Страница:
— О, мне ли этого не знать! — прошептал Ламиди Куберт, попыхивая трубкой. — Да, человеческий ум трудно изменить. Вот я живу здесь сам по себе, и жители деревни Кайлэйс, где я покупаю то, что не могу сделать сам, частенько посмеиваются надо мной. Или на меня смотрят с подозрением и недоверием те немногие путники, которые забредают так далеко в горы. — Он добродушно усмехнулся. — Но после того, как они со мной познакомятся, их сомнения довольно быстро улетучиваются. Ведь даже самый боязливый человек вряд ли назовет меня устрашающей личностью. — Хозяин обвел свободной рукой комнату. — Как видите, у меня даже нет оружия.
Эхомба кивнул и поглядел на старика с интересом.
— Там, где я живу, водится множество хищников. Им очень нравятся овцы, да и крупный скот. Мы каждую минуту следим за стадом, чтобы какой-нибудь плотоядный зверь не схватил ягненка или теленка. Поэтому нам необходимо оружие. А здесь нет хищников?
— Есть, конечно, — и волки, и пумы, и небольшие смилодоны[13], а иногда залетает голодный грифон. Но Роили, как правило, их не подпускает. А если хищники ведут себя слишком уж настойчиво, то ли от сильного голода, то ли по глупости, либо из простого упрямства, то мне обычно удается поднять такой шум, что они уходят.
— Та старая собака способна напугать грифона? — усомнился Симна. — А на вид не добредет и до вершины ближайшего хребта.
— Роили, конечно, уже не такая проворная, но она по-прежнему громко лает и кусает. За двенадцать лет хищники не загрызли у меня ни одного ягненка.
— Вот те на… Внешность людей частенько бывает обманчивой. Похоже, у собак то же самое. Северянин еще глубже вжался в услужливую спинку кресла. — А не найдется ли у вас чего-нибудь попить? Мы очень долго не подкрепляли свои силы ничем, кроме воды.
— Конечно, конечно! — Во второй раз Куберт выглядел удивленным. — Простите мои манеры… старею.
Прогремел гром, и уже не так далеко, как раньше. Определенно надвигалась гроза.
Из шкафчика со льдом престарелый хозяин извлек вино, а из сундука — маленькие металлические кубки. Симна был огорчен ограниченной вместительностью посуды, но успокоился, когда хозяин поставил бутыль на стол.
— Обязательно расскажите мне вот что. — Куберт уселся чуть левее камина. — Как выглядят овцы в вашей стране? Они такие же, как мои, или совершенно другие?
Издав сдавленный стон отчаяния, Симна налил себе второй кубок превосходного вина и постарался закрыть как уши, так и рот. Эхомба с живостью ответил на вопрос, и двое мужчин принялись обсуждать проблемы овцеводства, время от времени прерываясь, дабы осмыслить несхожие черты скота, от чего потребовалось подбросить в камин несколько поленьев. Несмотря на неутихающий грохот приближающегося ненастья, Алита глубоко погрузился в сон. Полностью вытянув свои ненормально длинные лапы вперед и назад, он почти касался ими противоположных стен домика. С помощью дополнительных возлияний Симна ибн Синд тоже вскоре последовал за внушительным котом в царство дремоты.
Гостеприимство Куберта дошло до того, что он предложил гостю единственную кровать. Эхомба об этом и слышать не хотел.
— Кроме того, — сказал он старику, — я по собственному опыту знаю, что постели более цивилизованных людей для меня слишком мягки. Лучше я останусь здесь, с моими друзьями. — Он прилег на диван, где сидел. — На этой кушетке тоже слишком мягко. Уверяю вас, мне будет очень удобно тут, на полу, рядом с камином. — Он многозначительно посмотрел вверх. — Полагаю, что сегодня ночью добрая крыша прекрасно поспособствует сну.
— Думаю, вы правы, друг мой. — Ласково улыбнувшись, хозяин постучал трубкой о каменную облицовку, выбив остатки табака. — В сущности, последнее время тут было довольно сухо. Так что хороший дождь не помешал бы. — Контрапунктом его словам по долине раскатилось эхо громового удара. — Надеюсь, Этиоль, вы будете спать хорошо.
— Спасибо, Ламиди.
Когда старик удалился в комнату позади кухни, аккуратно прикрыв за собой дверь, Эхомба еще некоторое время пытался договориться с диваном о размещении своего длинного тела. Для этого пришлось немало повертеться, и все равно ноги свешивались с дальнего конца, однако окончательная поза, на которой они сошлись, не была неприемлемой, и Эхомба почувствовал, что сумеет уснуть. Большим подспорьем в этом был успокаивающий огонь, а басовое урчание черного кота являлось вполне сносным подобием убаюкивающего шелеста маленьких волн, которые закручивались и ритмично разбивались о берег около деревни…
Он проснулся от раскатов грома и вспышек молний, превращавших окружающий мир в застывшие черно-белые картинки. Цвет вернулся, только когда фиолетовая пелена спала с глаз, и Этиоль вновь стал видеть предметы в мерцании угасающего камина. Алита перевернулся на спину, вытянув все четыре лапы и свесив набок массивную голову, отчего стал похож на удовлетворенную избалованную кошечку. Эхомба знал, что это свойство всех представителей данного вида: каких бы размеров те ни достигали, они неизменно сохраняли свою неотъемлемую врожденную кошачесть.
Симна лежал, свернувшись в кресле и распространяя вокруг себя сильный запах перегара. Земля могла бы разверзнуться под домом, и северянин не проснулся бы, пока не грохнулся на дно.
Второй раскат потряс комнату, сбив с пастуха остатки сна. Дождь барабанил по соломенной кровле и со звоном капал с крыши на твердую землю. От неудобного положения у Эхомбы затекло бедро. Поморщившись, он свесил ноги с дивана на пол и решил пойти размяться, а потом снова попробовать заснуть в другой позе.
В затухающем свете камина Эхомба шагал взад и вперед между диваном и кухней. Делая очередной поворот, он случайно посмотрел в окно как раз в тот момент, когда сверкнула далекая молния. То, что он увидел при ослепительной вспышке, заставило его остановиться.
Недоуменно хмурясь, пастух подошел к двери и отодвинул засов верхней половины. Холодный влажный ветер ударил ему в лицо, и дождь осыпал голую кожу. Эхомба сморгнул капли, вглядываясь во тьму. Где-то совсем близко опять полыхнуло, и его глаза наконец подтвердили то, что он видел сквозь окно чуть раньше. Никаких сомнений не оставалось.
