Традицию переняли во всех остальных корчмах сети «Розовый дракон», и доходы значительно выросли.
   Мужчины платят за удовольствие. Более сорока процентов дохода с корчмы уходило на зарплаты, так же как и тридцать пять процентов — с лавочки. Остаток я откладывал. Однако люди могли не потребовать свое жалованье и нажиться на этом, хотя нам и приходилось идти на разные уловки, чтобы обойти глупые ростовщические законы Церкви. Рабочие предъявили мне жалобу, с возмещением восьми процентов от их годового жалованья, за то, что я не платил ям вовремя. Но я наверняка не пропустил ни одной выдачи жалованья.
   Как потом выяснилось, жалованье составляло только небольшую часть уплывавших из моих рук средств. Я вскоре уступил давлению десятников и прорабов, желавших повышения оклада. На самом деле мне это почти ничего не стоило. Большую часть тех денег я получал обратно через корчму, лавку и сберегательный банк.
   Потом еще появилось стойло для восьми наших лошадей, тридцати шести вьючных мулов и четырнадцати молочных коров. Явальда следила за животными и транспортными средствами.
   Я настоял на том, чтобы всех животных хорошо кормили, не из каких-то экономических соображений а просто из элементарной порядочности. Я не собирался позволять дурно обращаться со своей скотиной. Это противоречило средневековой традиции использования животных в качестве рабов и предоставления им количества пищи, достаточной лишь для выживания. Естественно, люди опять объявили меня сумасшедшим, а когда заметили, что коровы продолжали давать молоко всю зиму вместо того, чтобы высохнуть от недостатка питания, признали меня колдуном — но опять-таки помешанным.
   Мы также содержали двести цыплят, питавшихся в основном объедками со стола и кухонными отбросами. Из Кристины вышел маленький, но жесткий управляющий. Я пристрастился к свежим яйцам по утрам и завтракал обычно на рассвете. Все больше и больше народа присоединялось ко мне, особенно когда я передвинул обед с десяти утра на полдень.
   Если не обращать внимания на мои привычки, то система из трех приемов пищи в день все же имеет свои объективные преимущества. Большинство женщин работало по полдня. Десятичасовой обед выпадал как раз на середину утренней смены. Зимой же многие мужчины работали слишком далеко от дома, чтобы возвращаться за горячим обедом. А так мы по крайней мере кормили их горячим завтраком.
   Более того, мне нравилось питаться именно так, а хозяин в замке — я.
   Думаю, я слегка перегнул палку с церковью, но у нас оставалось столько гигантских бревен, что мне стало стыдно не придумать сооружение, как раз подходящее под их размер.
   И хотя население еще не дотянуло до тысячи, оно будет расти. Жилищ мы можем настроить сколько угодно, но у одного общества должна быть одна-единственная церковь. Если появляется две церкви, общество раскалывается надвое.
   Так что мы построили церковь, способную вместить четыре тысячи человек.
   Я долго раздумывал, прежде чем дать ей название. Потом остановился на Церкви Христа-Плотника.
   Представьте себе два больших строения в форме буквы «А», одинакового размера в высоту, длину и ширину, перекрещивающихся посредине. Четыре массивных каменных столба спускались с поверхности скалы и поддерживали строение с каждого угла.
   Четыре гигантские треугольные стены, каждая по восемнадцать этажей в высоту, со временем мы сделаем окна из цветного стекла, но на данный момент пришлось их закрыть досками. Даже и без витражей церковь производила надлежащее впечатление. Никаких ошеломляющих статуй или ярких полотен, просто огромные строгие бревна высоко в горах.
   Без подъемного крана перетащить стволы на нужное место оказалось трудновато. Мы намеренно оставили несколько больших деревьев на строительной площадке. Они стали мачтами, к которым привязали лебедки и веревки, чтобы поднимать самые массивные части здания.
   Когда центральная пирамида из четырех самых больших бревен и массивная деревянная основная площадка оказались наверху, мы смогли использовать их в качестве подпорок и срубили настоящие деревья. В тот момент, как они падали, я пережил несколько не очень приятных минут, потому как если бы стволы свалились не в том направлении, они бы разрушили всю конструкцию, которую построить заново нам бы не удалось. Но, наверное, Бог не захотел, чтобы его церковь развалилась. Все получилось.
   В основном мы строили церковь сверху вниз. Сначала крыша, потом стены, в последнюю очередь — пол. По-моему, плотники не переставали укоризненно качать головами, даже когда мы закончили работу в срок.
