Фрэнсис Дик. Скачка тринадцати

   Спортивный корреспондент «Голоса», сделав ряд телефонных звонков, отыскал наконец исполненного надежд Денниса Кинсера и, еще не зная, что с субботы «ублюдок с синим карандашом» уже не будет стоять у него над душой, заставил себя проехать шестьдесят миль, чтобы встретиться с героем своей будущей статьи.
   Спортивный корреспондент прекрасно разбирался и в людях, и в лошадях — если только давал себе труд «оторвать задницу от кресла». За что, собственно, Уильямс его и терпел. Корреспондент видел все недостатки и честно о них говорил. И зачастую оказывался прав.
   Он разглядел недостатки Денниса Кинсера, которые другие люди могли бы принять за достоинства. И прежде всего — непомерную самоуверенность. Кинсер рассчитывал в ближайшее время сделаться лучшим тренером Англии — и это самое меньшее. Вообще же он собирался завоевать мир.
   Корреспондент устало и разочарованно выслушал похвальбу Кинсера, делая заметки в блокнотике на пружинке, хотя вообще-то на свете существуют диктофоны. Он описал бы Кинсера как завистливого и самодовольного выскочку, готового прогрызать себе дорогу зубами, если бы не был заранее уверен, что проклятый синий карандаш позволит ему лишь эпитет «амбициозный».
   В свои тридцать лет Деннис Кинсер составил себе план жизни, согласно которому он должен был взбежать по лестнице успеха через три ступеньки и завести приятельские — если не сказать «панибратские» — отношения со всеми знаменитостями. Он намеревался относиться с умеренным почтением ко всем титулованным особам. Оказывать услуги, предполагающие ответные одолжения. Но для продвижения наверх ему нужно было за что-то зацепиться, и большая статья в спортивном разделе «Голоса Котсволда» для начала вполне подходила.
   Он несколько вызывающе сообщил спортивному корреспонденту, что поскольку оказался чересчур тяжел для жокея-стиплера, то проработал шесть лет конюхом, «работая за двоих» и живя в убогой гостинице.
   — Это тоже было частью вашего плана? — поинтересовался корреспондент.
   — Конечно! — уверенно солгал Кинсер, Корреспондент записал в своем блокнотике: «Возможно, с этим парнем стоит подружиться. Если так, это нужно делать теперь».
   — И что же вы намерены делать? — спросил он.
   Кинсер весьма охотно поделился с ним своими планами. Он уговорит владельцев, за лошадьми которых он ухаживал, передать нескольких лошадей ему. Он заверит их, что лошади выигрывали исключительно благодаря его опыту и уходу. Потом объявит повсюду о синдикатах и будет тепло приветствовать всех их участников. Лицензию тренера ему дадут, потому что он прошел все три официальных курса «Британской скаковой школы» — по лошадям, по бизнесу и по общественным связям.
   «Манипулятор высшей марки», — отметил в блокнотике корреспондент и вечером написал одну из своих лучших статей для «Голоса», отозвавшись о Кинсере достаточно хорошо, потому что плохо отзываться было вроде бы не за что.
   На следующий день, в пятницу, Билл Уильямс, все еще занимавший редакторское кресло, зашел к спортивному корреспонденту с безупречными распечатками и от души поздравил его. Потом собрал вместе своих сотрудников и сухо, без лишних эмоций, сообщил, что с воскресенья у них будет новый редактор.
 
   Билл Уильямс, чей сумасбродный папаша одарил родного сына «Авессаломом», «Элвисом» и «да Винчи», на протяжении всех школьных лет скрывал свой ум, чтобы не выглядеть белой вороной и не подвергаться травле одноклассников. Учителя в один голос удивлялись его непроходимой тупости. Они были неглупы и замечали проблески подавляемого интеллекта. Когда А. Э. да В. Уильямс, вопреки их благоразумным советам, поступил в Кембридж, получив стипендию, как отлично сдавший экзамены, и впоследствии успешно защитил две диссертации, учителям ничего не оставалось, как пожать плечами и сказать: «Мы так и знали!»
   Будучи студентом, А. Э. да В. Уильямс основал и издавал газету «Propter», которая, как некогда «Гранта», быстро сделалась самым популярным и престижным из всех студенческих изданий. В двадцать семь лет новоиспеченный доктор Уильямс, магистр гуманитарных наук и доктор философии, отказался от предложения остаться в университете лектором, бросил Кембридж и академическую карьеру ради скромного ремесла свободного журналиста и зарабатывал себе на жизнь обзорами и статьями, пока его стиль не приглянулся династии «Голоса Котсволда». Те рискнули и взяли Уильямса редактором.
