Жизнь дается лишь дважды
1. Ножницы режут бумагу
Гейша по имени «Трепещущий Лепесток», стоя на коленях перед Джеймсом Бондом, склонилась к нему и быстро поцеловала в щеку.
— Что за дела? — сурово спросил Бонд. — Мой выигрыш — поцелуй в губы. По меньшей мере, — добавил он. Переводила «Серая Жемчужина», хозяйка заведения: черные лакированные зубы, сногсшибательные манеры, густой грим, словом, самый настоящий персонаж театра «Но». Девушки вокруг хихикали и шептались. «Трепещущий Лепесток», изобразив оскорбленную невинность, закрыла лицо руками. Но вот пальцы раздвинулись, и дерзкий карий глаз подмигнул Бонду. Тело ее стремительно изогнулось. На этот раз настоящий поцелуй в губы, мучительно долгий. Приглашение? Соблазн? Бонд помнил, рядом с ним сидит «постельная» гейша, гейша низшего разряда. Она не слишком сведуща в традиционных искусствах — не сможет рассказать забавную историю, петь, рисовать или сочинять стихи в честь гостя. Но, в отличие от своих утонченных подруг, готова на менее романтические услуги. Главное условие — не распускать язык. И стоить это будет дорого. Но, в любом случае, грубому иностранцу постель понравится больше, чем «танка», в которой он сравнивается с хризантемой на склонах Фудзиямы, и которую он все равно не поймет.
Аплодисменты, встретившие эту вспышку неприкрытого желания, быстро и почтительно смолкли. Коренастый мужчина в черном кимоно, сидевший за низким красным лакированным столиком напротив Бонда, вынул зажатый в золотых зубах мундштук «Данхил» и положил рядом с пепельницей.
— Бондо-сан, — сказал Тигр Танака, шеф японской Секретной Службы, — предлагаю вам сыграть и заранее уверен в своей победе.
Миндалины глаз превратились в узенькие щелки. Большое загорелое лицо сморщилось в знакомой улыбке. И не улыбка это была, а блестящий золотом оскал тигриной маски.
Бонд рассмеялся:
— Ладно, Тигр. Но для начала еще саке! И не из этих дурацких наперстков. Пять порций, а толку, как от одного двойного мартини. Раз уж я решил продемонстрировать превосходство западной мудрости над коварством Востока, надо повторить. Найдется среди всей этой китайской дребедени обыкновенный высокий стакан?
— Бондо-сан, это не китайский фарфор. Боюсь, в выпивке вы разбираетесь получше. Кроме того, не стоит недооценивать саке. У нас есть поговорка: «Человек пьет первый кувшин саке, затем второй кувшин пьет первый, а потом саке пьет человека».
Тигр Танака повернулся к «Серой Жемчужине» и, смеясь, заговорил. «Шуточки по поводу неотесанного европейца и его бездонного желудка», — решил Бонд. Мадам что-то сказала, и «Трепещущий Лепесток», низко поклонившись, выскользнула из комнаты. Тигр повернулся к Бонду.
— Вы произвели впечатление, Бондо-сан. Только борцы «сумо» могут выпить столько саке и устоять на ногах. Вы, несомненно, способны на восемь кувшинов. — Тигр хитро улыбнулся. — Но она считает, что для девушки к концу вечера толку от вас не будет.
— Скажите, что ни одна из девочек ей в подметки не годится. Я уверен, в ее арсенале есть средства, способные воскресить и мертвого.
Лесть достигла цели. «Серая Жемчужина» быстро заговорила. Тигр переводил:
— Бондо-сан, эта женщина не глупа. Она говорит, что уже состоит в законном браке с одним «Бон-сан», и на ее «футоне» нет места для другого. «Бон-сан» — в переводе священник, А «футон», как вы знаете, постель. Она скаламбурила на вашем имени.
Вечеринка с гейшами тянулась уже два часа, и челюсти Бонда ныли от бесконечных улыбок и вежливых ответов. Дурацкие звуки трехструнного самисена отнюдь не услаждали его слух, девушки надоели, и Бонду утаено хотелось отвесить прощальный поклон. Тигр Танака с садистским удовольствием наблюдал за его мучениями. Дикко Хендерсон предупреждал Бонда, что иностранцу эти вечеринки напоминают попытку развлечь толпу незнакомых друг с другом ребятишек в детском саду со строгой воспитательницей — мадам. Но еще Дикко сказал, что Тигр Танака оказывает ему высокую честь, а вечеринка обойдется Тигру в маленькое состояние, из секретных ли фондов или его собственного кармана, и Бонду лучше не выпендриваться, приглашение к гейшам — настоящий прорыв в операции, но может обернуться и катастрофой, здесь уж все зависит от Бонда.
Бонд улыбнулся и хлопнул в ладони, изображая восторг. Он сказал Тигру:
— Скажите старой суке, что она умная старая сука, — принял чертов наперсток подогретого саке из рук «Трепещущего Лепестка» и осушил его двумя глотками. Потребовал, чтобы принесли еще, положил кулак на красный лакированный стол и с насмешливой воинственностью сказал: — Отлично, Тигр! Начнем!
Это была старая, как мир, игра — Ножницы режут Бумагу, Бумага скрывает Камень, Камень тупит Ножницы; детишки в нее играют повсюду. Кулак — это Камень, два; вытянутых пальца — Ножницы, а раскрытая ладонь — Бумага. Два игрока одновременно сжимают кулаки, и на счет «три» выбрасывается избранный предмет. Угадай предмет противника и выбрось свой — твоя победа. И блефуй изо всех сил.
Тигр Танака поднял кулак. Два человека внимательно смотрели в глаза друг друга. Мертвая тишина повисла в маленькой комнате с бумажными стенами. Впервые за весь-вечер было отчетливо слышно мягкое журчание крошечного ручейка в саду. И, может быть, из-за этой тишины, или же из-за серьезного и решительного выражения, внезапно появившегося на жестоком самурайском лице Тигра Танаки, по коже Бонда побежали мурашки.
Это была уже не детская игра. Тигр обещал победишь Бонда. Поражение обойдется дорого. На сколько? Оборвет дружбу, связавшую их за последние недели? Тигр — один из самых влиятельных людей в Японии. Проиграть паршивому иностранцу, да еще в компании двух женщин! Девки могут проболтаться. На Западе это ерунда, так, карточный проигрыш в клубе. Но на Востоке! Вообще-то, Дикко Хендерсон внушил Бонду, что условности Востока, как бы старомодно или по-дурацки банально они не выглядели, надо уважать, но в деталях Бонд путался.
Что же делать, выиграть или постараться проиграть? Но и проигрыш следовало продумать. Проиграть специально было так же трудно, как и выиграть. Даже этот идиотский маленький гамбит значил многое для успеха полученного Бондом необычного задания.
Шестым чувством Тигр Танака угадал решение проблемы. Он хрипло рассмеялся, и в смехе его не было ни юмора, ни радости.
