Фоллетт Кен. Третий близнец

   Джим указал на телевизор.
   – Прибавь звук, Берри, сейчас будут показывать тебя.
   Церемония «Эмми» закончилась, ее сменило шоу знаменитого ведущего Ларри Кинга. С ним беседовал Беррингтон. Он терпеть не мог Ларри Кинга, считал его коммунистом, перекрасившимся в либерала, но шоу предоставляло возможность выйти на многомиллионную аудиторию американцев.
   Он внимательно посмотрел на свое телеизображение и остался доволен тем, что увидел. В жизни он был коротышкой, но на экране все одного роста. Темно-синий костюм сидел на нем просто великолепно, голубая рубашка выгодно оттеняла цвет глаз, галстук Беррингтон выбрал темно-красный, цвета бургундского, и на экране он не выглядел вызывающим. Но, будучи человеком самокритичным, профессор не преминул отметить про себя, что серебристые волосы уложены, пожалуй, слишком тщательно, отчего напоминают парик, – ни дать ни взять какой-нибудь евангелист, вещающий с телеэкрана.
   Кинг в своих фирменных подтяжках был настроен агрессивно, в голосе его звучал вызов:
   – Профессор, ваша последняя книга снова вызвала настоящий бум. Но скоро страсти улягутся, люди разберутся и поймут, что это не наука. Это политика! Что вы можете сказать в свое оправдание?
   Беррингтон обрадовался, услышав, как спокойно и рассудительно звучит его голос:
   – Я пытался сказать в этой книге, что политические решения должны опираться на науку и здравый смысл, Ларри. Что природа, если ее оставить в покое, будет способствовать развитию и выживанию хороших генов и уничтожению плохих. А наша политика работает против естественного отбора. Поэтому-то у нас растет поколение второсортных американцев.
   Джим сделал глоток виски и заметил:
   – Прекрасно сказано – «поколение второсортных американцев»! Достойно цитирования.
   Ларри Кинг не унимался:
   – Ну хорошо, допустим, вы настоите на своем. Но что произойдет тогда с детьми бедняков? Им что, прикажете с голоду подыхать?
   Лицо Беррингтона на экране приобрело скорбное выражение.
   – Мой отец погиб в сорок втором году, когда затонул авианосец «Васп», подбитый торпедой, выпущенной с японской подводной лодки. Мне было всего шесть лет. Мама из кожи вон лезла, чтобы вырастить меня и дать мне образование. Я, Ларри, тоже был бедняком.
   В общем, это было близко к истине. Отец Берри, талантливый инженер, оставил его матери содержание, достаточное для того, чтобы ей не пришлось искать себе работу или попытаться выйти замуж еще раз. И она отправила сына в дорогую частную школу, а затем и в Гарвард. Но это вовсе не означало, что ему не пришлось бороться за существование. Престон заметил:
   – А ты неплохо выглядишь, Берри. Не считая этой дурацкой прически в стиле вестерн или кантри.
   У пятидесятипятилетнего Престона, самого молодого из троицы, были короткие черные волосы, так тесно прилегающие к черепу, что прическа напоминала шапочку.
   Беррингтон раздраженно фыркнул. Он и сам думал так же, но ему не хотелось услышать это от кого-то другого. Он тоже налил себе немного виски. Они пили редкий и дорогой сорт – «Спингбэнк».
   Ларри Кинг с экрана сказал:
   – Ну а с чисто философской точки зрения, чем ваши взгляды так уж отличаются от, скажем, нацистских?
   Беррингтон нажал кнопку на пульте дистанционного управления и выключил телевизор.
   – Наблюдаю этот бред вот уже десять лет, – заметил он. – Три книжки – и миллион дурацких ток-шоу после выхода каждой из них. В чем разница? Да ни в чем!
   – Нет, разница все же есть, – заметил Престон. – На этот раз ты сделал генетику и расу темами для обсуждения. Просто немного поторопился, вот и все.
