Ян Флеминг
Из России с любовью
1. Страна цветущих роз
Возле плавательного бассейна лежал, уткнувшись лицом в траву, обнаженный мужчина. Он лежал неподвижно, словно труп. На первый взгляд казалось, что он утонул, был вытащен из бассейна и оставлен здесь, на траве, до приезда полиции или родственников. Те несколько дорогих вещей, которые были возле него, принадлежали, несомненно, богатому человеку: толстая пачка ассигнаций в зажиме из золотой мексиканской монеты, золотая зажигалка «Данхилл», овальный золотой портсигар с бирюзовой кнопкой, изготовленный самим Фаберже, и, наконец, книга, которую берут из шкафа, чтобы почитать, нежась на солнце, — «Маленький самородок», одна из ранних повестей Вудхауса. Рядом лежали и массивные золотые часы — модель Жирар-Перрийо, которую любители часов обожают из-за множества разных приспособлений: здесь и секундомер, и в маленьких окошечках на циферблате — цифры, показывающие месяц, день и фазу луны. Сейчас на часах было десятое июня, половина третьего пополудни, и луна входила в третью четверть.
Эти вещи были сложены возле лежавшего горкой на траве, словно бы для того, чтобы никто не подумал, что достававшие утопленника из бассейна что-то украли.
Сине-зеленая стрекоза вылетела из-за кустов цветущих роз и застыла над неподвижно распростертым телом, быстро перебирая прозрачными крылышками. Яркий отсвет золотого июньского солнца на тонких светлых волосах у копчика мужчины неодолимо тянул ее к себе. С моря донесся слабый порыв ветра. Крошечная полоска волос шевельнулась. Стрекоза нервно рванулась в сторону и повисла над левым плечом неподвижного тела.
Тоненькие стебельки молодой травы возле открытого рта мужчины заколебались Капля пота скатилась по мясистому носу в траву. Стрекоза метнулась за кусты роз, за острые грани бутылочного стекла, вцементированного в верх высокого кирпичного забора, окружающего усадьбу, и скрылась. Человек, лежавший неподвижно в центре отлично ухоженного сада, возле бассейна, был жив.
Возможно, он просто дремал. С трех сторон высокой ограды тянулись кусты разноцветных — желтых, белых, красных — роз, от которых исходил дурманящий аромат. В глубине кустов сонно жужжали пчелы. С четвертой стороны доносился грохот морских волн, разбивающихся далеко внизу о подножье прибрежных утесов.
Самого моря из сада видно не было. Впрочем, из сада не было видно ничего, кроме неба и облаков над четырехметровой каменной оградой. Заглянуть за ее пределы можно было только поднявшись на верхний этаж виллы, откуда открывался необъятный морской простор прямо перед виллой, а слева и справа — верхние этажи соседних особняков и вершины деревьев, растущих в ближних садах, — средиземноморских вечнозеленых дубов, ниний, казуарин и, иногда, даже пальм.
Сама вилла была современной и невыразительной — приземистое удлиненное строение без украшений, она ничем не радовала глаз архитектора. Четыре окна в металлических рамах и застекленная дверь выходили в сад. Перед дверью — небольшой квадрат, выложенный светло-зелеными глазурованными плитками, сливающимися с аккуратным газоном. Та сторона виллы, которая выходила на пыльную дорогу, выглядела куда более строгой, чем та, что была обращена в сад: окна, закрытые железными решетками и настороженно глядящие на дорогу, массивная дубовая дверь.
На верхнем этаже виллы находились две одинаковые небольшие спальни, на нижнем — гостиная и кухня, рядом с которой был туалет. Ванной в особняке не было.
Сонная предвечерняя тишина была нарушена звуком приближающегося автомобиля, который остановился у калитки в стене. Хлопнула дверь, автомобиль уехал. В саду прозвенел звонок, и от этого звука внезапно широко открылись глаза обнаженного человека, лежавшего на газоне рядом с бассейном. Затем — так же мгновенно — сузились, как у животного, постоянно находящегося настороже. Мужчина сразу же вспомнил, где он находится, какой сегодня день недели, примерно определил время. Тут же веки его с короткими рыжеватыми ресницами опустились, закрыв сонные светло-голубые, даже матовые, словно невидящие глаза. Узкие жесткие губы раздвинулись, он широко зевнул, сплюнул на траву и стал ждать.
Хлопнула дверь виллы, ведущая в сад, и на лужайку вышла девушка в белой хлопчатобумажной блузке, короткой синего цвета рабочей юбке, с сеткой в руке. Широкими мужскими шагами она направилась по подстриженной траве газона к лежащему мужчине. Остановившись в нескольких шагах от него, она поставила сетку на траву, села и сняла дешевые пыльные туфли. Затем встала, расстегнула блузку, аккуратно стащила ее через голову и положила рядом с сеткой.
Никакой другой одежды под блузкой не было. Загорелая нежная кожа, обнаженные плечи и красивые, немного полные груди — все светилось здоровьем и молодостью. Она наклонилась и принялась расстегивать юбку. Под мышками были видны пучки светлых волос. Широкие бедра, обтянутые тесными, выцветшими от солнца и соленой воды купальными трусиками, мускулистые икры ног только усиливали впечатление молодости, исходившее от этой здоровой крестьянской девушки.
Сложив одежду на траву, девушка достала из сетки бутылку, наполненную густой бесцветной жидкостью, подошла к обнаженному человеку и опустилась на колени. Несколько капель оливкового масла, имеющего, как и все благовония в этой стране, запах роз, она вылила на спину лежащего, между лопатками, затем пошевелила пальцами, подобно пианистке перед трудным пассажем, и принялась массировать трапециевидные мускулы мужского тела — в том месте, где шея переходила в широкие плечи.
Это была нелегкая работа. Выпуклые мышцы у основания шеи были невероятно упруги и едва поддавались давлению больших пальцев массажистки, даже когда она нажимала на них со всей силой. После такой работы девушка станет мокрой от пота и настолько обессиленной, что окунувшись в бассейн, будет отдыхать в тени, пока за ней не приедет автомобиль. Но сейчас она продолжала работать, разминая мощные мускулы на спине лежащего мужчины.
Девушка привыкла к своему нелегкому труду, но почему-то была не в силах преодолеть инстинктивный ужас перед этим самым совершенным мужским телом, которое ей только приходилось видеть. Она всячески подавляла признаки непонятного чувства: по бесстрастному лицу массажистки, по ее слегка раскосым глазам нельзя было понять, что ей страшно и сердце ее сжимается, как у маленького затравленного зверька, и кровь пульсирует с необыкновенной частотой.
