Фомин Алексей. Жребий окаянный. Браслет

   – И что? – переспросил кормщик. – Ты сам видел, как они снимали браслет?
   Шеляга и рыжий Ванька уже спустились к воде и, не торопясь, подходили к беседовавшим на берегу.
   – Так больше некому. Никто туда боле не подходил. Только они. А господин проснулись – а браслета-то и нетути.
   – Понятно, не видел. А что за браслет-то? – Он повернулся к несчастному хозяину браслета. – Небось золотой, с лалами^[2] да яхонтами? – Последнюю фразу он произнес с нескрываемым сарказмом.
   – Нет-нет. – Кудлатый выглядел слегка смущенным. – Обычное олово. В палец шириной, а на нем собака отлита.
   – Говорят, вы браслет наручный взяли вот у него. – Кормщик обернулся к подошедшим Шеляге и Ивану.
   – Кто?! Я?! Взял?! – заполошно заорал Ванька. – Вот глядите! – Он содрал с себя рубаху и бросил ее на песок, после чего одним рывком развязал узел веревки, подпоясывавшей порты. Они тут же свалились вниз, и Ванька предстал перед всей честной компанией в чем мать родила. Из всей одежды на нем остался лишь нательный крест.
   Шеляга был не столь экстравагантен. Он лишь почесал пятерней в затылке и уверенно заявил:
   – Не, не брали мы. Хошь, крест на том поцелую. – Он вытащил из-под рубахи нательный крест, поцеловал его и сказал: – Не брал я у него ничего, на чем и крест целую.
   Ванька тоже поцеловал крест.
   – Я к нему и пальцем не докоснулся. Я его даже и не видел, был он в том кабаке иль нет. – Ванька поднял портки и принялся подпоясываться веревкой.
   – Ну вот. – Кормщик развел руки в стороны. – Не брали мои ребята.
   – Пусть они с нами в Орел поедут для дознания, – не очень уверенно заявил губной староста.
   – Нет, – жестко отрезал кормщик. – У меня каждый человек и каждый час на счету. Мне груз хозяину надо к сроку доставить. Хочешь, проводи здесь свое дознание до завтрашнего восхода. Хотя… Вроде уж все провели. Тут и так все ясно. Служка толком ничего и не видел, ребята мои крест целуют, что не брали у него этого браслета. Чего ж еще?
   – Да, но… – Губной староста продолжал мяться.
   – Может, ты расшиву хочешь осмотреть? – предложил кормщик.
   – Пожалуй что, – обрадовался староста. – Я и два пристава со мной.
   Трое вслед за кормщиком поднялись на расшиву. Остальные из приехавших со старостой, потеряв интерес к происходящему, вернулись в свою лодку, и лишь кудлатый остался на берегу с Шелягой и Ванькой.
   – Ребятушки, – взмолился он, – бог с ним, с этим старостой, вы на него внимания не обращайте. Заплатил я ему, вот он и старается. Вы, если брали, уж верните мне браслет, я хорошо заплачу.
   – И сколько ж стоит такая игрушка? – поинтересовался Шеляга.
   – Пять, пять рублей дам. Семь…
   – Эвон как… – крякнул Шеляга.
   – Да не брали мы ниче… – Ванька лениво махнул рукой.
   – Десять…
   – Эх! – жалобно вздохнул Ванька. – Кабы знал, так я бы точно исхитил его у тебя. За десять-то рублев… Да за эти деньги я и родных отца с матерью продам. Эх, жаль, что нет у нас твоего браслета. Пойдем, Шеляга.
   С этими словами он отвернулся от кудлатого и, сопровождаемый своим товарищем, направился к тропинке, ведущей на верх обрыва.
   Губной староста с приставами же прошлись по всей расшиве и даже по предложению кормщика заглянули в трюм, по завязку набитый зерном. Староста даже, изображая дотошность, запустил в зерно руку по локоть, пошурудил там и, понятно, ничего не найдя, с виноватым видом обратился к кудлатому, так и стоящему на берегу:
   – Нет у них ничего…
   Кудлатый с досадой махнул рукой и направился к лодке.
