Страница:
Здесь, на высоте в десять тысяч футов, уже пробирал холод, и Оберхаузер решил развести в избушке огонь. При виде его Смит спрятал волнение и непринужденно сказал:
— Оберхаузер, выходите наружу, посмотрите, какие бесподобные виды открываются отсюда.
— Конечно, майор, — Оберхаузер вышел вслед за Смитом из избушки, пошарил в набедренном кармане, вытащил небольшой сверток, развернул бумагу и достал сморщенную колбаску. Протягивая ее майору, смущенно улыбнулся:
— Знаете, мы здесь называем ее «солдат». Она из копченого мяса, очень твердая, но вкусная. В фильмах о диком Западе такие тоже едят. Как ее там называют?
— Пеммикан, — ответил майор. Затем — позднее он вспоминал об этом с отвращением к самому себе — предложил: — оставьте ее в домике, будем есть потом. Подойдите ближе. Видно ли отсюда Инсбрук? Расскажите, что там вдали.
Оберхаузер заскочил в избушку и быстро вышел. Пока он объяснял, где что находится, где какая видна церковь или гора, майор буквально висел у него за спиной. Они приблизились к краю скалы, под которой раскинулся ледник, и Смит, вытащив револьвер, с расстояния в два фута выпустил в череп Ганса Оберхаузера две пули. Конечно, без промаха!
Пули сбили проводника с ног и сбросили вниз. Майор Смит вытянул шею и увидел, как тело, ударившись дважды о скалу, распростерлось на леднике. Но попало не в расщелину, а в сугроб слежавшегося снега. «Черт побери! » — воскликнул майор Смит.
Эхо двух выстрелов, отражаясь от гор, постепенно замерло вдали. Смит последний раз взглянул на темное пятно на фоне белого снега и побежал вдоль карниза скалы. Надо сделать главное! Он стал разбрасывать направо и налево с вершины пирамиды тяжелые камни, работая, как будто его подгоняли черти.
Руки уже кровоточили, но он едва это замечал. Бот осталось всего два фута — и по-прежнему ничего! Ничего! Он склонился над последним слоем камней и яростно принялся за них. Наконец-то! Да! Крышка металлического ящика. Еще несколько камней в сторону, и он освобожден
— добротный старый ящик вермахта из-под боеприпасов, с еще нестершимися следами надписей. Майор Смит издал радостный вопль, уселся на камень и перед его глазами поплыли видения из будущей жизни
— Бентли, Монте-Карло, роскошные квартиры, шампанское, икра и не вписывающийся в этот ряд новый набор клюшек для игры в гольф фирмы «Генри Коттон» (он очень любил гольф).
Уставившись на серый ящик, опьяненный мечтами, майор Смит просидел так пятнадцать минут, затем бросил взгляд на часы и вскочил на ноги. Пора уничтожать улики. На обоих торцах ящика висели ручки. Майор знал, что ящик будет тяжелым, его возможный вес он уже сравнивал с пойманным до войны в Шотландии сорокафунтовым лососем, но ящик весил в два раза больше. Все же ему удалось вытащить его из камней и поставить рядом на альпийскую травку. Обмотав носовым платком одну из ручек ящика, Смит кое-как доволок его до избушки, уселся на каменную ступеньку у входа и, не отводя глаз от ящика, разорвал сильными зубами копченую колбаску Оберхаузера. Ему не давала покоя мысль, каким образом спустить вниз и спрятать в новом укромном месте свое богатство, которое стоит не менее пятидесяти тысяч фунтов стерлингов.
Колбаска оказалась прекрасной пищей для скалолазов — твердой, с жирком, хорошо заправленной чесноком. Ее крошки застряли в зубах, и майор, выковыряв их обломком спички, сплюнул их на землю. Затем заработало его профессиональное мышление, и он аккуратно подобрал валявшиеся среди камней и травы кусочки мяса. С настоящего времени он считался преступником, все равно как если бы ограбил банк и застрелил охранника. Он — полицейский, превратившийся в грабителя. Он должен навсегда крепко запомнить это! Иначе смерть, вместо Монте-Карло — смерть. Теперь придется прилагать бесконечные усилия, чтобы все образовалось как надо. А потом — потом он навсегда будет и богатым, и счастливым.
Устранив все улики его пребывания в избушке, Смит подтащил ящик из-под боеприпасов к краю пропасти и, помолясь, столкнул его, стараясь не попасть на ледник. Медленно перевернувшись в воздухе, серый ящик ударился о первый выступ скалы, прогромыхал еще около ста футов, с лязгом приземлился где-то на каменистой осыпи и наконец остановился. Майор не увидел, раскрылся ли он, его устроил бы этот вариант. Он уже пытался вскрыть ящик, но безуспешно. Так пусть же за него это сделают горы!
Оглядевшись напоследок вокруг, он начал осторожно спускаться, тщательно проверяя каждый вбитый костыль, испытывая на прочность каждый выступ для рук и ног, перед тем как перенести на них весь вес своего тела. При спуске его жизнь стала значительно дороже, чем при подъеме. Добравшись до ледника, он устало поплелся по тающему снегу к темному пятну на ледяном поле. С отпечатками ног на снегу он ничего поделать не мог. Потребуется несколько дней, чтобы солнце растопило следы. Подойдя к убитому, он не испытал никаких чувств, так как вдоволь насмотрелся за время войны и на трупы, и на кровь, и на перебитые конечности. Подтащил тело Оберхаузера к ближайшей глубокой трещине и сбросил его туда. Затем походил вокруг и обвалил нависающий над трещиной снег на труп. Удовлетворенный проделанной работой, по уже проторенному пути, ступая ногами точно след в след, вернулся к краю ледника и направился вниз по склону к месту падения ящика.
Так и есть, гора открыла для него крышку ящика. Почти машинально он сорвал сверху упаковочную бумагу и на солнце вдруг заблестели два больших металлических слитка. На каждом их них стояло клеймо монетного двора Рейхсбанка — свастика в круге под орлом и дата — 1943 год. Майор Смит удовлетворенно хмыкнул, положил на место бумагу и приколотил камнем искривившуюся от удара крышку. После этого обмотал вокруг одной из ручек ремешок от кобуры пистолета и потащил неудобный груз вниз.