Возбужденно тявкая и лая, носясь туда-сюда с неимоверной быстротой, подпрыгивая вверх выше любой антилопы, собака Ламиди Куберта пасла молнии.
IX
Эхомба кивнул и поглядел на старика с интересом.
— Там, где я живу, водится множество хищников. Им очень нравятся овцы, да и крупный скот. Мы каждую минуту следим за стадом, чтобы какой-нибудь плотоядный зверь не схватил ягненка или теленка. Поэтому нам необходимо оружие. А здесь нет хищников?
— Есть, конечно, — и волки, и пумы, и небольшие смилодоны[13], а иногда залетает голодный грифон. Но Роили, как правило, их не подпускает. А если хищники ведут себя слишком уж настойчиво, то ли от сильного голода, то ли по глупости, либо из простого упрямства, то мне обычно удается поднять такой шум, что они уходят.
— Та старая собака способна напугать грифона? — усомнился Симна. — А на вид не добредет и до вершины ближайшего хребта.
— Роили, конечно, уже не такая проворная, но она по-прежнему громко лает и кусает. За двенадцать лет хищники не загрызли у меня ни одного ягненка.
— Вот те на… Внешность людей частенько бывает обманчивой. Похоже, у собак то же самое. Северянин еще глубже вжался в услужливую спинку кресла. — А не найдется ли у вас чего-нибудь попить? Мы очень долго не подкрепляли свои силы ничем, кроме воды.
— Конечно, конечно! — Во второй раз Куберт выглядел удивленным. — Простите мои манеры… старею.
Прогремел гром, и уже не так далеко, как раньше. Определенно надвигалась гроза.
Из шкафчика со льдом престарелый хозяин извлек вино, а из сундука — маленькие металлические кубки. Симна был огорчен ограниченной вместительностью посуды, но успокоился, когда хозяин поставил бутыль на стол.
— Обязательно расскажите мне вот что. — Куберт уселся чуть левее камина. — Как выглядят овцы в вашей стране? Они такие же, как мои, или совершенно другие?
Издав сдавленный стон отчаяния, Симна налил себе второй кубок превосходного вина и постарался закрыть как уши, так и рот. Эхомба с живостью ответил на вопрос, и двое мужчин принялись обсуждать проблемы овцеводства, время от времени прерываясь, дабы осмыслить несхожие черты скота, от чего потребовалось подбросить в камин несколько поленьев. Несмотря на неутихающий грохот приближающегося ненастья, Алита глубоко погрузился в сон. Полностью вытянув свои ненормально длинные лапы вперед и назад, он почти касался ими противоположных стен домика. С помощью дополнительных возлияний Симна ибн Синд тоже вскоре последовал за внушительным котом в царство дремоты.
Гостеприимство Куберта дошло до того, что он предложил гостю единственную кровать. Эхомба об этом и слышать не хотел.
— Кроме того, — сказал он старику, — я по собственному опыту знаю, что постели более цивилизованных людей для меня слишком мягки. Лучше я останусь здесь, с моими друзьями. — Он прилег на диван, где сидел. — На этой кушетке тоже слишком мягко. Уверяю вас, мне будет очень удобно тут, на полу, рядом с камином. — Он многозначительно посмотрел вверх. — Полагаю, что сегодня ночью добрая крыша прекрасно поспособствует сну.
— Думаю, вы правы, друг мой. — Ласково улыбнувшись, хозяин постучал трубкой о каменную облицовку, выбив остатки табака. — В сущности, последнее время тут было довольно сухо. Так что хороший дождь не помешал бы. — Контрапунктом его словам по долине раскатилось эхо громового удара. — Надеюсь, Этиоль, вы будете спать хорошо.
— Спасибо, Ламиди.
Когда старик удалился в комнату позади кухни, аккуратно прикрыв за собой дверь, Эхомба еще некоторое время пытался договориться с диваном о размещении своего длинного тела. Для этого пришлось немало повертеться, и все равно ноги свешивались с дальнего конца, однако окончательная поза, на которой они сошлись, не была неприемлемой, и Эхомба почувствовал, что сумеет уснуть. Большим подспорьем в этом был успокаивающий огонь, а басовое урчание черного кота являлось вполне сносным подобием убаюкивающего шелеста маленьких волн, которые закручивались и ритмично разбивались о берег около деревни…
Он проснулся от раскатов грома и вспышек молний, превращавших окружающий мир в застывшие черно-белые картинки. Цвет вернулся, только когда фиолетовая пелена спала с глаз, и Этиоль вновь стал видеть предметы в мерцании угасающего камина. Алита перевернулся на спину, вытянув все четыре лапы и свесив набок массивную голову, отчего стал похож на удовлетворенную избалованную кошечку. Эхомба знал, что это свойство всех представителей данного вида: каких бы размеров те ни достигали, они неизменно сохраняли свою неотъемлемую врожденную кошачесть.
Симна лежал, свернувшись в кресле и распространяя вокруг себя сильный запах перегара. Земля могла бы разверзнуться под домом, и северянин не проснулся бы, пока не грохнулся на дно.
Второй раскат потряс комнату, сбив с пастуха остатки сна. Дождь барабанил по соломенной кровле и со звоном капал с крыши на твердую землю. От неудобного положения у Эхомбы затекло бедро. Поморщившись, он свесил ноги с дивана на пол и решил пойти размяться, а потом снова попробовать заснуть в другой позе.
В затухающем свете камина Эхомба шагал взад и вперед между диваном и кухней. Делая очередной поворот, он случайно посмотрел в окно как раз в тот момент, когда сверкнула далекая молния. То, что он увидел при ослепительной вспышке, заставило его остановиться.
Недоуменно хмурясь, пастух подошел к двери и отодвинул засов верхней половины. Холодный влажный ветер ударил ему в лицо, и дождь осыпал голую кожу. Эхомба сморгнул капли, вглядываясь во тьму. Где-то совсем близко опять полыхнуло, и его глаза наконец подтвердили то, что он видел сквозь окно чуть раньше. Никаких сомнений не оставалось.
Возбужденно тявкая и лая, носясь туда-сюда с неимоверной быстротой, подпрыгивая вверх выше любой антилопы, собака Ламиди Куберта пасла молнии.
