Страница:
Профессор Седжвик оказался прав. Дарвин покидал родину никому не известным юношей, повесой без определенных интересов, а вернулся известным натуралистом, чья слава намного опередила его самого. Теперь Дарвин не собирался почивать на лаврах: из хорошего стрелка и коллекционера насекомых он превратился в страстного охотника за научной истиной. За два с лишним года после возвращения Дарвин, по его собственным словам, развил бо́льшую активность, чем в какой-либо другой период жизни.
Навестив родных и совершив несколько поездок, в середине декабря 1836 года молодой ученый обосновался в Кембридже. Три месяца он занимался разбором коллекции минералов и подготовкой к печати своего «Дневника путешествий». Во время экспедиции Дарвин аккуратно вел записи, так что теперь основной его задачей было изложение на их основе научных результатов. Также, по просьбе Лайеля, Чарлз составил краткий отчет о своих наблюдениях для Лондонского геологического общества.
Весной Дарвин перебрался в Лондон, где два года работал над «Дневником путешествий» – под таким заглавием он издал книгу, позже получившую название «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль»». Впервые «Дневник» увидел свет в 1839 году. Он был издан не отдельной книгой, а как часть отчета Фиц-Роя о результатах экспедиции.
Время от времени молодой ученый выступал с докладами в Геологическом обществе и вскоре был избран одним из его почетных секретарей. Он немало общался с такими крупными учеными, как Чарлз Лайель, Роберт Броун и Ричард Оуэн[5]. Параллельно с подготовкой «Дневника» Чарлз работал над еще двумя публикациями – трудами «Геологические наблюдения» и «Зоологические результаты путешествия на "Бигле"». В это время он уже всерьез задумывался о происхождении видов и стал собирать факты, имевшие отношение к данной проблеме.
29 января 1839 года Дарвин женился на Эмме Веджвуд – своей кузине. Брак был счастливым и многодетным (всего у Эммы и Чарлза родилось десять детей). В автобиографии, обращаясь к своим детям, Дарвин писал: «Все вы прекрасно знаете свою мать, знаете, какой доброй матерью она всегда была для всех вас. Она – мое величайшее счастье, и я могу сказать, что за всю мою жизнь я ни разу не слыхал от нее ни единого слова, о котором я мог бы сказать, что предпочел бы, чтобы оно вовсе не было произнесено… В отношении своей семьи я был действительно в высшей степени счастлив, и должен сказать вам, мои дети, что никто из вас никогда не доставлял мне никакого беспокойства, если не считать ваших заболеваний. <…> Мы испытали лишь единственное безмерно тяжелое горе, когда в Молверне 24 апреля 1851 года умерла Энни, которой только что исполнилось десять лет».
Фактически рассказом о лондонском периоде жизни Дарвина заканчивается история жизни ученого, и начинается история его болезни и научных трудов: «Главным моим наслаждением и единственным занятием в течение всей жизни была научная работа, и возбуждение, вызываемое ею, позволяет мне на время забывать или совсем устраняет мое постоянное плохое самочувствие. Мне нечего поэтому рассказывать о всех дальнейших годах моей жизни, кроме сведений о публикации нескольких моих книг».
Живя с женой в Лондоне, Дарвин успел написать большую работу о коралловых рифах, в которой изложил свою теорию их образования, продолжал руководить изданиями «Зоологических результатов путешествия на "Бигле"», выступал в Геологическом обществе. Кроме того, ученый продолжал собирать данные, связанные с проблемой происхождения видов И тем не менее, он писал: «За три года и восемь месяцев нашей жизни в Лондоне я выполнил меньше научной работы, чем за любой другой такой же промежуток времени в моей жизни, хотя работал с максимальным для моих сил усердием. Причиной этого были часто повторявшиеся недомогания и одно длительное и серьезное заболевание».
Чем же болел Дарвин? Как уже было сказано, еще в ранней молодости у него возникли некие болезненные проявления. Возможно, тогда они объяснялись мнительностью Чарлза, но со времени возвращения из экспедиции и до конца жизни его регулярно посещали разные по продолжительности приступы какой-то странной болезни. Недуг выражался в периодически случавшихся длительных нарушениях работы пищеварительной системы: сильных болях в области живота, приступах тошноты, рвоты. Кроме того, Дарвина мучили частые головные боли, учащенные сердцебиения, приступы слабости, иногда он терял сознание (кстати, такие же симптомы мучили в свое время Фридриха Ницше).
Споры о природе недуга Дарвина не затихают до сих пор. Врачи ставили ученому самые различные диагнозы: диспепсия, неврастения, отравление, скрытая подагра (В. Эфроимсон, к примеру, считает достижения Дарвина следствием того, что он страдал подагрой – заболеванием, в результате которого в крови накапливается избыток мочевой кислоты, что стимулирует мозговую деятельность). Некоторые врачи полагали, что во время своего путешествия их пациент заразился какой-то неизвестной науке болезнью, или же считали недуг последствием длительного плавания при сильно выраженной морской болезни. Большинство же современных исследователей склоняются к поставленному постфактум диагнозу «тревожная депрессия». К сожалению, во времена Дарвина такой раздел медицины, как психиатрия, фактически не существовал, да и до появления клинической психологии оставался не один десяток лет.
Что же было у Дарвина? Ученый писал, что во время приступов болезни ему чрезвычайно трудно сосредоточиться на работе (нарушение способности концентрировать внимание налицо). Приступы его недуга сопровождались слабостью. И хотя раздражительностью наш герой не отличался, но постоянно жаловался на окружающие его условия. Интересно, что это наблюдение ученый делает сам, говоря в посвящении жене Эмме: «…она с величайшим терпением переносила мои вечные жалобы на недомогания и неудобства». Эта же цитата косвенно подтверждает наличие у Дарвина склонности к плаксивости. Беспокойство, опасения различного рода, особенно связанные с собственным здоровьем, пессимизм – все это было выражено у Дарвина особенно сильно (достаточно только вспомнить его мнимую сердечную болезнь). Вот еще две цитаты из его автобиографии, которые подтверждают наличие соответствующих симптомов (на самом деле таких цитат можно привести гораздо больше): «Мысль о том, что я, вероятно, навсегда лишен лучшего из наслаждений – возможности исследовать новую область, заставляет меня стонать», «Когда вы были совсем маленькими, мне доставляло наслаждение играть с вами, и я с тоской думаю, что эти дни никогда уже не вернутся» (из письма детям).
