Франке Герберт. Холод вселенной

   Сердце бешено колотилось, я дрожал от страха. Может, для настоящих солдат все это было делом привычным, но я-то не был солдатом, единственное, что я умел,--это выразительно произносить тексты. Наверно, мои спутники испытывали то же самое. А что чувствовали остальные, эти неведомые порождения тьмы, я даже догадаться не мог. Дорога ли им была жизнь, считали ли они ее достаточно ценной, чтобы бояться за нее? А может, они потому и были так бесстрашны, что их убогое существование не имело для них никакой цены и смерть лишь подводила черту под списком их бесконечных лишений и невзгод?
   Я не заметил, что схватка уже началась. Тихий металлический звук раздался где-то совсем рядом, с шипеньем взлетела вверх ракета, так ярко осветившая пещеру, что я даже прикрыл глаза, а когда снова открыл их, заслонившись рукой, я увидел, как замелькали внизу какие-то фигуры, они пытались поскорее укрыться за ледяным валом, но там, внизу, не было ледяных наростов--конусов и сосулек,--которые прикрывали нас, и противник оказался беззащитен перед нашими выстрелами, залпы и взрывы обрушились на него, одни стреляли из автоматов, другие из винтовок, вниз полетели гранаты, которые, описав длинную дугу, взрывались с глухим звуком, среди ослепительно белых ледяных кулис распускались красные цветы огня и дыма.
   Мог ли бой так быстро кончиться? Неужели наши соратники и в самом деле настолько превосходили противника?
   И вдруг сзади послышалась какая-то возня, затем предостерегающий крик--для отряда это было, видимо, не так неожиданно, как для нас; часть людей тут же развернулась и побежала навстречу прорвавшемуся с тыла противнику, надеясь перерезать ему путь. И в ту же минуту возобновился штурм снизу. Нападавшие лезли вверх, не щадя себя, и хотя многие падали, сраженные пулями, численное превосходство было явно на их стороне, и сдержать их натиск не удавалось.
   Наши тут же изменили тактику: мы оставили свои укрепления и отступили в проход. Но это дало нам лишь короткую передышку--в зале уже слышались шаги солдат противника.
   Я с удивлением отмечал, с какой беззаветной отвагой сражались эти люди. Казалось, никто из них не думал о собственной безопасности, про нас же, пленных, они и вовсе забыли. Валленброк и тут сумел сориентироваться и отыскал шанс на спасение. Он встал возле узкой расщелины, темневшей слева в стене, и пока вокруг шел кровавый бой, а мы инстинктивно, просто из страха и чувства самосохранения, подались назад, Валленброк подтягивал нас к себе одного за другим,-- быстро, не произнося ни слова. Так нам удалось удрать под покровом темноты. Мы прошли по расщелине вперед и попали в маленькую пещеру, такую низкую, что продвигаться по ней можно было только ползком, и наконец, мокрые, задыхающиеся, залегли в тесной трубе -- здесь был тупик, дальше хода не было.
   Шум сражения пока доносился до нас, но уже приглушенно, изредка слышался то выстрел, то яростные выкрики, то глухое пыхтение: там, должно быть, дело дошло до рукопашной. Дрожа от холода и страха, мы скорчились в узкой щели и, прислушиваясь, ждали...
   Даже когда все окончательно стихло, мы еще долго не решались высунуться из своего укрытия. Наконец Катрин вызвалась разведать ситуацию, а я предложил ее проводить.
   Мы продвигались медленно, стараясь ступать как можно тише и притушив фонари. Удивительно, как недалеко мы, оказывается, ушли -- всего каких-нибудь двадцать метров. Дойдя до выхода из расщелины, мы остановились, прислушались... Ничего. Только тогда мы осмелились войти в коридор, включили фонари поярче и посветили кругом...
   На льду валялось несколько скорченных фигур, здесь нашли смерть человек десять. Мы осторожно осмотрели коридор с одной стороны, потом с другой... Нигде никаких следов жизни. И мы вернулись назад, чтобы рассказать обо всем остальным.
