Фрэнсис Дик. Напролом

   — А теперь отойдите! — приказал он мне.
   — Все нормально? — спросил я у Бобби.
   — Да, — ответил он, несколько удивленный. — Все до последнего пенни.
   — Вот и хорошо, — сказал я. — А теперь поди и выведи из фургона вторую лошадь мистера Грейвса.

Глава 3

   — Чего-чего? — переспросил ошарашенный Бобби.
   — Чек, — мягко заметил я, — это всего лишь клочок бумаги, пока его не оплатили в банке.
   — Это клевета! — снова вознегодовал мистер Грейвс.
   — Это просто предусмотрительность, — возразил я.
   Бобби поспешно сунул чек в карман брюк, словно боясь, что Грейвс попытается его отобрать — что было вполне оправдано, принимая во внимание, как последний был разъярен.
   — Вот когда мы получим деньги по этому чеку, — сказал я Грейвсу, можете приехать и забрать своих лошадей. Где-нибудь в четверг или в пятницу.
   До тех пор Бобби будет держать их бесплатно, но если вы не заберете их до субботы, Бобби снова начнет взимать плату за корм и уход.
   Бобби чуть приоткрыл рот — и решительно закрыл его. И без долгих разговоров направился к фургону. Грейвс побежал было за ним, громогласно протестуя, потом вернулся и снова набросился на меня, крича и буквально подпрыгивая на месте.
   — Я позабочусь, чтобы об этом стало известно распорядителям!
   — А вот это будет очень неразумно с вашей стороны, — заметил я.
   — Я аннулирую чек!
   — Если вы это сделаете, — спокойно ответил я, — Бобби придется занести вас в список штрафников.
   Эта угроза заставила Грейвса заткнуться, словно по волшебству. Человек, занесенный в штрафной список Жокей-клуба за неуплату, с позором изгоняется со всех ипподромов. И, разумеется, его лошади тоже. Мистер Грейвс, похоже, не был готов к подобному унижению.
   — Я вам этого не забуду! — злобно заверил он меня. — Вы еще пожалеете, что встали мне поперек дороги! Я об этом позабочусь!
   Тем временем Бобби успел вывести из фургона другую лошадь Грейвса. Он поставил ее в денник, а конюх с шофером подняли пандус и закрыли машину.
   — Поезжайте, мистер Грейвс, — сказал я. — Возвращайтесь днем и не забудьте предварительно позвонить.
   Он глянул на меня исподлобья и внезапно снова сменил тактику — опять поджал губы, сузил глаза и подавил свой гнев. В первый раз, когда он, не торгуясь, подписал чек, я догадался, что он решил его аннулировать.
   Похоже, он и на этот раз что-то задумал. Весь вопрос в том, что именно.
   Я смотрел, как он спокойно направляется к фургону и нетерпеливо машет рукой конюху и шоферу, чтобы они садились в машину. Потом он сам неуклюже забрался в кабину вслед за ними и захлопнул дверцу.
   Завелся мотор. Тяжелая машина взревела, дрогнула и медленно выехала со двора. Грейвс неподвижно смотрел вперед, словно ему надели шоры.
   Я отлепился от двери денника и подошел к Бобби.
   — Спасибо, — сказал он.
   — Кушайте на здоровье.
   Он огляделся.
   — Все тихо. Пошли домой. Холодно.
   — Угу, — сказал я. Мы пошли к дому, но, пройдя пару шагов, я остановился.
   — В чем дело? — спросил Бобби, обернувшись ко мне.
   — Грейвс, — сказал я. — Что-то он слишком быстро сдался.
   — А что ему оставалось?
   — Но он мог бы еще попрыгать, поругаться, поугрожать...
   — Не понимаю, о чем ты беспокоишься. Он выдал нам чек, его лошади у нас... благодаря тебе.
   Его лошади!
   Я охнул. Мое дыхание тающими клубами пара повисло на фоне ночного неба.
   — Бобби, — спросил я, — у тебя есть пустые денники?
