Форчун Дион. Лунная магия

   Меня всегда донельзя забавляет то, как посторонние требуют от загадочных адептов оккультных Орденов, чтобы те вечно жили своей особенной жизнью. Похоже, они считают, что лук всегда должен быть натянут. Если так, то пусть поверят мне на словом что все это выдумки — театральный реквизит вроде лука малыша Купидона в пантомиме. Хороший лук требует натяжения с усилием в сорок фунтов даже при обычной стрельбе. Напряжение же всего существа, выпускающего магическую стрелу, гораздо выше, чем духовный эквивалент сорока фунтов. Продержится ли кто-нибудь с таким натянутым луком дни и ночи напролет? Это просто невозможно. Что-нибудь непременно надорвется. Вот я и занимаюсь стряпней как изящным искусством и сама шью себе одежду, ибо для посвященных всегда было традицией владеть различными ремеслами, и эта традиция сохраняется доныне даже в Утраченных Таинствах современного масонства.
   Велико искушение воспользоваться коротким замыканием, говоря техническим языком, и немного укоротить рассказ, но если я сказала, что мы с подругой начали работу над строительством астрального храма, то это всего лишь слова. А потому позвольте объяснить, что мы делали и зачем. Я не в ответе за то, что делают другие оккультисты, особенно в художественной литературе. Мне не всегда понятны и причины, по которым они делают то или иное. Я могу лишь отвечать за себя и за тех, кто принадлежит к моей Традиции.
   Прежде всего, предназначенное для занятий магией место — это место уединенное и скрытое. Никто не должен знать, где оно находится, ибо оно уязвимо для мыслей. Во-вторых, в нем должны быть лишь символы, необходимые в работе, и более ничего, так как это место, в котором разум должен быть предельно сосредоточен. В-третьих, над ним должен быть воздвигнут астральный храм, и это самое важное. Вот как мы это делаем. Мы садимся и рисуем его в своем воображении — и больше ничего. Но это — воображение хорошо натренированного ума.
   Итак, мы с подругой уселись в этой темной восьмиугольной комнате под самой крышей и представили себе храм Изиды, каким мы его знали близ Долины Царей в эпоху расцвета нашего культа. Сначала мы представили себе его общие очертания, а затем и во всех подробностях, описывая друг другу все, что являлось нашему мысленному взору, пока наконец не начали видеть его все более отчетливо. Мы обрисовали ведущую к нему аллею сфинксов с бараньими головами; огромные столбы ворот в стене, окружающей храм; внутренний двор с прудом, полным цветущих лотосов; тенистые колоннады у входа и огромный зал с рядами колонн. Мы вообразили все так, как это было во всех храмах Богини с незапамятных времен. И по мере того как мы это делали, попеременно то вглядываясь, то рассказывая, порожденные фантазией образы понемногу начали обретать подобие объективной реальности, и вскоре мы сами оказались внутри этих образов — не глядя больше на них глазами разума. После этого не нужна была больше усиленная концентрация мышления, ибо за дело взялось астральное зрение. Мы поднялись по аллее сфинксов, прошли под огромными пилонами ворот и пересекли двор с прудом цветущих лотосов в воображении, но в просторный зал через бронзовые двери мы вошли уже в реальности.
   Над нами висела лампа неугасимого света, неизменный атрибут всякого храма Таинств. Под ногами был выложенный в мраморе круг Зодиака. В дальних концах длинного зала слабо поблескивали высокие троны жрецов. Напротив нас тяжелые складки завесы скрывали Святая Святых. Сбоку, в нише одного из арочных проемов, находился наклонный коридор, ведущий в подземный переход из этого храма в другой, расположенный в дальних горах, который, подобно гробнице, был высечен в скале. Вдоль коридора текла по канавке вода для пруда с лотосами, так как в этом подземном храме имелся источник. Этот додинастический храм был храмом иной веры, гораздо более древней, чем наша. Полагаю, он принадлежал черному хамитскому народу, жившему здесь до желтой египетской расы, ибо Богиня была высечена из черного базальта, а Ее черты были негроидными. Перед Ее огромными коленями стоял алтарь в виде стола с выбитой канавкой для стока крови, знак того, что алтарь использовался для жертвоприношений, а поскольку размером он был с человеческое тело, то мы знали, какого рода жертвы на нем совершались. Этот храм уже в мое время впал в небрежение, и хотя долго еще сохранялось предание о его существовании, вход в него был занесен песками, и туда нельзя было пробраться иначе, как по подземному коридору, известному только старшим жрецам. Им также было известно, что наш культ уходит корнями именно в начала этой темной и безжалостной веры. Именно в этом храме происходили посвящения старших жрецов, но тех, кто об этом знал, становилось все меньше.
