Он чуть было не наткнулся на Ханни.
   — Идите сюда, — сказала она, — мы умираем с голоду. Ждем только вас... Я вымыла одну миску, и мы положили туда фасоль. На каждого — примерно по горсточке. Ну, а мне не стыдно есть вашу еду, потому что из-за вас мне пришлось работать больше, чем обычно, когда я приезжаю одна. Протяните руку.
   Бонд улыбнулся: в темноте голос девушки зазвучал неожиданно властно. Он едва различал стройные очертания ее тела. Он пытался представить себе какие у Ханни волосы, когда они сухие и причесаны, и на кого она похожа в чистой одежде. Почему она не сделала операцию, чтобы выправить свой сломанный нос? Это ведь очень просто. Если бы она решилась на нее, то стала бы одной из самых красивых девушек Ямайки. Он чувствовал ее рядом. Бонд протянул руку и получил причитающуюся ему порцию фасоли.
   Вдруг он явственно ощутил тепловатый запах ее тела. Здоровый, немного животный и такой возбуждающий, что не удержался и придвинулся поближе. Он с наслаждением закрыл глаза. Ханни тихонько засмеялась. В этом смехе была и радость, и гордость, и нежность.
   — Так не пойдет! — сказала она. И мягко, по-матерински, оттолкнула его.


11


   Было, должно быть, часов восемь вечера. В тишине раздавалось только кваканье лягушек. Совсем рядом. Бонд различал тень Куоррела. Послышался металлический щелчок, и Бонд понял, что Куоррел тоже разбирает свой «Ремингтон» для просушки.
   Было свежо. Одежда Бонда высохла. Три пригоршни тушенки и фасоли утолили чувство голода. Он совершенно успокоился и его клонило в сон. Завтрашний день как бы отодвинулся дальше в будущее и не представлял для него никаких видимых трудностей, кроме, разве что, больших физических усилий. Итак, жизнь хороша и прекрасна!
   Ханни лежала рядом в спальном мешке. Он различал только лишь ее лицо — светлое пятнышко в темноте.
   — Джеймс, — тихо сказала она, — вы обещали мне все рассказать сегодня вечером. А то я не засну. Бонд засмеялся.
   — Я расскажу вам все о себе в обмен на ваш рассказ.
   — Мне нечего скрывать. Но сперва вы!
   — Ладно, — согласился он.
   Бонд уселся поудобнее, обхватив колени руками.
   — Ну так вот... Я что-то вроде частного детектива. Когда в мире происходит что-нибудь необычное, меня посылают разобраться... Не так давно на Ямайке исчез человек по фамилии Стренжвейз. Он работал в генштабе губернатора. Вместе с ним исчезла и секретарша, хорошенькая девушка... Полагают, что они просто сбежали. Но я так не думаю. Я...
   Плохие... хорошие... Бонд рассказывал Ханни историю про большого злого волка. Он старался объяснить ей все как можно понятнее.
   — Видите Ханни, — заключил он, — теперь осталось только благополучно вернуться на Ямайку. Втроем, на лодке, следующей ночью. Губернатор будет вынужден выслушать нас, и он пошлет своих солдат, чтобы выяснить всю подноготную доктора Но, что, безусловно, приведет того в тюрьму. И так как доктор это тоже понимает, он делает все возможное и невозможное, чтобы нас уничтожить. Вот и все. Теперь вы все знаете... Ваша очередь рассказывать.
   — У вас, должно быть, очень интересная жизнь, — сказала Ханничайлд. — Но ваша жена, наверно, не очень любит, когда вы отсутствуете. Она не боится, что с вами что-нибудь случится?
   — Я не женат, — ответил Бонд. — Если кто и заинтересован в моей судьбе, так это чиновники страховой компании.
   — Но у вас ведь есть женщины, — настаивала она.
   — Честное слово, их не так много как вы думаете.
   — А... — сказала девушка, краснея.
   К ним подошел Куоррел.