IX
Эхомба стоял в проеме полуоткрытой двери, глядя на невероятное, и на его лице застыло изумление. Он не мог оторвать глаз от маленькой длинношерстной собачки, откусывающей молнию, прежде чем та ударит в землю, поворачивающей ее с громогласным лаем, носящейся взад и вперед, пока не загонит ее в расщелину между валунами, где уже находились несколько других. Молнии метались там, бешено вспыхивая, видимо, не в состоянии решить, ударить ли в землю или отскочить назад в облака, — подобно скотине в загоне, они ожидали указаний от стерегущей их овчарки.
Новая молния попыталась полоснуть по столбу садовой изгороди. Предвосхищая ее удар, собака мелькнула в воздухе с быстротой, за которой не мог уследить даже тренированный взгляд Эхомбы. Клацнув челюстями, овчарка схватила нижний конец молнии, отчего та стала извиваться и хлестать по сторонам, бессильно жаля пустой кусок земли.
С высунутым языком, горящими и настороженными глазами, собака флегматично стояла неподалеку от сада, поджидая очередной удар с небес. Тут что-то заставило ее обернуться, и она увидела в дверях пораженного Эхомбу. Чихнув, овчарка по-собачьи тряхнула головой и кинулась к загону из валунов, громко лая на пойманные там молнии. С одновременным оглушительным треском затравленные молнии втянулись обратно во взбаламученные тучи, из которых возникли, чтобы больше уже не громыхать и не грозить.
Старая овчарка с удовлетворенным видом повернулась и вприпрыжку побежала к дому. Остановившись под выступом соломенной крыши, она энергично отряхнулась, разбрызгивая воду во все стороны. Ее шерсть распушилась, но только отчасти — чтобы высушить эти черно-белые космы, надо было отряхнуться не раз и не два. Высунув язык, овчарка внимательно смотрела на высокого незнакомца.
— Ну что, — сказала она, превосходно выговаривая слова, — ты собираешься меня впустить, чтобы я смогла обсохнуть, или намерен держать меня здесь, пока я не умру от холода.
— Мне бы не хотелось, чтобы ты умирала, — ответил Эхомба, делая шаг назад.
Овчарка обошла его и направилась прямо к камину. Увидев, что спящий Алита занял почти все пространство перед тлеющими угольями, она вздохнула и стала пристраиваться на крохотном свободном кусочке пола между огромным плечом кота и очагом. Там улеглась и закрыла глаза, являя собою картину совершенного собачьего довольства.
Эхомба закрыл дверь и запер на щеколду от ветра и дождя, а потом подошел к камину и присел напротив овчарки.
— Я видел, как собаки пасут овец, видел, как они пасут антилоп. Мне даже приходилось наблюдать, как собаки пасут верблюдов. Но никогда раньше я не видывал, чтобы они пасли молнии.
Прежде чем ответить. Роили потерла лапой левый глаз.
— Ламиди всегда был хорошим человеком, добрым и заботливым. Но он стареет быстрее меня, и ему уже трудно играть так, как раньше. Когда мне становится скучно, то приходится самой искать развлечения. — Она кивнула в сторону двери. — Вот и пасу молнии, чтобы оставаться в форме.
— Думается мне, что собака, которая способна пасти молнии, одной лапой справится даже с очень большой отарой овец.
— Хм-м! Молния — всего лишь быстрая; а овцы хитрые, и если захотят, то могут быть намеренно коварными. Ты сам пастух и должен это знать.
— Я больше занимаюсь крупным скотом. Там не так.
— Ты прав. Крупный скот вполне предсказуем.
— Раз уж мы с тобой беседуем, — поинтересовался Эхомба, — интересно узнать, как вышло, что ты умеешь говорить?
Роили тряхнула головой и принялась вылизывать мокрые лапы.
— Многие животные умеют говорить. Просто они предпочитают не делать этого в присутствии людей, которые воображают, будто это их уникальное свойство. Вот и твой поразительный кошачий спутник тоже разговаривает. Хотя ему и не хочется. Для него это прямо-таки проклятие.
— Проклятие?
— Ну да. Единственно, чего ему хочется, это убивать, есть, спать, заниматься любовью да валяться на солнышке в укромном месте. Вот почему он столь краток. Не потому, что он грубиян; просто его раздражает способность, от которой он бы с удовольствием избавился.
— Ты очень быстро обо всем догадываешься.
— Я ни о чем не догадываюсь, Этиоль Эхомба. Я знаю.
— Даже говорящая собака не может знать всего.
— Правда. — Овчарка по-собачьи качнула длинной мордой. — Но я знаю очень многое. Больше, чем другие собаки. Видишь ли, я — колдунья.
— А, теперь понятно. — Эхомба серьезно кивнул. — Ты — женщина, которую с помощью злых чар превратили в собаку.
— Вовсе нет. Я родилась собакой, и всегда была собакой, и умру собакой. Я никогда не была, да и не хотела бы стать человеком. Некоторые собаки ничего иного в своей жизни не делают, как только предлагают дружбу. Другие трудятся. Я — пастушья собака. Но кроме этого, я колдунья, в бытность щенком обученная колдуньями. — Она повела головой в сторону двери, ведущей в спальню. — Уже много лет я живу с Ламиди. Это не так уж плохо. Он добрый и понимающий человек, который знает, кто я, и это его не беспокоит. Для собаки полезно, чтобы рядом был человек. Хорошо для души, да и должен ведь кто-то менять воду в миске.
— Ну что ж, колдунья Роили, рад с тобой познакомиться.
— А я с тобой. — Ясные, умные глаза собаки встретились с его глазами. — Ты необычный человек, Этиоль Эхомба.
Долговязый южанин пожал плечами:
— Самый обычный пастух.
— Может, и пастух. А что обычный, то в этом я не уверена. Куда ты направляешься?
Он рассказал ей то, что уже раньше рассказывал другим, и когда закончил, овчарка неодобрительно прорычала:
— Все это звучит очень благородно и альтруистично.
— Вовсе нет, — запротестовал Эхомба. — Так поступил бы любой добродетельный человек.
— Не приписывай своим собратьям-людям больше достоинств, чем они заслуживают. Ты мне нравишься, Этиоль Эхомба. Я бы помогла тебе, будь это в моих силах, но я связана клятвой, соединяющей собаку и человека, оставаться здесь с моим Ламиди.
— Наверное, ты все равно сумеешь помочь. — Эхомба взвесил, стоит ли обращаться с просьбой. И, что существеннее, хочется ли ему, чтобы просьба была выполнена. В конце концов он решил, что знания удручающего характера все же лучше, нежели отсутствие знания. Любые дополнительные сведения полезны. Во всяком случае, так утверждал вождь наумкибов Асаб и другие уважаемые люди. — Можешь ли ты сказать, что ждет впереди меня и моих друзей? Нам мало что известно о землях, в которые мы идем.
