— Чертовски глупо с моей стороны, я понимаю. Хотя он и поймал ее вчера вечером. Ну а теперь двигайся. Вот тебе патрон. Кусай пулю. Говорят помогает. Будет очень больно, но я должен перетащить тебя в укрытие, в тень.
Бонд взял Лейтера под мышки и осторожно, насколько мог, поволок его на сухое место под большим мангровым кустом, стоявшим над водой. У Лейтера от боли на лбу выступили капли пота. Бонд прислонил его к корневищам. Лейтер застонал, и его голова откинулась назад. Бонд участливо посмотрел на него. Обморок, вероятно, для него сейчас лучшее успокаивающее средство. Он вытащил пистолет Лейтера из кобуры на поясе и положил его рядом с его левой единственной рукой. Бонд понимал, что бой еще не кончен, что ему еще придется несладко. И если случится худшее, то Скараманга явится и за Феликсом.
Бонд заковылял вдоль мангровых деревьев к мосту. Какое-то время ему придется идти по более или менее открытой местности. Он молил бога, чтобы ближе к реке болото сменилось более сухим участком и он смог пробраться к морю, а затем срезать дорогу к реке и постараться найти следы Скараманги.
Был час дня, и солнце стояло уже высоко. Джеймс Бонд очень устал, и ему сильно хотелось пить. Рана отзывалась болью в плече при каждом ударе пульса. Из-за нее у него появились признаки лихорадки. День и ночь он мечтал об одном — настичь противника, а теперь, когда шел по следам добычи, как ни странно, он думал совершенно о другом: мысленно он представлял себе почему-то буфет с шампанским, который ждал их всех живых и мертвых на Грин-Айленде. На мгновение он дал волю воображению. Буфет устроили под деревьями: так это ему виделось. Рядом с вокзалом. Там стоят длинные столы на козлах. Скатерти без единого пятнышка, ряды стаканов, тарелок, ножей и вилок. Большие блюда с холодными закусками — салат из омаров, разные мясные закуски. И горы фруктов — ананасы и тому подобное: это для экзотики, чтобы все было в ямайском стиле. Может быть, даже подадут горячее, подумал он. Что-нибудь вроде жареного поросенка, фаршированного рисом и горошком. Горячее, наверное, не по погоде, решил Бонд, но для большей части Грин-Айленда настоящее пиршество начнется, когда «туристы» уедут. И будет выпивка! Шампанское в замороженных серебряных ведерках, ромовый пунш, виски разных сортов и, конечно, высокие стаканы с ледяной водой, которую разольют только тогда, когда паровоз даст гудок, предупреждая о своем прибытии на миниатюрную веселую станцию. Бонд живо представил себе все это. Каждую мелкую деталь того, что устроили в тени больших фикусовых деревьев. Цветные официанты в белых перчатках и униформе, соблазняющие его новыми угощениями — вот еще, пожалуйста, и так без конца, под мягкий плеск воды в бухте. А чуть дальше — оркестр, гипнотизирующие ритмичные звуки калипсо и нежные призывные глаза девушек. И над всем этим возвышается точеная фигура, здесь царит, правит пиршеством любезный хозяин с тонкой сигарой в зубах. Широкополая белая шляпа надвинута на самые брови, и он предлагает Бонду еще один бокал ледяного шампанского.
Джеймс Бонд споткнулся о корень мангра, протянул правую руку, чтобы удержаться за ветку куста, но промахнулся, снова споткнулся и тяжело упал. Он полежал некоторое время, пытаясь определить, сколько же шуму наделал. Вроде бы не так много. Ветер, дующий с моря, гнал рябь по топи. От реки, протекавшей в сотне ярдов отсюда, также слышался тихий звук — медленное течение. К нему добавлялись звуки, издаваемые сверчками и птицами. Бонд встал на колени, потом поднялся на ноги. О чем, черт побери, он думает? Совсем с ума сошел, идиот! Нужно заниматься работой! Он тряхнул головой, прогоняя дурацкие мысли. Любезный хозяин! Черт его побери! Он как раз собирался убить этого любезного хозяина! Бокалы ледяного шампанского? Ну и денек! Он сердито потряс головой. Сделал несколько глубоких медленных вдохов. Он знал симптомы. Это было не что иное, как нервное истощение, да плюс — он готов был допустить и такое — еще небольшая температура. Теперь главное сконцентрироваться и смотреть в оба. И сохрани, господь, и помилуй — никакой бредятины! С новыми силами, весело, решительно он выкинул из головы все миражи и огляделся, чтобы определить свое местонахождение.
Наверное, до моста оставалось еще сотня ярдов. Слева от Бонда мангровых деревьев было меньше. Грязь засохла и растрескалась. Но все еще можно было видеть влажные участки. Бонд поднял воротник пиджака, чтобы прикрыть белую рубашку. Он прошел еще двадцать ярдов вдоль полотна дороги, затем повернул налево в заросли мангра. Он обнаружил, что если ступать ближе к корням деревьев, то идти становится не так затруднительно. По крайней мере, там не было сухих веток или листьев, которые при ходьбе трещали и шуршали. Он старался идти, насколько это возможно, параллельно реке, но участки с густым кустарником заставляли его делать небольшие отклонения, приходилось вычислять направление, ориентируясь на сухие места и небольшие подъемы почвы, начинавшиеся ближе к реке. Его уши, настороженные, как у зверя, ловили малейший звук. Глаза прочесывали заросли, находившиеся впереди.
Берег реки, покрытый илом, был испещрен норками земляных крабов, то тут, то там валялись обломки их панцирей, все, что остается от крабов после того, как они становятся жертвами больших птиц или мангустов. Впервые почувствовал Бонд укусы москитов и других мошек. Он боялся как-нибудь нашуметь и поэтому лишь изредка осмеливался мягко шлепать по ним носовым платком, который очень скоро стал мокрым от крови.
По предположениям Бонда, он прошел уже ярдов двести в глубь топи, когда услышал сдержанное покашливание.
Бонд взял Лейтера под мышки и осторожно, насколько мог, поволок его на сухое место под большим мангровым кустом, стоявшим над водой. У Лейтера от боли на лбу выступили капли пота. Бонд прислонил его к корневищам. Лейтер застонал, и его голова откинулась назад. Бонд участливо посмотрел на него. Обморок, вероятно, для него сейчас лучшее успокаивающее средство. Он вытащил пистолет Лейтера из кобуры на поясе и положил его рядом с его левой единственной рукой. Бонд понимал, что бой еще не кончен, что ему еще придется несладко. И если случится худшее, то Скараманга явится и за Феликсом.