   — Да, — удивился Бобби. — В том отделении, где я держу кобыл. А что?
   — Как ты думаешь, не стоит ли поставить лошадей Грейвса туда?
   — Ты имеешь в виду... ты думаешь, он может вернуться?
   Бобби покачал головой.
   — Да нет, я его услышу. Я ведь и в первый раз его услышал — хотя, надо сказать, мне просто повезло. Мы ведь собирались в гости. Но из-за всего этого мы были так расстроены, что не пошли.
   — А мог ли Грейвс знать, что вы собираетесь в гости? — спросил я.
   На лице Бобби появилась тревога.
   — Да... Наверно, мог. Приглашение лежит на каминной доске в гостиной.
   Он заходил к нам в то воскресенье на рюмку виски. Во всяком случае, я услышу, как подъедет фургон. Этого не услышать нельзя.
   — А если он остановится в три часа ночи вон на той лужайке, а лошадей выведут в резиновых башмаках, чтобы копыта не стучали?
   Бобби пришел в замешательство.
   — Но это невозможно! Он на такое не способен! С чего ты взял?
   — Он явно что-то задумал. Это было заметно.
   — Ну ладно, — сказал Бобби. — Давай переведем их.
   Возвращаясь, чтобы вывести лошадь, которая досталась на мою долю, я размышлял о том, что Бобби внезапно сделался необыкновенно покладист. Обычно он воспринимал любое мое замечание как упрек в свой адрес и находил дюжину поводов не последовать моему совету — по крайней мере, до тех пор, пока я не скроюсь из виду настолько, чтобы не узнать, что он меня послушался. А сегодня все было по-другому. Видно, Бобби действительно был всерьез озабочен.
   Мы отвели коней Грейвса во второй двор, находившийся с противоположной стороны главного здания конюшни, и поставили их в пустые денники, которые были расположены в разных местах. Оно и к лучшему, подумал я.
   — Грейвс сумеет узнать своих лошадей по внешнему виду? — спросил я у Бобби. Вопрос был дурацкий только на первый взгляд: многие владельцы действительно не знают своих лошадей.
   — Не знаю, — Бобби пожал плечами. — Никогда не проверял.
   — Другими словами, — спросил я, — он узнает их только потому, что знает, где они стоят?
   — Да, наверное. Но точно не знаю. Быть может, он знает их лучше, чем я думаю.
   — Да? Тогда как насчет того, чтобы устроить нечто вроде сигнализации?
   И Бобби не сказал «нет». Мало того, он спросил:
   — Где?
   Просто невероятно!
   — В одном из денников, где они обычно стоят, — сказал я.
   — А, понятно. Да. — Он помолчал. — А какую сигнализацию? У меня тут никаких специальных устройств нету. Если нужна охрана — перед скачками, к примеру, — я нанимаю сторожа с собакой.
   Я быстро перебрал в уме все, что могло быть у них дома. Крышки от кастрюль? Металлические подносы? Что-нибудь шумное...
   — Колокольчик! — сказал я. — Твой старый школьный колокольчик.
   Бобби кивнул.
   — Он в кабинете. Сейчас принесу.
   В кабинете Бобби было несколько полок, уставленных памятными сувенирами его безупречной молодости: крикетные кепочки, серебряные кубки, выигранные на школьных состязаниях, фотографии команды, мяч для регби — и ручной колокольчик, в который Бобби звонил, будучи старшим учеником, подавая младшим мальчикам знак ложиться спать. Бобби был одним из тех стойких мальчиков, исполненных командного духа, на которых опирается вся британская система частных школ; если он и сделался чуточку самодовольным и напыщенным, то это скорее всего оттого, что у него было достаточно много достоинств, очевидных для всех, в том числе и для него самого.
   — Принеси молоток, — сказал я. — И несколько крюков, если есть. Если нет, принеси гвоздей. И какую-нибудь веревку покрепче.
   — Сейчас.
