- Надо идти на поиски, - бледная и решительная, сказала Людмила Сергеевна.
- Подождем до ужина, - сказал Прилучный, - а чтоб вам на сердце спокойней было, я на своем катеришке пройдусь.
Прилучный ушел, а бригада снова принялась за работу.
Только к ужину вернулись усталые Ольга и Витька.
- Не нашли, - вздохнув, сказала Оля и села на скамейку.
- Ну что ж... - сказала Людмила Сергеевна. - Будем ждать Ивана Ивановича. Он найдет.
И он действительно нашел. Около часу ночи, когда ребята уже все лежали на своих койках, но вряд ли кто спал, в палатку вошел Прилучный.
Все сразу подняли головы, а Людмила Сергеевна, сидевшая на нетронутой Арсиной койке, вскочила. Она ничего не спрашивала, только тревожно-вопросительно смотрела на Прилучного. А он втянул за собой угрюмого Арсю.
- Своему я по шее надавал и домой отправил, - сказал он.
Людмила Сергеевна хотела что-то спросить, но Иван Иванович взял ее за локоть и вывел из палатки.
Ребята зашумели: "Арся?! Где был?", "Куда тебя черти носили?". Арся ничего не отвечал. Он молча подошел к своей койке и, даже сапог не сняв, плюхнулся на нее ничком.
- Ишь, какой, - зло сказал Баланда, - и говорить не желает!
- Сам гуляет, - сказал Шкерт, - а мы тут за него ишачь!
- Цыть вы! - крикнул Антон.
- Расцыцкался... - не унимался Баланда. - Все вы...
- Точно, - сказал Шкерт, - пусть скажет, где был.
- Оставьте его! - резко сказал Антон. - Захочет, завтра сам расскажет.
Баланда еще поворчал немного, и наступила тишина.
Утром Людмила Сергеевна вызвала Арсю из палатки и поговорила с ним. А потом, уже после завтрака, она велела всем ребятам собраться и сесть полукругом. Арсю она усадила перед всеми на камень. Подошли и Прилучные.
- Сейчас Арсентий расскажет вам, где был, что видел и что слышал, сказала Людмила Сергеевна. - А уж потом вы решайте: наказывать его за "самоволку" или нет.
Арся долго молчал и наконец хрипло и устало сказал:
- В Маточкин Шар мы с Иваном ходили. Там на "Азербайджане" отец у меня... - И замолчал опять.
Мальчишки переглянулись, и кто-то тихо спросил:
- Живой?
- Живой, - ответил Арся и, снова помолчав, добавил: - Ранен только, в живот... да еще обжегся.
- Говори! - требовательно сказал Антон. - Все говори.
- Что говорить-то? Что говорить? - громко всхлипнул Арся.
И опять наступила тишина. Арся ожесточенно потер лицо, опустил руки и выпрямился на камне.
- Там, в Матшаре, - сказал он, - сейчас пять иностранцев стоят. Один сторожевик английский - "Айршир" называется. Три транспорта американских и один из Панамы, как тот - "Эль капитано"... И еще наши там - ледокол вооруженный "Мурман" и... и "Азербайджан".
- Чего же их туда занесло? - спросил Саня.
- Занесет! - зло ответил Арся. - Тебя бы и не туда занесло. Двадцать седьмого июня они из Исландии к нам вышли. Тридцать шесть транспортов, а с ними два наших танкера - "Азербайджан" и "Донбасс". Шли как положено: посредине транспорты, а вокруг охрана - сторожевики, тральщики, противолодочные. Да еще неподалеку английский тяжелый флот ходил. Поначалу все было спокойно. А потом - это еще четвертого июля было - больше двадцати фашистов налетело. "Хейнкели", самолеты-торпедоносцы. Три корабля сразу торпедировали... и "Азербайджан" тоже.
- Как же он добрался-то? - изумленно спросил Карбас.
- Они сами не знают, как добрались: с четвертого по семнадцатое июля в море болтались. Пробоина в борту чуть не в полтора метра, палуба вся искорежена - смотреть страшно. Торпеды - это еще было полбеды... - Арся скривился и скрипнул зубами. - Самое страшное потом началось. После этого налета вдруг всем кораблям команда по радио: рассредоточиться и каждому самостоятельно, поодиночке, значит, следовать в советские порты...
- Как так "поодиночке"?! - возмутился Славка. - Их же немцы, как орешки, перещелкают.
Ребята загудели.
- Вот и перещелкали, - сказал Арся. - У них там в Англии какой-то адмирал есть - не то Падли, не то Дадли... Ему доложили, что в Норвегии чуть не весь немецкий флот стоит, он и перетрусил. И приказал своему флоту немедленно увести корабли обратно в Англию, а конвою - самому добираться. Только сторожевики и тральщики с ними и остались. А что они могут?!
- Падла он, а не Дадла! - заявил Баланда.
- Точно. Союзнички еще называются! - поддержал его Толик.
- Своих не жалеют, - сказал Димка. - Давай дальше, Арся.
- А дальше чего? Начали они "рассредоточиваться", а фашисты, сволочи, их из-под воды и с воздуха, как утят несчастных, топили. Хоть и дрались они из последних сил. Которые на дно пошли, а где остальные, до сих пор неизвестно. Одного мы видели в губе Обседья на мели, от другого только круг спасательный да мешки с мукой остались. Да в Матшаре пять. Где остальные бродят?.. Эх! - Арся встал. - Говорить больше нечего. Работать надо!