   Я приказал прикрепить намертво к полу алтарь, скамьи и остальные церковные принадлежности, в противоречие со средневековым обычаем изготавливать передвижные варианты мебели. Никто не посмеет использовать мою церковь для попоек, как часто случается в других городах.
 
   Через месяц после визита пана Ламберта состоялась анонсированная монгольская охота, причем, по-моему, довольно успешно. Более сорока рыцарей приняли мое приглашение, включая братьев Банки, что несказанно обрадовало Янину, Явальду и Наталью. А монах Роман приехал из Окойтца посмотреть на забаву.
   Считая всех людей пана Мешко и моих — женщин, мужчин и взрослых детей, — леса прочесывали более семисот человек, под прикрытием рыцарей, готовых помочь в случае беды.
   Начав свой поход утром на расстоянии в сотню ярдов друг от друга, к закату они уже шли плечом к плечу, а долина кишела животными. Туры, волки, медведи… Их оказалось так много, что мне пришлось отдать специальный приказ не покидать замка той ночью. Не то чтобы кто-то по этому поводу сильно расстроился. Все были заняты игрой в душе.
   Душ обрел самую большую популярность среди моих нововведений. Люди стояли спина к спине, живот к животу и выливали на себя тонны горячей воды. Кухонные печи горели, не переставая, и все равно еле справлялись со своей задачей.
   Думаю, туалетом восторгаться труднее, но они тоже вызвали безграничное удивление. Один рыцарь пожаловался, что стирал кое-что из мелкой одежды в одной из низких раковин, нажал маленький рычаг, и белье исчезло!..
   Наталья считала животных, пробегавших через ворота самостоятельно, а под конец поставила человека на свое место.
   Получилось около четырех тысяч оленей, одиннадцати сотен диких кабанов, четырех сотен туров, шестисот волков, двухсот лосей, ста сорока медведей, плюс огромное количество рысей и других диких кошек, лесных куропаток, тетеревов, зайцев и прочей мелочи. И еще восемь самых больших коров, каких только видела Наталья.
   Люди не верили своим ушам, когда она зачитывала список, но в конце концов это были все животные, жившие на сорока квадратных милях плодородной земли.
   Они поверили утром, когда началась сама охота. Рыцари буйствовали два дня, выбиваясь из сил прежде, чем насыщалась их жажда крови. Простолюдинам приходилось поторапливаться, чтобы успеть оттащить и освежевать трупы животных.
   Тадеуш, лучник, выпросил разрешение принять участие в бойне, и я также позволил ему забрать пару туш: мне совсем не хотелось портить забаву знати. Он тут же натянул лук и выпустил четыре стрелы, по одной за секунду. Каждая оказалась в голове животного: три оленя и дикий кабан. Все они упали более чем в двухстах ярдах от нас. Стрельба его оставалась такой же искусной, как и прошлой осенью. Потом Тадеуш опустил лук и с выражением озабоченности на лице вернул свои стрелы в колчан, прежде чем вернуться и помочь освежевать туши.
   Все шкуры я забрал себе, потому что кожа нам могла понадобиться во многих случаях, и исчерпал все запасы соли только на них. Мне пришлось покупать дополнительные три тонны в Цешине еще до конца охоты.
   Пять наших огромных бочек из-под пива еле вместили засоленное мясо. На несколько недель вперед пить нам оставалось только воду — пока не сделают новые бочки.
   Сауну, каменную башню высотой девять ярдов, забили почти доверху.
   Строительство коксовальной печи только закончилось, и ее еще не использовали ни разу. Она была того же размера, что и сауна, так как рабочие сооружали их по одному стандарту. Ее также использовали как коптильню, так что лесорубы с ног сбились, добывая дрова для обоих очагов.
   В средние века больше всего ценилось не мускульное мясо, а внутренние органы. Все наслаждались ливером, сердцами и печенью.
   Кухня тоннами выкатывала головки сыра, и я решил, что в следующем году обязательно сделаю машины для производства сосисок. В этом просто не хватало времени.
   По мне, так настоящий интерес представляли зубры Мы поймали восьмерых: три теленка, четыре коровы и один бык. Этих гигантских диких животных истребили к двадцатому веку. Последнего зубра уничтожили в Польше в шестнадцатом столетии.
