Страница:
Черный кот приблизился к Эхомбе; верх его гривы доходил до лица высокого пастуха.
— А как же мое достоинство?
Если вдруг Эхомба терял самообладание, это всегда ошеломляло. Поскольку он говорил тихо, порой даже едва слышно, то вдвойне поражали случаи, когда он повышал голос. Пастух резко повернулся к коту.
— К черту твое достоинство! К несчастью, я оказался в долгу у мертвого. И это реальность, а не абстракция. — Он ударил себя в грудь: — Ты думаешь, что только тебе приходится тяжело? — Свободной рукой Эхомба описал величественный полукруг, охвативший покатую прибрежную долину позади них и сверкающее синее море, к которому она привалилась, словно пес, уснувший подле хозяина. — Моя жена и помощница находится в бессчетном количестве лиг к югу, как и двое моих детей, как и мои друзья, и никто из них в этот миг не знает, жив я или стал пищей для червей. И это тоже реальность. Я так же страстно, как и ты, хотел бы сейчас находиться не здесь! — Поняв, что кричит, Эхомба понизил голос. — Когда мы достигли южного побережья Абокуа, я был счастлив, потому что надеялся найти в торговых городах Малиина корабль, который переправит нас через Семордрию. — Его взгляд снова обратился к лежащей впереди дороге. — И вот теперь оказывается, что нам снова предстоит пройти по суше неизвестно сколько до места под названием Хамакассар, прежде чем это станет возможно. А кто знает, что мы там найдем? Других боязливых матросов, других отнекивающихся капитанов? Не придется ли нам пересечь реку, на которой стоит тот город, и идти вперед, шагать дальше, потому что, вопреки тому, что нам говорили, тамошние мореходы тоже робеют выйти в океанские просторы? Мне не хочется перебираться пешком через крышу мира.
Некоторое время они шагали в молчании, не обращая внимания на взгляды крестьян, обрабатывающих поля, или подростков с прутиками, пасущих свиней и гусей, броненосцев и маленьких животных с копытами, раскачивающимися хоботами и птичьими хвостами.
Став причиной воцарившегося молчания, Алита и нарушил его:
— У тебя есть самка и детеныши. А у меня ничего нет, кроме моего достоинства. Поэтому оно для меня важнее, чем для тебя.
Эхомба поразмыслил над словами зверя и медленно кивнул:
— Ты прав. Это было эгоистично. Прости.
— Да ладно, — проурчал кот. — Эгоизм — естественный стимул, и все мы ему подвержены. — Он повернул черную гривастую голову и посмотрел на Эхомбу. — Мне бы хотелось, чтобы ты почаще терял самообладание. Тогда ты был бы больше похож на кошек.
— Не уверен, что хочу больше походить на кошек. Я… — Пастух умолк. По другую сторону от него, чуть отстав, Симна пытался подавить душивший его смех. — Над чем это ты хихикаешь?
— Над тобой. Ты философствуешь с котом. — Северянин широко ухмылялся.
Эхомба не улыбнулся ему в ответ.
— Что может быть естественнее? Кошки по самой своей природе глубоко философичны.
Алита кивнул в знак согласия:
— Когда не спим или не убиваем кого-нибудь.
— Ты путаешь болтовню с глубокомыслием. — Симна поднял руку и указал вперед. — Лучше подумай о том, как нам перебраться через вот это.
Прямо впереди холмистая местность переходила в широкое, необъятное болото. Оно тянулось на восток и запад, сколько хватало глаз. Из топи в изобилии поднимались тростники и камыши, и трели певчих птиц перелетали от одного редкого дерева к другому, словно радужная мошкара. Болотные летуны выслеживали добычу на поверхности, а их нелетающие зубастые родственники ныряли в темную воду. Водяные дракончики с перепончатыми лапами и рудиментарными крыльями дрались из-за корма со своими пернатыми собратьями. Эхомба видел как бы вырывающиеся из охотничьих укрытий миниатюрные язычки пламени, когда кожистые синие и зеленые хищники хватали крупных насекомых. В том, что этого добра здесь предостаточно, он не сомневался. Чем ближе путники подходили к воде, тем чаще им приходилось, словно отдавая болоту честь, вскидывать руку к лицу. Алита же мог только усиленно моргать и пытаться защитить свой зад от докучливых насекомых быстрыми взмахами пушистого хвоста.
Симна первым подошел к воде. Он опустился на колени и поплескал в ней рукой. Разлагающаяся растительность выплеснулась на берег; ее постоянное гниение создавало обильную питательную среду для обитавших в этом бульоне мелких существ. Поднявшись, пастух отряхнул капли с пальцев.
— Здесь мелко, но вброд мы вряд ли перейдем. — Он кивнул в направлении далеких холмов, которые частично застилал розоватый туман. — Лучше переплыть.
— Снова лодка, — вздохнул Эхомба. — Похоже, мы обречены все время искать лодки.
Они нашли ее с поразительной легкостью, однако в комплект из весел, рундуков, руля и небольшого якоря входило еще и предостережение. Орангутанг, который предоставил путешественникам лодку напрокат, носил изорванную рубашку, короткие брюки и превратившуюся в тряпку бескозырку. Давая друзьям советы, он то и дело разжигал трубку с длинным чубуком, который сжимал в полных губах.
— Мы не собираемся возвращаться. — С тяжелым сердцем Симна пересчитывал оставшееся золото. — Как же вернуть тебе лодку?
— Это меня не беспокоит, нисколько не беспокоит. — В рассеянных туманом солнечных лучах рыжая шерсть почти светилась. — Назад вы пригоните ее сами, вот увидите. — Орангутанг плюхнулся в кресло-качалку, стоявшее на открытой веранде его крохотной деревянной хижины, и с довольным видом стал раскачиваться.
Пастух и северянин обменялись взглядами. Безразличный к коммерческим делам черный кот уселся у воды и развлекался тем, что небрежными ударами лапы выуживал любящую мелководье рыбешку.
— Это еще почему? — без обиняков спросил Симна. Вынув изо рта тонкую трубку, орангутанг длинным пальцем указал на болото:
— Потому что вы никогда через него не переберетесь, вот почему. Можете попробовать, но рано или поздно вам придется повернуть назад.
Обезьянья убежденность разозлила Симну, однако он сдержался.
— Ты нас не знаешь, дружок. Я — довольно известный искатель приключений и фехтовальщик, мой рослый друг — знаменитый волшебник, а вон на того кота, что мирно играет около твоего маленького причала, если он возбужден, бывает жутко посмотреть. И никакая заросшая тростником вонючая трясина нас не остановит.