— Бондо-сан, сейчас, когда я хозяин, а вы почетный гость, с моей стороны было бы естественно дать вам выиграть. Было бы… И поэтому я заранее приношу извинения за свой выигрыш.
Бонд весело улыбнулся:
— Дорогой мой Тигр, стоит ли играть, не собираясь выигрывать. Не оскорбляйте меня намеренным проигрышем. Но вы меня провоцируете. Тактика борцов «сумо» перед боем. Пожалуйста, объявите нашей уважаемой аудитории, что я полон решимости утереть вам нос и тем продемонстрировать не только превосходство Великобритании, и, особенно, Шотландии над Японией, но и превосходство нашей королевы над вашим императором.
Подогретый саке, Бонд разошелся. Такие разные обычаи их стран были темой бесконечных шуток, и Тигр, получивший перед войной в «Тринити» бакалавра с отличием, страшно гордился «демокорацу» своих взглядов и либеральной широтой восприятия Запада. Но Бонд, заметивший внезапный блеск в темных глазах, вспомнил предупреждение Дикко: "Слушай, ты, безмозглый островитянин. Ты все делаешь правильно. Но не испытывай судьбу. Т.Т. — малый цивилизованный — по-японски, конечно. Смотри, не залети. Черный пояс в дзюдо у него был задолго до учебы в вашем паршивом Оксфорде. И шпионажем он занимался еще перед войной, помощником военно-морского атташе в Лондоне. А вы, из-за оксфордской степени, идиоты, считали его примерным мальчуганом. И не забывай послужной список Тигра. Не забывай, что войну он закончил адъютантом адмирала Ониси и проходил подготовку камикадзе, когда янки нашумели над Хиросимой и Нагасаки, и «Восходящее Солнце» сделало сальто назад в океан. А если ты все это вдруг забудешь, спроси себя, почему из девяноста миллионов японцев именно Т.Т. стал шефом «Коан-Чоса-Куоку» — Секретной Службы. О'кей, Джеймс? Усек?
Здесь, в Японии, Бонд усердно отрабатывал позу лотоса. Тоже по совету Дикко. «Проникнешься ты духом этой нации или нет, — сказал тот, — тебе придется провести массу времени, уминая землю собственной задницей. Эта индийская поза со скрещенными ногами — единственный способ не растянуть связки. Потребуется тренировка, но жить будешь и сохранишь лицо».
Кое-каких успехов Бонд уже достиг, и все же сейчас, отсидев два часа, чувствовал, что, не изменив позы, останется кривоногим на всю жизнь. Сказал Тигру:
— Играя с таким мастером, как вы, нужно сменить позицию и сконцентрироваться.
С трудом поднялся, потянулся и вновь уселся — на этот раз вытянув одну ногу под низким столиком и уперев левый локоть в согнутое колено другой.
Какое блаженство. Он поднял свою чашу, и «Трепещущий Лепесток» послушно наполнила ее из большой плоской бутылки. Бонд проглотил саке, протянул чашу девушке, и внезапно треснул правым кулаком по лакированному столику так, что задребезжали маленькие вазочки с засахаренными фруктами и зазвенел фарфор. Он воинственно взглянул на Тигра Танаку.
— Начнем!
Тигр поклонился. Бонд ответил поклоном. Девушка замерла в ожидании. Глаза Тигра впились в Бонда, пытаясь угадать ход. Бонд решил не загадывать заранее, играть по наитию, пусть кулак сам выбрасывает нужную фигуру.
Тигр сказал:
— Три игры по три кона?
— Согласен.
Два кулака медленно легли на стол, побарабанили в унисон и стремительно взлетели. Тигр выбрал Камень.
Открытая ладонь Бонда была Бумагой, оборачивающей Камень. Один — ноль, в пользу Бонда. Тот же ритуал и — момент истины. Тигр вновь выбросил Камень. Вытянутые пальцы Бонда означали Ножницы, затупленные о Камень. Один — один. Тигр помедлил и прижал кулак ко лбу. Задумался, закрыв глаза, и сказал:
— Так. Я поймал вас, Бондо-сан. Теперь вам не уйти.
— Валяйте, — сказал Бонд, пытаясь избавиться от мысли, что Тигр вновь выбросит Камень, или же наоборот, Тигр решит, что Бонд будет играть Бумагу и выберет Ножницы.
Варианты мелькали, как фрукты на табло однорукого бандита.
Два кулака подняты — раз, два, вперед!
Тигр держался за свой Камень. Бонд завернул его в Бумагу.
Первая игра за Бондом.
Вторая партия была длиннее. Они часто выбрасывали одинаковые фигуры, приходилось переигрывать. Казалось, они пытались понять психологию друг друга. Но только казалось. Бонда психология не интересовала. Он полагался на интуицию. Нужна всего лишь удача.
Тигр выиграл. Один — один.
Последняя игра! Они посмотрели друг на друга. Бонд мягко, чуть насмешливо улыбнулся. Ярость блеснула в глубине темных глаз Тигра. И Бонд заметил это: «Умнее будет проиграть. Или?»
Он выиграл двумя стремительными ходами, затупив Ножницы Тигра своим Камнем, завернув Камень Тигра в свою Бумагу.
Тигр низко поклонился. Бонд поклонился еще ниже. Он искал нужные слова.
— Эта игра должна быть включена в вашу Олимпиаду. Меня, несомненно, пошлют защищать цвет нации.
Тигр Танака вежливо улыбнутся:
— У вас прекрасная интуиция. В чем же секрет вашего метода?
Метода у Бонда не было. Но он тут же изобрел нечто, подходящее для Танаки.
— Вы человек из гранита и стали, Тигр. Я решил, что уж Бумагу-то вы не выберете. И играл соответственно.
Фокус прошел. Тигр поклонился. Бонд поклонился и, подняв тост за Тигра, хватил еще саке. Гейша зааплодировала, а мадам поручила «Трепещущему лепестку» подарить Бонду еще один поцелуй, что та незамедлительно и сделала.
Что за кожа у японок! Как легки их прикосновения! Джеймс размечтался о предстоящей ночи, но тут Тигр сказал:
— Бондо-сан, мне нужно кое-что обсудить с вами. Окажите мне честь и будьте гостем у меня дома.
Игривые мысли тут же исчезли из готовы Бонда. Как говорил Дикко, побывать у японца дома — невиданная честь. Похоже, он правильно поступив, победив в этой детской игре. Открывались перспективы. Бонд поклонился.
— С величайшим удовольствием, Тигр.
Часом позже они сидели в нормальных креслах, поднос с выпивкой стоял рядом. Огни Иокогамы светились на горизонте, и слабый запах гавани и моря чувствовался через широко открытую перегородку, смотрящую в сад. Как и все японские дома, дом Тигра был построен так, чтобы обитатель его был как можно ближе к природе. Три другие перегородки квадратной комнаты тоже были приподняты, открывая спальню, маленький кабинет и коридор.
Тигр поднял перегородки, как только они вошли в комнату.