   Пол необъятного зала был пуст, но мы, служители храма, знали, что это не так, ибо здесь возлежала в астральной форме, словно в саркофаге, мумифицированная Изида. Мы с подругой заняли места на тронах, — она по левую сторону, я — на высоком помосте по правую, как мне и полагалось по рангу, и, сидя там в темноте, мы стали созерцать видением в видении, как мумифицированная форма Великой Изиды обретает видимые черты.
   Затем, когда эта часть работы была завершена, я сказала своей подруге:
   — Спустимся в Черный Храм?
   Она согласно кивнула, а я сошла с возвышения и присоединилась к ней у входа в подземный коридор. Но не успела я протянуть руку, чтобы приподнять завесу, как мы одновременно почувствовали, что не одни здесь.
   Я сказала подруге:
   — Ты видишь что-нибудь?
   — Да, — ответила она. — Здесь какой-то жрец.
   — Ты видишь, кто это? — спросила я, так как она обладала лучшим духовным зрением, чем я.
   — По-моему, это жрец, совершающий жертвоприношения, — сказала она.
   Дело в том, что жрец, приносящий жертвы, имел право войти вместе с нами в Черный Храм, так как именно там он выполнял свои обязанности. Но это была мрачная и зловещая фигура, и мы не особенно хотели, чтобы он был с нами. Такими жрецами всегда были люди, совершившие тяжкие преступления, которым предоставлялся шанс искупить вину. Остальные жрецы всячески сторонились их, хотя в силу своей должности они занимали довольно высокое положение в иерархии. Поэтому, хотя нам и не было по душе общество этого жреца, мы не могли прогнать его, ибо у него было такое же право доступа в Черный Храм, как и у нас, жриц высокого ранга.
   Но едва ступив на первые ступени лестницы, мы поняли, что что-то здесь не так.
   — Это не жрец-жертвователь, — сказала моя подруга. — Это чья-то астральная проекция. Ты не запечатала это место как следует.
   Вообще-то я всегда горжусь своими печатями. То, что я изгоняю, изгоняется и остается таковым, так что я даже почувствовала легкую досаду, ибо могла поклясться, что печати были на месте. Втайне я обвиняла ее в том, что она где-то блуждала мыслями, подумала о ком-то постороннем и таким образом вызвала его сюда. А она, очевидно, то же самое думала обо мне, так как сказала:
   — Ты случайно не отвлеклась на что-нибудь?
   — Нет, — отрезала я, поскольку с ее стороны было дерзостью так обращаться ко мне, высшей по рангу жрице.
   — Ну, он имеет отношение к тебе, а не ко мне, — сказала она. — Давала ли ты кому-нибудь разрешение на вход в храм?
   — Никому, — ответила я.
   — Тебе не кажется, что это может быть кто-нибудь, с кем ты собираешься работать? Ведь если ты думала о том, чтобы его пригласить, пусть на самом деле ты этого не сделала, то будучи хорошим сенситивом, он мог почувствовать это и явиться. Собственно говоря, — продолжала она, — у меня создалось впечатление, что когда мы вошли в зал Сфинксов, там уже кто-то был. Мне показалось, что кто-то стоит на коленях перед Святая Святых.
   — Вряд ли, — ответила я, ибо хотя простолюдины и стоят в такой позе, то жрец — никогда, а никто, кроме жрецов, не способен на астральную проекцию. Моя подруга вынуждена была признать, что это маловероятно, и оставив эту загадку неразрешенной, мы отправились ужинать тем, что мистер Митъярд оставил для нас в большом зале.