   — Кэп, — позвал он, — если хотите, я буду дежурить первым. Я приду за вами в полночь. Вы смените меня до пяти часов утра, а затем двинемся в путь. Лучше выйти пока не рассвело.
   — Замечательный план, — согласился Бонд. — Но разбуди меня, если заметишь что-нибудь подозрительное. Ты проверил карабин?
   — Он в полной боевой готовности, — заверил его Куоррел, широко улыбаясь.
   Он пожелал девушке спокойной ночи и исчез в темноте.
   — Мне очень нравится Куоррел, — сказала Ханни. И немного подумав, добавила:
   — Вы действительно хотите, чтобы я рассказала вам свою историю? Она не так интересна, как ваша.
   — Ну да, конечно — ответил Бонд. — И, пожалуйста, ничего не упустите.
   — Знаете, история моей жизни уместится на одной почтовой открытке. Я никогда не покидала Ямайку и все время жила в местечке, которое называется Бо Дезер. Знаете, это на северном берегу, возле порта Моргана.
   — Надо же как забавно! Мы с Куоррелом как раз там и остановились. Но Бо Дезер не такой уж большой уголок. Я вас там не видел... Вы ведь не на дереве живете...
   — Вы, — наверно, снимали бунгало, — сказала Ханни. — Я туда никогда не хожу. Я живу в усадьбе.
   — Но ведь это же развалины! Несколько камней в зарослях сахарного тростника.
   — Я живу в подземелье с самого детства. Мне было пять лет, когда случился пожар и мои родители погибли. Я их не помню. Я жила с няней, негритянкой. Она умерла, когда мне исполнилось пятнадцать, и с тех пор я живу одна.
   — Боже мой! — воскликнул Бонд. — У вас нет никого, кто бы мог о вас позаботиться?.. Родители не оставили вам денег?
   — Ни сантима.
   В голосе Ханни не было ни капли горечи. Только гордость.
   — Ридер, — продолжила она, — одна из самых древних семей Ямайки. Земли в Бо Дезер им дал Кромвель в благодарность за верную службу. Мои предки выстроили усадьбу «Грэйт Хауз», и в течение многих веков она принадлежала семье Ридер. Но потом упали цены на сахар, да и, как мне кажется, имением плохо управляли. Поэтому, когда его унаследовал мой отец, оно было заложено, и остались одни долги. А когда мои родители умерли, имение было продано. Мне было не до того: я была слишком маленькой. Нани, кормилица, оказалась удивительной женщиной. Меня хотели удочерить — сначала юрист, потом священник... Но Нани ничего и слышать не хотела. Она собрала все, что осталось от пожара: какую-то мебель, немного серебра, и мы устроились в подземелье. Очень быстро, впрочем, нами перестали интересоваться. Моя няня шила и стирала в деревне. Мы посадили несколько банановых деревьев и развели небольшой огород. А у старого дома росло хлебное дерево. И сахарный тростник — повсюду, вокруг развалин. У нас было немного рыбы, и мы жили, как все простые жители Ямайки. Кормилица научила меня читать и писать. Кроме кое-какой мебели, от пожара уцелела целая куча старых книг. Среди них я отыскала энциклопедию. Когда мне исполнилось восемь лет, я начал с буквы "А", а теперь я на середине буквы "Т"... Я уверена, — заявила она вызывающим тоном, — что о некоторых вещах я знаю гораздо больше, чем вы.
   — Несомненно, — согласился Бонд.
   Все это походило на сон. Он представил себе развалины огромного дома, а рядом — маленькая девочка с распущенными волосами. И няня-негритянка, которая следит за ней и заставляет учить уроки. Обыкновенные школьные уроки, которые для любой кормилицы ну все равно, что древнегреческий язык.
   — Ваша кормилица, должно быть, и впрямь была замечательной женщиной.
   — Да, она была просто чудо, — согласилась Ханни. — Я думала, что умру, когда ее не стало. До этого дня я не знала забот. И вдруг поняла, что теперь могу рассчитывать только на себя. Потом вокруг меня стали крутиться мужчины. Они говорили мне о любви... Я была очень хорошенькая в то время.