   Скоро все опять собрались в коридоре; теперь можно было осмотреться не спеша. Среди убитых мы узнали нескольких членов нашего отряда, но много было и чужих-- чернокожих. С них сняли все, что только могло пригодиться: одежду, оружие. На земле валялось несколько фонарей, мы подобрали их -- оказалось, что батарейки оттуда вынули.
   Валленброк побежал вперед по коридору, потом вернулся, пробежал в другую сторону и исчез. Скоро мы услышали его громкий крик, и только тогда я понял, что он искал. Мы подбежали к нему. Валленброк стоял на коленях, обняв руками собаку; глубокая рана зияла на ее голове, глаза остекленели. Нерон был мертв.
   Валленброк мотал головой, словно пытаясь стряхнуть невидимую тяжесть, и бормотал все громче, все отчетливей: ...бедное животное! Я отомщу за тебя! Вот во что превратились люди! Зачем таким жить? Я отомщу им, они у меня получат по заслугам...
   Он все мотал и мотал головой, словно обезумев. Потом склонился над телом пса, и плечи его задрожали. Никогда бы не подумал, что он может так расчувствоваться. Меня это зрелище потрясло, думаю, другие были поражены не меньше. Однако нельзя было забывать об опасности, ведь она еще не миновала; кто знает, не услышал ли кто-нибудь крик, вырвавшийся у Валленброка? Если немедленно не принять мер, может случиться самое ужасное.
   Что бы такое сделать, как успокоить Валленброка. чтобы он вернулся к действительности? Но он уже выпрямился и, все еще стоя на коленях, погладил собаку. Затем снял с нее ошейник, свернул его и положил в нагрудный карман старой форменной куртки. Затем он встал, оглядел нас, точно не узнавая. Мог ли этот человек продолжать руководить нами Положение у нас было довольно скверное: ни припасов, ни батареек -- и ни оружия. Сможем ли мы спасти свою жизнь?
   Мы переговаривались вполголоса, Валленброк в этом разговоре не участвовал. Вдруг Катрин подняла руку, приказывая всем замолчать...
   Она первая услышала какой-то стон, он повторился еще и еще... Кто-то стонал в глубине, у стены. Мы пригляделись и увидели нависшую над ямой ледяную плиту. Под ней лежал человек в незнакомой нам форме, на полу валялся черный с голубыми полосками шлем. Это был юноша, почти ребенок! Темнокожее лицо, курчавые волосы Глаза юноши были закрыты, но губы зашевелились, и мы снова услышали шедший откуда-то из глубины груди, сдавленный, болезненный стон.
   Катрин склонилась над ним, посветила -- никаких видимых повреждений.
   -- Здесь его оставлять нельзя. Помогите мне!
   Мы с Эллиотом вытащили юношу из ямы и отнесли на несколько метров выше, где была сравнительно ровная площадка. Глаза его все еще были закрыты, но дышал он ровно. Катрин, задержавшаяся возле ямы, подошла и укрыла юношу старым плащом. Он был без сознания. Эйнар пошарил в яме еще и поднялся, держа в одной руке пистолет, в другой--шлем.
   -- Посмотрите-ка! -- Он указал на продолговатую вмятину на шлеме.--Сюда попала пуля.
   Катрин откинула волосы юноши со лба, но никакой раны не обнаружила.
   -- Наверное, он просто контужен и скоро очнется.
   Все это время Валленброк безучастно стоял, прислонясь к стене; сунув в рот обломок ароматки, он втягивал живительный запах -- должно быть, нашел ароматку в кармане куртки. И вдруг он повернулся к Эйнару.
   -- Где ты взял пистолет?
   Эйнар рукой указал на яму.
   -- Наверное, этот черный уронил.
   -- Дай сюда! -- потребовал Валленброк. Эйнар, коротко взглянув на него, спросил:
   -- С какой стати?
   -- Дай! -- повторил Валленброк.
