Страница:
Параллельный монтаж. Популярный технический прием
Лариса открыла почтовый ящик, обнаружила ошметки лаковых туфель и рваные колготки. Брезгливо поинтересовалась размером колготок. Кустарная вышивка люрексом вызвала вполне объяснимое презрение. - Режиссер в законе! - мрачно сказала Лариса. Юмор часто избавлял ее от приступов ревности. Хлопнула входная дверь. Объясняться по поводу рваных колготок с соседями не хотелось, Лариса бегом преодолела ступени, сунула в мусоропровод "подарок" от Машеньки. Между тем какая-то часть Ларисиной души находке обрадовалась! Гера сильно изменился в последние два года, перемены ее пугали. Она добивалась его десять лет подряд, вела за него войну по всем правилам осадного искусства. Город, в который вошли ее победные войска, оказался пуст. Бабник, говорун, пересмешник - тогда, в начале их знакомства - теперь стал другим человеком. Когда-то жизненная энергия Геры привлекала к нему людей. Лариса влюбилась в него с первого взгляда, в тот самый момент, когда он подсел к ее столику в студийном кафе и предложил работать вместе. За ней числилось два десятка картин, ее считали очень сильным "вторым", элитой Студии, она могла себе позволить выбирать картины и режиссеров по вкусу - и выбирала. Ее согласие работать с дебютантом все восприняли как блажь. Так это и было. Понимал ли Гера, как ему тогда повезло? Или его просто опекал Господь? Короткометражные дебюты служили отхожим промыслом для многих кинематографических небожителей, дебюты хорошо оплачивались, времени отнимали немного, оттого на дебют легко было соблазнить оператора или художника с именем. Многие режиссеры-дебютанты балдели от славных имен - и погибали в первый съемочный день, теряя над ними контроль. Бывали редкие и гениальные исключения, но гениальность - штука капризная, она не всегда проявляется в первом кадре, иногда довольно долго блуждает в лабиринтах души, прежде чем выскользнет на поверхность. Дебютный же бой - весьма скоротечен: не успел прикрыться, и ты в нокауте. Достаточно презрительной усмешки именитого оператора, чтобы ни одно режиссерское указание не было выполнено съемочной группой. Оправданий - тысячи, рабочий день - короток и безвозвратен, судьба дебютанта всерьез никого не беспокоит, одним режиссером больше, одним меньше! Все эти опасности Лариса железной рукой ликвидировала в зародыше, Гера купался в лучах ее почти материнской заботы, получил бесценный пода- рок - возможность быть на съемочной площадке самим собой. Судьба не баловала Ларису. Пришла в кино из театра, который отверг ее по причине профнепригодности. Сразу после школы поступила в Щукинское училище, после него пять лет колесила по провинции, играя горничных и голоса за сценой, перенесла четыре аборта, наглоталась димедрола, пытаясь покончить с собой, из больничной палаты убежала в Москву, оставила в провинциальной гостинице все свои вещи и первый излом судьбы. На Студию Ларису привела соседка. Мать рыдала в голос, пытаясь оборонить дочь от очередного прикосновения к искусству, которое ничего, кроме беды, простому человеку принести не может. Лариса и в этот раз матери не послушалась, пошла в ассистенты, нашла наконец мир, о котором мечтала. В этом мире царил и правил режиссер, бог и дьявол в одном лице, он творил легенды и разрушал мифы, смех и слезы людей были подвластны ему, он производил наркотик, без которого не мог обойтись ни один человек в конце двадцатого века. Они были разными, режиссеры: талантливые - и не очень, красавцы - и уроды, мудрецы - и тупые упрямцы, эротоманы, импотенты, негодяи, подвижники; но всем им без исключения принадлежало редкое человеческое качество: избыток воли. Именно то, чего при дележке вселенского имущества Господь недодал Ларисе. Бессознательно она искала для себя тотальной покорности, найдя ее, почувствовала себя счастливой. Лишив Ларису дара творческого, Господь наделил ее другим, не менее редким - даром преклонения. Дар этот, на первый взгляд возвышенный, стал наказанием Божьим, лишил ее привычной женской судьбы, замужества рушились одно за другим, пока не настала очередь Геры сыграть роль героя последнего романа. Обожествление привлекает мужчину на короткий срок, но по прошествии времени порождает комплекс неполноценности; ежечасно, ежедневно соответствовать идеалу трудно, возникают конфликты. Сама Лариса была идеальной женой: легко прощала обычные мужские слабости - непостоянство, пристрастие к алкоголю, безденежье, требуя взамен лишь одно: талант. Талант же - неуправляем и взрывоносен, трудно быть талантливым с утра до вечера, без отпусков и выходных, а именно этого искала в мужчинах Лариса. Встреча с Герой потому и определила ее судьбу, что Гера был тоже наделен даром преклонения - только, в отличие от Ларисиного, его дар был направлен на любимую работу. Лариса добивалась Гериного внимания десять лет - и добилась в тот самый момент, когда Гера все потерял. Стал скрытен, молчалив, часами просиживал в кресле, уставившись на пустое окно, говорил мало, тихо и скучно, словно устал от самого себя. Рваные колготки в почтовом ящике породили надежду, что тот, прежний, Гера вернулся: бабник, озорник, пересмешник, плясун - и все образуется, набухнет жизненным соком, наполнится страстью...
Опыт детективного сюжетосложения
Пистолет лежал на резиновом коврике у самой двери. Наступали сумерки, чернота пистолета слилась с чернотой коврика. Был шанс, что милиционер ничего не заметит - требовалось отвлечь внимание, заговорить, "уболтать". В прежние времена легко давалось: показал красную корочку билета Союза кинематографистов, стыдливо приписал себе фильмы о Петровке-38; неактеров-киношников плохо знает широкая публика, о трагедии советского кинематографа - наоборот - зритель подробно информирован прессой. Допотопные "Жигули" - лучшее подтверждение сказанному... Ни одно дорожное нарушение не было Герой оплачено в последние два года, московская милиция демонстрировала солидарность и сострадание к гибнущей русской культуре. Все так, но как быть с дрожащими руками, мокрой спиной и страхом, родившимся в лесу, когда обмякшее тело Лиса скользнуло на прошлогоднюю хвою? Множество смертей Гера выдумал и снял в своих фильмах, эффектно, броско, пугающе - но только сейчас осознал всю меру фальши, которая когда-то казалась ему правдой. Тело, брошенное в лесу, не отпускало, гнало назад, звало, мучило неопределенностью, лишало голоса, способности отвечать и слышать вопросы всего того, что зовется самообладанием. - Почему ездите с разбитой фарой? - У меня разбита фара? - в потоке событий он забыл о фаре, удивление получилось искренним. - Черт возьми! На минуту нельзя оставить машину! Извините, гражданин лейтенант! - Документы. Права, техпаспорт, красная корочка. Язык одеревенел, названия фильмов о Петровке-38 вылетели из головы, дрожат колени. - Давно из зоны? - Я? Спаси Бог! Никогда не был! - Почему "гражданин" лейтенант? - "Товарищей" вроде отменили. На "господ" некоторые обижаются. Как прикажете величать? Пистолет лежал на виду, но сначала дверь, а потом спинка кресла - укрыли его от внимания могущественной силовой структуры... Открыли багажник, сверили номера... - Не жарко в жилетке? - слава Богу, удалось пошутить... Жилетка бронированная, пуленепробиваемая; армейская каска; на могучем торсе - автомат Калашникова. В таком виде приятно расслабиться и ответить на шутку шуткой: - Потеем. Но терпим! Все. Можно ехать... Пистолет заряжен, обойма полна патронов, первая мысль - швырнуть его в ближайший мусорный контейнер, но у контейнера гомозятся дети, старушки-пенсионерки по-московски подозрительны и полны детективных амбиций, приходится делать вид, что въехал во двор по ошибке. Потом у мальчишки на перекрестке куплена газета, пистолет завернут в нее, уложен в "бардачок", присутствие оружия возбуждает и корректирует впечатления. Желание сохранить пистолет кажется привлекательным, опыт зрителя и сценариста детективов приводит аргументы "за" и "против"; пистолет может оказаться "засвеченным" в нехорошем уголовном деле, но есть в доме чердак с плотным слоем земли, там легко захоронить пистолет со всем его прошлым - до крайнего случая; а крайний случай лишает смысла доводы рассудка, на то он и крайний...