   – Вы уж без обид… – молвил губной староста, обращаясь к кормщику. – Город наш молодой, так что мы каждому купцу рады. А уж таким, как Митряевы… Приходите и на следующий год.
   – А чего на следующий, – ответил кормщик. – Я и в этом еще успею конец сделать. Зерна ныне много.
   – Вот это дело. А с браслетом этим… Не обращайте внимания.
   – Да уж… Странно только, чтоб за простой оловяшкой губной староста погоню снаряжал да за столько верст гнался…
   – Вы уж без обид. Человек уж очень сильно просил. Дорог чем-то ему браслет этот. Промашка вышла, извините. – Эти слова староста произнес, уже сойдя с расшивы на берег.
   Кормщик дождался, пока нежданные гости загрузились в свою лодку и отошли вверх по течению на сотню сажен, после чего гаркнул во всю мощь своей глотки:
   – Эй, Шеляга, пошли караульных на расшиву!
   Над высоким берегом уже поднималась струйка белесого дыма, свидетельствующая о том, что проголодавшейся команде еще засветло удастся поужинать.
   Саламата – горячая подсоленная мучнистая масса, похожая на клейстер, – Валентину явно не пошла впрок. Душа отказывалась принимать. Зато уха из выловленных бреднем пескарей и плотвичек очень даже уврачевала его ноющий желудок, истерзанный пьянством. За ухой последовали пять крупных раков и добрый карась, испеченные для него Ванькой прямо на углях. То ли от волнения, то ли от свежего воздуха, но аппетит у Валентина проснулся волчий.
   – Вот Михайла наш разъелся сегодня, что твой поп, – беззлобно подтрунивал над ним Шеляга под дружный хохот сидевших вокруг гребцов. – А то обычно и не ест ничего, так, похлебает чуток… Значит, водочка на пользу пошла. – Новый взрыв хохота. – Или ты, Михайла, медком баловался?
   – Медом, наверное, – ответил Валентин, вспомнив липкую от сладкого посуду.
   – На-вер-но, га-га-га…
   – Ты доедай карася-то, – продолжал простодушный Шеляга, вообразивший себя великим остроумцем. – Рыжий-то для тебя особо старается. Прощение вымолить хочет за то, что по башке тебя сегодня огрел.
   – Га-га-га…
   – Это ж он тебя после того, как ты мне засветил, – объяснял Шеляга. – Ну я вам скажу, робяты, и удар у нашего Михайлы. Тощщой, тощщой, а кулак чижол. Как дал мне в нос, так я с копыток долой.
   – Га-га-га…
   Валентин держал перед собой за голову и хвост почти обглоданный скелет карася, когда вдруг почувствовал – все, насытился.
   – Не могу больше. – Он виновато посмотрел на Ваньку и улыбнулся. – Спать хочется.
   – Га-га-га, не может больше… – Этим, кажется, палец покажи, они ржать будут.
   – Ладно, будет вам ржать, – постарался урезонить сотоварищей Ванька. – Ну устал человек. Пойдем, Михайла, я тебя на расшиву провожу.
   Провожаемые дружным хохотом, они двинулись от костра в темноту, к реке. Отяжелев от горячей пищи, Валентин почувствовал, будто опьянение вновь вернулось к нему. Несильное, но все же. Однако едва они отошли за ближайшие кусты, как Ванька шепнул Валентину на ухо такое, что у него тут же испарились и остатки хмеля, и общее сытое благодушие.
   – Михайла, браслет-то у меня. Я его не отдал, хотя тот мужик десять рублев мне за него предлагал. Я-то тебя когда по башке треснул, так он у тебя из кулака и выпал. А я подобрал и спрятал. Думал, твой, хотя допрежь его у тебя и не видел. Но ты не беспокойся, я никому не сказывал. Шеляга и тот не видел. Браслет-то я тебе отдам, но с тебя десять рублев. Это я по дружбе, сам понимаешь. Я ведь мог тому отдать…
   – Хорошо, хорошо, – поспешно согласился Валентин. – Где он?
   – А там, где мы с тобой лежали по-над берегом. Я дерн ножом вскрыл и под него браслет спрятал.