   Бобби ушел и через некоторое время возвратился с колокольчиком в одной руке (он держал его за язычок) и с коробкой с инструментами в другой. Вдвоем мы подвесили колокольчик как можно ближе к дому, так, чтобы, если дернуть за веревку, колокольчик опрокидывался и начинал отчаянно трезвонить. А веревку мы провели через длинный ряд скоб к тому деннику, где обычно стояла одна из лошадей Грейвса, и привязали конец веревки к верху закрытой двери так, чтобы ее было незаметно.
   — Вот так, — сказал я. — А теперь иди в дом. Посмотрим, слышно ли оттуда колокольчик.
   Он кивнул и ушел в дом. Я подождал, потом отворил дверь денника. Колокольчик зазвонил как бешеный. Бобби вышел и сказал, что это и мертвого разбудит. Мы снова подвесили колокольчик так, чтобы он падал при малейшем рывке, и вернулись в дом в редком единодушии.
   Семьи Филдингов и Аллардеков были связаны со скачками с незапамятных времен. Обе семьи владели кое-какими землями и кое-какими деньгами и люто ненавидели друг друга.
   Один из Филдингов и один из Аллардеков зарезали друг друга, добиваясь благосклонности Карла II, в те времена, когда этот король перенес свою резиденцию из Лондона в Ньюмаркет, из-за чего иностранным послам приходилось тащиться в каретах на северо-восток, для того чтобы представиться при дворе.
   Один из Аллардеков поставил триста соверенов в скачке двух лошадей на личном ипподроме королевы Анны в Аскоте и проиграл их Филдингу. Филдинга убили и ограбили прежде, чем он вернулся домой.
   Во времена Регентства некий мистер Аллардек вызвал одного из Филдингов на состязание в скачках по очень сильно пересеченной местности. Победитель должен был забрать лошадь побежденного. Мистер Аллардек (проигравший) обвинил мистера Филдинга (который выиграл без особого труда) в том, что тот срезал угол дистанции. Спор дошел до прогулки с пистолетами на рассвете. Они аккуратно пристрелили друг друга и оба скончались от ран.
   Еще один Филдинг, викторианский джентльмен с буйными усами и еще более буйной репутацией, поссорился с Аллардеком, который, будучи пьян, свалился с лошади на старте Большого Национального приза. Филдинг сказал Аллардеку, что он трус. Аллардек обвинил Филдинга в том, что тот соблазнил его сестру. Оба обвинения были справедливы. Спор был разрешен боксерским поединком на Поле в Ньюмаркете. Филдинг до полусмерти избил Аллардека, который снова был пьян и очень напуган. К временам короля Эдуарда два семейства были неразрывно связаны кровной враждой и обвиняли друг друга во всех смертных грехах. Один особенно злобный Филдинг купил поместье по соседству с поместьем Аллардеков специально, чтобы досаждать им. Яростные пограничные споры нередко приводили к вооруженным столкновениям и, разумеется, к судебным разбирательствам.
   Прадедушка Бобби спалил сеновал нашего прадедушки (который нарочно выстроил этот сеновал так, чтобы тот как можно больше портил Аллардекам вид из окна), а через неделю нашел своего лучшего скакуна застреленным в поле.
   Естественно, что дедушку Бобби и нашего дедулю с детства взрастили во взаимной ненависти друг к другу. Со временем эта вражда превратилась в жестокое профессиональное соперничество, поскольку оба, будучи младшими сыновьями и не имея надежды унаследовать отцовское имение, избрали стезю тренеров скаковых лошадей. Оба приобрели себе конюшни в Ньюмаркете и принялись платить своим конюхам, чтобы те шпионили за врагом. Они задирали нос, когда выигрывали их лошади, и падали духом, когда выигрывали лошади противника, а если их лошади в какой-нибудь скачке занимали первое и второе места, тренер лошади, занявшей второе место, обязательно подавал на апелляцию.
   Мы с Холли, будучи воспитаны своим буйным дедушкой, с колыбели только и слышали, что все Аллардеки — подлецы и психи, если не что похуже, и что их надо резать на главной улице Ньюмаркета.