— Не болото заставит вас вернуться, — сообщил орангутанг, — а лошади.
— Лошади? — Эхомба поморщился. — Что такое лошадь?
— Разрази меня зеленый взгляд Глеронто! — Симна в изумлении посмотрел на друга. — Неужели ты не знаешь, что такое лошадь?
Эхомба окинул его бесстрастным взглядом.
— Никогда не видел.
Северянин даже не пытался скрыть недоверие.
— В холке крупная, как большая антилопа. Худее быка. Похожа на зебру, только без полосок.
— А! Это я могу себе представить. — Снова обретя уверенность, пастух обратился к хозяину: — С какой стати несколько лошадей не дадут нам пересечь болото?
Старая обезьяна прищурилась, глядя мимо гостей вдаль.
— Потому что они сумасшедшие, вот почему.
— — Сумасшедшие? — Симна, повернув голову направо, плюнул, едва не попав на террасу. — Что значит сумасшедшие?
Орангутанг взмахнул дымящейся трубкой.
— Полоумные. Сущие психи. Помешанные, весь их огромный скачущий табун. — Он сунул трубку обратно в рот и пустил облако дыма. — Всегда такими были, такими и останутся. Потому-то никто и не может перебраться через топь. Неделями шли в ту или другую сторону, чтобы обойти болото, но пересечь так и смогли. Лошади. Безумцы на четырех ногах. А у некоторых из них даже по восемь. — В подтверждение собственных слов он многозначительно кивнул.
— Это невозможно. — Симна поймал себя на мысли, что начинает опасаться за душевное здоровье их лохматого хозяина.
— Более чем невозможно, что уж тут говорить. Прямо-таки невероятно. — Рыжеволосая обезьяна безучастно махнула рукой в сторону бесконечных зарослей тростника. — Но вы поезжайте. Сами убедитесь. Вон там найдете мою плоскодонку. Гребите веслами или отталкивайтесь шестом — как пожелаете. Кто знает? Может, вам и повезет. Может, вы станете первыми, кто переплывет. Только я сомневаюсь. Эти лошади — они настоящие, и у них большие уши.
Эхомба решил пока отнестись к рассказу старого орангутанга как к истине. С юных лет он научился не осмеивать даже самые необычайные россказни, дабы не оказалось, к его стыду и вреду, что это правда. Как им уже довелось убедиться во время путешествия, мир был до предела наполнен неожиданностями. Возможно, тут действительно обитали чокнутые лошади.
— Я вот чего не понимаю: безумные они или здравомыслящие, но какое табуну лошадей дело до того, перейдет кто-нибудь болото или нет?
Толстые губы изогнулись в человекообразной улыбке.
— А чего меня спрашивать? Я всего лишь ушедший на покой рыбак. Если хотите знать, то спросите у лошадей.
— Так и сделаю. — Встав с корточек, Эхомба повернулся и шагнул с террасы. — Пошли, Симна.
— Ага. — Одарив обезьяну последним скептическим взглядом, северянин поспешил за своим другом.
Лодка была не ахти какой хорошей; с другой стороны, и край болота — не большая гавань Либондая. Другое средство переправы отыскать не удалось. Тут жили и другие рыбаки, с другими лодками, но никто не согласился предоставить судно путешественникам. Все без исключения отказали, не вдаваясь ни в какие объяснения. Теперь причина их несговорчивости стала ясна — они опасались из-за лошадей лишиться своего имущества.
У лодки было плоское крепкое дно и низкие борта, отчего она больше походила на простую доску с сиденьями. У нее имелся руль, который помог путешественникам определить местоположение кормы, а нос был подрублен, что позволяло проталкивать лодку через преграждающие путь водные растения. Весел не оказалось, нашлись только шесты.
— Значит, повсюду мелко. — Симна взвесил в руке тяжелую, необструганную дубину.
— Похоже на то. — Эхомба выбрал палку подлиннее и тоже прикидывал ее вес.
— Досадно, — промолвил Алита, грациозно запрыгнув в неказистое суденышко, — что у меня нет рук, и поэтому я не смогу помочь. — Свернувшись калачиком, он сразу же заснул.
— Ох уж эти кошки!.. — Покачав головой, северянин с неприязнью поглядел на Алиту. — Сначала кошки, а теперь, кажется, еще и лошади. — Он опустил конец шеста в воду, напрягся, так же сделал Эхомба, и лодка отошла от берега. — Я не очень-то люблю животных. Кроме тех случаев, когда они хорошо приготовлены и поданы под подобающим соусом.
— Выходит, у тебя с котом есть нечто общее, — заметил пастух. — Он точно так же относится к людям.
— Это болото могло бы быть райским местом, если бы не москиты, черные мухи и комары.
К удивлению своего спутника, Симна не особенно сетовал на них. Когда любопытный Эхомба наконец осведомился о причинах столь нехарактерного стоицизма, северянин объяснил, что, основываясь на поведении насекомых, с которыми он познакомился на берегу, он ожидал гораздо худшего здесь, посередине топи.
— Птицы и лягушки. — Эхомба не обращал внимания на камыши и тростники, бившие его по рукам и по телу, и ритмично работал шестом. — Они уменьшают количество этих мелких кусачих существ. — Он проводил взглядом парочку сизоворонок с сиреневыми грудками, пулей пронесшихся сквозь кусты. — Если бы не такие, как они, то к тому времени, когда мы переплыли бы болото, в нас не было бы ни капли крови.
Симна кивнул, а затем хмуро посмотрел на мирно посапывающего в центре лодки кота:
— В первый раз я завидую твоему черному меху.
Один рыжевато-желтый глаз наполовину приоткрылся.
— Не стоит. Жарко, да и все равно меня кусают с обоих концов, если не посередине.
Эхомба запрокинул голову, чтобы проследить за стаей из сотни или больше бирюзовых фламинго, благодаря окраске почти невидимых на фоне неба. Эти птицы были ему знакомы. Пастух знал, что они приобретают свой ослепительный небесный цвет вследствие того, что едят ярко-синих креветок, которые в изобилии водятся в теплых мелких озерах.
Потревоженный полетом фламинго, из-под воды вырвался выводок блуждающих огоньков и разлетелся во всех направлениях, но их бледное свечение было едва заметно в ярких солнечных лучах. Разбрызгивая воду, мимо прошлепало стадо ситатунг, плоские ноги которых позволяли миниатюрным антилопам ходить по листьям лилий, цветущим гиацинтам и другим водяным растениям. В высокой траве резвилась капибара, а вдалеке разносилось гортанное похрюкивание бегемотов, словно компания толстяков смаковала отличный анекдот.