   Эйнар отвернулся с таким видом, словно разговор этот ему надоел.
   -- Я его нашел, и теперь он мой.
   Валленброк злобно покосился на него, но промолчал.
   За последние часы ситуация изменилась--и не в нашу пользу. Лишь теперь, когда мы смогли наконец задуматься и оценить обстановку, до нас дошло, насколько плохи наши дела. У нас больше не осталось концентратов, не было спальных мешков... Тряпье, которое мы на себя натянули, конечно, защищало нас от холода, но явно недостаточно. Холод и сырость проникали сквозь прорехи, пробирали до костей; ноги у меня нестерпимо болели от усталости, а потом совсем окоченели, так что я их больше не чувствовал.
   -- Здесь мы не выдержим и дня--без пищи, без сна. Спать я вам не советую, можно и не проснуться.
   -- Где мы? Боюсь, нам не найти дороги обратно.
   -- Я тоже.
   -- Как нам выбраться из этого лабиринта? Валленброк указал на лежавшего юношу.
   -- Он здесь ориентируется, он и поведет нас.
   Голос его был тихим и невнятным, он все еще посасывал ароматную палочку; видимо, он уже успокоился и успел оценить и обдумать ситуацию. Мысль его продолжала непрерывно работать, решать проблемы, строить планы, разрабатывать проекты. Как много противоречивого уживалось в этом человеке: с одной стороны, природа наградила его незаурядным интеллектом, он отличался не только фундаментальными техническими знаниями, но и способностью критически мыслить. И вместе с тем он умел ценить прекрасное, неплохо разбирался в искусстве; не скажу, что мне нравилось, как он обставил свое жилище, но надо признать, это был солидный стиль. В конце концов, именно Валленброк в предвоенные годы возглавлял крупнейшие строительные проекты, где сочетались холодный расчет и размах, отвечавший тогдашней политике правительства. И вместе с тем кругозор его был ограничен, побудительные мотивы его деятельности -- крайне примитивны, особенно эта безнадежно устаревшая философия власти и чести--столь же плоская, как и те призывы, которые мы по его приказанию передавали в эфир. Как я ни старался, я не мог уловить у него даже намека на простые и естественные человеческие чувства; в период своего обучения я особенно тщательно к нему присматривался, чтобы во всем, вплоть до мелочей, подражать ему. Единственным, к кому он испытывал привязанность, был его пес. Только сейчас я наконец-то понял, что Валленброк психически ненормален. Как бы он трезво ни рассуждал, ему были недоступны те человеческие побуждения, что делают нас людьми. Валленброку не хватало главного качества, которым должен обладать человек, взявший на себя ответственность за других: способности сострадать. Это было явное отклонение от нормы. Но этот ненормальный был единственным, кто мог вывести нас из тупика.
   -- Надо сматываться отсюда как можно скорей, сказал он.-- Правда, я не думаю, что они нас ищут, похоже, победили черные, а они о нашем существовании даже и не подозревают.
   Он по-прежнему стоял, прислонившись к стене. Но вот он. словно очнувшись, подошел к лежавшему юноше и похлопал его по щекам. По тому, как быстро на темном лице лежавшего сменились боль, удивление и тревога, было ясно, что тот приходит в себя. Вскоре юноша открыл глаза и удивленно огляделся--должно быть, свет наших фонарей ослепил его. Наконец он разглядел наши лица, белый цвет кожи... и медленно прикрыл глаза, словно не желая верить в жестокую реальность. Валленброк потряс его за плечо.
   -- Эй, давай-ка вставай! Мы тебе ничего не сделаем! Юноша смотрел на нас непонимающим взглядом. Валленброк попробовал заговорить с ним на других языках, но так же безуспешно.
   Мы ломали голову: как же с ним объясниться, но тут юноша неожиданно заговорил сам, заговорил с легким акцентом, однако понять его было все же можно:
   -- Вы кто? Я вижу, на вас форма Объединенных армий, но оружия нет... Вы дезертиры?