И он пошел, не оглядываясь, к обрыву. За ним побежала Ольга. Она догнала его и пошла рядом, заглядывая снизу ему в лицо. И никто даже не ухмыльнулся. Все угрюмо молчали. Война опять дохнула на них своим раскаленным дыханием - она была в двух шагах...
Людмила Сергеевна всматривалась в посуровевшие лица своих мальчишек. Потом тихо спросила:
- Ну как?
- Что как? - не понимая, переспросил Антон.
- Наказывать будем?
- Да вы что, Людмила Сергеевна?! - изумился Антон, а ребята зашумели негодующе.
- Так я и думала, - сказала Людмила Сергеевна. - И еще - надо нам в свободное время походить вдоль берегов. Может, найдем, тех, что спаслись...
- Верно, товарищ комиссар, - сказал Прилучный, - мне говорили, что Илья Павлыч Мазурук уже многих нашел и на Большую землю вывез. Поищем и мы. Так, робяты?
- Так! - сказали мальчишки и пошли делать свое дело. Работали молча и с ожесточением.
18
На следующее утро, первым высунувшись из палатки, я увидел вместо солнца сплошную пелену низких облаков. Из них, как из сита, сыпался мелкий-мелкий дождик. Было промозгло и холодно. Горы закрыло плотным туманом, и все вокруг стало сумрачным и неуютным. Посвежел и ветер. Он дул порывами, не очень сильными, но от них брезент палатки ходил волнами. Сразу продрогнув, я поскорее юркнул под одеяло.
- Ну, что там? - сонным голосом спросил Славка.
- Не ахти... - сказал я.
- Лафа, - вытягиваясь, сказал Васька, - хоть отоспимся.
- Там видно будет, - сказал Антон, - а пока - по-о-дъем!
Он в трусах и майке выскочил наружу, но почти сразу же влетел обратно.
- Нич-ч-чего, - сказал он стуча зубами. - Работать можно. По-о-одъем!
В столовой Людмила Сергеевна спросила:
- Работать будем?
- Какая работа, - сказал Витька, - ветер да дождь.
- Да рази это ветер? - возмутился Колька.
- Я не настаиваю, - сказала Людмила Сергеевна, - решайте.
- Чего там решать, - буркнул Арся, - пойдем, и все.
- Тьфу! - разозлившись, сказал Шкерт. - Вот сознательные!
- А ты можешь на кухню идти, там тепло и не дует, - сказал Антон презрительно.
- И пойду! - с вызовом ответил Петька.
- Моя очередь! - крикнул Морошкин.
- Ну да, - сказал Васька, - к синему платочку. Гляди, Арся отобьет.
Арся встал и, даже не посмотрев на Ваську, вышел из палатки.
- На кухню пойдут Морошкин и Петр Иванов, - сказала Людмила Сергеевна. - А остальные... ну что ж, давайте попробуем.
Работать было трудно и страшно. Внизу глухо шумело море, и от порывов ветра приходилось просто вжиматься в скалы. Того и гляди, сбросит. Правда, после случая с Борей уже никто не решался ходить по карнизам без веревки, но все равно было жутковато.
После обеда дождь перестал, а ветер похоже стал посильнее. Ребята развалились на койках, кто-то затянул песню, ее подхватили, а Арся сказал мне:
- Пойдем на мысок. Посидим, море посмотрим, а?
Очень не хотелось мне вылезать из палатки, но тон, каким сказал это Арся, не позволил мне отказаться. На мыске мы, подняв воротники и нахлобучив шапки на самые уши, присели на камни и стали смотреть на море. Волны отсюда казались не очень большими, но какими-то беспорядочными, гребни их были сплошь покрыты белыми барашками пены.
- Сулой, - задумчиво сказал Арся, - баллов семь будет. - А когда я непонимающе взглянул на него, он пояснил: - Сулой - это когда ветер с течением встречаются, оттого и беспорядок такой.
Потом он опять замолчал надолго, и я тоже молчал - о чем я буду спрашивать его после вчерашнего? Через некоторое время он сказал:
- Хорошо, что хоть захмарило.
Я не понял, почему это хорошо, но ничего не спросил. И только когда он вскочил и стал пристально всматриваться в море на север, я сообразил, что он имел в виду и зачем в эту дрянную погоду ему нужно было торчать на берегу. Далеко на севере я увидел вначале размытые ветром дымы, а вскоре и расплывчатые силуэты судов.
- Они, - глухо сказал Арся.
Суда приближались. Когда они оказались на траверзе* нашего мыса милях в семи - восьми от берега, их уже можно было разглядеть довольно четко. Было их семь, и шли они строгой кильватерной колонной, только одно совсем небольшое суденышко ныряло в волнах немного впереди и чуть правее мористее.
- Это "Айршир" - тот самый сторожевик английский, - сказал Арся, - а третий в строю... батин, "Азербайджан". Самый последний - "Мурман".
Мы стоя смотрели им вслед, и только тогда, когда уже и "Мурман" скрылся за южным мысом губы, Арся сказал:
- Все!.. Дойдут ли? - И сам себе ответил, рубанув рукой воздух: Дойдут!
...И как мы уже узнали потом, вернувшись в Архангельск, они дошли. У южной оконечности Новой Земли их встретили наши эсминцы и сторожевые суда, и они дошли, привезя в Архангельск ценные военные грузы. Только "Азербайджан" пришел пустой - весь его груз, льняное масло, жирным пятном расплылся по Баренцеву морю. Но тогда-то мы этого не знали, и Арсю недели на две словно подменили - он стал молчаливым, задумчивым и только работал еще яростней, чем прежде...
Мы молча шли обратно. У палатки Арся сказал:
- Погода не больно рабочая. Давай попросимся поохотиться на берегу? Может... и людей каких встретим.