Бонд заковылял вдоль мангровых деревьев к мосту. Какое-то время ему придется идти по более или менее открытой местности. Он молил бога, чтобы ближе к реке болото сменилось более сухим участком и он смог пробраться к морю, а затем срезать дорогу к реке и постараться найти следы Скараманги.
Был час дня, и солнце стояло уже высоко. Джеймс Бонд очень устал, и ему сильно хотелось пить. Рана отзывалась болью в плече при каждом ударе пульса. Из-за нее у него появились признаки лихорадки. День и ночь он мечтал об одном — настичь противника, а теперь, когда шел по следам добычи, как ни странно, он думал совершенно о другом: мысленно он представлял себе почему-то буфет с шампанским, который ждал их всех живых и мертвых на Грин-Айленде. На мгновение он дал волю воображению. Буфет устроили под деревьями: так это ему виделось. Рядом с вокзалом. Там стоят длинные столы на козлах. Скатерти без единого пятнышка, ряды стаканов, тарелок, ножей и вилок. Большие блюда с холодными закусками — салат из омаров, разные мясные закуски. И горы фруктов — ананасы и тому подобное: это для экзотики, чтобы все было в ямайском стиле. Может быть, даже подадут горячее, подумал он. Что-нибудь вроде жареного поросенка, фаршированного рисом и горошком. Горячее, наверное, не по погоде, решил Бонд, но для большей части Грин-Айленда настоящее пиршество начнется, когда «туристы» уедут. И будет выпивка! Шампанское в замороженных серебряных ведерках, ромовый пунш, виски разных сортов и, конечно, высокие стаканы с ледяной водой, которую разольют только тогда, когда паровоз даст гудок, предупреждая о своем прибытии на миниатюрную веселую станцию. Бонд живо представил себе все это. Каждую мелкую деталь того, что устроили в тени больших фикусовых деревьев. Цветные официанты в белых перчатках и униформе, соблазняющие его новыми угощениями — вот еще, пожалуйста, и так без конца, под мягкий плеск воды в бухте. А чуть дальше — оркестр, гипнотизирующие ритмичные звуки калипсо и нежные призывные глаза девушек. И над всем этим возвышается точеная фигура, здесь царит, правит пиршеством любезный хозяин с тонкой сигарой в зубах. Широкополая белая шляпа надвинута на самые брови, и он предлагает Бонду еще один бокал ледяного шампанского.
Джеймс Бонд споткнулся о корень мангра, протянул правую руку, чтобы удержаться за ветку куста, но промахнулся, снова споткнулся и тяжело упал. Он полежал некоторое время, пытаясь определить, сколько же шуму наделал. Вроде бы не так много. Ветер, дующий с моря, гнал рябь по топи. От реки, протекавшей в сотне ярдов отсюда, также слышался тихий звук — медленное течение. К нему добавлялись звуки, издаваемые сверчками и птицами. Бонд встал на колени, потом поднялся на ноги. О чем, черт побери, он думает? Совсем с ума сошел, идиот! Нужно заниматься работой! Он тряхнул головой, прогоняя дурацкие мысли. Любезный хозяин! Черт его побери! Он как раз собирался убить этого любезного хозяина! Бокалы ледяного шампанского? Ну и денек! Он сердито потряс головой. Сделал несколько глубоких медленных вдохов. Он знал симптомы. Это было не что иное, как нервное истощение, да плюс — он готов был допустить и такое — еще небольшая температура. Теперь главное сконцентрироваться и смотреть в оба. И сохрани, господь, и помилуй — никакой бредятины! С новыми силами, весело, решительно он выкинул из головы все миражи и огляделся, чтобы определить свое местонахождение.
Наверное, до моста оставалось еще сотня ярдов. Слева от Бонда мангровых деревьев было меньше. Грязь засохла и растрескалась. Но все еще можно было видеть влажные участки. Бонд поднял воротник пиджака, чтобы прикрыть белую рубашку. Он прошел еще двадцать ярдов вдоль полотна дороги, затем повернул налево в заросли мангра. Он обнаружил, что если ступать ближе к корням деревьев, то идти становится не так затруднительно. По крайней мере, там не было сухих веток или листьев, которые при ходьбе трещали и шуршали. Он старался идти, насколько это возможно, параллельно реке, но участки с густым кустарником заставляли его делать небольшие отклонения, приходилось вычислять направление, ориентируясь на сухие места и небольшие подъемы почвы, начинавшиеся ближе к реке. Его уши, настороженные, как у зверя, ловили малейший звук. Глаза прочесывали заросли, находившиеся впереди.
Берег реки, покрытый илом, был испещрен норками земляных крабов, то тут, то там валялись обломки их панцирей, все, что остается от крабов после того, как они становятся жертвами больших птиц или мангустов. Впервые почувствовал Бонд укусы москитов и других мошек. Он боялся как-нибудь нашуметь и поэтому лишь изредка осмеливался мягко шлепать по ним носовым платком, который очень скоро стал мокрым от крови.
По предположениям Бонда, он прошел уже ярдов двести в глубь топи, когда услышал сдержанное покашливание.
15. Крабам на закуску
Кашлянули где-то на расстоянии ярдов двадцати со стороны реки. Бонд опустился на одно колено, его чувства были обострены до предела и подобны усикам насекомых, при помощи которых они получают всю необходимую информацию. Он подождал пять минут. Кашля больше не последовало, и он пополз вперед на руках и коленях, держа пистолет в зубах.
На небольшой поляне, где грязь подсохла и растрескалась, он наконец увидел его. Бонд остановился на месте, стараясь дышать ровно.
Скараманга лежал, вытянувшись во весь рост, опершись на переплетенные, раскинувшиеся во все стороны корни мангрового дерева. На нем не было ни шляпы, ни широкого шарфа, и вся правая сторона костюма была темной от крови, по ней ползали насекомые, устроив себе пир. Но глаза на безучастном к этому лице все еще горели живым огнем. Через определенные промежутки времени он окидывал поляну пристальным взглядом. Руки Скараманги лежали вдоль тела на корнях. Пистолета не было видно.
Вдруг лицо Скараманги вытянулось, как у охотничьей собаки, и блуждающий до этого, а теперь внимательный взгляд замер на одном месте. Бонд сначала не видел, что привлекло его внимание, но затем на краю поляны возникла пятнистая тень, и большая змея, красиво раскрашенная ромбами темного и светло-коричневого цвета, стала двигаться зигзагами, направляясь по засохшей грязи прямо к Скараманге.