Очень медленная панорама. Редкий технический прием
Одичавший уличный пес когда-то был домашним породистым "колли", имел кличку Грант, документы,удостоверявшие аристократическую родословную. Потом наступили трудные времена, содержание собак пришлось многим не по карману. Грант оказался на улице, в компании таких же, как он, бывших избалованных домашних любимцев. Многие погибли, Грант сумел выжить: от холода спасла длинная шотландская шерсть, от голода - родовые инстинкты; шерсть свалялась, загноились глаза, бока ввалились. День-деньской Грант рыскал по городу в поисках пропитания и утраченного дома, добрался до Марьинского лесопарка - и наткнулся на лежащего без сознания Лиса, лизнул опрокинутое лицо. Влажный холодный язык собаки оказал Лису первую медицинскую помощь. Пришел в себя, приподнял голову. Увидел собаку. Лис походил на пьяного - шатался, терял равновесие, но это не испугало Гранта, жизнь в подворотнях научила собаку терпению, пьяные забулдыги чаще других кормили его - так что природная нелюбовь шотландских овчарок к запаху алкоголя атрофировалась. Более того, избегая голодной смерти, Грант сдружился с прежде ненавистным запахом. Верная собачья душа искала хозяина, готова была принять в этом качестве любое двуногое существо, имеющее привычный человеческий облик. Грант сел на землю в двух шагах от Лиса, уставился ему в лицо преданными раскосыми глазами. Лис увидел под ногами автомобильную колею, с трудом припомнил, как оказался здесь. Неверная память еще хранила номер Гериного автомобиля. К горлу подкатила тошнота. Прежде чем Лис стал тем, кем стал, его часто били. Он знал, чем грозит такая тошнота. Опасаясь снова потерять сознание и все забыть, беспомощно огляделся - записать номер машины было нечем. Тогда он засучил рукав, на коже предплечья кончиком ножа выцарапал цифры и буквы. Может быть, происходящее имело для Лиса и другой - ритуальный - смысл, кровью на коже он выписал счет, который обязан был оплатить. Потом они, человек и собака, долго брели по просеке, достигли асфальтовой ленты шоссе. Случайный самосвал принял Лиса в кабину. Пинок отбросил Гранта от машины, Лис не любил собак, подобно многим, пережившим "зону". Самосвал тронулся, Грант побежал следом, выдохся, остановился. Проводил глазами удаляющиеся красные фонарики габаритных огней... Шестнадцатиэтажная башня торчала на краю поросшего лесом оврага в районе станции метро "Нагорная". Панельные и кирпичные "хрущобы" окружали овраг, наполовину укрытые от глаз беспорядочной зеленью. Уличные фонари разбиты, в глухой темноте неярко светили окна, расцвеченные дешевыми шторами. Приступы рвоты сбили с пути, увели с тротуара в лес. Последний приступ, особенно изнурительный, уложил на землю в зарослях дикой акации. Начался дождь. Выйти из лесопосадок без посторонней помощи Лис уже не мог. Руки искали опору и находили прошлогодние листья, обрывки бумаг, осколки бутылок. Майка и брюки промокли насквозь, прилипли к телу, остудили, обездвижили его, но и смирили предательскую тошноту, Лис свернулся калачиком и утих - в нескольких метрах от близкого и недостижимого "логова". Дом стоял удобно, на краю оврага, в этот овраг легко было уйти из окна на первом этаже, случись беда. Овраг глубокий, по дну его струился ручей, тоненькая струйка мутной воды пробивалась сквозь завалы рухляди - воды всего по щиколотку, но этого достаточно, чтобы спастись от ищеек, и бежать по мелкой воде легко...
