Значит, вот оно что, судорожно соображал Бонд, это не только операция Голдфингера и стоящего за ним СМЕРШа. Это Россия против Америки, а на острие — Голдфингер! Было ли это военной операцией — кража чего-то, принадлежащего другой стране? Но кто узнает, что золото в России? Никто, если все пройдет так, как рассчитывает Голдфингер. Ни один из гангстеров ни о чем не подозревает. Для них Голдфингер — такой же, как они, тоже гангстер, только чуть значительней обычного. А слуги Голдфингера, водители золотого каравана? Сам Бонд и Тилли Мастер-тон? Некоторых убьют, включая и его с девушкой. Некоторые, корейцы в частности, уплывут на крейсере. Не останется никаких следов, никаких свидетелей. Голдфингер опустошит Форт-Нокс, как кровавый Морган опустошил Панаму. Нет никакой разницы, разве что оружие и техническое исполнение современные.
И во всем мире существовал только один человек, способный предотвратить это. Но как?
Тилли Мастертон трудилась не меньше. Она работала, как автомат — быстро, эффективно, аккуратно, но была совершенно некоммуникабельна. С холодной вежливостью она отвечала на попытки Бонда сблизиться, поделиться с ней своими мыслями. К вечеру он не узнал о ней ничего, кроме того, что она была неплохой фигуристкой, занималась спортом в свободное от работы время. А работала она в «Юнилеверс». Затем начала выступать в шоу на льду. Ее хобби — стрельба из винтовки и пистолета, она член двух стрелковых клубов. У нее мало друзей, она никогда не была влюблена или помолвлена. Жила одна в двухкомнатной квартире в Ярл-Корте. Ей двадцать четыре года. Да, она понимает, что они попали в скверный переплет. Но что-нибудь должно перемениться. Это дело с Форт-Ноксом — глупость. Оно, несомненно, провалится. Она считала Пусси Галоре «совершенно дивной» и явно рассчитывала на нее, чтобы выпутаться из этого дела. Женщины с их чутьем нужны в делах, требующих особо тонкого подхода. Они инстинктивно знают, что делать. Бонду не нужно о ней беспокоиться, с ней все будет в порядке.
Бонд пришел к выводу, что Тилли Мастертон относится к тем девушкам, у которых гормоны перепутались. Ему был знаком этот тип, и он считал, что такие женщины с их мужскими повадками были прямым следствием предоставления им права голоса и «равноправия полов». В результате пятидесятилетней эмансипации женственность исчезла или переходила к мужчинам. Результатом были сексуальные недоразумения, озабоченные и растерянные женщины, желающие играть доминирующую роль, и мужчины, желающие, чтобы их нянчили. Он их жалел, но совершенно не было времени ими заниматься. Бонд усмехнулся, вспомнив свои мысли о девушке, когда он ехал по долине Луары. Действительно, Меж Двух Грудей!
В конце дня от Голдфингера пришла последняя записка:
«Пятеро руководителей и я вылетаем завтра из аэропорта Ла-Гуардиа в одиннадцать утра чартерным рейсом с моими пилотами для воздушной рекогносцировки операции „Большой шлем“. Вы поедете со мной. Мастертон останется на месте».
Бонд присел на край постели и уставился в стенку. Затем он встал и пошел к пишущей машинке. В течение часа, не разгибаясь, он печатал в один интервал, с обеих сторон листа полный и детальный отчет о планируемой операции. Он свернул листок в полоску, скатал полоску в цилиндр размером с мизинец и тщательно залепил его жвачкой. Затем напечатал на клочке бумаги:
«Срочно и важно. Гарантируется вознаграждение в пять тысяч долларов и не будет задано никаких вопросов нашедшему этот цилиндр и доставившему его в нераспечатанном виде Феликсу Лайтеру, детективное агентство Пинкертона 154, Нассау-стрит, Нью-Йорк. Выплата наличными непосредственно при вручении».
Бонд обернул цилиндр в бумажку, по наружной стороне написал красными чернилами «Награда 5000 долларов» и приклеил маленький пакетик скотчем к внутренней стороне бедра.
19. Путешествие в Холокауст
20. Самый богатый человек в истории
И во всем мире существовал только один человек, способный предотвратить это. Но как?
* * *
Следующий день был заполнен бумажной работой. Каждые полчаса от Голдфингера поступали запросы на расписание для того, копии для этого, расчеты, временные таблицы. Принесли еще одну пишущую машинку, карты, литературу — все, что Бонд просил. Но ни на секунду На Все Руки не ослабил внимания и, открывая дверь, не спускал с Бонда глаз. Бонд и девушка явно не входили в команду, они были опасными рабами и только.Тилли Мастертон трудилась не меньше. Она работала, как автомат — быстро, эффективно, аккуратно, но была совершенно некоммуникабельна. С холодной вежливостью она отвечала на попытки Бонда сблизиться, поделиться с ней своими мыслями. К вечеру он не узнал о ней ничего, кроме того, что она была неплохой фигуристкой, занималась спортом в свободное от работы время. А работала она в «Юнилеверс». Затем начала выступать в шоу на льду. Ее хобби — стрельба из винтовки и пистолета, она член двух стрелковых клубов. У нее мало друзей, она никогда не была влюблена или помолвлена. Жила одна в двухкомнатной квартире в Ярл-Корте. Ей двадцать четыре года. Да, она понимает, что они попали в скверный переплет. Но что-нибудь должно перемениться. Это дело с Форт-Ноксом — глупость. Оно, несомненно, провалится. Она считала Пусси Галоре «совершенно дивной» и явно рассчитывала на нее, чтобы выпутаться из этого дела. Женщины с их чутьем нужны в делах, требующих особо тонкого подхода. Они инстинктивно знают, что делать. Бонду не нужно о ней беспокоиться, с ней все будет в порядке.
Бонд пришел к выводу, что Тилли Мастертон относится к тем девушкам, у которых гормоны перепутались. Ему был знаком этот тип, и он считал, что такие женщины с их мужскими повадками были прямым следствием предоставления им права голоса и «равноправия полов». В результате пятидесятилетней эмансипации женственность исчезла или переходила к мужчинам. Результатом были сексуальные недоразумения, озабоченные и растерянные женщины, желающие играть доминирующую роль, и мужчины, желающие, чтобы их нянчили. Он их жалел, но совершенно не было времени ими заниматься. Бонд усмехнулся, вспомнив свои мысли о девушке, когда он ехал по долине Луары. Действительно, Меж Двух Грудей!
