря на то, что внук доставлял ей много хлопот, он все равно оставался для нее самым важным человеком, и его счастье и необходимость дать семье Чезаре наследника более всего занимали ее мысли. На ней был розовый шелковый костюм, который дополняли несколько нитей жемчуга, свисавшие с довольно морщинистой шеи. Она была маленькой и стройной, и никто не счел бы ее грозной до тех пор, пока не заглянул ей в глаза: в этих бледно-голубых очах пылало пламя, и один их взгляд мог уничтожить человека.
Когда граф Чезаре вошел в гостиную, она повернулась на стуле и посмотрела на него внимательно и испытующе.
- Ну, Чезаре, - холодно проговорила она, - значит ты, наконец, решил почтить нас своим присутствием!
Граф Чезаре пожал широкими плечами и, прежде чем ответить, полез за сигаретой.
- Бабушка, ты как всегда пытаешься казаться очень грозной. Зачем ты подняла меня с постели в столь ранний час?
Как он и предполагал, его тон разъярил старую даму.
- Уже время ленча, - сердито воскликнула она. - Если бы ты не проводил время в ночных клубах и казино или еще бог знает где, то не лежал бы в постели до сих пор! Твой образ жизни ужасает меня, Чезаре, и я боюсь думать о том, что могу умереть, оставив тебя самого вести все дела...
- Я веду свои дела очень хорошо, спасибо, - безразлично ответил граф и опустился в мягкое низкое кресло, взяв в руки газету.
- Чезаре! Послушай меня! - графиня сердито сжала кулаки. - У тебя, что, нет ни малейшего представления о чести твоей семьи? У тебя, что, нет чувства приличия? Тебе совершенно все равно, что чувствую я?
Граф отшвырнул газету в сторону.
- Ну, ладно, графиня, что вы намерены мне сообщить?
Графиня встала, выпрямилась, сложила руки и произнесла:
- У нас во дворце будут гости.
- Что?! - наконец-то она пробудила в нем интерес. Граф прищурился с недовольным видом.
- Да, Чезаре, гости. - Теперь графиня была очень уверенной в себе. Она привлекла его внимание, и как хороший драматург, намеревалась затянуть эту сцену как можно дольше. - Ты наверное, не помнишь Джоанну Дауней. Мы с ней вместе ходили в школу в Париже много-много лет назад. Мы были добрыми подругами и после окончания школы регулярно переписывались. Когда я вышла замуж за твоего дедушку, Джоанна была одной из моих компаньонок.
Графу начинал надоедать этот разговор.
- И что? Эта женщина... она собирается приехать сюда?
- О нет, увы, Джоанна умерла, около пятнадцати лет назад.
- Тогда говори по существу, - нетерпеливо сказал граф.
Графиня улыбнулась.
- Конечно, конечно, - она задумчиво переплела пальцы. - Джоанна вышла замуж довольно поздно, и человека, ставшего ее мужем, нельзя было назвать богатым. Ее родители имели кое-какие деньги, но они умерли вместе с ними, поэтому Джоанне надо было выйти за кого-нибудь замуж, чтобы выжить.
- Она могла найти работу, - сухо заметил Чезаре, все еще не в состоянии понять смысл этого разговора.
- О нет, не сорок лет назад. Девушки, получившие такое воспитание как Джоанна, не "искали работу", они выходили за кого-то замуж. Так что Джоанна вышла замуж за английского пастора, Генри Бернарда, и уехала жить куда-то на юг Англии. А лет пять спустя она родила девочку, названную Селестой, которую я крестила. Моя история становится более понятной?
- Нет, - коротко ответил Чезаре.
- Ну ничего, скоро ты все поймешь. Селеста была восхитительным ребенком, хотя после того как ей исполнилось восемнадцать, я ее почти не видела. Как я тебе уже сказала, Джоанна умерла, а у Генри Бернарда не было времени для тех, кто имеет деньги. Так что связь на некоторое время прервалась, но Селеста изредка писала мне, а я отвечала, и из писем я немного узнала о ее жизни. Когда ей было всего двадцать, она вышла замуж за человека, которому было уже за сорок, вдовца с ребенком, девочкой лет семи. К несчастью, ее муж погиб в автокатастрофе, - они прожили всего десять лет - и Селеста осталась с семнадцатилетней падчерицей и без денег.
- Не все меряют деньгами, - лениво заметил граф. - Некоторые люди очень счастливы и без оных.
- Тс-с! - графиня посмотрела на него с упреком. - Я не заметила, чтобы ты разделял подобные взгляды. Ты, кажется, проматываешь свое состояние без видимых признаков борьбы.
Чезаре улыбнулся.
- Это моя забота, - ответил он мягко, и бабушка поняла, как трудно ему сохранять спокойствие.