Конечно, я согласился, и мы пошли в избу Прилучных. Людмила Сергеевна разрешила не сразу.
- Возьмите Антона, Пустошного Саню, Славку, Толю и... Васю Баландина. Обязательно Васю! И далеко на первый раз не ходите.
- Понятно, - сказал Арся.
- Зачем нам еще Баланда этот? - шепнул я ему.
- Воспитывать будем, - серьезно ответил Арся.
- Олюша, - сказала Марья Николаевна, - может, и ты с робятишками пойдешь? Берега-то ты хорошо знаешь.
- Ладно, маманя, - радостно ответила Ольга.
- И я пойду! - решительно заявил Морошка, который тер песком огромную кастрюлю.
- Нет, Витя, тебе и здесь работы хватит, - сказала Людмила Сергеевна и хитро подмигнула нам с Арсей.
Вышла Оля, одетая по-походному, но снова в своем платочке. За плечами у нее была настоящая двустволка, а за спиной - увесистый вещевой мешок.
Людмила Сергеевна вынесла нам из-за перегородки три "тозовки"* и по пачке патронов к ним.
На воле Арся, передав одну винтовку мне, молча подошел к Оле, снял с нее мешок и нацепил на себя. Она улыбнулась, слегка наклонив голову.
- Пойдем к югу, - сказала Оля, - к губе Безымянной. Там береговая полоса широкая, и выходы наверх есть, и сплошь осушки* кругом. А на севере скалы-то в самое море почти всюду опускаются. Ясно-понятно?
- Ясно-понятно! - весело сказал Славка. - Пошли, Кожаный Чулок.
- Это почему я "кожаный чулок"? - обиженно спросила Ольга.
- Книжки надо читать, милый ты Соколиный Глаз, - наставительно сказал Славка, - Фенимора Купера. У него главные герои - знаменитый охотник и проводник Кожаный Чулок и Соколиный Глаз. Ясно-понятно?
- Соколиный Глаз - это ничего, это мне подходит, - развеселилась Ольга, - а Кожаный Чулок... не-е, некрасиво.
- Да, не того, - рассудительно сказал Толик, - уж лучше Кирзовый Сапог.
- А ну вас! - сердито сказала Оля. - Пошли, что ли?
Только мы отошли от палаток, Баланда толкнул меня в бок.
- Давай винтовку, - тихо сказал он.
- Не дам! - ответил я.
- Давай! - с угрозой повторил Васька. - Ты и стрелять-то не умеешь.
И он цепко ухватился за винтовку. Я не отдавал. Мы сопели и пыхтели, вцепившись намертво в наше оружие, пока не обернулся Антон.
- Отдай ему винтовку, - сказал он тоном приказа.
"Опять воспитательные приемчики, - подумал я, - дался им этот Баланда". Но винтовку отдал.
Мы спустились на берег.
Тут, вблизи, море выглядело пострашнее, чем сверху. С грозным ревом оно разбивалось о камни, потом, громко шурша галькой, откатывалось назад, а следующая волна уже торопилась опять на берег, словно пытаясь раздробить стоящие на ее пути скалы. Но все же сухая береговая полоса была довольно широкой, мы шли, прижимаясь к отвесным стенам, и только редкие брызги и ватные клочки пены долетали до нас.
Шли молча, изредка перебрасываясь словами, подсмеиваясь, если кто-нибудь, не удержавшись, сползал с мокрого камня. Над головами стоял уже ставший привычным шум и гам птичьего базара, вокруг носились птицы, стремительно ныряли в волны и возвращались с добычей. Иногда несколько чаек покрупнее нападали на маленькую, по сравнению с ними, кайру и с ходу, прямо в воздухе, отнимали у нее добычу.
Потом я увидел огромную птицу, тоже похожую на чайку, с пепельно-серыми крыльями. Эта чайка нападала не только на кайр, но и на других крупных птиц и действовала она, как самый настоящий разбойник. Сверху пикировала на свою жертву и долбала ее большим острым клювом по голове, а когда та теряла свою добычу, она ловко на лету хватала ее и тут же заглатывала.
- Оля! - крикнул я. - Что за птица?
- Где? Ах, эта? У-у, гад! Бургомистр* это, фашист! - закричала она, стаскивая с плеча двустволку. - А ты чего стоишь? Чего не стреляешь? спросила она Баланду.
- В кого стрелять-то? - спросил Баланда и поднял винтовку.
- "В кого", "в кого"... - передразнила Ольга. - Разиня!
Она уже прицеливалась в парящего над нами бургомистра, и в это время сухо щелкнул выстрел. Это стрелял Арся. Бургомистр вздрогнул, беспорядочно замахал крыльями и камнем полетел вниз.
- Ур-ра! - заорал я. - Готов.
- Погоди уракать-то, - сурово сказала Оля, - подбит он только.
И верно, почти у самой воды этот бандит расправил крылья, мощными взмахами взмыл вверх и стал уходить в море. Она откинула прядку волос ото лба, сжала губы и плотно прижала приклад ружья к плечу. Грохнул выстрел, эхо отлетело от скал, и бургомистр на этот раз грузно шлепнулся в воду.
Идти было трудно - мешали груды больших скользких камней и встречный ветер. Все порядочно устали, только Оля по-прежнему бодро шагала вперед, уверенно лавируя между обломками скал и валунами. Да Арся старался не отставать.
- Чертова девка, - добродушно ворчал Толик, - загонит...
- Оля! - крикнул Славка. - Подрубать бы, живот подвело!