   -- Не задавай глупых вопросов,-- прикрикнул на него Валленброк.-- Мы вообще не отсюда, мы... он запнулся, подбирая слова...-- Впрочем, какое тебе дело, ты ведь все равно не поймешь.
   Юноша весь дрожал, то ли от холода, то ли от страха.
   -- Вы взяли меня в плен? Что вам от меня нужно?
   -- Мы ничего тебе не сделаем, если ты окажешь нам небольшую услугу.
   Юноша попытался подняться, мы помогли ему. Он держался за голову -- по всей вероятности, он ушибся при падении. Как он ни храбрился, по всему видно было, что ему страшно.
   -- Предателем я не стану,--сказал он.--Делайте со мной, что хотите.
   -- Не надо громких слов, никто тебя не заставляет предавать,-- сказал Валленброк и в нескольких словах объяснил, что от него требуется.
   Мы обступили юношу и с напряжением ждали, что он ответит: от этого зависела наша судьба.
   -- Хорошо,-- кивнул он,-- я провожу вас до входа, а гам вы меня отпустите.
   -- Он может нам понадобиться и внизу,- сказал Эллиот.-- Может, он знает и дорогу к складу -- ведь у нас нет ни продуктов, ни батареек.
   -- Нет,-- сказал юноша.-- вниз я с вами спускаться не стану. Там, внизу, опасно, еще действует заградительная система: радарный контроль, световые ловушки, минные поля. Многие участки заражены радиоактивностью идешь и ничего не замечаешь, а через два часа помрешь. Если хотите, можете спускаться сами, меня ваши дела не касаются, но я с вами не пойду--лучше убейте меня на месте.
   Юноша говорил с трудом, его покачивало, видимо. у него кружилась голова, так что приходилось его поддерживать. Однако слова его звучали ясно и твердо.
   Мы ждали, что скажет Валленброк, и тот, не раздумывая долго, согласился.
   -- Договорились. Значит, ты нас ведешь. В какую нам сторону?
   Юноша пошел во главе нашего небольшого отряда. Он уже окончательно пришел в себя, от слабости не осталось и следа. Он на удивление хорошо ориентировался в темноте, которую прорезали лишь несколько слабых лучей наших фонариков. Валленброк шагал за ним следом, а потом и все остальные.
   От долгой неподвижности мы закоченели, и движение подействовало на нас благотворно. Вначале мы ступали неуверенно, часто спотыкались и скользили на обледенелых местах, но потом, разогревшись от ходьбы, зашагали бодрей.
   Ровная дорога скоро кончилась, юноша повернул и вошел в какое-то низкое помещение, откуда круто уходил вниз вертикальный штрек, так что нам пришлось спускаться, преодолевая ступени высотой в человеческий рост. Спустившись на двадцать-тридцать метров, мы вышли к наклонному, извивающемуся змеей руслу, по которому струился тоненький мутно-красный ручеек. Мы заметили, что юноша следит, как бы не ступить в него сапогом. Что это было: радиоактивный раствор, какая-то ядовитая смесь, разлившаяся из пробитых резервуаров? Спрашивать было некогда, мы тоже старались идти по сухому краю, но нам недоставало той ловкости, какой обладал наш проводник, всю жизнь проведший в этом подземелье, иногда один из нас, поскользнувшись, попадал ногой в мерзкую жижу... Мы не знали, чем это нам грозит, и потому не обращали на это внимания -- как, впрочем, и на многое другое. Ноги у меня были по-прежнему ледяные, похоже, я их обморозил, горло распухло и болело, нос заложило, и я хватал ледяной воздух ртом. По всем правилам полагалось лечь и позвать врача. Но где там! Сейчас ни для отдыха, ни для лечения не было никаких возможностей, и я обреченно плелся следом за другими, словно со стороны наблюдая за реакцией собственного тела, и даже не думал о том, смогу ли я вообще когда-нибудь вылечиться.