   — Вы и сейчас очень привлекательны, — возразил Бонд, — вы самая красивая девушка, какую я когда-либо встречал.
   — С таким-то носом! — воскликнула она. — Вы что, смеетесь!
   Бонд подыскивал слова, которые могли бы ее убедить.
   — Поймите меня правильно. Конечно же все видят, что у вас сломан нос. Но вот я, к примеру, — я увидел вас впервые сегодня утром — и я даже не обратил внимания на ваш нос. Когда смотришь на человека, первым делом видишь глаза, очертания губ... словом, то, что придает лицу живое выражение. Сломанный нос все равно, что оттопыренное ухо... это менее важно, чем все остальное. У вас замечательная внешность, а если бы еще и нос был хорошенький, вы были бы самой красивой девушкой на Ямайке.
   — Вы действительно так думаете? — спросила Ханни дрожащим голосом. — Вы искренне полагаете, что я могла бы стать красавицей? Когда я смотрюсь в зеркало, то вижу только сломанный нос. Я ведь в каком-то смысле калека.
   — Не говорите глупости! — возразил Бонд. — Вы вовсе не калека. Во всяком случае, достаточно простой операции, и все будет в порядке. Вы поедете в Америку, и через неделю все будет улажено.
   — Как вы себе это представляете? — воскликнула она с явным возмущением. — Все, что у меня есть — это пятнадцать ливров, спрятанных под камнем в подвале. У меня три юбки и три блузки — весь мой гардероб. Вы думаете я не справлялась насчет операции? Один врач из Пор-Мориа мне все объяснил. Он сказал, что для того, чтобы все было как следует, мне потребуется пятьсот ливров, не считая поездки в Нью-Йорк и платы за место в больнице... Так вот, — заключила она совсем уж отчаявшимся голосом, — где, по-вашему, я возьму такую сумму?
   Бонд уже все решил, но ограничился лишь тем, что произнес самым непринужденным тоном:
   — Я уверен, что есть масса способов уладить это дело. Но продолжайте вашу историю... Она очень увлекательна. И, по-моему, гораздо интереснее моей. Вы остановились на том, что ваша кормилица умерла. Что случилось дальше?
   Девушка улыбнулась.
   — Вы сами виноваты. Это вы прервали мой рассказ. И вообще, вам не следует так смело рассуждать о том, чего вы не знаете. У вас нет проблем: вы красивы, и люди, конечно же, говорят вам об этом. Любая девушка будет ваша, если вы пожелаете... Все было бы иначе, если бы у вас был нос пуговкой или родимое пятно в пол-лица... Но подождите, когда мы вернемся на Ямайку, я пойду к гадалке и узнаю вашу судьбу. Тогда мы будем квиты.
   — У меня другие планы, — сказал Бонд, погладив ее по руке. — Но продолжайте... Я очень хочу услышать конец вашей истории.
   — Так вот, — продолжила девушка, улыбаясь, — я должна немного вернуться назад. Все имение, как я уже сказала, это заросли сахарного тростника, а дом был выстроен как раз в центре. Два раза в год люди приходят собирать тростник. И это самое неблагоприятное время для животных и насекомых. Люди разоряют их норы и гнезда и в конечном итоге просто уничтожают их... Они пытаются спастись в руинах дома. Моя кормилица очень боялась, так как там были и змеи, и скорпионы, и прочие ядовитые насекомые. Но мне они никогда не причиняли вреда. Мне кажется, они чувствуют, что я их защищаю. И они как-то умеют сообщать друг другу о надвигающейся опасности, потому что теперь они все взяли привычку прятаться в подвалах дома, как только начинает появляться молодая поросль сахарного тростника. И вы знаете, я их приручила, а также очень много о них узнала. Конечно же, когда сборщики тростника видели меня со змеей вокруг шеи, они очень боялись. И никто меня не трогал. Но вот, однажды, появился незнакомый мужчина. Мне было лет пятнадцать. Это был ужасный человек. Его звали Мэндер.