Было уже около часа дня, солнце нещадно палило, поджаривая его в собственном поту, начинали гореть покрасневшие плечи, грудь и лицо. Ничего, пройдет. Он остановился у ледяного потока, намочил в воде носовой платок, завязал его на голове, от души напился воды и двинулся дальше, проклиная на чем свет стоит бивший по ногам ящик. Однако все неудобства, солнечные ожоги, синяки были ерундой по сравнению с тем, что предстояло преодолеть, когда он спустится в долину и уклона больше не будет. Пока что на его стороне сила притяжения. Но ведь придется, по крайней мере, целую милю нести на себе этот проклятый груз. При мысли о том, во что превратится его обожженная спина от восьмидесятифунтовой ноши, майора Смита передернуло. «Конечно, — подумал он почти с легким сердцем,
— «II faut souffrir pour etre millionaire!»
( — Чтобы стать миллионером, нужно пострадать! — франц.)
Добравшись до подножия, он опустился под елью на мягкий мох, расстелил рубашку, переложил на нее из ящика оба бруска и крепко-накрепко завязал таким образом, чтобы рукава свободно спускались с плеч. Потом вырыл неглубокую ямку, положил туда пустой и ненужный теперь ящик и забросал его землей. Прочно связав концы рукавов, Смит стал на колени и просунул в образовавшуюся петлю голову, придерживая руками узел, чтобы не давил на шею. Наклонившись далеко вперед, чтобы не опрокинуться на спину, он поднялся на ноги и, сгибаясь под тяжестью груза в половину собственного веса и изнывая от обжигающего огня в плечах, жадно хватая ртом воздух, медленно побрел по тропинке, петляющей между деревьями.
До сих пор он не представляет, как смог добраться до джипа. Узлы под тяжестью слитков постоянно развязывались и они сваливались ему на икры ног, и каждый раз он садился на землю, зажав голову в ладонях, и опять начинал все сначала. Сконцентрировавшись на счете своих шагов и останавливаясь передохнуть после каждой сотни, он наконец приплелся к джипу и без сил упал рядом с ним. Теперь оставалось закопать в лесу у большой приметной груды камней свой драгоценный клад, как можно лучше привести себя в порядок и вернуться по кружному пути, минуя дом Оберхаузера, к месту расквартирования. Проделав все это, он вылакал бутылку дешевого шнапса, перекусил и забылся в беспокойным сне. А на следующий день подразделение «А» Бюро специальных операций выдвинулось на место новой дислокации в долине Миттерсилл для выполнения очередного задания. Спустя шесть месяцев майор Смит возвратился в Лондон, и на этом его война закончилась.
Но не его проблемы. Золото — это тот товар, который трудно перевозить контрабандой, во всяком случае в количестве, доступном майору Смиту, а ему нужно было переправить оба слитка через Ла-Манш и спрятать в новом тайнике. Поэтому он отложил срок своей демобилизации и, воспользовавшись возможностями; которые ему открывала временная должность штабного офицера и связь с военной разведкой, через короткое время опять оказался в Германии в качестве британского представителя при Объединенном центре допроса военнопленных в Мюнхене.
Здесь в течение шести месяцев он выполнял разнообразные задания и однажды, воспользовавшись увольнением, выкопал золото, загрузил его в потрепанный чемодан и привез к себе в казарму. После этого подал в отставку и вылетел в Англию, увозя в объемистом кейсе оба слитка. Сотни ярдов пешком и при посадке в самолет, и при высадке из него, обращение повсюду с кейсом так, как если бы в нем находились только документы, потребовали от Смита железной воли и двух таблеток бензедрина, зато наконец-то все богатство в целости и сохранности было размещено на первом этаже тетушкиной квартиры в Кенсингтоне. Получив свободу, он мог приступать к выполнению своих планов.
Майор Смит уволился из Королевской морской пехоты, демобилизовался и женился на одной из тех девиц, с кем уже успел переспать во время службы в штабе Бюро, на очаровательной блондинке из вспомогательной службы ВМС, урожденной Мэри Парнелл, девушке из вполне приличной семьи.
Майор Смит добился для себя и супруги пропусков на одно из первых так называемых «банановых» судов, отплывавших из Эйвонмаута в Кингстон на Ямайке. Оба они пришли к единому мнению о том, что Ямайка для них будет чем-то вроде рая — с ярким солнцем, прекрасной едой, дешевой выпивкой, а также надежным убежищем от уныния и различных ограничений лейбористского правительства послевоенной Англии. Перед отплытием майор показал Мэри золотые слитки, с которых он успел сбить зубилом клеймо Рейхсбанка.
— Я поступил мудро, дорогая, — заявил он. — В наше время я не верю в бумажные фунты, так что вложил все свои ценные бумаги в золото. Все это тянет на пятьдесят тысяч фунтов и хватит нам на двадцать пять лет беззаботной жизни, будем только время от времени отпиливать по кусочку и продавать.
Откуда Мэри Парнелл было знать о том, что такой перевод капитала по валютному законодательству невозможен? Она наклонилась и любовно провела руками по мерцающим слиткам золота, затем выпрямилась, обвила шею майора Смита и поцеловала его.
— Ты прекрасный, замечательный человек, — проворковала она со слезами на глазах. — Ужасно умный, и мужественный, и храбрый, а теперь я вижу, что ты к тому же и богатый. Я самая счастливая девушка в мире!
— Конечно, в любом случае мы с тобой богачи. Только обещай мне, что об этом не скажешь ни одной живой душе, а то все воры на Ямайке сбегутся к нам. Обещаешь?
— Клянусь сердцем!
Расположенный на холмах Кингстона «Клуб Принца» и в самом деле был райским местечком. Довольно приятные члены клуба, вышколенные слуги, блюда на любой вкус, дешевая выпивка и все это на фоне восхитительных тропиков, в такие условия им раньше попадать не приходилось. Супружеская пара Смитов быстро завоевала популярность. Благодаря военным заслугам майора им был открыт доступ в общество «Дома правительства», после чего жизнь превратилась в бесконечную череду приемов и встреч, игру в теннис для Мэри и в гольф (клюшками фирмы «Генри Коттон»!) для майора Смита. По вечерам она играла в бридж, его же ждал покер. Да, для них это был рай, в то время как у них дома на родине люди питались тушенкой, торговались на черном рынке, проклинали правительство и страдали зимой от самой мерзкой погоды за последние тридцать лет.
Все первоначальные расходы Смиты покрывали за счет совместных денежных накоплений за время войны, и майору Смиту понадобился целый год для изучения обстановки, прежде чем он решился вступить в дело с братьями Фу, специалистами по экспорту и импорту. Настоящие богачи братья Фу являлись уважаемыми руководителями процветающей китайской общины на Ямайке. Подозревали, что их некоторые торговые операции были не совсем легальны, вполне в духе китайской традиции. Наведенные Смитом справки подтвердили, что братья заслуживают полного доверия.