— На Западе, обсуждая секреты, закрывают все окна и двери. В Японии мы все открываем, чтобы никто не подслушал за тонкой стеной. А я хочу поговорить с вами о вещах совершенно секретных. Саке не остыло? Курите, это ведь ваши любимые? Теперь слушайте, и все услышанное должно остаться между нами.
Тигр Танака улыбнулся своей золотой улыбкой и невесело рассмеялся:
— Если проболтаетесь, мне придется вас ликвидировать.
— Что за дела? — сурово спросил Бонд. — Мой выигрыш — поцелуй в губы. По меньшей мере, — добавил он. Переводила «Серая Жемчужина», хозяйка заведения: черные лакированные зубы, сногсшибательные манеры, густой грим, словом, самый настоящий персонаж театра «Но». Девушки вокруг хихикали и шептались. «Трепещущий Лепесток», изобразив оскорбленную невинность, закрыла лицо руками. Но вот пальцы раздвинулись, и дерзкий карий глаз подмигнул Бонду. Тело ее стремительно изогнулось. На этот раз настоящий поцелуй в губы, мучительно долгий. Приглашение? Соблазн? Бонд помнил, рядом с ним сидит «постельная» гейша, гейша низшего разряда. Она не слишком сведуща в традиционных искусствах — не сможет рассказать забавную историю, петь, рисовать или сочинять стихи в честь гостя. Но, в отличие от своих утонченных подруг, готова на менее романтические услуги. Главное условие — не распускать язык. И стоить это будет дорого. Но, в любом случае, грубому иностранцу постель понравится больше, чем «танка», в которой он сравнивается с хризантемой на склонах Фудзиямы, и которую он все равно не поймет.
Аплодисменты, встретившие эту вспышку неприкрытого желания, быстро и почтительно смолкли. Коренастый мужчина в черном кимоно, сидевший за низким красным лакированным столиком напротив Бонда, вынул зажатый в золотых зубах мундштук «Данхил» и положил рядом с пепельницей.
— Бондо-сан, — сказал Тигр Танака, шеф японской Секретной Службы, — предлагаю вам сыграть и заранее уверен в своей победе.
Миндалины глаз превратились в узенькие щелки. Большое загорелое лицо сморщилось в знакомой улыбке. И не улыбка это была, а блестящий золотом оскал тигриной маски.
Бонд рассмеялся:
— Ладно, Тигр. Но для начала еще саке! И не из этих дурацких наперстков. Пять порций, а толку, как от одного двойного мартини. Раз уж я решил продемонстрировать превосходство западной мудрости над коварством Востока, надо повторить. Найдется среди всей этой китайской дребедени обыкновенный высокий стакан?
— Бондо-сан, это не китайский фарфор. Боюсь, в выпивке вы разбираетесь получше. Кроме того, не стоит недооценивать саке. У нас есть поговорка: «Человек пьет первый кувшин саке, затем второй кувшин пьет первый, а потом саке пьет человека».
Тигр Танака повернулся к «Серой Жемчужине» и, смеясь, заговорил. «Шуточки по поводу неотесанного европейца и его бездонного желудка», — решил Бонд. Мадам что-то сказала, и «Трепещущий Лепесток», низко поклонившись, выскользнула из комнаты. Тигр повернулся к Бонду.
— Вы произвели впечатление, Бондо-сан. Только борцы «сумо» могут выпить столько саке и устоять на ногах. Вы, несомненно, способны на восемь кувшинов. — Тигр хитро улыбнулся. — Но она считает, что для девушки к концу вечера толку от вас не будет.
— Скажите, что ни одна из девочек ей в подметки не годится. Я уверен, в ее арсенале есть средства, способные воскресить и мертвого.
Лесть достигла цели. «Серая Жемчужина» быстро заговорила. Тигр переводил:
— Бондо-сан, эта женщина не глупа. Она говорит, что уже состоит в законном браке с одним «Бон-сан», и на ее «футоне» нет места для другого. «Бон-сан» — в переводе священник, А «футон», как вы знаете, постель. Она скаламбурила на вашем имени.
Вечеринка с гейшами тянулась уже два часа, и челюсти Бонда ныли от бесконечных улыбок и вежливых ответов. Дурацкие звуки трехструнного самисена отнюдь не услаждали его слух, девушки надоели, и Бонду утаено хотелось отвесить прощальный поклон. Тигр Танака с садистским удовольствием наблюдал за его мучениями. Дикко Хендерсон предупреждал Бонда, что иностранцу эти вечеринки напоминают попытку развлечь толпу незнакомых друг с другом ребятишек в детском саду со строгой воспитательницей — мадам. Но еще Дикко сказал, что Тигр Танака оказывает ему высокую честь, а вечеринка обойдется Тигру в маленькое состояние, из секретных ли фондов или его собственного кармана, и Бонду лучше не выпендриваться, приглашение к гейшам — настоящий прорыв в операции, но может обернуться и катастрофой, здесь уж все зависит от Бонда.
Бонд улыбнулся и хлопнул в ладони, изображая восторг. Он сказал Тигру:
— Скажите старой суке, что она умная старая сука, — принял чертов наперсток подогретого саке из рук «Трепещущего Лепестка» и осушил его двумя глотками. Потребовал, чтобы принесли еще, положил кулак на красный лакированный стол и с насмешливой воинственностью сказал: — Отлично, Тигр! Начнем!
Это была старая, как мир, игра — Ножницы режут Бумагу, Бумага скрывает Камень, Камень тупит Ножницы; детишки в нее играют повсюду. Кулак — это Камень, два; вытянутых пальца — Ножницы, а раскрытая ладонь — Бумага. Два игрока одновременно сжимают кулаки, и на счет «три» выбрасывается избранный предмет. Угадай предмет противника и выбрось свой — твоя победа. И блефуй изо всех сил.
Тигр Танака поднял кулак. Два человека внимательно смотрели в глаза друг друга. Мертвая тишина повисла в маленькой комнате с бумажными стенами. Впервые за весь-вечер было отчетливо слышно мягкое журчание крошечного ручейка в саду. И, может быть, из-за этой тишины, или же из-за серьезного и решительного выражения, внезапно появившегося на жестоком самурайском лице Тигра Танаки, по коже Бонда побежали мурашки.
Это была уже не детская игра. Тигр обещал победишь Бонда. Поражение обойдется дорого. На сколько? Оборвет дружбу, связавшую их за последние недели? Тигр — один из самых влиятельных людей в Японии. Проиграть паршивому иностранцу, да еще в компании двух женщин! Девки могут проболтаться. На Западе это ерунда, так, карточный проигрыш в клубе. Но на Востоке! Вообще-то, Дикко Хендерсон внушил Бонду, что условности Востока, как бы старомодно или по-дурацки банально они не выглядели, надо уважать, но в деталях Бонд путался.
Что же делать, выиграть или постараться проиграть? Но и проигрыш следовало продумать. Проиграть специально было так же трудно, как и выиграть. Даже этот идиотский маленький гамбит значил многое для успеха полученного Бондом необычного задания.