   – Поторопился? – раздраженно воскликнул Беррингтон. – Еще бы не торопиться! Через две недели мне стукнет шестьдесят. Мы все стареем. И у нас осталось не так уж много времени.
   – Он прав, Престон, – сказал Джим. – Ты что, забыл, как обстояли дела, когда мы были молодыми? Смотрели и видели, как Америка катится к черту в преисподнюю! Гражданские права для ниггеров, это надо же! Мексиканцы так и прут со всех сторон; в лучших школах полно детей евреев-коммунистов. Наши дети курят травку и избегают спорта. Есть от чего прийти в отчаяние, Господь свидетель! Вы только посмотрите, что произошло с тех пор! Даже в самом страшном сне нам не снилось, что нелегальная торговля наркотиками превратится в самый процветающий бизнес в Америке, что треть младенцев будет появляться на свет из пробирки или с помощью искусственного оплодотворения! И мы единственные, у кого есть мужество противостоять всему этому кошмару. Ну, если не единственные, то одни из немногих. А все остальные закрывают глаза на этот кошмар и тупо надеются на лучшее.
   «А они совсем не изменились», – подумал Беррингтон. Престон всегда был осторожен и труслив, Джим хвастлив и уверен в себе. Он так долго знал этих людей, что даже их недостатки стали милы его сердцу. И еще он привык к роли арбитра, всегда выбирающего некий средний курс.
   – Как обстоят наши дела с немцами, Престон? – спросил он. – Просвети-ка нас на этот счет.
   – Мы близки к принятию окончательного решения, – ответил Престон. – Примерно через неделю они собираются объявить об этом решении на пресс-конференции.
   – Через неделю? – В голосе Беррингтона послышалось возбуждение. – Это же замечательно!
   Престон покачал головой:
   – Если честно, у меня все еще есть сомнения.
   Беррингтон раздраженно хмыкнул. Престон пояснил:
   – Нам предстоит пройти через весьма неприятную процедуру представления сведений о нашей деятельности. Придется открыть все карты людям «Ландсманна», его бухгалтерам, рассказать о том, что может повлиять на будущие доходы, о кредиторах, которые готовы подать на нас в суд.
   – Но ведь у нас ничего такого вроде бы нет? – спросил Джим.
   Престон мрачно посмотрел на него.
   – У каждой компании имеются свои секреты.
   В комнате на мгновение воцарилась гробовая тишина. Затем Джим сказал:
   – Черт, но ведь это же было так давно!
   – И что с того? Стоит только чему-нибудь раскрыться, и тут же все всплывет.
   – Но «Ландсманн» просто не сможет узнать обо всем этом, особенно за оставшуюся неделю.
   Престон пожал плечами:
   – Как знать…
   – Придется пойти на риск, – сказал Беррингтон. – Вливание капитала, которое мы рассчитываем получить от «Ландсманна», поможет сильно продвинуть наши исследовательские программы. И даст Бог, через пару лет любой состоятельный белый американец, который обратится к нам в клинику, сможет получить совершенного младенца, плод генной инженерии.
   – Но что это изменит? – воскликнул Престон. – Все равно бедняки будут плодиться и размножаться быстрее богатых.
   – Ты забываешь о политической платформе Джима, – заметил Беррингтон.
   Джим откашлялся и сказал:
   – Единый подоходный налог не выше десяти процентов плюс принудительные контрацептивные инъекции за государственный счет.
   – Ты только вдумайся, Престон! – воскликнул Беррингтон. – Совершенные дети для среднего класса, стерилизация для бедняков. Мы начнем устанавливать в Америке нормальный расовый баланс. Ведь это именно то, о чем мы мечтали в старые добрые времена!
   – О, тогда мы были идеалистами, – вздохнул Престон.
   – И были правы! – сказал Беррингтон.
   – Да, мы были правы. Но чем старше я становлюсь, тем чаще думаю, что мир как-нибудь обойдется и без осуществления наших замыслов и идей, которыми мы бредили в двадцать пять лет.