В который раз за последние два года она вновь подумала, как яростно ненавидит это великолепное мужское тело, распростертое сейчас перед ней, и снова попыталась отыскать причину этого отвращения. Может быть, подумала она, хоть на этот раз удастся избавиться от этого чувства, которое не должно возникать у человека ее профессии, обязанного обслуживать других.
К примеру, его волосы... Девушка посмотрела на небольшую круглую голову на литой жилистой шее. Голова была покрыта тугими завитками кудрявых красно-золотистых волос, похожих на те, что украшают мраморные античные статуи. Но у мужчины эти завитки казались слишком уж тугими, слишком плотно приплюснутыми к голове и друг к другу. Сзади они покрывали шею, спускаясь слишком низко, почти — она не могла не прибегнуть к профессиональному термину — до самого последнего, пятого, шейного позвонка.
Девушка, решив передохнуть, присела на корточки. Ее великолепный торс лоснился от пота. Но только на минуту! Она провела по лбу тыльной стороной кисти, вновь взяла бутылку с оливковым маслом, отвернула крышку и налила немного его — примерно с чайную ложку — в небольшую впадину у основания спины, заросшую волосами. Потом она снова размяла уставшие пальцы и принялась за работу.
...Этот крошечный, напоминающий кончик хвоста завиток из тончайших золотистых волос в том месте, где раздваивались ягодицы, — разве не способен он вызвать волнение, прилив страсти? Почему же он кажется ей каким-то скотским, звериным? Нет, скорее змеиным. Но у змей нет волос. Она не могла объяснить себе, почему эти волосы казались ей змеиными... Девушка положила ладони рук на выпуклые холмы ягодичных мышц. В этот момент некоторые из ее постоянных пациентов, в особенности молодые футболисты из сборной команды, начинали заигрывать с ней. Особенно настойчивых она утихомиривала резким нажатием на седалищный нерв. Но нередко, когда мужчина казался ей привлекательным, недвусмысленные намеки и короткая борьба завершались страстным объятием и наслаждением капитуляции.
Но с этим все и всегда было по-другому. Совершенно по-другому. С самого первого раза он вел себя подобно куску неодушевленной плоти. За все два года он не сказал ей ни единого слова. Когда девушка кончала массировать спину и ей нужно было, чтобы он перевернулся, она просто хлопала его по плечу. Он переворачивался, смотрел в небо полузакрытыми глазами и время от времени широко зевал. Это было единственным знаком, что у него оставались какие-то человеческие чувства. Ни его глаза, ни его мышцы никак не отзывались на прикосновения женских рук, на полунаготу прекрасного тела.
Девушка передвинулась в сторону и приступила к массажу его правой ноги. Спустившись к ахиллесову сухожилию, она повернула голову и окинула взглядом великолепное мужское тело. Может быть, ее отвращение было чисто физическим и объяснялось красноватым загаром, сделавшим его молочно-белую кожу похожей на кусок недожаренного мяса? Или строением самой кожи — глубокие редкие поры покрывали ее лоснящуюся поверхность. Может, отвращение вызывают мелкие коричневые веснушки, густо осыпавшие плечи и верхнюю часть спины? Или все-таки оно вызвано его полным равнодушием, отсутствием полового влечения, несмотря на эти поразительные, будто высеченные резцом скульптора мышцы? Нет, отвращение было скорее интуитивным: животный инстинкт подсказывал девушке, что это великолепное тело таит в себе что-то чудовищное. Болезнь? Скрытый порок?
Массажистка встала, выпрямилась и потянулась. Небольшая гимнастика: повернуть голову из стороны в сторону, расслабить плечи, вытянуть руки прямо перед собой, затем вскинуть их вверх и на мгновение застыть в этой позе, пока кровь не отольет от набрякших мышц... Закончив, она подошла к сетке, лежащей на траве рядом с одеждой, достала оттуда грубое полотенце и вытерла пот с лица и тела.
Когда девушка снова повернулась к мужчине, тот уже лежал, перевернувшись на спину, и смотрел в небо, положив голову на открытую ладонь руки. Другая рука была откинута в сторону. Массажистка подошла к мужчине и села на корточки рядом с ним. Она растерла масло между ладонями, подняла полуоткрытую массивную кисть мужчины и начала разминать короткие толстые пальцы.
Не прерывая работы, она вскользь, с опаской, взглянула на красновато-коричневое лицо под шапкой густых золотистых волос. На первый взгляд оно было привлекательным — лицо молодого здорового мясника с пухлыми красными губами, вздернутым носом и круглым подбородком. Лишь присмотревшись повнимательнее, она начинала замечать что-то жестокое в уголках плотно сжатого рта, что-то свиное — в широких ноздрях вздернутого носа, непроницаемую матовость светло-голубых глаз, которые мертвенно, без малейшего интереса смотрели на окружающий мир и были похожи, скорее, на глаза мертвеца. Вообще, можно подумать, размышляла девушка, что кто-то взял лицо фарфоровой куклы и раскрасил его пугающими красками.
Сильные пальцы массажистки принялись за могучий бицепс. Откуда у него такие фантастические мышцы? Зачем ему эта физическая сила? Ходят слухи, что вилла принадлежит секретной службе. Слуги готовят пищу и следят за чистотой, но они же являются одновременно и охранниками. А этот мужчина исчезает куда-то каждый месяц, и тогда несколько дней за ней не приезжают. Бывает, что ее не беспокоят в течение недели или даже месяца. Однажды, после того как он отсутствовал особенно долго, ей было трудно работать: его шея и торс оказались покрыты массой царапин и кровоподтеков. В другой раз целый фут хирургического пластыря закрывал еще не совсем зажившую рану на левой стороне груди, рядом с сердцем. Девушка никогда не осмеливалась ни о чем спрашивать — как его самого, так и в больнице, где работала, и в городе. Когда ее привезли на виллу первый раз, один из охранников предупредил, что если она посмеет рассказать об увиденном, то будет отправлена в тюрьму. Главный врач больницы, никогда раньше не замечавший массажистку, вызвал ее к себе в кабинет и еще раз строго наказал сохранять в тайне все, что она знает о вилле и ее жильцах.