Лена в интерьерах 1995 года. Пробы грима
Не суждено было добраться домой и Гере. Жизнь пестрит случайностями и совпадениями, желание выстраивать логические цепочки наивно, жизнь вполне бессмысленна, если о ней поразмышлять всерьез; довольно часто происходят анекдотические совпадения, каждый человек помнит десятки подходящих примеров из собственного опыта. Совпадениями и случайностями нам словно бы дают понять, насколько необязательна логика, извлеченная из учебников и примененная к жизни. На самом деле, в случайном заключен один из важнейших законов существования, мы отказываемся его осознавать, потому что так нам легче жить. Гера ехал непривычно медленно, прижимаясь к тротуару Волгоградского проспекта, опасался машин, столбов, пешеходов и собственной слабости. Руки немели, болезненная сухость шершавила губы. Белый спортивный "мерседес" преградил ему путь. Желтые аварийные сигналы "мерседеса" мигали. Женщина в норковой накидке махнула рукой, жестом попросила помощи. Задерживаться Гера не собирался. Но женщина наклонилась к окну: - Молодой человек! Можете мне помочь? Я уплачу... - Спасибо за "молодого человека"... Я не разбираюсь в "мерседесах"... Он еще не успел ничего понять. Память рывком провалилась в прошлое. Железнодорожной гарью ударило в лицо. Перед глазами возникли двери электрички, они как-то сразу раскрылись, словно были тем самым занавесом, который отделяет прошлое от настоящего. Женщина в норковой накидке выпрямилась и очень тихо спросила: - Ты еще не забыл, как меня зовут?.. Значит, так оно и было: раздвинулся занавес, девушка в спортивном костюме выпрыгнула на платформу, растерянно оглянулась... - Лена! Я здесь!! - закричал Гера. И она помчалась ему навстречу, обгоняя звук его голоса. Или Гере просто так показалось, что она летит? Потому что по рельсам навстречу Лене катил поезд, встречное движение вагонов сделало бег стремительным и беззвучным, как сверхзвуковой полет? Она спросила, не забыл ли он ее имя, и тем самым напомнила ему о времени. О десяти долгих и разных годах, прожитых врозь... Но голос ее, тот самый голос, вышиб из памяти десятилетнюю паузу, остановил электрич- ку, заклинил ее автоматические двери, уничтожил уличные шумы и вместе с ними - все, что не было ее голосом... Надо было что-то говорить. И Гера сказал: - Забыл. - Рад меня видеть? - ... - Молчишь? Испугался?! - Твоя машина? - Моя. - Вышла замуж? - Нет. - Откуда такая роскошь? - У меня надежная профессия. - Какая? - Хорошо стреляю. Забыл? Или опять испугался? Шучу! Когда жизнь неспешно катится под уклон и кончились силы противиться этому, начинаешь ожидать чуда. Надеешься на него до самой последней секунды, ищешь, напрягаешь остатки сил, боишься пропустить, не заметить... И обязательно находишь свое маленькое чудо, потому что маленькое чудо - штука довольно обыкновенная в нашей жизни. Стоит отказаться от опасного поединка с судьбой, забыть "направление главного удара" - как тут же и начинают происходить "чудеса", неприметные события, как-то направляющие твою жизнь: вправо, влево, назад или вперед - ведь тебе все равно, куда? Неужели он ждал именно этого: дешевой мыльной оперы? С норковыми шубами, "мерседесами", роковыми встречами? Лена села в его машину, обняла, Гера задохнулся в поцелуе, вспомнил поцелуй-улыбку, глазные хрусталики помутнели, утратили ясность. Отпрянул, отвернулся к открытому окну, торопливо глотнул дымный уличный воздух. Тоскливым ожиданием чуда Гера жил последние месяцы. Что-то должно было случиться, произойти, невозможно было смириться с тем, что вот так незаметно и скучно кончается жизнь, наступает этап борьбы за биологическое существование. "Живой труп", - сказал когда-то классик, хотя и по другому поводу; что-то, видимо, он про это понимал, хотя и не рассказал всей правды? Или знал, что есть правда, которой нельзя касаться безнаказанно?.. - Что с тобой? - Извини. Отвык от красивых женщин. - Поедем куда-нибудь? Спрашивает и боится, что откажет. Неужели в этой взрослой красивой женщине до сих пор жива девочка, которая десять лет назад встретила известного режиссера? Условные рефлексы? Тогда почему... Почему он сам ничего не чувствует? Ничего - кроме стыда за отсутствие денег? Стыда и усталости?
Стоп-кадр. Популярный технический прием
Когда она пришла впервые - эта усталость? Девять месяцев добровольного затворничества. Только ли необходимостью написать сценарий они были вызваны? Зачем обманывать себя? Он ушел в одиночество, как в монастырь, спрятался от жизни, которую вдруг возненавидел. Что-то надломилось в нем - тогда, на гребне успеха, когда еще жив был кинематограф и желание снимать кино казалось безудержным, нескончаемым. Вдруг опротивело все: съемочный конвейер, капризы артистов, зрители... Первый месяц затворничества он просто лежал на диване. Так называемая воля к жизни совершенно исчезла. Предчувствовал надвигающуюся катастрофу? Или сам же и навлек ее на себя? В мире кино не любят беззубых... Растратил драгоценный эликсир жизни, пятнадцать лет пробивая невидимую стену? Потерял себя? Заброшенный на орбиту успеха, оказался в невесомости? Утратил мышечную силу, лишенный привычного сопротивления обстоятельств? Могло ли так статься, что Бог даровал ему талант, живущий энергией отрицания? Да и был ли он, талант? Или дарована ему была страсть, часто очень похожая на талант? Насытилась, успокоилась - и уснула? "Господи! Не прошу милостей! Прошу понимания!" - крикнул однажды в пустой квартире. Кому? В Бога не верил... Лена покорно ждала. - Завтра... - тихо сказал Гера. - Давай все отложим на завтра... Встать в пять часов утра. Колесить целый день по городу. И вечером небрежно бросить на столик ресторана пачку денег. - Опять убегаешь?.. - спросила Лена. - Извини. Я в таком виде... - В гости ко мне ты можешь поехать в любом виде! Отправиться к Лене с пустыми руками он не мог. Прийти к женщине без цветов и шампанского? Гера многого стыдился в своей новой жизни, от многого отказывался, не в силах преодолеть привычек, стал нелюдим. Иногда усмешливо говорил себе, что человек - всего-навсего набор привычек... Можно было, конечно, подъехать к супермаркету, разыграть интермедию с утерянным кошельком. Как-то пережить унижение... Молчание становилось оскорбительным, он уже почти решился на отказ - как вдруг Лена сказала: - У меня сегодня день рождения... Дом, где она жила, стоял на Ленинградском проспекте. Огромная, мрач- ная особенно по ночам - ажурная каменная глыба, выстроенная в сталинские времена. Гулкий каньон подъезда. Лепное великолепие покрывал плотный слой пыли, утыканный горелыми спичками - следы развлечений пьяных подростков. На какое-то время эти дома стали популярны у "новых русских", они избавлялись от провинциальных и трущобных комплексов, выкупая и реставрируя бывшие апартаменты сталинских наркомов, превращенные со временем в коммуналки. Борьба с комплексами обрела вскоре другой, современный характер: в Москве выросли аккуратные городки, застроенные уютными европейскими коттеджами. Но тогда, в девяносто четвертом году, среди замызганных коммуналок то и дело появлялись бронированные двери с золочеными руч- ками - пуленепробиваемые ворота в рай... Квартира Лены отгородилась от лифтовой площадки двумя старыми деревянными створками, давно не крашенными. Это несколько утешило Геру, но спокойствия хватило ненадолго. Лена отворила створки - обнажилась вторая дверь, бронированная, сверкающая фигурными ручками. Белые стены, синий пол, огромное пустое пространство, заполненное воздухом. Черно-белая мебель выглядела игрушечной под