   Подобное высказывание попахивало саботажем.
   – Зато теперь мы можем осуществить наши планы, – возразил Беррингтон. – Все, над чем мы не покладая рук трудились вместе на протяжении последних тридцати лет. Все теперь может и должно окупиться: наш риск, все эти годы кропотливой работы, деньги, которые мы потратили, – все принесет плоды. Так что не дави нам на психику, Престон! И сам не психуй.
   – Нервы у меня крепкие, я просто хотел бы обратить ваше внимание на реальные практические проблемы, – раздраженно парировал Престон. – Джим, конечно, волен предлагать свою политическую платформу, но это вовсе не означает, что она осуществится.
   – А вот тут на сцене появится «Ландсманн», – сказал Джим. – Деньги, которые мы получим от своих долей в компании, позволят нам стартовать с дальним прицелом.
   – Что ты имеешь в виду? – несколько растерялся Престон.
   Беррингтон знал, что последует дальше, и не сдержал улыбки.
   – Белый дом, вот что, – ответил Джим. – Я собираюсь баллотироваться в президенты.

4

   За несколько минут до полуночи Стив Логан припарковал свой старенький белый «датсун» на Лексингтон-стрит в Холлинс-Маркет, к востоку от центра Балтимора. Он собирался переночевать в доме своего двоюродного брата Рики Мензиса, студента медицинского факультета университета Мэриленда в Балтиморе. В большом старом доме, где жили преимущественно студенты, Рики принадлежала одна комната.
   Рики был самым заводным парнем из всех, кого знал Стив. Он любил выпить и потанцевать на вечеринке, и друзья у него были соответствующие. Стив же рассчитывал провести вечер наедине с Рики. Но подобные люди, как правило, не очень надежны. В последний момент Рики куда-то пригласили, кажется, на свидание, и он умчался. Стиву пришлось коротать вечер в одиночестве.
   Он вылез из машины, прихватив небольшую спортивную сумку с одеждой. Вечер выдался теплый. Стив запер машину и подошел к дому. На углу, возле витрины магазина видеозаписей, тусовалась кучка юнцов, четверо или пятеро парней и одна девчонка, все черные. Стив нисколько не испугался, хоть и был белым; он не выглядел здесь чужим со своим старым автомобилем и в потрепанных, полинялых джинсах. К тому же, он был на несколько дюймов выше этих ребят. Когда он проходил мимо, один из парней сказал ему тихо, но внятно:
   – Эй, травки купить не хочешь? Дурью разжиться не против?
   Стив, не останавливаясь, отрицательно покачал головой.
   Навстречу ему шла очень высокая чернокожая женщина в короткой юбке и туфлях на шпильке. Волосы высоко зачесаны, на губах алая помада с блестками, веки подведены голубыми тенями. Он уставился на нее, не в силах оторвать изумленных глаз от этого чуда. Подойдя поближе, женщина низким мужским голосом произнесла:
   – Привет, красавчик!
   Стив понял, что на самом деле это вовсе не женщина, а мужчина, и зашагал дальше.
   Он услышал, как ребята на углу поздоровались с трансвеститом:
   – Привет, Дороти!
   – Здравствуйте, мальчики!
   Секунду спустя, он услышал, как взвизгнули шины, и обернулся. Белый полицейский автомобиль с серебристо-синей полосой притормозил на углу. Часть юнцов тут же растворились в ночи, но двое или трое остались. Из машины не спеша вылезли два чернокожих полисмена. При виде Дороти один из них смачно сплюнул на тротуар. Плевок угодил на остроконечный носок красной туфли на высоченном каблуке.
   Стив был потрясен. Столь оскорбительный жест ничем не был оправдан. Однако Дороти и не думала останавливаться, лишь прошипела сквозь зубы:
   – В гробу я вас видала, грязные задницы!
   Произнесла она эти слова совсем тихо, но слух у полицейских, как правило, отменный. Один из них ухватил Дороти за рукав, толкнул и ударил об витрину. Дороти едва устояла на своих каблучищах.