Каким же образом болезнь повлияла на научную деятельность Дарвина? Помимо очевидных ограничений работоспособности, болезнь, скорее всего, сыграла и некую позитивную роль. Об этом тоже писал сам ученый: «Даже плохое здоровье, хотя и отняло у меня несколько лет жизни, уберегло меня от рассеянной жизни в светском обществе и от развлечений». Вспомнив, какой образ жизни вел Дарвин в молодости и с каким азартом он предавался, например, охоте, можно предположить, что этот фактор оказал значительное влияние на плодовитость ученого.
Чарлз и Эмма пришли к выводу, что причиной болезни может быть городская обстановка. Супруга ученого начала подыскивать загородный дом. Между тем к лету 1842 года в состоянии здоровья Дарвина наступило временное улучшение. Он почувствовал себя настолько хорошо, что даже совершил небольшую геологическую экспедицию в Северный Уэльс, где изучал древние ледники. Однако больше за всю свою жизнь не смог осуществить ни одной исследовательской поездки: «Экскурсия эта оказалась для меня очень интересной, но и последней: в последний раз в моей жизни у меня хватило сил, чтобы карабкаться по горам и подолгу ходить пешком, что необходимо при геологической работе».
Тем временем дом для покупки был найден. В сентябре 1842 года семейство смогло переехать в поместье, приобретенное в небольшом городке Даун, неподалеку от Лондона. Там-то Дарвин и провел всю оставшуюся жизнь. Чета вела затворнический образ жизни. «В первый период нашего пребывания [в Дауне] мы изредка бывали в обществе и принимали немногих друзей у себя; однако мое здоровье всегда страдало от любого возбуждения – у меня начинались припадки сильной дрожи и рвоты. Поэтому в течение многих лет я вынужден был отказываться решительно от всех званых обедов, и это было для меня известным лишением, потому что такого рода встречи всегда приводили меня в прекрасное настроение. По этой же причине я мог и сюда, в Даун, приглашать только очень немногих ученых, с которыми я был знаком».
Теперь все интересы Дарвина были сосредоточены на семье и научной работе. И преуспел он на обоих поприщах. Достаточно красноречивым свидетельством этому стали десять детей и внушительный объем научных трудов.
Путешествие на «Бигле» дало Дарвину много пищи для размышлений. Он продолжал обрабатывать привезенные материалы и готовить к изданию научные труды. В 1844 году Дарвин опубликовал работу о вулканических островах, в 1846-м увидела свет книга, посвященная геологии Южной Америки. В своем дневнике ученый писал, что три книги по геологии потребовали четыре с половиной года непрерывного труда, «а ныне прошло десять лет с момента моего возвращения в Англию. Как много времени потерял я из-за болезни!» Закончив подготовку этого издания, Дарвин приступил к изучению усоногих раков[6]. Он не только описывает найденные в экспедиции виды, но и проводит серьезные анатомические исследования.
В 1848 году у Дарвина начался длительный и сильный приступ болезни, и ученому пришлось пройти курс гидропатии – лечения водой, в т. ч. холодными ваннами. Терапия как будто дала положительный эффект, и, вернувшись в Даун, ученый продолжил работать над своими раками. Но вскоре состояние его здоровья ухудшилось настолько, что когда 13 ноября 1848 года умер его отец, Чарлз не смог присутствовать на похоронах.
Работа над ракообразными длилась восемь лет. Результатом стал обширный двухтомный труд «Монография подкласса усоногих» (1851, 1854), в котором было описано более 150 видов. Работа стала классической, и к ней обращаются даже современные исследователи. Более того, эта книга является образцовым примером зоологической систематики.
«Монография подкласса усоногих» завершила собой период обработки материалов экспедиции на «Бигле». Теперь Дарвин мог взяться за проблему, которая давно его интересовала, – за теорию происхождения видов.
Отдельные заметки, касающиеся происхождения видов, Чарлз Дарвин начал делать еще в 1837 году. Здесь были и описания южноамериканских палеонтологических находок, и результаты наблюдений за современной фауной Нового Света, и галапагосские впечатления, и данные, касающиеся одомашненных видов, и эмбриологические наблюдения, и многое другое. Вся совокупность собранных фактов уже давно убедила даунского исследователя, что животные и растительные организмы, населяющие Землю, постепенно изменялись. Довольно быстро Дарвин понял, что в создании новых сортов растений и пород животных большую роль играет отбор. Но перенести эту идею на условия естественной природы он смог не сразу.
В то же время ученый понимал, что ни одна из существующих на тот момент эволюционных теорий не дает вразумительного ответа на вопросы: как и почему это происходило? Ни тренировка органов, ни внутреннее стремление организмов к совершенствованию не могли привести к появлению столь совершенных и сложных приспособлений, которые сплошь и рядом встречаются в живой природе: «Ни действие окружающих условий, ни воля организмов не в состоянии объяснить, например, приспособленности дятла или древесной лягушки к лазанию по деревьям».