высоченными потолками. - Маскируешься? - Приходится. - Давно ремонтировалась? - Год назад. - Финны? - Немцы. Не выказать удивления - очень просто. Представить, что попал в очередную декорацию. Да, обыкновенную декорацию для детектива по Стивену Кингу. - Тем, кто хорошо стреляет, видимо, щедро платят? - Платят умеренно. Работы много! Стеклянный столик. Фрукты в серебряной вазе. Французское шампанское. Слава Богу, что не купил в ларьке дешевку. - Я приму душ? Ты не возражаешь? - Сразу?.. - Ты стал ужасно церемонным. Что случилось? - Изменился. В худшую сторону. - Проверим! Три комнаты: небольшой кабинет, оснащенный радиотелефоном, факсом и компьютером; кухня, похожая на выставку современной бытовой техники; спальня. Гера открыл дверь, увидел просторную двухспальную кровать, светящуюся белизной, а над ней - свой портрет, цветной плакат-календарь, выпущенный когда-то издательским отделом Бюро кинопропаганды. Струилась вода в ванной комнате; портрет, обрамленный и убранный под стекло, улыбался победно и нагло. Фотография ему когда-то очень нравилась. Тогда откуда неожиданный холодок в спине? И отчего снова мутнеет хрусталик? В тридцать три года жизнь еще кажется бесконечной, ошибки - смешны и легко исправимы. В сорок пять уже понимаешь: времени осталось ничтожно мало, силы на исходе, надо выбирать, и выбор - невозможен, если верить, что существует совесть, что она - не выдумка проповедника... Десять лет назад Гера пожертвовал так называемой "личной жизнью". Ради чего? Ради маленьких раскрашенных кадриков, заполненных раскрашенными актерскими лицами? Во имя людской благодарности - мимолетной, капризной, так быстро обратившейся в забвение и неблагодарность? Да была ли она, жертва, если все прошло стороной: семья, дети, дом? Оглядываясь назад, в обратной перспективе свершившегося времени, Гера ничего не различал, кроме собственного заблуждения. Заблуждением были пронизаны мысли, поступки, чувства, оно имело имя, форму, плоть, его можно было вполне реально пощупать руками: кино... Отброшенная в сторону именем этого игрушечного бога, Лена исчезла до поры до времени, растворилась в прошлом - но осталась тень. Победить ее Гера так и не смог. Он был - или казался самому себе - достаточно сильным, он сумел отодвинуть эту тень далеко от себя и своих чувств. Но почти не было дня, чтобы тень - случайно, полузаметно - не напомнила о себе. Лицом в толпе. Знакомым силуэтом. Похожей улыбкой на телевизионном экране. Без боли. Без сожаления. Но всякий раз именно сходство с Леной отмечала притихшая память. Может быть, по этой причине какую-то нерастраченную нежность излучали с экранов его фильмы, привлекая зрителя?.. Или он опять ошибался? И совсем другое искал зритель в кинозале - тоску о счастье? Гера хотел быть счастливым - пусть и со стиснутыми зубами. Того же хотела страна, изготовившаяся к прыжку. Потом зверь прыгнул, удар могучих оттолкнувшихся лап разрушил прежнюю жизнь, потом было дерзкое приземление в пустоту, которую попытались заполнить, кто как умел... Обнаружилось, что тосковать о счастье - глупо, нужно просто быть счастливым, насколько возможно... Нерастраченная нежность обесценилась. Кинематограф вернулся на ярмарку, откуда и вышел. Снова стал балаганом, призванным развлекать и смешить. Фотография на стене, возникшая как бы случайно, - на самом деле столкнула Геру с самим собой десятилетней давности, с прошлыми иллюзиями; судьба в очередной раз подшутила над ним - или подала знак, слегка зашифрованный для посторонних?
Натурализм. Популярный художественный прием
Лис ввалился в "логово", рухнул на пол прихожей - лицом вниз. Окровавленные волосы прилипли к затылку, обнажили запекшуюся, покрытую грязью рану. - Лисанька, миленький, что с тобой?! - в ужасе крикнула Вера. Наивность и развращенность странным образом уживались в этой очень молодой женщине. Корж подобрал ее на улице полгода назад. Вера появилась в Москве из маленького белорусского приграничного городка, история последних двух лет ее жизни могла бы послужить сюжетом для дамского романа. Вера неплохо пела в школе, выступала на танцевальных вечерах, когда в городе появилась гастрольная рок-группа из Москвы. Попала в тусовку, которая всегда возникает вокруг больших концертов. Познакомилась с молодым человеком, он в гастрольной группе занимался то ли переноской ящиков с аппаратурой, то ли ее подключением к электрическим сетям. Молодой человек был ухватист, остроумен, сорил деньгами, в первый же вечер пообещал Вере пристроить ее на "подпевки" - и пристроил, к удивлению всего города. Неделю Вера топталась у дальних микрофонов на сцене Дворца спорта, в нужное время и в нужном месте подпевая солистам "йе-йе". Через неделю гастроли закончились, Вера уехала вместе с ансамблем в Москву, месяца три была счастлива, потом надобность в "подпевках" пропала. Молодой человек передал ее в другой ансамбль, классом пониже, работавший на ресторанной площадке гостиницы "Можайская", - а сам пропал навеки. В новом ансамбле ее пригрел художественный руководитель, немолодой бас-гитарист, пообещавший сольное выступление в ближайшее время; тем самым проблема жилья опять разрешилась, Вера переселилась к бас-гитаристу и снова целый месяц была почти счастлива, предвкушая начало московской карьеры. Тут вернулась с дачи жена бас-гитариста, скандальная истеричная особа, Вера мгновенно потеряла и жилье и работу. Возвращаться домой не хотелось - была уже "отравлена" Москвой, вечера в ресторане кое-чему ее научили, кое с кем познакомили. Кончились деньги. Теплым июньским вечером Вера вышла прогуляться к гостинице "Метрополь" вместе с новой подружкой Зией и встретила Коржа. Тот, что называется, "заглатывал" свободу, неделю назад оторвавшись от "зоны", где провел последнюю половину сознательной жизни. Корж искал любви, Вера - опоры, они сошлись. Корж оказался ласковым, щедрым, внимательным, впервые в жизни Вера почувствовала, что такое надежное мужское плечо... История Зии была похожа на историю Веры, с той лишь разницей, что Зия не пела, а танцевала, попала в ресторанный шоу-бизнес из города Казани и начала приторговывать телом, чтобы расплатиться за дорогой концертный костюм, сшитый в долг. Лис появился в компании последним. Корж выписал его из Челябинска, где они в свое время на пару "ишачили" в цехах тракторного завода, отбывая каждый свой срок. В Москве жилось весело, и, если бы не печальное происшествие с Герой, Лис был бы вполне доволен своей судьбой. Зия побежала в ванную, смочила полотенце, вытерла ему лицо - обнажилась еще одна ссадина, от удара головой о лобовое стекло. Зия вздрогнула, скомкала в руках мокрое полотенце, испуганно спросила Коржа: - Может, растереть его спиртиком? - Разотри... Допрыгался? - Корж наклонился к Лису, заглянул в глаза. - С-сука... Попал под монтировку... - Ласковый, значит, был клиент! Что, и пушку отобрал? - Не... помню... - Внутрь примешь? - Боюсь... - Ладно, отлежишься! - выпрямился Корж. - А то прими. Дрожишь весь. Лиса втащили в комнату, уложили на матрас, раздели. Зия торопливо поднесла ему стакан, Лис глотнул, раз, другой... Трогательное зрелище, если не знать, что вливали в Лиса спирт "Ройял". - Потеплело? - рассмеялся Корж. - Девчонки тебе мигом баню устроят! Бабы, помогите человеку отойти красиво! Зия и Вера послушно легли по обе стороны от Лиса. Он потянулся губами к Зие.
- Молодец мужик! Будет жить! - одобрил Корж. - Ты что?! Тебе нельзя! - отшатнулась Зия. - Это... всегда можно... - прохрипел Лис. Зия осторожно поцеловала его, Лис резко оттолкнул ее, захлебнулся тошнотой.