   – Не смей так говорить со мной ты, кусок дерьма! – сказал коп.
   Стив возмутился. Как прикажете отвечать на такое оскорбление, как плевок?
   Тут в сознании его прозвучал предупредительный сигнал. Не смей вмешиваться! Не вздумай драться, Стив!…
   Второй полицейский стоял, привалившись спиной к машине, и молча и равнодушно наблюдал за этой сценой.
   – Да в чем дело, брат? – заискивающим голосом осведомилась Дороти. – Разве я тебя чем-то побеспокоила?
   Полицейский пнул трансвестита в живот. Здоровенный мясистый парень, он вложил в этот пинок весь свой немалый вес. Дороти согнулась пополам, беспомощно хватая ртом воздух.
   – Да шут с ними со всеми, – сказал себе Стив и собрался было завернуть за угол.
   Что ты делаешь, Стив?
   Дороти все еще ловила воздух широко раскрытым ртом.
   Стив сказал:
   – Добрый вечер.
   Коп поднял на него глаза.
   – Вали отсюда, козел!
   – Нет, – произнес Стив.
   – Что ты сказал?!
   – Я сказал «нет». Оставьте этого человека в покое.
   Уходи, Стив, придурок ты несчастный, сматывай удочки!
   Тут на помощь ему пришли ребята.
   – Да, именно, – произнес высокий худой паренек с наголо обритой головой. – Чего прицепился к Дороти, она ведь не нарушала закона!
   Коп ткнул в сторону парнишки пальцем.
   – Повякай еще тут, сучье отродье! Вот загребу тебя за наркоту, тогда будешь знать! Мало не покажется!
   Парнишка опустил глаза.
   – Вообще-то он прав, – заметил Стив. – Дороти никаких законов не нарушает.
   Коп подошел к Стиву.
   Только не бей его, что бы он ни делал, не смей поднимать на него руку! Помни Типа Хендрикса.
   – Ты чего, ослеп? – спросил полицейский.
   – В каком смысле?
   Второй полицейский, стоявший у машины, крикнул:
   – Эй, Ленни, да пошли они все на хрен! Поехали! – Ему, похоже, было не по себе.
   Но Ленни проигнорировал слова напарника и не отставал от Стива:
   – Неужто еще не врубился? Ты единственная белая морда на этой картине. Ты здесь чужак, так что вали, пока не поздно!
   – Но я только что стал свидетелем преступления.
   Полицейский подошел к Стиву поближе. Совсем близко.
   – Хочешь прокатиться с нами в участок? – спросил он. – Или свалишь отсюда по-быстрому и не будешь мозолить глаза?
   Меньше всего Стиву хотелось ехать в участок. Им ничего не стоит подбросить ему в карман пакетик с порошком или избить, а потом заявить, что он оказал сопротивление при аресте. Стив учился в юридическом колледже и понимал, что если его обвинят в каком-либо преступлении, то частной практики ему не видать. Зря он все это затеял. Не стоило рисковать карьерой из-за того, что полицейские прицепились к какому-то трансвеститу.
   Но это неправильно! Теперь они цеплялись не только к трансвеститу, но и к нему. Это полицейский нарушал закон. И Стив просто не мог отступить.
   Он изо всех сил старался, чтобы голос его звучал убедительно и спокойно:
   – Я не хочу неприятностей, Ленни. Почему бы тебе не отпустить Дороти? И тогда я забуду, что ты ударил этого человека. Идет?
   – Да ты никак мне угрожаешь, сучий потрох?!
   Удар в солнечное сплетение, затем еще два, по ушам.
   Первый – по необходимости, два других – уже ради искусства. И этот здоровенный коп рухнет, точно лошадь со сломанной ногой.
   – Просто делаю тебе дружеское предложение.