В конце дня от Голдфингера пришла последняя записка:
«Пятеро руководителей и я вылетаем завтра из аэропорта Ла-Гуардиа в одиннадцать утра чартерным рейсом с моими пилотами для воздушной рекогносцировки операции „Большой шлем“. Вы поедете со мной. Мастертон останется на месте».
Бонд присел на край постели и уставился в стенку. Затем он встал и пошел к пишущей машинке. В течение часа, не разгибаясь, он печатал в один интервал, с обеих сторон листа полный и детальный отчет о планируемой операции. Он свернул листок в полоску, скатал полоску в цилиндр размером с мизинец и тщательно залепил его жвачкой. Затем напечатал на клочке бумаги:
«Срочно и важно. Гарантируется вознаграждение в пять тысяч долларов и не будет задано никаких вопросов нашедшему этот цилиндр и доставившему его в нераспечатанном виде Феликсу Лайтеру, детективное агентство Пинкертона 154, Нассау-стрит, Нью-Йорк. Выплата наличными непосредственно при вручении».
Бонд обернул цилиндр в бумажку, по наружной стороне написал красными чернилами «Награда 5000 долларов» и приклеил маленький пакетик скотчем к внутренней стороне бедра.
19. Путешествие в Холокауст
— Мистер, нас запрашивает авиаконтроль. Спрашивают, кто мы такие. Говорят, что это закрытое пространство.
Голдфингер поднялся с кресла и прошел в кабину пилотов. Бонд увидел, как он взял микрофон. Голос Голдфингера звучал явно, перекрывая шум двигателя:
— Доброе утро, говорит мистер Голд из «Парамаунт пикчерс корпорейшн». Мы проводим разрешенную съемку территории для фильма о знаменитом рейде конфедератов в 1861 году, когда был захвачен генерал Шерман. Да, совершенно верно. В главных ролях Кэри Грант и Элизабет Тейлор. Что? Разрешение? Конечно, у нас есть разрешение. Одну минуточку, дайте взглянуть (Голдфингер, конечно, никуда не глядел), да, вот оно. Подписано шефом спецслужбы Пентагона. Конечно, командующий бронированным корпусом получит копию. О'кэй и спасибо. Надеюсь, фильм вам понравится. Пока.
Голдфингер убрал с лица легкомысленное выражение, отдал микрофон и вернулся в салон. Расставив ноги, он глянул на сидящих пассажиров.
— Ну, джентльмены и мадам, не считаете ли вы, что мы видели достаточно? Я думаю, что все ясно и соответствует имеющейся у каждого из вас карте города. Я не хочу опускаться ниже шести тысяч футов. Сделаем еще круг и уходим. На Все Руки, принеси прохладительные напитки.
Посыпался град вопросов, на которые Голдфингер отвечал по очереди. На Все Руки поднялся с кресла рядом с Бондом и пошел в хвост салона. Бонд пошел следом под настороженным взглядом корейца, зашел в туалет и закрыл за собой дверь. Там он сел и задумался. Никаких шансов осуществить задуманное на пути в Ла-Гуардиа у него не было. Он сидел рядом с На Все Руки на заднем сиденье «бьюика». Шофер запер двери и плотно закрыл окна. Голдфингер сидел впереди. На Все Руки чуть отодвинулся, его ручищи лежали на коленях. Всю дорогу он не спускал с Бонда глаз, пока они не подъехали к трапу самолета. Поднимаясь по трапу, он также был лишен возможности двинуться, зажатый между Голдфингером и На Все Руки. Ему не оставалось ничего другого, как зайти в самолет и сесть рядом с корейцем. А десятью минутами позже подъехали остальные. Никакого контакта с ними не было, кроме короткого обмена приветствиями. Они теперь вели себя иначе: никаких лишних слов, никаких шуточек. Это были мужчины, идущие на войну. Даже Пусси Галоре в черном дакроновом макинтоше, перетянутом черным кожаным ремнем, походила на молодого эсэсовца. Раз или два во время полета она оборачивалась к Бонду и задумчиво смотрела на него. Но она не ответила на его улыбку, возможно, не могла понять роль Бонда в этой истории, определить, кто он, собственно, такой.
По дороге обратно в Ла-Гуардиа будет то же самое. Значит, либо сейчас, либо никогда. Но где? В туалетной бумаге? Но ее могли взять либо слишком рано, либо не трогать еще неделю. Будут ли чистить пепельницы? Может быть, и нет. Но кое-что будут чистить наверняка.
Дверную ручку подергали. На Все Руки терял терпение. Может, Бонд собирался поджечь самолет.
— Иду, макака, — крикнул Бонд. Он встал, поднял сиденье, оторвал маленький пакетик от бедра и приклеил его к внутренней стороне сиденья. Его наверняка снимут, когда будут ставить самолет в ангар. Надпись «Награда 5000 долларов» была ясно видна. Ни один уборщик не сможет пройти мимо. Если, конечно, не увидят раньше. Но Бонд не думал, что кто-нибудь поднимет сиденье. Маленькое помещение было слишком тесным, чтобы стоять. Он тихонько опустил сиденье, налил немного воды в раковину, умылся, пригладил волосы и вышел.
На Все Руки был в ярости. Он оттолкнул Бонда в сторону, внимательно осмотрел кабинку и вышел, хлопнув дверью.
Бонд прошел на свое место. Теперь сигнал SOS был в бутылке, а бутылка пущена на волю волн. Кто ее обнаружит? И когда?
Все, включая капитана и второго пилота, побывали в туалете до конца рейса. И каждый раз, как кто-то выходил оттуда. Бонд уже ощущал холодное дуло пистолета на шее, резкие слова, треск разворачиваемой бумаги.
Но вот наконец они снова сели в «бьюик», проехали по Трайборо через Манхэттен, спустились вдоль реки, въехали через надежно охраняемые ворота на склад и приступили к работе.
Теперь началась гонка — гонка между спокойным, неторопливым, действенным механизмом, запущенным Голдфингером, и тоненьким запальным фитильком, зажженным Бондом. Что происходило там, за забором? Постоянно в, последующие трое суток Бонд мысленно представлял себе ход событий: Лайтер докладывает своему шефу, совещание, короткий перелет в Вашингтон, ФБР, Гувер, армия, президент. Лайтер настаивает на том, чтобы приняли условия Бонда, чтобы не предпринимали никаких подозрительных шагов, не начинали расследование, ничто не двигалось с места до дня "X", когда должен воплотиться в жизнь контрплан замыслам Голдфингера, чтобы захватить всех, не дать никому уйти. Примут ли они его план или не посмеют дать Голдфингеру хоть маленький шанс? Переговорили ли они с М.? Настоял ли М. на том, чтобы Бонда каким-либо образом вытащили? Нет, М. зрит в корень, он согласится, что в данном случае жизнь Бонда не имеет значения. Ничто не должно помешать грандиозной операции. Конечно, придется захватить двоих «японцев» и выколотить у них кодированный сигнал, который будет ожидать Голдфингер, чтобы начать операцию.