   – Пойдем, достанешь его. Деньги я отдам тебе дома. Здесь у меня столько нет.
   – Понятное дело.
   Чего стоят здесь десять рублей, Валентин, естественно, точно не знал. Но сообразил, что это огромная, несоразмерно большая сумма. По косвенным признакам они с Лобовым не промахнулись и он попал во времена Ивана Грозного. В его памяти всплыл один фактик из курса истории России, который ему довелось прослушать лет шесть назад. В те времена полугодовая дань с Ливонии составляла десять тысяч рублей. Это с нынешних Эстонии и Латвии вместе взятых! А тут за дешевенький браслет из олова – десять рублей.
   – Ну нашел?
   Ванька ползал на карачках и гладил траву руками в поисках своего схрона, уже не один раз проходя по одному и тому же месту. Валентин стоял рядом и время от времени подгонял его.
   – Да темно же… Завтра с восходом найду.
   – Нет, сейчас, – настаивал Валентин. – Иначе ничего не получишь.
   То ли эта угроза возымела действие, то ли случай помог, но Ванька почти сразу же воскликнул:
   – Нашел!
   Валентин почти выхватил у него браслет из рук и спрятал его за пазуху.
   – Про деньги, про деньги-то не забудь.
   – Не забуду. Как вернемся домой, отдам.
   Валентин развернулся и побежал к тропинке, ведущей вниз к расшиве.
   Он решил не ложиться в палатке (спящий там же Ермил так громко сопел, что заснуть не было никакой возможности) и вытащил свой матрас под открытое небо, подальше от шумного приказчика. Вытянулся на матрасе, потом пару раз повернулся в поисках удобной позы. Сейчас главное – быстро заснуть и смыться. Объект неперспективен. Социальное положение – хуже было бы только попасть в крестьянина или, положим, в гребца. Полезные навыки отсутствуют. Возраст – вроде ничего, но здоровье и телосложение – тоже хуже некуда. И самое неприятное – Валентину так и не удалось нащупать собственное сознание этого алкоголика.
   Он еще раз повернулся на бок и сам не заметил, как уснул. Плотный белый туман, клубясь, начал наползать со всех сторон, заполняя собой весь его сон. Валентин скользнул в этот туман, оставляя тело объекта, и легко и быстро поплыл туда, где ждал его Лобов.

II

   В Крыму уже закончился бархатный сезон; посвежевший ветер гнал по враз опустевшим улицам Ялты облетевшие с деревьев листья, а с тротуаров и из скверов убрали временные летние кафе, когда Валентин получил наконец весточку от Лобова. Значит, опасность миновала, в розыске он больше не значится и может смело возвращаться в Москву и приступать к работе. Для Валентина это было настоящим спасением, ибо курортная жизнь, что называется, достала его до самых печенок, а титанические усилия его матушки, предпринятые ею в области матримониальной, грозили ему скорой потерей личной свободы и независимости, так им лелеемой и охраняемой.
   От первых кандидатур на роль будущей жены, предложенных матушкой, он просто небрежно отмахнулся. Но от такой линии поведения вскорости пришлось отказаться. После очередного визита очередной матушкиной подруги, случайно зашедшей с дочерью к ним на чашку чая, в очередной же раз проигнорированного Валентином, у него состоялся «серьезный разговор».
   – Валя, ну нельзя же так наплевательски относиться к людям! – с места в карьер взяла его в оборот мать, когда он в одиннадцатом часу явился домой. – Анна Степановна с Варенькой два часа тебя дожидались!
   – Договаривались же, что ты в семь будешь дома! – сурово заявил отец, скалой возвышающийся над миниатюрной фигуркой своей супруги.
   – Ах, извините, совсем забыл, – попробовал отбрехнуться Валентин и, воспользовавшись их секундной растерянностью от столь откровенной и бесцеремонной лжи, скрылся в своей комнате.
   Но не тут-то было. Родители дружно встали на его пути.