Лариса открыла почтовый ящик, обнаружила ошметки лаковых туфель и рваные колготки. Брезгливо поинтересовалась размером колготок. Кустарная вышивка люрексом вызвала вполне объяснимое презрение. - Режиссер в законе! - мрачно сказала Лариса. Юмор часто избавлял ее от приступов ревности. Хлопнула входная дверь. Объясняться по поводу рваных колготок с соседями не хотелось, Лариса бегом преодолела ступени, сунула в мусоропровод "подарок" от Машеньки. Между тем какая-то часть Ларисиной души находке обрадовалась! Гера сильно изменился в последние два года, перемены ее пугали. Она добивалась его десять лет подряд, вела за него войну по всем правилам осадного искусства. Город, в который вошли ее победные войска, оказался пуст. Бабник, говорун, пересмешник - тогда, в начале их знакомства - теперь стал другим человеком. Когда-то жизненная энергия Геры привлекала к нему людей. Лариса влюбилась в него с первого взгляда, в тот самый момент, когда он подсел к ее столику в студийном кафе и предложил работать вместе. За ней числилось два десятка картин, ее считали очень сильным "вторым", элитой Студии, она могла себе позволить выбирать картины и режиссеров по вкусу - и выбирала. Ее согласие работать с дебютантом все восприняли как блажь. Так это и было. Понимал ли Гера, как ему тогда повезло? Или его просто опекал Господь? Короткометражные дебюты служили отхожим промыслом для многих кинематографических небожителей, дебюты хорошо оплачивались, времени отнимали немного, оттого на дебют легко было соблазнить оператора или художника с именем. Многие режиссеры-дебютанты балдели от славных имен - и погибали в первый съемочный день, теряя над ними контроль. Бывали редкие и гениальные исключения, но гениальность - штука капризная, она не всегда проявляется в первом кадре, иногда довольно долго блуждает в лабиринтах души, прежде чем выскользнет на поверхность. Дебютный же бой - весьма скоротечен: не успел прикрыться, и ты в нокауте. Достаточно презрительной усмешки именитого оператора, чтобы ни одно режиссерское указание не было выполнено съемочной группой. Оправданий - тысячи, рабочий день - короток и безвозвратен, судьба дебютанта всерьез никого не беспокоит, одним режиссером больше, одним меньше! Все эти опасности Лариса железной рукой ликвидировала в зародыше, Гера купался в лучах ее почти материнской заботы, получил бесценный пода- рок - возможность быть на съемочной площадке самим собой. Судьба не баловала Ларису. Пришла в кино из театра, который отверг ее по причине профнепригодности. Сразу после школы поступила в Щукинское училище, после него пять лет колесила по провинции, играя горничных и голоса за сценой, перенесла четыре аборта, наглоталась димедрола, пытаясь покончить с собой, из больничной палаты убежала в Москву, оставила в провинциальной гостинице все свои вещи и первый излом судьбы. На Студию Ларису привела соседка. Мать рыдала в голос, пытаясь оборонить дочь от очередного прикосновения к искусству, которое ничего, кроме беды, простому человеку принести не может. Лариса и в этот раз матери не послушалась, пошла в ассистенты, нашла наконец мир, о котором мечтала. В этом мире царил и правил режиссер, бог и дьявол в одном лице, он творил легенды и разрушал мифы, смех и слезы людей были подвластны ему, он производил наркотик, без которого не мог обойтись ни один человек в конце двадцатого века. Они были разными, режиссеры: талантливые - и не очень, красавцы - и уроды, мудрецы - и тупые упрямцы, эротоманы, импотенты, негодяи, подвижники; но всем им без исключения принадлежало редкое человеческое качество: избыток воли. Именно то, чего при дележке вселенского имущества Господь недодал Ларисе. Бессознательно она искала для себя тотальной покорности, найдя ее, почувствовала себя счастливой. Лишив Ларису дара творческого, Господь наделил ее другим, не менее редким - даром преклонения. Дар этот, на первый взгляд возвышенный, стал наказанием Божьим, лишил ее привычной женской судьбы, замужества рушились одно за другим, пока не настала очередь Геры сыграть роль героя последнего романа. Обожествление привлекает мужчину на короткий срок, но по прошествии времени порождает комплекс неполноценности; ежечасно, ежедневно соответствовать идеалу трудно, возникают конфликты. Сама Лариса была идеальной женой: легко прощала обычные мужские слабости - непостоянство, пристрастие к алкоголю, безденежье, требуя взамен лишь одно: талант. Талант же - неуправляем и взрывоносен, трудно быть талантливым с утра до вечера, без отпусков и выходных, а именно этого искала в мужчинах Лариса. Встреча с Герой потому и определила ее судьбу, что Гера был тоже наделен даром преклонения - только, в отличие от Ларисиного, его дар был направлен на любимую работу. Лариса добивалась Гериного внимания десять лет - и добилась в тот самый момент, когда Гера все потерял. Стал скрытен, молчалив, часами просиживал в кресле, уставившись на пустое окно, говорил мало, тихо и скучно, словно устал от самого себя. Рваные колготки в почтовом ящике породили надежду, что тот, прежний, Гера вернулся: бабник, озорник, пересмешник, плясун - и все образуется, набухнет жизненным соком, наполнится страстью...
Опыт детективного сюжетосложения
Пистолет лежал на резиновом коврике у самой двери. Наступали сумерки, чернота пистолета слилась с чернотой коврика. Был шанс, что милиционер ничего не заметит - требовалось отвлечь внимание, заговорить, "уболтать". В прежние времена легко давалось: показал красную корочку билета Союза кинематографистов, стыдливо приписал себе фильмы о Петровке-38; неактеров-киношников плохо знает широкая публика, о трагедии советского кинематографа - наоборот - зритель подробно информирован прессой. Допотопные "Жигули" - лучшее подтверждение сказанному... Ни одно дорожное нарушение не было Герой оплачено в последние два года, московская милиция демонстрировала солидарность и сострадание к гибнущей русской культуре. Все так, но как быть с дрожащими руками, мокрой спиной и страхом, родившимся в лесу, когда обмякшее тело Лиса скользнуло на прошлогоднюю хвою? Множество смертей Гера выдумал и снял в своих фильмах, эффектно, броско, пугающе - но только сейчас осознал всю меру фальши, которая когда-то казалась ему правдой. Тело, брошенное в лесу, не отпускало, гнало назад, звало, мучило неопределенностью, лишало голоса, способности отвечать и слышать вопросы всего того, что зовется самообладанием. - Почему ездите с разбитой фарой? - У меня разбита фара? - в потоке событий он забыл о фаре, удивление получилось искренним. - Черт возьми! На минуту нельзя оставить машину! Извините, гражданин лейтенант! - Документы. Права, техпаспорт, красная корочка. Язык одеревенел, названия фильмов о Петровке-38 вылетели из головы, дрожат колени. - Давно из зоны? - Я? Спаси Бог! Никогда не был! - Почему "гражданин" лейтенант? - "Товарищей" вроде отменили. На "господ" некоторые обижаются. Как прикажете величать? Пистолет лежал на виду, но сначала дверь, а потом спинка кресла - укрыли его от внимания могущественной силовой структуры... Открыли багажник, сверили номера... - Не жарко в жилетке? - слава Богу, удалось пошутить... Жилетка бронированная, пуленепробиваемая; армейская каска; на могучем торсе - автомат Калашникова. В таком виде приятно расслабиться и ответить на шутку шуткой: - Потеем. Но терпим! Все. Можно ехать... Пистолет заряжен, обойма полна патронов, первая мысль - швырнуть его в ближайший мусорный контейнер, но у контейнера гомозятся дети, старушки-пенсионерки по-московски подозрительны и полны детективных амбиций, приходится делать вид, что въехал во двор по ошибке. Потом у мальчишки на перекрестке куплена газета, пистолет завернут в нее, уложен в "бардачок", присутствие оружия возбуждает и корректирует впечатления. Желание сохранить пистолет кажется привлекательным, опыт зрителя и сценариста детективов приводит аргументы "за" и "против"; пистолет может оказаться "засвеченным" в нехорошем уголовном деле, но есть в доме чердак с плотным слоем земли, там легко захоронить пистолет со всем его прошлым - до крайнего случая; а крайний случай лишает смысла доводы рассудка, на то он и крайний...