Гигантские сухопутные ленивцы, с пятнистой желтовато-серой шерсти которых капала вода, печально бродили по трясине, обвивая вокруг сочных бутонов цветущих растений свои длинные цепкие языки и отправляя их в рот. Перепончатолапые вомбаты дрались за жизненное пространство с розовоносыми нутриями. Жизнь в болоте била ключом.
Между тем никаких лошадей, душевно неуравновешенных или иных, не наблюдалось.
— Возможно, старый Рыжик, говоря правду, все-таки ошибался. — Симна быстрее заработал шестом, вынуждая и Эхомбу сделать то же самое, чтобы плыть ровно. — Наверно, здесь живут несколько сумасшедших лошадей, но они не могут находиться сразу повсюду. На таком огромном пространстве они вполне могли нас и не заметить. — Он перевел дух, стирая со лба пот. Посреди болота было не особенно жарко, но влажность давала о себе знать.
— Не исключено. — Пастух внимательно изучал окрестности. Вокруг лодки слышалось движение, шум, всплески, но никаких конских препятствий, о которых предупреждала обезьяна, не было видно. — Если топь действительно так велика, как он говорил, то у нас, конечно, есть шанс проскользнуть через нее незамеченными. Мы ведь не очень похожи на авангард шумной наступающей армии.
— Именно. — Чем дальше они продвигались, не встречая помех, тем увереннее Симна чувствовал себя. — Плывем себе втроем в утлой лодочке. Она ничего особенного собой не представляет, да и мы тоже.
— Надо бы найти какую-нибудь землю, чтобы разбить на ночь лагерь. А то придется спать в лодке.
Симна состроил гримасу.
— Лучше жесткая сухая постель, нежели мягкая мокрая.
Вскоре путешественники наткнулись на каменистый утес, вздымающий свою главу над окружающими зарослями тростника, однако на этом скоплении грязи росли настоящие маленькие деревца, и почва оказалась достаточно сухой, чтобы удовлетворить северянина. Особенно радовался земле Эхомба. Влажный климат действовал на него хуже, чем на его спутников, поскольку из всех троих он был уроженцем самой засушливой страны. Впрочем, пастух легко приспосабливался и редко на что-нибудь сетовал.
Как и следовало ожидать, уникальными возможностями сухого островка, поднимающегося над уровнем воды не более чем на фут, норовили воспользоваться самые разнообразные обитатели болота. На каждом чахлом дереве гнездились птицы, а влаголюбивые ящерицы и водяные черепахи выползали на сушу, чтобы откладывать яйца. Бумерангоголовые диплоколы, оберегая детенышей, держали их поближе к берегу, на дальнем конце небольшого острова сладко дремали юные черные кайманы и фитозавры, безразличные к появлению двуногих млекопитающих.
Ночь принесла с собой какофонию земноводного хора, но меньше было москитов, чем опасались путники, и опять-таки никаких лошадей.
— А ведь тут водятся плотоядные. — Симна лежал навзничь на песке, прислушиваясь к ночной симфонии и наблюдая звезды сквозь облака, которые начали собираться над болотом. — Нам еще не попадались по-настоящему крупные, однако при таком количестве дичи они просто обязаны тут быть.
— Вне всяких сомнений. — Черный кот закопался окровавленной мордой в еще теплый живот молодого буйвола, которого он убил. Его глаза были зажмурены, лапы неподвижны. — Легкая добыча.
— У Алиты есть одно хорошее качество. — Эхомба лежал тут же, подложив руки, как подушку, под заплетенные в косички волосы. — Он спит чутко и разбудит нас в случае чего.
— Я не очень опасаюсь, что на меня во сне кто-нибудь наступит. Может, укусит, но не наступит. — Симна отвернулся от друга и улегся на бок, пытаясь найти наиболее удобное положение. — Я даже начинаю думать, что единственное, чего здесь следует опасаться, так это небылиц старой спятившей обезьяны, а не спятивших лошадей.
— Мне он не показался сумасшедшим.
— Плевать; главное, мы пока спокойно перебираемся через эту вонючую трясину. — Симна закончил речь громким шлепком, прихлопнув мародерствующую голодную букашку. Навыки фехтовальщика шли ему на пользу: его одежда уже была сплошь покрыта раздавленными трофеями микроскопических побед.
Проснувшись позже всех, северянин потянулся и зевнул. По степени зловония его утреннее дыхание было вполне сравнимо с испарениями, поднимающимися из окружающей трясины. Но это вскоре было поправлено неторопливым завтраком из вяленого мяса, сушеных фруктов и холодного чая.
Во время еды Эхомба то и дело внимательно осматривал горизонт, время от времени поторапливая друзей. Алита, естественно, просыпался медленно, а Симна явно наслаждался возможностью поесть на сухой земле.
— Мудрые старики и старухи из твоего племени, похоже, насовали тебе в котомку все мыслимые зелья и порошки. — Северянин взмахнул ломтем вяленой говядины. — А они ничего тебе не дали, чтобы успокаивать тревогу?
Черные глаза Эхомбы пытались проникнуть сквозь пелену окружающей растительности.
— Не думаю, что есть такой эликсир. Если бы он существовал, я бы его непременно прихватил. — Пастух посмотрел на своего товарища. — Симна, я знаю, что слишком много тревожусь. И когда я не тревожусь о вещах, о которых следовало бы тревожиться, я начинаю тревожиться о вещах, о которых тревожиться не следует. Видимо, я попросту излишне добросовестный.
— Точно, — кивнул северянин. — Я знаю для этого другое слово: «дурень».
— Может быть. — Эхомба не стал оспаривать определения друга. — Безусловно, это одна из причин, почему я здесь и терпеливо переношу твою болтовню и ворчание кота вместо того, чтобы лежать дома с женой и слушать смех своих детей.
С трудом прожевывая кусок мяса, Симна прохрипел:
— Что только подтверждает мною сказанное. — Когда он отправлял в рот остатки вяленого мяса, на его лице мелькнуло любопытство. — В чем дело? Что-то увидел?
Северянин вскочил и с тревогой уставился в ту сторону, куда глядел его рослый спутник.
— Нет, — проговорил Алита, не отрывая взгляда от своей добычи. — Что-то услышал.