   Похоже, этот коп специально нарывается на неприятности. И Стив не видел выхода из этой ситуации. Уж лучше б Дороти ушла себе потихоньку, пока Ленни стоит к ней спиной. Но трансвестит не двигался с места и наблюдал за сценой, потирая синяк на животе и явно наслаждаясь яростью полицейского.
   Но тут вмешалась рука судьбы: в машине ожило радио. Полицейские застыли и прислушались. Стив не мог разобрать слов, но напарник Ленни сказал:
   – Нападение на полицейского. Едем!
   Ленни все еще колебался, злобно поглядывая на Стива, но тому показалось, что в глазах копа мелькнуло облегчение. Возможно, и он тоже обрадовался шансу выбраться из скверной ситуации.
   – Ты меня еще попомнишь! – злобно прошипел он Стиву. – Потому что я взял тебя на заметку. Еще встретимся. – С этими словами Ленни нырнул в автомобиль, с грохотом захлопнул дверцу, и машина отъехала.
   Ребята захлопали в ладоши и заулюлюкали.
   – Мерси! – шутовски поклонился им Стив. – Знатная получилась заварушка.
   И глупая. Ты ведь прекрасно понимал, чем все это могло закончиться. Ты ведь себя хорошо знаешь.
   В этот момент появился его кузен Рики.
   – Что случилось? – спросил он, глядя вслед полицейской машине.
   Подошла Дороти, положила руки на плечи Стиву.
   – Мой герой! – кокетливо воскликнула она. – Джон Уэйн!
   Стив смутился.
   – Перестаньте!…
   – В любой миг, как только захочется круто поразвлечься, мистер Джон Уэйн, приходите. Для вас всегда бесплатно.
   – Огромное спасибо…
   – Я бы вас расцеловала, но вижу, вы у нас чересчур стеснительный! Душка!… Так что я просто скажу спасибо! И пока! – И Дороти, игриво пошевелив наманикюренными пальчиками, скрылась в ночи.
   – Пока, Дороти!
   Рики со Стивом двинулись в противоположном направлении. Рики заметил:
   – Вижу, ты уже обзавелся друзьями в нашей округе.
   Стив рассмеялся.
   – Знаешь, я едва не вляпался в серьезные неприятности. – В голосе его звучало облегчение. – Тупоголовый коп начал избивать этого парня в юбке, и я, дурак, попросил его перестать.
   Рики был потрясен.
   – Тебе крупно повезло, еще легко отделался.
   – Знаю.
   Они дошли до дома Рики. В подъезде пахло то ли сыром, то ли прокисшим молоком. Зеленые стены были изрисованы граффити. Они обошли велосипеды, прикованные цепями к батареям, и поднялись по лестнице. Стив сказал:
   – Нет, я не понимаю! К чему было бить Дороти по животу? Парню нравится носить мини-юбки и макияж, так на здоровье, кому, черт возьми, это мешает?
   – Полностью с тобой согласен.
   – И почему Ленни сходит все это с рук? Только потому, что на нем форма полицейского? Но ведь полицейские должны подавать пример!
   – Как же, дожидайся!
   – Вот поэтому-то я и захотел стать юристом. Чтобы такие вещи были невозможны в принципе. Скажи, а у тебя есть герой? Ну, человек, на которого ты хотел бы походить?
   – Разве что Казанова…
   – Ральф Нейдер. Адвокат. Он мой идеал. Он судится с крупнейшими, могущественнейшими корпорациями Америки и всегда выигрывает!
   Рики засмеялся и обнял Стива за плечи. Они вошли в комнату.
   – А мой двоюродный брат, оказывается, идеалист!
   – Да ну тебя к черту!
   – Кофе будешь?
   – Конечно.
   Маленькая комната Рики была заставлена всяким хламом. Кровать, обшарпанный письменный стол, продавленная кушетка и большой телевизор. На стене висел плакат с изображением обнаженной женщины, на теле которой был отмечен весь скелет – от теменной кости головы до фаланг пальцев ног. В комнате имелся и кондиционер, но он не работал.
   Стив сел на кушетку.