Очень медленная панорама. Редкий технический прием
Одичавший уличный пес когда-то был домашним породистым "колли", имел кличку Грант, документы,удостоверявшие аристократическую родословную. Потом наступили трудные времена, содержание собак пришлось многим не по карману. Грант оказался на улице, в компании таких же, как он, бывших избалованных домашних любимцев. Многие погибли, Грант сумел выжить: от холода спасла длинная шотландская шерсть, от голода - родовые инстинкты; шерсть свалялась, загноились глаза, бока ввалились. День-деньской Грант рыскал по городу в поисках пропитания и утраченного дома, добрался до Марьинского лесопарка - и наткнулся на лежащего без сознания Лиса, лизнул опрокинутое лицо. Влажный холодный язык собаки оказал Лису первую медицинскую помощь. Пришел в себя, приподнял голову. Увидел собаку. Лис походил на пьяного - шатался, терял равновесие, но это не испугало Гранта, жизнь в подворотнях научила собаку терпению, пьяные забулдыги чаще других кормили его - так что природная нелюбовь шотландских овчарок к запаху алкоголя атрофировалась. Более того, избегая голодной смерти, Грант сдружился с прежде ненавистным запахом. Верная собачья душа искала хозяина, готова была принять в этом качестве любое двуногое существо, имеющее привычный человеческий облик. Грант сел на землю в двух шагах от Лиса, уставился ему в лицо преданными раскосыми глазами. Лис увидел под ногами автомобильную колею, с трудом припомнил, как оказался здесь. Неверная память еще хранила номер Гериного автомобиля. К горлу подкатила тошнота. Прежде чем Лис стал тем, кем стал, его часто били. Он знал, чем грозит такая тошнота. Опасаясь снова потерять сознание и все забыть, беспомощно огляделся - записать номер машины было нечем. Тогда он засучил рукав, на коже предплечья кончиком ножа выцарапал цифры и буквы. Может быть, происходящее имело для Лиса и другой - ритуальный - смысл, кровью на коже он выписал счет, который обязан был оплатить. Потом они, человек и собака, долго брели по просеке, достигли асфальтовой ленты шоссе. Случайный самосвал принял Лиса в кабину. Пинок отбросил Гранта от машины, Лис не любил собак, подобно многим, пережившим "зону". Самосвал тронулся, Грант побежал следом, выдохся, остановился. Проводил глазами удаляющиеся красные фонарики габаритных огней... Шестнадцатиэтажная башня торчала на краю поросшего лесом оврага в районе станции метро "Нагорная". Панельные и кирпичные "хрущобы" окружали овраг, наполовину укрытые от глаз беспорядочной зеленью. Уличные фонари разбиты, в глухой темноте неярко светили окна, расцвеченные дешевыми шторами. Приступы рвоты сбили с пути, увели с тротуара в лес. Последний приступ, особенно изнурительный, уложил на землю в зарослях дикой акации. Начался дождь. Выйти из лесопосадок без посторонней помощи Лис уже не мог. Руки искали опору и находили прошлогодние листья, обрывки бумаг, осколки бутылок. Майка и брюки промокли насквозь, прилипли к телу, остудили, обездвижили его, но и смирили предательскую тошноту, Лис свернулся калачиком и утих - в нескольких метрах от близкого и недостижимого "логова". Дом стоял удобно, на краю оврага, в этот овраг легко было уйти из окна на первом этаже, случись беда. Овраг глубокий, по дну его струился ручей, тоненькая струйка мутной воды пробивалась сквозь завалы рухляди - воды всего по щиколотку, но этого достаточно, чтобы спастись от ищеек, и бежать по мелкой воде легко...