Собака с шумом вздохнула:
— Откуда мне об этом знать?
— Я не сказал, что ты знаешь, — спокойно ответил пастух. По другую сторону от огромного кота Симна издавал во сне булькающие поросячьи звуки. — Я спросил, можешь ли ты это узнать.
Собака внимательно посмотрела в его красивое честное лицо.
— Ты интересный человек, Этиоль Эхомба. Думаю, что ты тоже мог бы пасти молнии.
Он улыбнулся:
— Даже если бы такое было возможно, а это не так, то много ли с молний настрижешь?
— Понятия не имею. Вдруг ими можно кормить машины…
Приняв решение, овчарка поднялась, вытянула перед собой передние лапы, распрямила задние, зевнула и жестом поманила Эхомбу за собой.
Она остановилась в уютном дальнем углу комнаты перед деревянным ящиком двух футов высотой со скошенной вперед крышкой. На крышке кто-то большим ножом вырезал пару скрещенных костей с собачьим сердцем над ними и отпечатком лапы внизу.
— Открой.
На мгновение Эхомба заколебался. Его мать и отец, тети и дяди, старики в деревне частенько рассказывали детям истории о колдунах и колдуньях, ведьмах и чародеях, которые могли превращаться в орлов или лягушек, рориксов или огромных саблезубых кошек. Он рос, слушая сказки о некромантах, способных становиться похожими на деревья, чтобы незаметно подслушивать и подсматривать за людьми, и о таких, что умели оборачиваться барракудами и откусывали ноги беспечным сборщикам моллюсков. Еще ходили слухи об отшельниках, которые по ночам становились летучими мышами-кровопийцами, о женщинах, похожих на пугала и умевших превращаться в ветер. Про иных говорили, будто они могут сбрасывать с себя кожу, словно рубаху или набедренную повязку. А некоторые отращивали длинные клыки и когти, а их глаза, рассказывали, сверкали, как маленькие огненные луны.
Но ему никогда не приходилось слышать, чтобы среди самих животных жили колдуны, которые никогда раньше не были людьми. Он так и сказал овчарке.
— А ты думаешь, что только среди людей есть волшебники и провидцы? У животных существует собственная магия, которой мы очень редко делимся с вами. Большую ее часть вы просто не поймете, кое-что вам и магией-то не покажется. Вы все видите по-другому, слышите по-другому, для вас вещи имеют иной запах и вкус. Почему бы и нашему колдовству не быть другим? — Глаза цвета расплавленного янтаря уставились на пастуха. — Если тебе нужна моя помощь, Этиоль Эхомба, ты должен открыть ящик.
Он все еще колебался. Бросив взгляд назад, Эхомба увидел, что его товарищи по-прежнему спят. Из единственной спальни в домике не доносилось ни единого звука.
— А Куберт знает?
— — Конечно, знает. — Она потерлась мордой о тыльную сторону его ладони, ткнувшись в руку влажным носом. — Невозможно жить вместе с колдуньей и не знать, кто она такая. Человек или собака, кошка или мышь — все мы одинаковы. Некоторые вещи нельзя скрывать вечно даже от тех, кого любишь.
— А сам он не обладает магической силой?
— Совершенно никакой, — заверила овчарка. — Но ко мне относится хорошо. У меня каждый день свежая вода, и мне не нужно самой добывать себе пищу. — На какой-то миг в ее глазах вспыхнуло нечто несобачье. — Нам тут удобно вдвоем, и если бы появилась хорошая женщина или крепкий пес, никто из нас не возражал бы, чтобы другой обзавелся парой. Мы во многих отношениях дополняем друг друга. — Она снова повела своим черным носом. — Ящик.
Длинные сильные пальцы пастуха продолжали блуждать по крышке.
— А что там?
— Собачье колдовство.
Подняв крышку и прислонив ее к стене, Эхомба заглянул внутрь. Он не увидел ни хрустального шара, ни золотого камертона. Не было ни пузырьков со снадобьями, ни пронзенных иголками кукол. В коробе вообще было мало вещей, а те, что там лежали, могли задержать внимание раздраженного вора не более чем на секунду.
Несколько старых костей, с виду давно испортившихся и изрядно пожеванных; длинная полоска старой толстой кожи, тоже сильно искусанной; мячик из твердого каучука, с которого давно сошла вся краска; палка из какого-то хорошо отполированного желтого дерева, покрытая следами зубов; несколько кусочков ароматического корня — вот и все, что составляло содержимое ящика.
— Мои сокровища, — пробормотала Роили. — Вынь их и разложи перед камином.
Эхомба смотрел, как собака-ведьма лапами передвигает все это в определенном порядке: кости туда, палку сюда, мячик на свое место, кожаный ремешок свернут, а корешки аккуратно все обрамляют. Подвигав предметы носом туда-сюда, собака закончила приготовления. Когда все было в порядке, она легла на живот, запрокинула назад голову и начала негромко рычать и повизгивать. Спящие Симна и Алита даже не пошевелились, но снаружи донеслось завывание волков, чей сон был потревожен. Эхомба ощутил в глубине души какое-то смутное беспокойство, некое примитивное и древнее чувство, которое отчетливо говорило о многовековой связи между собакой и человеком.
Повизгивание и подвывание Роили варьировались каким-то таким образом, как Эхомба никогда раньше у собак не слышал. Это был не язык в том смысле, как он его понимал, а что-то более глубинное и в своем роде не менее сложное. Здесь содержалась мудрость, недоступная людям, сокровенные знания существ, передвигавшихся на четырех конечностях, а не на двух. Мудрость запахов, которых человеку никогда не узнать, и небывалой остроты слуха. С таким опытом и такими чувствами доступны иные знания, и Роили ими владела.
Внутри раскаленных недр камина что-то щелкнуло, отчего подпрыгнул мерцающий уголек. Описав над очагом полукруг, он упал посреди разложенных предметов. Тоненькая струйка дыма поднялась там, где он лежал. Дымок тут же превратился в облачко, которое заволокло ясные глаза овчарки, а затем и Эхомба оказался окутанным им.
Он всегда бегал быстро, но теперь, казалось, без всяких усилий летел над землей быстрее парящего орла. Мимо проносились деревья и валуны, кусты и цветы, цветы — на уровне плеч, а деревья — словно колоссальные невозможные башни, подпирающие небо. Каждое чувство обострилось до такой степени, о какой он раньше не имел представления, так что даже отдаленные запахи, звуки и образы грозили подавить способность мозга к восприятию.