- Эх вы, - сказала Оля, - а еще мальчишки. Всего-то километров десять протопали. Вот эту скалу обогнем, а там берег хороший будет, широкий, с песочком. Вот и остановимся.
- Нет, - сказал Славка, - ты просто амазонка.
- Про амазонок читала, - довольная, сказала Оля, - они ничего, храбрые. А этого... Купера ты мне после войны пришлешь.
- Обязательно, - сказал Славка, - только дай пожрать.
- Нет, - твердо сказала Оля и быстро пошагала дальше.
После войны... "После войны в Музей Арктики сходишь", - сказала Людмила Сергеевна. "После войны пришлешь", - сказала сейчас Ольга. "Когда оно будет, это "после войны"?" - подумал я тоскливо. - И кто из нас и наших близких увидит это? И что нам предстоит узнать? И что мы, когда станем старенькими, будем рассказывать своим детям и внукам?.."
Задумавшись, я споткнулся и шлепнулся на мокрую гальку. Поднимаясь, я еще подумал, что не знаю, придется ли мне рассказывать о сбитых мною самолетах или потопленных подлодках, но вот о том, что мы победили и как мы победили, я рассказывать определенно буду!
- Не расшибся? - заботливо спросил Антон.
- Скажи, Антон: ведь мы обязательно победим? - спросил я.
Антон посмотрел на меня удивленно.
- Может, ты башкой об камень трахнулся?
- Нет, - сказал я и засмеялся.
- Трахнулся, - убежденно сказал Антон и ушел вперед.
"Ту скалу" мы огибали больше часа, но вот наконец-то кончилось дикое нагромождение камней, и перед нами открылся широкий, полого спускающийся к морю, песчаный пляж, только кое-где торчали отдельные валуны. Все повалились на песок, а Оля, развязывая мешок, который сбросил с себя Арся, говорила:
- Ну вот, парнишки, сейчас мы... как это... под-рубаем, - и, улыбаясь, косилась на Славку.
Но подрубать нам не пришлось. Баланда встал на колени и, вглядевшись вперед, хриплым шепотом сказал:
- Костер там... и люди. - Он взял винтовку наперевес.
Вскочили и мы. Действительно, там, куда показывал Васька, тянулась относимая ветром в сторону струйка дыма, а рядом копошились люди - человек шесть или семь, отсюда их сосчитать было трудно.
- Спокойно! - приказал Антон и тоже снял винтовку с плеча. - Еще неизвестно, кто они. Может... фашисты.
У меня вдруг задрожало все внутри, и я кинулся к Баланде.
- Отдай винтовку! - заорал я.
- Шиш! - сказал Баланда.
- Тише вы! - прикрикнул Антон. - Арся, остаешься здесь за старшего. А мы с Васькой пойдем поглядим, кто такие.
Антон и Васька шли осторожно, под самыми скалами. Мы напряженно смотрели им вслед, лежа животами на влажном песке, так велел нам Арся. Через некоторое время мы заметили, что люди у костра засуетились и встали, вглядываясь в ту сторону, откуда шли Антон с Васькой. Двое присели на песок и что-то делали там, а потом один из них встал во весь рост и, подняв над головой палку с привязанным к ней куском материи, побежал навстречу нашим ребятам. Солнце в это время выглянуло из-за туч, и мы ясно увидели, что к палке привязан звездно-полосатый флаг.
- Американцы! - закричал Славка, и мы кинулись туда.
Когда мы подбежали, Антон, Васька и американец, тыкая друг в друга пальцами, оживленно "разговаривали" каждый на своем языке. Американец, худой, заросший щетиной, грязный, но веселый, хлопал их по плечам и что-то говорил, улыбаясь во весь рот. От костра прибежали остальные - тоже оборванные, заросшие и худые. Они восторженно кричали и тоже хлопали нас по плечам и по спинам, так что у нас кости трещали. Никто ничего не понимал.
- Тихо! - вдруг скомандовал Антон и поднял руку.
- Сайленс! - сказал я, вспомнив, на свою беду, нужное слово.
Американец с флагом передал его одному из своих, вытянулся перед Антоном, лихо приложил два пальца к потрепанной морской фуражке и сказал серьезно:
- Иес, сэр! Ест... тоу-вариш комиссар!
- Говорите вы один, - сказал Антон, слегка надувшись от важности, - а ты, Соколов, переводи. Спроси, как его зовут.
- "Вот незадача, - подумал я, - придется выкручиваться".
- Спик ю онли, - с трудом подбирал я английские слова. - Уот из йор нейм?
- Джеймс Гаррисон, иф ю уонт, сэр, - сказал моряк, обращаясь ко мне.
- Ху ар ю олл? Кто вы все? - спросил я, тоже слегка надувшись от того, что и я оказался "сэром" и от гордости за мое шикарное знание языка, тем более что ребята смотрели на меня с уважением.
- Уи ар америкэн симэнз, - сказал моряк, - энд ай'м навигейтер. Май шип "Алькоа Рейнджер" уоз санк джюли севентс... - увидев, что я замялся с переводом, он пояснил: - Джёрмен субмарин... фью-ю-ю, - он показал рукой, как идет торпеда, - "Алькоа", - бу-у-м-м-м! - Он показал двумя руками, как взлетел в воздух его корабль, потом снял фуражку и опустил голову.
Все американцы тоже обнажили головы, сняли свои шапки и мы.
- Он сказал, - объяснил я, - что все они американские моряки и их судно "Алькоа Рейнджер" было потоплено немецкой подлодкой еще седьмого июля... Сам он штурман.
- Седьмого июля! - сказал Саня. - А сегодня двадцатое.
- Да-а, - протянул Славка, - досталось ребятам.
