Страница:
И Слава начал работать в охране завода. Сутки дежурит, трое дома. Вернее, не столько дома, сколько в библиотеке. Мать, глядя на него, не могла нарадоваться: «Вот и у нас все, как у людей. Еще бы женился… Пусть и не на девке, так хоть на вдовой какой или на разведенке. Хоть бы и с ребенком…»
Так и потекла Славина жизнь мирно-спокойно до очередного крутого поворота. В тот день Слава нес службу у шлагбаума, перекрывающего въезд на завод. Должностная инструкция четкая и понятная. Обязанности просты до безобразия. Есть пропуск на машину, на людей, на груз – езжай. Нет – от ворот поворот. Сверить номер машины, физиономии людей и их фото, осмотреть груз, а в разовых пропусках отметить время въезда – всего и делов-то.
Слава грелся в будке, наблюдая через окошко, как его напарник, стоя у шлагбаума, пытается что-то втолковать стоящему перед ним бугаю, время от времени принимающемуся размахивать перед носом напарника красной ксивой. За спиной бугая стоял длинный, похоже, американский автомобиль с флажковым номером. «Объяснения что-то затянулись», – подумал Слава и вышел из будки наружу.
Да ты, козлина вонючая, – попер буром бугай на напарника, – да ты знаешь, деревня, кого ты перед шлагбаумом держишь? Да я тебя сейчас здесь же урою.
Напарник, напуганный таким блатным напором, заколебался. Слава понял, еще пара секунд, и он откроет шлагбаум. Не говоря ни слова, размеренным шагом, расстегивая на ходу кобуру и доставая из нее табельный револьвер, он подошел к бугаю и врезал рукоятью ему по голове. Бугай, закатывая глаза, медленно повернулся к Славе и тут же рухнул наземь. Все так же спокойно и деловито, ухватив его за одну ногу, Слава отволок бугая в сторону, освободив проезжую часть, и бросил его на тротуаре. Напарник квадратными от ужаса глазами наблюдал за происходящим.
Слава подошел к автомобилю, открыл дверь водителя и, заглянув внутрь, разглядел в глубине салона человека, раскинувшегося на мягких подушках заднего сиденья.
Уберите машину с проезжей части, пожалуйста, – вежливо попросил Слава. – Вы мешаете движению.
Подождав несколько секунд и увидев, что незнакомец никак не реагирует на его слова, он сам сел за руль и отогнал машину в сторону, освободив проезд.
А тут к шлагбауму подъехал грузовик, и Слава, проверив документы у водителя, полез в кузов – смотреть груз. А потом подошла смена, и они с напарником отправились в караулку, и Слава совсем позабыл и про бугая, и про американскую машину с ее молчаливым пассажиром.
Часа через три, когда Слава стоял уже на другом посту, в противоположном конце завода, раздался звонок начальника караула: «Будылин? К начальнику охраны, срочно!»
Когда он вошел, то первым делом бросилась в глаза кислая физиономия явно перепуганного шефа. Рядом с ним сидели директор и тот самый молчаливый человек из лимузина. Слава остановился на пороге. Человек поднялся из-за стола, подошел к Славе и, протянув руку, представился:
Генерал-лейтенант Маркушев. В отставке.
Слава подал ему свою, ответив в тон:
Капитан Будылин. В отставке.
Генерал цепко ухватил его руку, сдавив ее, как клещами. Славе в армии довелось повидать всяких придурков, в том числе и таких, которые, пытаясь доказать свое превосходство, устраивали состязание из всего, в том числе и из рукопожатия. Но он в такие игры не играет. Да он, признаться, ни в какие игры не играет. Слава, не отвечая на рукопожатие, лишь старался держать свою ладонь так, чтобы не в меру ретивый генерал не сломал ему пальцы.
«Никаких эмоций, – подумал генерал. – Ни тогда, ни сейчас. Интересная личность». Инцидент перед шлагбаумом произошел прямо у него на глазах. Генерал смаковал происходящее, как завзятый театрал, сидящий в третьем ряду партера и с наслаждением наблюдающий за малейшими нюансами игры любимых актеров. Слава поразил его. Поразил не решимостью, не отвагой (это ж надо было решиться попереть против агрессивного субъекта вдвое больше тебя), не быстротой и четкостью действий (за тридцать пять лет работы в спецслужбах генералу и не такое довелось повидать). Поразил полным отсутствием эмоций, можно даже сказать, абсолютным равнодушием к происходящему. Есть у человека инструкция, есть приказ, и он его четко исполняет, проявляя при этом самостоятельность, склонность к творчеству и не заморачиваясь никакими этическими выпендрючками. «Идеальный исполнитель, – подумал тогда генерал. – Как говорится, ничего личного, только бизнес».
Что же ты, капитан, лишил меня шофера? – спросил генерал, отпуская Славину руку. – У парня сотрясение мозга. А если б убил его? Этого ты не боишься?
Слава криво усмехнулся лишь одной стороной губ.
Нет. У меня справка есть.
Какая справка? – не понял генерал.
Что я сумасшедший, – снова усмехнулся Слава.
Что же ты сумасшедших на работу берешь? – генерал повернулся к директору. – Да еще в охрану, а?
Не сомневайтесь, Егор Виленович, – засуетился директор, – он уволен с сегодняшнего дня. Приказ я уже подписал. А в прокуратуру я тотчас позвоню, договорюсь…
Вот видишь, – не дослушав директора, генерал снова обратился к Славе, – ты остался без работы. Пойдешь ко мне работать, капитан? Если да, сегодня же едем в Москву. Мне особо рассусоливать некогда.
В каком качестве? – поинтересовался Слава.
Моего личного телохранителя и по совместительству шофера.
Пойду, – ни секунды не колеблясь, согласился Слава.
Тебе пары часов собраться хватит?
Пятнадцать минут. Только в цех схожу – отца предупредить.
Генерал Маркушев был главой крупной финансовой группы. Слава теперь, исполняя обязанности телохранителя, все время был у него на виду. Честно говоря, телохранитель из него поначалу был никакой. Но, в отличие от своих коллег и предшественников из спецслужб, расслаблявшихся от такой курортной жизни и потому неуклонно деградирующих (да кто ж рискнет покуситься на генерала Маркушева, финансовая группа которого является по существу частной спецслужбой), Слава быстро учился и набирался профессионализма день ото дня. Еще одно важное качество разглядел у него генерал. Слава был не болтлив. Не то, что не болтлив, он был самым настоящим молчуном. Причем качество это у него было не искусственно приобретенным в результате насилия над собственной натурой, а природным, заложенным в него от рождения.
После нескольких месяцев тщательного изучения генерал сделал ему новое предложение. И Слава снова согласился.
В силу специфики своего бизнеса у генерала возникали иногда определенные проблемы с различными людьми: частными лицами, госчиновниками, бизнесменами… И эти проблемы необходимо было решать.