Лена в интерьерах 1995 года. Пробы грима
Не суждено было добраться домой и Гере. Жизнь пестрит случайностями и совпадениями, желание выстраивать логические цепочки наивно, жизнь вполне бессмысленна, если о ней поразмышлять всерьез; довольно часто происходят анекдотические совпадения, каждый человек помнит десятки подходящих примеров из собственного опыта. Совпадениями и случайностями нам словно бы дают понять, насколько необязательна логика, извлеченная из учебников и примененная к жизни. На самом деле, в случайном заключен один из важнейших законов существования, мы отказываемся его осознавать, потому что так нам легче жить. Гера ехал непривычно медленно, прижимаясь к тротуару Волгоградского проспекта, опасался машин, столбов, пешеходов и собственной слабости. Руки немели, болезненная сухость шершавила губы. Белый спортивный "мерседес" преградил ему путь. Желтые аварийные сигналы "мерседеса" мигали. Женщина в норковой накидке махнула рукой, жестом попросила помощи. Задерживаться Гера не собирался. Но женщина наклонилась к окну: - Молодой человек! Можете мне помочь? Я уплачу... - Спасибо за "молодого человека"... Я не разбираюсь в "мерседесах"... Он еще не успел ничего понять. Память рывком провалилась в прошлое. Железнодорожной гарью ударило в лицо. Перед глазами возникли двери электрички, они как-то сразу раскрылись, словно были тем самым занавесом, который отделяет прошлое от настоящего. Женщина в норковой накидке выпрямилась и очень тихо спросила: - Ты еще не забыл, как меня зовут?.. Значит, так оно и было: раздвинулся занавес, девушка в спортивном костюме выпрыгнула на платформу, растерянно оглянулась... - Лена! Я здесь!! - закричал Гера. И она помчалась ему навстречу, обгоняя звук его голоса. Или Гере просто так показалось, что она летит? Потому что по рельсам навстречу Лене катил поезд, встречное движение вагонов сделало бег стремительным и беззвучным, как сверхзвуковой полет? Она спросила, не забыл ли он ее имя, и тем самым напомнила ему о времени. О десяти долгих и разных годах, прожитых врозь... Но голос ее, тот самый голос, вышиб из памяти десятилетнюю паузу, остановил электрич- ку, заклинил ее автоматические двери, уничтожил уличные шумы и вместе с ними - все, что не было ее голосом... Надо было что-то говорить. И Гера сказал: - Забыл. - Рад меня видеть? - ... - Молчишь? Испугался?! - Твоя машина? - Моя. - Вышла замуж? - Нет. - Откуда такая роскошь? - У меня надежная профессия. - Какая? - Хорошо стреляю. Забыл? Или опять испугался? Шучу! Когда жизнь неспешно катится под уклон и кончились силы противиться этому, начинаешь ожидать чуда. Надеешься на него до самой последней секунды, ищешь, напрягаешь остатки сил, боишься пропустить, не заметить... И обязательно находишь свое маленькое чудо, потому что маленькое чудо - штука довольно обыкновенная в нашей жизни. Стоит отказаться от опасного поединка с судьбой, забыть "направление главного удара" - как тут же и начинают происходить "чудеса", неприметные события, как-то направляющие твою жизнь: вправо, влево, назад или вперед - ведь тебе все равно, куда? Неужели он ждал именно этого: дешевой мыльной оперы? С норковыми шубами, "мерседесами", роковыми встречами? Лена села в его машину, обняла, Гера задохнулся в поцелуе, вспомнил поцелуй-улыбку, глазные хрусталики помутнели, утратили ясность. Отпрянул, отвернулся к открытому окну, торопливо глотнул дымный уличный воздух. Тоскливым ожиданием чуда Гера жил последние месяцы. Что-то должно было случиться, произойти, невозможно было смириться с тем, что вот так незаметно и скучно кончается жизнь, наступает этап борьбы за биологическое существование. "Живой труп", - сказал когда-то классик, хотя и по другому поводу; что-то, видимо, он про это понимал, хотя и не рассказал всей правды? Или знал, что есть правда, которой нельзя касаться безнаказанно?.. - Что с тобой? - Извини. Отвык от красивых женщин. - Поедем куда-нибудь? Спрашивает и боится, что откажет. Неужели в этой взрослой красивой женщине до сих пор жива девочка, которая десять лет назад встретила известного режиссера? Условные рефлексы? Тогда почему... Почему он сам ничего не чувствует? Ничего - кроме стыда за отсутствие денег? Стыда и усталости?
Стоп-кадр. Популярный технический прием
Когда она пришла впервые - эта усталость? Девять месяцев добровольного затворничества. Только ли необходимостью написать сценарий они были вызваны? Зачем обманывать себя? Он ушел в одиночество, как в монастырь, спрятался от жизни, которую вдруг возненавидел. Что-то надломилось в нем - тогда, на гребне успеха, когда еще жив был кинематограф и желание снимать кино казалось безудержным, нескончаемым. Вдруг опротивело все: съемочный конвейер, капризы артистов, зрители... Первый месяц затворничества он просто лежал на диване. Так называемая воля к жизни совершенно исчезла. Предчувствовал надвигающуюся катастрофу? Или сам же и навлек ее на себя? В мире кино не любят беззубых... Растратил драгоценный эликсир жизни, пятнадцать лет пробивая невидимую стену? Потерял себя? Заброшенный на орбиту успеха, оказался в невесомости? Утратил мышечную силу, лишенный привычного сопротивления обстоятельств? Могло ли так статься, что Бог даровал ему талант, живущий энергией отрицания? Да и был ли он, талант? Или дарована ему была страсть, часто очень похожая на талант? Насытилась, успокоилась - и уснула? "Господи! Не прошу милостей! Прошу понимания!" - крикнул однажды в пустой квартире. Кому? В Бога не верил... Лена покорно ждала. - Завтра... - тихо сказал Гера. - Давай все отложим на завтра... Встать в пять часов утра. Колесить целый день по городу. И вечером небрежно бросить на столик ресторана пачку денег. - Опять убегаешь?.. - спросила Лена. - Извини. Я в таком виде... - В гости ко мне ты можешь поехать в любом виде! Отправиться к Лене с пустыми руками он не мог. Прийти к женщине без цветов и шампанского? Гера многого стыдился в своей новой жизни, от многого отказывался, не в силах преодолеть привычек, стал нелюдим. Иногда усмешливо говорил себе, что человек - всего-навсего набор привычек... Можно было, конечно, подъехать к супермаркету, разыграть интермедию с утерянным кошельком. Как-то пережить унижение... Молчание становилось оскорбительным, он уже почти решился на отказ - как вдруг Лена сказала: - У меня сегодня день рождения... Дом, где она жила, стоял на Ленинградском проспекте. Огромная, мрач- ная особенно по ночам - ажурная каменная глыба, выстроенная в сталинские времена. Гулкий каньон подъезда. Лепное великолепие покрывал плотный слой пыли, утыканный горелыми спичками - следы развлечений пьяных подростков. На какое-то время эти дома стали популярны у "новых русских", они избавлялись от провинциальных и трущобных комплексов, выкупая и реставрируя бывшие апартаменты сталинских наркомов, превращенные со временем в коммуналки. Борьба с комплексами обрела вскоре другой, современный характер: в Москве выросли аккуратные городки, застроенные уютными европейскими коттеджами. Но тогда, в девяносто четвертом году, среди замызганных коммуналок то и дело появлялись бронированные двери с золочеными руч- ками - пуленепробиваемые ворота в рай... Квартира Лены отгородилась от лифтовой площадки двумя старыми деревянными створками, давно не крашенными. Это несколько утешило Геру, но спокойствия хватило ненадолго. Лена отворила створки - обнажилась вторая дверь, бронированная, сверкающая фигурными ручками. Белые стены, синий пол, огромное пустое пространство, заполненное воздухом. Черно-белая мебель выглядела игрушечной под