Шестым чувством Тигр Танака угадал решение проблемы. Он хрипло рассмеялся, и в смехе его не было ни юмора, ни радости.
— Бондо-сан, сейчас, когда я хозяин, а вы почетный гость, с моей стороны было бы естественно дать вам выиграть. Было бы… И поэтому я заранее приношу извинения за свой выигрыш.
Бонд весело улыбнулся:
— Дорогой мой Тигр, стоит ли играть, не собираясь выигрывать. Не оскорбляйте меня намеренным проигрышем. Но вы меня провоцируете. Тактика борцов «сумо» перед боем. Пожалуйста, объявите нашей уважаемой аудитории, что я полон решимости утереть вам нос и тем продемонстрировать не только превосходство Великобритании, и, особенно, Шотландии над Японией, но и превосходство нашей королевы над вашим императором.
Подогретый саке, Бонд разошелся. Такие разные обычаи их стран были темой бесконечных шуток, и Тигр, получивший перед войной в «Тринити» бакалавра с отличием, страшно гордился «демокорацу» своих взглядов и либеральной широтой восприятия Запада. Но Бонд, заметивший внезапный блеск в темных глазах, вспомнил предупреждение Дикко: "Слушай, ты, безмозглый островитянин. Ты все делаешь правильно. Но не испытывай судьбу. Т.Т. — малый цивилизованный — по-японски, конечно. Смотри, не залети. Черный пояс в дзюдо у него был задолго до учебы в вашем паршивом Оксфорде. И шпионажем он занимался еще перед войной, помощником военно-морского атташе в Лондоне. А вы, из-за оксфордской степени, идиоты, считали его примерным мальчуганом. И не забывай послужной список Тигра. Не забывай, что войну он закончил адъютантом адмирала Ониси и проходил подготовку камикадзе, когда янки нашумели над Хиросимой и Нагасаки, и «Восходящее Солнце» сделало сальто назад в океан. А если ты все это вдруг забудешь, спроси себя, почему из девяноста миллионов японцев именно Т.Т. стал шефом «Коан-Чоса-Куоку» — Секретной Службы. О'кей, Джеймс? Усек?
Здесь, в Японии, Бонд усердно отрабатывал позу лотоса. Тоже по совету Дикко. «Проникнешься ты духом этой нации или нет, — сказал тот, — тебе придется провести массу времени, уминая землю собственной задницей. Эта индийская поза со скрещенными ногами — единственный способ не растянуть связки. Потребуется тренировка, но жить будешь и сохранишь лицо».
Кое-каких успехов Бонд уже достиг, и все же сейчас, отсидев два часа, чувствовал, что, не изменив позы, останется кривоногим на всю жизнь. Сказал Тигру:
— Играя с таким мастером, как вы, нужно сменить позицию и сконцентрироваться.
С трудом поднялся, потянулся и вновь уселся — на этот раз вытянув одну ногу под низким столиком и уперев левый локоть в согнутое колено другой.
Какое блаженство. Он поднял свою чашу, и «Трепещущий Лепесток» послушно наполнила ее из большой плоской бутылки. Бонд проглотил саке, протянул чашу девушке, и внезапно треснул правым кулаком по лакированному столику так, что задребезжали маленькие вазочки с засахаренными фруктами и зазвенел фарфор. Он воинственно взглянул на Тигра Танаку.
— Начнем!
Тигр поклонился. Бонд ответил поклоном. Девушка замерла в ожидании. Глаза Тигра впились в Бонда, пытаясь угадать ход. Бонд решил не загадывать заранее, играть по наитию, пусть кулак сам выбрасывает нужную фигуру.
Тигр сказал:
— Три игры по три кона?
— Согласен.
Два кулака медленно легли на стол, побарабанили в унисон и стремительно взлетели. Тигр выбрал Камень.
Открытая ладонь Бонда была Бумагой, оборачивающей Камень. Один — ноль, в пользу Бонда. Тот же ритуал и — момент истины. Тигр вновь выбросил Камень. Вытянутые пальцы Бонда означали Ножницы, затупленные о Камень. Один — один. Тигр помедлил и прижал кулак ко лбу. Задумался, закрыв глаза, и сказал:
— Так. Я поймал вас, Бондо-сан. Теперь вам не уйти.
— Валяйте, — сказал Бонд, пытаясь избавиться от мысли, что Тигр вновь выбросит Камень, или же наоборот, Тигр решит, что Бонд будет играть Бумагу и выберет Ножницы.
Варианты мелькали, как фрукты на табло однорукого бандита.
Два кулака подняты — раз, два, вперед!
Тигр держался за свой Камень. Бонд завернул его в Бумагу.
Первая игра за Бондом.
Вторая партия была длиннее. Они часто выбрасывали одинаковые фигуры, приходилось переигрывать. Казалось, они пытались понять психологию друг друга. Но только казалось. Бонда психология не интересовала. Он полагался на интуицию. Нужна всего лишь удача.
Тигр выиграл. Один — один.
Последняя игра! Они посмотрели друг на друга. Бонд мягко, чуть насмешливо улыбнулся. Ярость блеснула в глубине темных глаз Тигра. И Бонд заметил это: «Умнее будет проиграть. Или?»
Он выиграл двумя стремительными ходами, затупив Ножницы Тигра своим Камнем, завернув Камень Тигра в свою Бумагу.
Тигр низко поклонился. Бонд поклонился еще ниже. Он искал нужные слова.
— Эта игра должна быть включена в вашу Олимпиаду. Меня, несомненно, пошлют защищать цвет нации.
Тигр Танака вежливо улыбнутся:
— У вас прекрасная интуиция. В чем же секрет вашего метода?
Метода у Бонда не было. Но он тут же изобрел нечто, подходящее для Танаки.
— Вы человек из гранита и стали, Тигр. Я решил, что уж Бумагу-то вы не выберете. И играл соответственно.
Фокус прошел. Тигр поклонился. Бонд поклонился и, подняв тост за Тигра, хватил еще саке. Гейша зааплодировала, а мадам поручила «Трепещущему лепестку» подарить Бонду еще один поцелуй, что та незамедлительно и сделала.
Что за кожа у японок! Как легки их прикосновения! Джеймс размечтался о предстоящей ночи, но тут Тигр сказал:
— Бондо-сан, мне нужно кое-что обсудить с вами. Окажите мне честь и будьте гостем у меня дома.
Игривые мысли тут же исчезли из готовы Бонда. Как говорил Дикко, побывать у японца дома — невиданная честь. Похоже, он правильно поступив, победив в этой детской игре. Открывались перспективы. Бонд поклонился.
— С величайшим удовольствием, Тигр.
Часом позже они сидели в нормальных креслах, поднос с выпивкой стоял рядом. Огни Иокогамы светились на горизонте, и слабый запах гавани и моря чувствовался через широко открытую перегородку, смотрящую в сад. Как и все японские дома, дом Тигра был построен так, чтобы обитатель его был как можно ближе к природе. Три другие перегородки квадратной комнаты тоже были приподняты, открывая спальню, маленький кабинет и коридор.