Качество услуг подобного рода, предлагаемых на рынке, генерала не устраивало. Попытки «вырастить бабу-ягу в своем коллективе» тоже ничего хорошего не дали. Все это было грубо, топорно, по-хамски. А генералу требовался художник, творец, разносторонний профессионал, своеобразный Леонардо да Винчи этого дела. Вот этим самым Леонардо и предстояло стать Славе. И Слава дал свое согласие. Так он стал наемным убийцей или, говоря по-современному, киллером.
Люди генерала подготовили для него соответствующую инфраструктуру, и Слава, уволившись из генеральского банка, снова начал новую жизнь.
Теперь ему не нужно было каждый день являться на службу в строго определенное время. Связь со своим работодателем он поддерживал исключительно через Интернет. Жил Слава в одной из четырех снятых для него квартир, которые он менял по мере надобности. Свободного времени, хоть отбавляй. Так что читать теперь ему почти ничто не мешало. Благо, знающие люди подсказали, что книги можно не покупать, а читать их в Интернете, что при кочевом образе жизни было немаловажно. Ведь купленные книги приходилось таскать с собой с квартиры на квартиру (выбросить рука не поднималась). Дела у Славы пошли неплохо, во всяком случае, генералу ни разу не пришлось пожалеть о сделанном выборе. Через некоторое время по Москве поползли слухи, что серия внезапных смертей некоторых видных людей – не результат болезней, несчастных случаев и самоубийств, а итог деятельности суперкиллера по кличке Тень.
У Славы появились деньги. Это у него-то. У человека, который считал их источником и причиной всех бед и несчастий человеческих. Всей мерзости и уродства, которые только существуют на Земле. Самое смешное, что Слава не знал, что с ними делать. Незабвенный Юрий Деточкин знал, а он, Слава, нет. «Так поступать нельзя, – думал он. – И тогда, наверное, разворовывали, а теперь-то – тем более. Нужно давать прямо в руки конкретному человеку. Но как найти этого конкретного человека, которому нужна помощь?»
С Женькой он познакомился на улице. Славин джип стоял в левом ряду длинной вереницы машин, остановленных красным светом светофора. По разделительной цыганенок лет четырнадцати катил инвалидное кресло. Инвалид без обоих ног в камуфляже и лихо заломленном, как умеют это делать только десантники, голубом берете, протягивая руку к каждому водителю, просил милостыню. Кто-то давал, чаще – нет. Слава покопался в бумажнике и, дождавшись, пока инвалид с цыганенком поравняются с ним, опустил стекло и протянул инвалиду стодолларовую купюру. Тот от неожиданности опустил руку, потом, глядя на Славу ошалевшими от счастья глазами, сграбастал серо-зеленую бумажку и, скомкав ее, сунул в нагрудный карман.
Тебя как зовут? – не дав ему начать благодарственный монолог, спросил Слава.
Е-евгений, – ответил совсем сбитый с толку инвалид.
Камуфляж так надел, для жалости, или ты действительно военный?
Офицер. Старший лейтенант.
Ноги где? В Чечне оставил?
Д-да. А что?
Цыганенок, которому уже успел надоесть этот разговор (очередь длинная, надо успеть обойти всех, а то включится зеленый, и клиенты – фьють, уедут), вознамерился было двигаться дальше, но Слава открыл дверь, заблокировав дорогу. Выйдя наружу, он так цыкнул на цыганенка, что тот, бросив коляску, сломя голову бросился прочь, ловко лавируя между машинами.
Ты что это, а? – с испугом глядя на Славу, спросил инвалид.
Со мной поедешь, – ответил Слава.
Да не хочу я с тобой, черт, – возмущенно заорал он.
Но Слава, не слушая, уже сграбастал его и запихнул в салон. Пока он усаживал инвалида в кресло, пока пристегивал его ремнем, тот успел пару раз весьма чувствительно съездить Славе по челюсти. Пришлось Славе его утихомирить, заехав что есть силы под дых. Пока инвалид корчился на переднем сидении, Слава кое-как засунул его коляску в багажное отделение.
Светофор уже вовсю светился зеленым, и возмущенные сограждане, кто продолжительными гудками, а кто и витиеватыми матюками, выказывали свое отношение к Славиному поведению на дороге.
Слава забрался в машину и, рванув с места, успел проскочить перекресток, оставив позади возмущенную толпу.
А, сволочь, купил меня на эту бумажку, – ругался инвалид, копаясь в кармане и выуживая оттуда стодолларовую купюру. – Справился, да? С инвалидом… Гад. Да будь у меня ноги, я бы тебя… – Наконец он достал купюру и швырнул ее на пол. – Подавись. Поймал меня, как на живца… И куда ты меня теперь? На опыты сдашь?
Слава припарковал машину и, заглушив двигатель, повернулся к инвалиду.
Прекрати орать. Ни на какие опыты я тебя сдавать не собираюсь. Я тебе помочь хочу. Если не веришь мне, могу прямо сейчас развернуться и отвезти тебя туда же, где и подобрал. Ну?
Инвалид, поверив или сделав вид, что поверил в Славины добрые намерения, наконец-таки успокоился и приготовился слушать.
Ты где живешь, Жень? – спросил Слава.
У цыган, – совсем спокойно, даже с какой-то обреченностью в голосе ответил он. – Они меня кормят, поят, кров дают, а я за это работаю на них. Взаимовыгодное сотрудничество, понимаешь?
Слава покивал головой, потом спросил:
А своего жилья, что, нету?
Дай закурить, – попросил Женька.
Слава отрицательно помотал головой.
Не курю.
Женька снял берет, достал из-под подкладки мятую сигарету. Закурив, попросил:
Открой окно, – затянувшись, выпустил струю дыма наружу. – А ты кто такой? Олигарх, что ли? Вроде не похож…
Я, Жень, тоже бывший офицер. Только мне повезло чуть больше, чем тебе. Заработал я, Жень. Много заработал. А куда деньги девать, не знаю. Вот…
Тоже мне, проблема. Ты поезжай в Подольск, в реабилитационный центр, – перебил его Женька. – Там таких, как я, которым деньги нужны, море. Или поезжай на Коровинское, на протезный завод. Поинтересуйся, какая там очередь на льготное протезирование. Так что, если хочешь деньги потратить, это не вопрос. Тебя как зовут?
Слава. Так что у тебя с жильем-то?
Да, была у меня квартира, – недовольно поморщился инвалид. – И семья была. В Туле. Я как из госпиталя вернулся, запил. По-черному. Жена терпела, терпела, а потом ребенка забрала и уехала. Я квартиру продал, а деньги пропил. Быстро пропил. Так бы, наверное, и подох бы на улице, если б цыгане не подобрали. Вот, теперь привезли меня в Москву… В столицу нашей родины, понимаешь…
Понятно. Итак. – Слава прихлопнул ладонью по рулю, как бы итожа этим жестом их разговор. – Я тебя сейчас отвожу на квартиру. Она оплачена на год вперед. Сегодня-завтра нанимаю человека, который будет с тобой жить и помогать тебе. Тоже на год. Я тебе заказываю протезы. Самые лучшие, какие только есть в мире…
А швейцарские можно? – перебил его Женька. – Говорят, там сейчас такие протезы делают… Все на электронике. Только подумаешь, а они как бы сами ходят. Вот только не пойму, передатчик сигнала они, что, в мозг вживляют?