   – Не понимаю, – принялась возмущаться мать, – что тебе еще нужно, Валентин. Секиринские – замечательные люди. Варенька – красавица, умница, а родители ее – очень приличные люди. Сергей Генрихович – бизнесмен, уже третью гостиницу построил. Не очень большую, правда, на двадцать номеров. Но это даже и хорошо. Двадцать номеров – в самый раз. Олигархом с нее не станешь, но ее вполне достаточно, чтобы обеспечить своей семье достойное существование. Анна Степановна так и сказала, что Сергей Генрихович не хочет нанимать чужого человека в управляющие новой гостиницей. «Это будет Варенькино приданое. А руководить гостиницей Сергей Генрихович поставит Варенькиного избранника» – вот так прямо она и заявила.
   – Мама, – простонал Валентин. – Не нужна мне Варенька Секиринская, не нужна мне гостиница в Ялте. У меня работа…
   – Ах, сынок… Что ты говоришь? Ну при чем тут работа? Тебе уже скоро тридцать. Жениться все равно нужно. Почему бы и не на Вареньке?
   – Сколько раз я вам уже говорил… – Валентин потихоньку начал раздражаться. – В Ялту я не собираюсь возвращаться! Я живу в Москве! И вообще, я – гражданин России!
   – Какое это имеет значение, сынок, – отмахнулся отец. – Россия, Украина… Все равно…
   – Как это все равно? Кому все равно? – возмутился Валентин. Он мгновенно ухватился за эту внезапно возникшую возможность с надеждой увести под шумок их дискуссию с магистрального направления. – Украина постоянно ведет себя как государство, потенциально враждебное России. Чего стоит одно только ваше стремление вступить в НАТО!
   – Это Украина-то враждебное? – с полоборота завелся отец. – Да малороссы и великороссы испокон веков…
   Но мать в отличие от отца на такой дешевый трюк не купилась.
   – Постойте, постойте! Мы не о том сейчас говорим! Валентин! Не хочешь возвращаться в Ялту, женись на Вареньке и забирай ее с собой в Москву. А гостиница… Что ж… Она вам не помешает. Мы с отцом за ней присмотрим. Все вам лишний рублик будет. Зачем же от этого отказываться?
   – Мама! – Валентин, казалось, уже готов был впасть в истерику. – Не нужна мне никакая гостиница! И Варенька Секиринская тоже не нужна! Я ее знать не знаю и знать не хочу!
   – Хорошо, – неожиданно легко согласилась мать. – Не хочешь Вареньку, я тебя с другой девушкой познакомлю. – В этой гонке на каждом возможном повороте она, похоже, уже заранее выставила свой знак, ограничивающий скорость. – На сегодняшний день у меня подготовлено шесть вполне достойных кандидатур. Женись – не хочу.
   – Я не могу жениться! – от отчаяния ляпнул Валентин. – Не имею права!
   На мгновение в прихожей, где и велась эта беседа, воцарилась недоуменная тишина.
   – То есть как это? – наконец-то проронила мать. – Как это не можешь жениться?
   – А ты, сынок, случаем, не этот?.. – растерянно пробасил отец.
   – Н-не… гей? – добавила мать.
   У Валентина мелькнула в мозгу мыслишка – взять да и ответить утвердительно на этот их вопрос. Пожалуй, это был бы самый кардинальный способ избавиться от назойливых попыток предков отправить его в ЗАГС с одной из подобранных матушкой девиц. Но трехсекундного размышления на эту тему ему хватило, чтобы отвергнуть столь кардинальный метод. Все-таки Ялта – это вам не Лондон и не Берлин. Бог его знает, к чему может привести заявление подобного рода. Реакция родителей на него была непредсказуема и вполне могла привести к самым неожиданным для Валентина последствиям.
   – Как вы только могли такое подумать! – с деланым возмущением воскликнул он. – И это мои родители!
   – Ф-фу… – с облегчением выдохнул отец. – Меня аж чуть удар не хватил.
   – Да, но… Все же я не понимаю, что может тебе мешать, Валя, если ты не… Если у тебя все в порядке. – Это уже матушка. Несмотря ни на что, продолжает гнуть свою линию.
   Валентину срочно предстояло что-то придумать.
   – Я ж вам говорю – работа, – не очень уверенно сказал он.