   – Ну, как прошло свидание?
   – Не оправдало ожиданий, – ответил Рики и налил воды в чайник. – Нет, Мелисса классная штучка, но я бы не вернулся сегодня домой, если б она сходила по мне с ума, как мне сначала показалось. Ну а ты чем занимался?
   – Ездил взглянуть на кампус Джонс-Фоллз. Понравилось, очень здорово. И еще встретил там одну девушку. – Он весь так и посветлел при этом воспоминании. – Видел, как она играет в теннис. Шикарная девчонка, высокая, стройная, спортивная. А уж подача у нее так просто убийственная, прямо как выстрел из базуки. Нет, ей-богу!
   – Вот уж никогда не слышал, чтобы кто-то влюбился в девушку лишь потому, что она здорово играет в теннис, – усмехнулся Рики. – Она хоть хорошенькая?
   – Нет, хорошенькой ее не назовешь. Но очень интересная. – Умное, волевое лицо… – Оно так и стояло перед глазами Стива. – Темно-карие глаза, роскошные черные волосы… А в левой ноздре такое маленькое тоненькое серебряное колечко. Шикарно!
   – Правда? Оригинально, ничего не скажешь!…
   – Пожалуй.
   – А как ее зовут?
   – Не знаю. – Губы Стива искривились в улыбке. – Сразу меня отшила. Может, вообще ее больше никогда не увижу.
   Рики разлил кофе по кружкам.
   – Наверное, оно и к лучшему. У тебя ведь есть постоянная девушка?
   – Вроде того. Селин. Мы учимся вместе. – Стив посещал колледж в Вашингтоне, округ Колумбия.
   – Ты с ней спишь?
   – Нет.
   – Почему нет?
   – Ну, мы еще не достигли такой степени привязанности.
   Рики удивился.
   – Лично я этого не понимаю, – заметил он. – Ты считаешь, что надо привязаться к девушке, прежде чем трахнуть ее, так, что ли?
   Стив несколько растерялся.
   – Просто мне всегда казалось, что так должно быть.
   – Всегда?
   – Ну, не совсем, конечно. Когда учился в старшем классе, проделывал с девчонками все, что они мне позволяли. И сколько же их у меня было, не перечесть! Точно рекорд хотел поставить. Готов был трахнуть любую симпатичную девчонку, которая согласится снять трусики… Но это было тогда, а теперь все совсем по-другому. И сам я уже не мальчишка.
   – А сколько тебе? Двадцать два?
   – Да.
   – Мне двадцать пять, но я к этой проблеме отношусь более легкомысленно. Видно, так и не повзрослел.
   Стив уловил в его голосе упрек.
   – Давай без критики, о'кей?
   – О'кей! – Рики был парнем отходчивым. – Ну и что ты делал после того, как она тебя отшила?
   – Отправился в бар в Чарлз-Виллидж, выпил два пива, съел гамбургер.
   – Напомнил! Знаешь, я жутко проголодался. Хочешь чего-нибудь пожевать?
   – А что у тебя есть?
   Рики открыл кухонный буфет.
   – Только хлопья. «Ягоды Бу», «Рисовые хрустящие», «Граф Чокула». Выбирай!
   – «Граф Чокула» звучит соблазнительно.
   Рики насыпал хлопья в миски, налил молока, и оба они начали с аппетитом есть. Потом вымыли миски и стали готовиться ко сну.
   Стив улегся на кушетку в шортах и без одеяла – было страшно жарко; Рики лег в постель. Они продолжали болтать. Рики спросил:
   – А что ты собираешься делать в университете Джонс-Фоллз?
   – Меня попросили поучаствовать в одном исследовании. Психологические тесты, прочая ерунда.
   – Почему выбрали именно тебя?
   – Понятия не имею. Сказали, что я какой-то особый случай. И что объяснят все подробнее в ходе работы.
   – Но зачем ты согласился? Лично мне кажется, что все это пустая трата времени.