Бонд смотрел, зачарованный. Кажется, это был удав из какого-то их семейства, его привлек запах крови. Удав был футов пяти длиной и совершенно не опасен для человека. Бонд гадал, знал ли об этом Скараманга. Сомнения его тут же рассеялись. Выражение лица Скараманги не изменилось, но правая рука осторожно заскользила вниз по штанине брюк, он поднял отворот на брючине и вытащил из-за короткого техасского сапога тонкий, похожий на стилет, нож. Он выжидал, держа нож наготове на животе, он не зажимал оружие в кулак, вероятно, это был нож с выстреливающим лезвием. Змея остановилась на мгновенье в нескольких ярдах от Скараманги, высоко подняла голову, чтобы хорошо разглядеть лежащего человека. Раздвоенный язык то и дело, словно проявляя любопытство, высовывался наружу; подняв голову от земли, удав медленно двигался вперед.
На лице Скараманги не дрогнул ни один мускул. Только глаза, маленькие щелки, не моргая, внимательно следили за змеей. Удав вполз в тень от брючины и медленно стал двигаться к окровавленной рубашке. Внезапно стальное лезвие, лежавшее на животе Скараманги, ожило и стремительно полетело в сторону змеи. Оно пронзило голову удава точно в центре, вонзилось в мозг и пришпилило голову к земле, в то время как могучее тело рептилии не переставало биться в конвульсиях, пытаясь зацепиться за мангровые корни или за руку Скараманги. Но как только это удавалось, кольца тут же теряли свою упругость и раскручивались в другую сторону.
Борьба за жизнь, которую вел удав, стала стихать и наконец совсем прекратилась. Змея лежала неподвижно. Скараманга проявил осторожность. Он провел рукой вдоль всего тела удава. Только кончик хвоста слегка дернулся. Скараманга вытащил нож из головы рептилии, одним сильным ударом отсек голову и, помедлив секунду, бросил ее очень прицельно по норке краба. Он подождал, наблюдая, не вылезет ли какой-нибудь краб и не утащит ли ее. Краб не появился. Звук от упавшей змеиной головы заставит любого краба замереть под землей на несколько минут, хотя запах того, что произвело этот звук, был очень соблазнительным.
Джеймс Бонд наблюдал за всем очень внимательно, он продолжал стоять в кустах на коленях и не упускал ни единой подробности. Все действия Скараманги, каждое мимолетное выражение лица свидетельствовали о том, что он в сознании, что способен воспринимать окружающий мир, что он жив. Эпизод со змеей был так же красноречив, как температурный градусник или детектор лжи. По мнению Бонда, Скараманга, несмотря на потерю крови и внутренние повреждения, еще стоил многого. Он все еще оставался человеком очень опасным и страшным.
Покончив с удавом, Скараманга слегка изменил свое положение и снова внимательным взглядом прощупал поляну и кусты вокруг нее.
Так как глаза Скараманги не задержались на том месте, где находился Бонд, тот возблагодарил судьбу, что на нем был темный костюм — черное пятно среди многих других темных пятен тени. Бонд словно надел маскировочный халат, все предметы под лучами полуденного солнца отбрасывали резкие тени, делавшие его невидимым.
Удовлетворенный осмотром, Скараманга подобрал безжизненное тело змеи, положил его себе на живот и аккуратно разрезал вдоль нижней части до самого анального отверстия. Затем он тщательно содрал с удава кожу, делая точные надрезы, как опытный хирург. Обнажилось красное мясо, Скараманга принялся резать его на кусочки, те, что ему не нравились, он бросал в сторону крабьих норок; после каждого броска на неподвижном лице возникало выражение раздражения, потому что ни один краб пока так и не вылез, чтобы подобрать «крошки со стола богача». Пригласив крабов к обеду, он еще раз внимательно обвел глазами кусты и после этого очень осторожно кашлянул и сплюнул в руку. Потом внимательно посмотрел на свою ладонь, затем отвел руку в сторону. На черной земле слюна растеклась ярким розовым пятном. Казалось, кашель не вызвал у него боли. Бонд догадался, что пуля попала в правую сторону груди Скараманги и прошла мимо легкого. У Скараманги было внутреннее кровотечение, его надо бы доставить в больницу; промокшая от крови рубашка, впрочем, могла скрывать и другую рану.
Довольный результатом осмотра местности, Скараманга принялся за трапезу, он был похож на собаку, занятую костью, голодный и мучимый жаждой, он был поглощен едой, наслаждаясь кровью и соком змеиного мяса.
У Бонда было такое впечатление, что стоит ему сейчас выйти из своего укрытия, и Скараманга, как зверь, оскалит зубы и злобно зарычит. Он тихонько поднялся с колен, взял в руки пистолет и, не спуская глаз со Скараманги, спокойно вышел на середину маленькой поляны.
Бонд ошибся. Скараманга не зарычал. Он просто поднял глаза от куска змеиного мяса, которое держал в руке, и промычал полным ртом:
— Долго же ты шел. Хочешь закусить?
— Нет, спасибо. Я предпочитаю змею, зажаренную в горячем масляном соусе. Ешь, ешь. Мне нравится, когда у тебя руки заняты.
Скараманга ухмыльнулся. Он жестом указал на свою окровавленную рубашку.
— Боишься умирающего человека? Все вы, англичашки, чересчур осторожны.
— Этот умирающий весьма ловко справился со змеей. Есть при себе какое-нибудь оружие? — Скараманга сделал движение, чтобы расстегнуть пиджак. — Спокойно! Никаких резких движений. Просто покажи пояс, подмышки, похлопай по бедрам спереди и сзади. Я бы сделал это и сам, но не хочу оказаться на месте удава. И прежде чем делать то, что я сказал, выбрось нож в заросли. Выбрось. И не вздумай метнуть, а то сам понимаешь. Палец на курке после сегодняшней передряги у меня так и дергается; такое впечатление, что он сам по себе. Все может быть. Мне бы не хотелось, но поделать ничего не могу.
Скараманга кистевым взмахом подбросил нож вверх, сталь серебристого цвета заиграла, переливаясь, под лучами солнца. Бонду пришлось сделать шаг в сторону. Нож вонзился в грязь на том месте, где он только что стоял. Вонзился в землю вертикально. Скараманга резко рассмеялся. Смех перешел в кашель. Изможденное лицо исказилось от боли. Скараманга сплюнул красным, но не одной кровью. Наверное, внутреннее кровотечение не было сильным. Должно быть, сломал одно-два ребра, может выйти из больницы через пару недель. Скараманга отложил недоеденный кусок змеиного мяса и исполнил точно все то, что Бонд велел ему сделать; он не спускал глаз с Бонда, взгляд его был прежним — холодным и надменным. Закончив с этой процедурой, Скараманга вновь принялся есть. Он поднял глаза.