Тигр поднял перегородки, как только они вошли в комнату.
— На Западе, обсуждая секреты, закрывают все окна и двери. В Японии мы все открываем, чтобы никто не подслушал за тонкой стеной. А я хочу поговорить с вами о вещах совершенно секретных. Саке не остыло? Курите, это ведь ваши любимые? Теперь слушайте, и все услышанное должно остаться между нами.
Тигр Танака улыбнулся своей золотой улыбкой и невесело рассмеялся:
— Если проболтаетесь, мне придется вас ликвидировать.
2. Прикрытие для Бонда?
А ровно месяц назад, как и всегда в это время, закрывался «Блейдз». И со следующего дня, первого сентября, членам его, непростительно застрявшим в Лондоне, придется весь месяц таскаться в «Вайтс» или «Будлз». «Вайтс» был чересчур «прикинутым» и шумным, «Будлз» забит престарелыми сельскими сквайрами, болтающими только об открытии сезона охоты на куропаток.
Это был жуткий месяц. И он наступил. Считалось, что обслуге в «Блейдз» требуется отдых. Кроме того, нужно было что-то покрасить, и крыша прогнила.
М., сидевшему у эркера, выходящего на площадь Сент-Джеймс, на все это было наплевать. Ему предстояла двухнедельная ловля форели на реке Тест, а две оставшиеся недели он обойдется кофе и бутербродами на работе. В «Блейдз» он ходил редко, в основном с важными гостями. Он не был «клубменом», а будь на то его воля, выбрал бы «Сениор», лучший армейский клуб в мире. Но там было слишком много знакомых и слишком много «деловых» разговоров. И слишком много бывших сослуживцев, которые обязательно подойдут и спросят, чем же это он занимается после отставки. А врать, что есть такая фирма «Юниверсэл Экспорт», надоело, да и не стоило рисковать.
Портфилд занимался сигарами: придвинул ящичек и предложил его гостю. Сэр Джеймс Молони насмешливо поднял брови:
— Смотрю, «гаваны» у вас не переводятся.
Его рука замерла над ящиком. Он выбрал «Ромео и Джульетту», осторожно вытащил ее и понюхал. Повернулся к М.:
— А что «Юниверсэл Экспорт» посылает Кастро взамен? Ракеты «Блу Стрик»?
М. шуточка вовсе не позабавила, заметил Портфилд. Он служил под командой М. еще главстаршиной на флоте. Он ответил быстро, но с достоинством:
— Вы знаете, сэр Джеймс, лучшие сорта с Ямайки сейчас почти не уступают «гаванам». По крайней мере, верхний лист делается именно так, как надо.
Портфилд закрыл стеклянную крышку ящика и отошел.
Сэр Джеймс Молони взял со стола специальный пробойничек, тщательно проколол кончик своей сигары, прогрел его зажигалкой «Свон Веста» и потихоньку запыхтел, раскуривая. Отпил глоток коньяка, потом кофе и поудобнее устроился в кресле. С добродушной иронией взглянул на хозяйки кабинета:
— Отлично, друг мой. Рассказывайте. В чем дело?
Мысли М. витали где-то далеко. Казалось, он целиком был занят своей трубкой.
— Какое дело? — спросил он рассеянно.
Сэр Джеймс Молони был крупнейшим неврологом Англии. Годом раньше он получил Нобелевскую премию за свои знаменитые «Некоторые побочные психосоматические явления органической неполноценности». Заодно он консультировал Секретную Службу. И хотя приглашали его нечасто и только в особых случаях, проблемы эти весьма его занимали, были интересны как специалисту и важны для безопасности страны. Теперь, после войны, бывал он здесь совсем редко.
М. отвернулся от гостя и принялся разглядывать автомобили на площади.
— Друг мой, — сказал сэр Джеймс, — как и у всех, у вас есть стереотипы поведения. Один из них: приглашаете меня на ланч в «Блейдз», закармливаете, как страсбургского гуся, посвящаете в очередную гнусную тайну и просите помочь разобраться в ней. В последний раз, припоминаю, хотели, чтобы я извлек информацию из некоего дипломата, загнав его в глубокий гипноз. Вы сказали, что это последний шанс. Помочь я вам не смог, а через пару недель узнал из газет, что этот человек погиб после неудачного опыта с силами земного тяготения на уровне одиннадцатого этажа. Коронер вынес вердикт, где можно было выбрать между «упал или был выброшен». Чем я буду расплачиваться за ужин на сей раз? — Уже добродушнее сэр Джеймс добавил: — Давайте, М.! Облегчите душу!
М. холодно посмотрел ему в глаза.
— Это 007. Он меня все больше и больше беспокоит.
— Я его дважды обследовал. Что-нибудь новое?
— Нет. Все по-прежнему — медленно разваливается на части. Опаздывает на службу. Плохо работает. Делает ошибки. Слишком много пьет и просаживает кучу денег в игорном клубе. Скоро на него просто невозможно будет положиться. Черт знает что, с его-то послужным списком.
Сэр Джеймс покачал головой:
— Ничего странного. Вы или не читали мои отчеты, или читали невнимательно. У парня нервный шок.
Сэр Джеймс наклонился и нацелился сигарой в грудь М.
— Вы жесткий человек, М. Должно быть, из-за такой работы. Но есть проблемы — человеческие, например, которые невозможно решить линьком. Как раз такой случай. Ваш агент, упрямый и мужественный, каким и вы были в его годы. Холостяк и бабник. Внезапно влюбляется, отчасти потому, что его дама в беде и нуждается в помощи. Удивительно, как мягки иногда эти жесткие парни. Он женится, и через несколько часов ее убивают. Как звали убийцу?
— Блофелд. Эрнст Ставро Блофелд.
— Ну вот, парень отделался трещиной в черепе. Но потом ему стало совсем плохо, и ваши медики решили, что у него мозги не в порядке, и отправили его ко мне. А у него ничего нет. Физически здоров — но в шоке: пропал вкус к жизни. Я слышу это от пациентов каждый день. Психоневроз. На вашего парня это свалилось внезапно. Ситуация трагическая: гибель любимой, к тому же он считает себя виновником ее смерти. А раньше всегда был хозяином положения. Попробуйте-ка поставить себя на его место. Вот этот страшный груз и разрушает его личность. Я писал вам, что только работа, сложная и опасная, может вывести его из шока. Он должен понять — у катастрофы предела нет. Пока ты дышишь, принимай жизнь со всеми ее несчастьями. Они — одно из условий человеческого существования. Вы давали ему задания в последние месяцы?
— Дважды. И оба раза — полный провал. Чуть было не погиб сам, наделал ошибок и подставил под удар других. Вот это-то меня и волнует. Раньше у него ошибок не было. А сейчас, похоже, неудачи сами ищут его.
— Еще один невротический симптом. Что вы намерены делать?