   Поскольку Билл Уильямс обладал буйным темпераментом, который все время приходилось сдерживать, отпуск, как и большую часть свободного времени, он предпочитал проводить в одиночестве. Но в отличие от большинства одиночек у Уильямса было неплохо развито чувство юмора, не позволявшее относиться к себе чересчур серьезно. А потому в том августе, который Уильямс про себя нарек «Летом потерянного „Голоса“, он решил не менять своих планов на отпуск. Уильямс давно собирался взять напрокат плоскодонку в верховьях
   Темзы и спуститься на ней с шестом по течению до Оксфорда.
   Уильямс прагматично решил, что раз уж он назначил встречу со своими предполагаемыми работодателями в ресторане, который находится ниже Оксфорда, а на работу спешить все равно не надо, то путешествие можно и продлить. Залечить разбитые надежды и заодно хорошенько продумать, как выжать хоть каплю сока из каменных сердец корпорации.
   Поскольку мистер Уильямс заплатил по максимуму, с тем чтобы ему предоставили самое лучшее, на лодочной станции в Лечлейде, городке, выше которого лодки по Темзе уже не ходят, ему дали одну из заново отделанных лодок. Темная краска на прочных бортах еще не успела потускнеть и облупиться. Внутри было удобное сиденье с откидывающейся спинкой, обтянутое синим бархатом, которое на ночь раскладывалось, превращаясь в диванчик. Плоскодонка была снабжена раздвижным тентом, который смыкался над головой, защищая от дождя и ночной прохлады. Кроме того, на лодочной станции Уильямса снабдили швартовочными тросами, керосиновой лампой, веслами с уключинами на случай, если понадобится большая маневренность, шестифутовым шестом с крюком на конце и двенадцатифутовым шестом, с помощью которого, собственно, и передвигалась восемнадцатифутовая плоскодонка.
   Билл Уильямс научился ходить на плоскодонке с шестом на Излучинах — старицах на реке под Кембриджем, — так что на этом суденышке без руля и мотора он чувствовал себя как дома. Ему куда больше нравилось ходить с шестом, чем грести. Он с удовольствием вдохнул запах свежей краски, прикинул на вес гибкий и прочный шест. Задал несколько вопросов, которые убедили лодочников, что перед ними не новичок, и закупил кое-какой провизии в магазинчике при лодочной станции. Их клиенты редко сплавлялись по реке так далеко, но владелец лодочной станции охотно согласился оставить у себя машину мистера Уильямса и забрать его вместе с лодкой, когда он решит вернуться.
   Помимо самого необходимого, их клиент захватил с собой спальный мешок, бинокль, плавки, ручки и бумагу, чистый костюм, бритву на батарейках и десяток книг. Уложив всё это в лодку, он стянул с себя свитер и легко вспрыгнул на возвышение на корме. В футболке, джинсах и кроссовках Уильямс выглядел несолидным юнцом, совсем непохожим на редактора газеты, тем более такой энергичной и преуспевающей, как «Голос Котсволда».
   Он повел свое суденышко с ловкостью, заслужившей одобрительные кивки от всего персонала лодочной станции. Они провожали Уильямса взглядом до тех пор, пока он не скрылся за поворотом. Глядя через поля на маленький городок с церковным шпилем, блестящим на солнце, Билл Уильямс испытывал неимоверное чувство облегчения. Ничто его не держит, никакое ЧП не заставит его прервать отпуск и вернуться к рабочему столу: Билл нарочно не взял с собой мобильного телефона с запасом перезаряженных аккумуляторов, хотя обычно это было первое, что он брал с собой в дорогу.
   Субботний выпуск, его последний, произвел фурор и разошелся со свистом. Билл использовал все блестящие задумки, которые в иных обстоятельствах растянул бы на целую осень, и в субботу вечером сидел у окна в пабе напротив газетного киоска, с наслаждением наблюдая, как люди расхватывают номера «Голоса». «Власть слова! — думал он. — Это просто праздник какой-то!»
   А сейчас был понедельник. Сгущались неторопливые августовские сумерки. Билл Уильямс, спокойный и счастливый, подогнал свою мирную лодочку к душистому берегу и привязал швартов к молодой иве. Ленивое кряканье уток, устраивающихся на ночлег в камышах, шепот легчайшего ветерка в сухом тростнике, нежное журчание струй, облизывающих борта неподвижной лодки, — все эти тихие звуки природы заглушили на время шум бестолкового внешнего мира, в котором надо как-то жить, да еще, по возможности, и изменять его к лучшему. Давным-давно молодой доктор А. Э. да В., к своему изумлению, обнаружил, что за правое дело он может и убить.