   Мы сделали уже так много поворотов, что я давно перестал следить за дорогой. Теперь мы шли под сводами, покрытыми льдом, но слева и справа виднелись остатки стен, на земле валялись обломки бетона и кирпичей, то и дело на глаза попадались какие-то дверные или оконные коробки с обугленными остатками рам. Дорога по-прежнему ступенями шла вниз, и красная жидкость все такой же тонкой струйкой текла по руслу. Местами она разливалась пузырящимися лужами. Наконец мы подошли к стене, которая широким прямоугольником перекрывала вход; в стене было пробито отверстие, в которое с тихим журчаньем устремлялась красноватая струйка.
   -- Тупик? Мы беспомощно окинули взглядом стену.
   -- Юноша указал на отверстие. Это здесь.
   Он выпрямился, выставив перед собой руки, словно ожидая нападения. Вероятно, он не был уверен, что на обещание Валленброка можно положиться.
   Все по очереди осмотрели дыру--протиснуться в нее было не так-то просто.
   -- Значит, это здесь?--пробормотал Валленброк.-- Ты хочешь сказать, это единственный путь?
   Юноша кивнул.
   -- А вдруг ты врешь? Ведь это самый удобный способ от нас избавиться. Как узнать, что ты говоришь правду?
   Юноша пожал плечами. Посмотри сам!
   -- Эллиот!
   Валленброку достаточно было назвать это имя, и Эллиот тут же опустился на колени, потом встал на четвереньки справа от дыры, там, куда не доставал стекавший в нее ручеек, просунул туда фонарик, потом голову... Наконец вся верхняя половина его тела исчезла в отверстии...
   Через несколько минут Эллиот, кряхтя, вылез обратно.
   -- Там можно спуститься. Внизу есть зал, на одной его стороне я видел открытую дверь, на другой-- большой бак или что-то вроде контейнера... А больше я ничего не успел разглядеть.
   Валленброк задумался, покачал головой.
   -- Это может быть действительно Западный выход... Третий этаж.-- Он кивнул Эйнару.--Пристрели его!
   Юноша замер, казалось, ничего другого он и не ожидал. Он молча переводил взгляд с лица Эйнара на пистолет, висевший у его бедра. Тот покачал головой. Неожиданно юноша повернулся и бросился бежать, перепрыгивая через ступени. Темнота поглотила его.
   -- Идиот! -- сказал Валленброк.-- Зачем ты дал ему убежать! Теперь он приведет сюда своих.
   -- Я не убийца. Ты же обещал сохранить ему жизнь! Все были поражены дерзостью Эйнара, осмелившегося ослушаться приказа.
   Валленброк с трудом сдерживал бешенство. Несколько секунд он стоял молча, потом сказал:
   -- Возможно, они действительно боятся сюда ходить. В таком случае нам повезло! -- Он снова помолчал немного и добавил: -- По описанию я уже понял, что это за контейнер-- в него сносили строительный мусор. А дверь --очевидно, вход в коридоры, которые ведут дальше в глубину. Где-то по соседству должен быть склад--может, нам удастся добыть продукты. Словом, пошли! Эллиот, ты первый!
   Это был прежний властный командирский голос, не допускавший никаких возражений. Валленброк, видимо, окончательно вошел в свою роль, и меня это даже обрадовало--мне казалось, что он один был способен найти выход из положения.
   Эллиот полез в дыру, а мы, присев на бетонные обломки, стали светить ему. Хотя место, где мы очутились, никак нельзя было назвать уютным, неизвестность, поджидавшая нас внизу, пугала еще больше. Непрерывное тихое журчание доносилось оттуда. Из отверстия тянуло теплом и гнилью. От этого запаха саднило в горле, наверное, в этом теплом воздухе были какие-то химические вещества, возможно, даже кислотные пары или ядовитая пыль, кто знает...
   Эллиот уже скрылся из виду, слышно было лишь, как он шуршит и скребется.
   -- Следующий! -- Валленброк подал знак Катрин. С невозмутимым видом она тоже полезла в дыру. Она сделала это более ловко, чем грузный Эллиот, и исчезла буквально через несколько секунд.