Американцы привели нас в свой лагерь. Да какой там лагерь: костер, порванный резиновый плотик, под которым они, видимо, укрывались от непогоды, а из снаряжения - два матросских ножа и небольшой топорик. Хорошо еще, спички они как-то сохранили, а то и костра бы не было. Из еды у них оставалось несколько пачек морских галет и банка тушенки. Только сейчас мы как следует разглядели их: жутковатый был вид, прямо скажем. Почти как наши дистрофики. Потрескавшиеся губы, покрытые коростой лица, у двоих тряпками перевязаны руки - обморозились. Они ужасно удивились, увидев среди нас девочку. Один из них, самый пожилой, трясущимися руками достал из внутреннего кармана куртки завернутый в клеенку бумажник, развернул его и вынул фотографию отличной девчонки, чем-то похожей на Олю.
- Дотер, - сказал он и погладил Олю по голове.
- Дочка, - перевел я.
Товарищи его сурово молчали, а Оля, развязав свой мешок, быстро достала из него две большие круглые буханки хлеба, куски жареной рыбы, сваренные вкрутую кайриные яйца и две солидные фляжки с холодным, но крепким чаем. Моряки опять засуетились, потом один из них вскрыл ножом квадратную банку тушенки и тоже поставил к общему столу, а другой, порывшись в карманах, достал небольшую плитку шоколада и, улыбаясь, протянул ее Ольге.
- Фор ю, мисс.
- Спасибо, - вежливо сказала Оля, - и добавила, как радушная хозяйка: - Да вы кушайте, люди добрые, кушайте.
Переводить мне не пришлось - американцы, а впрочем, и мы тоже так налегли на еду, что очень быстро от нее ничего не осталось. Потом Гаррисон достал пачку сигарет и раздал всем своим по одной, вначале предложив и нам. Мы, конечно, гордо отказались, только Баланда протянул было руку, но Антон так посмотрел на него, что он тут же убрал руку обратно. Разлегшись на песке, благо тучи уже разогнало совсем и солнце даже стало слегка припекать, моряки с наслаждением задымили. Мы тоже улеглись рядком, и началась уже неторопливая, но очень странная беседа. Кое-как мы узнали, что после взрыва их судна они, чудом уцелевшие - большинство погибло, десять суток носились по волнам на жалком надувном плотике. Сперва их было десять. Потом одного смыло волной. Через три дня умерли двое - один от ран, другой от охлаждения: он три часа плавал в ледяной воде.
Наконец их плотик прибило в эту бухту, из последних сил они высадились на берег и вот уже четвертый день, обессиленные и потрясенные всем пережитым, сидят и ждут избавления. Они не знали, где находятся, а поднявшись с трудом наверх, двое из них увидели безжизненную и суровую землю. Решив, что это безлюдный остров, они приготовились ждать. Другого ничего не оставалось, да и идти куда-нибудь они просто не могли. Раза два они видели проходившие мимо бухты суда, но их никто не заметил.
Мы все сидели подавленные и поражались мужеству этих людей. Даже Васька - а почему, собственно, даже? - был очень серьезным и строгим.
Потом Антон решительно встал.
- Спроси их, - сказал он мне, - идти они смогут?
Я спросил. Американцы оживились, посовещались и ответили, что могут, но если идти дальше, то им придется часто отдыхать, так как у одного отморожены ноги, а у другого в голени сидит осколок. Они собрали свои нехитрые пожитки, потом каждый отрезал от плотика по небольшому кусочку красной резины - на память - и подобрали из валявшегося здесь плавника подходящие палки. И мы тронулись в путь.
Шли долго и трудно. Моряки то и дело падали, нам приходилось поднимать их, часто мы присаживались по их просьбе отдохнуть, а потом опять шли и шли. И никто даже не пикнул, хотя те двое, у которых были раненые ноги, должны были опираться то на кого-нибудь из нас, то на своих товарищей. Они при этом еще умудрялись подшучивать друг над другом и смеяться.
- Крепкие ребята, - сказал Арся.
- Да, - сказал Славка.
- Ага, - сказал Васька.
Я посмотрел на него, и он показался мне совсем другим: даже толстые губы были сейчас крепко сжаты, а разлапистая походка стала тверже и уверенней.
В лагерь мы пришли уже не то поздно ночью, не то рано утром - разбери тут, когда солнце светит круглые сутки. Словом, было около четырех часов. Дома - вот ведь как: дома?! - никто не спал и уже готовилась другая группа, чтобы идти нас искать. Воплей, возмущенных и радостных, было столько, что хоть затыкай уши. Но когда распознали, с кем мы пришли, наступила уважительная тишина.
Американцы сидели на земле, смущенно и устало улыбаясь. Только Джеймс Гаррисон - штурман - стоял рядом с Антоном, когда тот докладывал обо всем Людмиле Сергеевне. Она, бледная и очень серьезная, молча выслушала его, потом подошла к Гаррисону и протянула ему руку. Моряк наклонился и эту руку поцеловал. Людмила Сергеевна зарделась.
Она сказала Оле, чтобы та взяла с собой пару мальчишек и пусть они срочно топят баню. Моряков она повела в избу Прилучных, а нас погнала спать. Мы, как говорится, не заставили себя просить и повалились на койки. Ребята лезли с расспросами, пока кто-то - кажется, Карбас - не цыкнул на них.
19
Следующий день был ярким - солнце вовсю разгулялось на безоблачном синем горизонте. Ветер упал, утихло и море. Участников вчерашнего похода не трогали - пусть отоспятся, а все остальные отправились на работу. Трое пошли к недалекому ручью за питьевой водой, двое дежурили по кухне. Словом, все были при деле. Людмила Сергеевна была довольна: кажется, все начинает входить в свою колею, быт налаживается, место обживается.