— Доволен?
— Вполне. — Бонд присел на корточки. Он держал свой пистолет свободно, направив дуло куда-то посредине между собой и Скарамангой. — Ну а теперь давай поговорим. Боюсь, у тебя осталось не слишком много времени. Скараманга, это конец дороги. Ты убил слишком многих моих друзей. У меня есть официальное разрешение убить тебя, и я намерен выполнить приказ. Тянуть не стану. Не поступлю с тобой, как ты с Маргессоном. Помнишь такого? Ты прострелил ему оба колена и обе руки. А потом заставил его ползти и целовать твои сапоги. Ты по глупости рассказал об этом своим друзьям на Кубе. О твоем хвастовстве потом стало известно. Кстати, любопытно, а скольких людей ты убил за свою жизнь?
— С тобой будет ровно пятьдесят. — Скараманга до конца обглодал последний позвонок и бросил его в сторону Бонда. — Подавись этим, скотина, и давай кончать. Ты не услышишь от меня ничего, если хочешь что-то узнать, тратишь время напрасно. Но помни. В меня не раз стреляли профессионалы, а я все еще живой. Может, не совсем в форме, но я никогда не слышал, чтобы какой-нибудь англичашка стрелял в беззащитного человека, который притом еще и серьезно ранен. У вас всех кишка тонка. Я думаю, мы просто посидим здесь, поболтаем немного, пока не явится команда спасателей. И тогда я с удовольствием предстану перед судом. А в чем меня могут обвинить?
— Ну, для начала, этот милый господин Роткопф с твоей знаменитой серебряной пулей, он, наверное, еще там, в протоке за гостиницей.
— Это то же самое, что и милый господин Хендрикс с твоей пулей в башке. Может, нам придется сидеть в тюрьме вместе. Было б здорово, правда? Говорят, тюрьма в Спэниш Тауне имеет все удобства. Ну так как насчет этого, а, англичашка? Вот ты и попался, нож в спину — и в мешок. А кстати, мне тоже любопытно, как ты узнал о Роткопфе?
— В твое подслушивающее устройство было вставлено еще одно. С тобой последние дни все время происходят такие вещи, ну просто не везет, а, Скараманга? Ты нанимаешь не тех людей для обеспечения безопасности. Оба твои администратора — ребята из ЦРУ. Магнитофонная пленка сейчас уже на пути в Вашингтон. Там есть и об убийстве Росса. Понимаешь, что я имею в виду? Неприятности сыплются на тебя со всех сторон.
— Магнитофонная запись в американском суде не считается уликой. Но я понимаю, что ты имеешь в виду, сыщик. Кажется, были, были ошибки. Ну что ж, — Скараманга сделал правой рукой широкий жест, возьми миллион долларов и будем квиты.
— Мне предлагали три миллиона в поезде.
— Я удваиваю эту сумму.
— Нет. Извини.
Бонд поднялся. Левая рука, которую он держал за спиной, была крепко сжата в кулак, он испытывал ужас перед тем, что ему предстояло сделать. Он заставил себя вспомнить, как, должно быть, выглядело изуродованное тело Маргессона или тела других людей, которых убил этот человек; он подумал о тех, кого снова стал бы убивать Скараманга, если он, Бонд, проявит слабость. Возможно, перед ним самый отъявленный убийца-одиночка в мире. Сейчас он в руках Джеймса Бонда. Ему приказали покончить с ним. И он должен уничтожить его — лежачего, раненого, какого угодно. Бонд старался говорить безразличным тоном, старался не уступать своему противнику в хладнокровии.
— Хочешь что-нибудь передать кому-то, а, Скараманга? Какие-нибудь пожелания? Есть у тебя кто-нибудь, за кем надо присмотреть? Я это сделаю, если это что-то личное. Я сделаю это сам.
Скараманга засмеялся своим резким неприятным смехом, но смеялся он очень осторожно. На этот раз смех не перешел в кашель с кровью.
— Ну прямо настоящий англичашка, джентльмен. Я был прав. Но вряд ли ты бы захотел отдать мне свой пистолет и оставить одного минут на пять, как об этом пишут в книгах? Ну что ж, ты прав, приятель, я пополз бы за тобой и размозжил бы тебе голову.
Глаза Скараманги все еще впивались в глаза Бонда с тем же самоуверенным превосходством, с холодностью, типичной чертой супермена. Именно эти качества сделали его самым искусным профессиональным убийцей в мире — никакого пьянства, никаких наркотиков — бесчувственный человек, нажимающий на курок, убивающий ради денег и, что тоже довольно часто случалось, ради удовольствия.
Бонд внимательно посмотрел на Скарамангу. Как ему удается держаться, ведь через несколько минут все будет кончено. Может, у него в запасе есть все-таки последний трюк, который собирается показать? Какое-то спрятанное оружие? Но он просто лежал, совершенно явно расслабившись, голову подпирали мангровые корни, грудь тяжело вздымалась, каменное выражение лица ничуть не изменилось, как будто он не потерпел сокрушительное поражение. Даже на лбу его от напряжения не выступило столько испарины, сколько у Бонда. Скараманга лежал в пятнистой тени. А Джеймс Бонд в течение десяти минут стоял посредине поляны под ослепительно ярким солнцем. И вдруг он почувствовал, как жизненные силы медленно стали покидать его, словно утекали через ноги в черную грязь. И с ними исчезала его решимость. Он заговорил и услышал, как резко звенел его голос.
— Ну все, Скараманга, это все. — Он поднял пистолет, держа его обеими руками, навел дуло на Скарамангу. — Все произойдет очень быстро.
Скараманга поднял руку. Впервые на его лице отразились какие-то эмоции.
— О'кей, приятель. — Голос стал просительным. — Я католик, понимаешь? Дай мне произнести свою последнюю молитву. Хорошо? Это недолго, потом можешь стрелять. Каждому предстоит когда-то умереть. Между нами, ты отличный парень. Ну что ж, значит, судьба. Если бы моя пуля пролетела на дюйм или два правее, тогда бы ты, а не я, был мертв. Правильно? Так можно ли помолиться, а?