Не знаю, – в свою очередь перебил его Слава. – Хочешь швейцарские, будут тебе швейцарские. Дальше. Я куплю тебе машину. С ручным управлением. Пойдешь работать. Пакеты по городу развозить или что-то в этом роде. Это я устрою. Когда будут готовы протезы, начнешь учиться. Подберем какие-нибудь курсы. Это мы с тобой попозже определимся. Надеюсь, за год ты во всех смыслах встанешь на ноги и сможешь дальше сам оплачивать квартиру. А может быть, и семью вернешь… Это уж тебе решать. Ну что, согласен?
Женька долгим, изучающим взглядом посмотрел на Славу, потом, все еще не решаясь поверить своему счастью, замирающим голосом спросил:
Я-то согласен… А что ты хочешь взамен?
Только одно условие.
Какое?
Отныне и на всю оставшуюся жизнь ты отказываешься от алкоголя.
И это все? Больше ты от меня ничего не хочешь?
Больше ничего.
Ну, это не вопрос. Обещаю, что к рюмке и не притронусь.
Тогда поехали. – Слава завел двигатель и ловко ввинтил свой джип в плотный автомобильный поток.
Женька стал первым и самым главным Славиным крестником, объектом постоянной заботы и… гордости за содеянное. В дальнейшем Слава съездил и в Подольск, и на Коровинское шоссе и обнаружил, что людского горя столько, что его кровавых денег хватает лишь на то, чтобы чуть-чуть помочь считанным единицам.
«Надо больше работать», – решил Слава. Пришлось ему создать свою собственную систему получения заказов, продублировав при этом систему связи, разработанную в свое время для него людьми Маркушева. Мелочевку Слава не брал, только солидные заказы. Да мелочевка к нему попасть и не могла, уж больно гонорар у него был приличный. Но зато и качество Слава обеспечивал по высшему разряду. Теперь генеральские заказы стали для него невыгодны, уж больно мало тот платил, но Слава и не думал от них отказываться. Во-первых, не хотелось ссориться с генералом, а во-вторых, Слава чувствовал себя обязанным ему. Ведь это именно благодаря генералу Маркушеву Славе удалось найти свое место в жизни.
Родись Слава на сто лет раньше и, возможно, русская история получила бы еще одного пламенного борца с неравенством, мечтающего исправить человеческую природу, заливая землю на сотни километров вокруг себя людской кровушкой. Но он родился в последней четверти двадцатого века, во времена, впоследствии названные застойными, когда естественная страсть человека к накопительству, семейному уюту и комфорту была признана вполне законной. Дальнейшее развитие событий только укрепляло и развивало в людях эту пагубную страсть. Жизнь научила Славу, что человек – такое существо, которое не может само остановиться. Ему всегда всего мало. И он продолжает хапать, хапать. Причем, чем больше стремится человек хапнуть, тем более подлые и мерзкие поступки приходится ему совершать. Поэтому, деньги, этот, по выражению экономистов, всеобщий эквивалент, являющийся для большинства мерилом жизненного успеха, благосостояния, творческих возможностей, счастья, наконец, для Славы стали показателем моральных качеств человеческой личности. Он был вполне согласен с Евангелием, утверждавшим, что проще верблюду пройти в игольное ушко, чем богатому обрести царство небесное. И даже если некий богатый субъект еще не успел совершить ничего отвратительного, то это ему предстояло в будущем.
Несовершенство этого мира удручало Славу, не давая вздохнуть ему полной грудью и обрекая на мучительные поиски своего места в нем. Жить в этом мире по его законам и правилам он не мог и не хотел, а что делать с ним – не знал.
И тут подвернулся генерал. И невольно подсказал Славе выход из тупика. Теперь жизнь его обрела настоящий смысл. Он очищал общество от мерзавцев и негодяев. А в том, что это были мерзавцы и негодяи, он не сомневался. Ведь никто не заказывал слесаря дядю Васю, простого клерка Петю или училку Марьиванну. Заказывали негодяи. И заказывали подобных себе же негодяев. «Я не могу очистить все общество и сделать его идеальным, – думал Слава. – Но я могу существенно проредить ряды мерзавцев, и от этого многим хорошим людям станет легче дышать. Как волк, уничтожающий слабых и больных косуль, не дает распространиться заразной болезни, тем самым спасая остальное стадо, так и я сдерживаю распространение в обществе эпидемии всеобщей подлости и предательства. Я – то неизбежное зло, которое в итоге порождает добро, давая ему развиваться в правильном направлении. Я, как булгаковский Воланд. А не будь меня, добро в своей слабости породит такую злую силу, которая поглотит все, всю Землю».
Заказ на генерала Маркушева он получил в один из длинных осенних вечеров, когда бабье лето уже позади, но желтая, бурая и красная листва еще не окончательно облетела с деревьев, украшая своим пламенным разноцветьем вечно молодящуюся красавицу, старушку-Москву, когда день-деньской мелкий, нудный дождик то и дело принимается поливать улицы, а на кухонном столе дымится большая кружка со свежесваренным кофе, и даже самая убогая кухня становится уютной и теплой. Работы на тот момент у Славы не было никакой, поэтому у него было достаточно времени, чтобы все взвесить и обдумать. Он думал до утра, но так и не нашел ответа.
Он решил использовать канал, которым до сего дня пользоваться еще не приходилось. Он послал сигнал, означающий, что он просит личной встречи с генералом. Такая возможность оговаривалась в самом начале. Было оговорено также место и время встречи.
Встретились они в одном из дальних уголков Измайловского парка.
Рад видеть тебя, – не вставая, генерал протянул руку подошедшему Славе. – Садись. – Он сделал приглашающий жест. – В ногах правды нет. Что-то ты выглядишь хреново. – Сказал он, когда Слава уселся рядом. – Что, со сном проблемы?
Слава молча пожал плечами.
Так что стряслось у тебя, дружок? – внимательно глядя прямо ему в глаза, спросил генерал.
Когда Слава начал говорить, речь его была сначала похожа на работу несмазанного механизма, но по мере течения их беседы она становилась все более связной и многословной.
Да… Закис я… В одиночестве. Работы… Давно… Не было.
И это все? – с недоверием в голосе спросил генерал.
Все, – подтвердил Слава.