Пальцы девушки разминали дельтовидную мышцу плеча. Разумеется, она и сама догадывалась, что дело связано с государственной безопасностью. А может, именно это и было причиной ее отвращения к великолепному телу — страх перед организацией, к которой принадлежал ее пациент. Она невольно закрыла глаза при мысли о том, кем он может быть или что он может приказать сделать с ней. И тут же в панике снова открыла их. Вдруг он заметит? Но мужчина продолжал смотреть отсутствующим взглядом.
Теперь наступила очередь массировать лицо, и девушка вновь потянулась к бутылке с маслом. Едва ее пальцы коснулись лица мужчины, в доме зазвонил телефон. Резкий звук нарушил сонную тишину сада. Мужчина мгновенно вскочил и замер на одном колене — как спринтер, ждущий сигнал стартера. Звонок стих. Раздался приглушенный голос охранника. Слова невозможно было разобрать, но голос звучал почтительно, будто говоривший отвечал на вопросы вышестоящего. Затем голос стих, и на пороге появился тот, кто говорил по телефону. Он сделал жест рукой, подзывая мужчину, и скрылся внутри. Это было лишнее: едва фигура охранника появилась на пороге, мужчина уже сорвался с места. Массажистка успела только заметить, как мелькнула загорелая спина, — и он скрылся за дверью. Пусть они не думают, решила она, будто их разговоры представляют для нее интерес. Девушка встала, подошла к бетонному краю бассейна и нырнула в воду.
Содержание телефонного разговора, возможно, могло бы объяснить ей причину инстинктивного отвращения, испытываемого к мужчине, тело которого она только что массировала. Но для ее душевного спокойствия было куда лучше, чтобы она не слышала ничего.
Имя мужчины было Донован Грант или «Красный Грант», однако на протяжении последних десяти лет он был известен под кодовой кличкой «Красногранитский» или «Гранит».
Он был главным палачом СМЕРШа, аппарата убийств, пыток и насилия МГБ. И в этот момент он стоял у телефонного аппарата, прислушиваясь к инструкциям, которые шли по прямой линии из Москвы.
Эти вещи были сложены возле лежавшего горкой на траве, словно бы для того, чтобы никто не подумал, что достававшие утопленника из бассейна что-то украли.
Сине-зеленая стрекоза вылетела из-за кустов цветущих роз и застыла над неподвижно распростертым телом, быстро перебирая прозрачными крылышками. Яркий отсвет золотого июньского солнца на тонких светлых волосах у копчика мужчины неодолимо тянул ее к себе. С моря донесся слабый порыв ветра. Крошечная полоска волос шевельнулась. Стрекоза нервно рванулась в сторону и повисла над левым плечом неподвижного тела.
Тоненькие стебельки молодой травы возле открытого рта мужчины заколебались Капля пота скатилась по мясистому носу в траву. Стрекоза метнулась за кусты роз, за острые грани бутылочного стекла, вцементированного в верх высокого кирпичного забора, окружающего усадьбу, и скрылась. Человек, лежавший неподвижно в центре отлично ухоженного сада, возле бассейна, был жив.
Возможно, он просто дремал. С трех сторон высокой ограды тянулись кусты разноцветных — желтых, белых, красных — роз, от которых исходил дурманящий аромат. В глубине кустов сонно жужжали пчелы. С четвертой стороны доносился грохот морских волн, разбивающихся далеко внизу о подножье прибрежных утесов.
Самого моря из сада видно не было. Впрочем, из сада не было видно ничего, кроме неба и облаков над четырехметровой каменной оградой. Заглянуть за ее пределы можно было только поднявшись на верхний этаж виллы, откуда открывался необъятный морской простор прямо перед виллой, а слева и справа — верхние этажи соседних особняков и вершины деревьев, растущих в ближних садах, — средиземноморских вечнозеленых дубов, ниний, казуарин и, иногда, даже пальм.
Сама вилла была современной и невыразительной — приземистое удлиненное строение без украшений, она ничем не радовала глаз архитектора. Четыре окна в металлических рамах и застекленная дверь выходили в сад. Перед дверью — небольшой квадрат, выложенный светло-зелеными глазурованными плитками, сливающимися с аккуратным газоном. Та сторона виллы, которая выходила на пыльную дорогу, выглядела куда более строгой, чем та, что была обращена в сад: окна, закрытые железными решетками и настороженно глядящие на дорогу, массивная дубовая дверь.
На верхнем этаже виллы находились две одинаковые небольшие спальни, на нижнем — гостиная и кухня, рядом с которой был туалет. Ванной в особняке не было.
Сонная предвечерняя тишина была нарушена звуком приближающегося автомобиля, который остановился у калитки в стене. Хлопнула дверь, автомобиль уехал. В саду прозвенел звонок, и от этого звука внезапно широко открылись глаза обнаженного человека, лежавшего на газоне рядом с бассейном. Затем — так же мгновенно — сузились, как у животного, постоянно находящегося настороже. Мужчина сразу же вспомнил, где он находится, какой сегодня день недели, примерно определил время. Тут же веки его с короткими рыжеватыми ресницами опустились, закрыв сонные светло-голубые, даже матовые, словно невидящие глаза. Узкие жесткие губы раздвинулись, он широко зевнул, сплюнул на траву и стал ждать.
Хлопнула дверь виллы, ведущая в сад, и на лужайку вышла девушка в белой хлопчатобумажной блузке, короткой синего цвета рабочей юбке, с сеткой в руке. Широкими мужскими шагами она направилась по подстриженной траве газона к лежащему мужчине. Остановившись в нескольких шагах от него, она поставила сетку на траву, села и сняла дешевые пыльные туфли. Затем встала, расстегнула блузку, аккуратно стащила ее через голову и положила рядом с сеткой.
Никакой другой одежды под блузкой не было. Загорелая нежная кожа, обнаженные плечи и красивые, немного полные груди — все светилось здоровьем и молодостью. Она наклонилась и принялась расстегивать юбку. Под мышками были видны пучки светлых волос. Широкие бедра, обтянутые тесными, выцветшими от солнца и соленой воды купальными трусиками, мускулистые икры ног только усиливали впечатление молодости, исходившее от этой здоровой крестьянской девушки.
Сложив одежду на траву, девушка достала из сетки бутылку, наполненную густой бесцветной жидкостью, подошла к обнаженному человеку и опустилась на колени. Несколько капель оливкового масла, имеющего, как и все благовония в этой стране, запах роз, она вылила на спину лежащего, между лопатками, затем пошевелила пальцами, подобно пианистке перед трудным пассажем, и принялась массировать трапециевидные мускулы мужского тела — в том месте, где шея переходила в широкие плечи.