— Кот прав. — Эхомба во все глаза смотрел на запад. Несколько крупных болотных птиц, подобрав под себя ноги и расправив крылья, взвились в небо. — Ничего не могу разглядеть, но кое-что слышу…
Симна всегда считал, что обладает более острыми чувствами, нежели средний человек, и был, в сущности, прав. Однако за последние несколько недель он понял, что в сравнении со своими товарищами глух и слеп. Эхомба объяснил другу, что все это благодаря времени, которое он провел на пастбищах со скотом. У человека, который остается один на один с дикой природой, естественно, обостряются все чувства. Симна слушал эти объяснения и понимающе кивал, поскольку они были разумны. Однако тут чего-то не хватало. Ничто из того, что слышал или видел воин с момента их первой встречи, до конца не объясняло Этиоля Эхомбу.
Насытившийся кот с довольным урчанием оторвался от тщательно обглоданных останков добычи и начал умываться, пользуясь толстыми лапами вместо полотенец, а слюной — вместо мыла и воды. Не обращая на него внимания, Эхомба пристально смотрел в западном направлении.
— Я пока ничего не слышу. — Симна напрягал слух, понимая, что вследствие своего небольшого роста он все равно ничего не увидит раньше длинного как жердь пастуха. — Ради Гийемота, что вы оба, в конце концов, слышите?
— Плеск, — спокойно сообщил Эхомба.
— Плеск? Посреди бескрайнего болота? Вот уж настоящее откровение. Я и не чаял услышать что-нибудь подобное.
Как всегда, его сарказм ничуть не тронул пастуха.
— Ноги, — хмуро проговорил Этиоль. — Множество ног.
Северянин слегка напрягся. Он посмотрел вокруг и убедился, что помнит, где лежит меч, отложенный на ночь.
— Ага, ноги. Сколько ног?
Пастух глянул на товарища сверху вниз; его голос не изменился. Иногда Симна спрашивал себя, изменится ли у Эхомбы голос, если он вдруг увидит конец света? И приходил к выводу, что нет.
— Тысячи.
Мрачно кивнув, Симна ибн Синд повернулся и поднял с земли меч.
VI
— А как же мое достоинство?
Если вдруг Эхомба терял самообладание, это всегда ошеломляло. Поскольку он говорил тихо, порой даже едва слышно, то вдвойне поражали случаи, когда он повышал голос. Пастух резко повернулся к коту.
— К черту твое достоинство! К несчастью, я оказался в долгу у мертвого. И это реальность, а не абстракция. — Он ударил себя в грудь: — Ты думаешь, что только тебе приходится тяжело? — Свободной рукой Эхомба описал величественный полукруг, охвативший покатую прибрежную долину позади них и сверкающее синее море, к которому она привалилась, словно пес, уснувший подле хозяина. — Моя жена и помощница находится в бессчетном количестве лиг к югу, как и двое моих детей, как и мои друзья, и никто из них в этот миг не знает, жив я или стал пищей для червей. И это тоже реальность. Я так же страстно, как и ты, хотел бы сейчас находиться не здесь! — Поняв, что кричит, Эхомба понизил голос. — Когда мы достигли южного побережья Абокуа, я был счастлив, потому что надеялся найти в торговых городах Малиина корабль, который переправит нас через Семордрию. — Его взгляд снова обратился к лежащей впереди дороге. — И вот теперь оказывается, что нам снова предстоит пройти по суше неизвестно сколько до места под названием Хамакассар, прежде чем это станет возможно. А кто знает, что мы там найдем? Других боязливых матросов, других отнекивающихся капитанов? Не придется ли нам пересечь реку, на которой стоит тот город, и идти вперед, шагать дальше, потому что, вопреки тому, что нам говорили, тамошние мореходы тоже робеют выйти в океанские просторы? Мне не хочется перебираться пешком через крышу мира.
Некоторое время они шагали в молчании, не обращая внимания на взгляды крестьян, обрабатывающих поля, или подростков с прутиками, пасущих свиней и гусей, броненосцев и маленьких животных с копытами, раскачивающимися хоботами и птичьими хвостами.
Став причиной воцарившегося молчания, Алита и нарушил его:
— У тебя есть самка и детеныши. А у меня ничего нет, кроме моего достоинства. Поэтому оно для меня важнее, чем для тебя.
Эхомба поразмыслил над словами зверя и медленно кивнул:
— Ты прав. Это было эгоистично. Прости.
— Да ладно, — проурчал кот. — Эгоизм — естественный стимул, и все мы ему подвержены. — Он повернул черную гривастую голову и посмотрел на Эхомбу. — Мне бы хотелось, чтобы ты почаще терял самообладание. Тогда ты был бы больше похож на кошек.
— Не уверен, что хочу больше походить на кошек. Я… — Пастух умолк. По другую сторону от него, чуть отстав, Симна пытался подавить душивший его смех. — Над чем это ты хихикаешь?
— Над тобой. Ты философствуешь с котом. — Северянин широко ухмылялся.
Эхомба не улыбнулся ему в ответ.
— Что может быть естественнее? Кошки по самой своей природе глубоко философичны.
Алита кивнул в знак согласия:
— Когда не спим или не убиваем кого-нибудь.
— Ты путаешь болтовню с глубокомыслием. — Симна поднял руку и указал вперед. — Лучше подумай о том, как нам перебраться через вот это.
Прямо впереди холмистая местность переходила в широкое, необъятное болото. Оно тянулось на восток и запад, сколько хватало глаз. Из топи в изобилии поднимались тростники и камыши, и трели певчих птиц перелетали от одного редкого дерева к другому, словно радужная мошкара. Болотные летуны выслеживали добычу на поверхности, а их нелетающие зубастые родственники ныряли в темную воду. Водяные дракончики с перепончатыми лапами и рудиментарными крыльями дрались из-за корма со своими пернатыми собратьями. Эхомба видел как бы вырывающиеся из охотничьих укрытий миниатюрные язычки пламени, когда кожистые синие и зеленые хищники хватали крупных насекомых. В том, что этого добра здесь предостаточно, он не сомневался. Чем ближе путники подходили к воде, тем чаще им приходилось, словно отдавая болоту честь, вскидывать руку к лицу. Алита же мог только усиленно моргать и пытаться защитить свой зад от докучливых насекомых быстрыми взмахами пушистого хвоста.
Симна первым подошел к воде. Он опустился на колени и поплескал в ней рукой. Разлагающаяся растительность выплеснулась на берег; ее постоянное гниение создавало обильную питательную среду для обитавших в этом бульоне мелких существ. Поднявшись, пастух отряхнул капли с пальцев.
— Здесь мелко, но вброд мы вряд ли перейдем. — Он кивнул в направлении далеких холмов, которые частично застилал розоватый туман. — Лучше переплыть.
— Снова лодка, — вздохнул Эхомба. — Похоже, мы обречены все время искать лодки.