Большую роль в становлении взглядов Дарвина сыграла книга Мальтуса «О народонаселении», где выведен закон народонаселения, согласно которому темпы его роста значительно превышают темпы увеличения производства средств существования. Человечеству грозит голодная смерть, и, соответственно, между людьми будет происходить борьба за распределение ресурсов. Дарвин, который прочел книгу Мальтуса еще в 1838 году, смог провести параллель между пессимистическими прогнозами автора и процессами, происходящими в живой природе. Оказалось, что способность биологических видов к размножению значительно превышает количество особей, которые могут выжить. Следующим логическим шагом стала идея естественного отбора: Дарвин понял, что в результате борьбы за существование выживают особи, обладающие выгодными в данных условиях признаками. Результатом накопления таких признаков и становится появление новых видов.
Первый набросок своей теории Дарвин составил в 1842 году. Записи были выполнены карандашом и составляли 35 страниц. К 1844 году резюме теории расширилось до 230 страниц. Дарвин высоко ценил свою работу и понимал ее значение. Опасаясь, что его жизнь может неожиданно прерваться из-за болезни, он в том же году написал для своей жены нечто типа завещания, в котором просил в случае его внезапной смерти передать записи по теории видов какому-нибудь ученому, который смог бы привести их в порядок и издать. Человеку, который взял бы на себя этот труд, Дарвин завещал 400–500 фунтов и все доходы от предполагаемого издания.
Поскольку в 1846 году Дарвин занялся изучением усоногих раков, теория видов временно отошла у него на второй план. Но в 1854-м, когда второй том «Монографии подкласса усоногих» увидел свет, ученый вернулся к главному делу жизни и начал работу над своей знаменитой книгой «Происхождение видов».
К 1858 году Дарвин написал примерно половину задуманного сочинения. Но тут грянул гром: произошло событие, которого Дарвин никак не ожидал. Молодой и, безусловно, талантливый ученый Альфред Уоллес, изучавший в то время природу Малайского архипелага и Юго-Восточной Азии, прислал на рассмотрение Дарвина свою небольшую работу «О тенденции разновидностей к неограниченному отклонению от первоначального типа». Очерк Уоллеса содержал краткое изложение эволюционных идей, обстоятельным и обширным изложением которых занимался Дарвин. Уоллес просил старшего коллегу ознакомиться с его работой и в случае одобрения переслать ее Лайелю. Таким образом, при том, что Дарвин гораздо раньше Уоллеса создал свою теорию, приоритет его открытия оказался под угрозой. Лайель и Гукер, друг Дарвина и один из первых сторонников его теории, убедили ученого в том, что нужно вместе с работой Уоллеса опубликовать выдержки из работы Дарвина 1844 года и его письма американскому ботанику Грею, в котором излагались основы теории происхождения видов. Вот что писал по этому поводу сам ученый: «Сначала мне очень не хотелось идти на это: я полагал, что м-р Уоллес может счесть мой поступок совершенно непозволительным, – я не знал тогда, сколько великодушия и благородства в характере этого человека. Ни извлечение из моей рукописи, ни письмо к Аза Грею не предназначались для печати и были плохо написаны. Напротив, очерк м-ра Уоллеса отличался прекрасным изложением и полной ясностью».
Альфред Уоллес действительно проявил большое благородство. Он писал: «У меня нет того неутомимого терпения при собирании многочисленных, самых разнообразных фактов, той удивительной способности выводить заключения, тех точных и богатых физиологических познаний, того остроумия при определении плана опытов и той ловкости при их выполнении, наконец – того бесподобного слога – ясного и в то же время убедительного и точного, – словом, всех тех качеств, которые делают из Дарвина человека совершенного и, быть может, наиболее способного для того громадного труда, который он предпринял и выполнил».
Уоллес не только признал приоритет Дарвина, но и стал активным пропагандистом его теории. Уже после смерти ученого (в 1889 году) он опубликовал книгу «Дарвинизм», в которой рассмотрел развитие эволюционной теории за период, прошедший со времени опубликования «Происхождения видов». При этом Уоллес не во всем был согласен с Дарвином: он отрицал значение полового отбора и наследование приобретенных признаков (в чем оказался прав). Взаимоотношения исследователей можно смело назвать эталоном благородства и научной этики.
Итак, статья Уоллеса и выдержки из работы Дарвина были опубликованы, но резонанса в научных кругах не вызвали. Их попросту не заметили. Тогда Дарвин занялся подготовкой к печати уже готовых материалов о происхождении видов, и в ноябре 1859 года свет увидело первое издание «Происхождения видов путем естественного отбора, или Сохранение приспособленных к борьбе за жизнь». По некоторым сведениям, к моменту издания Лайель и Гукер уже сделали книге хорошую рекламу в научной среде. Первое издание (1250 экземпляров) разошлось в один день, второе (3000 экземпляров) также не залежалось. Еще при жизни Дарвина «Происхождение видов» было переведено почти на все европейские языки и даже на японский. Более того, вышла статья на древнееврейском, в которой утверждалось, что теория Дарвина содержалась в Ветхом Завете. По свидетельствам ученого, в Англии к 1876 году (год завершения Дарвином автобиографии) разошлось 16000 экземпляров «Происхождения видов».
Успех книги был полным, чего нельзя сказать о теории, в ней изложенной. Началась обширная научная полемика. Первое время Дарвин собирал рецензии на свою книгу, но когда коллекция увеличилась до 265 экземпляров, – он перестал ее пополнять. Изучая критические отзывы, ученый разделил их на две категории: «…должен заметить, что мои критики почти всегда обращались со мной честно, если оставить в стороне тех из них, которые не обладали научными знаниями, ибо о них и не стоит говорить. Мои взгляды нередко грубо искажались, ожесточенно оспаривались и высмеивались, но я убежден, что по большей части все это делалось без вероломства».
Интересно, что различные современные религиозные деятели до сих пор стремятся исказить эволюционную теорию с тем, чтобы дискредитировать ее в глазах своих потенциальных последователей. При этом серьезные современные богословы находят возможным совмещение христианской веры и эволюционного учения. Такой точки зрения придерживались и лидер католической церкви Иоанн Павел II, и известный православный священник и богослов Александр Мень.