   В ту ночь мне снился сон, причем невероятно реальный, что я шла по волнистым серым холмам, а вдали по правой стороне шумело под скалами море. Сначала я была одна и наслаждалась своим сновидением. Затем внезапно мне пришла в голову мысль, что это может быть сон о моем неизвестном преследователе, и пока эта мысль держалась у меня в мозгу — сон во сне — мне показалось, что я слышу шаги за спиной, и тогда впервые я познала страх. Я прибавила шагу, и вскоре почувствовала, что лечу в кошмарной попытке убежать, скрыться, и слышу, как меня нагоняет преследователь, подтягиваясь все ближе и ближе. Я совершенно потеряла голову, но даже в такой панике чувствовала, что в нем нет зла. Однако я продолжала бежать в ужасе, не желая, чтобы он меня догнал. На мгновение мне показалось, что сон превращается в видение, и я вот-вот узнаю нечто очень важное, и тут мой преследователь внезапным мощным рывком поравнялся со мной и схватил край плаща.
   Я проснулась в холодном поту, и в ушах у меня стоял мой собственный крик.
   Чтобы как-то избавиться от жуткой атмосферы, порожденной этим инкубом, я встала с постели и вышла в большой зал, где на столе еще лежали остатки нашего ужина. Там я выпила немного молока и съела сэндвич, так как для закрытия сверхсенситивных центров нет ничего лучше еды. Ощущение кошмара как-то рассеялось. Ночь была теплая, я устроилась на подоконнике и стала глядеть на луну.
   Я была очень встревожена. С моей работой что-то было не так, это я знала. Сначала долгая отсрочка, показавшая, что я утратила свои контакты, а теперь еще это постоянное проникновение какого-то чужака в сферу моих чувственных восприятий. То, что это не просто подсознательная фантазия, подтверждал факт, что моя подруга тоже ощутила присутствие этого чужака. И я решила, что отправлюсь на отдых, причем немедленно.
   Но на другой день, когда я попыталась осуществить свое намерение, внутри меня выросло такое мощное сопротивление и возникла блокировка подсознания, что я отказалась от этой затеи. В этой ситуации таилось нечто большее, чем я предполагала, — теперь я это видела. Но сделать я ничего не могла — только ждать, пока все прояснится.
   Вот уже больше года я жила в новой рабочей обители и как-то уже свыклась со своими ночными бдениями. Полиция тоже стала воспринимать как должное мои прогулки по ночам, и некоторое время я не встречала своего преследователя, хотя иногда он являлся мне во сне. А потом одной туманной ночью я снова почувствовала, что он идет следом за мной. Я прибавила шагу, но не смогла от него оторваться, так как не было транспорта, чтобы задержать его на одном из перекрестков. Один раз я даже ощутила его совсем рядом с собой, когда остановилась посреди улицы переждать поток автомашин. Это выходило за пределы того, на что он отваживался прежде, и если бы мне подвернулся хоть один из знакомых полисменов, я бы остановилась и заговорила с ним. Но мой преследователь очевидно тоже решил, что зашел слишком далеко, и немного отстал, хоть я и была уверена, что он по-прежнему идет следом. Свернув на мост Ламбет, я уже точно знала, что он здесь, так как отчетливо слышала за спиной его шаги. Не слишком-то приятно было идти по пешеходному мосту в густом тумане, чувствуя, что та тобой кто-то идет. Оба берега совершенно терялись во мгле, и не было видно ничего, кроме свинцовой воды по обе стороны моста и огромных цепей, исчезающих во мраке высоко над головой. Шаги моего преследователя снова начали приближаться, и во всей кромешной тьме под толстой пеленой тумана не было никакого другого звука.
   В тумане очень легко раскрывается высшее сознание, ибо человек отрезан от всего мира и остается наедине со стихийными силами, и мне стало казаться, что я бреду сквозь тьму, а вокруг меня вода, и что я спускаюсь по длинному подземному коридору, ведущему в храм Черной Изиды, а следом за мной идет жрец-жертвователь. Однако я не думала, что он силой заставит меня лечь на этот зловещий алтарь. Он скорее желал меня.