Они нашли ее с поразительной легкостью, однако в комплект из весел, рундуков, руля и небольшого якоря входило еще и предостережение. Орангутанг, который предоставил путешественникам лодку напрокат, носил изорванную рубашку, короткие брюки и превратившуюся в тряпку бескозырку. Давая друзьям советы, он то и дело разжигал трубку с длинным чубуком, который сжимал в полных губах.
— Мы не собираемся возвращаться. — С тяжелым сердцем Симна пересчитывал оставшееся золото. — Как же вернуть тебе лодку?
— Это меня не беспокоит, нисколько не беспокоит. — В рассеянных туманом солнечных лучах рыжая шерсть почти светилась. — Назад вы пригоните ее сами, вот увидите. — Орангутанг плюхнулся в кресло-качалку, стоявшее на открытой веранде его крохотной деревянной хижины, и с довольным видом стал раскачиваться.
Пастух и северянин обменялись взглядами. Безразличный к коммерческим делам черный кот уселся у воды и развлекался тем, что небрежными ударами лапы выуживал любящую мелководье рыбешку.
— Это еще почему? — без обиняков спросил Симна. Вынув изо рта тонкую трубку, орангутанг длинным пальцем указал на болото:
— Потому что вы никогда через него не переберетесь, вот почему. Можете попробовать, но рано или поздно вам придется повернуть назад.
Обезьянья убежденность разозлила Симну, однако он сдержался.
— Ты нас не знаешь, дружок. Я — довольно известный искатель приключений и фехтовальщик, мой рослый друг — знаменитый волшебник, а вон на того кота, что мирно играет около твоего маленького причала, если он возбужден, бывает жутко посмотреть. И никакая заросшая тростником вонючая трясина нас не остановит.
— Не болото заставит вас вернуться, — сообщил орангутанг, — а лошади.
— Лошади? — Эхомба поморщился. — Что такое лошадь?
— Разрази меня зеленый взгляд Глеронто! — Симна в изумлении посмотрел на друга. — Неужели ты не знаешь, что такое лошадь?
Эхомба окинул его бесстрастным взглядом.
— Никогда не видел.
Северянин даже не пытался скрыть недоверие.
— В холке крупная, как большая антилопа. Худее быка. Похожа на зебру, только без полосок.
— А! Это я могу себе представить. — Снова обретя уверенность, пастух обратился к хозяину: — С какой стати несколько лошадей не дадут нам пересечь болото?
Старая обезьяна прищурилась, глядя мимо гостей вдаль.
— Потому что они сумасшедшие, вот почему.
— — Сумасшедшие? — Симна, повернув голову направо, плюнул, едва не попав на террасу. — Что значит сумасшедшие?
Орангутанг взмахнул дымящейся трубкой.
— Полоумные. Сущие психи. Помешанные, весь их огромный скачущий табун. — Он сунул трубку обратно в рот и пустил облако дыма. — Всегда такими были, такими и останутся. Потому-то никто и не может перебраться через топь. Неделями шли в ту или другую сторону, чтобы обойти болото, но пересечь так и смогли. Лошади. Безумцы на четырех ногах. А у некоторых из них даже по восемь. — В подтверждение собственных слов он многозначительно кивнул.
— Это невозможно. — Симна поймал себя на мысли, что начинает опасаться за душевное здоровье их лохматого хозяина.
— Более чем невозможно, что уж тут говорить. Прямо-таки невероятно. — Рыжеволосая обезьяна безучастно махнула рукой в сторону бесконечных зарослей тростника. — Но вы поезжайте. Сами убедитесь. Вон там найдете мою плоскодонку. Гребите веслами или отталкивайтесь шестом — как пожелаете. Кто знает? Может, вам и повезет. Может, вы станете первыми, кто переплывет. Только я сомневаюсь. Эти лошади — они настоящие, и у них большие уши.
Эхомба решил пока отнестись к рассказу старого орангутанга как к истине. С юных лет он научился не осмеивать даже самые необычайные россказни, дабы не оказалось, к его стыду и вреду, что это правда. Как им уже довелось убедиться во время путешествия, мир был до предела наполнен неожиданностями. Возможно, тут действительно обитали чокнутые лошади.
— Я вот чего не понимаю: безумные они или здравомыслящие, но какое табуну лошадей дело до того, перейдет кто-нибудь болото или нет?
Толстые губы изогнулись в человекообразной улыбке.
— А чего меня спрашивать? Я всего лишь ушедший на покой рыбак. Если хотите знать, то спросите у лошадей.
— Так и сделаю. — Встав с корточек, Эхомба повернулся и шагнул с террасы. — Пошли, Симна.
— Ага. — Одарив обезьяну последним скептическим взглядом, северянин поспешил за своим другом.
Лодка была не ахти какой хорошей; с другой стороны, и край болота — не большая гавань Либондая. Другое средство переправы отыскать не удалось. Тут жили и другие рыбаки, с другими лодками, но никто не согласился предоставить судно путешественникам. Все без исключения отказали, не вдаваясь ни в какие объяснения. Теперь причина их несговорчивости стала ясна — они опасались из-за лошадей лишиться своего имущества.
У лодки было плоское крепкое дно и низкие борта, отчего она больше походила на простую доску с сиденьями. У нее имелся руль, который помог путешественникам определить местоположение кормы, а нос был подрублен, что позволяло проталкивать лодку через преграждающие путь водные растения. Весел не оказалось, нашлись только шесты.
— Значит, повсюду мелко. — Симна взвесил в руке тяжелую, необструганную дубину.
— Похоже на то. — Эхомба выбрал палку подлиннее и тоже прикидывал ее вес.
— Досадно, — промолвил Алита, грациозно запрыгнув в неказистое суденышко, — что у меня нет рук, и поэтому я не смогу помочь. — Свернувшись калачиком, он сразу же заснул.
— Ох уж эти кошки!.. — Покачав головой, северянин с неприязнью поглядел на Алиту. — Сначала кошки, а теперь, кажется, еще и лошади. — Он опустил конец шеста в воду, напрягся, так же сделал Эхомба, и лодка отошла от берега. — Я не очень-то люблю животных. Кроме тех случаев, когда они хорошо приготовлены и поданы под подобающим соусом.
— Выходит, у тебя с котом есть нечто общее, — заметил пастух. — Он точно так же относится к людям.
— Это болото могло бы быть райским местом, если бы не москиты, черные мухи и комары.
К удивлению своего спутника, Симна не особенно сетовал на них. Когда любопытный Эхомба наконец осведомился о причинах столь нехарактерного стоицизма, северянин объяснил, что, основываясь на поведении насекомых, с которыми он познакомился на берегу, он ожидал гораздо худшего здесь, посередине топи.