Так ли все было, или это несбыточная мечта? Лайтер может находиться где-то в другом месте, он может выполнять какое-нибудь задание. «Кто это 007? Что это значит? Какой-то псих. Эй, Смит, проверь это дело, ладно? Съезди на склад и посмотри, что там. Извините, мистер, никаких пяти „штук“ для вас. Вот машина, она отвезет вас обратно в Ла-Гуардиа. Боюсь, вас надули».
Или, что еще хуже, не произойдет вообще ничего. Может, самолет стоит где-нибудь и им еще не занимаются? Днем и ночью в голове Бонда вихрем носились мысли, пока он механически выполнял задания и смертоносная машина набирала ход. Пришел день "X", вызвавший последний всплеск активности. Затем вечером пришла записка от Голдфингера:
«Первая стадия операции прошла успешно. Приступаем, как и планировалось, в полночь. Возьмите копии всех карт, расписаний, графиков операций. Г.».
Тесной группой, вместе с Бондом и Тилли Мастертон — он в белой одежде хирурга, она в форме медсестры — люди Голдфингера быстро прошли по пустому перрону к спецпоезду. Все, включая Голдфингера, были одеты в соответствующую одежду с нарукавными повязками полевой медицинской службы. Вся платформа была заполнена людьми из банд. Тишина и напряжение вполне соответствовали ситуации, когда спасательная команда отправляется в район катастрофы, а носилки и защитные комбинезоны добавляли драматизма картине.
Суперинтендант спокойно разговаривал со старшими врачами в лице Миднайта, Стрэпа, Соло и Ринга. Рядом стояли мисс Галоре и полдюжины бледных медсестер с опущенными, как перед разрытой могилой, глазами. Без макияжа, с экзотическими прическами, убранными под темно-синие косынки Красного Креста, они были хорошо подготовлены к своей роли. Они с блеском выполняли роль послушных, трудолюбивых, милосердных девушек, посвятивших себя облегчению человеческих страданий.
Когда суперинтендант увидал приближающегося Голдфингера с его бригадой, он поспешил навстречу.
— Доктор Голд? Боюсь, что новости не очень хороши. Думаю, вечерние газеты дадут публикации. Все поезда задержаны в Луисвилле, Форт-Нокс не отвечает на запросы. Но вас мы пропустим. Боже мой, доктор! Что там происходит? Люди, приезжающие из Луисвилла, говорят, что русские что-то там распылили в воздухе. Конечно, — он вопросительно глянул на Голдфингера, — я в это не верю. Но что там может быть? Пищевое отравление?
Лицо Голдфингера приняло торжественное выражение, и он сказал мягким тоном:
— Вот это мы и собираемся выяснить, мой друг. За тем нас туда и направляют. Я, конечно, могу высказать предположение, но подчеркиваю — лишь предположение, что это разновидность сонной болезни, трипаносомоз.
— Вот как? — название болезни явно произвело на суперинтенданта впечатление. — Поверьте мне, доктор, мы гордимся вами и вашими ребятами из Чрезвычайной спасательной службы, — он протянул руку, и Голдфингер пожал ее. — Желаю удачи, док. Теперь, если вы прикажете вашим людям пройти в вагоны, я отправлю вам состав как можно быстрее.
— Благодарю, суперинтендант. Мои коллеги и я не забудем оказанной вами помощи.
С коротким поклоном Голдфингер удалился. Его бригада двинулась следом.
— По вагонам!
Бонд оказался в пульмановском вагоне с Тилли Мастертон и кучей корейцев и немцев. Голдфингер был в голове вагона, мило беседуя со своими сатрапами. Мимо прошла мисс Пусси Галоре. Она проигнорировала Тилли Мастертон, но окинула Бонда своим обычным изучающим взглядом. Послышался шум закрывающихся дверей. Пусси Галоре остановилась, облокотилась на спинку сиденья впереди Бонда и посмотрела на него сверху вниз.
— Привет, Симпатяга. Давно не виделись. Похоже, дядюшка не очень-то отпускает тебя от своих штанов?
— Привет, Красотка, — ответил Бонд. — Эта одежда тебе к лицу. Я себя чувствую ослабевшим. Как насчет поухаживать за страждущим?
Фиалковые глаза внимательно изучали его.
— Знаете что, мистер Бонд? У меня такое ощущение, что в вас есть какая-то фальшь. У меня хорошо с интуицией, ясно? Что вы и эта вот кукла, — она мотнула головой назад, — делаете во всей этой каше?
— Работаем.
Поезд тронулся. Пусси Галоре выпрямилась.
— Может быть. Но если хоть что-то пойдет не так этом деле, могу поспорить на свою долю, что только Симпатяга будет знать, где собака зарыта. Понял меня?
Не дожидаясь ответа, она прошла дальше и присоединилась к совещанию старейшин.
Это была длинная, трудная ночь. Чтобы не возбудить подозрения проводников, приходилось соблюдать правила игры.
Непрерывные совещания должны были выглядеть как серьезные медицинские коллоквиумы, значит — не курить, не сквернословить, не харкать. Соперничество между бандами жестко контролировалось. Холодное превосходство мафии, в частности в отношении Джека Стрэпа и его веселых парней с Запада, могло вылиться в перестрелку, если бы главари не были постоянно начеку и не подавляли любые конфликты еще в зародыше. Все эти мелкие психологические факторы были учтены Голдфингером, и к ним были заранее готовы. Женщин из «Бетономешалок» аккуратно изолировали, спиртного не было, и главари постоянно занимали своих людей совещаниями, упражнениями на карте и длинными дискуссиями на тему об эвакуации добычи. Спорадически шпионили друг за другом и Голдфингера часто звали на роль третейского судьи, чтобы он определил, кому по какой дороге уходить к мексиканской границе, к пустыне или границе с Канадой. Для Бонда было открытием, что сотню самых отпетых головорезов Америки, да еще до предела взвинченных, можно заставить держаться так спокойно. Это было чудо, и чудо это совершил Голдфингер.