- Очень хорошо. В любом случае, это сейчас неважно. Позволь мне продолжить мой рассказ. Селеста не из тех женщин, которых подавляют обстоятельства. Нет, вместо того, чтобы впасть в отчаянье, она получила для себя и своей падчерицы приглашение навестить дальнего родственника в Соединенных Штатах и там снова вышла замуж. На этот раз за богатого промышленника Клиффорда Воэна. К сожалению, когда она стала его супругой, этот человек был довольно стар, и через два года умер, оставив Селесте все свое состояние.
- Как удобно, - сухо сказал Чезаре. - Я полагаю, она его очень любила.
Графиня пожала плечами.
- Я в этом не сомневаюсь. Но даже если она и вышла за него ради денег, зная, что он долго не проживет, кто я такая, чтобы осуждать ее? Я восхищаюсь ею. Она мне по сердцу.
- Сердце! - Чезаре покачал головой. - Ну и какое у тебя сердце, если ты можешь одобрять брак, основанный исключительно на расчете?
Графиня улыбнулась.
- Мой дорогой Чезаре, это единственный брак, в который можешь вступить ты, не так ли? Так что, пожалуйста, не критикуй меня!
Чезаре беспечно встал с кресла.
- Это совсем другое дело. Я не собираюсь жениться на какой-то старой карге, даже ради ее состояния.
- Нет. И совершенно правильно. Старая карга не может подарить тебе сильных сыновей, сыновей, которые будут носить фамилию Чезаре, - она задумчиво стала перебирать жемчужины. - Нет, Чезаре, ты должен жениться на Селесте Воэн!
Чезаре изумленно уставился на графиню. Наконец-то ее планы открылись. Вот для чего она рассказала историю, которую он только что выслушал без всякого интереса. Она и раньше знакомила его с девушками, но на этот раз все было продумано до мелочей. Женщина была молодой, но не слишком; очаровательной, или по крайней мере таковой ее считала графиня; и богатой, что для графини Франчески Марии Софии Чезаре было самым важным. Желанием всей ее жизни было восстановить дворец.
Граф Чезаре покачал головой. На мгновенье неожиданное заявление выбило его из колеи, и он какое-то время думал только о своих чувствах. Но теперь осознание того, что это может значить, нахлынуло на него, и его слова прозвучали более резко, чем он этого хотел.
- Это смешно! - заявил он холодно. - И если нашими гостями должны быть эта женщина и ее падчерица, то я предлагаю тебе как можно скорее отправить телеграмму в Англию или Соединенные Штаты, где бы они не находились, и сообщить, что обстоятельства, не зависящие от тебя, не позволяют им приехать в данное время. В противном случае они могут обнаружить, что по этому адресу нет никакого графа Чезаре!
Но его слова не вызвали ожидаемой реакции.
- Слишком поздно, - ответила она самодовольно. - Они уже остановились в "Даниэли", и я позвонила им сегодня утром, приглашая оставаться у нас, сколько они захотят!
2
Эмма так устала, упаковывая чемоданы, что решила хотя бы немного передохнуть. Она не могла понять, зачем Селеста достала так много вещей, зная с самого начала, что они недолго задержатся в отеле. Эмма знала, что Селеста любит красивые вещи, и любит, чтобы вокруг нее были ее собственные вещи, напоминающие ей о том, что она их владелица. У Эммы была веская причина помнить это.
Глубоко вдохнув, она принялась изучать свое отражение в большом зеркале. Бледные щеки, бледные губы, бесцветные волосы. Вспомнив великолепные красно-золотые кудри Селесты и - ее горящие синие глаза, Эмма не могла не признать, что сравнение с мачехой не в ее пользу. Она чувствовала, что должна быть благодарна Селесте за то, что та увезла ее из влажной и дождливой Англии в теплую весеннюю Венецию. Но почему-то все что ни делала сейчас Селеста, казалось, имеет какую-то подоплеку и Эмма пока еще не поняла какую именно.
Эмма очень переживала, узнав о страсти своего отца к девушке, которая годилась ему в дочери, особенно если учесть, что это случилось всего через несколько месяцев после смерти ее матери. И когда он женился на Селесте, Эмме пришлось принуждать себя быть любезной со своей мачехой. Но ей нечего было волноваться. У Селесты не было времени уделять внимание маленькой девочке, и она убедила отца Эммы, отправить ее в интернат, несмотря на то, что его жалованье бухгалтера почти равнялось плате за содержание ребенка.