Она отложила одну починенную пару чьих-то порванных на скалах штанов и взялась за другую, торопясь успеть с починкой целой горы одежды к тому времени, когда жена Прилучного позовет ее печь хлеб.
Внимание ее привлекли американские моряки. Они один за другим выходили из избы - просто удивительно, как их там Марья разместила. Ночью двое ребят помогли им вымыться в баньке, нашлось для них и кое-какое бельишко. Потом, поев и напившись крепкого и горяченного чая, разомлевшие и счастливые, они улеглись и сразу заснули. И вот сейчас, старательно приведя себя в порядок, залатав кое-как одежду и побрившись, они выходят на солнышко. И радостно щурятся. На руках у обмороженных свежие чистые бинты - это она, Людмила Сергеевна, смазав им руки знаменитой мазью Вишневского, перевязала; полечила и отмороженную ногу ирландца Патрика, огромного рыжего верзилы; обработали рану на ноге самого молодого белокурого голубоглазого Сэма.
- Подождем до ужина, - сказал Прилучный, - а чтоб вам на сердце спокойней было, я на своем катеришке пройдусь.
Прилучный ушел, а бригада снова принялась за работу.
Только к ужину вернулись усталые Ольга и Витька.
- Не нашли, - вздохнув, сказала Оля и села на скамейку.
- Ну что ж... - сказала Людмила Сергеевна. - Будем ждать Ивана Ивановича. Он найдет.
И он действительно нашел. Около часу ночи, когда ребята уже все лежали на своих койках, но вряд ли кто спал, в палатку вошел Прилучный.
Все сразу подняли головы, а Людмила Сергеевна, сидевшая на нетронутой Арсиной койке, вскочила. Она ничего не спрашивала, только тревожно-вопросительно смотрела на Прилучного. А он втянул за собой угрюмого Арсю.
- Своему я по шее надавал и домой отправил, - сказал он.
Людмила Сергеевна хотела что-то спросить, но Иван Иванович взял ее за локоть и вывел из палатки.
Ребята зашумели: "Арся?! Где был?", "Куда тебя черти носили?". Арся ничего не отвечал. Он молча подошел к своей койке и, даже сапог не сняв, плюхнулся на нее ничком.
- Ишь, какой, - зло сказал Баланда, - и говорить не желает!
- Сам гуляет, - сказал Шкерт, - а мы тут за него ишачь!
- Цыть вы! - крикнул Антон.
- Расцыцкался... - не унимался Баланда. - Все вы...
- Точно, - сказал Шкерт, - пусть скажет, где был.
- Оставьте его! - резко сказал Антон. - Захочет, завтра сам расскажет.
Баланда еще поворчал немного, и наступила тишина.
Утром Людмила Сергеевна вызвала Арсю из палатки и поговорила с ним. А потом, уже после завтрака, она велела всем ребятам собраться и сесть полукругом. Арсю она усадила перед всеми на камень. Подошли и Прилучные.
- Сейчас Арсентий расскажет вам, где был, что видел и что слышал, сказала Людмила Сергеевна. - А уж потом вы решайте: наказывать его за "самоволку" или нет.
Арся долго молчал и наконец хрипло и устало сказал:
- В Маточкин Шар мы с Иваном ходили. Там на "Азербайджане" отец у меня... - И замолчал опять.
Мальчишки переглянулись, и кто-то тихо спросил:
- Живой?
- Живой, - ответил Арся и, снова помолчав, добавил: - Ранен только, в живот... да еще обжегся.
- Говори! - требовательно сказал Антон. - Все говори.
- Что говорить-то? Что говорить? - громко всхлипнул Арся.
И опять наступила тишина. Арся ожесточенно потер лицо, опустил руки и выпрямился на камне.
- Там, в Матшаре, - сказал он, - сейчас пять иностранцев стоят. Один сторожевик английский - "Айршир" называется. Три транспорта американских и один из Панамы, как тот - "Эль капитано"... И еще наши там - ледокол вооруженный "Мурман" и... и "Азербайджан".
- Чего же их туда занесло? - спросил Саня.
- Занесет! - зло ответил Арся. - Тебя бы и не туда занесло. Двадцать седьмого июня они из Исландии к нам вышли. Тридцать шесть транспортов, а с ними два наших танкера - "Азербайджан" и "Донбасс". Шли как положено: посредине транспорты, а вокруг охрана - сторожевики, тральщики, противолодочные. Да еще неподалеку английский тяжелый флот ходил. Поначалу все было спокойно. А потом - это еще четвертого июля было - больше двадцати фашистов налетело. "Хейнкели", самолеты-торпедоносцы. Три корабля сразу торпедировали... и "Азербайджан" тоже.
- Как же он добрался-то? - изумленно спросил Карбас.
- Они сами не знают, как добрались: с четвертого по семнадцатое июля в море болтались. Пробоина в борту чуть не в полтора метра, палуба вся искорежена - смотреть страшно. Торпеды - это еще было полбеды... - Арся скривился и скрипнул зубами. - Самое страшное потом началось. После этого налета вдруг всем кораблям команда по радио: рассредоточиться и каждому самостоятельно, поодиночке, значит, следовать в советские порты...
- Как так "поодиночке"?! - возмутился Славка. - Их же немцы, как орешки, перещелкают.
Ребята загудели.