— Птицы и лягушки. — Эхомба не обращал внимания на камыши и тростники, бившие его по рукам и по телу, и ритмично работал шестом. — Они уменьшают количество этих мелких кусачих существ. — Он проводил взглядом парочку сизоворонок с сиреневыми грудками, пулей пронесшихся сквозь кусты. — Если бы не такие, как они, то к тому времени, когда мы переплыли бы болото, в нас не было бы ни капли крови.
Симна кивнул, а затем хмуро посмотрел на мирно посапывающего в центре лодки кота:
— В первый раз я завидую твоему черному меху.
Один рыжевато-желтый глаз наполовину приоткрылся.
— Не стоит. Жарко, да и все равно меня кусают с обоих концов, если не посередине.
Эхомба запрокинул голову, чтобы проследить за стаей из сотни или больше бирюзовых фламинго, благодаря окраске почти невидимых на фоне неба. Эти птицы были ему знакомы. Пастух знал, что они приобретают свой ослепительный небесный цвет вследствие того, что едят ярко-синих креветок, которые в изобилии водятся в теплых мелких озерах.
Потревоженный полетом фламинго, из-под воды вырвался выводок блуждающих огоньков и разлетелся во всех направлениях, но их бледное свечение было едва заметно в ярких солнечных лучах. Разбрызгивая воду, мимо прошлепало стадо ситатунг, плоские ноги которых позволяли миниатюрным антилопам ходить по листьям лилий, цветущим гиацинтам и другим водяным растениям. В высокой траве резвилась капибара, а вдалеке разносилось гортанное похрюкивание бегемотов, словно компания толстяков смаковала отличный анекдот.
Гигантские сухопутные ленивцы, с пятнистой желтовато-серой шерсти которых капала вода, печально бродили по трясине, обвивая вокруг сочных бутонов цветущих растений свои длинные цепкие языки и отправляя их в рот. Перепончатолапые вомбаты дрались за жизненное пространство с розовоносыми нутриями. Жизнь в болоте била ключом.
Между тем никаких лошадей, душевно неуравновешенных или иных, не наблюдалось.
— Возможно, старый Рыжик, говоря правду, все-таки ошибался. — Симна быстрее заработал шестом, вынуждая и Эхомбу сделать то же самое, чтобы плыть ровно. — Наверно, здесь живут несколько сумасшедших лошадей, но они не могут находиться сразу повсюду. На таком огромном пространстве они вполне могли нас и не заметить. — Он перевел дух, стирая со лба пот. Посреди болота было не особенно жарко, но влажность давала о себе знать.
— Не исключено. — Пастух внимательно изучал окрестности. Вокруг лодки слышалось движение, шум, всплески, но никаких конских препятствий, о которых предупреждала обезьяна, не было видно. — Если топь действительно так велика, как он говорил, то у нас, конечно, есть шанс проскользнуть через нее незамеченными. Мы ведь не очень похожи на авангард шумной наступающей армии.
— Именно. — Чем дальше они продвигались, не встречая помех, тем увереннее Симна чувствовал себя. — Плывем себе втроем в утлой лодочке. Она ничего особенного собой не представляет, да и мы тоже.
— Надо бы найти какую-нибудь землю, чтобы разбить на ночь лагерь. А то придется спать в лодке.
Симна состроил гримасу.
— Лучше жесткая сухая постель, нежели мягкая мокрая.
Вскоре путешественники наткнулись на каменистый утес, вздымающий свою главу над окружающими зарослями тростника, однако на этом скоплении грязи росли настоящие маленькие деревца, и почва оказалась достаточно сухой, чтобы удовлетворить северянина. Особенно радовался земле Эхомба. Влажный климат действовал на него хуже, чем на его спутников, поскольку из всех троих он был уроженцем самой засушливой страны. Впрочем, пастух легко приспосабливался и редко на что-нибудь сетовал.
Как и следовало ожидать, уникальными возможностями сухого островка, поднимающегося над уровнем воды не более чем на фут, норовили воспользоваться самые разнообразные обитатели болота. На каждом чахлом дереве гнездились птицы, а влаголюбивые ящерицы и водяные черепахи выползали на сушу, чтобы откладывать яйца. Бумерангоголовые диплоколы, оберегая детенышей, держали их поближе к берегу, на дальнем конце небольшого острова сладко дремали юные черные кайманы и фитозавры, безразличные к появлению двуногих млекопитающих.
Ночь принесла с собой какофонию земноводного хора, но меньше было москитов, чем опасались путники, и опять-таки никаких лошадей.
— А ведь тут водятся плотоядные. — Симна лежал навзничь на песке, прислушиваясь к ночной симфонии и наблюдая звезды сквозь облака, которые начали собираться над болотом. — Нам еще не попадались по-настоящему крупные, однако при таком количестве дичи они просто обязаны тут быть.
— Вне всяких сомнений. — Черный кот закопался окровавленной мордой в еще теплый живот молодого буйвола, которого он убил. Его глаза были зажмурены, лапы неподвижны. — Легкая добыча.
— У Алиты есть одно хорошее качество. — Эхомба лежал тут же, подложив руки, как подушку, под заплетенные в косички волосы. — Он спит чутко и разбудит нас в случае чего.
— Я не очень опасаюсь, что на меня во сне кто-нибудь наступит. Может, укусит, но не наступит. — Симна отвернулся от друга и улегся на бок, пытаясь найти наиболее удобное положение. — Я даже начинаю думать, что единственное, чего здесь следует опасаться, так это небылиц старой спятившей обезьяны, а не спятивших лошадей.
— Мне он не показался сумасшедшим.
— Плевать; главное, мы пока спокойно перебираемся через эту вонючую трясину. — Симна закончил речь громким шлепком, прихлопнув мародерствующую голодную букашку. Навыки фехтовальщика шли ему на пользу: его одежда уже была сплошь покрыта раздавленными трофеями микроскопических побед.
Проснувшись позже всех, северянин потянулся и зевнул. По степени зловония его утреннее дыхание было вполне сравнимо с испарениями, поднимающимися из окружающей трясины. Но это вскоре было поправлено неторопливым завтраком из вяленого мяса, сушеных фруктов и холодного чая.
Во время еды Эхомба то и дело внимательно осматривал горизонт, время от времени поторапливая друзей. Алита, естественно, просыпался медленно, а Симна явно наслаждался возможностью поесть на сухой земле.