«Ой ли? – подумал генерал. – Интересно, куда это ты клонишь?» – А вслух произнес, медленно цедя слова сквозь зубы, как бы обсасывая их и пробуя на вкус каждое:
Да… да… Ты прав. Мне надо было об этом подумать раньше. В силу специфики твоей работы ты должен держаться особняком, в отрыве от коллектива. А русский человек коллективист по натуре. Недаром у нас в отличие от запада всегда существовала община. Общественные ценности для русского человека всегда стояли выше личных, индивидуальных. Я всегда знал, что ты работаешь не столько за деньги, сколько за идею, за общее дело. Да… Я всегда это понимал… Правильно, капитан?
Так точно, Егор Виленович, – подтвердил Слава. – Устраняя наших общих врагов, я всегда льстил себе надеждой, что вношу свою лепту в дело установления нового, более справедливого, по-настоящему справедливого порядка в нашей стране. Ведь именно это является нашей общей целью, правильно, товарищ генерал? Ведь не для того же мы собрались вместе, чтобы просто себе карманы набить?
Слава, ожидая ответа, смотрел на генерала глазами преданного пса, а в голове у него мелькала мысль за мыслью: «Насчет общины вы заблуждаетесь, товарищ генерал. Крестьянская община существовала не только у русского, но и у других европейских народов. И возникла она везде одинаково: сначала самоуправление, а уж потом совместное хозяйствование. Местное самоуправление и демократия в Соединенных Штатах возникли именно из общинных порядков, привезенных колонистами на новые земли. И ликвидирована в Европе община была не намного раньше, чем в России. Так что нет в ней ничего исключительного русского. А расхожим штампом эта идея стала из-за невежества некоторых наших историков и общественных деятелей. А по поводу русского коллективизма… Вы где-нибудь еще, товарищ генерал, видели такие глухие и высоченные заборы, как в России? А пословицу про рубашку, которая ближе к телу, вам доводилось слышать? Не-ет, товарищ генерал, русский человек индивидуалистичнее любого западного… Ну, скажи мне, что твоя фингруппа – это экономическая основа движения за новую, более справедливую Россию, а не инструмент в руках хищных рейдеров. Скажи, что ты готов ввести меня в руководство движения, познакомить с товарищами… Нет, не скажешь, генерал. Нечего тебе сказать».
Слава, а может быть, тебе съездить на пару месяцев куда-нибудь на острова? Отдохнуть, развеяться, а? – задал вопрос генерал. – Может быть, ты просто устал? Я понимаю… Напряжение, нервы…
Нервы здесь ни при чем, Егор Виленович, – несколько невежливо прервал его Слава. – Просто мне как-то очень остро захотелось почувствовать себя частью общего дела, ощутить локоть товарища. Увериться, в конце концов, в том, что я не вульгарный уголовник, а…
Хорошо, хорошо… – генерал хлопнул ладонью Славу по колену и, поднявшись, сказал: – Мне уже пора. Я все понял и подумаю, что можно сделать. Я тебе сообщу. Все. До связи, капитан. – И ушел.
«Жаль, жаль. Будет очень жаль, если не утрясется… Ценный кадр… – думал генерал, удаляясь от скамейки. – Что-то разговорился сегодня мой молчун, знать бы почему…»
Но ему так и не довелось узнать этого. Этой же ночью генерал-лейтенант Маркушев скончался от инфаркта у себя дома, в собственной постели.
Запиликал будильник в наручных часах. Слава поднял голову, бросил взгляд на часы и резко, рывком поднявшись с постели, с наслаждением, до хруста в суставах, потянулся. Строго, по-армейски застелив свою нехитрую постель, отправился в ванную. Душ, одевание и импровизированный ужин заняли у него не более пятнадцати минут. Тихонечко щелкнув замком, осторожно закрылась входная дверь. Слава ушел на работу.
Вернулся домой он уже под утро. Слава снял туфли, надел домашние шлепанцы и отправился в ванную – мыть руки. Потом зашел на кухню, включил чайник, намереваясь соорудить себе нехитрый завтрак.
Взгляд его упал на компьютер. «Надо бы посмотреть сообщение, – подумал он, – вдруг там срочное…» Он включил компьютер, поставил диск с дешифрующей программой и открыл файл с сохраненным сообщением. Через несколько секунд сообщение было дешифровано.
«Так и есть, новый заказ. Фамилия, имя, отчество, место жительства, – беззвучно шептали его губы, – фотография, категория «А», срок – немедленно». Категория «А» означала несчастный случай. Пощелкав по клавиатуре, он проверил состояние своего счета. «Ага, деньги пришли. Ну, – подумал Слава, – вовремя глянул. Срок – немедленно. Значит, нужно начинать работать. Однако, какой серьезный взгляд у этой девицы… И имя соответствующее – Анна…»
Эпизод 8. Сосо. Батум. 1902
Так и потекла Славина жизнь мирно-спокойно до очередного крутого поворота. В тот день Слава нес службу у шлагбаума, перекрывающего въезд на завод. Должностная инструкция четкая и понятная. Обязанности просты до безобразия. Есть пропуск на машину, на людей, на груз – езжай. Нет – от ворот поворот. Сверить номер машины, физиономии людей и их фото, осмотреть груз, а в разовых пропусках отметить время въезда – всего и делов-то.
Слава грелся в будке, наблюдая через окошко, как его напарник, стоя у шлагбаума, пытается что-то втолковать стоящему перед ним бугаю, время от времени принимающемуся размахивать перед носом напарника красной ксивой. За спиной бугая стоял длинный, похоже, американский автомобиль с флажковым номером. «Объяснения что-то затянулись», – подумал Слава и вышел из будки наружу.
Да ты, козлина вонючая, – попер буром бугай на напарника, – да ты знаешь, деревня, кого ты перед шлагбаумом держишь? Да я тебя сейчас здесь же урою.
Напарник, напуганный таким блатным напором, заколебался. Слава понял, еще пара секунд, и он откроет шлагбаум. Не говоря ни слова, размеренным шагом, расстегивая на ходу кобуру и доставая из нее табельный револьвер, он подошел к бугаю и врезал рукоятью ему по голове. Бугай, закатывая глаза, медленно повернулся к Славе и тут же рухнул наземь. Все так же спокойно и деловито, ухватив его за одну ногу, Слава отволок бугая в сторону, освободив проезжую часть, и бросил его на тротуаре. Напарник квадратными от ужаса глазами наблюдал за происходящим.
Слава подошел к автомобилю, открыл дверь водителя и, заглянув внутрь, разглядел в глубине салона человека, раскинувшегося на мягких подушках заднего сиденья.
Уберите машину с проезжей части, пожалуйста, – вежливо попросил Слава. – Вы мешаете движению.
Подождав несколько секунд и увидев, что незнакомец никак не реагирует на его слова, он сам сел за руль и отогнал машину в сторону, освободив проезд.
А тут к шлагбауму подъехал грузовик, и Слава, проверив документы у водителя, полез в кузов – смотреть груз. А потом подошла смена, и они с напарником отправились в караулку, и Слава совсем позабыл и про бугая, и про американскую машину с ее молчаливым пассажиром.