Бонд опустил пистолет. Он даст ему несколько минут. Он знал, что больше дать не может. Боль и жара, изнеможение и жажда. Очень скоро он сам свалится прямо здесь, на твердую потрескавшуюся грязь, чтобы отдохнуть. Если кому-то захочется убить его, это можно будет сделать. Слова он словно цедил из себя, произнося их медленно, устало.
— Хорошо, Скараманга. Я даю тебе одну минуту.
— Спасибо, друг. — Скараманга поднял руку к лицу и закрыл ею глаза. Послышалось бормотание, фразы на латыни сменяли одна другую бесконечно. Бонд стоял под солнцем, опустив пистолет, наблюдая за Скарамангой, но он уже не видел его, все плыло у него перед глазами из-за боли, жары и гипнотической литании, которая исходила от прикрытого рукой лица, и от ужаса перед тем, что предстояло сделать через минуту, может быть, через две.
Пальцы правой руки Скараманги едва заметно, дюйм за дюймом, двигались по лицу к уху. Коснувшись уха, они остановились. Скараманга продолжал так же монотонно произносить молитву на латыни, не меняя медленного, убаюкивающего ритма.
И вдруг рука взметнулась за голову и тут же громыхнул крошечный золоченый «Дерринджер», короткоствольный пистолетик. Джеймс Бонд повернулся вокруг своей оси, как будто ему нанесли удар справа по челюсти, и рухнул на землю.
Скараманга мгновенно вскочил на ноги и стал продвигаться вперед гибкой кошкой. Он поднял выброшенный нож и держал его лезвием вперед; лезвие было похоже на язык серебряного пламени.
Но Джеймс Бонд, извивавшийся на земле, как умирающее животное, яростно нажимал на курок не выпавшего из его рук и пистолета: один выстрел, еще и еще, он выстрелил пять раз, потом пистолет выпал из руки на черную землю; свободной теперь рукой Бонд зажал свой правый бок и замер, его пронзила страшная боль.
Огромное тело Скараманги какое-то мгновение возвышалось над Бондом, глаза уставились в высокое голубое небо. Пальцы, дернувшись, разжались, и нож выпал. Его простреленное сердце сделало еще один удар, дрогнуло и остановилось. Он упал навзничь и лежал, широко раскинув руки, будто кто-то отшвырнул его в сторону.
Через некоторое время земляные крабы вылезли из своих норок и начали обнюхивать остатки змеи. Более крупная падаль может подождать до ночи.
На небольшой поляне, где грязь подсохла и растрескалась, он наконец увидел его. Бонд остановился на месте, стараясь дышать ровно.
Скараманга лежал, вытянувшись во весь рост, опершись на переплетенные, раскинувшиеся во все стороны корни мангрового дерева. На нем не было ни шляпы, ни широкого шарфа, и вся правая сторона костюма была темной от крови, по ней ползали насекомые, устроив себе пир. Но глаза на безучастном к этому лице все еще горели живым огнем. Через определенные промежутки времени он окидывал поляну пристальным взглядом. Руки Скараманги лежали вдоль тела на корнях. Пистолета не было видно.
Вдруг лицо Скараманги вытянулось, как у охотничьей собаки, и блуждающий до этого, а теперь внимательный взгляд замер на одном месте. Бонд сначала не видел, что привлекло его внимание, но затем на краю поляны возникла пятнистая тень, и большая змея, красиво раскрашенная ромбами темного и светло-коричневого цвета, стала двигаться зигзагами, направляясь по засохшей грязи прямо к Скараманге.
Бонд смотрел, зачарованный. Кажется, это был удав из какого-то их семейства, его привлек запах крови. Удав был футов пяти длиной и совершенно не опасен для человека. Бонд гадал, знал ли об этом Скараманга. Сомнения его тут же рассеялись. Выражение лица Скараманги не изменилось, но правая рука осторожно заскользила вниз по штанине брюк, он поднял отворот на брючине и вытащил из-за короткого техасского сапога тонкий, похожий на стилет, нож. Он выжидал, держа нож наготове на животе, он не зажимал оружие в кулак, вероятно, это был нож с выстреливающим лезвием. Змея остановилась на мгновенье в нескольких ярдах от Скараманги, высоко подняла голову, чтобы хорошо разглядеть лежащего человека. Раздвоенный язык то и дело, словно проявляя любопытство, высовывался наружу; подняв голову от земли, удав медленно двигался вперед.
На лице Скараманги не дрогнул ни один мускул. Только глаза, маленькие щелки, не моргая, внимательно следили за змеей. Удав вполз в тень от брючины и медленно стал двигаться к окровавленной рубашке. Внезапно стальное лезвие, лежавшее на животе Скараманги, ожило и стремительно полетело в сторону змеи. Оно пронзило голову удава точно в центре, вонзилось в мозг и пришпилило голову к земле, в то время как могучее тело рептилии не переставало биться в конвульсиях, пытаясь зацепиться за мангровые корни или за руку Скараманги. Но как только это удавалось, кольца тут же теряли свою упругость и раскручивались в другую сторону.
Борьба за жизнь, которую вел удав, стала стихать и наконец совсем прекратилась. Змея лежала неподвижно. Скараманга проявил осторожность. Он провел рукой вдоль всего тела удава. Только кончик хвоста слегка дернулся. Скараманга вытащил нож из головы рептилии, одним сильным ударом отсек голову и, помедлив секунду, бросил ее очень прицельно по норке краба. Он подождал, наблюдая, не вылезет ли какой-нибудь краб и не утащит ли ее. Краб не появился. Звук от упавшей змеиной головы заставит любого краба замереть под землей на несколько минут, хотя запах того, что произвело этот звук, был очень соблазнительным.
Джеймс Бонд наблюдал за всем очень внимательно, он продолжал стоять в кустах на коленях и не упускал ни единой подробности. Все действия Скараманги, каждое мимолетное выражение лица свидетельствовали о том, что он в сознании, что способен воспринимать окружающий мир, что он жив. Эпизод со змеей был так же красноречив, как температурный градусник или детектор лжи. По мнению Бонда, Скараманга, несмотря на потерю крови и внутренние повреждения, еще стоил многого. Он все еще оставался человеком очень опасным и страшным.
Покончив с удавом, Скараманга слегка изменил свое положение и снова внимательным взглядом прощупал поляну и кусты вокруг нее.
Так как глаза Скараманги не задержались на том месте, где находился Бонд, тот возблагодарил судьбу, что на нем был темный костюм — черное пятно среди многих других темных пятен тени. Бонд словно надел маскировочный халат, все предметы под лучами полуденного солнца отбрасывали резкие тени, делавшие его невидимым.