— Мудрые старики и старухи из твоего племени, похоже, насовали тебе в котомку все мыслимые зелья и порошки. — Северянин взмахнул ломтем вяленой говядины. — А они ничего тебе не дали, чтобы успокаивать тревогу?
Черные глаза Эхомбы пытались проникнуть сквозь пелену окружающей растительности.
— Не думаю, что есть такой эликсир. Если бы он существовал, я бы его непременно прихватил. — Пастух посмотрел на своего товарища. — Симна, я знаю, что слишком много тревожусь. И когда я не тревожусь о вещах, о которых следовало бы тревожиться, я начинаю тревожиться о вещах, о которых тревожиться не следует. Видимо, я попросту излишне добросовестный.
— Точно, — кивнул северянин. — Я знаю для этого другое слово: «дурень».
— Может быть. — Эхомба не стал оспаривать определения друга. — Безусловно, это одна из причин, почему я здесь и терпеливо переношу твою болтовню и ворчание кота вместо того, чтобы лежать дома с женой и слушать смех своих детей.
С трудом прожевывая кусок мяса, Симна прохрипел:
— Что только подтверждает мною сказанное. — Когда он отправлял в рот остатки вяленого мяса, на его лице мелькнуло любопытство. — В чем дело? Что-то увидел?
Северянин вскочил и с тревогой уставился в ту сторону, куда глядел его рослый спутник.
— Нет, — проговорил Алита, не отрывая взгляда от своей добычи. — Что-то услышал.
— Кот прав. — Эхомба во все глаза смотрел на запад. Несколько крупных болотных птиц, подобрав под себя ноги и расправив крылья, взвились в небо. — Ничего не могу разглядеть, но кое-что слышу…
Симна всегда считал, что обладает более острыми чувствами, нежели средний человек, и был, в сущности, прав. Однако за последние несколько недель он понял, что в сравнении со своими товарищами глух и слеп. Эхомба объяснил другу, что все это благодаря времени, которое он провел на пастбищах со скотом. У человека, который остается один на один с дикой природой, естественно, обостряются все чувства. Симна слушал эти объяснения и понимающе кивал, поскольку они были разумны. Однако тут чего-то не хватало. Ничто из того, что слышал или видел воин с момента их первой встречи, до конца не объясняло Этиоля Эхомбу.
Насытившийся кот с довольным урчанием оторвался от тщательно обглоданных останков добычи и начал умываться, пользуясь толстыми лапами вместо полотенец, а слюной — вместо мыла и воды. Не обращая на него внимания, Эхомба пристально смотрел в западном направлении.
— Я пока ничего не слышу. — Симна напрягал слух, понимая, что вследствие своего небольшого роста он все равно ничего не увидит раньше длинного как жердь пастуха. — Ради Гийемота, что вы оба, в конце концов, слышите?
— Плеск, — спокойно сообщил Эхомба.
— Плеск? Посреди бескрайнего болота? Вот уж настоящее откровение. Я и не чаял услышать что-нибудь подобное.
Как всегда, его сарказм ничуть не тронул пастуха.
— Ноги, — хмуро проговорил Этиоль. — Множество ног.
Северянин слегка напрягся. Он посмотрел вокруг и убедился, что помнит, где лежит меч, отложенный на ночь.
— Ага, ноги. Сколько ног?
Пастух глянул на товарища сверху вниз; его голос не изменился. Иногда Симна спрашивал себя, изменится ли у Эхомбы голос, если он вдруг увидит конец света? И приходил к выводу, что нет.
— Тысячи.
Мрачно кивнув, Симна ибн Синд повернулся и поднял с земли меч.
VI
Пульсирующая живая волна надвигалась на них с запада, слегка отклоняясь к северу от островка. На какой-то момент Эхомбе и Симне показалось, что опасность пройдет мимо. Затем волна повернула, и стало ясно, что она искала именно их.
Ее передний край был неровным, не обычным предсказуемым завитком морской волны, а каким-то ломаным и пенящимся. Причина этого вскоре стала очевидна. На путешественников надвигалась вовсе не волна, а вода, летящая из-под тысяч копыт. Лошади гнали перед собой воду, и пена поднималась, словно туча насекомых, в панике улетающих от пожара.
Два человека и один кот стояли как вкопанные. Такое решение принять было нетрудно, поскольку ничего иного им не оставалось. Остров, на котором они переночевали, был единственным клочком твердой земли, и как бы отчаянно путешественники ни работали своими шестами, их крепкая, но не шибко скоростная плоскодонка с трудом обогнала бы и черепаху, что уж тут говорить о бешено скачущем табуне.
Само по себе зрелище было великолепным. Для Эхомбы, никогда не видевшего лошадей, красота и грация этих многочисленных животных явились настоящим откровением. Он не мог предположить, что в пределах одного основного типа тела может наблюдаться такое разнообразие размеров и окрасок. Симна правильно описал это животное — в целом. Лошади действительно походили на зебр, однако если пастух знал только три разных вида зебр, то в огромном табуне, мчавшемся прямо на них, было такое разнообразие животных, какое может разве что привидеться во сне.
На Симну это зрелище тоже произвело сильное впечатление, но по другим причинам.
— Никогда не видел столько пород! Большинство из них мне незнакомо.
Путники стояли на влажной земле, и их обутые в сандалии ступни слегка утопали в рыхлом песке. Эхомба повернулся к Другу.
— Кажется, ты говорил, что знаешь это животное.
— Да, несколько мастей и пород, однако ничего подобного я никогда не видел. — Он указал на приближающийся табун. — Мне думается, что никто никогда ничего такого не видывал — ни варвары на плато Кох, которые практически не слезают с коней, ни всадники королей Муренго, считающие обитателей своих золоченых конюшен наиболее ценным достоянием. Человек с крепкой веревкой, опытом и хорошей сбруей нашел бы, чем тут поживиться.
— По-моему, ты говоришь об отлове и одомашнивании в не совсем подходящем месте. — Алита наконец очнулся от дремоты и рассматривал приближающийся табун. — От этих травоядных прямо-таки несет дикостью.
Симна фыркнул:
— Ты смотришь на них просто как на пищу.
— Нет. Только не на этих. — Кот прищурился, оценивающе глядя на лавину сильных ног и длинных шей. — Вообще-то среди такого плотного стада я мог бы кого-нибудь быстренько убить и присесть, чтобы покушать, но от этих травоядных пахнет паникой и отчаянием. А бешеный скот ведет себя ненормально. Такие твари скорее всего набросятся на меня и растерзают. Мне нужна добыча в здравом уме.
— Значит, они действительно безумны. — Эхомба, опершись на копье, пристально всматривался в несметное число лошадей, которые по мере приближения к острову начали замедлять бег. — Интересно, почему? На вид вполне здоровые животные.