К тому времени было подписано Бреттон-Вудское соглашение, фиксирующее и контролирующее мировую цену на золото, и многим уже стало известно, что Танжеру и Макао, двум открытым портам, в силу разных причин удалось избежать сетей Бреттон-Вуда. Там можно было получить, по крайней мере, сто долларов за унцию золота девяносто девятой пробы по сравнению с фиксированной ценой в 35 долларов за унцию в других местах. А тут и братья Фу начали торговать с возрождающимся Гонконгом, который стал портом, и через который осуществлялась контрабанда золота в соседний Макао. Была создана система, по выражению Смита, «то, что надо». С братьями Фу встреча прошла в приятной атмосфере, никаких вопросов не возникало до тех пор, пока не настало время осмотреть слитки; отсутствие клейма вызвало вежливое предложение объяснить происхождение золота.
— Видите ли, майор, — сказал старший и более въедливый из братьев, восседая за большим столом из красного дерева, — на золотом рынке товар с клеймом монетных дворов всех уважаемых национальных банков принимается без проблем. Такая маркировка гарантирует надежность золотой пробы. Но существуют и другие банки и дилеры, чьи методы определения золотого содержания, — его благожелательная улыбка засияла еще ярче, — возможно, скажем так, не совсем точны.
— Вы хотите напомнить об известном мошенничестве с золотом, когда свинцовый брусок покрывался золотой пленкой? — спросил тревожно майор Смит.
— Ну что вы, нет, майор, — ободряюще возразили оба брата, — об этом не идет и речи. Но, — не исчезали с их лиц улыбки, — если вы не можете припомнить происхождение этих слитков, вы, видимо, не будете протестовать, если мы проведем небольшое исследование. Существует ряд методов определения золотого содержания слитков, и мы с братом знакомы с ними. Если бы вы оставили золото у нас и вернулись после ланча?..
Альтернативы не было. Теперь майору Смиту приходилось безоговорочно довериться братьям. Они могли обосновать любую цифру, и ему просто пришлось бы согласиться с ней. Он зашел в бар и пропустил один-два бокала, попробовал съесть бутерброд, но еда не лезла в горло. Когда Смит вернулся в прохладу офиса братьев Фу, все было по-прежнему
— и улыбки на лицах братьев, и два золотых слитка на том же месте, и его кейс, однако теперь перед старшим братом лежала золотая ручка «Паркер» и лист бумаги.
— Мы провели исследование ваших замечательных слитков, майор…
«Замечательных! Слава богу! » — пронеслось в мыслях майора Смита.
— …и я уверен, вам будет интересно узнать их возможное происхождение.
— Да, разумеется, — с энтузиазмом в голосе произнес Смит.
— Это немецкие слитки, майор. Возможно, из Рейхсбанка времен войны. Такой вывод мы сделали из того факта, что в золоте содержится десять процентов свинца. При гитлеровском режиме у Рейхсбанка существовал такой дурацкий обычай ухудшать примесями свое золото. Этот факт быстро стал достоянием дилеров и цена на немецкие золотые слитки, например в Швейцарии, где оседали многие из них, была соответственно понижена. Так что результатом немецкой глупости явилось то, что национальный банк Германии потерял репутацию честного партнера, которую он зарабатывал на протяжении веков. — Улыбка на восточном лице оставалась неизменной. — Очень плохой бизнес, майор. Очень глупый.
Майор Смит восхитился всезнанием этих двух дельцов, живущих в стороне от мировых коммерческих каналов, но вместе с тем внутренне насторожился: «Ну и что дальше? »
— Все это очень интересно, господин Фу, но для меня эти новости неприятные. Что, эти слитки не лучшего качества или как вы там именуете такой случай в мире рынка золота?
Старший Фу сделал правой рукой небольшой останавливающий жест:
— Это не важно, майор. Вернее, это не так важно. Мы продадим ваше золото по его реальной цене, скажем, по цене восемьдесят девятой пробы. Покупатель может его переплавить, а может оставить и прежнюю пробу. Это уже нас не касается. Наше дело — продать настоящий товар.
— Но по более низкой цене?
— Верно. Однако, полагаю, у меня имеется и приятная новость для вас. Как вы оцениваете стоимость этих двух слитков?
— По моей прикидке, около пятидесяти тысяч фунтов.
Старший брат фыркнул:
— Я считаю, если мы будем продавать мудро и постепенно, вы получите сто тысяч фунтов, майор, за вычетом наших комиссионных, которые включают в себя стоимость перевозки и прочие непредвиденные расходы.
— И сколько они составят?
— Мы рассчитываем на десять процентов, если это вас устроит.
Майор Смит всегда считал, что дилеры на золотой бирже получают лишь какую-то долю от одного процента. Ладно, какого черта? Он уже успел сделать целых сорок тысяч со времени ланча. Он сказал, что согласен, встал и протянул через стол руку.
С тех пор ежеквартально он заходил в офис братьев Фу с пустым кейсом, перед ним на широком столе лежали пачки новых ямайских фунтов и два золотых слитка, уменьшавшиеся дюйм за дюймом, а также документ, в котором отражались проданное количество золота и полученная за него цена в Макао. Все происходило очень просто, по-дружески, в деловой атмосфере, и майор Смит не задумывался над тем, берут ли с него в какой-либо форме сверх оговоренных десяти процентов. В любом случае, он не особенно заботился об этом. Для него вполне хватало четырех тысяч в год и единственной заботой было опасение, что налоговые инспекторы могут задаться вопросом, на какие средства он живет. Когда он упомянул братьям о такой возможности, ему посоветовали не волноваться, а при следующих визитах на столе вместо обычной тысячи лежало всего лишь девятьсот фунтов. Вопросов по этому поводу ни он, ни ему не задавали. Вычитаемая сумма проводилась по документам в нужном месте.
И так целых пятнадцать счастливых лет, солнечных, насыщенных праздным времяпрепровождением.