Легкий, но отчетливый аромат заставил его свернуть влево.
Запах мгновенно усилился, и в ту же секунду стайка куропаток выпорхнула из куста. Он рванулся за ними, однако скорее из инстинктивного желания поиграть, нежели убить, поскольку не был голоден. Приблизившись к маленькому ручью, он утолил слабую жажду и был поражен отчетливостью каждого глотка, пронзительным холодом воды в горле и разнообразными привкусами, различимыми в этой мягкой воде.
Отдаленный гул заставил его поднять от ручья морду, по которой стекала вода. Повернувшись в направлении звука, он навострил уши. Когда гул повторился, он со всех ног кинулся в ту сторону.
Его невероятно чувствительные ноздри наполнил новый запах, острый и сильный. Нечто подобное ему встречалось раньше. Но он так спешил за тем звуком, что не стал вспоминать.
Что-то темное, гибкое и мускулистое возникло из-за ближайшего куста. Ошеломленный этим внезапным появлением, он ощетинился и оскалился. Но тут же успокоился. Фигура, хотя выглядела крупнее и сильнее, была знакомой. Пораженные несообразностью положения, они оба долго смотрели друг на друга. Потом одновременно повернулись и, не обменявшись ни единым словом, побежали бок о бок по следу звука.
Оно появилось так внезапно, что ни один из них не сумел ни изменить направления, ни отступить. Неясно вырисовываясь за деревьями, оно надвигалось, словно закипевший вспененный поток. Лишенное запаха и отвратительное с виду, оно затопляло деревья и сеяло смерть. Эхомба и его спутник повернулись и попытались бежать, но было слишком поздно — зловещая пустота поглотила их обоих. Обостренные чувства, обладателем которых он стал, исчезли: острое зрение, изощренный слух, тонкий вкус. Осталось лишь обоняние, но и его быстро захлестывала едкая, сухая, безжизненная вонь, которая забивала ноздри, сжимала горло и заливала легкие, грозя их разорвать…
Он снова находился в гостиной домика. Несколько язычков пламени все еще беспокойно поднимались из золы — единственного, что осталось от недавнего яркого огня. Симна ибн Синд полусидел в своем кресле в состоянии алкогольного оцепенения. Однако кот уже не лежал, вытянувшись от стены к стене, а свернулся в черный меховой клубок и, постанывая, дергался во сне.
— Это пройдет.
Посмотрев вниз, Эхомба увидел, как овчарка наблюдает за более крупным зверем. Она обернулась, и ее теплые карие глаза встретились с его глазами.
— Большой кот был в твоем сне. Так иногда случается. Сны похожи на дым. Если в сонном пространстве оказывается больше одного сна, то они иногда сливаются и снятся одновременно. К подобным сновидениям этот кот не привык, но когда он проснется, он, возможно, ничего и не вспомнит. — Колдунья внимательно поглядела на него. — Ты, однако, все помнишь.
— Да, помню, — признался пастух. — Хотя не понимаю.
— Ты просил меня показать, что тебя ждет. Я выполнила твою просьбу. Я была с тобой, а ты со мной. Наблюдая. Воспринимая, стараясь понять. — Встав и пройдя вперед, овчарка подняла лапу и положила ее на его голое бедро. — Ты обречен на непрестанные страдания, твои поиски закончатся неудачей, а остаток твоей жизни превратится в холодную пустоту. Если только ты сейчас же все это не прекратишь. Возвращайся домой, в свою деревню, к своей семье. Пока не поздно. Пока ты еще жив. — Лапа соскользнула с его ноги.
Эхомба, чувствуя спиной тепло камина, отвел взгляд и стал думать над словами собаки. Он вспомнил другую провидицу, которая ходила не на четырех ногах, а на двух. Другую женщину, но не собаку. Роили и Раэль, которые сказали ему одни и те же слова…
— Я не могу повернуть назад. Во всяком случае, пока не выполню обещания, данного умирающему человеку. Я добровольно взял на себя это обязательство, и сколько бы прорицателей и пророков ни повторяли мне то же самое смертельное заклинание, я доведу дело до конца,
— Судя по тому, что я сейчас видела и чувствовала, его конец будет и твоим концом. — Этот приговор овчарка произнесла небрежно и безо всяких эмоций.
— Ну, мы еще посмотрим. Меня убедят события, а не предсказания.
— Я лишь сделала то, о чем ты меня попросил.
Эхомба едва заметно улыбнулся.
— Знаю, и спасибо тебе. — Он машинально протянул руку и погладил ее по голове. Если бы Эхомба немного подумал, он бы не стал этого делать. Впрочем, волноваться не стоило — овчарка пододвинулась поближе и прижалась мордой и всей головой к его руке.
— Есть вещи, — объяснила она, — которые не может заменить даже колдовство. Одна из них — ласковая рука.
— Понимаю. — Сидя у очага, он продолжал гладить собаку. — С тех пор как я покинул деревню, я сам много раз мечтал о таком.
— Ты хороший человек, Этиоль Эхомба. — Она прижалась головой к его мягкой ладони и засопела в отраженное тепло камина. — Мир становится беднее, когда умирает хороший человек.
— Или хорошая собака, — любезно добавил Эхомба.
— Или хорошая собака.
— Не беспокойся. У меня нет намерения умирать.
— Тогда не пренебрегай моими словами. Постарайся избежать смерти. Выстави меня лгуньей.
Он усмехнулся:
— Сделаю все, от меня зависящее. А теперь скажи, что находится к северу отсюда, за горами? Куберт говорил о множестве мелких королевств.
— Он все описал точно. — Овчарка повернула к нему голову, однако не отстранилась от его ладони. — Ламиди — человек ученый, но в северных поселениях и городах много таких, кто способен посрамить его эрудицию. Не все они добры и порядочны, — предупредила она пастуха. — Тебе, быть может, придется состязаться с ними. Я заглянула внутрь твоего мозга — чуть-чуть — и не знаю, получится ли у тебя…
— Справлюсь, — успокаивающе, хотя и не вполне уверенно проговорил Эхомба. — Учеба меня никогда не пугала.
— Это хорошо. А как насчет твоих спутников?
Эхомба посмотрел на спящих товарищей.