   Они в основном черные с одной белой полоской вдоль спины — от головы до хвоста. Когда я сидел на Анне, которая больше средней боевой лошади, и бык поднимал голову, его глаза оказывались вровень с моими.
   — Он мой!.. — закричал Владимир, опустил копье и бросился бы вперед, если бы я его не остановил.
   — Не забывай правила, — предупредил я. — По крайней мере шестая часть самцов должна остаться в живых для продолжения рода, а этот у нас только один. И вообще я собираюсь одомашнить его. Подумать только, сколько на нем мяса! Наверное, целые три тонны!
   — Вы никогда не одомашните этого зверя, пан Конрад.
   — Можно все же попробовать.
   Немало потрудившись и заработав одно серьезное ранение, нам удалось собрать животных в другой долине, которую мы огородили несколькими поваленными деревьями, чтобы закрыть зверям выход и не дать улизнуть. Со временем у нас появилось порядочное стадо, однако я опять забегаю вперед.
   Шестьсот оленей мы заготовили на зиму. Никто и не подумал жаловаться, когда я отпустил половину самок, весь молодняк и шестую часть самцов из нашего улова. Мы и так получили больше свежего мяса, чем кто-либо когда-либо видел.
   Монах Роман приехал из Окойтца, где изучал работу ткацкой фабрики по поручению своего аббата.
   За ужином он преподнес мне замечательный сверкающий манускрипт, закрепляющий мое право собственности. Он сиял золотой фольгой и всеми цветами церкви.
   — Прекрасно! — воскликнул я. — Но где вы взяли краски и золотой лист?
   — О, у меня теперь появилась настоящая коробка с красками. Ее мне подарила богатая вдова, в качестве подношения Церкви. В действительности обет бедности принес мне больше богатства, чем я мог мечтать. Вскоре обет послушания принесет мне пост управляющего ткацкой фабрикой в Кракове. Думаю, мне не стоит обсуждать обет целомудрия, но Окойтц — просто райский уголок.
   Все согласились в следующем году устроить подобную охоту снова, и рыцарям хватило такта, чтобы не напомнить мне: в следующем году я уже буду мертвее мертвого.
   Пан Мешко заметил, что в следующий раз надо захватить и его земли тоже, а граф Ламберт серьезно подумывал о проведении монгольской охоты на всей своей территории.
   — Только подумайте! — говорил он. — Мы можем избавить мои поместья от волков и медведей! Вы знаете, сколько людей они убивают каждый год? Дюжины! А сколько у нас появится еды!
   Кто-то подсчитал, что охотникам придется провести в полях несколько недель. Кто их будет кормить и где они будут жить? Как они смогут удержать волков, если те попытаются улизнуть из круга под покровом темноты?
   Никто не знал, но все обещали подумать.
   Когда дело дошло до раздела добычи, мы даже не потрудились выработать определенную систему. Просто каждый взял столько, сколько мог унести. Когда я заметил, что некоторые из моих йоменов подходят уже в третий раз, положил конец дележу.
   Мы освежевали и выпотрошили волков, кошек и других несъедобных животных и вывесили их на ворота. Я объявил всем держателям собак, что они могут приводить и кормить своих животных этим мясом.
   Но когда несколько рыцарей вернулись за скелетами, на воротах уже ничего не было. Скорее всего крестьяне забрали туши себе на обед.
   До большой охоты жители Трех Стен существовали в основном на вегетарианском питании каши, капелька мяса и свежие овощи. Но потом мы превратились в любителей мяса и почти половину калорий получали через животную пищу. Дети стали расти быстрее и выше.
 
   Позднее этой же осенью мы наконец добрались до угля и обнаружили, что можем делать кокс. Это означало очистку угля от всяких примесей глины и камня, а потом выжигание из него посторонних веществ.
   Печь представляла собой девятиярдовый купол с отверстием сверху, через которое загружался уголь.
   Остальную поверхность печи мы покрыли грязью в качестве изолятора, за исключением дверки для вынимания кокса. Уголь выкладывали на уровне двери в полтора ярда длинными граблями. Потом на верхнем слое разжигали огонь, и объем воздуха сокращался.
   Вскоре вся масса начинала тлеть, купол печи направлял огонь вниз. Через определенное время уголь размягчался и летучие вещества — аммоний, сера и углеводород — испарялись на поверхность и там сгорали. Воняло жутко.