   Следующая очередь была моя. Я тщательно следил как бы не угодить ногой в ручей, который сбегал по уступам совсем рядом, образуя крошечный водопад. Это было самое опасное место: нужно было пролезть в дыру, куда тек ручей, и проползти несколько метров по слегка стесанному бревну--тронув его рукой, я почувствовал его шероховатую округлость, потом нащупал острый край... Секунды, когда я, обхватив бревно руками и ногами, повис над пустотой, заставили меня забыть обо всем остальном, сейчас в мыслях было только одно -- покрепче держаться, сохранять равновесие и, не расслабляясь, доползти до конца... Я добрался до конца и, тяжело дыша, несколько минут сидел в непроглядном мраке, с трудом различая внизу два тусклых огонька.
   -- На той стороне--лестница! -- Голос, шедший снизу, так гулко отдавался под сводами, что я с трудом разобрал слова.
   Я пошарил рукой вокруг, нащупал холодный влажный металл, почувствовал запах ржавчины... вот ступенька, вот и еще одна -- грязная, сырая. Ноги шарили в темноте, руки судорожно цеплялись за тонкие перекладины... наконец я нашел нужный ритм и стал медленно, но без остановок спускаться со ступеньки на ступеньку, пока не ощутил под ногами твердую почву.
   И вот я уже стою рядом с Эллиотом и Катрин. Передо мной -- бассейн, в который выливалась красная жидкость; от нее исходит ни с чем не сравнимое зловоние.
   Наверху тускло светилось отверстие, где плясала огненная точка.
   Оттуда доносились голоса, однако из-за плеска воды, о гдававшегося под сводами, можно было уловить только обрывки.
   ...сначала ты, Эйнар! Нет, я пойду последним.
   Послышалась какая-то возня, потом снова раздался голос Валленброка:
   Можно идти... И немного спустя: ...дай мне пистолет!
   ...Ишь чего захотел...
   Звякнул металл, вероятно, Эйнару мешал двигаться пистолет, который он не выпускал из рук.
   С минуты на минуту мы ждали появления Валленброка. но наверху ничего не было слышно. Может, он решил передохнуть на бревне или захотел помочь Эйнару...
   Но я ошибся, о помощи тут не было и речи... Послышался шум, кто-то чертыхался, кряхтел...
   Потом опять до нас донеслось: ...отпусти, отпусти, я говорю...
   И снова раздался крик, какое-то сопение... звуки, отдаваясь гулким эхом в бетонных стенах, вонзались в мозг. Что это было? Крик ужаса? Или возглас торжества?
   Все завершилось мгновенно: мимо нас пролетело темное тело и с громким всплеском упало в бассейн.
   Свинья, он хотел столкнуть меня вниз,-- скулил Эйнар наверху, -- ...он вырвал у меня пистолет!
   Снова послышался плеск, и при свете фонариков мы увидели, как из бассейна выбрался Валленброк. С него текло, одежда была пропитана ржаво-красной жидкостью, он отплевывался и фыркал; выражение лица его было ужасно, казалось, его свела жуткая гримаса, и трудно бы не понять, что она означает; когда же я подошел поближе, чтобы помочь Валленброку выбраться, я увидел, что лицо его сияет дикой радостью и торжеством. Он отвел мои руки и, держа перед собой пистолет обеими руками, стал поворачиваться во все стороны, снова угрожая нам всем... Наконец он выбрался и зарычал, отплевываясь:
   -- Теперь он мой! Из нас только один я владею оружием! Я научу вас слушаться! Кто не согласен, тот получит у меня...
   Он повернулся и прицелился в Эйнара, который уже начал спускаться по лестнице.
   -- Руки вверх! Сопротивление бесполезно! Кто не согласен?