высоченными потолками. - Маскируешься? - Приходится. - Давно ремонтировалась? - Год назад. - Финны? - Немцы. Не выказать удивления - очень просто. Представить, что попал в очередную декорацию. Да, обыкновенную декорацию для детектива по Стивену Кингу. - Тем, кто хорошо стреляет, видимо, щедро платят? - Платят умеренно. Работы много! Стеклянный столик. Фрукты в серебряной вазе. Французское шампанское. Слава Богу, что не купил в ларьке дешевку. - Я приму душ? Ты не возражаешь? - Сразу?.. - Ты стал ужасно церемонным. Что случилось? - Изменился. В худшую сторону. - Проверим! Три комнаты: небольшой кабинет, оснащенный радиотелефоном, факсом и компьютером; кухня, похожая на выставку современной бытовой техники; спальня. Гера открыл дверь, увидел просторную двухспальную кровать, светящуюся белизной, а над ней - свой портрет, цветной плакат-календарь, выпущенный когда-то издательским отделом Бюро кинопропаганды. Струилась вода в ванной комнате; портрет, обрамленный и убранный под стекло, улыбался победно и нагло. Фотография ему когда-то очень нравилась. Тогда откуда неожиданный холодок в спине? И отчего снова мутнеет хрусталик? В тридцать три года жизнь еще кажется бесконечной, ошибки - смешны и легко исправимы. В сорок пять уже понимаешь: времени осталось ничтожно мало, силы на исходе, надо выбирать, и выбор - невозможен, если верить, что существует совесть, что она - не выдумка проповедника... Десять лет назад Гера пожертвовал так называемой "личной жизнью". Ради чего? Ради маленьких раскрашенных кадриков, заполненных раскрашенными актерскими лицами? Во имя людской благодарности - мимолетной, капризной, так быстро обратившейся в забвение и неблагодарность? Да была ли она, жертва, если все прошло стороной: семья, дети, дом? Оглядываясь назад, в обратной перспективе свершившегося времени, Гера ничего не различал, кроме собственного заблуждения. Заблуждением были пронизаны мысли, поступки, чувства, оно имело имя, форму, плоть, его можно было вполне реально пощупать руками: кино... Отброшенная в сторону именем этого игрушечного бога, Лена исчезла до поры до времени, растворилась в прошлом - но осталась тень. Победить ее Гера так и не смог. Он был - или казался самому себе - достаточно сильным, он сумел отодвинуть эту тень далеко от себя и своих чувств. Но почти не было дня, чтобы тень - случайно, полузаметно - не напомнила о себе. Лицом в толпе. Знакомым силуэтом. Похожей улыбкой на телевизионном экране. Без боли. Без сожаления. Но всякий раз именно сходство с Леной отмечала притихшая память. Может быть, по этой причине какую-то нерастраченную нежность излучали с экранов его фильмы, привлекая зрителя?.. Или он опять ошибался? И совсем другое искал зритель в кинозале - тоску о счастье? Гера хотел быть счастливым - пусть и со стиснутыми зубами. Того же хотела страна, изготовившаяся к прыжку. Потом зверь прыгнул, удар могучих оттолкнувшихся лап разрушил прежнюю жизнь, потом было дерзкое приземление в пустоту, которую попытались заполнить, кто как умел... Обнаружилось, что тосковать о счастье - глупо, нужно просто быть счастливым, насколько возможно... Нерастраченная нежность обесценилась. Кинематограф вернулся на ярмарку, откуда и вышел. Снова стал балаганом, призванным развлекать и смешить. Фотография на стене, возникшая как бы случайно, - на самом деле столкнула Геру с самим собой десятилетней давности, с прошлыми иллюзиями; судьба в очередной раз подшутила над ним - или подала знак, слегка зашифрованный для посторонних?
Натурализм. Популярный художественный прием
Лис ввалился в "логово", рухнул на пол прихожей - лицом вниз. Окровавленные волосы прилипли к затылку, обнажили запекшуюся, покрытую грязью рану. - Лисанька, миленький, что с тобой?! - в ужасе крикнула Вера. Наивность и развращенность странным образом уживались в этой очень молодой женщине. Корж подобрал ее на улице полгода назад. Вера появилась в Москве из маленького белорусского приграничного городка, история последних двух лет ее жизни могла бы послужить сюжетом для дамского романа. Вера неплохо пела в школе, выступала на танцевальных вечерах, когда в городе появилась гастрольная рок-группа из Москвы. Попала в тусовку, которая всегда возникает вокруг больших концертов. Познакомилась с молодым человеком, он в гастрольной группе занимался то ли переноской ящиков с аппаратурой, то ли ее подключением к электрическим сетям. Молодой человек был ухватист, остроумен, сорил деньгами, в первый же вечер пообещал Вере пристроить ее на "подпевки" - и пристроил, к удивлению всего города. Неделю Вера топталась у дальних микрофонов на сцене Дворца спорта, в нужное время и в нужном месте подпевая солистам "йе-йе". Через неделю гастроли закончились, Вера уехала вместе с ансамблем в Москву, месяца три была счастлива, потом надобность в "подпевках" пропала. Молодой человек передал ее в другой ансамбль, классом пониже, работавший на ресторанной площадке гостиницы "Можайская", - а сам пропал навеки. В новом ансамбле ее пригрел художественный руководитель, немолодой бас-гитарист, пообещавший сольное выступление в ближайшее время; тем самым проблема жилья опять разрешилась, Вера переселилась к бас-гитаристу и снова целый месяц была почти счастлива, предвкушая начало московской карьеры. Тут вернулась с дачи жена бас-гитариста, скандальная истеричная особа, Вера мгновенно потеряла и жилье и работу. Возвращаться домой не хотелось - была уже "отравлена" Москвой, вечера в ресторане кое-чему ее научили, кое с кем познакомили. Кончились деньги. Теплым июньским вечером Вера вышла прогуляться к гостинице "Метрополь" вместе с новой подружкой Зией и встретила Коржа. Тот, что называется, "заглатывал" свободу, неделю назад оторвавшись от "зоны", где провел последнюю половину сознательной жизни. Корж искал любви, Вера - опоры, они сошлись. Корж оказался ласковым, щедрым, внимательным, впервые в жизни Вера почувствовала, что такое надежное мужское плечо... История Зии была похожа на историю Веры, с той лишь разницей, что Зия не пела, а танцевала, попала в ресторанный шоу-бизнес из города Казани и начала приторговывать телом, чтобы расплатиться за дорогой концертный костюм, сшитый в долг. Лис появился в компании последним. Корж выписал его из Челябинска, где они в свое время на пару "ишачили" в цехах тракторного завода, отбывая каждый свой срок. В Москве жилось весело, и, если бы не печальное происшествие с Герой, Лис был бы вполне доволен своей судьбой. Зия побежала в ванную, смочила полотенце, вытерла ему лицо - обнажилась еще одна ссадина, от удара головой о лобовое стекло. Зия вздрогнула, скомкала в руках мокрое полотенце, испуганно спросила Коржа: - Может, растереть его спиртиком? - Разотри... Допрыгался? - Корж наклонился к Лису, заглянул в глаза. - С-сука... Попал под монтировку... - Ласковый, значит, был клиент! Что, и пушку отобрал? - Не... помню... - Внутрь примешь? - Боюсь... - Ладно, отлежишься! - выпрямился Корж. - А то прими. Дрожишь весь. Лиса втащили в комнату, уложили на матрас, раздели. Зия торопливо поднесла ему стакан, Лис глотнул, раз, другой... Трогательное зрелище, если не знать, что вливали в Лиса спирт "Ройял". - Потеплело? - рассмеялся Корж. - Девчонки тебе мигом баню устроят! Бабы, помогите человеку отойти красиво! Зия и Вера послушно легли по обе стороны от Лиса. Он потянулся губами к Зие.
- Молодец мужик! Будет жить! - одобрил Корж. - Ты что?! Тебе нельзя! - отшатнулась Зия. - Это... всегда можно... - прохрипел Лис. Зия осторожно поцеловала его, Лис резко оттолкнул ее, захлебнулся тошнотой.