Смиты располнели, с майором Смитом случился первый из двух приступов и он получил предписание врача сократить потребление алкоголя и сигарет, проще относиться к жизни и избегать жиров и жареной пищи. Мэри Смит пыталась быть с ним твердей, но он стал скрывать от нее свои выпивки, изворачиваться, лгать, и она смирилась, прекратив попытки осуществлять контроль за его излишествами. Однако она уже успела стать для него символом няньки и он стал всячески избегать ее. Она бранилась, заявляла, что он больше ее не любит, а когда непрекращающиеся мелкие ссоры по пустякам вывели ее простую натуру из себя, пристрастилась к снотворному. И однажды вечером после его очередного пьяного дебоша демонстративно превысила дозу снотворного — чтобы просто попугать майора, но переборщила — и погибла. Самоубийство удалось замять, но оно отнюдь не прибавило майору Смиту веса в обществе, и он перебрался на северное побережье, которое хотя и находилось всего в 30 милях от столицы, даже для небольшого общества Ямайки представлялось совершенно другим миром. Там он обустроился на вилле «Маленькие волны», перенес второй сердечный приступ, но по-прежнему сводил себя в могилу выпивками. Именно в это время на сцене и появился человек по фамилии Бонд с другим смертным приговором в кармане.
Майор Смит посмотрел на часы — было всего несколько минут после полудня. Он поднялся, еще раз налил бренди с имбирным элем и вышел на лужайку. Джеймс Бонд сидел под миндальным деревом и смотрел на море. Он даже не взглянул, когда Смит уселся на другой алюминиевый садовый стульчик и поставил рядом на траву бокал.
Когда майор Смит закончил свой рассказ, Бонд без всяких эмоций произнес:
— Да, примерно так я все и предполагал.
— Вы желаете, чтобы я все это изложил в письменном виде и подписался?
— Если вы хотите. Но это не для меня — для военного трибунала. Делом займется руководство частей, где вы служили. Юридические аспекты меня не интересуют. Все, о чем вы мне рассказали, я изложу в отчете для моей службы, а она передаст его Королевской морской пехоте. Потом, полагаю, материалы через Скотланд-Ярд попадут к Государственному прокурору.
— Могу я задать один вопрос?
— Разумеется.
— Каким образом все обнаружилось?
— Ледник был небольшим. В этом году весной тело Оберхаузера после таяния снегов обнаружили альпинисты. Сохранились полностью его документы и все, что было при нем. Его опознала семья. Дальше — дело техники. Изъятые из трупа пули сказали об остальном.
— Но вы-то каким образом оказались причастным к этому делу?
— Ответственность за работу Бюро специальных операций была возложена на мою, э… службу. К нам пришли документы, и я просмотрел всю папку. Мои руки в то время были свободны, и я попросил разрешения найти преступника.
— Но почему?
Джеймс Бонд посмотрел майору Смиту прямо в глаза.
— Дело в том, что Оберхаузер был моим другом. Перед войной, когда мне не было еще и двадцати, он учил меня кататься на лыжах. Это был прекрасный человек. Он заменил мне отца, когда я особенно нуждался в этом.
— Да, я понимаю, — майор Смит отвел глаза в сторону. — Я очень сожалею.
Джеймс Бонд поднялся на ноги.
— Ну, что же, пора возвращаться в Кингстон, — он сделал останавливающий жест рукой. — Не беспокойтесь, дорогу к машине я найду один.
Он посмотрел на сидящего перед ним пожилого человека и резко, даже грубовато, чтобы, как показалось Смиту, скрыть некоторое затруднение, произнес:
— Пройдет около недели, прежде чем они пришлют кого-нибудь за вами.
И пошел по лужайке, через дом, и вскоре майор Смит услышал звук стартера и шуршание шин по запущенной дороге от виллы.
Майор Смит продолжал выискивать у рифа свою добычу и пытался понять точный смысл последних слов Бонда. Его губы под маской скривились в невеселой улыбке. Конечно же, все просто. Старый, опробованный прием, когда провинившегося офицера оставляют наедине с револьвером. Если бы Бонд захотел, он позвонил бы в Дом правительства и попросил направить сюда офицера из местного полка для произведения ареста майора Смита. Что ж, он поступил порядочно. А может быть, нет? При самоубийстве все будет выглядеть пристойнее, да вдобавок еще отпадет необходимость большой бумажной волокиты и будут сэкономлены деньги налогоплательщиков. Должен ли он пойти Бонду навстречу и поступить, так сказать, прилично? Соединиться навеки с Мэри, куда бы не направлялись самоубийцы — в рай или в ад? Или же пройти весь этот круг — возмущение, скучные формальности, крупные заголовки в газетах, монотонность существования при отбывании пожизненного заключения, которое неизбежно когда-нибудь закончится. Вместе с третьим приступом. Но есть и третий путь — защищаться. Сослаться на военное время, борьбу с пытавшимся бежать пленным Оберхаузером, знавшим о тайнике с золотом, естественное побуждение скрыться с золотом Смита — бедного офицера из коммандос, внезапно обнаружившего богатство.
Стоит ли ему отдавать себя в руки правосудия? Непроизвольно майор Смит представил, что вот он находится на скамье подсудимых, офицер с великолепной выправкой, подтянутый, в прекрасно сшитой парадной форме синего цвета с красными петлицами, со всеми наградами на груди — такова традиционная форма одежды в военном трибунале. Нужно будет попросить Луну, чтобы проверила, не завелась ли моль в ящике с одеждой, находившемся в нежилой комнате. А может, там появилась и сырость? Если погода будет хорошей, проветрить все на солнце, почистить щеткой. С помощью корсета он сможет еще втиснуть свою сорокадюймовую талию в тридцатичетырехдюймовые брюки, сшитые двадцать, а то и тридцать лет назад знаменитой фирмой «Гивз». В зале суда, который состоится, вероятно, в Чатеме, будет находиться защищающий его адвокат, столь же стойкий и непоколебимый, как и полковник. Кроме того, есть еще и возможность подать апелляцию в вышестоящий суд. Дело может стать знаменитым. Почему бы и нет?.. Он мог бы продать газетам право на публикацию его воспоминаний, написать книгу…
Майор Смит почувствовал, как в нем поднимается возбуждение. «Осторожно, старина! Осторожно! » Он поставил ноги на грунт и передохнул среди танцующих волн северо— восточного пассата, который нес приятную прохладу на северное побережье до наступления самых жарких месяцев — августа, сентября и октября. Скоро он выпьет пару порций джина, затем небольшой ланч и сиеста, а затем можно все продумать более тщательно. Не забыть еще, что он приглашен на коктейль к Арукделям и на ужин в клубе «Парк Шоу Бич». После игры в бридж — домой и принять снотворное. Ободренный рутинной перспективой дня, Смит отогнал далеко на задворки памяти черную тень Бонда. «Эй, скорпена, где ты? Осьминожка ожидает свой обед! » Майор Смит опустил голову в воду и медленно поплыл между кораллами к окаймленному белой пеной рифу, продолжая выслеживать отдохнувшими глазами добычу.