— Кот умнее, чем можно предполагать, однако предпочитает этого не показывать. Никто не ждет от большого кота ничего более ученого, чем громкое мяуканье. Что же касается Симны ибн Синда, то его смышленость такого рода, которой не найти в книгах или свитках, и является очень полезным дополнением моей неопытности.
Новая молния попыталась полоснуть по столбу садовой изгороди. Предвосхищая ее удар, собака мелькнула в воздухе с быстротой, за которой не мог уследить даже тренированный взгляд Эхомбы. Клацнув челюстями, овчарка схватила нижний конец молнии, отчего та стала извиваться и хлестать по сторонам, бессильно жаля пустой кусок земли.
С высунутым языком, горящими и настороженными глазами, собака флегматично стояла неподалеку от сада, поджидая очередной удар с небес. Тут что-то заставило ее обернуться, и она увидела в дверях пораженного Эхомбу. Чихнув, овчарка по-собачьи тряхнула головой и кинулась к загону из валунов, громко лая на пойманные там молнии. С одновременным оглушительным треском затравленные молнии втянулись обратно во взбаламученные тучи, из которых возникли, чтобы больше уже не громыхать и не грозить.
Старая овчарка с удовлетворенным видом повернулась и вприпрыжку побежала к дому. Остановившись под выступом соломенной крыши, она энергично отряхнулась, разбрызгивая воду во все стороны. Ее шерсть распушилась, но только отчасти — чтобы высушить эти черно-белые космы, надо было отряхнуться не раз и не два. Высунув язык, овчарка внимательно смотрела на высокого незнакомца.
— Ну что, — сказала она, превосходно выговаривая слова, — ты собираешься меня впустить, чтобы я смогла обсохнуть, или намерен держать меня здесь, пока я не умру от холода.
— Мне бы не хотелось, чтобы ты умирала, — ответил Эхомба, делая шаг назад.
Овчарка обошла его и направилась прямо к камину. Увидев, что спящий Алита занял почти все пространство перед тлеющими угольями, она вздохнула и стала пристраиваться на крохотном свободном кусочке пола между огромным плечом кота и очагом. Там улеглась и закрыла глаза, являя собою картину совершенного собачьего довольства.
Эхомба закрыл дверь и запер на щеколду от ветра и дождя, а потом подошел к камину и присел напротив овчарки.
— Я видел, как собаки пасут овец, видел, как они пасут антилоп. Мне даже приходилось наблюдать, как собаки пасут верблюдов. Но никогда раньше я не видывал, чтобы они пасли молнии.
Прежде чем ответить. Роили потерла лапой левый глаз.
— Ламиди всегда был хорошим человеком, добрым и заботливым. Но он стареет быстрее меня, и ему уже трудно играть так, как раньше. Когда мне становится скучно, то приходится самой искать развлечения. — Она кивнула в сторону двери. — Вот и пасу молнии, чтобы оставаться в форме.
— Думается мне, что собака, которая способна пасти молнии, одной лапой справится даже с очень большой отарой овец.
— Хм-м! Молния — всего лишь быстрая; а овцы хитрые, и если захотят, то могут быть намеренно коварными. Ты сам пастух и должен это знать.
— Я больше занимаюсь крупным скотом. Там не так.
— Ты прав. Крупный скот вполне предсказуем.
— Раз уж мы с тобой беседуем, — поинтересовался Эхомба, — интересно узнать, как вышло, что ты умеешь говорить?
Роили тряхнула головой и принялась вылизывать мокрые лапы.
— Многие животные умеют говорить. Просто они предпочитают не делать этого в присутствии людей, которые воображают, будто это их уникальное свойство. Вот и твой поразительный кошачий спутник тоже разговаривает. Хотя ему и не хочется. Для него это прямо-таки проклятие.
— Проклятие?
— Ну да. Единственно, чего ему хочется, это убивать, есть, спать, заниматься любовью да валяться на солнышке в укромном месте. Вот почему он столь краток. Не потому, что он грубиян; просто его раздражает способность, от которой он бы с удовольствием избавился.
— Ты очень быстро обо всем догадываешься.
— Я ни о чем не догадываюсь, Этиоль Эхомба. Я знаю.
— Даже говорящая собака не может знать всего.
— Правда. — Овчарка по-собачьи качнула длинной мордой. — Но я знаю очень многое. Больше, чем другие собаки. Видишь ли, я — колдунья.
— А, теперь понятно. — Эхомба серьезно кивнул. — Ты — женщина, которую с помощью злых чар превратили в собаку.
— Вовсе нет. Я родилась собакой, и всегда была собакой, и умру собакой. Я никогда не была, да и не хотела бы стать человеком. Некоторые собаки ничего иного в своей жизни не делают, как только предлагают дружбу. Другие трудятся. Я — пастушья собака. Но кроме этого, я колдунья, в бытность щенком обученная колдуньями. — Она повела головой в сторону двери, ведущей в спальню. — Уже много лет я живу с Ламиди. Это не так уж плохо. Он добрый и понимающий человек, который знает, кто я, и это его не беспокоит. Для собаки полезно, чтобы рядом был человек. Хорошо для души, да и должен ведь кто-то менять воду в миске.
— Ну что ж, колдунья Роили, рад с тобой познакомиться.
— А я с тобой. — Ясные, умные глаза собаки встретились с его глазами. — Ты необычный человек, Этиоль Эхомба.
Долговязый южанин пожал плечами:
— Самый обычный пастух.
— Может, и пастух. А что обычный, то в этом я не уверена. Куда ты направляешься?
Он рассказал ей то, что уже раньше рассказывал другим, и когда закончил, овчарка неодобрительно прорычала:
— Все это звучит очень благородно и альтруистично.
— Вовсе нет, — запротестовал Эхомба. — Так поступил бы любой добродетельный человек.
— Не приписывай своим собратьям-людям больше достоинств, чем они заслуживают. Ты мне нравишься, Этиоль Эхомба. Я бы помогла тебе, будь это в моих силах, но я связана клятвой, соединяющей собаку и человека, оставаться здесь с моим Ламиди.
— Наверное, ты все равно сумеешь помочь. — Эхомба взвесил, стоит ли обращаться с просьбой. И, что существеннее, хочется ли ему, чтобы просьба была выполнена. В конце концов он решил, что знания удручающего характера все же лучше, нежели отсутствие знания. Любые дополнительные сведения полезны. Во всяком случае, так утверждал вождь наумкибов Асаб и другие уважаемые люди. — Можешь ли ты сказать, что ждет впереди меня и моих друзей? Нам мало что известно о землях, в которые мы идем.