По мере того как поезд продвигался вперед по Пенсильвании, пассажиры впадали в беспокойный, тяжелый сон. Не спал лишь Голдфингер и На Все Руки. Они постоянно были настороже, и Бонду вскоре пришлось расстаться с мыслью о том, чтобы использовать один из спрятанных им ножей против На Все Руки и попробовать убежать, когда поезд замедлит ход.
Бонд обдумывал слова суперинтенданта, крутя их и так и эдак. Суперинтендант явно принял за чистую монету то, что в Форт-Ноксе ЧП. Были ли полученные им из Луисвилла новости правдой или частью гигантского плана, необходимого, чтобы загнать всех участников заговора в один мешок? Если это план, то насколько тщательно он разработан? Сможет ли кто-нибудь уйти? Не будет ли совершено какой-либо досадной оплошности, которая вовремя даст понять Голдфингеру, что что-то не так? Или если это правда, если яд подействовал, что остается делать Бонду?
Бонд принял решение. В неразберихе часа "X" он подберется поближе к Голдфингеру и перережет ему глотку одним из своих ножей. Чего он этим достигнет, кроме того что удовлетворит свое чувство мести? Подчинятся ли все они кому-нибудь другому? Кто может быть достаточно силен и хладнокровен, чтобы руководить? Соло? Может быть. Операция тогда, возможно, будет успешной, бандиты уйдут с золотое, все, кроме людей Голдфингера, которые без него не будут знать, что делать. А что еще может Бонд сейчас предпринять, если шестьдесят тысяч человек уже мертвы? Мог ли он каким-либо образом предотвратить это? Был ли у него раньше шанс убить Голдфингера? Стоило ли попытаться устроить цирк на вокзале? Бонд уставился на свое отражение в окне, слушая звон колокольчиков и паровозный гудок, требующий для них свободного пути, и изматывая себя сомнениями, вопросами, угрызениями совести.
Голдфингер поднялся с кресла и прошел в кабину пилотов. Бонд увидел, как он взял микрофон. Голос Голдфингера звучал явно, перекрывая шум двигателя:
— Доброе утро, говорит мистер Голд из «Парамаунт пикчерс корпорейшн». Мы проводим разрешенную съемку территории для фильма о знаменитом рейде конфедератов в 1861 году, когда был захвачен генерал Шерман. Да, совершенно верно. В главных ролях Кэри Грант и Элизабет Тейлор. Что? Разрешение? Конечно, у нас есть разрешение. Одну минуточку, дайте взглянуть (Голдфингер, конечно, никуда не глядел), да, вот оно. Подписано шефом спецслужбы Пентагона. Конечно, командующий бронированным корпусом получит копию. О'кэй и спасибо. Надеюсь, фильм вам понравится. Пока.
Голдфингер убрал с лица легкомысленное выражение, отдал микрофон и вернулся в салон. Расставив ноги, он глянул на сидящих пассажиров.
— Ну, джентльмены и мадам, не считаете ли вы, что мы видели достаточно? Я думаю, что все ясно и соответствует имеющейся у каждого из вас карте города. Я не хочу опускаться ниже шести тысяч футов. Сделаем еще круг и уходим. На Все Руки, принеси прохладительные напитки.
Посыпался град вопросов, на которые Голдфингер отвечал по очереди. На Все Руки поднялся с кресла рядом с Бондом и пошел в хвост салона. Бонд пошел следом под настороженным взглядом корейца, зашел в туалет и закрыл за собой дверь. Там он сел и задумался. Никаких шансов осуществить задуманное на пути в Ла-Гуардиа у него не было. Он сидел рядом с На Все Руки на заднем сиденье «бьюика». Шофер запер двери и плотно закрыл окна. Голдфингер сидел впереди. На Все Руки чуть отодвинулся, его ручищи лежали на коленях. Всю дорогу он не спускал с Бонда глаз, пока они не подъехали к трапу самолета. Поднимаясь по трапу, он также был лишен возможности двинуться, зажатый между Голдфингером и На Все Руки. Ему не оставалось ничего другого, как зайти в самолет и сесть рядом с корейцем. А десятью минутами позже подъехали остальные. Никакого контакта с ними не было, кроме короткого обмена приветствиями. Они теперь вели себя иначе: никаких лишних слов, никаких шуточек. Это были мужчины, идущие на войну. Даже Пусси Галоре в черном дакроновом макинтоше, перетянутом черным кожаным ремнем, походила на молодого эсэсовца. Раз или два во время полета она оборачивалась к Бонду и задумчиво смотрела на него. Но она не ответила на его улыбку, возможно, не могла понять роль Бонда в этой истории, определить, кто он, собственно, такой.
По дороге обратно в Ла-Гуардиа будет то же самое. Значит, либо сейчас, либо никогда. Но где? В туалетной бумаге? Но ее могли взять либо слишком рано, либо не трогать еще неделю. Будут ли чистить пепельницы? Может быть, и нет. Но кое-что будут чистить наверняка.
Дверную ручку подергали. На Все Руки терял терпение. Может, Бонд собирался поджечь самолет.
— Иду, макака, — крикнул Бонд. Он встал, поднял сиденье, оторвал маленький пакетик от бедра и приклеил его к внутренней стороне сиденья. Его наверняка снимут, когда будут ставить самолет в ангар. Надпись «Награда 5000 долларов» была ясно видна. Ни один уборщик не сможет пройти мимо. Если, конечно, не увидят раньше. Но Бонд не думал, что кто-нибудь поднимет сиденье. Маленькое помещение было слишком тесным, чтобы стоять. Он тихонько опустил сиденье, налил немного воды в раковину, умылся, пригладил волосы и вышел.
На Все Руки был в ярости. Он оттолкнул Бонда в сторону, внимательно осмотрел кабинку и вышел, хлопнув дверью.
Бонд прошел на свое место. Теперь сигнал SOS был в бутылке, а бутылка пущена на волю волн. Кто ее обнаружит? И когда?
Все, включая капитана и второго пилота, побывали в туалете до конца рейса. И каждый раз, как кто-то выходил оттуда. Бонд уже ощущал холодное дуло пистолета на шее, резкие слова, треск разворачиваемой бумаги.
Но вот наконец они снова сели в «бьюик», проехали по Трайборо через Манхэттен, спустились вдоль реки, въехали через надежно охраняемые ворота на склад и приступили к работе.