Часа через три, когда Слава стоял уже на другом посту, в противоположном конце завода, раздался звонок начальника караула: «Будылин? К начальнику охраны, срочно!»
Когда он вошел, то первым делом бросилась в глаза кислая физиономия явно перепуганного шефа. Рядом с ним сидели директор и тот самый молчаливый человек из лимузина. Слава остановился на пороге. Человек поднялся из-за стола, подошел к Славе и, протянув руку, представился:
Генерал-лейтенант Маркушев. В отставке.
Слава подал ему свою, ответив в тон:
Капитан Будылин. В отставке.
Генерал цепко ухватил его руку, сдавив ее, как клещами. Славе в армии довелось повидать всяких придурков, в том числе и таких, которые, пытаясь доказать свое превосходство, устраивали состязание из всего, в том числе и из рукопожатия. Но он в такие игры не играет. Да он, признаться, ни в какие игры не играет. Слава, не отвечая на рукопожатие, лишь старался держать свою ладонь так, чтобы не в меру ретивый генерал не сломал ему пальцы.
«Никаких эмоций, – подумал генерал. – Ни тогда, ни сейчас. Интересная личность». Инцидент перед шлагбаумом произошел прямо у него на глазах. Генерал смаковал происходящее, как завзятый театрал, сидящий в третьем ряду партера и с наслаждением наблюдающий за малейшими нюансами игры любимых актеров. Слава поразил его. Поразил не решимостью, не отвагой (это ж надо было решиться попереть против агрессивного субъекта вдвое больше тебя), не быстротой и четкостью действий (за тридцать пять лет работы в спецслужбах генералу и не такое довелось повидать). Поразил полным отсутствием эмоций, можно даже сказать, абсолютным равнодушием к происходящему. Есть у человека инструкция, есть приказ, и он его четко исполняет, проявляя при этом самостоятельность, склонность к творчеству и не заморачиваясь никакими этическими выпендрючками. «Идеальный исполнитель, – подумал тогда генерал. – Как говорится, ничего личного, только бизнес».
Что же ты, капитан, лишил меня шофера? – спросил генерал, отпуская Славину руку. – У парня сотрясение мозга. А если б убил его? Этого ты не боишься?
Слава криво усмехнулся лишь одной стороной губ.
Нет. У меня справка есть.
Какая справка? – не понял генерал.
Что я сумасшедший, – снова усмехнулся Слава.
Что же ты сумасшедших на работу берешь? – генерал повернулся к директору. – Да еще в охрану, а?
Не сомневайтесь, Егор Виленович, – засуетился директор, – он уволен с сегодняшнего дня. Приказ я уже подписал. А в прокуратуру я тотчас позвоню, договорюсь…
Вот видишь, – не дослушав директора, генерал снова обратился к Славе, – ты остался без работы. Пойдешь ко мне работать, капитан? Если да, сегодня же едем в Москву. Мне особо рассусоливать некогда.
В каком качестве? – поинтересовался Слава.
Моего личного телохранителя и по совместительству шофера.
Пойду, – ни секунды не колеблясь, согласился Слава.
Тебе пары часов собраться хватит?
Пятнадцать минут. Только в цех схожу – отца предупредить.
Генерал Маркушев был главой крупной финансовой группы. Слава теперь, исполняя обязанности телохранителя, все время был у него на виду. Честно говоря, телохранитель из него поначалу был никакой. Но, в отличие от своих коллег и предшественников из спецслужб, расслаблявшихся от такой курортной жизни и потому неуклонно деградирующих (да кто ж рискнет покуситься на генерала Маркушева, финансовая группа которого является по существу частной спецслужбой), Слава быстро учился и набирался профессионализма день ото дня. Еще одно важное качество разглядел у него генерал. Слава был не болтлив. Не то, что не болтлив, он был самым настоящим молчуном. Причем качество это у него было не искусственно приобретенным в результате насилия над собственной натурой, а природным, заложенным в него от рождения.
После нескольких месяцев тщательного изучения генерал сделал ему новое предложение. И Слава снова согласился.
В силу специфики своего бизнеса у генерала возникали иногда определенные проблемы с различными людьми: частными лицами, госчиновниками, бизнесменами… И эти проблемы необходимо было решать.
Качество услуг подобного рода, предлагаемых на рынке, генерала не устраивало. Попытки «вырастить бабу-ягу в своем коллективе» тоже ничего хорошего не дали. Все это было грубо, топорно, по-хамски. А генералу требовался художник, творец, разносторонний профессионал, своеобразный Леонардо да Винчи этого дела. Вот этим самым Леонардо и предстояло стать Славе. И Слава дал свое согласие. Так он стал наемным убийцей или, говоря по-современному, киллером.
Люди генерала подготовили для него соответствующую инфраструктуру, и Слава, уволившись из генеральского банка, снова начал новую жизнь.
Теперь ему не нужно было каждый день являться на службу в строго определенное время. Связь со своим работодателем он поддерживал исключительно через Интернет. Жил Слава в одной из четырех снятых для него квартир, которые он менял по мере надобности. Свободного времени, хоть отбавляй. Так что читать теперь ему почти ничто не мешало. Благо, знающие люди подсказали, что книги можно не покупать, а читать их в Интернете, что при кочевом образе жизни было немаловажно. Ведь купленные книги приходилось таскать с собой с квартиры на квартиру (выбросить рука не поднималась). Дела у Славы пошли неплохо, во всяком случае, генералу ни разу не пришлось пожалеть о сделанном выборе. Через некоторое время по Москве поползли слухи, что серия внезапных смертей некоторых видных людей – не результат болезней, несчастных случаев и самоубийств, а итог деятельности суперкиллера по кличке Тень.
У Славы появились деньги. Это у него-то. У человека, который считал их источником и причиной всех бед и несчастий человеческих. Всей мерзости и уродства, которые только существуют на Земле. Самое смешное, что Слава не знал, что с ними делать. Незабвенный Юрий Деточкин знал, а он, Слава, нет. «Так поступать нельзя, – думал он. – И тогда, наверное, разворовывали, а теперь-то – тем более. Нужно давать прямо в руки конкретному человеку. Но как найти этого конкретного человека, которому нужна помощь?»
С Женькой он познакомился на улице. Славин джип стоял в левом ряду длинной вереницы машин, остановленных красным светом светофора. По разделительной цыганенок лет четырнадцати катил инвалидное кресло. Инвалид без обоих ног в камуфляже и лихо заломленном, как умеют это делать только десантники, голубом берете, протягивая руку к каждому водителю, просил милостыню. Кто-то давал, чаще – нет. Слава покопался в бумажнике и, дождавшись, пока инвалид с цыганенком поравняются с ним, опустил стекло и протянул инвалиду стодолларовую купюру. Тот от неожиданности опустил руку, потом, глядя на Славу ошалевшими от счастья глазами, сграбастал серо-зеленую бумажку и, скомкав ее, сунул в нагрудный карман.