— Оберхаузер, выходите наружу, посмотрите, какие бесподобные виды открываются отсюда.
— Конечно, майор, — Оберхаузер вышел вслед за Смитом из избушки, пошарил в набедренном кармане, вытащил небольшой сверток, развернул бумагу и достал сморщенную колбаску. Протягивая ее майору, смущенно улыбнулся:
— Знаете, мы здесь называем ее «солдат». Она из копченого мяса, очень твердая, но вкусная. В фильмах о диком Западе такие тоже едят. Как ее там называют?
— Пеммикан, — ответил майор. Затем — позднее он вспоминал об этом с отвращением к самому себе — предложил: — оставьте ее в домике, будем есть потом. Подойдите ближе. Видно ли отсюда Инсбрук? Расскажите, что там вдали.
Оберхаузер заскочил в избушку и быстро вышел. Пока он объяснял, где что находится, где какая видна церковь или гора, майор буквально висел у него за спиной. Они приблизились к краю скалы, под которой раскинулся ледник, и Смит, вытащив револьвер, с расстояния в два фута выпустил в череп Ганса Оберхаузера две пули. Конечно, без промаха!
Пули сбили проводника с ног и сбросили вниз. Майор Смит вытянул шею и увидел, как тело, ударившись дважды о скалу, распростерлось на леднике. Но попало не в расщелину, а в сугроб слежавшегося снега. «Черт побери! » — воскликнул майор Смит.
Эхо двух выстрелов, отражаясь от гор, постепенно замерло вдали. Смит последний раз взглянул на темное пятно на фоне белого снега и побежал вдоль карниза скалы. Надо сделать главное! Он стал разбрасывать направо и налево с вершины пирамиды тяжелые камни, работая, как будто его подгоняли черти.
Руки уже кровоточили, но он едва это замечал. Бот осталось всего два фута — и по-прежнему ничего! Ничего! Он склонился над последним слоем камней и яростно принялся за них. Наконец-то! Да! Крышка металлического ящика. Еще несколько камней в сторону, и он освобожден
— добротный старый ящик вермахта из-под боеприпасов, с еще нестершимися следами надписей. Майор Смит издал радостный вопль, уселся на камень и перед его глазами поплыли видения из будущей жизни
— Бентли, Монте-Карло, роскошные квартиры, шампанское, икра и не вписывающийся в этот ряд новый набор клюшек для игры в гольф фирмы «Генри Коттон» (он очень любил гольф).
Уставившись на серый ящик, опьяненный мечтами, майор Смит просидел так пятнадцать минут, затем бросил взгляд на часы и вскочил на ноги. Пора уничтожать улики. На обоих торцах ящика висели ручки. Майор знал, что ящик будет тяжелым, его возможный вес он уже сравнивал с пойманным до войны в Шотландии сорокафунтовым лососем, но ящик весил в два раза больше. Все же ему удалось вытащить его из камней и поставить рядом на альпийскую травку. Обмотав носовым платком одну из ручек ящика, Смит кое-как доволок его до избушки, уселся на каменную ступеньку у входа и, не отводя глаз от ящика, разорвал сильными зубами копченую колбаску Оберхаузера. Ему не давала покоя мысль, каким образом спустить вниз и спрятать в новом укромном месте свое богатство, которое стоит не менее пятидесяти тысяч фунтов стерлингов.
Колбаска оказалась прекрасной пищей для скалолазов — твердой, с жирком, хорошо заправленной чесноком. Ее крошки застряли в зубах, и майор, выковыряв их обломком спички, сплюнул их на землю. Затем заработало его профессиональное мышление, и он аккуратно подобрал валявшиеся среди камней и травы кусочки мяса. С настоящего времени он считался преступником, все равно как если бы ограбил банк и застрелил охранника. Он — полицейский, превратившийся в грабителя. Он должен навсегда крепко запомнить это! Иначе смерть, вместо Монте-Карло — смерть. Теперь придется прилагать бесконечные усилия, чтобы все образовалось как надо. А потом — потом он навсегда будет и богатым, и счастливым.
Устранив все улики его пребывания в избушке, Смит подтащил ящик из-под боеприпасов к краю пропасти и, помолясь, столкнул его, стараясь не попасть на ледник. Медленно перевернувшись в воздухе, серый ящик ударился о первый выступ скалы, прогромыхал еще около ста футов, с лязгом приземлился где-то на каменистой осыпи и наконец остановился. Майор не увидел, раскрылся ли он, его устроил бы этот вариант. Он уже пытался вскрыть ящик, но безуспешно. Так пусть же за него это сделают горы!
Оглядевшись напоследок вокруг, он начал осторожно спускаться, тщательно проверяя каждый вбитый костыль, испытывая на прочность каждый выступ для рук и ног, перед тем как перенести на них весь вес своего тела. При спуске его жизнь стала значительно дороже, чем при подъеме. Добравшись до ледника, он устало поплелся по тающему снегу к темному пятну на ледяном поле. С отпечатками ног на снегу он ничего поделать не мог. Потребуется несколько дней, чтобы солнце растопило следы. Подойдя к убитому, он не испытал никаких чувств, так как вдоволь насмотрелся за время войны и на трупы, и на кровь, и на перебитые конечности. Подтащил тело Оберхаузера к ближайшей глубокой трещине и сбросил его туда. Затем походил вокруг и обвалил нависающий над трещиной снег на труп. Удовлетворенный проделанной работой, по уже проторенному пути, ступая ногами точно след в след, вернулся к краю ледника и направился вниз по склону к месту падения ящика.
Так и есть, гора открыла для него крышку ящика. Почти машинально он сорвал сверху упаковочную бумагу и на солнце вдруг заблестели два больших металлических слитка. На каждом их них стояло клеймо монетного двора Рейхсбанка — свастика в круге под орлом и дата — 1943 год. Майор Смит удовлетворенно хмыкнул, положил на место бумагу и приколотил камнем искривившуюся от удара крышку. После этого обмотал вокруг одной из ручек ремешок от кобуры пистолета и потащил неудобный груз вниз.