   – Что же за работа у тебя такая, что нормальному здоровому парню жениться не позволяет? – в один голос воскликнули отец с матерью.
   Валентин выдержал небольшую паузу и, сделав полшага вперед, вполголоса произнес:
   – Я работаю в спецслужбе.
   – Ну и что? – искренне удивился отец. – Вон сосед Василий Трофимыч в державной безпеке^[3] служит. Так уже в третий раз женился.
   – Это не обычная спецслужба. – Валентин продолжал говорить вполголоса, постаравшись напустить на себя как можно больше таинственности. – Это разведка. Я спецагент. Меня готовят для нелегальной работы. В любой момент меня могут услать в какой-нибудь Гондурас.
   – Ой, – тихонько ойкнула мать, прикрыв рот сразу обеими ладошками.
   – Так ты что же, сынок, и по-гондурасски умеешь? – вполголоса поинтересовался отец.
   – Папа, я же восемь языков изучал. А в Гондурасе, между прочим, говорят по-испански. – Это было чистой правдой. Валентин действительно изучал восемь языков, включая испанский. Правда, утверждать, что он их изучил, не взялся бы даже он сам. – И вот ушлют меня на нелегальную работу лет на тридцать… – Валентин продолжал развивать наступление, пока противник пребывал в состоянии шока после предпринятой им артподготовки. – А то и до конца жизни… А у меня, понимаешь, останется в Москве несчастная жена, еще, не дай бог, с ребенком на руках…
   – Что ты, Валечка, – быстро-быстро зашептала мать, – почему «не дай бог»? Ребеночек – это так хорошо. Мы воспитаем его, заменим ему тебя. Правда, отец?
   – Угу…
   – Нет. – Валентин покачал головой. – В разведке так не принято. Нехорошо девушек обманывать. Ведь, выйдя за меня замуж, она фактически может вскорости стать вдовой при живом муже.
   – А как же Штирлиц? Помнишь, отец, ему в «Семнадцати мгновениях весны» жену на встречу привезли? Помнишь? Они сидели в кафе и смотрели друг на друга. Там еще музыка играла такая замечательная: та-та-та, ла-ла-ла… Помнишь?
   – Угу…
   – Так то в кино, – сказал, как отрезал, Валентин. – В реальной жизни так не бывает. Никаких встреч.
   Победа была полной. Валентин торжествовал. Теперь предки до конца отпуска отстанут от него с этой дурацкой женитьбой. Но эта его уверенность улетучилась, как дым, уже следующим утром. Завтракать он уселся в самом радужном настроении. Мать, узнавшая вчера, что, возможно, в ближайшем будущем их ждет расставание с любимым сыночком на многие десятилетия, была еще нежнее и заботливее, чем обычно.
   – Спасибо, – поблагодарил Валентин, дожевав последнюю оладью и допив чай.
   – Какие у тебя планы на сегодня, сынок? – поинтересовалась мать.
   – Как обычно, пляж. Там встречусь с Витькой Сомовым. Он пару дней назад тоже домой в отпуск приехал.
   – А потом?
   – Ну… Потусуемся на пляже, может, познакомимся с кем-нибудь. Потом куда-нибудь сходим. А что?
   – Познакомимся с кем-нибудь – это в смысле с девушками?
   – Ну да… Мам, ну что, я тебе должен все рассказывать?
   – Нет-нет, сынок… Просто я подумала, что все равно с девушками ты встречаешься… Кстати, надеюсь, ты не забываешь позаботиться о своем здоровье? Ведь случайные связи…
   – Ма-ам…
   – Хорошо, хорошо. Просто я подумала, что зачем тебе встречаться с совершенно незнакомыми, случайными людьми? Кроме заразных болезней, ничего от этих встреч ждать не приходится. А я бы тебя познакомила с очень достойными девушками.
   – Мама, мне не нужны достойные…
   – Почему же, Валя? Жениться, как мне кажется, лучше все-таки на достойной.
   – Снова здорово. Я же объяснил вчера, почему не могу жениться.
   – Знаешь, Валентин, мы с папой сегодня всю ночь это обсуждали. И вот к какому мнению пришли. Ведь тебя же не завтра отправляют? Нет?