   Ханничайлд съежилась и с трудом продолжила рассказ.
   — Этот Мэндер был белым управляющим. Он меня не боялся. Он мне много чего обещал и зазывал к себе в дом на Пор-Мориа. Я его просто ненавидела и всегда пряталась, заслышав стук копыт его лошади. Как-то раз ночью он пришел пешком, и я не слышала, как он подошел к дому... Он был пьян. Мэндер тихонько пробрался в подвал, где я спала, и мы подрались, потому что я не хотела делать того, что он хотел от меня. То есть... вы понимаете... то, что делают люди, которые любят друг друга.
   — Понимаю, — кивнул Бонд.
   — Я пыталась убить его ножом, но он оказался сильнее и ударил меня. Он сломал мне нос. Мне было так больно, что я потеряла сознание. И тогда он сделал то, что хотел... На следующее утро я думала покончить с собой, когда увидела свой нос и поняла, что со мной случилось. Я думала, что у меня будет ребенок. Я бы действительно покончила с собой, если бы у меня родился ребенок от этого человека. Но, к счастью, этого не произошло. Я сходила к врачу. Он мне вправил нос, насколько это было возможно без операции и не взял денег. Про остальное я ему не сказала, так как мне было очень стыдно. Мэндер больше не появлялся. Я ждала. У меня уже был план. Я ждала урожая сахарного тростника, когда мои друзья придут ко мне в укрытие, как обычно. Как только они появились, я поймала самого большого скорпиона — самку — и положила ее в коробку. И вот, ночью, когда не было луны, я взяла коробку подмышку и направилась к дому Мэндера. Я спряталась в кустах у него в саду и стала ждать пока он не ляжет спать. Затем я забралась на дерево рядом с домом и залезла на балкон. И едва заслышав его храп я открыла коробку... Он спал совершенно раздетый под марлевой сеткой. Когда я собралась уходить, скорпион сидел у него на животе... Я слезла с дерева и вернулась домой.
   — Боже милостивый! — воскликнул Бонд. — Что с ним произошло?
   — Он умирал ровно неделю, — ответила Ханни совершенно спокойно. — Он, должно быть, очень страдал.
   Видя, что Бонд больше никак не реагирует на ее слова, она спросила озабоченно:
   — Вы думаете, я плохо поступила?
   — Хорошо бы это не вошло у вас в привычку. Но принимая во внимание все обстоятельства, я думаю, вас нельзя осудить. Что произошло дальше?
   — Я стала жить так же, как и прежде. Только я пыталась заработать денег, чтобы привести свой нос в порядок. Вы знаете, у меня был очень красивый нос. Вы думаете, что когда-нибудь он станет таким как был?
   — Конечно же! — сказал Бонд без тени сомнения. — Вам могут сделать такой нос, какой вы пожелаете. А каким образом вы стали зарабатывать деньги?
   — В энциклопедии я прочла, что некоторые коллекционеры собирают редкие ракушки. Я поговорила с учителем, и он сказал мне, что есть один американский журнал — «Наутилус» — специально для людей, которые покупают и продают ракушки. У меня как раз была нужная сумма на подписку. И я стала читать объявления о покупке некоторых редких экземпляров. Я написала одному торговцу на Майами, и он пообещал мне покупать все, что его заинтересует. Поначалу я плохо разбиралась и наделала много глупостей. Мне казалось, что люди ищут самые красивые ракушки. Но это не так... Представьте себе, — прошептала она, — в большинстве случаев они покупают как раз самые безобразные! Затем, когда я научилась находить то, что нужно, я чистила и полировала эти ракушки, чтобы они выглядели получше. Это была вторая ошибка. Коллекционеры собирают раковины в том виде, в каком они находятся в море: с моллюском внутри и всем остальным... И вдруг мне повезло. Как раз накануне Рождества я нашла на Крэб Ки пурпурные ракушки, за которые дают пять долларов за штуку. Но торговец взял с меня обещание держать в тайне место, где я их отыскала, чтобы не сбить цену. Это была такая удача, как если бы я наткнулась на золотую жилу. Думаю, лет через пять у меня будет достаточно денег, чтобы сделать операцию. Поэтому-то я с таким недоверием отнеслась к вам, когда увидела вас с Куоррелом на пляже.