   При таком воспитании мы с Бобби, возможно, в свое время тоже сделались бы смертельными врагами, но мой отец погиб, а отец Бобби уехал из Ньюмаркета и занялся торговлей недвижимостью. Конечно, отец Бобби, Мейнард, тоже слышать не мог самого имени Филдингов; и он действительно не разговаривал с Бобби (на этот счет «Частная жизнь» была права) потому, что Бобби Аллардек, невзирая на угрозу лишить его наследства, осмелился бросить вызов отцовскому гневу, женившись на Холли Филдинг.
   Когда Холли было лет тринадцать, ее любимой героиней была шекспировская Джульетта. Холли знала почти всю пьесу наизусть, в особенности роль Джульетты, и строила бесконечные фантазии на тему погибших влюбленных, объединивших враждующие семьи Монтекки и Капулетти. Бобби Аллардек был для нее Ромео, так что она была предрасположена влюбиться в него, даже если бы он не был высок, белокур и хорош собой.
   Они случайно встретились в Лондоне (а может, она его нарочно разыскала?) после того, как несколько лет не виделись, и через месяц сделались неразлучны. Ее тайный замысел до некоторой степени увенчался успехом. Во всяком случае, мы с Бобби неизменно были взаимно вежливы. А наши дети, если у нас будут дети, возможно, даже станут друзьями.
   Бобби и Холли вернулись в Ньюмаркет. Бобби надеялся получить конюшню своего деда, который к тому времени был болен, но сварливый старик обозвал внука предателем, заставил его выплатить полную рыночную стоимость конюшни и умер, не оставив ему ни пенни.
   Нынешние финансовые проблемы Бобби были непросты. Его дом и конюшня (вернее, та их часть, которая еще не была заложена), несомненно, рассматривались банком как залог тех кредитов, которые он взял на покупку жеребят. И если банк вздумает потребовать вернуть кредиты, они с Холли останутся без крыши над головой и без средств к существованию. Перспектива довольно мрачная.
   Как и во многих подобных домах, у Аллардеков часть жизни проходила на кухне. В кухне Холли и Бобби стоял длинный обеденный стол и множество удобных стульев. Гостеприимная комната, со светлой сосновой мебелью, освещенная теплым светом, очень уютная. Когда мы с Бобби вошли в дом, Холли взбалтывала в миске яйца и жарила на большой сковородке лук и зеленый перец.
   — М-м, как вкусно пахнет! — сказал я. — Я просто умираю с голоду!
   — Холли вылила на сковородку яйца. — Вы, наверно, тоже?
   Мы съели яичницу с теплой французской булкой и вином. Во время ужина мы почти не разговаривали. Потом Холли встала, чтобы приготовить кофе, и спросила:
   — Как тебе удалось заставить убраться Джермина Грейвса?
   — Джермина? Это его так зовут? Я ему сказал, что если он аннулирует чек, Бобби занесет его в штрафной список.
   — Не надейся, что я об этом не думал, — сказал Бобби. — Но мы бы все равно проиграли.
   Я кивнул. Жокей-клуб заносит владельца в список штрафников, если он задолжал за три месяца или более. Если владелец вернет долг, его вычеркивают из списка. Но, увы, клуб учитывает только основные расходы на содержание и тренировку. А плата ветеринару, кузнецу, перевозка лошадей... А ведь Бобби уже давно оплатил все эти расходы, и штрафной список ему их не возместит.
   — И с чего это он вдруг так заторопился забрать своих лошадей? спросил я.
   — Да для него наши проблемы — просто предлог! — воскликнула Холли.
   Бобби кивнул.
   — Он уже выкинул такую штуку по меньшей мере с двумя тренерами. Задолжает уйму денег, а потом в один прекрасный день тренер приходит и обнаруживает, что лошади исчезли. А потом Грейвс оплачивает только расходы на содержание, чтобы его не внесли в штрафной список, а лошадей у тренера уже нет, и деньги он может получить только через суд, а дело, как правило, того не стоит, и Грейвс выходит сухим из воды.