— Обрати внимание на их глаза, — посоветовал Алита. — они должны смотреть вперед. А у этих они вращаются, словно заблудились в глазницах.
Разбрызгивая воду на отмели, передние ряды лошадиного полка выскочили к острову с тремя его обитателями. Как и говорах кот, у многих взгляд блуждал дико и беспокойно, всматриваясь в пустоту или задерживаясь на всем подряд, созерцая видения, неведомые трем напряженным, но любопытным путешественникам. Несколько жеребцов обнюхивали лодку, вытащенную на берег и привязанную тонкой бечевкой к дереву. Один укус крепких зубов мог порвать веревку. Либо вес крупных тел мог превратить суденышко в щепки, и друзья оказались бы на островке отрезанными от мира. Эхомба понимал, что если бы табун захотел это сделать, ничто не смогло бы остановить лошадей.
Мысли Симны вертелись вокруг того же.
— Что бы они ни делали, не пытайся им мешать. Они, похоже, и так на грани срыва. Не стоит их дразнить.
— Я их и не дразню, — тихо возразил пастух. — Это не в моем характере. Впрочем, кто знает, как вести себя с ненормальными?
— Спокойно, — посоветовал Алита. — Мне уже приходилось сталкиваться с паникующими стадами. Важно твердо стоять на месте. Только побеги — и тебя затопчут.
Тревожная тишина повисла как над замершими путешественниками, так и над табуном. Даже водяные птицы и насекомые, находившиеся вблизи островка, примолкли. На лицах двоих людей выступил пот, а кот затаил дыхание. Лошади тем временем спокойно наблюдали за ними. Некоторые нагнули головы, чтобы пощипать около ног растения, не затоптанные в грязь, другие трясли гривами и, разбрызгивая воду, неуверенно били копытами по отмели.
Ее передний край был неровным, не обычным предсказуемым завитком морской волны, а каким-то ломаным и пенящимся. Причина этого вскоре стала очевидна. На путешественников надвигалась вовсе не волна, а вода, летящая из-под тысяч копыт. Лошади гнали перед собой воду, и пена поднималась, словно туча насекомых, в панике улетающих от пожара.
Два человека и один кот стояли как вкопанные. Такое решение принять было нетрудно, поскольку ничего иного им не оставалось. Остров, на котором они переночевали, был единственным клочком твердой земли, и как бы отчаянно путешественники ни работали своими шестами, их крепкая, но не шибко скоростная плоскодонка с трудом обогнала бы и черепаху, что уж тут говорить о бешено скачущем табуне.
Само по себе зрелище было великолепным. Для Эхомбы, никогда не видевшего лошадей, красота и грация этих многочисленных животных явились настоящим откровением. Он не мог предположить, что в пределах одного основного типа тела может наблюдаться такое разнообразие размеров и окрасок. Симна правильно описал это животное — в целом. Лошади действительно походили на зебр, однако если пастух знал только три разных вида зебр, то в огромном табуне, мчавшемся прямо на них, было такое разнообразие животных, какое может разве что привидеться во сне.
На Симну это зрелище тоже произвело сильное впечатление, но по другим причинам.
— Никогда не видел столько пород! Большинство из них мне незнакомо.
Путники стояли на влажной земле, и их обутые в сандалии ступни слегка утопали в рыхлом песке. Эхомба повернулся к Другу.
— Кажется, ты говорил, что знаешь это животное.
— Да, несколько мастей и пород, однако ничего подобного я никогда не видел. — Он указал на приближающийся табун. — Мне думается, что никто никогда ничего такого не видывал — ни варвары на плато Кох, которые практически не слезают с коней, ни всадники королей Муренго, считающие обитателей своих золоченых конюшен наиболее ценным достоянием. Человек с крепкой веревкой, опытом и хорошей сбруей нашел бы, чем тут поживиться.
— По-моему, ты говоришь об отлове и одомашнивании в не совсем подходящем месте. — Алита наконец очнулся от дремоты и рассматривал приближающийся табун. — От этих травоядных прямо-таки несет дикостью.
Симна фыркнул:
— Ты смотришь на них просто как на пищу.
— Нет. Только не на этих. — Кот прищурился, оценивающе глядя на лавину сильных ног и длинных шей. — Вообще-то среди такого плотного стада я мог бы кого-нибудь быстренько убить и присесть, чтобы покушать, но от этих травоядных пахнет паникой и отчаянием. А бешеный скот ведет себя ненормально. Такие твари скорее всего набросятся на меня и растерзают. Мне нужна добыча в здравом уме.
— Значит, они действительно безумны. — Эхомба, опершись на копье, пристально всматривался в несметное число лошадей, которые по мере приближения к острову начали замедлять бег. — Интересно, почему? На вид вполне здоровые животные.
— Обрати внимание на их глаза, — посоветовал Алита. — они должны смотреть вперед. А у этих они вращаются, словно заблудились в глазницах.
Разбрызгивая воду на отмели, передние ряды лошадиного полка выскочили к острову с тремя его обитателями. Как и говорах кот, у многих взгляд блуждал дико и беспокойно, всматриваясь в пустоту или задерживаясь на всем подряд, созерцая видения, неведомые трем напряженным, но любопытным путешественникам. Несколько жеребцов обнюхивали лодку, вытащенную на берег и привязанную тонкой бечевкой к дереву. Один укус крепких зубов мог порвать веревку. Либо вес крупных тел мог превратить суденышко в щепки, и друзья оказались бы на островке отрезанными от мира. Эхомба понимал, что если бы табун захотел это сделать, ничто не смогло бы остановить лошадей.
Мысли Симны вертелись вокруг того же.
— Что бы они ни делали, не пытайся им мешать. Они, похоже, и так на грани срыва. Не стоит их дразнить.
— Я их и не дразню, — тихо возразил пастух. — Это не в моем характере. Впрочем, кто знает, как вести себя с ненормальными?
— Спокойно, — посоветовал Алита. — Мне уже приходилось сталкиваться с паникующими стадами. Важно твердо стоять на месте. Только побеги — и тебя затопчут.
Тревожная тишина повисла как над замершими путешественниками, так и над табуном. Даже водяные птицы и насекомые, находившиеся вблизи островка, примолкли. На лицах двоих людей выступил пот, а кот затаил дыхание. Лошади тем временем спокойно наблюдали за ними. Некоторые нагнули головы, чтобы пощипать около ног растения, не затоптанные в грязь, другие трясли гривами и, разбрызгивая воду, неуверенно били копытами по отмели.