Но вернемся к событиям середины XIX века. Сразу же после выхода книги в ноябре 1859 года в журнале «Атенеум» появилась резкая критическая статья, автор которой утверждал, что эволюционная теория Дарвина наносит вред делу веры. К критике подключились и дорогие Дарвину люди. К примеру, его учитель, геолог Седжвик, встретил теорию в штыки, не желая признавать ее.
Дарвина не очень задевала критика, но сильно расстраивало связанное с ней искажение теории. Сам он, ввиду болезни, не мог выступать в очных дискуссиях по поводу справедливости теории, но еще до появления первого издания «Происхождения видов» у него было немало последователей и сторонников, которые принялись горячо защищать дарвинизм.
30 июня 1860 года в Оксфорде состоялся диспут между сторонниками теории Дарвина и креационистами. Диспут собрал более семисот человек. Официально научное собрание было созвано для того, чтобы заслушать доклад американского ученого Дрэпера «Умственное развитие Европы, рассматриваемое в связи со взглядами мистера Дарвина». Но в научном и околонаучном мире знали, что на заседании будет присутствовать ярый противник дарвинизма епископ Вильберфорс. И в том, что доклад превратится в горячую дискуссию, никто не сомневался. С защитой теории Дарвина выступили Томас Гексли и Джозеф Гукер. Священник не владел естественнонаучными знаниями, в то время как его противники были прекрасными учеными. Не вдаваясь в подробности, следует сказать, что поле боя осталось за эволюционистами. Но бой этот был не последним, предстояло еще немало столкновений. И сторонникам дарвинизма пришлось встретиться с гораздо более подготовленными противниками, чем епископ Вильберфорс. И противники эти выдвигали гораздо более серьезные аргументы. Об одном из них мы расскажем.
В 1867 году эволюционная теория Дарвина согнулась под тяжестью очень серьезного удара. Нанес его шотландский инженер Флеминг Дженкинс. Его аргумент выглядел примерно так: если какой-то представитель вида становится обладателем полезного признака, то признак этот при скрещивании с другими особями вида исчезнет, растворится в болоте среднего. Возражение это было настолько серьезным, что Дарвин окрестил его «кошмаром Дженкинса». Современная «синтетическая» теория эволюции, объединяющая дарвинизм и генетику, объясняет «кошмар Дженкинса» с помощью законов наследования. Ген, несущий тот или иной признак, сохраняется в генотипах представителей популяции. У особей, которые этим геном обладают, он проявляется в полной мере (в случае, если ген доминантный) или бережется до момента встречи с таким же геном (если ген рецессивный). В любом случае он будет в популяции целиком и рано или поздно подвергнется действию отбора.
Интересно, что сейчас ученые опять вернулись к «кошмару Дженкинса». Это возражение несостоятельно в том случае, если признак наследуется только одним геном. Но современные наблюдения показывают, что большинство важных приспособительных признаков реализуется благодаря совместному действию целой группы генов. И для таких признаков объяснение синтетической теории эволюции не подходит. Так «кошмар Дженкинса» прошел через весь XX век и настиг идеи Дарвина. Но в наше время этот довод, конечно, уже не ставит под сомнение сам факт эволюции. Не опровергает он и идеи Дарвина в целом, как не уменьшает заслуг ученого. «Кошмар Дженкинса» показывает, что современная теория эволюции не является законченной и требует дальнейшей доработки.
Выпустив в свет первое издание «Происхождения видов», Дарвин не стал почивать на лаврах нахлынувшей на него известности и тут же приступил к дальнейшей работе. Два последних месяца 1859 года он провел за подготовкой второго издания книги. От этой работы ученого отвлекала обширная переписка, вызванная в основном первым тиражом его работы. Закончив исправления, сделанные для второго издания, Дарвин тут же начал новый труд «Изменения домашних животных и культурных растений». Но эта книга увидела свет только в 1868 году. Дарвин писал: «Задержка эта отчасти объясняется то и дело повторявшимися приступами болезни, которая один раз затянулась на семь месяцев, отчасти же – соблазном выступать в печати с работами по другим вопросам, которые в тот или иной момент больше интересовали меня».
Действительно, ученый немало внимания уделял другим, более конкретным научным вопросам: он опубликовал небольшую книгу об опылении орхидей, несколько статей, посвященных особенностям размножения некоторых цветковых растений и их эволюционной роли и т. д. Несмотря на эти отвлекающие работы, а также частое ухудшение здоровья, в 1868 году Дарвин закончил «Изменения животных и растений в условиях одомашнения». «Это огромная книга, и стоила она мне четырех лет и двух месяцев напряженного труда, – давал он оценку сделанному. – В ней приведены все мои наблюдения и гигантское количество собранных из различных источников фактов относительно наших домашних организмов. Во втором томе были подвергнуты обсуждению – в той мере, в какой это позволяет современное состояние наших знаний, – причины и законы изменчивости, наследственности и т. д.».
К сожалению, Дарвин, впрочем, как и другие ученые, на самом деле не владел «современным состоянием» научных знаний по этому вопросу. Несколько трагичным выглядит то обстоятельство, что к моменту издания этой книги уже были получены и опубликованы результаты исследования Грегора Менделя – чешского монаха и естествоиспытателя, который, занимаясь гибридизацией разных сортов гороха, открыл основные закономерности наследования признаков, положив начало генетике. Но как это часто бывает, научный мир не обратил должного внимания на работы скромного монаха. Законы Менделя были переоткрыты после его смерти, в 1900 году, когда и Дарвина, которому так не хватало в работе знания законов наследственности, тоже не было в живых.