Было уже около часа дня, солнце нещадно палило, поджаривая его в собственном поту, начинали гореть покрасневшие плечи, грудь и лицо. Ничего, пройдет. Он остановился у ледяного потока, намочил в воде носовой платок, завязал его на голове, от души напился воды и двинулся дальше, проклиная на чем свет стоит бивший по ногам ящик. Однако все неудобства, солнечные ожоги, синяки были ерундой по сравнению с тем, что предстояло преодолеть, когда он спустится в долину и уклона больше не будет. Пока что на его стороне сила притяжения. Но ведь придется, по крайней мере, целую милю нести на себе этот проклятый груз. При мысли о том, во что превратится его обожженная спина от восьмидесятифунтовой ноши, майора Смита передернуло. «Конечно, — подумал он почти с легким сердцем,
— «II faut souffrir pour etre millionaire!»
( — Чтобы стать миллионером, нужно пострадать! — франц.)
Добравшись до подножия, он опустился под елью на мягкий мох, расстелил рубашку, переложил на нее из ящика оба бруска и крепко-накрепко завязал таким образом, чтобы рукава свободно спускались с плеч. Потом вырыл неглубокую ямку, положил туда пустой и ненужный теперь ящик и забросал его землей. Прочно связав концы рукавов, Смит стал на колени и просунул в образовавшуюся петлю голову, придерживая руками узел, чтобы не давил на шею. Наклонившись далеко вперед, чтобы не опрокинуться на спину, он поднялся на ноги и, сгибаясь под тяжестью груза в половину собственного веса и изнывая от обжигающего огня в плечах, жадно хватая ртом воздух, медленно побрел по тропинке, петляющей между деревьями.
До сих пор он не представляет, как смог добраться до джипа. Узлы под тяжестью слитков постоянно развязывались и они сваливались ему на икры ног, и каждый раз он садился на землю, зажав голову в ладонях, и опять начинал все сначала. Сконцентрировавшись на счете своих шагов и останавливаясь передохнуть после каждой сотни, он наконец приплелся к джипу и без сил упал рядом с ним. Теперь оставалось закопать в лесу у большой приметной груды камней свой драгоценный клад, как можно лучше привести себя в порядок и вернуться по кружному пути, минуя дом Оберхаузера, к месту расквартирования. Проделав все это, он вылакал бутылку дешевого шнапса, перекусил и забылся в беспокойным сне. А на следующий день подразделение «А» Бюро специальных операций выдвинулось на место новой дислокации в долине Миттерсилл для выполнения очередного задания. Спустя шесть месяцев майор Смит возвратился в Лондон, и на этом его война закончилась.
Но не его проблемы. Золото — это тот товар, который трудно перевозить контрабандой, во всяком случае в количестве, доступном майору Смиту, а ему нужно было переправить оба слитка через Ла-Манш и спрятать в новом тайнике. Поэтому он отложил срок своей демобилизации и, воспользовавшись возможностями; которые ему открывала временная должность штабного офицера и связь с военной разведкой, через короткое время опять оказался в Германии в качестве британского представителя при Объединенном центре допроса военнопленных в Мюнхене.
Здесь в течение шести месяцев он выполнял разнообразные задания и однажды, воспользовавшись увольнением, выкопал золото, загрузил его в потрепанный чемодан и привез к себе в казарму. После этого подал в отставку и вылетел в Англию, увозя в объемистом кейсе оба слитка. Сотни ярдов пешком и при посадке в самолет, и при высадке из него, обращение повсюду с кейсом так, как если бы в нем находились только документы, потребовали от Смита железной воли и двух таблеток бензедрина, зато наконец-то все богатство в целости и сохранности было размещено на первом этаже тетушкиной квартиры в Кенсингтоне. Получив свободу, он мог приступать к выполнению своих планов.
Майор Смит уволился из Королевской морской пехоты, демобилизовался и женился на одной из тех девиц, с кем уже успел переспать во время службы в штабе Бюро, на очаровательной блондинке из вспомогательной службы ВМС, урожденной Мэри Парнелл, девушке из вполне приличной семьи.
Майор Смит добился для себя и супруги пропусков на одно из первых так называемых «банановых» судов, отплывавших из Эйвонмаута в Кингстон на Ямайке. Оба они пришли к единому мнению о том, что Ямайка для них будет чем-то вроде рая — с ярким солнцем, прекрасной едой, дешевой выпивкой, а также надежным убежищем от уныния и различных ограничений лейбористского правительства послевоенной Англии. Перед отплытием майор показал Мэри золотые слитки, с которых он успел сбить зубилом клеймо Рейхсбанка.
— Я поступил мудро, дорогая, — заявил он. — В наше время я не верю в бумажные фунты, так что вложил все свои ценные бумаги в золото. Все это тянет на пятьдесят тысяч фунтов и хватит нам на двадцать пять лет беззаботной жизни, будем только время от времени отпиливать по кусочку и продавать.
Откуда Мэри Парнелл было знать о том, что такой перевод капитала по валютному законодательству невозможен? Она наклонилась и любовно провела руками по мерцающим слиткам золота, затем выпрямилась, обвила шею майора Смита и поцеловала его.
— Ты прекрасный, замечательный человек, — проворковала она со слезами на глазах. — Ужасно умный, и мужественный, и храбрый, а теперь я вижу, что ты к тому же и богатый. Я самая счастливая девушка в мире!
— Конечно, в любом случае мы с тобой богачи. Только обещай мне, что об этом не скажешь ни одной живой душе, а то все воры на Ямайке сбегутся к нам. Обещаешь?
— Клянусь сердцем!
Расположенный на холмах Кингстона «Клуб Принца» и в самом деле был райским местечком. Довольно приятные члены клуба, вышколенные слуги, блюда на любой вкус, дешевая выпивка и все это на фоне восхитительных тропиков, в такие условия им раньше попадать не приходилось. Супружеская пара Смитов быстро завоевала популярность. Благодаря военным заслугам майора им был открыт доступ в общество «Дома правительства», после чего жизнь превратилась в бесконечную череду приемов и встреч, игру в теннис для Мэри и в гольф (клюшками фирмы «Генри Коттон»!) для майора Смита. По вечерам она играла в бридж, его же ждал покер. Да, для них это был рай, в то время как у них дома на родине люди питались тушенкой, торговались на черном рынке, проклинали правительство и страдали зимой от самой мерзкой погоды за последние тридцать лет.
Все первоначальные расходы Смиты покрывали за счет совместных денежных накоплений за время войны, и майору Смиту понадобился целый год для изучения обстановки, прежде чем он решился вступить в дело с братьями Фу, специалистами по экспорту и импорту. Настоящие богачи братья Фу являлись уважаемыми руководителями процветающей китайской общины на Ямайке. Подозревали, что их некоторые торговые операции были не совсем легальны, вполне в духе китайской традиции. Наведенные Смитом справки подтвердили, что братья заслуживают полного доверия.