   — Слушайте, а зачем вы вообще с ним связались? — спросил я.
   — Мы тогда не знали, что он за птица, — мрачно сказала Холли. — И потом, не могли же мы просто так взять и отказать человеку, который отдает нам двух своих лошадей!
   — Да, конечно.
   — И вообще, — продолжала Холли, — Джермин — это еще семечки. Хуже всего — торговец кормами.
   — Да отдайте ему чек Грейвса!
   Холли обрадовалась, но Бобби засомневался.
   — Наш бухгалтер ужасно ругается, когда мы делаем такие вещи.
   — У вашего бухгалтера нет тридцати голодных лошадей, которые с упреком смотрят ему в глаза.
   — Двадцати девяти, — уточнила Холли.
   — Двадцати семи, — вздохнул Бобби, — Грейвс-то своих заберет.
   — Это с теми тремя непроданными жеребятами? — спросил я.
   — Да.
   Я потер переносицу. Двадцать четыре лошади, за которых платят, — с этим жить очень даже можно, хотя во времена деда Бобби на конюшне стояло и по сорок. К тому же на носу был период зимнего затишья — Бобби тренировал лошадей только для гладких скачек, — так что расходов будет меньше.
   Правда, это означает, что они до марта больше не будут выигрывать призов, но зато и проигрывать не будут.
   В гладких скачках зима — спокойное время, время отдыха, отпусков, ремонта конюшен и объездки жеребят — и проданных, и непроданных.
   — Сколько у вас долгов, кроме того, что вы задолжали за жеребят? спросил я.
   Я не ожидал, что Бобби мне скажет. Он и правда поколебался, но потом все же ответил. Я поморщился.
   — Но мы заплатим! — сказала Холли. — В свое время мы непременно заплатим! Мы же всегда расплачиваемся!
   Бобби кивнул.
   — А с жеребятами так нехорошо вышло! — горячо продолжала моя сестра.
   — Один из наших владельцев сказал Бобби, чтобы тот купил для него одного из жеребят, и разрешил поднять цену до пятидесяти тысяч. Бобби жеребенка купил, а потом этот владелец позвонил и сказал, что очень извиняется, но жеребенка взять не может, потому что у него денег нет. А если мы выставим его на следующем аукционе, мы много потеряем. Так всегда бывает. Люди решат, что с ним что-то не в порядке.
   — Может быть, мне удастся продать его нескольким владельцам, — сказал Бобби. — Разделю цену на двенадцать частей... Но на это нужно время.
   — Ну, банк вам время даст! — сказал я.
   — Как бы не так! Наш банкир в панике из-за этой проклятой статейки.
   — Что, и ему тоже подбросили эту газетенку?
   — И ему тоже, — мрачно кивнула Холли. Я передал Бобби слова лорда Вонли о том, что в газету сообщил кто-то из своих, у кого есть на него зуб.
   — Да, но кто? — спросил Бобби. — У нас ведь действительно нет врагов. — Он покосился на меня с беззлобной усмешкой. — В свое время я решил бы, что это кто-то из Филдингов.
   — Более чем возможно.
   — Дедушка?! — воскликнула Холли. — Не может быть! Конечно, он меня так и не простил, но он не мог... ведь правда не мог, Кит?
   Мы подумали о старом упрямом грубияне, который до сих пор держал целую конюшню лошадей в полумиле отсюда и каждое утро орал на Поле на своих несчастных конюхов. В свои восемьдесят два года он по-прежнему оставался крепким, жилистым человеком, искусным интриганом, который сожалел лишь о том, что деда Бобби больше нет в живых и не с кем состязаться в хитрости.
   Конечно, старый Филдинг был не менее старого Аллардека возмущен этим немыслимым браком, но он воспитал нас с Холли и по-своему любил нас. Я не мог поверить, что он способен попытаться разорить свою внучку. Разве что он впал в маразм от старости — такое, к сожалению, случается.