Тебя как зовут? – не дав ему начать благодарственный монолог, спросил Слава.
Е-евгений, – ответил совсем сбитый с толку инвалид.
Камуфляж так надел, для жалости, или ты действительно военный?
Офицер. Старший лейтенант.
Ноги где? В Чечне оставил?
Д-да. А что?
Цыганенок, которому уже успел надоесть этот разговор (очередь длинная, надо успеть обойти всех, а то включится зеленый, и клиенты – фьють, уедут), вознамерился было двигаться дальше, но Слава открыл дверь, заблокировав дорогу. Выйдя наружу, он так цыкнул на цыганенка, что тот, бросив коляску, сломя голову бросился прочь, ловко лавируя между машинами.
Ты что это, а? – с испугом глядя на Славу, спросил инвалид.
Со мной поедешь, – ответил Слава.
Да не хочу я с тобой, черт, – возмущенно заорал он.
Но Слава, не слушая, уже сграбастал его и запихнул в салон. Пока он усаживал инвалида в кресло, пока пристегивал его ремнем, тот успел пару раз весьма чувствительно съездить Славе по челюсти. Пришлось Славе его утихомирить, заехав что есть силы под дых. Пока инвалид корчился на переднем сидении, Слава кое-как засунул его коляску в багажное отделение.
Светофор уже вовсю светился зеленым, и возмущенные сограждане, кто продолжительными гудками, а кто и витиеватыми матюками, выказывали свое отношение к Славиному поведению на дороге.
Слава забрался в машину и, рванув с места, успел проскочить перекресток, оставив позади возмущенную толпу.
А, сволочь, купил меня на эту бумажку, – ругался инвалид, копаясь в кармане и выуживая оттуда стодолларовую купюру. – Справился, да? С инвалидом… Гад. Да будь у меня ноги, я бы тебя… – Наконец он достал купюру и швырнул ее на пол. – Подавись. Поймал меня, как на живца… И куда ты меня теперь? На опыты сдашь?
Слава припарковал машину и, заглушив двигатель, повернулся к инвалиду.
Прекрати орать. Ни на какие опыты я тебя сдавать не собираюсь. Я тебе помочь хочу. Если не веришь мне, могу прямо сейчас развернуться и отвезти тебя туда же, где и подобрал. Ну?
Инвалид, поверив или сделав вид, что поверил в Славины добрые намерения, наконец-таки успокоился и приготовился слушать.
Ты где живешь, Жень? – спросил Слава.
У цыган, – совсем спокойно, даже с какой-то обреченностью в голосе ответил он. – Они меня кормят, поят, кров дают, а я за это работаю на них. Взаимовыгодное сотрудничество, понимаешь?
Слава покивал головой, потом спросил:
А своего жилья, что, нету?
Дай закурить, – попросил Женька.
Слава отрицательно помотал головой.
Не курю.
Женька снял берет, достал из-под подкладки мятую сигарету. Закурив, попросил:
Открой окно, – затянувшись, выпустил струю дыма наружу. – А ты кто такой? Олигарх, что ли? Вроде не похож…
Я, Жень, тоже бывший офицер. Только мне повезло чуть больше, чем тебе. Заработал я, Жень. Много заработал. А куда деньги девать, не знаю. Вот…
Тоже мне, проблема. Ты поезжай в Подольск, в реабилитационный центр, – перебил его Женька. – Там таких, как я, которым деньги нужны, море. Или поезжай на Коровинское, на протезный завод. Поинтересуйся, какая там очередь на льготное протезирование. Так что, если хочешь деньги потратить, это не вопрос. Тебя как зовут?
Слава. Так что у тебя с жильем-то?
Да, была у меня квартира, – недовольно поморщился инвалид. – И семья была. В Туле. Я как из госпиталя вернулся, запил. По-черному. Жена терпела, терпела, а потом ребенка забрала и уехала. Я квартиру продал, а деньги пропил. Быстро пропил. Так бы, наверное, и подох бы на улице, если б цыгане не подобрали. Вот, теперь привезли меня в Москву… В столицу нашей родины, понимаешь…
Понятно. Итак. – Слава прихлопнул ладонью по рулю, как бы итожа этим жестом их разговор. – Я тебя сейчас отвожу на квартиру. Она оплачена на год вперед. Сегодня-завтра нанимаю человека, который будет с тобой жить и помогать тебе. Тоже на год. Я тебе заказываю протезы. Самые лучшие, какие только есть в мире…
А швейцарские можно? – перебил его Женька. – Говорят, там сейчас такие протезы делают… Все на электронике. Только подумаешь, а они как бы сами ходят. Вот только не пойму, передатчик сигнала они, что, в мозг вживляют?
Не знаю, – в свою очередь перебил его Слава. – Хочешь швейцарские, будут тебе швейцарские. Дальше. Я куплю тебе машину. С ручным управлением. Пойдешь работать. Пакеты по городу развозить или что-то в этом роде. Это я устрою. Когда будут готовы протезы, начнешь учиться. Подберем какие-нибудь курсы. Это мы с тобой попозже определимся. Надеюсь, за год ты во всех смыслах встанешь на ноги и сможешь дальше сам оплачивать квартиру. А может быть, и семью вернешь… Это уж тебе решать. Ну что, согласен?
Женька долгим, изучающим взглядом посмотрел на Славу, потом, все еще не решаясь поверить своему счастью, замирающим голосом спросил:
Я-то согласен… А что ты хочешь взамен?
Только одно условие.
Какое?
Отныне и на всю оставшуюся жизнь ты отказываешься от алкоголя.
И это все? Больше ты от меня ничего не хочешь?
Больше ничего.
Ну, это не вопрос. Обещаю, что к рюмке и не притронусь.
Тогда поехали. – Слава завел двигатель и ловко ввинтил свой джип в плотный автомобильный поток.
Женька стал первым и самым главным Славиным крестником, объектом постоянной заботы и… гордости за содеянное. В дальнейшем Слава съездил и в Подольск, и на Коровинское шоссе и обнаружил, что людского горя столько, что его кровавых денег хватает лишь на то, чтобы чуть-чуть помочь считанным единицам.
«Надо больше работать», – решил Слава. Пришлось ему создать свою собственную систему получения заказов, продублировав при этом систему связи, разработанную в свое время для него людьми Маркушева. Мелочевку Слава не брал, только солидные заказы. Да мелочевка к нему попасть и не могла, уж больно гонорар у него был приличный. Но зато и качество Слава обеспечивал по высшему разряду. Теперь генеральские заказы стали для него невыгодны, уж больно мало тот платил, но Слава и не думал от них отказываться. Во-первых, не хотелось ссориться с генералом, а во-вторых, Слава чувствовал себя обязанным ему. Ведь это именно благодаря генералу Маркушеву Славе удалось найти свое место в жизни.