В конце книги Дарвин излагает собственную гипотезу механизмов наследования – гипотезу пангенезиса. Согласно этой гипотезе, признаки с помощью мельчайших частиц (геммул) передаются из различных клеток организма в половые клетки. Таким образом потомство получает свойства родителей. Гипотеза пангенезиса была подвергнута вполне справедливой критике. Впрочем, сам Дарвин не настаивал на ее справедливости и отмечал временный характер гипотезы.
Навестив родных и совершив несколько поездок, в середине декабря 1836 года молодой ученый обосновался в Кембридже. Три месяца он занимался разбором коллекции минералов и подготовкой к печати своего «Дневника путешествий». Во время экспедиции Дарвин аккуратно вел записи, так что теперь основной его задачей было изложение на их основе научных результатов. Также, по просьбе Лайеля, Чарлз составил краткий отчет о своих наблюдениях для Лондонского геологического общества.
Весной Дарвин перебрался в Лондон, где два года работал над «Дневником путешествий» – под таким заглавием он издал книгу, позже получившую название «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль»». Впервые «Дневник» увидел свет в 1839 году. Он был издан не отдельной книгой, а как часть отчета Фиц-Роя о результатах экспедиции.
Время от времени молодой ученый выступал с докладами в Геологическом обществе и вскоре был избран одним из его почетных секретарей. Он немало общался с такими крупными учеными, как Чарлз Лайель, Роберт Броун и Ричард Оуэн[5]. Параллельно с подготовкой «Дневника» Чарлз работал над еще двумя публикациями – трудами «Геологические наблюдения» и «Зоологические результаты путешествия на "Бигле"». В это время он уже всерьез задумывался о происхождении видов и стал собирать факты, имевшие отношение к данной проблеме.
29 января 1839 года Дарвин женился на Эмме Веджвуд – своей кузине. Брак был счастливым и многодетным (всего у Эммы и Чарлза родилось десять детей). В автобиографии, обращаясь к своим детям, Дарвин писал: «Все вы прекрасно знаете свою мать, знаете, какой доброй матерью она всегда была для всех вас. Она – мое величайшее счастье, и я могу сказать, что за всю мою жизнь я ни разу не слыхал от нее ни единого слова, о котором я мог бы сказать, что предпочел бы, чтобы оно вовсе не было произнесено… В отношении своей семьи я был действительно в высшей степени счастлив, и должен сказать вам, мои дети, что никто из вас никогда не доставлял мне никакого беспокойства, если не считать ваших заболеваний. <…> Мы испытали лишь единственное безмерно тяжелое горе, когда в Молверне 24 апреля 1851 года умерла Энни, которой только что исполнилось десять лет».
Фактически рассказом о лондонском периоде жизни Дарвина заканчивается история жизни ученого, и начинается история его болезни и научных трудов: «Главным моим наслаждением и единственным занятием в течение всей жизни была научная работа, и возбуждение, вызываемое ею, позволяет мне на время забывать или совсем устраняет мое постоянное плохое самочувствие. Мне нечего поэтому рассказывать о всех дальнейших годах моей жизни, кроме сведений о публикации нескольких моих книг».
Живя с женой в Лондоне, Дарвин успел написать большую работу о коралловых рифах, в которой изложил свою теорию их образования, продолжал руководить изданиями «Зоологических результатов путешествия на "Бигле"», выступал в Геологическом обществе. Кроме того, ученый продолжал собирать данные, связанные с проблемой происхождения видов И тем не менее, он писал: «За три года и восемь месяцев нашей жизни в Лондоне я выполнил меньше научной работы, чем за любой другой такой же промежуток времени в моей жизни, хотя работал с максимальным для моих сил усердием. Причиной этого были часто повторявшиеся недомогания и одно длительное и серьезное заболевание».
Чем же болел Дарвин? Как уже было сказано, еще в ранней молодости у него возникли некие болезненные проявления. Возможно, тогда они объяснялись мнительностью Чарлза, но со времени возвращения из экспедиции и до конца жизни его регулярно посещали разные по продолжительности приступы какой-то странной болезни. Недуг выражался в периодически случавшихся длительных нарушениях работы пищеварительной системы: сильных болях в области живота, приступах тошноты, рвоты. Кроме того, Дарвина мучили частые головные боли, учащенные сердцебиения, приступы слабости, иногда он терял сознание (кстати, такие же симптомы мучили в свое время Фридриха Ницше).
Споры о природе недуга Дарвина не затихают до сих пор. Врачи ставили ученому самые различные диагнозы: диспепсия, неврастения, отравление, скрытая подагра (В. Эфроимсон, к примеру, считает достижения Дарвина следствием того, что он страдал подагрой – заболеванием, в результате которого в крови накапливается избыток мочевой кислоты, что стимулирует мозговую деятельность). Некоторые врачи полагали, что во время своего путешествия их пациент заразился какой-то неизвестной науке болезнью, или же считали недуг последствием длительного плавания при сильно выраженной морской болезни. Большинство же современных исследователей склоняются к поставленному постфактум диагнозу «тревожная депрессия». К сожалению, во времена Дарвина такой раздел медицины, как психиатрия, фактически не существовал, да и до появления клинической психологии оставался не один десяток лет.
Что же было у Дарвина? Ученый писал, что во время приступов болезни ему чрезвычайно трудно сосредоточиться на работе (нарушение способности концентрировать внимание налицо). Приступы его недуга сопровождались слабостью. И хотя раздражительностью наш герой не отличался, но постоянно жаловался на окружающие его условия. Интересно, что это наблюдение ученый делает сам, говоря в посвящении жене Эмме: «…она с величайшим терпением переносила мои вечные жалобы на недомогания и неудобства». Эта же цитата косвенно подтверждает наличие у Дарвина склонности к плаксивости. Беспокойство, опасения различного рода, особенно связанные с собственным здоровьем, пессимизм – все это было выражено у Дарвина особенно сильно (достаточно только вспомнить его мнимую сердечную болезнь). Вот еще две цитаты из его автобиографии, которые подтверждают наличие соответствующих симптомов (на самом деле таких цитат можно привести гораздо больше): «Мысль о том, что я, вероятно, навсегда лишен лучшего из наслаждений – возможности исследовать новую область, заставляет меня стонать», «Когда вы были совсем маленькими, мне доставляло наслаждение играть с вами, и я с тоской думаю, что эти дни никогда уже не вернутся» (из письма детям).