   — Надо сходить к нему и спросить, — сказал я.
   — Что, прямо сегодня? — Холли взглянула на часы. — Он, наверно, уже спит. Он же рано ложится.
   — Утром схожу.
   — Мне не хочется, чтобы это оказалось делом его рук, — сказала Холли.
   — И мне не хочется.
   Мы некоторое время посидели за кофе. Наконец я сказал:
   — Составьте список всех людей, про которых вы знаете, что им подсунули это «Знамя» с выделенной статьей. Завтра попробую зайти кое к кому. По крайней мере, к тем, кого застану в воскресенье.
   — Чего ради? — спросил Бобби. — Надеешься, что они передумают? Не надейся. Я уже пробовал. Они говорят, что им нужны деньги, причем немедленно. Люди привыкли верить тому, что пишут в газетах. Даже если это вранье.
   — М-да, — сказал я. — Но я не только собираюсь лишний раз заверить их, что им заплатят. Я хочу узнать, не видел ли кто-то из них, кто принес эту газету. Спросить, когда она пришла. Короче, восстановить точную картину.
   — Ладно, — сказала Холли. — Список мы составим.
   — А потом, — сказал я, — надо вычислить, кто мог знать, с кем вы имеете дело. Кто мог составить такой же список. Хотя, конечно, — задумчиво продолжал я, — эту же газету могли получить и десятки других людей, которым вы ничего не должны.
   — Я не знаю, — сказала Холли. — Мы об этом не думали.
   — Ничего, завтра выясним.
   Бобби зевнул.
   — Почти всю ночь не спал, — пояснил он.
   — Да, Холли мне говорила.
   Снаружи внезапно послышался звон, резкий и настойчивый. Быть может, мертвого он и не разбудил бы, но лошадей в денниках разбудил наверняка.
   — О господи! — Бобби вскочил на ноги так резко, что опрокинул стул.
   — Он вернулся!
   Мы высыпали во двор, готовые схватить Джермина Грейвса на месте преступления, похищающим своих собственных лошадей. И действительно обнаружили совершенно ошалевшего человека, отворившего дверь денника, да так и застывшего на месте. Только это был не Джермин Грейвс, а Найгель, старый главный конюх Бобби. Он включил свет в пустом деннике и повернулся к нам. Свет подчеркивал глубокие вертикальные морщины на его обветренном лице.
   — Сути исчез! — встревоженно воскликнул он. — Сути исчез, хозяин! Я его сам кормил в полшестого и запер все двери, прежде чем уйти домой!
   Голос у него был виноватый. Бобби тоже это заметил и успокоил его.
   — С Сути все в порядке, — сказал он. — Я его переставил.
   На самом деле коня Грейвса звали вовсе не Сути, но конюхи нередко дают лошадям с чересчур замысловатыми кличками имена попроще. Как прикажете разговаривать с лошадью по имени Неттльтон-Мейнор, к примеру? «Ну-ка, прими, Неттльтон-Мейнор!» «Неттльтон-Мейнор, старый разбойник, морковку хочешь?»
   — Я просто зашел взглянуть на лошадей, — объяснил Найгель. — Шел домой из паба...
   Бобби кивнул. Найгель, как и большинство главных конюхов, принимал состояние лошадей близко к сердцу. Главный конюх заботится о лошадях не за страх, а за совесть, будто о родных детях, и, словно заботливая матушка, на ночь всегда проверяет, как деткам спится.
   — Ты слышал колокольчик? — спросила Холли.
   — Еще бы! — Найгель наморщил лоб. — Около дома. — Он помолчал. Что это было?
   — Проверяем новую систему сигнализации, — сказал Бобби. — Чтобы знать, если кто-то зайдет Во двор.
   — Да ну? — заинтересовался старый Найгель. — А что, неплохо работает!

Глава 4

   Сигнализация действительно работала неплохо, но никто больше не явился, чтобы еще раз испытать ее. Я спокойно проспал всю ночь, не раздеваясь, готовый к битве — но битва не состоялась. А утром Бобби вышел и отвязал веревку, прежде чем конюхи пришли на работу.