Родись Слава на сто лет раньше и, возможно, русская история получила бы еще одного пламенного борца с неравенством, мечтающего исправить человеческую природу, заливая землю на сотни километров вокруг себя людской кровушкой. Но он родился в последней четверти двадцатого века, во времена, впоследствии названные застойными, когда естественная страсть человека к накопительству, семейному уюту и комфорту была признана вполне законной. Дальнейшее развитие событий только укрепляло и развивало в людях эту пагубную страсть. Жизнь научила Славу, что человек – такое существо, которое не может само остановиться. Ему всегда всего мало. И он продолжает хапать, хапать. Причем, чем больше стремится человек хапнуть, тем более подлые и мерзкие поступки приходится ему совершать. Поэтому, деньги, этот, по выражению экономистов, всеобщий эквивалент, являющийся для большинства мерилом жизненного успеха, благосостояния, творческих возможностей, счастья, наконец, для Славы стали показателем моральных качеств человеческой личности. Он был вполне согласен с Евангелием, утверждавшим, что проще верблюду пройти в игольное ушко, чем богатому обрести царство небесное. И даже если некий богатый субъект еще не успел совершить ничего отвратительного, то это ему предстояло в будущем.
Несовершенство этого мира удручало Славу, не давая вздохнуть ему полной грудью и обрекая на мучительные поиски своего места в нем. Жить в этом мире по его законам и правилам он не мог и не хотел, а что делать с ним – не знал.
И тут подвернулся генерал. И невольно подсказал Славе выход из тупика. Теперь жизнь его обрела настоящий смысл. Он очищал общество от мерзавцев и негодяев. А в том, что это были мерзавцы и негодяи, он не сомневался. Ведь никто не заказывал слесаря дядю Васю, простого клерка Петю или училку Марьиванну. Заказывали негодяи. И заказывали подобных себе же негодяев. «Я не могу очистить все общество и сделать его идеальным, – думал Слава. – Но я могу существенно проредить ряды мерзавцев, и от этого многим хорошим людям станет легче дышать. Как волк, уничтожающий слабых и больных косуль, не дает распространиться заразной болезни, тем самым спасая остальное стадо, так и я сдерживаю распространение в обществе эпидемии всеобщей подлости и предательства. Я – то неизбежное зло, которое в итоге порождает добро, давая ему развиваться в правильном направлении. Я, как булгаковский Воланд. А не будь меня, добро в своей слабости породит такую злую силу, которая поглотит все, всю Землю».
Заказ на генерала Маркушева он получил в один из длинных осенних вечеров, когда бабье лето уже позади, но желтая, бурая и красная листва еще не окончательно облетела с деревьев, украшая своим пламенным разноцветьем вечно молодящуюся красавицу, старушку-Москву, когда день-деньской мелкий, нудный дождик то и дело принимается поливать улицы, а на кухонном столе дымится большая кружка со свежесваренным кофе, и даже самая убогая кухня становится уютной и теплой. Работы на тот момент у Славы не было никакой, поэтому у него было достаточно времени, чтобы все взвесить и обдумать. Он думал до утра, но так и не нашел ответа.
Он решил использовать канал, которым до сего дня пользоваться еще не приходилось. Он послал сигнал, означающий, что он просит личной встречи с генералом. Такая возможность оговаривалась в самом начале. Было оговорено также место и время встречи.
Встретились они в одном из дальних уголков Измайловского парка.
Рад видеть тебя, – не вставая, генерал протянул руку подошедшему Славе. – Садись. – Он сделал приглашающий жест. – В ногах правды нет. Что-то ты выглядишь хреново. – Сказал он, когда Слава уселся рядом. – Что, со сном проблемы?
Слава молча пожал плечами.
Так что стряслось у тебя, дружок? – внимательно глядя прямо ему в глаза, спросил генерал.
Когда Слава начал говорить, речь его была сначала похожа на работу несмазанного механизма, но по мере течения их беседы она становилась все более связной и многословной.
Да… Закис я… В одиночестве. Работы… Давно… Не было.
И это все? – с недоверием в голосе спросил генерал.
Все, – подтвердил Слава.
«Ой ли? – подумал генерал. – Интересно, куда это ты клонишь?» – А вслух произнес, медленно цедя слова сквозь зубы, как бы обсасывая их и пробуя на вкус каждое:
Да… да… Ты прав. Мне надо было об этом подумать раньше. В силу специфики твоей работы ты должен держаться особняком, в отрыве от коллектива. А русский человек коллективист по натуре. Недаром у нас в отличие от запада всегда существовала община. Общественные ценности для русского человека всегда стояли выше личных, индивидуальных. Я всегда знал, что ты работаешь не столько за деньги, сколько за идею, за общее дело. Да… Я всегда это понимал… Правильно, капитан?
Так точно, Егор Виленович, – подтвердил Слава. – Устраняя наших общих врагов, я всегда льстил себе надеждой, что вношу свою лепту в дело установления нового, более справедливого, по-настоящему справедливого порядка в нашей стране. Ведь именно это является нашей общей целью, правильно, товарищ генерал? Ведь не для того же мы собрались вместе, чтобы просто себе карманы набить?
Слава, ожидая ответа, смотрел на генерала глазами преданного пса, а в голове у него мелькала мысль за мыслью: «Насчет общины вы заблуждаетесь, товарищ генерал. Крестьянская община существовала не только у русского, но и у других европейских народов. И возникла она везде одинаково: сначала самоуправление, а уж потом совместное хозяйствование. Местное самоуправление и демократия в Соединенных Штатах возникли именно из общинных порядков, привезенных колонистами на новые земли. И ликвидирована в Европе община была не намного раньше, чем в России. Так что нет в ней ничего исключительного русского. А расхожим штампом эта идея стала из-за невежества некоторых наших историков и общественных деятелей. А по поводу русского коллективизма… Вы где-нибудь еще, товарищ генерал, видели такие глухие и высоченные заборы, как в России? А пословицу про рубашку, которая ближе к телу, вам доводилось слышать? Не-ет, товарищ генерал, русский человек индивидуалистичнее любого западного… Ну, скажи мне, что твоя фингруппа – это экономическая основа движения за новую, более справедливую Россию, а не инструмент в руках хищных рейдеров. Скажи, что ты готов ввести меня в руководство движения, познакомить с товарищами… Нет, не скажешь, генерал. Нечего тебе сказать».
Слава, а может быть, тебе съездить на пару месяцев куда-нибудь на острова? Отдохнуть, развеяться, а? – задал вопрос генерал. – Может быть, ты просто устал? Я понимаю… Напряжение, нервы…
Нервы здесь ни при чем, Егор Виленович, – несколько невежливо прервал его Слава. – Просто мне как-то очень остро захотелось почувствовать себя частью общего дела, ощутить локоть товарища. Увериться, в конце концов, в том, что я не вульгарный уголовник, а…
Хорошо, хорошо… – генерал хлопнул ладонью Славу по колену и, поднявшись, сказал: – Мне уже пора. Я все понял и подумаю, что можно сделать. Я тебе сообщу. Все. До связи, капитан. – И ушел.