Теперь началась гонка — гонка между спокойным, неторопливым, действенным механизмом, запущенным Голдфингером, и тоненьким запальным фитильком, зажженным Бондом. Что происходило там, за забором? Постоянно в, последующие трое суток Бонд мысленно представлял себе ход событий: Лайтер докладывает своему шефу, совещание, короткий перелет в Вашингтон, ФБР, Гувер, армия, президент. Лайтер настаивает на том, чтобы приняли условия Бонда, чтобы не предпринимали никаких подозрительных шагов, не начинали расследование, ничто не двигалось с места до дня "X", когда должен воплотиться в жизнь контрплан замыслам Голдфингера, чтобы захватить всех, не дать никому уйти. Примут ли они его план или не посмеют дать Голдфингеру хоть маленький шанс? Переговорили ли они с М.? Настоял ли М. на том, чтобы Бонда каким-либо образом вытащили? Нет, М. зрит в корень, он согласится, что в данном случае жизнь Бонда не имеет значения. Ничто не должно помешать грандиозной операции. Конечно, придется захватить двоих «японцев» и выколотить у них кодированный сигнал, который будет ожидать Голдфингер, чтобы начать операцию.
Так ли все было, или это несбыточная мечта? Лайтер может находиться где-то в другом месте, он может выполнять какое-нибудь задание. «Кто это 007? Что это значит? Какой-то псих. Эй, Смит, проверь это дело, ладно? Съезди на склад и посмотри, что там. Извините, мистер, никаких пяти „штук“ для вас. Вот машина, она отвезет вас обратно в Ла-Гуардиа. Боюсь, вас надули».
Или, что еще хуже, не произойдет вообще ничего. Может, самолет стоит где-нибудь и им еще не занимаются? Днем и ночью в голове Бонда вихрем носились мысли, пока он механически выполнял задания и смертоносная машина набирала ход. Пришел день "X", вызвавший последний всплеск активности. Затем вечером пришла записка от Голдфингера:
«Первая стадия операции прошла успешно. Приступаем, как и планировалось, в полночь. Возьмите копии всех карт, расписаний, графиков операций. Г.».
Тесной группой, вместе с Бондом и Тилли Мастертон — он в белой одежде хирурга, она в форме медсестры — люди Голдфингера быстро прошли по пустому перрону к спецпоезду. Все, включая Голдфингера, были одеты в соответствующую одежду с нарукавными повязками полевой медицинской службы. Вся платформа была заполнена людьми из банд. Тишина и напряжение вполне соответствовали ситуации, когда спасательная команда отправляется в район катастрофы, а носилки и защитные комбинезоны добавляли драматизма картине.
Суперинтендант спокойно разговаривал со старшими врачами в лице Миднайта, Стрэпа, Соло и Ринга. Рядом стояли мисс Галоре и полдюжины бледных медсестер с опущенными, как перед разрытой могилой, глазами. Без макияжа, с экзотическими прическами, убранными под темно-синие косынки Красного Креста, они были хорошо подготовлены к своей роли. Они с блеском выполняли роль послушных, трудолюбивых, милосердных девушек, посвятивших себя облегчению человеческих страданий.
Когда суперинтендант увидал приближающегося Голдфингера с его бригадой, он поспешил навстречу.
— Доктор Голд? Боюсь, что новости не очень хороши. Думаю, вечерние газеты дадут публикации. Все поезда задержаны в Луисвилле, Форт-Нокс не отвечает на запросы. Но вас мы пропустим. Боже мой, доктор! Что там происходит? Люди, приезжающие из Луисвилла, говорят, что русские что-то там распылили в воздухе. Конечно, — он вопросительно глянул на Голдфингера, — я в это не верю. Но что там может быть? Пищевое отравление?
Лицо Голдфингера приняло торжественное выражение, и он сказал мягким тоном:
— Вот это мы и собираемся выяснить, мой друг. За тем нас туда и направляют. Я, конечно, могу высказать предположение, но подчеркиваю — лишь предположение, что это разновидность сонной болезни, трипаносомоз.
— Вот как? — название болезни явно произвело на суперинтенданта впечатление. — Поверьте мне, доктор, мы гордимся вами и вашими ребятами из Чрезвычайной спасательной службы, — он протянул руку, и Голдфингер пожал ее. — Желаю удачи, док. Теперь, если вы прикажете вашим людям пройти в вагоны, я отправлю вам состав как можно быстрее.
— Благодарю, суперинтендант. Мои коллеги и я не забудем оказанной вами помощи.
С коротким поклоном Голдфингер удалился. Его бригада двинулась следом.
— По вагонам!
Бонд оказался в пульмановском вагоне с Тилли Мастертон и кучей корейцев и немцев. Голдфингер был в голове вагона, мило беседуя со своими сатрапами. Мимо прошла мисс Пусси Галоре. Она проигнорировала Тилли Мастертон, но окинула Бонда своим обычным изучающим взглядом. Послышался шум закрывающихся дверей. Пусси Галоре остановилась, облокотилась на спинку сиденья впереди Бонда и посмотрела на него сверху вниз.
— Привет, Симпатяга. Давно не виделись. Похоже, дядюшка не очень-то отпускает тебя от своих штанов?
— Привет, Красотка, — ответил Бонд. — Эта одежда тебе к лицу. Я себя чувствую ослабевшим. Как насчет поухаживать за страждущим?
Фиалковые глаза внимательно изучали его.
— Знаете что, мистер Бонд? У меня такое ощущение, что в вас есть какая-то фальшь. У меня хорошо с интуицией, ясно? Что вы и эта вот кукла, — она мотнула головой назад, — делаете во всей этой каше?
— Работаем.
Поезд тронулся. Пусси Галоре выпрямилась.
— Может быть. Но если хоть что-то пойдет не так этом деле, могу поспорить на свою долю, что только Симпатяга будет знать, где собака зарыта. Понял меня?
Не дожидаясь ответа, она прошла дальше и присоединилась к совещанию старейшин.
Это была длинная, трудная ночь. Чтобы не возбудить подозрения проводников, приходилось соблюдать правила игры.