   Рабочий заглядывал внутрь через небольшую дырочку в верхней части дверцы. Заметив, что все летучие вещества сгорели, уголь опять твердый, а раскаленный верхний слой светится, он вставлял медный распрыскивающий аппарат внутрь через верхнее отверстие и добавлял воды, чтобы затушить огонь и одновременно не слишком охладить печь.
   Кокс, к этому времени превратившийся в почти чистый углерод, извлекался из печи лопатами с длинными ручками. Затем дверь обратно закрывали, и через верх засыпали новую порцию угля.
   Если все сделать правильно, печь останется достаточно горячей, и уголь загорится сам собой. Наладив работу, мы приноровились за день перерабатывать по одной партии. К весне появилось восемь печей.
   Каменщики могли строить новые даже в самую холодную погоду, потому что работали около функционирующей печи, которая размораживала землю вокруг, а купола состояли из сухого песчаника. Известь ни за что не выдержала бы жар.

ГЛАВА 19

   Но вот наступила последняя неделя перед Рождеством, моя отсрочка от экзекуции вышла. Мне предстояло идти и сражаться, и убить — или умереть, чтобы подтвердить право ста сорока детей на нормальную жизнь.
   Мне приказали привести бывших рабов с собой в Окойтц, и ослушаться я не мог. Однако я не собирался опять заковывать цепями. Мне хотелось представить их такими, какими они стали — христианскими детьми польских христианских родителей.
   Если детям придется идти в Окойтц, приемные родители будут их сопровождать. То есть практически почти все население Трех Стен отправлялось в дорогу — за исключением людей, занимавшихся кормлением цыплят, поддерживанием огня и наблюдением за водопроводом.
   Но это означало, что если я проиграю схватку, крестоносцам придется забирать христианских детей из христианских семей, и думаю, даже им не удастся легко провернуть подобное. А может, и удастся. Но попробовать стоило.
   Восемьсот человек отправлялись в долгий двухдневный поход, но мы были сыты и находились в хорошей форме. На улице стоял жуткий холод, однако люди тепло оделись и прихватили достаточное количество одеял.
   За нами тянулась длинная цепочка навьюченных багажом мулов. Пан Мешко ожидал нашего приезда.
   Я заставил Илью отполировать уже готовую новую броню до зеркального блеска. Если мне нужно выходить на ристалище и защищать правду, справедливость, чистоту детства, я сделаю это в качестве рыцаря в сияющих доспехах.
   Я также попросил его отполировать и мой старый шлем и надел его вместо нового, который тяжело снимался. Передний и задний листы железа брони имели круглый вырез сверху для головы. Из этого выреза выступал вверх и наружу металлический воротник. Новый шлем представлял собой двухстворчатую раковину с верхушкой на шарнирах. Снизу на нем располагалось кольцо, подходившее к кромке воротника брони. Два болта удерживали обе части шлема вместе.
   В новом шлеме я мог повернуть голову из стороны в сторону, но наклонить — никак. Что важнее, ее нельзя насильно пригнуть. Старый шлем при соприкосновении с тяжелым мечом с легкостью сломал бы мне шею. С новым удар в голову через край воротника распространялся на верную часть туловища.
   Но эта чертова штуковина тяжело снималась и одевалась. Без сильного рывка и помощника не обойтись.
   На Анну мы тоже надели кое-какую защиту. Пластину на морду и кольчугу на шею — вот и все, что она позволила, и то после того, как я заверил, будто так она выглядит еще красивее.
   Крючки для копья приделали по обе стороны от верхней пластины в надежде, что их наличие не вызовет подозрений у народа. А по обе стороны — на тот случай, если нам попадется левша.
   Крючок на седле хорош, только когда тебе нужно попасть в чучело. В схватке с рыцарем требовалось что-то понадежнее.
   Я сделал зарубку на краешке седла. В нее можно втиснуть древко копья, приложив немалые усилия. Это переносило силу удара на седло и, следовательно, на Анну, а мне не приходилось двигать ни единым мускулом. Мы продолжали тренироваться каждый день, и в конце концов я решил, что мы достаточно подготовились — в меру своих возможностей.
   Кроме железа, которое покрывало меня с головы до пят, я носил только громадный плащ из волчьего меха. Должно быть, и Анна, и я выглядели довольно устрашающе. Во всяком случае, на нас многие косились.
   Пан Мешко хорошо подготовился к нашему приезду, устроил рабочих на ночлег в амбар. Добыча, отнятая у крестоносцев, уже находилась в Окойтце, посуда и запас пищи были подготовлены.