   У Стива имелись свои особые причины, но он вовсе не собирался говорить о них Рики. А потому ответ его был не совсем правдивым:
   – Наверное, из чистого любопытства. Ну вот, к примеру, тебе разве не интересно узнать о себе? Кто ты, что ты, чего ждешь от жизни?
   – Я это точно знаю. Хочу стать модным хирургом и зарабатывать миллион баксов в год, вставляя бабам имплантаты вместо грудей. Наверное, я простой человек.
   – Ну а ты не спрашивал себя, зачем все это?
   Рики расхохотался.
   – Нет, Стив, не спрашивал. А вот ты спрашиваешь. Ты всегда у нас был мыслителем. С детства задавался вопросами о Боге и всем таком прочем.
   Это было правдой. Стив прошел через «религиозную» фазу в возрасте тринадцати лет. Посетил несколько христианских церквей, синагогу и мечеть и везде расспрашивал священнослужителей об их религии. Все это приводило в полное недоумение родителей, которые были агностиками.
   – Ты всегда был немного другим, – продолжил свою мысль Рики. – Я не знаю ни одного человека, который бы с такой легкостью, ничуть не напрягаясь, получал бы самые высокие оценки по всем предметам.
   И это тоже было правдой. Стив всегда и с легкостью становился первым учеником в классе. И омрачало ситуацию лишь то, что другие ребята его дразнили, и тогда он нарочно делал ошибки, чтоб не восстанавливать против себя класс.
   Была, однако, еще одна причина, по которой его интересовала собственная психика. Рики о ней не знал. Никто в школе не знал. Знали только родители.
   Однажды Стив едва не убил человека.
   Ему в то время было пятнадцать. Высокий, но худенький подросток, он стал капитаном школьной баскетбольной команды. И в тот год команда его школы, школы Хиллсфилда, вышла в полуфинал городского чемпионата. Они играли против команды самых отпетых уличных хулиганов и драчунов из школы на окраине Вашингтона. Особенно много неприятностей доставлял Стиву парень по имени Тип Хендрикс, игравший грубо и жестко на протяжении всего матча. Игроком Тип был неплохим, но весь свой талант он направлял на обман и запугивание противника. И всякий раз, когда ему удавалась какая-нибудь особенно грубая и подлая выходка, он улыбался во весь рот, словно говоря: «Хочешь нарваться опять, сопляк?» Это приводило Стива в бешенство, но он старался не показывать свою ярость. И потому играл плохо, и его команда, потерпев поражение, так и не получила заветного приза.
   Совершенно случайно Стив столкнулся с Типом на автостоянке, там, где команды поджидали автобусы, которые должны были развезти их по школам. Как назло, один из водителей менял в это время колесо, и его чемоданчик с инструментами стоял рядом открытый.
   Стив решил не обращать внимания на Типа, но тот вытащил изо рта окурок и ткнул им в нагрудный карман пиджака Стива.
   Пиджак этот значил для Стива очень многое. По воскресеньям он подрабатывал в «Макдоналдсе», накопил денег и купил этот чертов пиджак как раз накануне матча. Шикарная была шмотка – из тонкой мягкой кожи цвета сливочного масла, и вот теперь прямо на груди, на самом видном месте, образовалось безобразное горелое пятно. Пиджак был испорчен. И Стив ударил обидчика.
   Тот врезал ему в ответ, и началась отчаянная драка с ляганием и кусанием. Но ярость Стива была столь велика, что он почти не чувствовал боли. Физиономия Типа была залита кровью, и тут он заметил чемоданчик с инструментами и выхватил оттуда металлическую отвертку. И дважды ударил ею Стива по лицу. Удары были болезненны, но к этому моменту Стивом владела уже совершенно слепая ярость. Он отобрал у Типа оружие – и больше ничего не помнил. Очнулся, лишь увидев, что стоит над телом Типа, зажав в руке окровавленную отвертку, а кто-то кричит страшным голосом:
   – Боже милостивый и всемогущий! Да он мертв!