   Вопрос относился не только к Эйнару, но и ко всем нам--дуло пистолета описало полукруг, по очереди останавливаясь на каждом из нас. Никто не двигался с места. Эйнар молча поднял руки вверх, злобно сверкая глазами, но не произнес ни слова. Наверное, на уме у него было то же, что у меня: долго ли будет Валленброк угрожать нам вот так, если мы не захотим ему подчиняться? Он устал не меньше нас, и если сейчас мы от возбуждения забыли об усталости, то рано или поздно она все же одолеет нас, заставит прилечь. И тогда...
   Валленброк обратился к нам с речью:
   -- Начинается последний этап нашей экспедиции! События развернулись несколько неожиданно для нас, однако мы преодолели все опасности. Я рад, что в мире, который считался вымершим, еще сохранилась жизнь, что борьба не закончилась и победа еще возможна! Друзья! Понимаете ли вы, что это значит? До сих пор речь шла о том, чтобы просто исполнить свой долг до конца, как подобает последним оставшимся в живых. Но нет! Битва, которую враг, двести лет назад применивший ужасное оружие, считал уже выигранной, продолжается! И хотя в сражении участвуют лишь жалкие остатки наших доблестных армий, история в конце концов назовет их победителями, как они того заслужили!
   Это, однако, не означает, что цель, которую мы поставили перед собой, уже утратила свое значение, наоборот! Среди нас находится предатель, вражеский агент, он так же быстро оценит ситуацию, как и мы. Но я эти намерения уже раскусил и постараюсь вывести его на чистую воду.
   Как вы понимаете, сейчас самое важное--прояснить до конца обстановку и разоблачить изменника. И я надеюсь, именно сейчас нам удастся выполнить и то и другое: приближается момент, когда он будет вынужден сбросить с себя маску. От каждого из нас требуется теперь бдительность. Опасность грозит всем нам, под угрозой осуществление великого плана, исполнение нашего священного долга. Я требую, чтобы вы следили друг за другом, чтобы никто не убаюкивал себя иллюзией безопасности! Возможно, ваша бдительность усыплена, возможно, вы поддались заразе терпимости, которая действует разлагающе, возможно, совместные испытания породили у всех вас чувство нерасторжимой связи друг с другом, но не забывайте, что, хотя вам приходилось действовать заодно, цели у всех были разные. Среди тех, кто верой и правдой служит нашему блоку, затаился враг, который лишь прикидывается, что он со всеми заодно, на самом же деле он только выжидает момент, чтобы сделать свое черное дело. Нет ничего отвратительнее предательства!
   Валленброк говорил с пафосом, он прекрасно владел словом, совсем как в былые времена. Я даже позабыл, сколько лет прошло с тех пор... Призыв подчиниться приказу, неукоснительно исполнять свой долг, предостережение против коварных предателей -- все эти давние слова снова были обращены ко мне, словно не было этих столетий, обернувшихся случайной паузой, и теперь нам снова предстояло собрать все силы для решающего удара.
   Неужели я остался все тем же человеком, который послушно следовал приказам, не задумываясь, куда они приведут? Неужели я не изменился с тех пор, ничего не осознал и ни разу не задался вопросом о вине, о смысле случившегося?.. "Откликаясь на великие исторические задачи..." Да, все это было у меня в крови, но ведь появилось в душе и что-то другое, что-то нежное и уязвимое, новое и неожиданное... Я думал сейчас вовсе не об исторических задачах, не о надуманных велениях долга и чести--меня больше занимали собственные желания и надежды, которые, казалось, незаметно прорастали в душе, пока еще неопределенные, смутные...
   Неужели и этому суждено погибнуть? Прошлое настигло нас. Надежда укрыться от событий абсурдна. Поздно задавать себе вопрос, почему я в этом участвовал. И уйти уже невозможно, попытка к бегству равна самоубийству. Это невозможно не только физически: я чувствовал, что и мысли мои словно опутаны какой-то сетью и при малейшей попытке высвободиться знакомая сила сжимает все мои помыслы и устремления в одну тоненькую, затухающую полоску, подчиняя меня высшей идее, по сравнению с которой дела и помыслы отдельного человека ничего не значат.