Удовлетворенный осмотром, Скараманга подобрал безжизненное тело змеи, положил его себе на живот и аккуратно разрезал вдоль нижней части до самого анального отверстия. Затем он тщательно содрал с удава кожу, делая точные надрезы, как опытный хирург. Обнажилось красное мясо, Скараманга принялся резать его на кусочки, те, что ему не нравились, он бросал в сторону крабьих норок; после каждого броска на неподвижном лице возникало выражение раздражения, потому что ни один краб пока так и не вылез, чтобы подобрать «крошки со стола богача». Пригласив крабов к обеду, он еще раз внимательно обвел глазами кусты и после этого очень осторожно кашлянул и сплюнул в руку. Потом внимательно посмотрел на свою ладонь, затем отвел руку в сторону. На черной земле слюна растеклась ярким розовым пятном. Казалось, кашель не вызвал у него боли. Бонд догадался, что пуля попала в правую сторону груди Скараманги и прошла мимо легкого. У Скараманги было внутреннее кровотечение, его надо бы доставить в больницу; промокшая от крови рубашка, впрочем, могла скрывать и другую рану.
Довольный результатом осмотра местности, Скараманга принялся за трапезу, он был похож на собаку, занятую костью, голодный и мучимый жаждой, он был поглощен едой, наслаждаясь кровью и соком змеиного мяса.
У Бонда было такое впечатление, что стоит ему сейчас выйти из своего укрытия, и Скараманга, как зверь, оскалит зубы и злобно зарычит. Он тихонько поднялся с колен, взял в руки пистолет и, не спуская глаз со Скараманги, спокойно вышел на середину маленькой поляны.
Бонд ошибся. Скараманга не зарычал. Он просто поднял глаза от куска змеиного мяса, которое держал в руке, и промычал полным ртом:
— Долго же ты шел. Хочешь закусить?
— Нет, спасибо. Я предпочитаю змею, зажаренную в горячем масляном соусе. Ешь, ешь. Мне нравится, когда у тебя руки заняты.
Скараманга ухмыльнулся. Он жестом указал на свою окровавленную рубашку.
— Боишься умирающего человека? Все вы, англичашки, чересчур осторожны.
— Этот умирающий весьма ловко справился со змеей. Есть при себе какое-нибудь оружие? — Скараманга сделал движение, чтобы расстегнуть пиджак. — Спокойно! Никаких резких движений. Просто покажи пояс, подмышки, похлопай по бедрам спереди и сзади. Я бы сделал это и сам, но не хочу оказаться на месте удава. И прежде чем делать то, что я сказал, выбрось нож в заросли. Выбрось. И не вздумай метнуть, а то сам понимаешь. Палец на курке после сегодняшней передряги у меня так и дергается; такое впечатление, что он сам по себе. Все может быть. Мне бы не хотелось, но поделать ничего не могу.
Скараманга кистевым взмахом подбросил нож вверх, сталь серебристого цвета заиграла, переливаясь, под лучами солнца. Бонду пришлось сделать шаг в сторону. Нож вонзился в грязь на том месте, где он только что стоял. Вонзился в землю вертикально. Скараманга резко рассмеялся. Смех перешел в кашель. Изможденное лицо исказилось от боли. Скараманга сплюнул красным, но не одной кровью. Наверное, внутреннее кровотечение не было сильным. Должно быть, сломал одно-два ребра, может выйти из больницы через пару недель. Скараманга отложил недоеденный кусок змеиного мяса и исполнил точно все то, что Бонд велел ему сделать; он не спускал глаз с Бонда, взгляд его был прежним — холодным и надменным. Закончив с этой процедурой, Скараманга вновь принялся есть. Он поднял глаза.
— Доволен?
— Вполне. — Бонд присел на корточки. Он держал свой пистолет свободно, направив дуло куда-то посредине между собой и Скарамангой. — Ну а теперь давай поговорим. Боюсь, у тебя осталось не слишком много времени. Скараманга, это конец дороги. Ты убил слишком многих моих друзей. У меня есть официальное разрешение убить тебя, и я намерен выполнить приказ. Тянуть не стану. Не поступлю с тобой, как ты с Маргессоном. Помнишь такого? Ты прострелил ему оба колена и обе руки. А потом заставил его ползти и целовать твои сапоги. Ты по глупости рассказал об этом своим друзьям на Кубе. О твоем хвастовстве потом стало известно. Кстати, любопытно, а скольких людей ты убил за свою жизнь?
— С тобой будет ровно пятьдесят. — Скараманга до конца обглодал последний позвонок и бросил его в сторону Бонда. — Подавись этим, скотина, и давай кончать. Ты не услышишь от меня ничего, если хочешь что-то узнать, тратишь время напрасно. Но помни. В меня не раз стреляли профессионалы, а я все еще живой. Может, не совсем в форме, но я никогда не слышал, чтобы какой-нибудь англичашка стрелял в беззащитного человека, который притом еще и серьезно ранен. У вас всех кишка тонка. Я думаю, мы просто посидим здесь, поболтаем немного, пока не явится команда спасателей. И тогда я с удовольствием предстану перед судом. А в чем меня могут обвинить?
— Ну, для начала, этот милый господин Роткопф с твоей знаменитой серебряной пулей, он, наверное, еще там, в протоке за гостиницей.
— Это то же самое, что и милый господин Хендрикс с твоей пулей в башке. Может, нам придется сидеть в тюрьме вместе. Было б здорово, правда? Говорят, тюрьма в Спэниш Тауне имеет все удобства. Ну так как насчет этого, а, англичашка? Вот ты и попался, нож в спину — и в мешок. А кстати, мне тоже любопытно, как ты узнал о Роткопфе?
— В твое подслушивающее устройство было вставлено еще одно. С тобой последние дни все время происходят такие вещи, ну просто не везет, а, Скараманга? Ты нанимаешь не тех людей для обеспечения безопасности. Оба твои администратора — ребята из ЦРУ. Магнитофонная пленка сейчас уже на пути в Вашингтон. Там есть и об убийстве Росса. Понимаешь, что я имею в виду? Неприятности сыплются на тебя со всех сторон.
— Магнитофонная запись в американском суде не считается уликой. Но я понимаю, что ты имеешь в виду, сыщик. Кажется, были, были ошибки. Ну что ж, — Скараманга сделал правой рукой широкий жест, возьми миллион долларов и будем квиты.
— Мне предлагали три миллиона в поезде.
— Я удваиваю эту сумму.
— Нет. Извини.