- Вот и перещелкали, - сказал Арся. - У них там в Англии какой-то адмирал есть - не то Падли, не то Дадли... Ему доложили, что в Норвегии чуть не весь немецкий флот стоит, он и перетрусил. И приказал своему флоту немедленно увести корабли обратно в Англию, а конвою - самому добираться. Только сторожевики и тральщики с ними и остались. А что они могут?!
- Падла он, а не Дадла! - заявил Баланда.
- Точно. Союзнички еще называются! - поддержал его Толик.
- Своих не жалеют, - сказал Димка. - Давай дальше, Арся.
- А дальше чего? Начали они "рассредоточиваться", а фашисты, сволочи, их из-под воды и с воздуха, как утят несчастных, топили. Хоть и дрались они из последних сил. Которые на дно пошли, а где остальные, до сих пор неизвестно. Одного мы видели в губе Обседья на мели, от другого только круг спасательный да мешки с мукой остались. Да в Матшаре пять. Где остальные бродят?.. Эх! - Арся встал. - Говорить больше нечего. Работать надо!
И он пошел, не оглядываясь, к обрыву. За ним побежала Ольга. Она догнала его и пошла рядом, заглядывая снизу ему в лицо. И никто даже не ухмыльнулся. Все угрюмо молчали. Война опять дохнула на них своим раскаленным дыханием - она была в двух шагах...
Людмила Сергеевна всматривалась в посуровевшие лица своих мальчишек. Потом тихо спросила:
- Ну как?
- Что как? - не понимая, переспросил Антон.
- Наказывать будем?
- Да вы что, Людмила Сергеевна?! - изумился Антон, а ребята зашумели негодующе.
- Так я и думала, - сказала Людмила Сергеевна. - И еще - надо нам в свободное время походить вдоль берегов. Может, найдем, тех, что спаслись...
- Верно, товарищ комиссар, - сказал Прилучный, - мне говорили, что Илья Павлыч Мазурук уже многих нашел и на Большую землю вывез. Поищем и мы. Так, робяты?
- Так! - сказали мальчишки и пошли делать свое дело. Работали молча и с ожесточением.
18
На следующее утро, первым высунувшись из палатки, я увидел вместо солнца сплошную пелену низких облаков. Из них, как из сита, сыпался мелкий-мелкий дождик. Было промозгло и холодно. Горы закрыло плотным туманом, и все вокруг стало сумрачным и неуютным. Посвежел и ветер. Он дул порывами, не очень сильными, но от них брезент палатки ходил волнами. Сразу продрогнув, я поскорее юркнул под одеяло.
- Ну, что там? - сонным голосом спросил Славка.
- Не ахти... - сказал я.
- Лафа, - вытягиваясь, сказал Васька, - хоть отоспимся.
- Там видно будет, - сказал Антон, - а пока - по-о-дъем!
Он в трусах и майке выскочил наружу, но почти сразу же влетел обратно.
- Нич-ч-чего, - сказал он стуча зубами. - Работать можно. По-о-одъем!
В столовой Людмила Сергеевна спросила:
- Работать будем?
- Какая работа, - сказал Витька, - ветер да дождь.
- Да рази это ветер? - возмутился Колька.
- Я не настаиваю, - сказала Людмила Сергеевна, - решайте.
- Чего там решать, - буркнул Арся, - пойдем, и все.
- Тьфу! - разозлившись, сказал Шкерт. - Вот сознательные!
- А ты можешь на кухню идти, там тепло и не дует, - сказал Антон презрительно.
- И пойду! - с вызовом ответил Петька.
- Моя очередь! - крикнул Морошкин.
- Ну да, - сказал Васька, - к синему платочку. Гляди, Арся отобьет.
Арся встал и, даже не посмотрев на Ваську, вышел из палатки.
- На кухню пойдут Морошкин и Петр Иванов, - сказала Людмила Сергеевна. - А остальные... ну что ж, давайте попробуем.
Работать было трудно и страшно. Внизу глухо шумело море, и от порывов ветра приходилось просто вжиматься в скалы. Того и гляди, сбросит. Правда, после случая с Борей уже никто не решался ходить по карнизам без веревки, но все равно было жутковато.
После обеда дождь перестал, а ветер похоже стал посильнее. Ребята развалились на койках, кто-то затянул песню, ее подхватили, а Арся сказал мне:
- Пойдем на мысок. Посидим, море посмотрим, а?
Очень не хотелось мне вылезать из палатки, но тон, каким сказал это Арся, не позволил мне отказаться. На мыске мы, подняв воротники и нахлобучив шапки на самые уши, присели на камни и стали смотреть на море. Волны отсюда казались не очень большими, но какими-то беспорядочными, гребни их были сплошь покрыты белыми барашками пены.
- Сулой, - задумчиво сказал Арся, - баллов семь будет. - А когда я непонимающе взглянул на него, он пояснил: - Сулой - это когда ветер с течением встречаются, оттого и беспорядок такой.
Потом он опять замолчал надолго, и я тоже молчал - о чем я буду спрашивать его после вчерашнего? Через некоторое время он сказал:
- Хорошо, что хоть захмарило.
Я не понял, почему это хорошо, но ничего не спросил. И только когда он вскочил и стал пристально всматриваться в море на север, я сообразил, что он имел в виду и зачем в эту дрянную погоду ему нужно было торчать на берегу. Далеко на севере я увидел вначале размытые ветром дымы, а вскоре и расплывчатые силуэты судов.
- Они, - глухо сказал Арся.
Суда приближались. Когда они оказались на траверзе* нашего мыса милях в семи - восьми от берега, их уже можно было разглядеть довольно четко. Было их семь, и шли они строгой кильватерной колонной, только одно совсем небольшое суденышко ныряло в волнах немного впереди и чуть правее мористее.