Это была нелегкая работа. Выпуклые мышцы у основания шеи были невероятно упруги и едва поддавались давлению больших пальцев массажистки, даже когда она нажимала на них со всей силой. После такой работы девушка станет мокрой от пота и настолько обессиленной, что окунувшись в бассейн, будет отдыхать в тени, пока за ней не приедет автомобиль. Но сейчас она продолжала работать, разминая мощные мускулы на спине лежащего мужчины.
Девушка привыкла к своему нелегкому труду, но почему-то была не в силах преодолеть инстинктивный ужас перед этим самым совершенным мужским телом, которое ей только приходилось видеть. Она всячески подавляла признаки непонятного чувства: по бесстрастному лицу массажистки, по ее слегка раскосым глазам нельзя было понять, что ей страшно и сердце ее сжимается, как у маленького затравленного зверька, и кровь пульсирует с необыкновенной частотой.
В который раз за последние два года она вновь подумала, как яростно ненавидит это великолепное мужское тело, распростертое сейчас перед ней, и снова попыталась отыскать причину этого отвращения. Может быть, подумала она, хоть на этот раз удастся избавиться от этого чувства, которое не должно возникать у человека ее профессии, обязанного обслуживать других.
К примеру, его волосы... Девушка посмотрела на небольшую круглую голову на литой жилистой шее. Голова была покрыта тугими завитками кудрявых красно-золотистых волос, похожих на те, что украшают мраморные античные статуи. Но у мужчины эти завитки казались слишком уж тугими, слишком плотно приплюснутыми к голове и друг к другу. Сзади они покрывали шею, спускаясь слишком низко, почти — она не могла не прибегнуть к профессиональному термину — до самого последнего, пятого, шейного позвонка.
Девушка, решив передохнуть, присела на корточки. Ее великолепный торс лоснился от пота. Но только на минуту! Она провела по лбу тыльной стороной кисти, вновь взяла бутылку с оливковым маслом, отвернула крышку и налила немного его — примерно с чайную ложку — в небольшую впадину у основания спины, заросшую волосами. Потом она снова размяла уставшие пальцы и принялась за работу.
...Этот крошечный, напоминающий кончик хвоста завиток из тончайших золотистых волос в том месте, где раздваивались ягодицы, — разве не способен он вызвать волнение, прилив страсти? Почему же он кажется ей каким-то скотским, звериным? Нет, скорее змеиным. Но у змей нет волос. Она не могла объяснить себе, почему эти волосы казались ей змеиными... Девушка положила ладони рук на выпуклые холмы ягодичных мышц. В этот момент некоторые из ее постоянных пациентов, в особенности молодые футболисты из сборной команды, начинали заигрывать с ней. Особенно настойчивых она утихомиривала резким нажатием на седалищный нерв. Но нередко, когда мужчина казался ей привлекательным, недвусмысленные намеки и короткая борьба завершались страстным объятием и наслаждением капитуляции.
Но с этим все и всегда было по-другому. Совершенно по-другому. С самого первого раза он вел себя подобно куску неодушевленной плоти. За все два года он не сказал ей ни единого слова. Когда девушка кончала массировать спину и ей нужно было, чтобы он перевернулся, она просто хлопала его по плечу. Он переворачивался, смотрел в небо полузакрытыми глазами и время от времени широко зевал. Это было единственным знаком, что у него оставались какие-то человеческие чувства. Ни его глаза, ни его мышцы никак не отзывались на прикосновения женских рук, на полунаготу прекрасного тела.
Девушка передвинулась в сторону и приступила к массажу его правой ноги. Спустившись к ахиллесову сухожилию, она повернула голову и окинула взглядом великолепное мужское тело. Может быть, ее отвращение было чисто физическим и объяснялось красноватым загаром, сделавшим его молочно-белую кожу похожей на кусок недожаренного мяса? Или строением самой кожи — глубокие редкие поры покрывали ее лоснящуюся поверхность. Может, отвращение вызывают мелкие коричневые веснушки, густо осыпавшие плечи и верхнюю часть спины? Или все-таки оно вызвано его полным равнодушием, отсутствием полового влечения, несмотря на эти поразительные, будто высеченные резцом скульптора мышцы? Нет, отвращение было скорее интуитивным: животный инстинкт подсказывал девушке, что это великолепное тело таит в себе что-то чудовищное. Болезнь? Скрытый порок?
Массажистка встала, выпрямилась и потянулась. Небольшая гимнастика: повернуть голову из стороны в сторону, расслабить плечи, вытянуть руки прямо перед собой, затем вскинуть их вверх и на мгновение застыть в этой позе, пока кровь не отольет от набрякших мышц... Закончив, она подошла к сетке, лежащей на траве рядом с одеждой, достала оттуда грубое полотенце и вытерла пот с лица и тела.
Когда девушка снова повернулась к мужчине, тот уже лежал, перевернувшись на спину, и смотрел в небо, положив голову на открытую ладонь руки. Другая рука была откинута в сторону. Массажистка подошла к мужчине и села на корточки рядом с ним. Она растерла масло между ладонями, подняла полуоткрытую массивную кисть мужчины и начала разминать короткие толстые пальцы.
Не прерывая работы, она вскользь, с опаской, взглянула на красновато-коричневое лицо под шапкой густых золотистых волос. На первый взгляд оно было привлекательным — лицо молодого здорового мясника с пухлыми красными губами, вздернутым носом и круглым подбородком. Лишь присмотревшись повнимательнее, она начинала замечать что-то жестокое в уголках плотно сжатого рта, что-то свиное — в широких ноздрях вздернутого носа, непроницаемую матовость светло-голубых глаз, которые мертвенно, без малейшего интереса смотрели на окружающий мир и были похожи, скорее, на глаза мертвеца. Вообще, можно подумать, размышляла девушка, что кто-то взял лицо фарфоровой куклы и раскрасил его пугающими красками.