Эмма легко приняла школьную жизнь. Она всегда пользовалась популярностью в местной школе, и ей не составило труда подружиться с девочками в интернате Святого Джозефа близ Эйлесбери. Сложнее было во время праздников, когда Эмму отсылали к разным тетушкам и двоюродным сестрам, пока она не стала достаточно взрослой, чтобы проводить каникулы дома, не вмешиваясь в жизнь своей мачехи. Отец, к ее величайшему сожалению, все чаще болел и она могла только предполагать, что постоянное требование денег со стороны Селесты подрывало его здоровье. Когда она заканчивала школу и готовилась к экзаменам, отец умер. Ее забрали из интерната, и больше она уже не вернулась туда.
После смерти отца практически ничего не осталось, кроме дома, в котором они жили, и который перешел к Селесте, немедленно заявившей Эмме, что она собирается его продать, и что Эмме лучше найти себе работу и комнату.
Эмма с трудом приспосабливалась к новой жизни и яростно ненавидела свою мачеху, ставшую причиной неожиданной смерти отца. Но время многое лечит, и Эмма, видевшая своего отца очень редко с тех пор, как в их семье появилась Селеста, страдала не так сильно, как могло бы быть при других обстоятельствах. Она слышала, что Селеста отправилась в Штаты, и не надеялась увидеть ее снова. Краткое послание уведомило ее о втором браке Селесты, а еще более краткое о смерти Клиффорда Воэна и о получении ее мачехой наследства. Последнее не вызвало у Эммы ни интереса, ни зависти. Она отнеслась к этому отстраненно, словно речь шла о какой-то незнакомке. Поглощенная работой в Лондонской больнице, где Эмма была ученицей медсестры, она поняла, что в состоянии совершенно забыть Селесту и помнить только события того времени, когда она была еще ребенком, обожаемым своими родителями. Она поняла, что отец был довольно слабовольным человеком, и что не стоит всю вину за то, что ее отослали из родного дома, возлагать только на мачеху. Пока Селеста находилась в Соединенных Штатах, Эмма достигла определенных успехов в учебе, а дружба с ровесницами заставляла забыть о том, что у нее нет дома, так как ее всегда были рады видеть в домах других девушек. Она работала много, старшие ее часто хвалили, и ей казалось, что она действительно нашла свое место в жизни и может не бояться никаких перемен. Но шесть недель назад Эмма заболела гриппом, и несколько дней была на грани воспаления легких, а когда кризис миновал, чувствовала себя настолько слабой и измученной, что нуждалась хотя бы в кратковременном отдыхе.
Старшая медсестра пригласила ее в кабинет и спросила, нет ли у нее родственников, которые могли бы забрать ее к себе на некоторое время, пока она окончательно не окрепнет.
Эмме никак не приходило в голову, кто бы это мог быть. Ее частые визиты, по инициативе Селесты, во время каникул к родственникам матери, вызывали у них раздражение. И хотя она не сомневалась, что они примут ее, если она об этом попросит, ей не хотелось к ним ехать.
Неожиданно проблему решило письмо от Селесты, прибывшее из Нью-Йорка. Та приглашала сопровождать ее в течение нескольких недель в Италию. Сообщалось также о том, что Селеста на следующий день вылетает домой в Лондон и просит Эмму встретить ее в аэропорту.
Сначала Эмма была ошеломлена тем, что спустя столько времени Селеста может вот так просто написать и пригласить ее поехать с ней в путешествие. Но осознание шаткости своего финансового положения, плюс любопытство, свойственное всем людям, вынудили ее подчиниться. Она поехала в аэропорт, а оттуда вернулась вместе с Селестой на такси, переднее сидение которого было завалено кучей новых чемоданов.
Селеста подтвердила свое приглашение в номере, который сняла в "Савойе", и Эмма почувствовала, что в своем белом виниловом плаще и со спутанными ветром волосами, должно быть, выглядит скорее служанкой Селесты, чем ее падчерицей. Она говорила себе, что за всем этим должно что-то стоять, что жадная натура Селесты не могла вдруг измениться, что та вряд ли потратила бы деньги на билеты и гостиницу просто так, но она мало разбиралась в жизни и не могла понять мотивов поступков своей мачехи. А когда Селеста посочувствовала ей по поводу перенесенного гриппа, и вовсе была обезоружена. Во всяком случае девушка решила не показывать своих сомнений. Селеста сказала Эмме, что при сложившихся обстоятельствах нет необходимости откладывать отъезд. Она даст Эмме деньги, чтобы та приобрела себе одежду, приличествующую дочери обеспеченной женщины, и как только паспортные формальности будут закончены, они уедут.
И вот теперь, когда они провели в "Даниэли" два дня, в течение которых Эмма была предоставлена сама себе, Селеста вдруг объявила, что они покидают отель и переезжают в Палаццо, принадлежащий крестной матери Селесты - графине Чезаре. Собирая чемоданы Эмма вновь задумалась о том, что же стоит за поступками Селесты. Почему она привезла ее сюда? И почему, решив погостить у графини, мачеха сочла, что ей нужна компаньонка? Если бы ей потребовалась служанка, она могла нанять кого-нибудь за гораздо меньшую плату. Ведь в "Даниэли" ей пришлось заплатить за отдельную комнату - для Эммы - только для того, чтобы никто не подумал, будто она плохо относится к своей падчерице.