— Вышвырнуть его. Как смертельно больного. Я не собираюсь держать в отделе недоумка, каких бы оправданий вы, психологи, для него не выдумали. И плевал я на все его прошлые заслуги. На пенсию. Почетная отставка, и все такое. Найду ему какое-нибудь занятие. Пусть банки охраняет.
М. неуверенно смотрел в голубые детские глаза знаменитого ученого:
— Вы-то меня понимаете, сэр Джеймс? И в штаб-квартире, и у оперативников все забито, и нет такого места, куда я бы мог засунуть 007 и позволить ему ошибаться.
— Вы теряете одного из лучших своих людей.
— Что поделаешь… Я не могу рисковать.
Сэр Джеймс повернулся к окну, задумчиво попыхивая сигарой. Бонд ему нравился. Ему и раньше приходилось консультировать этого парня. Он чувствовал в нем настоящее мужество, душевные силы, позволяющие выстоять там, где обычный человек ломается. Экстремальная ситуация высвободит эти резервы, разбудит жажду жизни. Он помнил, как бесчисленные невропаты навсегда исчезли из его кабинета сразу после начала войны. Нарастающий страх и возрастающие неприятности вытеснили меньшие. Он принял решение. Он повернулся к М.:
— Дайте ему еще один шанс. Уверен, что поможет. Ответственность беру на себя.
— Что вы имеете в виду?
— Я мало что знаю о вашей работе, М. Своих секретов хватает. А вот этому парню нужно поручить что-то совершенно невыполнимое. Не обязательно опасное, убийство там, или похищение русских шифров. Но что-то очень важное и столь же безнадежное. Дело, которое заставит забыть о личных неприятностях, заставит его мобилизоваться. Не жалейте его. Он любит свою страну — используйте его патриотические чувства. Грудь в крестах, или голова в кустах. Для человека его склада это важно. Придумайте дело, требующее немедленного решения. Дайте ему задание! И он придет в себя. По крайней мере, дайте ему шанс. Договорились?
Пронзительный звонок красного телефона, молчавшего так много недель, вышвырнул Мери Гуднайт из ее кресла перед пишущей машинкой, как эжектор отстрелянную гильзу. Ока метнулась в соседнюю комнату, подождала секунду, переводя дыхание, и, с опаской, как гремучую змею, взяла трубку.
— Да, сэр… Нет, сэр. Это его секретарь.
Она посмотрела на часы, ожидая худшего.
— Это так неожиданно, сэр. Он будет через несколько минут. Попросить его позвонить вам, сэр? Да, сэр.
Она положила трубку. Пальцы дрожали.
— Черт побери! Где его носит? Джеймс, ну поторопись, пожалуйста, — сказала она. Печально вернулась в приемную и села за машинку. Невидящими глазами посмотрела на нее и сосредоточила все свои телепатические способности: «Джеймс, Джеймс! М. ищет тебя! Ты ему нужен!».
«Синхрофон!» — внезапно мелькнуло в голове. Только бы он не забыл. Она быстро зашла в его кабинет, рывком открыла правый ящик стола. Нет! Маленький пластиковый приемник, по которому его могли бы вызвать с центрального пульта, был тут. Все старшие офицеры штаб-квартиры должны были брать эту штуковину с собой, покидая здание. Но уже столько времени ему было на все наплевать. Она выхватила приборчик из ящика и швырнула на стол. «Черт бы тебя побрал!» — выкрикнула она и понуро пошла к себе.
Состояние здоровья, погода, чудеса природы — все это лет до сорока не слишком занимает нормального человека. Лишь ближе к среднему возрасту они перестают быть фоном для вещей более интересных. До недавнего времени именно так относился к ним и Джеймс Бонд. Хорошее здоровье, не считая кое-каких случайностей, после которых приходилось заштопывать дыры, и которые он воспринимал, как падение в детстве с дерева, было его естественным состоянием.
Погода? Единственная проблема — взять плащ или опустить верх на «бентли».
В птичках, пчелках и цветочках его интересовало лишь, кусаются ли они, или жалят, и хорошо или плохо пахнут. Но сегодня в последний день августа, ровно восемь месяцев спустя после гибели Трейси, он сидел в Риджентс-парке, и мысли его были заняты именно этими тремя вещами. Первым делом — здоровье. Чувствовал он себя паршиво, и знал, что так же и выглядит. Уже несколько месяцев, тайком, он обходил лучших частных врачей Лондона, обращался к узким специалистам и терапевтам-всезнайкам, каким-то шарлатанам, даже к гипнотизеру. Он объяснял: «Состояние жуткое. Сплю плохо. Практически ничего не ем. Слишком много пью. Работа не ладится. Разваливаюсь на куски. Помогите». И каждый измерял ему кровяное давление, делал анализ мочи, прослушивал сердце и легкие, задавал вопросы, на которые он честно отвечал. После всего ему сообщали, что у него в общем-то все в порядке. Он платил свои пять гиней и со свежей пачкой рецептов отправлялся в ближайшую аптеку — за транквилизаторами, снотворным, тонизирующим.
И вот только что он послал к черту последнюю свою надежду — гипнотизера, посоветовавшего ему для восстановления мужества трахнуть какую-нибудь бабу.
Можно подумать, что он не пытался! И предлагавших ему это на чердаке. И просивших свозить их в Париж. И спрашивавших безразлично: «Теперь получше, милок?»
Гипнотизер был неплохой парень. Наводил тоску рассказами о том, как лихо сводит бородавки, и как за ним охотилась Британская медицинская ассоциация, но, в конце концов. Бонду надоело сидеть в кресле, слушая тихий монотонный голос, и, по приказу, расслабляться, уставившись на голую лампочку под потолком.
Он плюнул на курс стоимостью в пятьдесят гиней и сидел сейчас в тихом садике. Пора было возвращаться в контору — всего десять минут ходу через парк.
Бонд посмотрел на часы. Начало четвертого, опоздал уже на полчаса. Провались все пропадом! Господи, ну и жара. Он вытер лоб ладонью, а ладонь о брюки. Он никогда так не потел. Климат меняется. Атомные бомбы… что бы там умники ни говорили.
Хорошо бы сейчас очутиться где-нибудь на юге Франции. Где можно купаться, когда захочешь. Но в отпуске он уже был. Что за дерьмовый месяц он провел после гибели Трейси. Затем — Ямайка. Тоже не сахар. К черту! Какое там еще море. И здесь хорошо. Прекрасные розы. Запах приятный, и вообще, хорошо сидеть здесь, прислушиваясь к шуму улицы. Шмели гудят. Так и вьются над цветами. Книжка о них есть какого-то бельгийца, Меттерниха, или как его там. У него что-то и о муравьях есть. Вот это жизнь. Никаких проблем. Просто живут и умирают. Делают то, для чего они предназначены, и с копыт. Вот только куда трупы исчезают? А муравьи? Тысячи, миллионы их должны умирать каждый день. Может, их другие лопают? Господи! Надо идти на работу, а то Мери привяжется. Все-таки она молодец. И правильно она его пилит. Но его проблемы ей не понять. Хотя, какие проблемы? Ладно. Ни к чему все это. Бонд поднялся, подошел поближе и взглянул на табличку перед розами, которыми он только что любовался: ярко-красные назывались «Супер Стар», белые «Айсберг». И со всей этой мешаниной из мыслей о собственном здоровье, жаре, и пчелиных трупах Бонд зашагал потихоньку к высокому серому зданию, верхние этажи которого высились над деревьями. Три тридцать. Всего два часа до следующей выпивки!