Каким же образом болезнь повлияла на научную деятельность Дарвина? Помимо очевидных ограничений работоспособности, болезнь, скорее всего, сыграла и некую позитивную роль. Об этом тоже писал сам ученый: «Даже плохое здоровье, хотя и отняло у меня несколько лет жизни, уберегло меня от рассеянной жизни в светском обществе и от развлечений». Вспомнив, какой образ жизни вел Дарвин в молодости и с каким азартом он предавался, например, охоте, можно предположить, что этот фактор оказал значительное влияние на плодовитость ученого.
Чарлз и Эмма пришли к выводу, что причиной болезни может быть городская обстановка. Супруга ученого начала подыскивать загородный дом. Между тем к лету 1842 года в состоянии здоровья Дарвина наступило временное улучшение. Он почувствовал себя настолько хорошо, что даже совершил небольшую геологическую экспедицию в Северный Уэльс, где изучал древние ледники. Однако больше за всю свою жизнь не смог осуществить ни одной исследовательской поездки: «Экскурсия эта оказалась для меня очень интересной, но и последней: в последний раз в моей жизни у меня хватило сил, чтобы карабкаться по горам и подолгу ходить пешком, что необходимо при геологической работе».
Тем временем дом для покупки был найден. В сентябре 1842 года семейство смогло переехать в поместье, приобретенное в небольшом городке Даун, неподалеку от Лондона. Там-то Дарвин и провел всю оставшуюся жизнь. Чета вела затворнический образ жизни. «В первый период нашего пребывания [в Дауне] мы изредка бывали в обществе и принимали немногих друзей у себя; однако мое здоровье всегда страдало от любого возбуждения – у меня начинались припадки сильной дрожи и рвоты. Поэтому в течение многих лет я вынужден был отказываться решительно от всех званых обедов, и это было для меня известным лишением, потому что такого рода встречи всегда приводили меня в прекрасное настроение. По этой же причине я мог и сюда, в Даун, приглашать только очень немногих ученых, с которыми я был знаком».
Теперь все интересы Дарвина были сосредоточены на семье и научной работе. И преуспел он на обоих поприщах. Достаточно красноречивым свидетельством этому стали десять детей и внушительный объем научных трудов.
Путешествие на «Бигле» дало Дарвину много пищи для размышлений. Он продолжал обрабатывать привезенные материалы и готовить к изданию научные труды. В 1844 году Дарвин опубликовал работу о вулканических островах, в 1846-м увидела свет книга, посвященная геологии Южной Америки. В своем дневнике ученый писал, что три книги по геологии потребовали четыре с половиной года непрерывного труда, «а ныне прошло десять лет с момента моего возвращения в Англию. Как много времени потерял я из-за болезни!» Закончив подготовку этого издания, Дарвин приступил к изучению усоногих раков[6]. Он не только описывает найденные в экспедиции виды, но и проводит серьезные анатомические исследования.
В 1848 году у Дарвина начался длительный и сильный приступ болезни, и ученому пришлось пройти курс гидропатии – лечения водой, в т. ч. холодными ваннами. Терапия как будто дала положительный эффект, и, вернувшись в Даун, ученый продолжил работать над своими раками. Но вскоре состояние его здоровья ухудшилось настолько, что когда 13 ноября 1848 года умер его отец, Чарлз не смог присутствовать на похоронах.
Работа над ракообразными длилась восемь лет. Результатом стал обширный двухтомный труд «Монография подкласса усоногих» (1851, 1854), в котором было описано более 150 видов. Работа стала классической, и к ней обращаются даже современные исследователи. Более того, эта книга является образцовым примером зоологической систематики.
«Монография подкласса усоногих» завершила собой период обработки материалов экспедиции на «Бигле». Теперь Дарвин мог взяться за проблему, которая давно его интересовала, – за теорию происхождения видов.
Отдельные заметки, касающиеся происхождения видов, Чарлз Дарвин начал делать еще в 1837 году. Здесь были и описания южноамериканских палеонтологических находок, и результаты наблюдений за современной фауной Нового Света, и галапагосские впечатления, и данные, касающиеся одомашненных видов, и эмбриологические наблюдения, и многое другое. Вся совокупность собранных фактов уже давно убедила даунского исследователя, что животные и растительные организмы, населяющие Землю, постепенно изменялись. Довольно быстро Дарвин понял, что в создании новых сортов растений и пород животных большую роль играет отбор. Но перенести эту идею на условия естественной природы он смог не сразу.
В то же время ученый понимал, что ни одна из существующих на тот момент эволюционных теорий не дает вразумительного ответа на вопросы: как и почему это происходило? Ни тренировка органов, ни внутреннее стремление организмов к совершенствованию не могли привести к появлению столь совершенных и сложных приспособлений, которые сплошь и рядом встречаются в живой природе: «Ни действие окружающих условий, ни воля организмов не в состоянии объяснить, например, приспособленности дятла или древесной лягушки к лазанию по деревьям».
Большую роль в становлении взглядов Дарвина сыграла книга Мальтуса «О народонаселении», где выведен закон народонаселения, согласно которому темпы его роста значительно превышают темпы увеличения производства средств существования. Человечеству грозит голодная смерть, и, соответственно, между людьми будет происходить борьба за распределение ресурсов. Дарвин, который прочел книгу Мальтуса еще в 1838 году, смог провести параллель между пессимистическими прогнозами автора и процессами, происходящими в живой природе. Оказалось, что способность биологических видов к размножению значительно превышает количество особей, которые могут выжить. Следующим логическим шагом стала идея естественного отбора: Дарвин понял, что в результате борьбы за существование выживают особи, обладающие выгодными в данных условиях признаками. Результатом накопления таких признаков и становится появление новых видов.