Сильные пальцы массажистки принялись за могучий бицепс. Откуда у него такие фантастические мышцы? Зачем ему эта физическая сила? Ходят слухи, что вилла принадлежит секретной службе. Слуги готовят пищу и следят за чистотой, но они же являются одновременно и охранниками. А этот мужчина исчезает куда-то каждый месяц, и тогда несколько дней за ней не приезжают. Бывает, что ее не беспокоят в течение недели или даже месяца. Однажды, после того как он отсутствовал особенно долго, ей было трудно работать: его шея и торс оказались покрыты массой царапин и кровоподтеков. В другой раз целый фут хирургического пластыря закрывал еще не совсем зажившую рану на левой стороне груди, рядом с сердцем. Девушка никогда не осмеливалась ни о чем спрашивать — как его самого, так и в больнице, где работала, и в городе. Когда ее привезли на виллу первый раз, один из охранников предупредил, что если она посмеет рассказать об увиденном, то будет отправлена в тюрьму. Главный врач больницы, никогда раньше не замечавший массажистку, вызвал ее к себе в кабинет и еще раз строго наказал сохранять в тайне все, что она знает о вилле и ее жильцах.
Пальцы девушки разминали дельтовидную мышцу плеча. Разумеется, она и сама догадывалась, что дело связано с государственной безопасностью. А может, именно это и было причиной ее отвращения к великолепному телу — страх перед организацией, к которой принадлежал ее пациент. Она невольно закрыла глаза при мысли о том, кем он может быть или что он может приказать сделать с ней. И тут же в панике снова открыла их. Вдруг он заметит? Но мужчина продолжал смотреть отсутствующим взглядом.
Теперь наступила очередь массировать лицо, и девушка вновь потянулась к бутылке с маслом. Едва ее пальцы коснулись лица мужчины, в доме зазвонил телефон. Резкий звук нарушил сонную тишину сада. Мужчина мгновенно вскочил и замер на одном колене — как спринтер, ждущий сигнал стартера. Звонок стих. Раздался приглушенный голос охранника. Слова невозможно было разобрать, но голос звучал почтительно, будто говоривший отвечал на вопросы вышестоящего. Затем голос стих, и на пороге появился тот, кто говорил по телефону. Он сделал жест рукой, подзывая мужчину, и скрылся внутри. Это было лишнее: едва фигура охранника появилась на пороге, мужчина уже сорвался с места. Массажистка успела только заметить, как мелькнула загорелая спина, — и он скрылся за дверью. Пусть они не думают, решила она, будто их разговоры представляют для нее интерес. Девушка встала, подошла к бетонному краю бассейна и нырнула в воду.
Содержание телефонного разговора, возможно, могло бы объяснить ей причину инстинктивного отвращения, испытываемого к мужчине, тело которого она только что массировала. Но для ее душевного спокойствия было куда лучше, чтобы она не слышала ничего.
Имя мужчины было Донован Грант или «Красный Грант», однако на протяжении последних десяти лет он был известен под кодовой кличкой «Красногранитский» или «Гранит».
Он был главным палачом СМЕРШа, аппарата убийств, пыток и насилия МГБ. И в этот момент он стоял у телефонного аппарата, прислушиваясь к инструкциям, которые шли по прямой линии из Москвы.
2. Мясник
Все еще глядя на телефон, Грант медленно положил трубку.
— Собирайтесь побыстрее, — сказал коренастый охранник, стоящий рядом.
— Вы не знаете, какое задание мне предстоит на этот раз? — Грант говорил по-русски отлично, хотя и с заметным акцентом, по которому его можно было принять за жителя Прибалтики. Голос его был высоким и невыразительным, как будто он не говорил, а читал по невидимой книге что-то скучное.
— Нет. Передали только одно — вам нужно срочно прибыть в Москву. Самолет уже вылетел. Через час он будет здесь. Полчаса на заправку — и затем еще три или четыре часа полета. К полуночи будете в Москве. Собирайтесь. Я вызову машину.
Грант встал.
— Да-да, вы правы. Но разве они не сказали, что предстоит операция? Я хотел бы знать об этом заранее. Это прямая линия, гарантированная от прослушивания. Обычно меня предупреждают...
— На этот раз не предупредили.
Грант повернулся и медленно вышел в сад. Если он и заметил девушку, сидящую на дальнем краю бассейна, то не подал вида. Он наклонился, поднял книгу, золотые трофеи своей профессии, вернулся в особняк и по узкой лестнице поднялся к себе в спальню.
Унылая комната была обставлена по-спартански: железная кровать, с которой свисали мятые простыни, плетеное кресло, некрашеный платяной шкаф, металлический умывальник. Американские и английские журналы были разбросаны по полу. На подоконнике лежали стопки дешевых детективных романов в ярких кричащих обложках.
Грант наклонился и вытащил из-под кровати потрепанный фибровый чемодан, сделанный в Италии. Раскрыл его, уложил стопку хорошо выстиранного дешевого белья, пару потрепанных, но все еще респектабельных костюмов, которые он достал из шкафа и уложил в чемодан вместе с вешалками, и защелкнул крышку. Затем он поспешно умылся холодной водой из-под крана и тщательно вытер тело одной из простыней, которую сдернул с кровати.
Снаружи донесся шум автомобиля. Грант натянул трусы и майку, надел такой же неприметный костюм, как и те, которые лежали в чемодане, застегнул ремешок часов, разложил по карманам остальные вещи, взял чемодан и спустился вниз.
Массивная дубовая дверь и калитка в стене были открыты. Охранники стояли у черного «ЗИСа» и разговаривали с шофером.
«Идиоты, — подумал Грант (он еще не отвык думать на английском языке). — Не иначе предупреждают шофера, чтобы не спускал с меня глаз, пока я не поднимусь по трапу самолета. Наверно, никак не могут поверить, что иностранец может и готов жить в их проклятой стране».
Грант поставил чемодан на пол, ощущая пристальное наблюдение, выбрал себе плащ из тех, что висели у входа. Перебросив его через руку, он поднял чемодан, подошел к открытой дверце машины, грубо потеснил плечом ближайшего охранника и опустился на сиденье рядом с водителем.
Охранники молча сделали шаг назад, не спуская с него холодных цепких глаз. Шофер отпустил педаль сцепления, и длинная машина рванулась по пыльной дороге.
Вилла была расположена на юго-восточном берегу Крыма, между Ялтой и Феодосией. Это была одна из многих государственных дач, разбросанных по фешенебельному, изрезанному горами побережью, называемому русской Ривьерой. «Красный» Грант знал, что ему оказали огромную честь, поселив его именно здесь, а не в какой-нибудь мрачной даче в пригороде Москвы. Пока автомобиль поднимался по извилистой дороге все выше и выше в горы, он думал о том, что его, несомненно, неплохо опекают, хотя, конечно, эта забота о его благополучии не имеет ничего общего с благотворительностью.