Бонд поднялся. Левая рука, которую он держал за спиной, была крепко сжата в кулак, он испытывал ужас перед тем, что ему предстояло сделать. Он заставил себя вспомнить, как, должно быть, выглядело изуродованное тело Маргессона или тела других людей, которых убил этот человек; он подумал о тех, кого снова стал бы убивать Скараманга, если он, Бонд, проявит слабость. Возможно, перед ним самый отъявленный убийца-одиночка в мире. Сейчас он в руках Джеймса Бонда. Ему приказали покончить с ним. И он должен уничтожить его — лежачего, раненого, какого угодно. Бонд старался говорить безразличным тоном, старался не уступать своему противнику в хладнокровии.
— Хочешь что-нибудь передать кому-то, а, Скараманга? Какие-нибудь пожелания? Есть у тебя кто-нибудь, за кем надо присмотреть? Я это сделаю, если это что-то личное. Я сделаю это сам.
Скараманга засмеялся своим резким неприятным смехом, но смеялся он очень осторожно. На этот раз смех не перешел в кашель с кровью.
— Ну прямо настоящий англичашка, джентльмен. Я был прав. Но вряд ли ты бы захотел отдать мне свой пистолет и оставить одного минут на пять, как об этом пишут в книгах? Ну что ж, ты прав, приятель, я пополз бы за тобой и размозжил бы тебе голову.
Глаза Скараманги все еще впивались в глаза Бонда с тем же самоуверенным превосходством, с холодностью, типичной чертой супермена. Именно эти качества сделали его самым искусным профессиональным убийцей в мире — никакого пьянства, никаких наркотиков — бесчувственный человек, нажимающий на курок, убивающий ради денег и, что тоже довольно часто случалось, ради удовольствия.
Бонд внимательно посмотрел на Скарамангу. Как ему удается держаться, ведь через несколько минут все будет кончено. Может, у него в запасе есть все-таки последний трюк, который собирается показать? Какое-то спрятанное оружие? Но он просто лежал, совершенно явно расслабившись, голову подпирали мангровые корни, грудь тяжело вздымалась, каменное выражение лица ничуть не изменилось, как будто он не потерпел сокрушительное поражение. Даже на лбу его от напряжения не выступило столько испарины, сколько у Бонда. Скараманга лежал в пятнистой тени. А Джеймс Бонд в течение десяти минут стоял посредине поляны под ослепительно ярким солнцем. И вдруг он почувствовал, как жизненные силы медленно стали покидать его, словно утекали через ноги в черную грязь. И с ними исчезала его решимость. Он заговорил и услышал, как резко звенел его голос.
— Ну все, Скараманга, это все. — Он поднял пистолет, держа его обеими руками, навел дуло на Скарамангу. — Все произойдет очень быстро.
Скараманга поднял руку. Впервые на его лице отразились какие-то эмоции.
— О'кей, приятель. — Голос стал просительным. — Я католик, понимаешь? Дай мне произнести свою последнюю молитву. Хорошо? Это недолго, потом можешь стрелять. Каждому предстоит когда-то умереть. Между нами, ты отличный парень. Ну что ж, значит, судьба. Если бы моя пуля пролетела на дюйм или два правее, тогда бы ты, а не я, был мертв. Правильно? Так можно ли помолиться, а?
Бонд опустил пистолет. Он даст ему несколько минут. Он знал, что больше дать не может. Боль и жара, изнеможение и жажда. Очень скоро он сам свалится прямо здесь, на твердую потрескавшуюся грязь, чтобы отдохнуть. Если кому-то захочется убить его, это можно будет сделать. Слова он словно цедил из себя, произнося их медленно, устало.
— Хорошо, Скараманга. Я даю тебе одну минуту.
— Спасибо, друг. — Скараманга поднял руку к лицу и закрыл ею глаза. Послышалось бормотание, фразы на латыни сменяли одна другую бесконечно. Бонд стоял под солнцем, опустив пистолет, наблюдая за Скарамангой, но он уже не видел его, все плыло у него перед глазами из-за боли, жары и гипнотической литании, которая исходила от прикрытого рукой лица, и от ужаса перед тем, что предстояло сделать через минуту, может быть, через две.
Пальцы правой руки Скараманги едва заметно, дюйм за дюймом, двигались по лицу к уху. Коснувшись уха, они остановились. Скараманга продолжал так же монотонно произносить молитву на латыни, не меняя медленного, убаюкивающего ритма.
И вдруг рука взметнулась за голову и тут же громыхнул крошечный золоченый «Дерринджер», короткоствольный пистолетик. Джеймс Бонд повернулся вокруг своей оси, как будто ему нанесли удар справа по челюсти, и рухнул на землю.
Скараманга мгновенно вскочил на ноги и стал продвигаться вперед гибкой кошкой. Он поднял выброшенный нож и держал его лезвием вперед; лезвие было похоже на язык серебряного пламени.
Но Джеймс Бонд, извивавшийся на земле, как умирающее животное, яростно нажимал на курок не выпавшего из его рук и пистолета: один выстрел, еще и еще, он выстрелил пять раз, потом пистолет выпал из руки на черную землю; свободной теперь рукой Бонд зажал свой правый бок и замер, его пронзила страшная боль.
Огромное тело Скараманги какое-то мгновение возвышалось над Бондом, глаза уставились в высокое голубое небо. Пальцы, дернувшись, разжались, и нож выпал. Его простреленное сердце сделало еще один удар, дрогнуло и остановилось. Он упал навзничь и лежал, широко раскинув руки, будто кто-то отшвырнул его в сторону.
Через некоторое время земляные крабы вылезли из своих норок и начали обнюхивать остатки змеи. Более крупная падаль может подождать до ночи.
16. Конец
Полицейский из железнодорожной аварийной команды, как обычно, совершал обход, направляясь в сторону реки. Он шел не торопясь, с чувством собственного достоинства, как настоящий ямайский констебль. На Ямайке ни один полицейский никогда не станет суетиться, никогда не побежит. Его учили, что иначе можно потерять весь авторитет. Феликс Лейтер, который в этот момент находился в беспамятстве после укола врача, введшего ему морфий, до того сообщил, что один хороший человек преследует плохого человека там, в топи, он сообщил, что там может вспыхнуть перестрелка. О деталях Феликс Лейтер умолчал, но когда он сказал, что сам из ФБР — есть такая организация в Вашингтоне, — полицейский попытался убедить кого-нибудь из своих коллег пойти вместе с ним, но это ему не удалось, а потому не спеша отправился в указанном направлении — один. Он шел, и его полицейская дубинка раскачивалась из стороны в сторону с напускной беспечностью.