Первый набросок своей теории Дарвин составил в 1842 году. Записи были выполнены карандашом и составляли 35 страниц. К 1844 году резюме теории расширилось до 230 страниц. Дарвин высоко ценил свою работу и понимал ее значение. Опасаясь, что его жизнь может неожиданно прерваться из-за болезни, он в том же году написал для своей жены нечто типа завещания, в котором просил в случае его внезапной смерти передать записи по теории видов какому-нибудь ученому, который смог бы привести их в порядок и издать. Человеку, который взял бы на себя этот труд, Дарвин завещал 400–500 фунтов и все доходы от предполагаемого издания.
Поскольку в 1846 году Дарвин занялся изучением усоногих раков, теория видов временно отошла у него на второй план. Но в 1854-м, когда второй том «Монографии подкласса усоногих» увидел свет, ученый вернулся к главному делу жизни и начал работу над своей знаменитой книгой «Происхождение видов».
К 1858 году Дарвин написал примерно половину задуманного сочинения. Но тут грянул гром: произошло событие, которого Дарвин никак не ожидал. Молодой и, безусловно, талантливый ученый Альфред Уоллес, изучавший в то время природу Малайского архипелага и Юго-Восточной Азии, прислал на рассмотрение Дарвина свою небольшую работу «О тенденции разновидностей к неограниченному отклонению от первоначального типа». Очерк Уоллеса содержал краткое изложение эволюционных идей, обстоятельным и обширным изложением которых занимался Дарвин. Уоллес просил старшего коллегу ознакомиться с его работой и в случае одобрения переслать ее Лайелю. Таким образом, при том, что Дарвин гораздо раньше Уоллеса создал свою теорию, приоритет его открытия оказался под угрозой. Лайель и Гукер, друг Дарвина и один из первых сторонников его теории, убедили ученого в том, что нужно вместе с работой Уоллеса опубликовать выдержки из работы Дарвина 1844 года и его письма американскому ботанику Грею, в котором излагались основы теории происхождения видов. Вот что писал по этому поводу сам ученый: «Сначала мне очень не хотелось идти на это: я полагал, что м-р Уоллес может счесть мой поступок совершенно непозволительным, – я не знал тогда, сколько великодушия и благородства в характере этого человека. Ни извлечение из моей рукописи, ни письмо к Аза Грею не предназначались для печати и были плохо написаны. Напротив, очерк м-ра Уоллеса отличался прекрасным изложением и полной ясностью».
Альфред Уоллес действительно проявил большое благородство. Он писал: «У меня нет того неутомимого терпения при собирании многочисленных, самых разнообразных фактов, той удивительной способности выводить заключения, тех точных и богатых физиологических познаний, того остроумия при определении плана опытов и той ловкости при их выполнении, наконец – того бесподобного слога – ясного и в то же время убедительного и точного, – словом, всех тех качеств, которые делают из Дарвина человека совершенного и, быть может, наиболее способного для того громадного труда, который он предпринял и выполнил».
Уоллес не только признал приоритет Дарвина, но и стал активным пропагандистом его теории. Уже после смерти ученого (в 1889 году) он опубликовал книгу «Дарвинизм», в которой рассмотрел развитие эволюционной теории за период, прошедший со времени опубликования «Происхождения видов». При этом Уоллес не во всем был согласен с Дарвином: он отрицал значение полового отбора и наследование приобретенных признаков (в чем оказался прав). Взаимоотношения исследователей можно смело назвать эталоном благородства и научной этики.
Итак, статья Уоллеса и выдержки из работы Дарвина были опубликованы, но резонанса в научных кругах не вызвали. Их попросту не заметили. Тогда Дарвин занялся подготовкой к печати уже готовых материалов о происхождении видов, и в ноябре 1859 года свет увидело первое издание «Происхождения видов путем естественного отбора, или Сохранение приспособленных к борьбе за жизнь». По некоторым сведениям, к моменту издания Лайель и Гукер уже сделали книге хорошую рекламу в научной среде. Первое издание (1250 экземпляров) разошлось в один день, второе (3000 экземпляров) также не залежалось. Еще при жизни Дарвина «Происхождение видов» было переведено почти на все европейские языки и даже на японский. Более того, вышла статья на древнееврейском, в которой утверждалось, что теория Дарвина содержалась в Ветхом Завете. По свидетельствам ученого, в Англии к 1876 году (год завершения Дарвином автобиографии) разошлось 16000 экземпляров «Происхождения видов».
Успех книги был полным, чего нельзя сказать о теории, в ней изложенной. Началась обширная научная полемика. Первое время Дарвин собирал рецензии на свою книгу, но когда коллекция увеличилась до 265 экземпляров, – он перестал ее пополнять. Изучая критические отзывы, ученый разделил их на две категории: «…должен заметить, что мои критики почти всегда обращались со мной честно, если оставить в стороне тех из них, которые не обладали научными знаниями, ибо о них и не стоит говорить. Мои взгляды нередко грубо искажались, ожесточенно оспаривались и высмеивались, но я убежден, что по большей части все это делалось без вероломства».
Интересно, что различные современные религиозные деятели до сих пор стремятся исказить эволюционную теорию с тем, чтобы дискредитировать ее в глазах своих потенциальных последователей. При этом серьезные современные богословы находят возможным совмещение христианской веры и эволюционного учения. Такой точки зрения придерживались и лидер католической церкви Иоанн Павел II, и известный православный священник и богослов Александр Мень.