Расстояние в сорок миль — от виллы до аэродрома в Симферополе — они проехали за час. По дороге им не встретилось ни одного автомобиля. Редкие повозки, выезжавшие на шоссе с виноградников, поспешно сворачивали на обочину, едва заслышав сигнал машины. Как и повсюду в России, автомобиль означал власть, и встреча с ее представителями могла окончиться неприятностями.
Вдоль всего шоссе тянулись кусты роз, перемежающиеся с виноградниками. Недалеко от аэродрома они проехали мимо огромной клумбы. Цветы на ней были посажены так, что из соединения их получалось изображение красной звезды на белом фоне из роз. Гранту до смерти надоели розы. Он устал от их сладкого, всюду проникающего запаха и мечтал поскорее оказаться в Москве и забыть об этой красоте хотя бы на время.
Автомобиль миновал гражданский аэропорт. Далее шла высокая стена, и они ехали еще больше мили — к военной части аэродрома. У ворот из металлической сетки шофер остановился, показал документы двум часовым с автоматами и выехал на бетон аэродрома. У входов в ангары стояли огромные военные транспортные самолеты, окрашенные в маскировочный цвет, небольшие двухмоторные тренировочные самолеты и пара военных вертолетов. Шофер было затормозил, чтобы спросить, к какому из самолетов подвезти Гранта, но тут из громкоговорителя донесся металлический голос: «Поверните налево. В дальнем углу Бортовой номер — 5—Б—0».
Шофер послушно повернул машину и пересек посадочную полосу. Через несколько мгновений металлический голос скомандовал снова: «Немедленно остановитесь!»
Водитель изо всех сил нажал на тормоза, машина остановилась, и над их головами раздался рев реактивных двигателей. Грант и шофер инстинктивно наклонили головы: рядом с ними со стороны заходящего солнца на посадочную полосу один за другим опустились четыре МИГ—17 с выпущенными воздушными тормозами-закрылками. Истребители коснулись широкой и кажущейся бесконечной посадочной полосы, из-под колос вылетели синеватые дымки. Затем развернулись в конце полосы и направились к ангарам.
— Продолжать движение! — донесся до них металлический голос.
Еще через сто ярдов они увидели двухмоторный ИЛ—12 с бортовым номером 5—Б—0. Из дверцы кабины уже была спущена небольшая алюминиевая лестница, и машина затормозила возле нее. В просвете люка появился один из членов экипажа, сошел вниз, проверил пропуск водителя и удостоверение личности Гранта, затем отпустил машину и жестом пригласил Гранта подняться в самолет. Когда оба оказались в самолете, летчик поднял лестницу внутрь, захлопнул широкий люк и прошел в кокпит.
Внутри кабины было двадцать пустых кресел. Грант опустился в ближайшее и пристегнул ремень. Из кокпита донесся голос пилота, запрашивающего разрешение на взлет. Один за другим кашлянули и заревели моторы, самолет развернулся, не останавливаясь промчался по взлетной полосе и поднялся в воздух.
Грант расстегнул пристяжной ремень, закурил, откинул спинку кресла и задумался: времени в полете ему хватит и на то, чтобы вспомнить прошлое, и попытаться разгадать, что предстоит впереди.
...Донован Грант появился на свет в результате полночного союза профессионального немецкого тяжелоатлета и официантки из Южной Ирландии. Союз длился четверть часа, начавшись и закончившись на сырой траве, за шатром странствующего цирка, на окраине Белфаста. Потом отец дал матери полкроны, и она, довольная, вернулась к себе на кухню станционного буфета. Когда наступило время появиться на свет ребенку, она поехала к тетке в маленькую деревушку Аумаклой на границе между Ирландией и Ольстером, где и родила мальчика весом в двенадцать фунтов. Вскоре после этого мать умерла от родильной горячки, наказав перед смертью, чтобы мальчика назвали Донован — в честь отца (тяжелоатлет называл себя «Могучий О'Доннован»). Фамилия Грант была ее собственной.
Тетка с неохотой взялась за воспитание племянника, который рос здоровым и исключительно сильным, но молчаливым и необщительным. У него не было друзей, потому что сверстники побаивались его: если Доновану что-нибудь нравилось, он отбирал это силой. Но если в школе его боялись и не любили, то на местных ярмарках мальчик стал завоевывать известность победами в борьбе. Неистовая ярость его атак в сочетании с расчетливой хитростью помогали ему одерживать верх над более крупными и взрослыми соперниками.
Вскоре на него обратили внимание шинфейнеры, пользовавшиеся деревней Аумаклой для перехода границы в Северную Ирландию и обратно, а также местные контрабандисты, обосновавшиеся в деревне с той же самой целью. После окончания школы Донована стали привлекать в качестве телохранителя руководители обеих групп. Ему хорошо платили, но общаться с ним старались как можно меньше.
Начиная примерно с этого возраста, Донован стал испытывать на себе воздействие каких-то странных и неистовых сил. Однажды в октябре, когда Гранту Доновану шел шестнадцатый год, его охватили «чувства» — как юноша называл эти странные переживания. Мучимый этими странными переживаниями, он тайком вышел из дома и, поймав в темноте кошку, задушил ее. Грант сразу почувствовал, что его «отпустило», и хорошее настроение не покидало его целый месяц — до ноября, когда он убил большую овчарку. Под Рождество, в полночь, он перерезал горло соседской корове, стоявшей в сарае. В этой странности Гранта была одна закономерность: «чувства» появлялись у него в полнолуние, и никогда — в другие дни.
У Гранта хватило ума сообразить, что долго это продолжаться не может и жители деревни скоро начнут искать виновника таинственных смертей. Он купил велосипед и раз в месяц, ночью, уезжал подальше от Аумаклоя в поисках жертвы. Иногда очень далеко. Вскоре Грант перестал довольствоваться только гусями и курами. Первой человеческой жертвой его стал спящий бродяга. Грант перерезал ему глотку.
По вечерам из своих домов выходило так мало людей, что он начал выезжать пораньше, попадая в отдаленные деревни в сумерки, когда крестьяне возвращались с полей, а девушки шли на свидания.