   — А я-то подумал, что вы любовница доктора Но!
   — Благодарю покорно! — сказала Ханничайлд, поджав губы.
   — А что вы будете делать после операции? Не собираетесь же вы всю жизнь оставаться в подвале в полном одиночестве?
   — Я буду «девушкой по вызову», — уверенно ответила Ханни.
   Это «девушка по вызову» прозвучало в ее устах так, словно речь шла о секретарше или бонне.
   — Вот как! — сказал Бонд. — А как вы это себе представляете — быть «девушкой по вызову»?
   — Вы же знаете. Это женщина, которая живет в роскошной квартире и имеет красивые платья. Поймаете, что я хочу сказать... Ей звонят по телефону: она приходит, занимается любовью с клиентом, и он ей за это платит. В Нью-Йорке за визит дают сто долларов... Я хочу попробовать. Наверное, для начала нужно соглашаться и за меньшую сумму, пока я не овладею мастерством... Вот вы, к примеру, сколько платите?
   Бонд рассмеялся.
   — Я и понятия не имею, сколько это стоит.
   Она вздохнула.
   — Ну да, конечно, вам не нужно платить женщинам. Платят только уроды. Но что вы хотите, нужно ведь и через это пройти. В большом городе любая работа достаточно противна. Так лучше уж быть «девушкой по вызову», по крайней мере, платят хорошо. А когда я стану богатой, я вернусь на Ямайку, выкуплю Бо Дезер, найду хорошего мужа и обзаведусь детьми... Хорошая перспектива, не правда ли?
   — Последняя часть мне нравится больше. О первой я этого сказать не могу. Скажите, откуда вы узнали о такой профессии? Неужели из энциклопедии на букву "Д"?
   — Ну какой же вы идиот! Два года назад в Нью-Йорке было целое дело по поводу этих самых «девушек по вызову». Я прочла об этом в «Глинер»... Там были указаны цены и все прочее...
   — Не думаю, что эта работа придется вам по вкусу. Послушайте, с вашими познаниями в области животных и насекомых вы легко найдете работу в каком-нибудь американском зоопарке или в институте на Ямайке, я уверен... И вы встретите мужчину, который вам понравится. Вы красивы и должны беречь себя для того, кого полюбите.
   — Это только в книгах так написано, — сказала Ханни с сомнением. — Самое ужасное, что я еще ни разу не встретила на Ямайке мужчину, который бы мне понравился. Вы первый англичанин, с которым я вообще разговариваю, — призналась она, краснея. — Вы мне сразу понравились. И мне было не стыдно рассказать вам правду.
   — Вы удивительная девушка, — сказал Бонд. — Я это понял, как только увидел вас.
   — Когда вы увидели мой зад, — поправила она устало.
   — О, со спины вы смотритесь просто великолепно, — согласился Бонд. — Да и спереди тоже...
   Они замолчали.
   Бонд тряхнул головой и проговорил угрюмо:
   — Ладно, Ханни, пора спать. У нас будет время обо всем поговорить на Ямайке.
   — Да, действительно, — сказала она. — Вы обещаете, что мы с вами еще увидимся на Ямайке?
   — Обещаю, Ханни, — сказал Бонд. — А теперь, спокойной ночи.
   Вокруг царила полная тишина. Становилось прохладно. Бонд прижал колени к груди. Только не заснуть! Вдруг он почувствовал как его тянут за рукав.
   Тоненький голосок произнес:
   — Почему вы не спите? Вам холодно?
   — Нет, мне хорошо.
   — Знаете, в спальном мешке очень тепло. Не хотите забраться ко мне? Есть место.
   — Нет, Ханни, спасибо. Мне и так неплохо.
   Снова молчание. Затем Ханни прошептала:
   — Вы не думайте... Я хочу сказать... Вы не обязаны заниматься любовью со мной, если не хотите.