«Жаль, жаль. Будет очень жаль, если не утрясется… Ценный кадр… – думал генерал, удаляясь от скамейки. – Что-то разговорился сегодня мой молчун, знать бы почему…»
Но ему так и не довелось узнать этого. Этой же ночью генерал-лейтенант Маркушев скончался от инфаркта у себя дома, в собственной постели.
Запиликал будильник в наручных часах. Слава поднял голову, бросил взгляд на часы и резко, рывком поднявшись с постели, с наслаждением, до хруста в суставах, потянулся. Строго, по-армейски застелив свою нехитрую постель, отправился в ванную. Душ, одевание и импровизированный ужин заняли у него не более пятнадцати минут. Тихонечко щелкнув замком, осторожно закрылась входная дверь. Слава ушел на работу.
Вернулся домой он уже под утро. Слава снял туфли, надел домашние шлепанцы и отправился в ванную – мыть руки. Потом зашел на кухню, включил чайник, намереваясь соорудить себе нехитрый завтрак.
Взгляд его упал на компьютер. «Надо бы посмотреть сообщение, – подумал он, – вдруг там срочное…» Он включил компьютер, поставил диск с дешифрующей программой и открыл файл с сохраненным сообщением. Через несколько секунд сообщение было дешифровано.
«Так и есть, новый заказ. Фамилия, имя, отчество, место жительства, – беззвучно шептали его губы, – фотография, категория «А», срок – немедленно». Категория «А» означала несчастный случай. Пощелкав по клавиатуре, он проверил состояние своего счета. «Ага, деньги пришли. Ну, – подумал Слава, – вовремя глянул. Срок – немедленно. Значит, нужно начинать работать. Однако, какой серьезный взгляд у этой девицы… И имя соответствующее – Анна…»
Эпизод 8. Сосо. Батум. 1902
Большая темно-серая мохнатая муха, недовольно брюзжа, лениво летала по комнате, методично выписывая ромб за ромбом. Муха, видимо, была излишне тяжела и плохо справлялась с собственной скоростью, время от времени налетая в одном из углов ромба на беленую стену. Брюзжание после этого становилось еще громче, а скорость полета – еще медленнее.
Всем своим поведением муха, как бы, говорила: «Я жалкая, неуклюжая, нежизнеспособная тварь. Мне самой непонятно, как я еще умудряюсь жить на белом свете? Каким это непостижимым образом я сумела дорасти до таких гигантских размеров?»
Но худой, невысокий человек, лежавший на застеленной кровати поверх смятого покрывала, знал, что это всего лишь игра. Наглая тварь попросту издевалась над ним.
Она появилась в комнате, как это обычно бывает, неизвестно как и неизвестно откуда. Она вдруг возникла в воздухе и принялась нагло пикировать на человека, с невероятной ловкостью уворачиваясь от книги, которой начал отмахиваться человек. Тогда он, не выдержав, соскочил с кровати и попробовал расправиться с назойливой тварью. Но муха мгновенно куда-то исчезла. Он стоял, весь напрягшийся, как пружина, готовый нанести молниеносный удар своей книгой, поднятой над головой. Человек медленно окинул комнату цепким взглядом карих глаз. Комната была не так уж и велика. Кроме большой кровати с металлическими спинками в ней находился еще небольшой квадратный стол, покрытый расшитой холщовой скатертью и два венских стула с гнутыми спинками. Один вместе со столом располагался у окна, а второй, на котором висел черный пиджак, стоял рядом с кроватью. Когда молодой человек поселился в этой комнате, в ней еще стояла швейная машина, но потом хозяйка забрала ее, чтобы не беспокоить постояльца. Он присел на корточки и помахал книгой под кроватью, пытаясь таким образом выгнать оттуда муху. Потом поднялся на ноги и переставил стул, стоящий рядом с кроватью. Хитрое насекомое и не думало показываться. Человек прошел к окну и заглянул за холщовые занавески. Повернувшись, взял за спинку стул и задвинул его под стол. Подвигал его вправо-влево и, убедившись в безрезультатности своих попыток, вернулся к кровати. Вроде бы, мухе спрятаться было больше негде, но тут же человек сообразил, что пестрая домотканая дорожка, тянувшаяся от кровати к входной двери, такой же коврик, прибитый над кроватью и его черное демисезонное пальто, висевшее на вколоченном в дверь гвозде, представляют для нее убежище ничуть ни худшее, чем стол или кровать.
Всем своим поведением муха, как бы, говорила: «Я жалкая, неуклюжая, нежизнеспособная тварь. Мне самой непонятно, как я еще умудряюсь жить на белом свете? Каким это непостижимым образом я сумела дорасти до таких гигантских размеров?»
Но худой, невысокий человек, лежавший на застеленной кровати поверх смятого покрывала, знал, что это всего лишь игра. Наглая тварь попросту издевалась над ним.
Она появилась в комнате, как это обычно бывает, неизвестно как и неизвестно откуда. Она вдруг возникла в воздухе и принялась нагло пикировать на человека, с невероятной ловкостью уворачиваясь от книги, которой начал отмахиваться человек. Тогда он, не выдержав, соскочил с кровати и попробовал расправиться с назойливой тварью. Но муха мгновенно куда-то исчезла. Он стоял, весь напрягшийся, как пружина, готовый нанести молниеносный удар своей книгой, поднятой над головой. Человек медленно окинул комнату цепким взглядом карих глаз. Комната была не так уж и велика. Кроме большой кровати с металлическими спинками в ней находился еще небольшой квадратный стол, покрытый расшитой холщовой скатертью и два венских стула с гнутыми спинками. Один вместе со столом располагался у окна, а второй, на котором висел черный пиджак, стоял рядом с кроватью. Когда молодой человек поселился в этой комнате, в ней еще стояла швейная машина, но потом хозяйка забрала ее, чтобы не беспокоить постояльца. Он присел на корточки и помахал книгой под кроватью, пытаясь таким образом выгнать оттуда муху. Потом поднялся на ноги и переставил стул, стоящий рядом с кроватью. Хитрое насекомое и не думало показываться. Человек прошел к окну и заглянул за холщовые занавески. Повернувшись, взял за спинку стул и задвинул его под стол. Подвигал его вправо-влево и, убедившись в безрезультатности своих попыток, вернулся к кровати. Вроде бы, мухе спрятаться было больше негде, но тут же человек сообразил, что пестрая домотканая дорожка, тянувшаяся от кровати к входной двери, такой же коврик, прибитый над кроватью и его черное демисезонное пальто, висевшее на вколоченном в дверь гвозде, представляют для нее убежище ничуть ни худшее, чем стол или кровать.