   – Нет.
   – Ну вот. А может быть, и еще на годик-два задержишься. А за это время у нас уже внук появится. И хорошо, что девушка из Ялты будет. Ребеночка, значит, обязательно сюда привезет. Будет нам с отцом хоть какая-то отрада. Ведь ты ж там будешь, в этом своем Гондурасе, а мы тут совсем одни-и… – Мать расплакалась.
   Валентин поднялся, обнял ее за плечи, неуклюже пытаясь утешить:
   – Будет тебе, мам. Может, еще и не скоро Гондурас-то…
   – Вот-вот, и я о том же, – сразу же ухватилась за его слова мать. – Женись, Валя…
   – Так нехорошо же девушек обманывать, – попробовал прибегнуть к последнему аргументу Валентин.
   – А мы и не будем обманывать. Мы им просто всей правды говорить не станем.
   Ну что тут будешь делать с такой вот постановкой вопроса? Валентин понял, что если он откажет матери и на этот раз, то попросту разобьет ей сердце. Пришлось ему знакомиться с ее «кандидатурами», проводить с ними время, изображая процесс ухаживания, как и положено послушному сыну. Хорошо еще, что модель поведения «очень достойных» мало чем отличалась от модели поведения «совершенно незнакомых и случайных», не то Валентин совершенно закис бы от скуки. И так – до самого конца отпуска, пока наконец-то не пришел вызов от Лобова.
   Границу между Украиной и Россией Валентин пересек на поезде. Погранцы в его сторону и носом не повели, чего конечно же и стоило ожидать. Однако ж у Валентина легкое волнение присутствовало. Мало ли… Встречал его Лобов, как обычно, на стоянке, в своей «тойоте». К удивлению, в машине он был не один.
   – Здравствуй, Валентин, – приветствовал его Лобов так, как будто они расстались только вчера и совсем не при экстремальных обстоятельствах. – Знакомься, это Саша Ракитин. Саша, это Валентин Василенко.
   Они пожали друг другу руки. Вообще-то Валентин с Ракитиным был заочно знаком. Он как раз проходил процесс восстановления, когда Саша впервые отправился в прошлое. То есть видеть-то его он видел, но только спящим. Общаться же им друг с другом еще никогда не доводилось.
   – Ну что, Роман Михайлович, теперь можно в прошлое дуэтом, а? Мы там таких дел наворотим! Да, Саш?
   Оттого, что закончилась его вынужденная временная ссылка, от ощущения скорой возможности интересной и опасной работы Валентин испытывал такой душевный подъем, что ему хотелось затискать в объятиях близких и родных людей, боевых товарищей Лобова и Ракитина. Жаль, что с ними не было Веры. Уж с ней бы он точно расцеловался, не то что с этими буками. Лобов был занят – крутил баранку, выезжая на Земляной Вал (лезть к нему с такими нежностями сейчас было бы несколько странно), а Ракитин смотрел на Валентина так, как будто перед ним был не живой человек, а промытое до состояния абсолютной прозрачности стекло. Валентин даже слегка опешил.
   – Роман Михайлович, случилось что-то? С кем? С Ниной Федоровной? С Верой?
   – С чего ты взял? – удивился Лобов, на мгновение оторвавшись от дороги, где в вялотекущем заторе его пытались одновременно притереть и справа и слева. – Все нормально. У нас даже есть определенные успехи. Саша поделился бы с тобой, если б ему сейчас не уезжать. Но ничего. Сейчас отвезем его на Ленинградский вокзал и поедем на базу. Мы теперь переехали в санаторий. По дороге я все тебе и расскажу. А Саша… Саша! – громко позвал его Лобов.
   – А… Да, Роман Михайлович, – отозвался тот сзади.
   Валентин, перегнувшись назад, с удивлением разглядывал его. Ракитин производил странное впечатление. Он вроде бы был здесь и в то же время – где-то в другом месте. Почти как в слиперском полете.
   – Саша, – продолжил Лобов, бросив быстрый взгляд в зеркало заднего вида, – Валентин предлагает попробовать полет в прошлое дуэтом, а я ему объяснил, что ты уезжаешь сейчас в Питер, к матери, чтобы немножко там отдохнуть.