Собака с шумом вздохнула:
— Откуда мне об этом знать?
— Я не сказал, что ты знаешь, — спокойно ответил пастух. По другую сторону от огромного кота Симна издавал во сне булькающие поросячьи звуки. — Я спросил, можешь ли ты это узнать.
Собака внимательно посмотрела в его красивое честное лицо.
— Ты интересный человек, Этиоль Эхомба. Думаю, что ты тоже мог бы пасти молнии.
Он улыбнулся:
— Даже если бы такое было возможно, а это не так, то много ли с молний настрижешь?
— Понятия не имею. Вдруг ими можно кормить машины…
Приняв решение, овчарка поднялась, вытянула перед собой передние лапы, распрямила задние, зевнула и жестом поманила Эхомбу за собой.
Она остановилась в уютном дальнем углу комнаты перед деревянным ящиком двух футов высотой со скошенной вперед крышкой. На крышке кто-то большим ножом вырезал пару скрещенных костей с собачьим сердцем над ними и отпечатком лапы внизу.
— Открой.
На мгновение Эхомба заколебался. Его мать и отец, тети и дяди, старики в деревне частенько рассказывали детям истории о колдунах и колдуньях, ведьмах и чародеях, которые могли превращаться в орлов или лягушек, рориксов или огромных саблезубых кошек. Он рос, слушая сказки о некромантах, способных становиться похожими на деревья, чтобы незаметно подслушивать и подсматривать за людьми, и о таких, что умели оборачиваться барракудами и откусывали ноги беспечным сборщикам моллюсков. Еще ходили слухи об отшельниках, которые по ночам становились летучими мышами-кровопийцами, о женщинах, похожих на пугала и умевших превращаться в ветер. Про иных говорили, будто они могут сбрасывать с себя кожу, словно рубаху или набедренную повязку. А некоторые отращивали длинные клыки и когти, а их глаза, рассказывали, сверкали, как маленькие огненные луны.
Но ему никогда не приходилось слышать, чтобы среди самих животных жили колдуны, которые никогда раньше не были людьми. Он так и сказал овчарке.
— А ты думаешь, что только среди людей есть волшебники и провидцы? У животных существует собственная магия, которой мы очень редко делимся с вами. Большую ее часть вы просто не поймете, кое-что вам и магией-то не покажется. Вы все видите по-другому, слышите по-другому, для вас вещи имеют иной запах и вкус. Почему бы и нашему колдовству не быть другим? — Глаза цвета расплавленного янтаря уставились на пастуха. — Если тебе нужна моя помощь, Этиоль Эхомба, ты должен открыть ящик.
Он все еще колебался. Бросив взгляд назад, Эхомба увидел, что его товарищи по-прежнему спят. Из единственной спальни в домике не доносилось ни единого звука.
— А Куберт знает?
— — Конечно, знает. — Она потерлась мордой о тыльную сторону его ладони, ткнувшись в руку влажным носом. — Невозможно жить вместе с колдуньей и не знать, кто она такая. Человек или собака, кошка или мышь — все мы одинаковы. Некоторые вещи нельзя скрывать вечно даже от тех, кого любишь.
— А сам он не обладает магической силой?
— Совершенно никакой, — заверила овчарка. — Но ко мне относится хорошо. У меня каждый день свежая вода, и мне не нужно самой добывать себе пищу. — На какой-то миг в ее глазах вспыхнуло нечто несобачье. — Нам тут удобно вдвоем, и если бы появилась хорошая женщина или крепкий пес, никто из нас не возражал бы, чтобы другой обзавелся парой. Мы во многих отношениях дополняем друг друга. — Она снова повела своим черным носом. — Ящик.
Длинные сильные пальцы пастуха продолжали блуждать по крышке.
— А что там?
— Собачье колдовство.
Подняв крышку и прислонив ее к стене, Эхомба заглянул внутрь. Он не увидел ни хрустального шара, ни золотого камертона. Не было ни пузырьков со снадобьями, ни пронзенных иголками кукол. В коробе вообще было мало вещей, а те, что там лежали, могли задержать внимание раздраженного вора не более чем на секунду.
Несколько старых костей, с виду давно испортившихся и изрядно пожеванных; длинная полоска старой толстой кожи, тоже сильно искусанной; мячик из твердого каучука, с которого давно сошла вся краска; палка из какого-то хорошо отполированного желтого дерева, покрытая следами зубов; несколько кусочков ароматического корня — вот и все, что составляло содержимое ящика.
— Мои сокровища, — пробормотала Роили. — Вынь их и разложи перед камином.
Эхомба смотрел, как собака-ведьма лапами передвигает все это в определенном порядке: кости туда, палку сюда, мячик на свое место, кожаный ремешок свернут, а корешки аккуратно все обрамляют. Подвигав предметы носом туда-сюда, собака закончила приготовления. Когда все было в порядке, она легла на живот, запрокинула назад голову и начала негромко рычать и повизгивать. Спящие Симна и Алита даже не пошевелились, но снаружи донеслось завывание волков, чей сон был потревожен. Эхомба ощутил в глубине души какое-то смутное беспокойство, некое примитивное и древнее чувство, которое отчетливо говорило о многовековой связи между собакой и человеком.
Повизгивание и подвывание Роили варьировались каким-то таким образом, как Эхомба никогда раньше у собак не слышал. Это был не язык в том смысле, как он его понимал, а что-то более глубинное и в своем роде не менее сложное. Здесь содержалась мудрость, недоступная людям, сокровенные знания существ, передвигавшихся на четырех конечностях, а не на двух. Мудрость запахов, которых человеку никогда не узнать, и небывалой остроты слуха. С таким опытом и такими чувствами доступны иные знания, и Роили ими владела.
Внутри раскаленных недр камина что-то щелкнуло, отчего подпрыгнул мерцающий уголек. Описав над очагом полукруг, он упал посреди разложенных предметов. Тоненькая струйка дыма поднялась там, где он лежал. Дымок тут же превратился в облачко, которое заволокло ясные глаза овчарки, а затем и Эхомба оказался окутанным им.
Он всегда бегал быстро, но теперь, казалось, без всяких усилий летел над землей быстрее парящего орла. Мимо проносились деревья и валуны, кусты и цветы, цветы — на уровне плеч, а деревья — словно колоссальные невозможные башни, подпирающие небо. Каждое чувство обострилось до такой степени, о какой он раньше не имел представления, так что даже отдаленные запахи, звуки и образы грозили подавить способность мозга к восприятию.