Непрерывные совещания должны были выглядеть как серьезные медицинские коллоквиумы, значит — не курить, не сквернословить, не харкать. Соперничество между бандами жестко контролировалось. Холодное превосходство мафии, в частности в отношении Джека Стрэпа и его веселых парней с Запада, могло вылиться в перестрелку, если бы главари не были постоянно начеку и не подавляли любые конфликты еще в зародыше. Все эти мелкие психологические факторы были учтены Голдфингером, и к ним были заранее готовы. Женщин из «Бетономешалок» аккуратно изолировали, спиртного не было, и главари постоянно занимали своих людей совещаниями, упражнениями на карте и длинными дискуссиями на тему об эвакуации добычи. Спорадически шпионили друг за другом и Голдфингера часто звали на роль третейского судьи, чтобы он определил, кому по какой дороге уходить к мексиканской границе, к пустыне или границе с Канадой. Для Бонда было открытием, что сотню самых отпетых головорезов Америки, да еще до предела взвинченных, можно заставить держаться так спокойно. Это было чудо, и чудо это совершил Голдфингер.
По мере того как поезд продвигался вперед по Пенсильвании, пассажиры впадали в беспокойный, тяжелый сон. Не спал лишь Голдфингер и На Все Руки. Они постоянно были настороже, и Бонду вскоре пришлось расстаться с мыслью о том, чтобы использовать один из спрятанных им ножей против На Все Руки и попробовать убежать, когда поезд замедлит ход.
Бонд обдумывал слова суперинтенданта, крутя их и так и эдак. Суперинтендант явно принял за чистую монету то, что в Форт-Ноксе ЧП. Были ли полученные им из Луисвилла новости правдой или частью гигантского плана, необходимого, чтобы загнать всех участников заговора в один мешок? Если это план, то насколько тщательно он разработан? Сможет ли кто-нибудь уйти? Не будет ли совершено какой-либо досадной оплошности, которая вовремя даст понять Голдфингеру, что что-то не так? Или если это правда, если яд подействовал, что остается делать Бонду?
Бонд принял решение. В неразберихе часа "X" он подберется поближе к Голдфингеру и перережет ему глотку одним из своих ножей. Чего он этим достигнет, кроме того что удовлетворит свое чувство мести? Подчинятся ли все они кому-нибудь другому? Кто может быть достаточно силен и хладнокровен, чтобы руководить? Соло? Может быть. Операция тогда, возможно, будет успешной, бандиты уйдут с золотое, все, кроме людей Голдфингера, которые без него не будут знать, что делать. А что еще может Бонд сейчас предпринять, если шестьдесят тысяч человек уже мертвы? Мог ли он каким-либо образом предотвратить это? Был ли у него раньше шанс убить Голдфингера? Стоило ли попытаться устроить цирк на вокзале? Бонд уставился на свое отражение в окне, слушая звон колокольчиков и паровозный гудок, требующий для них свободного пути, и изматывая себя сомнениями, вопросами, угрызениями совести.
20. Самый богатый человек в истории
Красный рассвет медленно расцветал над бесконечной равниной черной травы, которая под лучами солнца постепенно превращалась в знаменитую голубую равнину Кентукки. В шесть часов поезд начал замедлять ход. Вскоре они проехали пригороды Луисвилла и остановились у практически безлюдного перрона.
Их встречала небольшая группа людей. Голдфингер, с черными кругами под глазами от бессонной ночи, подозвал одного из немцев, взял свой маленький чемоданчик и ступил на платформу. Прошло короткое серьезное совещание, говорил в основном суперинтендант Луисвилла, Голдфингер лишь изредка задавал вопросы и серьезно кивал, выслушивая ответы, после чего вернулся к поезду. Мистера Соло отправили выслушать его доклад. Тот встал в дверях вагона, и Бонд услышал скорбный голос Голдфингера:
— Боюсь, доктор, что оправдались наши худшие предположения. Я теперь пойду к локомотиву вот с этим (он поднял чемоданчик), и мы медленно двинемся в зараженный район. Скажите, пожалуйста, всем, чтобы они были готовы надеть маски. У меня маски для машиниста и кочегара. Все остальные железнодорожники сойдут с поезда здесь.
— Хорошо, профессор, — кивнул головой Соло и закрыло дверь. Голдфингер двинулся вперед по платформе со своим немцем-телохранителем и преисполненной уважения, пожимающей всем руки группкой.
После короткой паузы длинный состав тихо, почти благоговейно гуднул и двинулся прочь от станции, оставив на платформе группу официальных лиц, теперь пополнившуюся четырьмя сгорающими от стыда проводниками, поднявшими руки как бы в благословении.
Еще тридцать пять минут — полчаса езды! Медсестры принесли кофе и орешки, а тем, у кого сдавали нервы (Голдфингер предвидел все!), — декседрин. Медсестры были бледны и молчаливы. Никто не шутил, не острил, поезд был наполнен напряжением.
Через десять минут скорость резко упала и раздался скрежет тормозов. Кофе пролился. Поезд почти стал, затем дернулся и снова набрал скорость. Другой человек занял место покойного машиниста.
Спустя несколько минут по составу пронесся Стрэп.
— Осталось десять минут. Подъем, ребята! Командам А, В и С экипироваться. Все идет как надо. Спокойнее. Помните свои обязанности!
И он побежал дальше. Бонд услышал, как он повторяет указания в соседних купе.
Бонд повернулся к На Все Руки.
— Слушай, ты, обезьяна. Я иду в туалет, и, видимо, мисс Мастертон пойдет тоже.
Он повернулся к девушке.
— Как, Тилли?
— Да, — равнодушно сказала она. — Пожалуй, да. — Иди первая.
Кореец, сидящий рядом с девушкой, вопросительно посмотрел на На Все Руки. Тот покачал головой.
— Если вы не пустите ее одну, я затею драку. Голдфингеру это не понравится, — повернувшись к девушке, Бонд добавил: — Иди, Тилли, я послежу за этими макаками.
На Все Руки издал серию тявканий и мычаний, которые второй кореец понял. Он встал и сказал:
— О'кэй. Но дверь не запирать.
Кореец прошел с девушкой, стал у двери и ждал, пока она не вышла.
На Все Руки проделал тот же маневр с Бондом. Войдя внутрь, Бонд снял свой правый ботинок, вынул оттуда нож и засунул его за пояс брюк. Один ботинок теперь был без каблука, но в этой суматохе никто ничего не заметит. Бонд умылся. Лицо, смотрящее на него из зеркала, было бледным, а серые глаза казались темными от внутреннего напряжения. Он вышел и уселся на свое место.