   Но за эту неделю на Темзе не произошло ничего, заслуживающего убийства, — обычные речные свары, ограничивающиеся бранью да потрясанием кулаками.
   Плоскодонка была чересчур медлительна по сравнению с современными моторными лодками. Проворные пластиковые катера, набитые отдыхающими, с ревом проносились мимо, поднимая волну. Терпеливые рыболовы, сидящие на берегу на своих складных табуреточках в ожидании, когда им на крючок попадется что-нибудь заведомо несъедобное, ругались, когда бесшумная плоскодонка цепляла их лески. Начальники шлюзов с трудом сдерживали нетерпение, глядя, как плоскодонка без руля, с одним шестом минует сложные водовороты у входа и выхода из шлюза.
   Как ни ловко Билл Уильямс обращался с плоскодонкой, без скандалов дело не обходилось.
   Но зато вечерами, когда оживленное движение на реке затихало, он любовался закатами и слушал гоготанье гусей на лугах близ Оксфорда, однажды ужинал в трактире, по крыше которого разгуливал павлин, а в другой раз, не веря своим глазам, увидел голубой всплеск крыла охотящегося зимородка — редкое зрелище!
   Он жил в обществе куропаток, стрекоз и диких маков, привольно растущих на берегах. Он проплывал мимо злобно шипящих лебедей. Бдительные цапли разглядывали его с подозрением, а потом поспешно уходили в камыши, высоко задирая голенастые ноги.
   К тому времени, как Билл Уильямс добрался до оксфордской пристани, его душа наполнилась спокойным весельем, а руки окрепли от непрерывной работы тяжелым шестом. Он написал передовую статью (по привычке) и прочел девять из захваченных с собой книг.
   Он вышел на берег, чтобы запастись продуктами, и из автомата позвонил на автоответчик, который включал во время своих нечастых отлучек. Большая часть сообщений была, как обычно, от недовольных читателей «Голоса». Никаких предложений или хотя бы звонков от возможных работодателей не поступало.
   Уильямс, как обычно, закупил все местные и лондонские газеты, какие нашлись в киоске, и вернулся на лодку.
   Был вторник. Уильямс уже восемь дней спокойно плыл вниз по Темзе. Еще два дня неторопливого путешествия — и он доберется до ресторана, где назначена встреча с владельцами корпорации. Видимо, сейчас все зависит от того, какое впечатление Уильямсу удастся на них произвести. А потому он первым делом прочитал их газеты.
   Газет было две: «Новости Блонделя» и «Ежедневный трубадур». Каждая газета делилась на две части, и вторая из них была посвящена спорту, культуре и финансам.
   Уильямс, конечно, знал, что обе газеты относятся с большой ответственностью к сообщаемым в них фактам и почти никогда не публикуют дешевых сенсаций. Знал он также и то, что в борьбе с конкурентами за тиражи они выпускают роскошные воскресные приложения. Но вышедший во вторник номер «Трубадура» был достаточно нуден, и, кроме того, Билл обнаружил, что один и тот же абзац дважды напечатан в разных столбцах — оплошность непростительная! Билл не пал духом — напротив, он твердо решил как следует встряхнуть эту газету.
   Позднее, причалив в уютной заводи в трепещущей тени раскидистой ивы, Уильямс, тщательно подавляя бурлящие в нем чувства, прочел сегодняшний выпуск «Голоса Котсволда». Два предыдущих выпуска, прочитанные в пабах, еще носили отпечаток личности прежнего редактора. Сегодняшний, третий по счету от начала правления новых владельцев, сделался точно таким же, каким был «Голос Котсволда» до того, как за него взялся молодой да В. Уильямс.
   Билл Уильямс вздохнул.
 
   Спортивному корреспонденту «Голоса Котсволда», по его собственному выражению, «чертовски недоставало этого ублюдка с синим карандашом».
   Новый редактор, крупный мужчина с хамоватыми манерами, с самого начала сообщил корреспонденту, что впредь спортивный раздел «Голоса» будет брать за основу то, что пишут в их ведущей газете. Здешний корреспондент будет играть вторую скрипку. Но поскольку в настоящее время никаких свежих новостей не было, ему скрепя сердце позволили продолжать пока серию статей о Деннисе Кинсере и его синдикатах, не забывая подчеркивать роль «Голоса» в его тренерской карьере. Но после этого корреспонденту посоветовали больше не развивать самостоятельных сюжетов, а только сообщать о фаворитах скачек.