Эмма не могла постичь, почему Селеста решила переехать в какой-то сырой старомодный Палаццо, когда могла наслаждаться комфортом в роскошном отеле? Она была уверена, что Селеста собирается жить у графини, которой, по ее словам, было уже восемьдесят, не из альтруистических побуждений. На нее это было непохоже! Так почему же она переезжает туда? Есть ли у графини сын? Если есть, то не это ли причина возбуждения, с каким мачеха приняла приглашение? В конце концов у Селесты сейчас все есть, может, ей захотелось иметь еще и титул? А если это действительно так, то зачем она пригласила с собой Эмму?
Дверь номера распахнулась, и вошла Селеста, яркая и оживленная, ее изумрудно-зеленое платье из тонкого шелка плотно облегало изящные линии маленького, но прекрасно сложенного тела.
- Эмма, - небрежно спросила она, - ты уже закончила сборы?
Эмма встала. Она была довольно высокого роста и всегда чувствовала себя огромной рядом с хрупкой Селестой, хотя ее фигура и была пропорциональной, без угловатости, часто свойственной высоким худощавым девушкам.
- Не совсем, - ответила Эмма. - Я решила немного перевести дух. Скажи мне, Селеста, ты абсолютно уверена в том, что хочешь, чтобы я переехала в этот Палаццо вместе с тобой? Я хочу сказать, что могла бы остаться здесь, или в каком-нибудь другом более дешевом пансионате.
Лицо Селесты приняло странное выражение, и Эмма почувствовала, как в желудке у нее возникло отвратительное ощущение, такое, какое всегда возникало, когда мачеха звала ее к себе, чтобы сообщить о каком-нибудь новом плане, касающемся падчерицы.
- Конечно, ты отправишься со мной, - произнесла Селеста твердо, ее улыбка не гармонировала с холодными взглядом. - Нас обеих пригласили, и, естественно, ты будешь сопровождать меня.
Эмма пожала плечами.
- Но с чего это вдруг графиня пригласила меня? - настаивала она, и Селеста сделала нетерпеливое движение.
- Ты задаешь слишком много вопросов, - произнесла она раздраженно. Где мое шифоновое платье? Я надену его к обеду. Сегодняшний вечер графиня проведет с нами здесь, а завтра утром мы переедем из отеля в Палаццо. Она повернулась к зеркалу, с довольным видом изучая свое отражение. Между прочим, ты обедаешь с нами. С тех пор, как они приехали в Венецию, Эмма обедала в своей комнате, предоставив их столик в ресторане Селесте, которой нравилось создавать вокруг себя ореол таинственности, и слышать, как все поговаривают об очаровательной вдове, каждый вечер сидящей в одиночестве.
При последних словах мачехи глаза Эммы расширились, но она больше ничего не сказала. Тайна сгущалась, и у Эммы зародилась слабая догадка, что Селеста хотела произвести на графиню впечатление своей любовью к падчерице. Но зачем? Чтобы уверить графиню что она заботится о падчерице после смерти Чарльза Максвелла. Могло ли это быть тем ключом, который она искала? Эмма не знала. Ей было больно сознавать, что до сих пор Селеста считала ее обузой.
В тот вечер на Эмме было розовое хлопчатобумажное платье, которое, хотя и стоило Селесте приличных денег, тем не менее совершенно не шло к светлым волосам девушки. И так как она теперь на все смотрела с подозрением, то не могла не задуматься над тем, не выбрала ли Селеста ей такое платье специально, чтобы лишить ее привлекательности. Одежда, которую Эмма носила до сих пор, была удобной и соответствовала молодежной моде, и никогда еще у нее не возникало чувство, что ее преспокойно сделали совершенно безликой.
Графиня прибыла ровно в восемь. Селеста и Эмма встречали ее внизу в холле. Эмма подумала, что никогда в жизни не видела более царственной особы, но так как обе женщины были маленького роста, она чувствовала себя вдвойне неловко.
Когда знакомство состоялось, и они заказали аперитив, графиня повернулась к Эмме и спросила:
- А вы, моя дорогая, как относитесь к неожиданному изменению своей судьбы?
Эмма взглянула на Селесту, потом пожав плечами, ответила:
- Я... ну... это совсем не то, что больница.
Пальцы Селесты предупреждающе впились в ее руку.
- Больница? - графиня нахмурилась. - Моя дорогая, вы были в больнице? Но в вашем возрасте это очень плохо.