Они подъезжали к каким-то строениям, вблизи оказавшимися ангарами. Аэродром Годмэн! Локомотив мягко просигналил. Промелькнули новые виллы, часть нового жилого района. Они казались незаселенными. Теперь слева вилась черная лента Бранденбургской дороги. Бонд напрягся. Квадрат Форт-Нокса мягко вырисовывался в легкой дымке. Воздух был кристально чист — ни дымка, ни звука. Поезд притормозил. На дороге произошла тяжелая автомобильная катастрофа. Две машины столкнулись лоб в лоб. Тело мужчины наполовину вывалилось из разбитой дверцы. Вторая машина лежала вверх колесами, как дохлый жук. Сердце Бонда заколотилось. Сигнальный маяк болтался туда-сюда. Из окна свешивалось что-то белое. Мужская рубашка? Тело человека, одетого в белую рубашку, голова свесилась ниже оконной рамы. Ряд современных бунгало. Посередине лужайки лежал лицом вниз человек в рубашке и брюках. Травяной покров был везде абсолютно ровный, только около мужчины трава была смята и сбита руками. Бельевая веревка, оборванная женщиной при падении. Женщина лежала среди белья рядом с натянутой струной, увешанной полотенцами и постельным бельем. Поезд на черепашьей скорости въезжал в город, и всюду, на каждой улице, в каждом переулке там и тут лежали человеческие фигуры — поодиночке и группами, в инвалидных креслах, посередине пешеходных переходов, в машинах, которые успели остановить, в витринах магазинов, куда они рухнули. Смерть! Везде мертвецы. Никакого движения, никакого звука.
По вагонам пошел шум. Появился Билли Ринг, как всегда улыбающийся. Он остановился возле Бонда.
— Здорово! — восторженно воскликнул он. — Старина Голди действительно выключил их всех! Жаль, конечно, что некоторым приспичило прокатиться, когда они отключились. Но, как говорят, не разбив яиц, не приготовишь яичницы. Верно?
Бонд улыбнулся одними губами.
— Верно.
Билли Ринг сложил от смеха свои изуродованные губы буквой "О" и удалился.
Поезд миновал Брандербургский вокзал. Здесь была свалка тел — мужских, женских, детских. Платформа была усыпана телами: вверх лицом, вниз лицом, на боку. Бонд выискивал хоть малейший признак жизни — открытый смотрящий глаз, шевеление руки. Ничего! Стоп. Что это? Сквозь закрытые окна доносился тихий писк. Три коляски стояли возле билетных касс, матери лежали рядом на полу. Ну, конечно! Дети в колясках пьют молоко, а не воду.
На Все Руки поднялся на ноги, как и вся голдфингеровская команда. Лица корейцев были бесстрастны как всегда, только глаза их сверкали звериным блеском. Немцы были бледны и хмуры. Друг на друга никто не смотрел. Молча они подошли к выходу и выстроились в ожидании.
Тилли Мастертон коснулась рукава Бонда. Голос ее дрожал.
— Вы уверены, что они просто спят? Мне показалось, я видела что-то... что-то вроде пены у некоторых на губах.
Бонд тоже это видел. Пена была розовой. Он сказал:
— Думаю, что кто-то из них ел конфеты или что-то еще, когда уснул. Ты же знаешь этих американцев — они вечно что-то жуют.
Следующие слова он произнес еле слышно:
— Держись от меня подальше. Возможно, будет пальба.
Он посмотрел на нее, чтобы выяснить, поняла ли она.
Девушка тупо кивнула, не глядя на него, и пробормотала:
— Я буду держаться Пусси. Она присмотрит за мной.
Бонд улыбнулся ей и ободряюще шепнул:
— Хорошо.
Поезд остановился. Раздался паровозный гудок. Двери вагонов распахнулись, и боевые группы посыпались на платформу возле хранилища.
Дальше события развивались с военной четкостью. Различные подразделения строились в боевые порядки, сначала авангардная группа, вооруженная автоматами и пулеметами, затем группа с носилками, чтобы вынести спящих охранников из хранилища (явно лишний красивый жест, подумал Бонд), затем голдфингеровская команда подрывников — десять человек, затем группа водителей и регулировщиков, группа медсестер, теперь вооруженных пистолетами, они должны были остаться в арьергарде вместе с тяжело вооруженной группой резерва, в задачу которой входило урегулирование возможных конфликтов и попыток неожиданного вмешательства со стороны тех, кто, как сказал Голдфингер, «мог проснуться раньше времени».
Бонд и девушка вошли в командную группу вместе с Голдфингером, На Все Руки и пятью главарями. Они должны были оставаться на плоской крыше двух дизельных локомотивов, которые стояли, как и планировалось, таким образом, чтобы видны были все подступы к хранилищу. Они должны были держать наготове все карты, расписание. Бонду к тому же вменялось в обязанность следить по секундомеру за малейшими нарушениями графика и обращать на все отклонения внимание Голдфингера, который через «уоки-токи» держал связь с командирами подразделений. В момент взрыва они должны были укрыться за локомотивами.
Их встречала небольшая группа людей. Голдфингер, с черными кругами под глазами от бессонной ночи, подозвал одного из немцев, взял свой маленький чемоданчик и ступил на платформу. Прошло короткое серьезное совещание, говорил в основном суперинтендант Луисвилла, Голдфингер лишь изредка задавал вопросы и серьезно кивал, выслушивая ответы, после чего вернулся к поезду. Мистера Соло отправили выслушать его доклад. Тот встал в дверях вагона, и Бонд услышал скорбный голос Голдфингера:
— Боюсь, доктор, что оправдались наши худшие предположения. Я теперь пойду к локомотиву вот с этим (он поднял чемоданчик), и мы медленно двинемся в зараженный район. Скажите, пожалуйста, всем, чтобы они были готовы надеть маски. У меня маски для машиниста и кочегара. Все остальные железнодорожники сойдут с поезда здесь.
— Хорошо, профессор, — кивнул головой Соло и закрыло дверь. Голдфингер двинулся вперед по платформе со своим немцем-телохранителем и преисполненной уважения, пожимающей всем руки группкой.
После короткой паузы длинный состав тихо, почти благоговейно гуднул и двинулся прочь от станции, оставив на платформе группу официальных лиц, теперь пополнившуюся четырьмя сгорающими от стыда проводниками, поднявшими руки как бы в благословении.
Еще тридцать пять минут — полчаса езды! Медсестры принесли кофе и орешки, а тем, у кого сдавали нервы (Голдфингер предвидел все!), — декседрин. Медсестры были бледны и молчаливы. Никто не шутил, не острил, поезд был наполнен напряжением.
Через десять минут скорость резко упала и раздался скрежет тормозов. Кофе пролился. Поезд почти стал, затем дернулся и снова набрал скорость. Другой человек занял место покойного машиниста.
Спустя несколько минут по составу пронесся Стрэп.