   Опечаленный корреспондент позвонил Деннису Кинсеру, и они вдвоем сочинили абсолютно лживую статью о том, что благодаря поддержке «Голоса Котсволда» новый тренер завален предложениями от энтузиастов, желающих сделаться участниками синдикатов.
   Новый редактор прочел статью, глубокомысленно кивнул и поставил ее в номер. Бывший редактор только головой покачал. Он слишком хорошо знал своего спортивного корреспондента и, читая его излияния, не верил ни единому слову.
 
   За два дня Билл Уильямс спустился от Оксфорда до места назначенной встречи — приречного ресторанчика с поэтичным названием «На стрежне» — и под лучами клонящегося к западу солнца аккуратно причалил к мосткам у ресторанчика. Уильямс сразу согласился с мнением своего корреспондента, который утверждал, что обеденный зал ресторанчика — один из самых уютных на Темзе. Столы стояли на застекленной веранде, откуда можно было любоваться рекой и проплывающими по ней лодками.
   Между рекой и рестораном цвели купы роз. От причала наверх вела тропинка. Билл Уильямс выбрался на причал и стоял в своих джинсах и футболке, потягиваясь после долгого путешествия. По тропинке из ресторана спустился молодой человек в темном костюме, с самодовольным выражением на лице и сказал Биллу, чтобы он немедленно убирался, потому что его здесь видеть не хотят.
   Билл подумал, что молодой человек шутит.
   — Прошу прощения, — сказал Билл. — Что вы имеете в виду?
   — На сегодня все места заказаны!
   — А-а! — Билл рассмеялся. — Ну, тогда все в порядке. Я заказывал столик на сегодня еще две недели тому назад.
   — Этого не могло быть! — Напыщенность молодого человека постепенно начала сменяться раздражением. — Это невозможно! Мы не обслуживаем туристов с лодок!
   Билл Уильямс изумленно огляделся.
   — Простите! Ресторан называется «На стрежне». Стоит он на берегу Темзы. При нем есть причал — к которому я и пристал. Как же вы можете не обслуживать туристов с лодок?
   — Таковы наши правила!
   Билл Уильямс тоже начал терять терпение.
   — Подите и скажите вашим хозяевам, — заявил он, тыкая молодого человека пальцем в грудь, — что я заказывал столик две недели тому назад и никто мне не сказал, что туристов не обслуживают!
   Все сотрудники «Голоса Котсволда» прекрасно знали, что, когда Уильямс в праведном гневе, с ним лучше не связываться. Молодой человек испуганно отступил и спросил:
   — А как ваше имя?
   — Уильямс. Столик на четверых. На восемь вечера. Я должен встретиться с тремя моими гостями в баре в половине восьмого. Идите и скажите это вашему начальству.
 
   Миссис Робин Доукинс вела машину в самом мрачном расположении духа. Они ехали из Лондона на северо-запад, и то, что заходящее солнце било прямо в глаза, ее настроения отнюдь не улучшало.
   Рядом с ней сидел Ф. Гарольд Филд, а на заднем сиденье, пристегнувшись ремнями, — Руссель Модсли. Миссис Доукинс не хотела вести машину и предлагала, чтобы во время этой поездки за рулем «Даймлера», принадлежащего фирме, сидел шофер, но это предложение . было отвергнуто большинством голосов на том основании, что шофер может проболтаться о чем угодно, если ему хорошо заплатят.
   Миссис Робин Доукинс, мистер Ф. Гарольд Филд и мистер Руссель Модсли совместно владели газетной корпорацией «Агентство новостей „Львиное сердце“. Все трое были прожженными деловыми людьми с холодными глазами. Всем им было за пятьдесят, все трое были проницательны и очень озабочены состоянием дел корпорации. Тиражи всех газет упали из-за телевидения, но их газет — особенно. На заседаниях правления постоянно кипели ссоры. Каждый из трех владельцев сильно недолюбливал остальных двух, и именно непрекращающаяся вражда между ними была причиной на редкость неудачного выбора редактора „Ежедневного трубадура“.
   Миссис Робин Доукинс считала совершенно бессмысленным встречаться с тридцатитрехлетним юнцом из провинциальной газетки, и только безвыходность заставила ее согласиться на эту поездку.