Это был жуткий месяц. И он наступил. Считалось, что обслуге в «Блейдз» требуется отдых. Кроме того, нужно было что-то покрасить, и крыша прогнила.
М., сидевшему у эркера, выходящего на площадь Сент-Джеймс, на все это было наплевать. Ему предстояла двухнедельная ловля форели на реке Тест, а две оставшиеся недели он обойдется кофе и бутербродами на работе. В «Блейдз» он ходил редко, в основном с важными гостями. Он не был «клубменом», а будь на то его воля, выбрал бы «Сениор», лучший армейский клуб в мире. Но там было слишком много знакомых и слишком много «деловых» разговоров. И слишком много бывших сослуживцев, которые обязательно подойдут и спросят, чем же это он занимается после отставки. А врать, что есть такая фирма «Юниверсэл Экспорт», надоело, да и не стоило рисковать.
Портфилд занимался сигарами: придвинул ящичек и предложил его гостю. Сэр Джеймс Молони насмешливо поднял брови:
— Смотрю, «гаваны» у вас не переводятся.
Его рука замерла над ящиком. Он выбрал «Ромео и Джульетту», осторожно вытащил ее и понюхал. Повернулся к М.:
— А что «Юниверсэл Экспорт» посылает Кастро взамен? Ракеты «Блу Стрик»?
М. шуточка вовсе не позабавила, заметил Портфилд. Он служил под командой М. еще главстаршиной на флоте. Он ответил быстро, но с достоинством:
— Вы знаете, сэр Джеймс, лучшие сорта с Ямайки сейчас почти не уступают «гаванам». По крайней мере, верхний лист делается именно так, как надо.
Портфилд закрыл стеклянную крышку ящика и отошел.
Сэр Джеймс Молони взял со стола специальный пробойничек, тщательно проколол кончик своей сигары, прогрел его зажигалкой «Свон Веста» и потихоньку запыхтел, раскуривая. Отпил глоток коньяка, потом кофе и поудобнее устроился в кресле. С добродушной иронией взглянул на хозяйки кабинета:
— Отлично, друг мой. Рассказывайте. В чем дело?
Мысли М. витали где-то далеко. Казалось, он целиком был занят своей трубкой.
— Какое дело? — спросил он рассеянно.
Сэр Джеймс Молони был крупнейшим неврологом Англии. Годом раньше он получил Нобелевскую премию за свои знаменитые «Некоторые побочные психосоматические явления органической неполноценности». Заодно он консультировал Секретную Службу. И хотя приглашали его нечасто и только в особых случаях, проблемы эти весьма его занимали, были интересны как специалисту и важны для безопасности страны. Теперь, после войны, бывал он здесь совсем редко.
М. отвернулся от гостя и принялся разглядывать автомобили на площади.
— Друг мой, — сказал сэр Джеймс, — как и у всех, у вас есть стереотипы поведения. Один из них: приглашаете меня на ланч в «Блейдз», закармливаете, как страсбургского гуся, посвящаете в очередную гнусную тайну и просите помочь разобраться в ней. В последний раз, припоминаю, хотели, чтобы я извлек информацию из некоего дипломата, загнав его в глубокий гипноз. Вы сказали, что это последний шанс. Помочь я вам не смог, а через пару недель узнал из газет, что этот человек погиб после неудачного опыта с силами земного тяготения на уровне одиннадцатого этажа. Коронер вынес вердикт, где можно было выбрать между «упал или был выброшен». Чем я буду расплачиваться за ужин на сей раз? — Уже добродушнее сэр Джеймс добавил: — Давайте, М.! Облегчите душу!
М. холодно посмотрел ему в глаза.
— Это 007. Он меня все больше и больше беспокоит.
— Я его дважды обследовал. Что-нибудь новое?
— Нет. Все по-прежнему — медленно разваливается на части. Опаздывает на службу. Плохо работает. Делает ошибки. Слишком много пьет и просаживает кучу денег в игорном клубе. Скоро на него просто невозможно будет положиться. Черт знает что, с его-то послужным списком.
Сэр Джеймс покачал головой:
— Ничего странного. Вы или не читали мои отчеты, или читали невнимательно. У парня нервный шок.
Сэр Джеймс наклонился и нацелился сигарой в грудь М.
— Вы жесткий человек, М. Должно быть, из-за такой работы. Но есть проблемы — человеческие, например, которые невозможно решить линьком. Как раз такой случай. Ваш агент, упрямый и мужественный, каким и вы были в его годы. Холостяк и бабник. Внезапно влюбляется, отчасти потому, что его дама в беде и нуждается в помощи. Удивительно, как мягки иногда эти жесткие парни. Он женится, и через несколько часов ее убивают. Как звали убийцу?
— Блофелд. Эрнст Ставро Блофелд.
— Ну вот, парень отделался трещиной в черепе. Но потом ему стало совсем плохо, и ваши медики решили, что у него мозги не в порядке, и отправили его ко мне. А у него ничего нет. Физически здоров — но в шоке: пропал вкус к жизни. Я слышу это от пациентов каждый день. Психоневроз. На вашего парня это свалилось внезапно. Ситуация трагическая: гибель любимой, к тому же он считает себя виновником ее смерти. А раньше всегда был хозяином положения. Попробуйте-ка поставить себя на его место. Вот этот страшный груз и разрушает его личность. Я писал вам, что только работа, сложная и опасная, может вывести его из шока. Он должен понять — у катастрофы предела нет. Пока ты дышишь, принимай жизнь со всеми ее несчастьями. Они — одно из условий человеческого существования. Вы давали ему задания в последние месяцы?
— Дважды. И оба раза — полный провал. Чуть было не погиб сам, наделал ошибок и подставил под удар других. Вот это-то меня и волнует. Раньше у него ошибок не было. А сейчас, похоже, неудачи сами ищут его.
— Еще один невротический симптом. Что вы намерены делать?
— Вышвырнуть его. Как смертельно больного. Я не собираюсь держать в отделе недоумка, каких бы оправданий вы, психологи, для него не выдумали. И плевал я на все его прошлые заслуги. На пенсию. Почетная отставка, и все такое. Найду ему какое-нибудь занятие. Пусть банки охраняет.
М. неуверенно смотрел в голубые детские глаза знаменитого ученого:
— Вы-то меня понимаете, сэр Джеймс? И в штаб-квартире, и у оперативников все забито, и нет такого места, куда я бы мог засунуть 007 и позволить ему ошибаться.