   Добрые соседи — счастье для человека.
   Пан Владимир, пан Мешко и я вместе с паннами сели ужинать.
   Но пан Мешко и пани Ричеза все еще не поколебались в уверенности в скорой моей смерти, с доспехами или без. Когда все знающие люди убеждены в чем-то безоговорочно, начинаешь им верить помимо воли. Пять месяцев каждый встречный твердил, что меня наверняка убьют. Я начинал понимать всю серьезность положения, поэтому оставаться веселым стоило немалого труда.
   — Ладно, — сказал я. — Признаю, что опасность действительно существует. Я могу умереть через несколько дней. Что же нам теперь делать?
   — Вы подумали о своих проектах и планах? — спросил пан Мешко.
   — Ну, все возвращается к графу Ламберту, ведь так?
   — Если вы не позаботитесь об ином исходе.
   — Вы предлагаете мне составить завещание?
   — Завещание могут признать, а могут и нет. Скажите, вы хотите видеть графа Ламберта управляющим вашим имением в Трех Стенах? — продолжил допрос пан Мешко.
   — Он лучше справился бы с этим, чем большинство людей, которых я знаю. Но в действительности мне кажется, что пан Владимир здесь самый подходящий человек. Я могу сделать его своим наследником?
   Пан Владимир выглядел шокированным.
   — Я?.. Но я ничего не смыслю в технике!
   — Да. Но у вас хватает мозгов, чтобы послушать тех, кто знает больше. Вы прирожденный лидер и можете позаботиться о своих людях. Более того, вы — представитель знати. Я не смог бы оставить Три Стены, например, Яше. Знать этого не потерпит. Нет, пан Владимир, думаю, вам не отвертеться.
   Пан Владимир начал было что-то возражать, но пан Мешко оборвал его на полуслове:
   — Теперь, когда с наследником решено, встает вопрос, как устроить дело. Я упомянул, что завещание могут и не признать. Это будет зависеть от настроения князя, то есть полагаться на случай не стоит. И все же давайте попытаемся, нам понадобится всего лишь кусок пергамента. Однако, думаю, ни князь, ни другие знатные особы не посмеют вмешаться, если вам унаследует дочь, к примеру. В конце концов, их собственное богатство и положение стоят именно на данном принципе.
   — Но у меня нет дочери! — воскликнул я.
   — Но могла быть. Совершенно очевидно, что пан Владимир и Анастасия любят друг друга уже давно. Даже такой старый человек, как я, способен это понять. Они хотят пожениться, но не могут, потому что барон Ян не потерпит крестьянки в качестве невесты для собственного сына, а его жена тем более.
   Владимир вскочил в гневе, но пан Мешко цыкнул на него:
   — Сядь, пан Владимир. Я знаю твоих родителей почти двадцать лет. Они даже на мою свадьбу не явились, несмотря на то, что меня посвятили в рыцари за несколько недель до нее, но вот моя дама все еще была простолюдинкой.
   — Пан Мешко, вы говорите о моем отце и сеньоре!.. — вскричал пан Владимир.
   — Я говорю о старом знакомом, и каждое мое слово — правда. Ты хочешь жениться на этой девушке?
   — Да, конечно!
   — А ты, Анастасия? Ты хочешь выйти замуж за сего горячего молодого рыцаря?
   — О да!..
   — Тогда заставь его помолчать немного, пока мы придумываем, как вам помочь.
   — Но она не моя дочь! — вставил я.
   — Но может быть ею. Ее родители умерли. Вы можете удочерить девушку. Когда она станет вашей дочерью и наследницей, даже барон Ян не захочет препятствовать женитьбе сына на самой богатой наследнице в княжестве. О, я знаю, что сейчас твои сундуки не ломятся от золота, но я видел, что ты устроил в Трех Стенах за несколько месяцев. Через год ты бы превратился в самого богатого в Польше человека. Даже без тебя все твои начинания принесут сказочное богатство. Любой, у кого есть хоть капля мозгов, скажет тебе то же самое. Итак, Анастасия получает мужчину своей мечты, пан Владимир — любимую жену и больше денег, чем сможет потратить за всю жизнь. А вы, пан Конрад, — наследника, что воплотит в жизнь ваши планы.
   С доводами спорить никто не стал, поэтому пан Мешко вытащил пергамент, перо и чернила и нацарапал свидетельство об удочерении Анастасии и мое завещание, в котором специально оговаривалось мое благословение на брак пана Владимира и моей дочери.