   — Ханни, малышка, вам нужно спать. Это было бы замечательно, но не этой ночью... И потом, я с минуты на минуту должен сменить Куоррела.
   — Понимаю, — ответила она грустно. — Тогда, может быть, на Ямайке?
   — Может быть...
   — Обещайте мне! А то я не засну.
   — Ну хорошо, обещаю вам, — сказал Бонд, отбросив последние сомнения. — А теперь спать!
   — Вы пообещали, вы пообещали, — напевала она торжествуя. — Спокойной ночи, Джеймс, милый.
   — Спите спокойно, Ханни, дорогая моя.
   Через минуту Ханни спала глубоким сном, как ребенок. На ее спокойном и умиротворенном лице блуждала нежная улыбка.


12


   Бонда похлопали по плечу. Он сразу же вскочил.
   — Быстро, — прошептал Куоррел. — К нам что-то движется по воде, кэп. Это дракон.
   Ханни зашевелилась в спальном мешке.
   — Что случилось? — прошептала она испуганно.
   — Не двигайтесь, Ханни, я сейчас вернусь, — сказал Бонд.
   Он бесшумно бежал за Куоррелом по песку. Они подбежали к мысу и остановились за кустами. Бонд осторожно раздвинул ветви.
   Меньше чем в километре бесформенный предмет с двумя оранжевыми глазами двигался по воде прямо на них. Меж глаз, чуть пониже, плясал синий огонек. Ночь была очень светлой, и можно было разобрать очертания огромной головы, возвышавшейся над двумя короткими крыльями, как у летучей мыши. Это «нечто» издавало глубокий ритмичный гул.
   — Боже мой, кэп! — простонал Куоррел. — Это дракон.
   — Да нет, — бросил Бонд отрывисто. — Это что-то вроде трактора, замаскированного под чудовище. Во всяком случае, я ничего не слышал о драконах с дизельным мотором... Бежать бесполезно — он нагонит нас в два счета. Нужно ждать его здесь... Посмотрим, какие у этой машины могут быть слабые места. Водители — раз. Они, должна быть, хорошо защищены. Так... Куоррел, ты начинаешь стрелять в голову — это, наверняка, кабина. Как только они будут в ста метрах от нас. Целься хорошенько и стреляй без остановки. Я займусь фарами. И шинами. Это вероятно, авиационные шины. Ты остаешься здесь... Я отойду в сторону... Готов?
   И ласково шлепнув его по спине, добавил:
   — И ничего не бойся. Это не дракон, а всего лишь очередная игрушка доктора Но. Мы убьем водителей и завладеем машиной. Таким образом мы выиграем время, чтобы добраться до лодки... Порядок?
   — Порядок, кэп. Раз вы так говорите... — прошептал Куоррел стоически. — Но только бы. Боже Всемогущий, я тоже был уверен, что это не дракон!
   Пригнувшись, Бонд побежал обратно. Он тихонько позвал:
   — Ханни!
   — Да, Джеймс, — отозвалась она с некоторым облегчением в голосе.
   — Сделайте ямку в песке и спрячьтесь. За самыми густыми кустами. И главное — не двигайтесь и ничего не бойтесь. Это не дракон, а всего лишь замаскированная машина доктора Но. Я буду рядом.
   — Хорошо, Джеймс, — сказала Ханни дрожащим голосом. — Будьте осторожны.
   Бонд сел на корточки в кустах. Адская машина была уже в двухстах метрах, и свет ее желтых глаз отражался на песке. Пасть изрыгала синий огонь. Теперь была видна огромная челюсть золотистого цвета. Внутри, по-видимому, установлен огнемет, что и объясняет обожженные кусты и всю эту историю с чудом спасшимся охранником.
   В глубине души Бонд вынужден был признать, что эта махина действительно имела весьма устрашающий вид. Отличное средство против местных туземцев. Но против вооруженных и отчаянных парней...