   Ничего такого Лобов Валентину не говорил, но Ракитин совершенно не обратил на это внимания. Но эти слова Лобова все-таки произвели на него определенное впечатление. Он даже, можно сказать, загорелся этой идеей, если термин «загорелся» применим вообще к человеку, находящемуся в состоянии общей вялости и апатии.
   – Я согласен, Роман Михайлович, не хочу я отдыхать. Я ж вам сразу предлагал отправить меня снова на задание.
   – Ну-ну-ну, не горячись. Еще успеешь на задание. К матери тебе надо по-любому. И отдыхать там будешь два месяца, не меньше. Чтобы раньше и носа не показывал. И еще… Саша, с идеей вернуть отцовскую фамилию надо будет еще погодить.
   – Помню я, Роман Михайлович, помню все, что вы говорили.
   – Ничего, повторение – мать учения. А вот с переездом в Москву… Этим как раз и займись. Нужны будут деньги – сообщай. Канал связи…
   – Помню, Роман Михайлович.
   – И постарайся все-таки отвлечься, Саша. Не зацикливайся на своем…
   – Хорошо, Роман Михайлович.
   – Ты еще молод, Саша. Вся жизнь впереди. И… Мы на войне. А ты разведчик, Саша. На войне, сам знаешь, часто приходится терять близких людей. И это не первый раз и, к сожалению, не последний.
   – Не надо, Роман Михайлович. Я все понимаю.
   «Черт, какие сложности тут… И все это без меня… Жизнь, похоже, здесь била ключом, пока я на пляже пузо грел да курочек обхаживал», – сообразил Валентин. Он улыбнулся как можно более открыто и доброжелательно и протянул Ракитину руку. Тот пожал ее, и на этот раз это было рукопожатие живого человека, а не зомби, сознание которого витает в иных мирах.
   – Ничего, – сказал Валентин. – Слетаем дуэтом в другой раз. А то еще, может быть, у меня два месяца как раз уйдут на пробы и испытания. Я-то в прошлое не летал еще ни разу.
   – Ничего. – Ракитин тоже улыбнулся. – Все у тебя получится. Михалыч поможет, в случае чего. У нас уже определенный опыт наработался. – Лобов в этот момент остановил машину недалеко от вокзала. – Ну удачи тебе, Валентин. А вернусь – сразу подключусь к тебе.
   Ракитин, подхватив на плечо дорожную сумку, скрылся в здании вокзала, а Лобов с Валентином, преодолевая московские заторы и пробки, отправились на базу.
   – А чего он такой?.. Подмороженный как будто. А, Роман Михайлович? Или он всегда такой? – поинтересовался Валентин, когда они с Лобовым остались одни.
   Лобов ответил не сразу, как бы взяв небольшую паузу на размышления, прежде чем ответить на этот простой с виду вопрос.
   – Каждое новое дело начинается в темноте неопытности и недостатка знаний, на ощупь. А даже в нашем новом деле Саша Ракитин – первопроходец. Вот говорят, что в авиации наставления и правила безопасности при выполнении полетов написаны кровью погибших летчиков. Наши правила пишутся тоже кровью. И вот тебе первое и главное правило слипера, путешествующего во времени: никогда и ни при каких обстоятельствах не вступать в близкие отношения, подразумевающие определенную эмоциональную привязанность, с людьми прошлого. Для нас они не люди, а всего лишь объекты нашего прямого или косвенного воздействия. Нет… Они, конечно, люди, но… Нельзя ни на секунду забывать, что они уже умерли сотни лет назад. Их судьбы уже давно состоялись. И потому для нас они не равноценны нашим современникам. Короче говоря, к ним неприменимы общечеловеческие, гуманистические принципы и нормы. Понимаешь? Это как персонажи в кинофильме, который ты смотришь. Можно испытать определенный эмоциональный всплеск, глядя сегодня на историю любви несчастных Ромео и Джульетты, можно даже пережить катарсис при просмотре того или иного художественного произведения. Нельзя только допустить, чтобы кино вмешивалось в твою жизнь! Понимаешь, Валентин?