   — Вам просто необходимо сделать себе печать, — сказал пан Мешко, — хотя теперь уже слегка поздновато.
   Все присутствующие поставили подписи на документах, пан Мешко прилепил свою собственную печать, а еще пообещал завтра же на обе бумаги раздобыть печати князя.
   Когда наметилась вечеринка, я объявил, что приготовил несколько подарков. Пану Мешко и пану Владимиру достались плащи из волчьих шкур, такие же, как и мой.
   — Я дюжину таких сшил, — сообщил я. — И раздам их всем высокопоставленным лицам, что появятся на поединке. На один плащ уходит около шести волков. Я вычислил, что если сумею сделать волчий мех популярным, люди более активно примутся истреблять опасных зверей. В самом деле, волчий мех очень прочный и теплый. Он содержит два разных вида волосков: длинные, жесткие, которые видно снаружи, и короткие, мягкие, почти как шерсть, у самой кожи. Волк действительно одет в овечью шкуру… Пани Ричеза, я не смог привезти ваш подарок с собой. Похоже, вы получите его не раньше весны. Но я оставил чертежи полной домашней системы водоснабжения и очищения в Трех Стенах, вместе с письменными указаниями для строителей. У вас будет горячая вода на кухне, плюс новая печь и настоящая ванная с маленькой водонапорной башенкой, управляемой ветряной мельницей.
   Она лишилась дара речи. Честное слово. Я задолжал ей услугу за все это время. К тому же мне надо было где-то устроить смотрины нашей сантехники, а в ее доме останавливались все, кто проезжал мимо. Ну вот, добрый социалист постепенно превратился в несчастного капиталиста.
   — Ну а вы, девушки, знаю, чего хотите. — Я дал Кристине, Явальде, Янине и Наталье по мешочку серебра. Они все высыпали монеты на стол и выразили свой бурный восторг.
   Мешочек, предназначенный для Анастасии, остался у меня в руках.
   — Что касается тебя, дочь, ты спала с мужчиной до свадьбы и не получишь от меня ничего, пока не исправишься и не начнешь вести праведную жизнь.
 
Из автобиографии пана Владимира Чарнецкого
   Несколько недель я жил с камнем на душе. Со всех сторон надвигалась беда, вокруг пришли в движение великие силы, а я никак не мог повлиять на их решение.
   Мой друг, пан Конрад, шел на смерть, и в момент его расставания с жизнью я нарушу клятву, данную князю — защищать его до конца моих дней.
   Ян, мой брат, навестил меня в Трех Стенах и рассказал, что отец гневается даже больше, чем я предполагал. Несколько месяцев спустя роковой битвы с крестоносцами он все еще проклинал меня на все лады. В таком состоянии он никогда не благословит мой брак с Анастасией… да и вообще с кем бы то ни было, если уж на то пошло.
   И, наконец, моя любимая забеременела. Наш ребенок, может быть, даже сын, рос в ней, и, если я вскоре не приму безрассудное решение и не ослушаюсь своего отца, мой сын родится бастардом, его ждут бесконечные насмешки на протяжении всей жизни, а мою любимую заклеймят, как шлюху.
   Я не мог остаться и жениться на ней, ослушавшись своего сеньора, но и не мог уехать за границу. Все мое богатство составляло девять гривен, которые я взял из дома в прошлом году. Я не истратил ни гроша с тех пор, как расстался с тем кузнецом. А девять гривен дадут нам всего одну ночь в придорожной корчме. Если мы сбежим, будем голодать неделями.
   Если бы я попросил, уверен, пан Конрад непременно одолжил бы мне денег — то есть, скорее, дал бы, — потому что мертвому долги не отдают.
   Но частью моего соглашения с князем Хенриком был отчет обо всех важных действиях пана Конрада. Хоть я пока и не видел нужды в докладах, я все же практически шпионил за своим другом. Как могу я с честью принять его деньги после этого?
   И вдруг за какой-то час за столом пана Мешко все разрешилось. Мудрость и опыт пана Мешко и доброта пана Конрада за несколько дней до его смерти развеяли все мои невозможные трудности. Я попросту был в шоке и, боюсь, вел себя не совсем адекватно случаю. Даже когда все закончилось, им пришлось поднимать меня, чтобы возложить на плечи меховой плащ, предсмертный подарок пана Конрада.