   «Даймлер» «Агентства новостей „Львиное сердце“ остановился у ресторана „На стрежне“ в семь тридцать пять, и владельцы корпорации неохотно вошли в бар. За столиками сидело несколько группок людей, и среди них не было ни одного, кто соответствовал бы представлению миссис Робин Доукинс о редакторе газеты. Она скользнула взглядом по стоящему в стороне молодому человеку с папкой в руках. Молодой человек неуверенно двинулся в их сторону, и миссис Доукинс с разочарованием осознала, что вот это и есть тот самый человек, ради которого они сюда приехали. Она сразу решила, что они только зря потратили время.
   Ф.Гарольд Филд и Руссель Модсли пожали молодому человеку руку и представились. Оба тоже были разочарованы его молодостью. В своих черных брюках, белой рубашке и темно-синем пиджаке Билл Уильямс выглядел вполне подходящим для летнего обеда в ресторанчике на берегу Темзы, но никак не для кабинета редактора крупной газеты. Сам Билл Уильямс, озабоченный исходом предстоящей встречи куда более, чем ему хотелось признавать, был к тому же несколько выбит из колеи неутихающей враждебностью служащих ресторана. Он совершенно не понимал, в чем причина. Ну почему он не может приехать сюда на лодке?
   В баре Билл Уильямс усадил своих гостей за столик и заказал напитки. Напитки подали далеко не сразу. Бар успел заполниться народом и снова начал пустеть — старший официант в строгом смокинге принялся раздавать меню и провожать гостей в обеденный зал. Всех, кроме гостей Уильямса.
   Рассерженный таким пренебрежением, Билл Уильямс попросил у старшего официанта меню, когда тот проходил мимо, ведя за собой улыбающихся клиентов. Старший официант нахмурился, ответил: «Да, конечно» — и вернулся только минут через пять.
   Миссис Робин Доукинс вся кипела — она не привыкла, чтобы с ней так обращались, и с нетерпением ждала, когда же Билл Уильямс наконец поставит официантов на место. Уильямс дважды напомнил о себе, и все же они были последними, кого проводили из бара в обеденный зал. И место им дали самое худшее, где-то в дальнем углу. Билл Уильямс был уже готов врезать кулаком по нагло ухмыляющейся роже старшего официанта.
   «Это невозможно!» — думала миссис Робин Доукинс. Заказанный ею обед запоздал и был подан остывшим. Ф.Гарольд Филд и Руссель Модсли пытались определить, насколько этот парень пригоден для поста редактора — зачем, собственно, они и приехали, — но им мешала грубость официантов.
   Билл Уильямс, бессильно стискивавший кулаки, потребовал от официантов вести себя повежливее, но все осталось как было. Когда миссис Робин Доукинс попросила кофе, ей небрежно бросили: «Кофе в баре!»
   Все столики в баре к этому времени были заняты. Миссис Робин Доукинс, не оглядываясь, решительно — направилась к выходу на автостоянку. Ф.Гарольд Филд и Руссель Модсли кивнули Биллу Уильямсу и туманно пообещали «сообщить о своем решении». Билл Уильямс еле успел сунуть Ф.Гарольду Филду папку, которую лелеял весь вечер. Ф.Гарольд Филд папку взял — хотя вид у него при этом был такой, словно в папке динамит, — и вслед за миссис Доукинс и Русселем Модсли направился к машине.
   — Я же вам говорила! — принялась зудеть миссис Робин Доукинс. Она выпятила челюсть и бешено рванула с места. — Сопливый мальчишка, который даже сандвича заказать не умеет!
   — У меня сложилось впечатление, что этот Уильямс готов был ударить старшего официанта, но его остановило присутствие окружающих, — заметил Ф.Гарольд Филд.
   — Чушь! — отрезала миссис Доукинс. Но Ф.Гарольд Филд знал, что не ошибся. Он ощупал папку, которую всучил ему Уильямс, и решил утром все-таки почитать то, что в ней содержится.
 
   Билл Уильямс вернулся в обеденный зал. Зал уже опустел, и его прибирали к утру. Билл потребовал старшего официанта. Никто из занятых делом младших официантов не спешил выполнять его просьбу, но наконец один из них соизволил сказать Биллу, что старший официант уже закончил работать и ушел домой.