К тому времени было подписано Бреттон-Вудское соглашение, фиксирующее и контролирующее мировую цену на золото, и многим уже стало известно, что Танжеру и Макао, двум открытым портам, в силу разных причин удалось избежать сетей Бреттон-Вуда. Там можно было получить, по крайней мере, сто долларов за унцию золота девяносто девятой пробы по сравнению с фиксированной ценой в 35 долларов за унцию в других местах. А тут и братья Фу начали торговать с возрождающимся Гонконгом, который стал портом, и через который осуществлялась контрабанда золота в соседний Макао. Была создана система, по выражению Смита, «то, что надо». С братьями Фу встреча прошла в приятной атмосфере, никаких вопросов не возникало до тех пор, пока не настало время осмотреть слитки; отсутствие клейма вызвало вежливое предложение объяснить происхождение золота.
— Видите ли, майор, — сказал старший и более въедливый из братьев, восседая за большим столом из красного дерева, — на золотом рынке товар с клеймом монетных дворов всех уважаемых национальных банков принимается без проблем. Такая маркировка гарантирует надежность золотой пробы. Но существуют и другие банки и дилеры, чьи методы определения золотого содержания, — его благожелательная улыбка засияла еще ярче, — возможно, скажем так, не совсем точны.
— Вы хотите напомнить об известном мошенничестве с золотом, когда свинцовый брусок покрывался золотой пленкой? — спросил тревожно майор Смит.
— Ну что вы, нет, майор, — ободряюще возразили оба брата, — об этом не идет и речи. Но, — не исчезали с их лиц улыбки, — если вы не можете припомнить происхождение этих слитков, вы, видимо, не будете протестовать, если мы проведем небольшое исследование. Существует ряд методов определения золотого содержания слитков, и мы с братом знакомы с ними. Если бы вы оставили золото у нас и вернулись после ланча?..
Альтернативы не было. Теперь майору Смиту приходилось безоговорочно довериться братьям. Они могли обосновать любую цифру, и ему просто пришлось бы согласиться с ней. Он зашел в бар и пропустил один-два бокала, попробовал съесть бутерброд, но еда не лезла в горло. Когда Смит вернулся в прохладу офиса братьев Фу, все было по-прежнему
— и улыбки на лицах братьев, и два золотых слитка на том же месте, и его кейс, однако теперь перед старшим братом лежала золотая ручка «Паркер» и лист бумаги.
— Мы провели исследование ваших замечательных слитков, майор…
«Замечательных! Слава богу! » — пронеслось в мыслях майора Смита.
— …и я уверен, вам будет интересно узнать их возможное происхождение.
— Да, разумеется, — с энтузиазмом в голосе произнес Смит.
— Это немецкие слитки, майор. Возможно, из Рейхсбанка времен войны. Такой вывод мы сделали из того факта, что в золоте содержится десять процентов свинца. При гитлеровском режиме у Рейхсбанка существовал такой дурацкий обычай ухудшать примесями свое золото. Этот факт быстро стал достоянием дилеров и цена на немецкие золотые слитки, например в Швейцарии, где оседали многие из них, была соответственно понижена. Так что результатом немецкой глупости явилось то, что национальный банк Германии потерял репутацию честного партнера, которую он зарабатывал на протяжении веков. — Улыбка на восточном лице оставалась неизменной. — Очень плохой бизнес, майор. Очень глупый.
Майор Смит восхитился всезнанием этих двух дельцов, живущих в стороне от мировых коммерческих каналов, но вместе с тем внутренне насторожился: «Ну и что дальше? »
— Все это очень интересно, господин Фу, но для меня эти новости неприятные. Что, эти слитки не лучшего качества или как вы там именуете такой случай в мире рынка золота?
Старший Фу сделал правой рукой небольшой останавливающий жест:
— Это не важно, майор. Вернее, это не так важно. Мы продадим ваше золото по его реальной цене, скажем, по цене восемьдесят девятой пробы. Покупатель может его переплавить, а может оставить и прежнюю пробу. Это уже нас не касается. Наше дело — продать настоящий товар.
— Но по более низкой цене?
— Верно. Однако, полагаю, у меня имеется и приятная новость для вас. Как вы оцениваете стоимость этих двух слитков?
— По моей прикидке, около пятидесяти тысяч фунтов.
Старший брат фыркнул:
— Я считаю, если мы будем продавать мудро и постепенно, вы получите сто тысяч фунтов, майор, за вычетом наших комиссионных, которые включают в себя стоимость перевозки и прочие непредвиденные расходы.
— И сколько они составят?
— Мы рассчитываем на десять процентов, если это вас устроит.
Майор Смит всегда считал, что дилеры на золотой бирже получают лишь какую-то долю от одного процента. Ладно, какого черта? Он уже успел сделать целых сорок тысяч со времени ланча. Он сказал, что согласен, встал и протянул через стол руку.
С тех пор ежеквартально он заходил в офис братьев Фу с пустым кейсом, перед ним на широком столе лежали пачки новых ямайских фунтов и два золотых слитка, уменьшавшиеся дюйм за дюймом, а также документ, в котором отражались проданное количество золота и полученная за него цена в Макао. Все происходило очень просто, по-дружески, в деловой атмосфере, и майор Смит не задумывался над тем, берут ли с него в какой-либо форме сверх оговоренных десяти процентов. В любом случае, он не особенно заботился об этом. Для него вполне хватало четырех тысяч в год и единственной заботой было опасение, что налоговые инспекторы могут задаться вопросом, на какие средства он живет. Когда он упомянул братьям о такой возможности, ему посоветовали не волноваться, а при следующих визитах на столе вместо обычной тысячи лежало всего лишь девятьсот фунтов. Вопросов по этому поводу ни он, ни ему не задавали. Вычитаемая сумма проводилась по документам в нужном месте.
И так целых пятнадцать счастливых лет, солнечных, насыщенных праздным времяпрепровождением.