   Это вполне можно было отнести за счет того, что я отлично знаю, какого рода побуждения толкают мужчин преследовать женщин на улицах, даже если в мыслях у них нет ничего дурного. И в том странном экзальтированном состоянии, которое постепенно овладевало мной, пока я вот так бежала в темноте, стремясь оторваться от этих назойливых шагов, ко мне пришло осознание того, что таится на уме у моего преследователя. Я поняла, что он не причинит мне никакого вреда, а образы, возникающие в его сердце, не были ни злыми, ни жестокими. Возможно, я была для него воплощением мечты, и вряд ли он осознавал, что под плащом скрывается живая женщина из плоти и крови, которую может встревожить его погоня.
   Тем не менее, я добралась цела и невредима до Сэррей-сайда и со всех ног бросилась к дому. Теперь мой путь проходил по более многолюдным улицам, и я не могла с точностью определить, идет за мной кто-нибудь или нет. Я надеялась, что не идет. Ключ я держала наготове, чтобы быстро открыть дверь и со вздохом облегчения скользнуть в теплый благоуханный мрак моего дома. Но в тот же момент я почувствовала, как дверь у меня за спиной рывком распахнулась, и поняла, что мой преследователь перешагнул порог и оказался в темноте один на один со мной. Вот тогда меня охватила настоящая тревога, так как я знала, что если не проявлю самообладания, то окажусь в крайне неприятной и, возможно, даже опасной ситуации. Однако я хорошо держала себя в руках и повергла непрошеного гостя в настоящую панику, направив ему в лицо луч карманного фонаря. Представьте мое удивление, если не раздражение, когда обнаружилось, что это не кто иной, как человек, едва не угодивший ко мне под колеса в тот день на Гросвенор-роуд, который с тех пор играл такую важную роль в моем воображении!
   Впрочем, я мгновенно поняла, что была права, считая его совершенно безобидным. Я видела, что он до крайности растерян и пристыжен. Я велела ему выйти вон, и он пулей вылетел за порог.
   Я включила свет и вошла в большой зал, с трудом приходя в себя от потрясения. Это все туман, думала я, придал этому приключению тревожную окраску. В сущности, я была расстроена гораздо сильнее, чем можно было ожидать, так как вблизи этот человек оказался далеко не столь великолепным. Решив избавиться от делового привкуса во рту, я поднялась по узкой лестнице на самый верх, в свой храм под крышей. Лампа горела тускло. Я подправила фитиль и улеглась на ложе, чтобы погрузиться в медитацию. Астральный храм выстроился почти как реальный и без каких-либо усилий с моей стороны. Сегодня поток энергии был мощнее, чем когда-либо на моей памяти, и совершенно отчетливо, словно в физической реальности, я увидела жреца-жертвователя, распростертого ниц на полу с разбросанными в стороны руками перед завесой, скрывавшей Святая Святых. Он был вправе находиться здесь, и ни один мой запрет не заставил бы его уйти, даже если бы я этого захотела. Меня не обрадовало его присутствие, так как именно в эту ночь я хотела быть в храме одна, но мне пришлось с этим смириться. Я подошла к трону и заняла свое место, не приветствовав его. Он тоже не обращал внимания на мое присутствие, даже если отдавал себе в нем отчет.
   Я изо всех сил старалась собраться с мыслями, ибо была глубоко встревожена — хотя и совершенно безосновательно, как я думала. Присутствие жреца меня отвлекало. Я хотела от него избавиться, но во мне возникло сильнейшее чувство, что я не должна пытаться изгнать его, ибо он определенно был частью великого начинания. Это понравилось мне еще меньше, поскольку во мне живет инстинктивная неприязнь иерархического жречества к жрецам-жертвователям, которые всегда были жрецами-изгоями, принадлежащими к давно минувшей эпохе, и только самые просвещенные члены касты жрецов знали об их истинной роли и значении.
   Поэтому я смирилась е безмолвным присутствием этого изгоя, между нами начало постепенно устах* заливаться некое взаимопонимание, чувство общности, и его присутствие стало мне еще больше не по душе. Затем он вдруг встал на ноги, через весь храм приблизился ко мне и, опустившись на колени у моих ног, положил мне голову на колени в позе крайнего самозабвения и покорности. У него был вид человека, отрешившегося от собственного достоинства. Положив ладонь на чувствительную точку в основании его шеи, я благословила его и увидела, что у него седеющие рыжие волосы и что это не кто иной, как человек, которого я только что прогнала с порога!