   Они с Холли составили список получивших «Знамя», и после кофе, когда стало совсем светло, я взял машину Холли и отправился беседовать с ними.
   Но сперва, поскольку день был воскресный и было еще довольно рано, я объехал все почтовые отделения и газетные киоски в городе и в окрестностях и спросил продавцов, не случалось ли им два дня назад, в пятницу, продавать кому-нибудь большую пачку номеров «Знамени».
   Все ответили, что не припомнят такого. В пятницу было продано не больше номеров «Знамени», чем в четверг. Ни в одном из почтовых отделений или киосков не заказывали лишних номеров, и везде даже остались непроданные номера. Разносчики развезли столько же газет, сколько обычно.
   Значит, самый простой и естественный путь закончился тупиком.
   После этого я отправился к торговцу кормами. Это был не тот, который снабжал кормами моего деда. На самом деле поначалу меня удивило, что все имена в списке Бобби были мне незнакомы. Хотя потом, поразмыслив, я понял, что ничего удивительного здесь нет. Бобби, разумеется, имел дело с теми же поставщиками, что и его дед; а заклятые враги, похоже, не желали иметь ни общего кузнеца, ни общего ветеринара — короче, ничего общего. Каждый боялся, что другой при любой возможности станет шпионить за ним. И оба были правы.
   И ни один торговец кормами в Ньюмаркете, где содержится несколько тысяч лошадей, не удивится, что к нему звонят в дверь, несмотря на выходной день. Торговец, который помахал мне рукой окна офиса, примыкавшего к дому, был молод и одет с иголочки. С безупречной речью, какой учат только в самых дорогих колледжах, он решительно заявил мне, что задерживать выплаты недопустимо, что у него самого туго с деньгами и что отпускать корма Аллардеку в кредит он больше не станет.
   Я передал ему чек Джермина Грейвса, на котором Бобби, как положено, поставил передаточную подпись.
   — А-а! — Лицо торговца просветлело. — Что же вы сразу не сказали?
   — Бобби надеялся, что вы все-таки подождете, как обычно.
   — Извините, не могу. И впредь я буду требовать, чтобы мистер Аллардек платил наличными.
   — Сумма в чеке значительно больше того, что он вам должен, — заметил я.
   — Ах, ну да. В таком случае я буду поставлять Бобби корма, пока эти деньги не кончатся.
   — Благодарю вас, — сказал я и спросил, не видел ли он того, кто принес ему номер «Знамени».
   — Нет. А в чем дело?
   Я объяснил, в чем дело.
   — Это была широко задуманная враждебная акция. Естественно, люди хотят знать, кто подложил им такую свинью.
   — А-а.
   Он призадумался. Я ждал.
   — Газету доставили в пятницу, довольно рано утром, — сказал он наконец. — И ее принесли сюда, в офис, хотя обычно газеты мне приносят в дом. Я получил ее вместе с деловыми письмами. Где-то в половине девятого.
   — И она была раскрыта на странице, где печатаются всякие сплетни, и та заметка была обведена красным карандашом?
   — Да.
   — А вы не задумывались над тем, кто это мог сделать?
   — Да нет... — Он нахмурился. — Я решил, что кто-то хочет оказать мне услугу.
   — Хм, — сказал я. — А вы вообще выписываете «Знамя»?
   — Нет. Я получаю «Таймс» и «Спортивную жизнь».
   Я поблагодарил его и ушел. Отнес выигранные Холли деньги водопроводчику. Тот очень обрадовался и ответил примерно то же, что и торговец кормами.
   Он нашел «Знамя» на коврике у двери около семи утра. Кто его принес, он не видел. Мистер Аллардек задолжал ему за починку водопровода еще с лета, и, надо признаться, он позвонил ему и пригрозил обратиться в суд графства, если тот немедленно не заплатит. Выписывает ли он «Знамя»? Выписывает. В пятницу ему принесли два номера.