Смиты располнели, с майором Смитом случился первый из двух приступов и он получил предписание врача сократить потребление алкоголя и сигарет, проще относиться к жизни и избегать жиров и жареной пищи. Мэри Смит пыталась быть с ним твердей, но он стал скрывать от нее свои выпивки, изворачиваться, лгать, и она смирилась, прекратив попытки осуществлять контроль за его излишествами. Однако она уже успела стать для него символом няньки и он стал всячески избегать ее. Она бранилась, заявляла, что он больше ее не любит, а когда непрекращающиеся мелкие ссоры по пустякам вывели ее простую натуру из себя, пристрастилась к снотворному. И однажды вечером после его очередного пьяного дебоша демонстративно превысила дозу снотворного — чтобы просто попугать майора, но переборщила — и погибла. Самоубийство удалось замять, но оно отнюдь не прибавило майору Смиту веса в обществе, и он перебрался на северное побережье, которое хотя и находилось всего в 30 милях от столицы, даже для небольшого общества Ямайки представлялось совершенно другим миром. Там он обустроился на вилле «Маленькие волны», перенес второй сердечный приступ, но по-прежнему сводил себя в могилу выпивками. Именно в это время на сцене и появился человек по фамилии Бонд с другим смертным приговором в кармане.
Майор Смит посмотрел на часы — было всего несколько минут после полудня. Он поднялся, еще раз налил бренди с имбирным элем и вышел на лужайку. Джеймс Бонд сидел под миндальным деревом и смотрел на море. Он даже не взглянул, когда Смит уселся на другой алюминиевый садовый стульчик и поставил рядом на траву бокал.
Когда майор Смит закончил свой рассказ, Бонд без всяких эмоций произнес:
— Да, примерно так я все и предполагал.
— Вы желаете, чтобы я все это изложил в письменном виде и подписался?
— Если вы хотите. Но это не для меня — для военного трибунала. Делом займется руководство частей, где вы служили. Юридические аспекты меня не интересуют. Все, о чем вы мне рассказали, я изложу в отчете для моей службы, а она передаст его Королевской морской пехоте. Потом, полагаю, материалы через Скотланд-Ярд попадут к Государственному прокурору.
— Могу я задать один вопрос?
— Разумеется.
— Каким образом все обнаружилось?
— Ледник был небольшим. В этом году весной тело Оберхаузера после таяния снегов обнаружили альпинисты. Сохранились полностью его документы и все, что было при нем. Его опознала семья. Дальше — дело техники. Изъятые из трупа пули сказали об остальном.
— Но вы-то каким образом оказались причастным к этому делу?
— Ответственность за работу Бюро специальных операций была возложена на мою, э… службу. К нам пришли документы, и я просмотрел всю папку. Мои руки в то время были свободны, и я попросил разрешения найти преступника.
— Но почему?
Джеймс Бонд посмотрел майору Смиту прямо в глаза.
— Дело в том, что Оберхаузер был моим другом. Перед войной, когда мне не было еще и двадцати, он учил меня кататься на лыжах. Это был прекрасный человек. Он заменил мне отца, когда я особенно нуждался в этом.
— Да, я понимаю, — майор Смит отвел глаза в сторону. — Я очень сожалею.
Джеймс Бонд поднялся на ноги.
— Ну, что же, пора возвращаться в Кингстон, — он сделал останавливающий жест рукой. — Не беспокойтесь, дорогу к машине я найду один.
Он посмотрел на сидящего перед ним пожилого человека и резко, даже грубовато, чтобы, как показалось Смиту, скрыть некоторое затруднение, произнес:
— Пройдет около недели, прежде чем они пришлют кого-нибудь за вами.
И пошел по лужайке, через дом, и вскоре майор Смит услышал звук стартера и шуршание шин по запущенной дороге от виллы.
Майор Смит продолжал выискивать у рифа свою добычу и пытался понять точный смысл последних слов Бонда. Его губы под маской скривились в невеселой улыбке. Конечно же, все просто. Старый, опробованный прием, когда провинившегося офицера оставляют наедине с револьвером. Если бы Бонд захотел, он позвонил бы в Дом правительства и попросил направить сюда офицера из местного полка для произведения ареста майора Смита. Что ж, он поступил порядочно. А может быть, нет? При самоубийстве все будет выглядеть пристойнее, да вдобавок еще отпадет необходимость большой бумажной волокиты и будут сэкономлены деньги налогоплательщиков. Должен ли он пойти Бонду навстречу и поступить, так сказать, прилично? Соединиться навеки с Мэри, куда бы не направлялись самоубийцы — в рай или в ад? Или же пройти весь этот круг — возмущение, скучные формальности, крупные заголовки в газетах, монотонность существования при отбывании пожизненного заключения, которое неизбежно когда-нибудь закончится. Вместе с третьим приступом. Но есть и третий путь — защищаться. Сослаться на военное время, борьбу с пытавшимся бежать пленным Оберхаузером, знавшим о тайнике с золотом, естественное побуждение скрыться с золотом Смита — бедного офицера из коммандос, внезапно обнаружившего богатство.
Стоит ли ему отдавать себя в руки правосудия? Непроизвольно майор Смит представил, что вот он находится на скамье подсудимых, офицер с великолепной выправкой, подтянутый, в прекрасно сшитой парадной форме синего цвета с красными петлицами, со всеми наградами на груди — такова традиционная форма одежды в военном трибунале. Нужно будет попросить Луну, чтобы проверила, не завелась ли моль в ящике с одеждой, находившемся в нежилой комнате. А может, там появилась и сырость? Если погода будет хорошей, проветрить все на солнце, почистить щеткой. С помощью корсета он сможет еще втиснуть свою сорокадюймовую талию в тридцатичетырехдюймовые брюки, сшитые двадцать, а то и тридцать лет назад знаменитой фирмой «Гивз». В зале суда, который состоится, вероятно, в Чатеме, будет находиться защищающий его адвокат, столь же стойкий и непоколебимый, как и полковник. Кроме того, есть еще и возможность подать апелляцию в вышестоящий суд. Дело может стать знаменитым. Почему бы и нет?.. Он мог бы продать газетам право на публикацию его воспоминаний, написать книгу…
Майор Смит почувствовал, как в нем поднимается возбуждение. «Осторожно, старина! Осторожно! » Он поставил ноги на грунт и передохнул среди танцующих волн северо— восточного пассата, который нес приятную прохладу на северное побережье до наступления самых жарких месяцев — августа, сентября и октября. Скоро он выпьет пару порций джина, затем небольшой ланч и сиеста, а затем можно все продумать более тщательно. Не забыть еще, что он приглашен на коктейль к Арукделям и на ужин в клубе «Парк Шоу Бич». После игры в бридж — домой и принять снотворное. Ободренный рутинной перспективой дня, Смит отогнал далеко на задворки памяти черную тень Бонда. «Эй, скорпена, где ты? Осьминожка ожидает свой обед! » Майор Смит опустил голову в воду и медленно поплыл между кораллами к окаймленному белой пеной рифу, продолжая выслеживать отдохнувшими глазами добычу.