   Но не успела я к нему прикоснуться, как он вскочил на ноги и молнией метнулся в глубину коридора, ведущего в Черный Храм. Я немедля последовала за ним, так как видела ненадежность его психической проекции, и мне страшно было подумать, что могло с ним произойти, явись он в Храм Черной Изиды, не сумев сохранить полную сосредоточенность. Мы помчались вниз по длинной галерее вдоль ручья, — чересчур стремительно, — и вот я очутилась в Черном Храме. Он был уже здесь и, обхватив колени Черной Изиды, возносил ей самозабвенную молитву. Необходимо было любой ценой вернуть его в собственное тело. Но у меня бы ничего не получилось. Огромна сила Черной Изиды, да и как он вообще узнал путь к Ее Храму? Я не решилась начертать изгоняющие пентаграммы, что прервало бы его видения и вынудило удалиться из астральной сферы. Имел ли он право находиться здесь, коль скоро ему удалось миновать наложенные мною печати и появляться и уходить по собственной воле, или вина целиком лежала на мне? А может, этот таинственный незнакомец настолько вывел меня из равновесия, что блуждание моего собственного разума привело к смешению его образа с моими видениями? Этого 1 не знала. Видение вышло из-под контроля, и мне ничего не оставалось, как прервать его.
   Глубоко потрясенная, я села на черном ложе. Казалось, мое сенситивное восприятие безнадежно перепуталось с моей подсознательной сущностью. Я поднялась сюда, в это закрытое печатями и освященное место с единственной целью: изгнать незнакомца из мыслей, а он, оказывается, стал уже частью моих видений. Все это мне очень не нравилось.
   Я поднялась с ложа, совершила заново все изгоняющие ритуалы, зажгла свежие благовония, так что густой дым курений совершенно заполонил комнату, и снова легла на ложе, решив провести ночь в медитации и бдении до тех пор, пока не найду окончательного решения этой проблемы.
   Передо мною выросла Великая Изида, грозная Черная Изида, источник всякой энергии, которая являете я очень редко и только в решающие моменты. Привычная к Ее силе, я приняла Ее без страха, зная, что через несколько мгновений Она превратится в Свою прекрасную ипостась и станет намного прекраснее всего, что может быть создано под символом Белой Изиды, которая всегда склонна превращаться в Черную Изиду, если через Нее проходит слишком мощный поток энергии. Потому-то мы, обладающие знанием, имеем дело с Черной Изидой, преобразуя Ее в дальнейшем.
   Я знала, что произошло нечто очень важное, — то, чего я так долго ждала, хотя почему оно так долго медлило и почему пришло именно сейчас, я не знала. Затем меня внезапно осенило, что все мои кропотливые созидательные труды были пронизаны некоей схемой, чего я ни разу не замечала прежде. Тем, кто имеет дело со скрытой стороной вещей и явлений, хорошо известно, что такие схемы существуют. В сущности, они порождены теми невидимыми сигами, с которыми мы работаем. Когда такие силы оказываются в наших руках и направляются нашей волей, — вот тогда и возникает схема. Итак, я узнала, что если мне удастся разобраться в плане этой схемы, то все станет ясно. Все подобные явления связаны одной центральной нитью. Достаточно найти ее, чтобы получить ключ к разгадке.
   Я знаю, как искать такую нить, — искать надо то, что повторяется неизменно, раз за разом. В данном случае имелся один-единственный повторяющийся фактор — человек с рыжими волосами. Нравилось мне это или нет, но я должна была с этим примириться. Я долго и безуспешно искала место для своих трудов, пока не столкнулась с ним лицом к лицу, и он чуть было не стал моей жертвой. А потом, после одного взгляда его серо-зеленых рассерженных глаз я сразу увидела свой будущий дом. Затем я въехала в новое жилище и как-то не могла в нем обжиться, и ушла на берег реки, и тот же человек, если это был он, пристально смотрел на меня через реку из своего окна. Могло статься, что я была перед ним как на ладони, так как на мне было белое льняное платье, выделявшееся в темноте, и меня освещали последние лучи заката. Как бы там ни было, с той самой минуты я благополучно поселилась в новом доме, и энергия начала прибывать. Потом, неотвязно преследуя меня в прогулках по набережной, он умудрился проникнуть и в мои сновидения. Но я не желала оглядываться на этого назойливого незнакомца, так что в физической сфере ничего не произошло. Что-нибудь происходит лишь тогда, когда встречаются глаза, и я хорошо помнила, какое огромное значение придают взгляду те, кто имеет дело с невидимыми силами.