— Вы теряете одного из лучших своих людей.
— Что поделаешь… Я не могу рисковать.
Сэр Джеймс повернулся к окну, задумчиво попыхивая сигарой. Бонд ему нравился. Ему и раньше приходилось консультировать этого парня. Он чувствовал в нем настоящее мужество, душевные силы, позволяющие выстоять там, где обычный человек ломается. Экстремальная ситуация высвободит эти резервы, разбудит жажду жизни. Он помнил, как бесчисленные невропаты навсегда исчезли из его кабинета сразу после начала войны. Нарастающий страх и возрастающие неприятности вытеснили меньшие. Он принял решение. Он повернулся к М.:
— Дайте ему еще один шанс. Уверен, что поможет. Ответственность беру на себя.
— Что вы имеете в виду?
— Я мало что знаю о вашей работе, М. Своих секретов хватает. А вот этому парню нужно поручить что-то совершенно невыполнимое. Не обязательно опасное, убийство там, или похищение русских шифров. Но что-то очень важное и столь же безнадежное. Дело, которое заставит забыть о личных неприятностях, заставит его мобилизоваться. Не жалейте его. Он любит свою страну — используйте его патриотические чувства. Грудь в крестах, или голова в кустах. Для человека его склада это важно. Придумайте дело, требующее немедленного решения. Дайте ему задание! И он придет в себя. По крайней мере, дайте ему шанс. Договорились?
Пронзительный звонок красного телефона, молчавшего так много недель, вышвырнул Мери Гуднайт из ее кресла перед пишущей машинкой, как эжектор отстрелянную гильзу. Ока метнулась в соседнюю комнату, подождала секунду, переводя дыхание, и, с опаской, как гремучую змею, взяла трубку.
— Да, сэр… Нет, сэр. Это его секретарь.
Она посмотрела на часы, ожидая худшего.
— Это так неожиданно, сэр. Он будет через несколько минут. Попросить его позвонить вам, сэр? Да, сэр.
Она положила трубку. Пальцы дрожали.
— Черт побери! Где его носит? Джеймс, ну поторопись, пожалуйста, — сказала она. Печально вернулась в приемную и села за машинку. Невидящими глазами посмотрела на нее и сосредоточила все свои телепатические способности: «Джеймс, Джеймс! М. ищет тебя! Ты ему нужен!».
«Синхрофон!» — внезапно мелькнуло в голове. Только бы он не забыл. Она быстро зашла в его кабинет, рывком открыла правый ящик стола. Нет! Маленький пластиковый приемник, по которому его могли бы вызвать с центрального пульта, был тут. Все старшие офицеры штаб-квартиры должны были брать эту штуковину с собой, покидая здание. Но уже столько времени ему было на все наплевать. Она выхватила приборчик из ящика и швырнула на стол. «Черт бы тебя побрал!» — выкрикнула она и понуро пошла к себе.
Состояние здоровья, погода, чудеса природы — все это лет до сорока не слишком занимает нормального человека. Лишь ближе к среднему возрасту они перестают быть фоном для вещей более интересных. До недавнего времени именно так относился к ним и Джеймс Бонд. Хорошее здоровье, не считая кое-каких случайностей, после которых приходилось заштопывать дыры, и которые он воспринимал, как падение в детстве с дерева, было его естественным состоянием.
Погода? Единственная проблема — взять плащ или опустить верх на «бентли».
В птичках, пчелках и цветочках его интересовало лишь, кусаются ли они, или жалят, и хорошо или плохо пахнут. Но сегодня в последний день августа, ровно восемь месяцев спустя после гибели Трейси, он сидел в Риджентс-парке, и мысли его были заняты именно этими тремя вещами. Первым делом — здоровье. Чувствовал он себя паршиво, и знал, что так же и выглядит. Уже несколько месяцев, тайком, он обходил лучших частных врачей Лондона, обращался к узким специалистам и терапевтам-всезнайкам, каким-то шарлатанам, даже к гипнотизеру. Он объяснял: «Состояние жуткое. Сплю плохо. Практически ничего не ем. Слишком много пью. Работа не ладится. Разваливаюсь на куски. Помогите». И каждый измерял ему кровяное давление, делал анализ мочи, прослушивал сердце и легкие, задавал вопросы, на которые он честно отвечал. После всего ему сообщали, что у него в общем-то все в порядке. Он платил свои пять гиней и со свежей пачкой рецептов отправлялся в ближайшую аптеку — за транквилизаторами, снотворным, тонизирующим.
И вот только что он послал к черту последнюю свою надежду — гипнотизера, посоветовавшего ему для восстановления мужества трахнуть какую-нибудь бабу.
Можно подумать, что он не пытался! И предлагавших ему это на чердаке. И просивших свозить их в Париж. И спрашивавших безразлично: «Теперь получше, милок?»
Гипнотизер был неплохой парень. Наводил тоску рассказами о том, как лихо сводит бородавки, и как за ним охотилась Британская медицинская ассоциация, но, в конце концов. Бонду надоело сидеть в кресле, слушая тихий монотонный голос, и, по приказу, расслабляться, уставившись на голую лампочку под потолком.
Он плюнул на курс стоимостью в пятьдесят гиней и сидел сейчас в тихом садике. Пора было возвращаться в контору — всего десять минут ходу через парк.
Бонд посмотрел на часы. Начало четвертого, опоздал уже на полчаса. Провались все пропадом! Господи, ну и жара. Он вытер лоб ладонью, а ладонь о брюки. Он никогда так не потел. Климат меняется. Атомные бомбы… что бы там умники ни говорили.
Хорошо бы сейчас очутиться где-нибудь на юге Франции. Где можно купаться, когда захочешь. Но в отпуске он уже был. Что за дерьмовый месяц он провел после гибели Трейси. Затем — Ямайка. Тоже не сахар. К черту! Какое там еще море. И здесь хорошо. Прекрасные розы. Запах приятный, и вообще, хорошо сидеть здесь, прислушиваясь к шуму улицы. Шмели гудят. Так и вьются над цветами. Книжка о них есть какого-то бельгийца, Меттерниха, или как его там. У него что-то и о муравьях есть. Вот это жизнь. Никаких проблем. Просто живут и умирают. Делают то, для чего они предназначены, и с копыт. Вот только куда трупы исчезают? А муравьи? Тысячи, миллионы их должны умирать каждый день. Может, их другие лопают? Господи! Надо идти на работу, а то Мери привяжется. Все-таки она молодец. И правильно она его пилит. Но его проблемы ей не понять. Хотя, какие проблемы? Ладно. Ни к чему все это. Бонд поднялся, подошел поближе и взглянул на табличку перед розами, которыми он только что любовался: ярко-красные назывались «Супер Стар», белые «Айсберг». И со всей этой мешаниной из мыслей о собственном здоровье, жаре, и пчелиных трупах Бонд зашагал потихоньку к высокому серому зданию, верхние этажи которого высились над деревьями. Три тридцать. Всего два часа до следующей выпивки!