Услышанные им пистолетные выстрелы и крики потревоженных болотных птиц позволили ему приблизительно определить место происшествия. Полицейский родился неподалеку отсюда, в Негриле, и еще мальчиком часто охотился в этих болотах с силками и рогаткой. Топи он не боялся. Когда добрался до нужного места на берегу реки, свернул влево, в мангровые заросли, и, сознавая, что черно-синяя униформа делает его прекрасной мишенью, осторожно стал переходить от одной группы деревьев к другой, с кочки на кочку, все дальше и дальше. У него не было никакого оружия, кроме дубинки полицейского, но он понимал, как много значит его официальный статус; за убийство полицейского при исполнении служебных обязанностей — смертный приговор. И ему оставалось только надеяться, что те двое — и хороший и плохой — тоже об этом знают.
Все птицы разлетелись, стояла мертвая тишина. Констебль заметил, что кустарниковые крысы и другие мелкие животные, все направлялись мимо него в том направлении, в каком двигался и он. Потом он услышал перестук быстро двигавшихся крабов, и через мгновение сквозь густые мангровые заросли увидел рубашку Скараманги. Он внимательно осмотрелся, прислушался. Никто не двигался, не было слышно ни звука. С достоинством он вышел на середину поляны, посмотрел на два лежащих тела, на пистолеты, вытащил свой никелевый полицейский свисток и свистнул в него три раза. После этого он сел в тень, достал свой служебный блокнот, послюнявил карандаш и начал писать, старательно выводя слова.
Через неделю Джеймс Бонд пришел в себя. Он находился в комнате, освещенной лампой под зеленым абажуром. Он был под водой. Медленно вращающийся на потолке вентилятор представлялся ему винтом корабля, который вот-вот должен был настичь его. Он плыл изо всех сил, стараясь спастись, но все было бесполезно. Словно посаженный на якорь, он не мог оторваться от дна моря. Бонд закричал во всю силу своих легких. Медсестра, сидевшая в ногах у кровати, услышала тихий стон. Она склонилась к нему. Положила свою прохладную руку ему на лоб. Пока она считала его пульс, Джеймс Бонд поднял на нее свои незрячие глаза. Так вот как выглядит русалка! «А ты хорошенькая», — про шептал он и благодушно вплыл в ее объятия.
Сиделка отметила на его температурном листе: "95^o " и позвонила палатной сестре. Она посмотрела в тусклое зеркало и поправила волосы, готовясь к приходу врача, который отвечал за этого явно очень важного пациента.
Военный врач, молодой уроженец Ямайки, выпускник Эдинбургского университета, пришел вместе со старшей сестрой, доброй дуэньей времен короля Эдуарда VII. Он молча выслушал сообщение сиделки. Подошел к кровати и мягко приподнял веки Бонда, потом сунул ему под мышку термометр и стал нащупывать пульс, в другой руке он держал карманный хронометр. В небольшой комнате воцарилась тишина. Снаружи по одной из кингстонских дорог с ревом проносились автомобили. Врач опустил руку Бонда и положил хронометр, в карман брюк под белым халатом. Он записал какие-то цифры на графике. Сестра открыла дверь, и все трое вышли в коридор. Врач разговаривал со старшей сестрой. Сиделке было дозволено слушать их разговор.
Услышанные им пистолетные выстрелы и крики потревоженных болотных птиц позволили ему приблизительно определить место происшествия. Полицейский родился неподалеку отсюда, в Негриле, и еще мальчиком часто охотился в этих болотах с силками и рогаткой. Топи он не боялся. Когда добрался до нужного места на берегу реки, свернул влево, в мангровые заросли, и, сознавая, что черно-синяя униформа делает его прекрасной мишенью, осторожно стал переходить от одной группы деревьев к другой, с кочки на кочку, все дальше и дальше. У него не было никакого оружия, кроме дубинки полицейского, но он понимал, как много значит его официальный статус; за убийство полицейского при исполнении служебных обязанностей — смертный приговор. И ему оставалось только надеяться, что те двое — и хороший и плохой — тоже об этом знают.
Все птицы разлетелись, стояла мертвая тишина. Констебль заметил, что кустарниковые крысы и другие мелкие животные, все направлялись мимо него в том направлении, в каком двигался и он. Потом он услышал перестук быстро двигавшихся крабов, и через мгновение сквозь густые мангровые заросли увидел рубашку Скараманги. Он внимательно осмотрелся, прислушался. Никто не двигался, не было слышно ни звука. С достоинством он вышел на середину поляны, посмотрел на два лежащих тела, на пистолеты, вытащил свой никелевый полицейский свисток и свистнул в него три раза. После этого он сел в тень, достал свой служебный блокнот, послюнявил карандаш и начал писать, старательно выводя слова.
Через неделю Джеймс Бонд пришел в себя. Он находился в комнате, освещенной лампой под зеленым абажуром. Он был под водой. Медленно вращающийся на потолке вентилятор представлялся ему винтом корабля, который вот-вот должен был настичь его. Он плыл изо всех сил, стараясь спастись, но все было бесполезно. Словно посаженный на якорь, он не мог оторваться от дна моря. Бонд закричал во всю силу своих легких. Медсестра, сидевшая в ногах у кровати, услышала тихий стон. Она склонилась к нему. Положила свою прохладную руку ему на лоб. Пока она считала его пульс, Джеймс Бонд поднял на нее свои незрячие глаза. Так вот как выглядит русалка! «А ты хорошенькая», — про шептал он и благодушно вплыл в ее объятия.
Сиделка отметила на его температурном листе: "95^o " и позвонила палатной сестре. Она посмотрела в тусклое зеркало и поправила волосы, готовясь к приходу врача, который отвечал за этого явно очень важного пациента.
Военный врач, молодой уроженец Ямайки, выпускник Эдинбургского университета, пришел вместе со старшей сестрой, доброй дуэньей времен короля Эдуарда VII. Он молча выслушал сообщение сиделки. Подошел к кровати и мягко приподнял веки Бонда, потом сунул ему под мышку термометр и стал нащупывать пульс, в другой руке он держал карманный хронометр. В небольшой комнате воцарилась тишина. Снаружи по одной из кингстонских дорог с ревом проносились автомобили. Врач опустил руку Бонда и положил хронометр, в карман брюк под белым халатом. Он записал какие-то цифры на графике. Сестра открыла дверь, и все трое вышли в коридор. Врач разговаривал со старшей сестрой. Сиделке было дозволено слушать их разговор.