— Осталось десять минут. Подъем, ребята! Командам А, В и С экипироваться. Все идет как надо. Спокойнее. Помните свои обязанности!
И он побежал дальше. Бонд услышал, как он повторяет указания в соседних купе.
Бонд повернулся к На Все Руки.
— Слушай, ты, обезьяна. Я иду в туалет, и, видимо, мисс Мастертон пойдет тоже.
Он повернулся к девушке.
— Как, Тилли?
— Да, — равнодушно сказала она. — Пожалуй, да. — Иди первая.
Кореец, сидящий рядом с девушкой, вопросительно посмотрел на На Все Руки. Тот покачал головой.
— Если вы не пустите ее одну, я затею драку. Голдфингеру это не понравится, — повернувшись к девушке, Бонд добавил: — Иди, Тилли, я послежу за этими макаками.
На Все Руки издал серию тявканий и мычаний, которые второй кореец понял. Он встал и сказал:
— О'кэй. Но дверь не запирать.
Кореец прошел с девушкой, стал у двери и ждал, пока она не вышла.
На Все Руки проделал тот же маневр с Бондом. Войдя внутрь, Бонд снял свой правый ботинок, вынул оттуда нож и засунул его за пояс брюк. Один ботинок теперь был без каблука, но в этой суматохе никто ничего не заметит. Бонд умылся. Лицо, смотрящее на него из зеркала, было бледным, а серые глаза казались темными от внутреннего напряжения. Он вышел и уселся на свое место.
Они подъезжали к каким-то строениям, вблизи оказавшимися ангарами. Аэродром Годмэн! Локомотив мягко просигналил. Промелькнули новые виллы, часть нового жилого района. Они казались незаселенными. Теперь слева вилась черная лента Бранденбургской дороги. Бонд напрягся. Квадрат Форт-Нокса мягко вырисовывался в легкой дымке. Воздух был кристально чист — ни дымка, ни звука. Поезд притормозил. На дороге произошла тяжелая автомобильная катастрофа. Две машины столкнулись лоб в лоб. Тело мужчины наполовину вывалилось из разбитой дверцы. Вторая машина лежала вверх колесами, как дохлый жук. Сердце Бонда заколотилось. Сигнальный маяк болтался туда-сюда. Из окна свешивалось что-то белое. Мужская рубашка? Тело человека, одетого в белую рубашку, голова свесилась ниже оконной рамы. Ряд современных бунгало. Посередине лужайки лежал лицом вниз человек в рубашке и брюках. Травяной покров был везде абсолютно ровный, только около мужчины трава была смята и сбита руками. Бельевая веревка, оборванная женщиной при падении. Женщина лежала среди белья рядом с натянутой струной, увешанной полотенцами и постельным бельем. Поезд на черепашьей скорости въезжал в город, и всюду, на каждой улице, в каждом переулке там и тут лежали человеческие фигуры — поодиночке и группами, в инвалидных креслах, посередине пешеходных переходов, в машинах, которые успели остановить, в витринах магазинов, куда они рухнули. Смерть! Везде мертвецы. Никакого движения, никакого звука.
По вагонам пошел шум. Появился Билли Ринг, как всегда улыбающийся. Он остановился возле Бонда.
— Здорово! — восторженно воскликнул он. — Старина Голди действительно выключил их всех! Жаль, конечно, что некоторым приспичило прокатиться, когда они отключились. Но, как говорят, не разбив яиц, не приготовишь яичницы. Верно?
Бонд улыбнулся одними губами.
— Верно.
Билли Ринг сложил от смеха свои изуродованные губы буквой "О" и удалился.
Поезд миновал Брандербургский вокзал. Здесь была свалка тел — мужских, женских, детских. Платформа была усыпана телами: вверх лицом, вниз лицом, на боку. Бонд выискивал хоть малейший признак жизни — открытый смотрящий глаз, шевеление руки. Ничего! Стоп. Что это? Сквозь закрытые окна доносился тихий писк. Три коляски стояли возле билетных касс, матери лежали рядом на полу. Ну, конечно! Дети в колясках пьют молоко, а не воду.
На Все Руки поднялся на ноги, как и вся голдфингеровская команда. Лица корейцев были бесстрастны как всегда, только глаза их сверкали звериным блеском. Немцы были бледны и хмуры. Друг на друга никто не смотрел. Молча они подошли к выходу и выстроились в ожидании.
Тилли Мастертон коснулась рукава Бонда. Голос ее дрожал.
— Вы уверены, что они просто спят? Мне показалось, я видела что-то... что-то вроде пены у некоторых на губах.
Бонд тоже это видел. Пена была розовой. Он сказал:
— Думаю, что кто-то из них ел конфеты или что-то еще, когда уснул. Ты же знаешь этих американцев — они вечно что-то жуют.
Следующие слова он произнес еле слышно:
— Держись от меня подальше. Возможно, будет пальба.
Он посмотрел на нее, чтобы выяснить, поняла ли она.
Девушка тупо кивнула, не глядя на него, и пробормотала:
— Я буду держаться Пусси. Она присмотрит за мной.
Бонд улыбнулся ей и ободряюще шепнул:
— Хорошо.
Поезд остановился. Раздался паровозный гудок. Двери вагонов распахнулись, и боевые группы посыпались на платформу возле хранилища.
Дальше события развивались с военной четкостью. Различные подразделения строились в боевые порядки, сначала авангардная группа, вооруженная автоматами и пулеметами, затем группа с носилками, чтобы вынести спящих охранников из хранилища (явно лишний красивый жест, подумал Бонд), затем голдфингеровская команда подрывников — десять человек, затем группа водителей и регулировщиков, группа медсестер, теперь вооруженных пистолетами, они должны были остаться в арьергарде вместе с тяжело вооруженной группой резерва, в задачу которой входило урегулирование возможных конфликтов и попыток неожиданного вмешательства со стороны тех, кто, как сказал Голдфингер, «мог проснуться раньше времени».
Бонд и девушка вошли в командную группу вместе с Голдфингером, На Все Руки и пятью главарями. Они должны были оставаться на плоской крыше двух дизельных локомотивов, которые стояли, как и планировалось, таким образом, чтобы видны были все подступы к хранилищу. Они должны были держать наготове все карты, расписание. Бонду к тому же вменялось в обязанность следить по секундомеру за малейшими нарушениями графика и обращать на все отклонения внимание Голдфингера, который через «уоки-токи» держал связь с командирами подразделений. В момент взрыва они должны были укрыться за локомотивами.