   В ночи послышался первый щелчок карабина Куоррела. Пуля всего лишь звонко ударилась о кабину. Куоррел выстрелил снова. Пули отскакивали от кабины, словно безобидные детские игрушки. Куоррел стрелял без остановки.
   Машина даже не замедлила ход. Только свернула в сторону Куоррела.
   Бонд тщательно прицелился. Выстрелил — и одна фара разбилась вдребезги. Он выстрелил четыре раза и только на пятый попал в другую. Но эту чертову штуку ничто не брало, она двигалась прямо на Куоррела. Бонд перезарядил револьвер и принялся стрелять по шинам. Они уже были не более, чем в двадцати метрах. Бонд готов был поклясться, что всадил в них, по крайней мере, четыре пули. Хоть бы что...
   А если они из сплошной резины? И тут ему в первый раз стало страшно. Он снова зарядил револьвер. Может, попробовать сзади? Обойти эту штуку... Он сделал шаг, всего один — и вдруг — короткая вспышка озарила ночь желтовато-синим пламенем. И... крик, душераздирающий крик, переходящий в хрипение. Машина остановилась, нацелившись прямо на Бонда. Застыв от ужаса, он приготовился к самому худшему. Он даже разглядел тоненькую красную ниточку внутри огнемета. Он представил себе изуродованное тело Куоррела, так как самого Куоррела на этом свете уже не существовало. На секунду он представил себе маленькую кучку на песке — все, что от него осталось. Теперь его очередь. Вскрик и... очередь Ханни. Вот куда он завел своих спутников... Со своим полным спокойствием и абсурдной верой в себя! Он сжал зубы. «Торопитесь, мерзавцы, я-то уж не закричу».
   Застрекотал громкоговоритель:
   — Выходи, парень... Девчонка тоже... И побыстрее! Или вас зажарят, как того приятеля.
   В качестве доказательства последовала короткая вспышка. Бонд отступил, буквально задохнувшись от огня. Он наткнулся на Ханни.
   — Я должна выйти, я должна выйти! — завывала она.
   — Спокойно, Ханни, — сказал Бонд невозмутимо. — Стойте у меня за спиной.
   Решение принято. Даже если их убьют, то, по крайней мере, не таким ужасным способом. Он взял девушку за руку и поднял руки вверх.
   — Отлично! Не двигайтесь! — завыл металлический голос. — Бросай оружие и не выпендривайся!
   Бонд повиновался.
   — Не беспокойтесь, Ханни, — сказал он. — Мы что-нибудь придумаем.
   Он прекрасно знал, что это ложь. Он услышал, как открылась бронированная дверь. Оттуда вышел человек и направился к ним. В руках он держал револьвер. Он отошел в сторону от огнемета. Отблеск света упал на его потное лицо — лицо желтокожего негра. Это был высокий детина в джинсах, голый по пояс. В руках у него что-то бряцало. Когда он подошел поближе. Бонд увидел, что это наручники. Человек остановился в метре от них.
   — Отцепитесь друг от друга! — рявкнул он. — Теперь поднимите руки, запястья вместе. И идите ко мне. Ты — первый. И полегче, а то мы устроим тебе праздничный фейерверк.
   Бонд подчинился. Подойдя, он почувствовал кислый запах пота. Человек взял револьвер в зубы и защелкнул наручники на запястьях Бонда.
   — Эх ты, дурик! — засмеялся он.
   Бонд развернулся и медленно пошел прочь. Ему нужно было посмотреть на Куоррела. Сказать ему «прощай».
   Раздался выстрел, и пуля просвистела по песку у ног Бонда. Он остановился и медленно повернул голову.
   — Не надо нервничать, — сказал он, — я только хочу посмотреть на человека, которого вы только что угробили. Я сейчас вернусь.
   — Ладно, — разрешил тот, опуская револьвер. — Иди, позабавься, но тотчас же возвращайся, иначе мы поджарим девчонку. Я даю тебе две минуты.
   Бонд направился прямо к выжженным кустам. Он опустил голову. Это было еще хуже, чем он мог себе представить. Он тихо прошептал:
   — Прости, Куоррел.