Когда Грант убивал девушек, он «не прикасался» к ним, и хотя при нем часто говорили о сексе, чувство влечения к женщине было ему чуждо. Он получал удовольствие только от самого процесса убийства. И ни от чего другого.
Ужасные слухи охватили графства Тирон, Фермана и Арма. Когда была найдена женщина, убитая днем и спрятанная в стоге сена, слухи стали паническими. В деревнях спешно создавались группы бдительности, сюда прибывали полицейские с собаками-ищейками. Сенсационные новости о «лунном убийце» привлекли в эти места множество репортеров. Несколько раз Гранта, ехавшего на велосипеде, останавливали и допрашивали, но он пользовался хорошей репутацией в Аумаклое, и его рассказ о том, что он совершает дальние поездки с тренировочными целями, вырабатывая выносливость для будущих спортивных состязаний, всегда подтверждался жителями его родной деревни — ведь теперь Грант был знаменитостью, гордостью Аумаклоя и претендентом на звание чемпиона Северной Ирландии в полутяжелом весе.
Возможно, полицейские со временем и докопались бы до сути, но его спасла природная интуиция. Грант отправился в Белфаст и подписал контракт с разорившимся импресарио, занимающимся молодыми боксерами. Дисциплина в грязном спортивном зале была спартанской. Гранту это напоминало тюрьму, и, когда при наступлении полнолуния кровь снова закипела у него в жилах, он чуть не убил одного из своих спарринг-партнеров. Несколько человек два раза оттаскивали Гранта от его противника на ринге, и импресарио не выгнал тогда Гранта только потому, что он все-таки завоевал звание чемпиона.
— Собирайтесь побыстрее, — сказал коренастый охранник, стоящий рядом.
— Вы не знаете, какое задание мне предстоит на этот раз? — Грант говорил по-русски отлично, хотя и с заметным акцентом, по которому его можно было принять за жителя Прибалтики. Голос его был высоким и невыразительным, как будто он не говорил, а читал по невидимой книге что-то скучное.
— Нет. Передали только одно — вам нужно срочно прибыть в Москву. Самолет уже вылетел. Через час он будет здесь. Полчаса на заправку — и затем еще три или четыре часа полета. К полуночи будете в Москве. Собирайтесь. Я вызову машину.
Грант встал.
— Да-да, вы правы. Но разве они не сказали, что предстоит операция? Я хотел бы знать об этом заранее. Это прямая линия, гарантированная от прослушивания. Обычно меня предупреждают...
— На этот раз не предупредили.
Грант повернулся и медленно вышел в сад. Если он и заметил девушку, сидящую на дальнем краю бассейна, то не подал вида. Он наклонился, поднял книгу, золотые трофеи своей профессии, вернулся в особняк и по узкой лестнице поднялся к себе в спальню.
Унылая комната была обставлена по-спартански: железная кровать, с которой свисали мятые простыни, плетеное кресло, некрашеный платяной шкаф, металлический умывальник. Американские и английские журналы были разбросаны по полу. На подоконнике лежали стопки дешевых детективных романов в ярких кричащих обложках.
Грант наклонился и вытащил из-под кровати потрепанный фибровый чемодан, сделанный в Италии. Раскрыл его, уложил стопку хорошо выстиранного дешевого белья, пару потрепанных, но все еще респектабельных костюмов, которые он достал из шкафа и уложил в чемодан вместе с вешалками, и защелкнул крышку. Затем он поспешно умылся холодной водой из-под крана и тщательно вытер тело одной из простыней, которую сдернул с кровати.
Снаружи донесся шум автомобиля. Грант натянул трусы и майку, надел такой же неприметный костюм, как и те, которые лежали в чемодане, застегнул ремешок часов, разложил по карманам остальные вещи, взял чемодан и спустился вниз.
Массивная дубовая дверь и калитка в стене были открыты. Охранники стояли у черного «ЗИСа» и разговаривали с шофером.
«Идиоты, — подумал Грант (он еще не отвык думать на английском языке). — Не иначе предупреждают шофера, чтобы не спускал с меня глаз, пока я не поднимусь по трапу самолета. Наверно, никак не могут поверить, что иностранец может и готов жить в их проклятой стране».
Грант поставил чемодан на пол, ощущая пристальное наблюдение, выбрал себе плащ из тех, что висели у входа. Перебросив его через руку, он поднял чемодан, подошел к открытой дверце машины, грубо потеснил плечом ближайшего охранника и опустился на сиденье рядом с водителем.
Охранники молча сделали шаг назад, не спуская с него холодных цепких глаз. Шофер отпустил педаль сцепления, и длинная машина рванулась по пыльной дороге.
Вилла была расположена на юго-восточном берегу Крыма, между Ялтой и Феодосией. Это была одна из многих государственных дач, разбросанных по фешенебельному, изрезанному горами побережью, называемому русской Ривьерой. «Красный» Грант знал, что ему оказали огромную честь, поселив его именно здесь, а не в какой-нибудь мрачной даче в пригороде Москвы. Пока автомобиль поднимался по извилистой дороге все выше и выше в горы, он думал о том, что его, несомненно, неплохо опекают, хотя, конечно, эта забота о его благополучии не имеет ничего общего с благотворительностью.
Расстояние в сорок миль — от виллы до аэродрома в Симферополе — они проехали за час. По дороге им не встретилось ни одного автомобиля. Редкие повозки, выезжавшие на шоссе с виноградников, поспешно сворачивали на обочину, едва заслышав сигнал машины. Как и повсюду в России, автомобиль означал власть, и встреча с ее представителями могла окончиться неприятностями.
Вдоль всего шоссе тянулись кусты роз, перемежающиеся с виноградниками. Недалеко от аэродрома они проехали мимо огромной клумбы. Цветы на ней были посажены так, что из соединения их получалось изображение красной звезды на белом фоне из роз. Гранту до смерти надоели розы. Он устал от их сладкого, всюду проникающего запаха и мечтал поскорее оказаться в Москве и забыть об этой красоте хотя бы на время.
Автомобиль миновал гражданский аэропорт. Далее шла высокая стена, и они ехали еще больше мили — к военной части аэродрома. У ворот из металлической сетки шофер остановился, показал документы двум часовым с автоматами и выехал на бетон аэродрома. У входов в ангары стояли огромные военные транспортные самолеты, окрашенные в маскировочный цвет, небольшие двухмоторные тренировочные самолеты и пара военных вертолетов. Шофер было затормозил, чтобы спросить, к какому из самолетов подвезти Гранта, но тут из громкоговорителя донесся металлический голос: «Поверните налево. В дальнем углу Бортовой номер — 5—Б—0».