   Гнев бурлил в Билле Уильямсе и требовал выхода. Билл встал как вкопанный и потребовал встречи с тем, кто сейчас за старшего. Официанты принялись переминаться с ноги на ногу. Туристам с лодок полагалось уходить тихо-мирно, а у этого был такой вид, словно он вот-вот побросает их с причала в реку.
   Наконец один из них неуверенно предположил, что ему, возможно, стоит встретиться с директором…
   — Да, и немедленно! — заявил Билл Уильямс. Директор, сидевший в маленькой комнатке в конце коридора, начинавшегося позади стойки бара, оказался импозантной дамой в длиннополом ало-золотом восточном халате. Дама сидела за столом и считала выручку. Она не предложила Биллу Уильямсу присесть. Но он все равно сел. Дама высокомерно взглянула на него.
   — Мне сказали, что у вас какие-то жалобы, — произнесла она таким тоном, словно считала это совершенно невозможным.
   Билл Уильямс красочно описал свой испорченный вечер.
   Директорша не проявила особого удивления.
   — Когда вы заказывали столик, — сказала она, не оспаривая того факта, что столик был заказан, — вам следовало сообщить, что вы приплывете на лодке.
   — Это почему еще?
   — Мы не принимаем лодок.
   — Почему же?
   — Туристы с лодок безобразно себя ведут. Ломают мебель. Шумят. Гадят на пол в уборной. У них сумасшедшие дети. Они жалуются, что цены слишком высокие.
   — Я заказал столик, как полагается, — твердо и решительно заявил Билл Уильямс, — и я недоволен. Я очень недоволен.
   До директорши наконец дошло, что она, возможно, не права. Она передернула плечами под ало-золотым халатом, облизнула губы и упрямо повторила:
   — Вам следовало сообщить, что вы приплывете на лодке. Вам следовало сказать об этом, когда вы заказывали столик. Тогда мы были бы готовы…
   — Когда я заказывал столик, вы не спросили, на чем я приеду, — перебил Уильямс. — Вы не спросили, приеду ли я на «Роллс-Ройсе», на тракторе, на велосипеде или вообще приду пешком. Мои гости приехали на «Даймлере», а вы обошлись с ними так, точно они собирались украсть у вас столовое серебро.
   Директорша встряхнула прической, поджала губы и невидящим взглядом уставилась на разобиженного клиента. Директорша хотела, чтобы клиент ушел. Она была не в настроении грызться.
   А Билл Уильямс был именно в таком настроении. Но он почувствовал, что сопротивление директорши угасло, и, как всегда, когда ему случалось одержать верх, его враждебность тоже приутихла. Биллу часто говорили, что терять бдительность опасно, но он не умел добивать поверженного противника. Он резко встал, вышел на свежий воздух и спустился по тропинке к реке, к своему синему диванчику.
   Билл переоделся, убрал тент — дождя все равно не предвиделось, — залез в спальный мешок и улегся, глядя в ясное ночное небо. Он знал, что потерял шанс сделаться редактором «Ежедневного трубадура». Всю ночь он не спал, прокручивая в голове незаслуженные унижения и сожалея, что не устроил публичного скандала. Но разве публичный скандал помог бы ему добиться места? Да нет, скорее это просто сделалось бы очередным анекдотом — а так, если Билл правильно понял выражение лица миссис Робин Доукинс, это просто снабдило ее очередным «Я вам говорила!» в их междуусобных войнах.
   Билл обдумывал планы мести, сомневаясь, впрочем, в своей способности осуществить их. В качестве редактора он мог бы потребовать от своего корреспондента, того самого, который так расхваливал этот ресторан, опубликовать разгромную статью. А как рядовой гражданин, он мог только обходить этот ресторан стороной.
   Рассвет не принес ему сладких снов. Когда стало совсем светло, Билл встал и принялся собираться в дорогу. Хотя путешествие утратило всю свою прелесть. Из следующего городка вниз по течению он позвонит в Лечлейд на лодочную станцию и попросит их забрать лодку.
   В это время по тропинке спустился тот самый официант в темном костюме. Только на этот раз на его лице уже не было самодовольной ухмылки.
   — Директор предлагает вам кофе, — сказал официант.
   — Кофе?
   — Да, выпить кофе в баре.
   Он повернулся и ушел, не дожидаясь ответа.
   Билл Уильямс даже не знал, что делать. Что это — знак примирения? Извинение? Ему не хотелось ни того, ни другого. Но, быть может, кофе — это только предварительно, а вообще директорша собирается вернуть ему деньги? Может, она наконец поняла, что за вчерашнее возмутительное обслуживание платить не стоит?