   И наконец, в ту туманную ночь он приблизился ко мне вплотную, вошел в мой дом, встретился со мной лицом к лицу, и я выгнала его, как бездомного пса.
   Я отчетливо припомнила, как он вошел, — смущенный, растерянный, пристыженный. Нет, этот человек не знал ничего, во всяком случае, осознанно. Но помимо сознания существует еще великое множество уровней разума, и я знала, что в этом человеке дремлет знание и могучая сила. Это была незаурядная личность, даже если бы речь шла только о земной сфере существования. Подтверждением тому была совершенная форма его головы и прекрасные руки. Кто он и что он, я не знала, но была абсолютно уверена, что он «кто-то». Это меня обрадовало, ибо мне по душе те, кто добивается успеха.
   Задумывалась я и над тем, насколько он может быть осведомлен о готовящемся великом начинании. Вмешивалась ли я в его сны так же, как он вмешивался в мои? Узнал ли он во мне женщину, которая едва не сбила его машиной? Если да, то его первые впечатления обо мне, несомненно, были столь же неблагоприятны, как и мои. Он явно счел меня дурой, и сказал это напрямик. К тому же, насколько я могла судить, он из тех мужчин, которые ненавидят косметику, а в тот день я накрасилась коралловой помадой, да и ногти горели алым лаком. На правой руке перчатки не было, так как на указательном пальце сверкало кольцо с огромным гранатом в овальной оправе, на которое не натягивалась ни одна перчатка. Он отлично его видел, когда взялся за дверцу машины и высказал все, что обо мне думает. Да, я, несомненно, поразила этого джентльмена во всех сферах его бытия!
   И, наконец, финальная сцена — и, как знать, может, это конец всей этой странной и богатой событиями истории — сцена во мраке на пороге моего дома, когда я ослепила его лучом фонарика и с позором прогнала прочь. Она бы, наверное, стала финальной сценой, концом пьесы, если бы в ее основе не таились некие связывавшие нас узы, так, как ни один мужчина не захотел бы снова оказаться в подобной ситуации. Слежки на набережной больше не будет, в этом я была уверена. Наоборот, едва завидев меня, он убежит прочь на добрую милю. Как же тогда, ввиду всего этого, я смогу установить с ним контакт или завязать сколько-нибудь разумные отношения, не говоря уже о том, чтобы объяснить ему, что происходит, и ввести в предназначенную ему роль?
   Был только один способ, я это знала. Единственный надежный и правильный путь — истинный путь Традиции — я должна проникнуть в его психику в астрале, а в физической сфере позволить событиям идти своим чередом. Тогда я узнаю, нахожусь ли на верном пути и не совершила ли ошибки в выборе жреца. Надо запастись терпением и ждать — год или пять лет — не имеет значения. Если это и есть избранный, то рано или поздно он придет сам. Призыв должен был прийти к нему из внутренних сфер — проложить себе путь сквозь глубины подсознания и достигнуть внешнего сознания. Ускорить здесь ничего нельзя. Он сам должен осознать этот призыв, и одному Богу известно, какое сопротивление предрассудков, условностей, предубеждений и откровенного страха ему придется преодолеть, ибо люди часто испытывают страх перед Изидой.
   Отлично, подумала я, мы изберем освященную веками тактику: во внешней сфере — пассивность, а в сфере внутренней — вперед!
   И я призвала своего жреца явиться во внутренних сферах, и там он мне явился. Вне всякого сомнения, это был жрец-жертвователь. Хотела бы я знать, что скрыто в его прошлом и какое покаяние ожидает его в будущем. Он явился и оказался вконец измученным человеком. Я почувствовала к нему огромную жалость. Его душевные силы были на пределе. Разумеется, он был не из тех, кто принял бы сочувствие с благодарностью, но сдерживающая его узда готова была вот-вот оборваться, и он это знал, как знала и я. Если с ним ничего не сделать, он будет попросту сломлен. Такое случается с людьми вроде него, стоит кому-нибудь разрушить их защитный панцирь.