Но вернемся к событиям середины XIX века. Сразу же после выхода книги в ноябре 1859 года в журнале «Атенеум» появилась резкая критическая статья, автор которой утверждал, что эволюционная теория Дарвина наносит вред делу веры. К критике подключились и дорогие Дарвину люди. К примеру, его учитель, геолог Седжвик, встретил теорию в штыки, не желая признавать ее.
Дарвина не очень задевала критика, но сильно расстраивало связанное с ней искажение теории. Сам он, ввиду болезни, не мог выступать в очных дискуссиях по поводу справедливости теории, но еще до появления первого издания «Происхождения видов» у него было немало последователей и сторонников, которые принялись горячо защищать дарвинизм.
30 июня 1860 года в Оксфорде состоялся диспут между сторонниками теории Дарвина и креационистами. Диспут собрал более семисот человек. Официально научное собрание было созвано для того, чтобы заслушать доклад американского ученого Дрэпера «Умственное развитие Европы, рассматриваемое в связи со взглядами мистера Дарвина». Но в научном и околонаучном мире знали, что на заседании будет присутствовать ярый противник дарвинизма епископ Вильберфорс. И в том, что доклад превратится в горячую дискуссию, никто не сомневался. С защитой теории Дарвина выступили Томас Гексли и Джозеф Гукер. Священник не владел естественнонаучными знаниями, в то время как его противники были прекрасными учеными. Не вдаваясь в подробности, следует сказать, что поле боя осталось за эволюционистами. Но бой этот был не последним, предстояло еще немало столкновений. И сторонникам дарвинизма пришлось встретиться с гораздо более подготовленными противниками, чем епископ Вильберфорс. И противники эти выдвигали гораздо более серьезные аргументы. Об одном из них мы расскажем.
В 1867 году эволюционная теория Дарвина согнулась под тяжестью очень серьезного удара. Нанес его шотландский инженер Флеминг Дженкинс. Его аргумент выглядел примерно так: если какой-то представитель вида становится обладателем полезного признака, то признак этот при скрещивании с другими особями вида исчезнет, растворится в болоте среднего. Возражение это было настолько серьезным, что Дарвин окрестил его «кошмаром Дженкинса». Современная «синтетическая» теория эволюции, объединяющая дарвинизм и генетику, объясняет «кошмар Дженкинса» с помощью законов наследования. Ген, несущий тот или иной признак, сохраняется в генотипах представителей популяции. У особей, которые этим геном обладают, он проявляется в полной мере (в случае, если ген доминантный) или бережется до момента встречи с таким же геном (если ген рецессивный). В любом случае он будет в популяции целиком и рано или поздно подвергнется действию отбора.
Интересно, что сейчас ученые опять вернулись к «кошмару Дженкинса». Это возражение несостоятельно в том случае, если признак наследуется только одним геном. Но современные наблюдения показывают, что большинство важных приспособительных признаков реализуется благодаря совместному действию целой группы генов. И для таких признаков объяснение синтетической теории эволюции не подходит. Так «кошмар Дженкинса» прошел через весь XX век и настиг идеи Дарвина. Но в наше время этот довод, конечно, уже не ставит под сомнение сам факт эволюции. Не опровергает он и идеи Дарвина в целом, как не уменьшает заслуг ученого. «Кошмар Дженкинса» показывает, что современная теория эволюции не является законченной и требует дальнейшей доработки.
Выпустив в свет первое издание «Происхождения видов», Дарвин не стал почивать на лаврах нахлынувшей на него известности и тут же приступил к дальнейшей работе. Два последних месяца 1859 года он провел за подготовкой второго издания книги. От этой работы ученого отвлекала обширная переписка, вызванная в основном первым тиражом его работы. Закончив исправления, сделанные для второго издания, Дарвин тут же начал новый труд «Изменения домашних животных и культурных растений». Но эта книга увидела свет только в 1868 году. Дарвин писал: «Задержка эта отчасти объясняется то и дело повторявшимися приступами болезни, которая один раз затянулась на семь месяцев, отчасти же – соблазном выступать в печати с работами по другим вопросам, которые в тот или иной момент больше интересовали меня».
Действительно, ученый немало внимания уделял другим, более конкретным научным вопросам: он опубликовал небольшую книгу об опылении орхидей, несколько статей, посвященных особенностям размножения некоторых цветковых растений и их эволюционной роли и т. д. Несмотря на эти отвлекающие работы, а также частое ухудшение здоровья, в 1868 году Дарвин закончил «Изменения животных и растений в условиях одомашнения». «Это огромная книга, и стоила она мне четырех лет и двух месяцев напряженного труда, – давал он оценку сделанному. – В ней приведены все мои наблюдения и гигантское количество собранных из различных источников фактов относительно наших домашних организмов. Во втором томе были подвергнуты обсуждению – в той мере, в какой это позволяет современное состояние наших знаний, – причины и законы изменчивости, наследственности и т. д.».
К сожалению, Дарвин, впрочем, как и другие ученые, на самом деле не владел «современным состоянием» научных знаний по этому вопросу. Несколько трагичным выглядит то обстоятельство, что к моменту издания этой книги уже были получены и опубликованы результаты исследования Грегора Менделя – чешского монаха и естествоиспытателя, который, занимаясь гибридизацией разных сортов гороха, открыл основные закономерности наследования признаков, положив начало генетике. Но как это часто бывает, научный мир не обратил должного внимания на работы скромного монаха. Законы Менделя были переоткрыты после его смерти, в 1900 году, когда и Дарвина, которому так не хватало в работе знания законов наследственности, тоже не было в живых.
В конце книги Дарвин излагает собственную гипотезу механизмов наследования – гипотезу пангенезиса. Согласно этой гипотезе, признаки с помощью мельчайших частиц (геммул) передаются из различных клеток организма в половые клетки. Таким образом потомство получает свойства родителей. Гипотеза пангенезиса была подвергнута вполне справедливой критике. Впрочем, сам Дарвин не настаивал на ее справедливости и отмечал временный характер гипотезы.