Шофер послушно повернул машину и пересек посадочную полосу. Через несколько мгновений металлический голос скомандовал снова: «Немедленно остановитесь!»
Водитель изо всех сил нажал на тормоза, машина остановилась, и над их головами раздался рев реактивных двигателей. Грант и шофер инстинктивно наклонили головы: рядом с ними со стороны заходящего солнца на посадочную полосу один за другим опустились четыре МИГ—17 с выпущенными воздушными тормозами-закрылками. Истребители коснулись широкой и кажущейся бесконечной посадочной полосы, из-под колос вылетели синеватые дымки. Затем развернулись в конце полосы и направились к ангарам.
— Продолжать движение! — донесся до них металлический голос.
Еще через сто ярдов они увидели двухмоторный ИЛ—12 с бортовым номером 5—Б—0. Из дверцы кабины уже была спущена небольшая алюминиевая лестница, и машина затормозила возле нее. В просвете люка появился один из членов экипажа, сошел вниз, проверил пропуск водителя и удостоверение личности Гранта, затем отпустил машину и жестом пригласил Гранта подняться в самолет. Когда оба оказались в самолете, летчик поднял лестницу внутрь, захлопнул широкий люк и прошел в кокпит.
Внутри кабины было двадцать пустых кресел. Грант опустился в ближайшее и пристегнул ремень. Из кокпита донесся голос пилота, запрашивающего разрешение на взлет. Один за другим кашлянули и заревели моторы, самолет развернулся, не останавливаясь промчался по взлетной полосе и поднялся в воздух.
Грант расстегнул пристяжной ремень, закурил, откинул спинку кресла и задумался: времени в полете ему хватит и на то, чтобы вспомнить прошлое, и попытаться разгадать, что предстоит впереди.
...Донован Грант появился на свет в результате полночного союза профессионального немецкого тяжелоатлета и официантки из Южной Ирландии. Союз длился четверть часа, начавшись и закончившись на сырой траве, за шатром странствующего цирка, на окраине Белфаста. Потом отец дал матери полкроны, и она, довольная, вернулась к себе на кухню станционного буфета. Когда наступило время появиться на свет ребенку, она поехала к тетке в маленькую деревушку Аумаклой на границе между Ирландией и Ольстером, где и родила мальчика весом в двенадцать фунтов. Вскоре после этого мать умерла от родильной горячки, наказав перед смертью, чтобы мальчика назвали Донован — в честь отца (тяжелоатлет называл себя «Могучий О'Доннован»). Фамилия Грант была ее собственной.
Тетка с неохотой взялась за воспитание племянника, который рос здоровым и исключительно сильным, но молчаливым и необщительным. У него не было друзей, потому что сверстники побаивались его: если Доновану что-нибудь нравилось, он отбирал это силой. Но если в школе его боялись и не любили, то на местных ярмарках мальчик стал завоевывать известность победами в борьбе. Неистовая ярость его атак в сочетании с расчетливой хитростью помогали ему одерживать верх над более крупными и взрослыми соперниками.
Вскоре на него обратили внимание шинфейнеры, пользовавшиеся деревней Аумаклой для перехода границы в Северную Ирландию и обратно, а также местные контрабандисты, обосновавшиеся в деревне с той же самой целью. После окончания школы Донована стали привлекать в качестве телохранителя руководители обеих групп. Ему хорошо платили, но общаться с ним старались как можно меньше.
Начиная примерно с этого возраста, Донован стал испытывать на себе воздействие каких-то странных и неистовых сил. Однажды в октябре, когда Гранту Доновану шел шестнадцатый год, его охватили «чувства» — как юноша называл эти странные переживания. Мучимый этими странными переживаниями, он тайком вышел из дома и, поймав в темноте кошку, задушил ее. Грант сразу почувствовал, что его «отпустило», и хорошее настроение не покидало его целый месяц — до ноября, когда он убил большую овчарку. Под Рождество, в полночь, он перерезал горло соседской корове, стоявшей в сарае. В этой странности Гранта была одна закономерность: «чувства» появлялись у него в полнолуние, и никогда — в другие дни.
У Гранта хватило ума сообразить, что долго это продолжаться не может и жители деревни скоро начнут искать виновника таинственных смертей. Он купил велосипед и раз в месяц, ночью, уезжал подальше от Аумаклоя в поисках жертвы. Иногда очень далеко. Вскоре Грант перестал довольствоваться только гусями и курами. Первой человеческой жертвой его стал спящий бродяга. Грант перерезал ему глотку.
По вечерам из своих домов выходило так мало людей, что он начал выезжать пораньше, попадая в отдаленные деревни в сумерки, когда крестьяне возвращались с полей, а девушки шли на свидания.
Когда Грант убивал девушек, он «не прикасался» к ним, и хотя при нем часто говорили о сексе, чувство влечения к женщине было ему чуждо. Он получал удовольствие только от самого процесса убийства. И ни от чего другого.
Ужасные слухи охватили графства Тирон, Фермана и Арма. Когда была найдена женщина, убитая днем и спрятанная в стоге сена, слухи стали паническими. В деревнях спешно создавались группы бдительности, сюда прибывали полицейские с собаками-ищейками. Сенсационные новости о «лунном убийце» привлекли в эти места множество репортеров. Несколько раз Гранта, ехавшего на велосипеде, останавливали и допрашивали, но он пользовался хорошей репутацией в Аумаклое, и его рассказ о том, что он совершает дальние поездки с тренировочными целями, вырабатывая выносливость для будущих спортивных состязаний, всегда подтверждался жителями его родной деревни — ведь теперь Грант был знаменитостью, гордостью Аумаклоя и претендентом на звание чемпиона Северной Ирландии в полутяжелом весе.
Возможно, полицейские со временем и докопались бы до сути, но его спасла природная интуиция. Грант отправился в Белфаст и подписал контракт с разорившимся импресарио, занимающимся молодыми боксерами. Дисциплина в грязном спортивном зале была спартанской. Гранту это напоминало тюрьму, и, когда при наступлении полнолуния кровь снова закипела у него в жилах, он чуть не убил одного из своих спарринг-партнеров. Несколько человек два раза оттаскивали Гранта от его противника на ринге, и импресарио не выгнал тогда Гранта только потому, что он все-таки завоевал звание чемпиона.