Легкий, но отчетливый аромат заставил его свернуть влево.
Запах мгновенно усилился, и в ту же секунду стайка куропаток выпорхнула из куста. Он рванулся за ними, однако скорее из инстинктивного желания поиграть, нежели убить, поскольку не был голоден. Приблизившись к маленькому ручью, он утолил слабую жажду и был поражен отчетливостью каждого глотка, пронзительным холодом воды в горле и разнообразными привкусами, различимыми в этой мягкой воде.
Отдаленный гул заставил его поднять от ручья морду, по которой стекала вода. Повернувшись в направлении звука, он навострил уши. Когда гул повторился, он со всех ног кинулся в ту сторону.
Его невероятно чувствительные ноздри наполнил новый запах, острый и сильный. Нечто подобное ему встречалось раньше. Но он так спешил за тем звуком, что не стал вспоминать.
Что-то темное, гибкое и мускулистое возникло из-за ближайшего куста. Ошеломленный этим внезапным появлением, он ощетинился и оскалился. Но тут же успокоился. Фигура, хотя выглядела крупнее и сильнее, была знакомой. Пораженные несообразностью положения, они оба долго смотрели друг на друга. Потом одновременно повернулись и, не обменявшись ни единым словом, побежали бок о бок по следу звука.
Оно появилось так внезапно, что ни один из них не сумел ни изменить направления, ни отступить. Неясно вырисовываясь за деревьями, оно надвигалось, словно закипевший вспененный поток. Лишенное запаха и отвратительное с виду, оно затопляло деревья и сеяло смерть. Эхомба и его спутник повернулись и попытались бежать, но было слишком поздно — зловещая пустота поглотила их обоих. Обостренные чувства, обладателем которых он стал, исчезли: острое зрение, изощренный слух, тонкий вкус. Осталось лишь обоняние, но и его быстро захлестывала едкая, сухая, безжизненная вонь, которая забивала ноздри, сжимала горло и заливала легкие, грозя их разорвать…
Он снова находился в гостиной домика. Несколько язычков пламени все еще беспокойно поднимались из золы — единственного, что осталось от недавнего яркого огня. Симна ибн Синд полусидел в своем кресле в состоянии алкогольного оцепенения. Однако кот уже не лежал, вытянувшись от стены к стене, а свернулся в черный меховой клубок и, постанывая, дергался во сне.
— Это пройдет.
Посмотрев вниз, Эхомба увидел, как овчарка наблюдает за более крупным зверем. Она обернулась, и ее теплые карие глаза встретились с его глазами.
— Большой кот был в твоем сне. Так иногда случается. Сны похожи на дым. Если в сонном пространстве оказывается больше одного сна, то они иногда сливаются и снятся одновременно. К подобным сновидениям этот кот не привык, но когда он проснется, он, возможно, ничего и не вспомнит. — Колдунья внимательно поглядела на него. — Ты, однако, все помнишь.
— Да, помню, — признался пастух. — Хотя не понимаю.
— Ты просил меня показать, что тебя ждет. Я выполнила твою просьбу. Я была с тобой, а ты со мной. Наблюдая. Воспринимая, стараясь понять. — Встав и пройдя вперед, овчарка подняла лапу и положила ее на его голое бедро. — Ты обречен на непрестанные страдания, твои поиски закончатся неудачей, а остаток твоей жизни превратится в холодную пустоту. Если только ты сейчас же все это не прекратишь. Возвращайся домой, в свою деревню, к своей семье. Пока не поздно. Пока ты еще жив. — Лапа соскользнула с его ноги.
Эхомба, чувствуя спиной тепло камина, отвел взгляд и стал думать над словами собаки. Он вспомнил другую провидицу, которая ходила не на четырех ногах, а на двух. Другую женщину, но не собаку. Роили и Раэль, которые сказали ему одни и те же слова…
— Я не могу повернуть назад. Во всяком случае, пока не выполню обещания, данного умирающему человеку. Я добровольно взял на себя это обязательство, и сколько бы прорицателей и пророков ни повторяли мне то же самое смертельное заклинание, я доведу дело до конца,
— Судя по тому, что я сейчас видела и чувствовала, его конец будет и твоим концом. — Этот приговор овчарка произнесла небрежно и безо всяких эмоций.
— Ну, мы еще посмотрим. Меня убедят события, а не предсказания.
— Я лишь сделала то, о чем ты меня попросил.
Эхомба едва заметно улыбнулся.
— Знаю, и спасибо тебе. — Он машинально протянул руку и погладил ее по голове. Если бы Эхомба немного подумал, он бы не стал этого делать. Впрочем, волноваться не стоило — овчарка пододвинулась поближе и прижалась мордой и всей головой к его руке.
— Есть вещи, — объяснила она, — которые не может заменить даже колдовство. Одна из них — ласковая рука.
— Понимаю. — Сидя у очага, он продолжал гладить собаку. — С тех пор как я покинул деревню, я сам много раз мечтал о таком.
— Ты хороший человек, Этиоль Эхомба. — Она прижалась головой к его мягкой ладони и засопела в отраженное тепло камина. — Мир становится беднее, когда умирает хороший человек.
— Или хорошая собака, — любезно добавил Эхомба.
— Или хорошая собака.
— Не беспокойся. У меня нет намерения умирать.
— Тогда не пренебрегай моими словами. Постарайся избежать смерти. Выстави меня лгуньей.
Он усмехнулся:
— Сделаю все, от меня зависящее. А теперь скажи, что находится к северу отсюда, за горами? Куберт говорил о множестве мелких королевств.
— Он все описал точно. — Овчарка повернула к нему голову, однако не отстранилась от его ладони. — Ламиди — человек ученый, но в северных поселениях и городах много таких, кто способен посрамить его эрудицию. Не все они добры и порядочны, — предупредила она пастуха. — Тебе, быть может, придется состязаться с ними. Я заглянула внутрь твоего мозга — чуть-чуть — и не знаю, получится ли у тебя…
— Справлюсь, — успокаивающе, хотя и не вполне уверенно проговорил Эхомба. — Учеба меня никогда не пугала.
— Это хорошо. А как насчет твоих спутников?
Эхомба посмотрел на спящих товарищей.
— Кот умнее, чем можно предполагать, однако предпочитает этого не показывать. Никто не ждет от большого кота ничего более ученого, чем громкое мяуканье. Что же касается Симны ибн Синда, то его смышленость такого рода, которой не найти в книгах или свитках, и является очень полезным дополнением моей неопытности.