- Это "Айршир" - тот самый сторожевик английский, - сказал Арся, - а третий в строю... батин, "Азербайджан". Самый последний - "Мурман".
Мы стоя смотрели им вслед, и только тогда, когда уже и "Мурман" скрылся за южным мысом губы, Арся сказал:
- Все!.. Дойдут ли? - И сам себе ответил, рубанув рукой воздух: Дойдут!
...И как мы уже узнали потом, вернувшись в Архангельск, они дошли. У южной оконечности Новой Земли их встретили наши эсминцы и сторожевые суда, и они дошли, привезя в Архангельск ценные военные грузы. Только "Азербайджан" пришел пустой - весь его груз, льняное масло, жирным пятном расплылся по Баренцеву морю. Но тогда-то мы этого не знали, и Арсю недели на две словно подменили - он стал молчаливым, задумчивым и только работал еще яростней, чем прежде...
Мы молча шли обратно. У палатки Арся сказал:
- Погода не больно рабочая. Давай попросимся поохотиться на берегу? Может... и людей каких встретим.
Конечно, я согласился, и мы пошли в избу Прилучных. Людмила Сергеевна разрешила не сразу.
- Возьмите Антона, Пустошного Саню, Славку, Толю и... Васю Баландина. Обязательно Васю! И далеко на первый раз не ходите.
- Понятно, - сказал Арся.
- Зачем нам еще Баланда этот? - шепнул я ему.
- Воспитывать будем, - серьезно ответил Арся.
- Олюша, - сказала Марья Николаевна, - может, и ты с робятишками пойдешь? Берега-то ты хорошо знаешь.
- Ладно, маманя, - радостно ответила Ольга.
- И я пойду! - решительно заявил Морошка, который тер песком огромную кастрюлю.
- Нет, Витя, тебе и здесь работы хватит, - сказала Людмила Сергеевна и хитро подмигнула нам с Арсей.
Вышла Оля, одетая по-походному, но снова в своем платочке. За плечами у нее была настоящая двустволка, а за спиной - увесистый вещевой мешок.
Людмила Сергеевна вынесла нам из-за перегородки три "тозовки"* и по пачке патронов к ним.
На воле Арся, передав одну винтовку мне, молча подошел к Оле, снял с нее мешок и нацепил на себя. Она улыбнулась, слегка наклонив голову.
- Пойдем к югу, - сказала Оля, - к губе Безымянной. Там береговая полоса широкая, и выходы наверх есть, и сплошь осушки* кругом. А на севере скалы-то в самое море почти всюду опускаются. Ясно-понятно?
- Ясно-понятно! - весело сказал Славка. - Пошли, Кожаный Чулок.
- Это почему я "кожаный чулок"? - обиженно спросила Ольга.
- Книжки надо читать, милый ты Соколиный Глаз, - наставительно сказал Славка, - Фенимора Купера. У него главные герои - знаменитый охотник и проводник Кожаный Чулок и Соколиный Глаз. Ясно-понятно?
- Соколиный Глаз - это ничего, это мне подходит, - развеселилась Ольга, - а Кожаный Чулок... не-е, некрасиво.
- Да, не того, - рассудительно сказал Толик, - уж лучше Кирзовый Сапог.
- А ну вас! - сердито сказала Оля. - Пошли, что ли?
Только мы отошли от палаток, Баланда толкнул меня в бок.
- Давай винтовку, - тихо сказал он.
- Не дам! - ответил я.
- Давай! - с угрозой повторил Васька. - Ты и стрелять-то не умеешь.
И он цепко ухватился за винтовку. Я не отдавал. Мы сопели и пыхтели, вцепившись намертво в наше оружие, пока не обернулся Антон.
- Отдай ему винтовку, - сказал он тоном приказа.
"Опять воспитательные приемчики, - подумал я, - дался им этот Баланда". Но винтовку отдал.
Мы спустились на берег.
Тут, вблизи, море выглядело пострашнее, чем сверху. С грозным ревом оно разбивалось о камни, потом, громко шурша галькой, откатывалось назад, а следующая волна уже торопилась опять на берег, словно пытаясь раздробить стоящие на ее пути скалы. Но все же сухая береговая полоса была довольно широкой, мы шли, прижимаясь к отвесным стенам, и только редкие брызги и ватные клочки пены долетали до нас.
Шли молча, изредка перебрасываясь словами, подсмеиваясь, если кто-нибудь, не удержавшись, сползал с мокрого камня. Над головами стоял уже ставший привычным шум и гам птичьего базара, вокруг носились птицы, стремительно ныряли в волны и возвращались с добычей. Иногда несколько чаек покрупнее нападали на маленькую, по сравнению с ними, кайру и с ходу, прямо в воздухе, отнимали у нее добычу.
Потом я увидел огромную птицу, тоже похожую на чайку, с пепельно-серыми крыльями. Эта чайка нападала не только на кайр, но и на других крупных птиц и действовала она, как самый настоящий разбойник. Сверху пикировала на свою жертву и долбала ее большим острым клювом по голове, а когда та теряла свою добычу, она ловко на лету хватала ее и тут же заглатывала.
- Оля! - крикнул я. - Что за птица?
- Где? Ах, эта? У-у, гад! Бургомистр* это, фашист! - закричала она, стаскивая с плеча двустволку. - А ты чего стоишь? Чего не стреляешь? спросила она Баланду.
- В кого стрелять-то? - спросил Баланда и поднял винтовку.
- "В кого", "в кого"... - передразнила Ольга. - Разиня!
Она уже прицеливалась в парящего над нами бургомистра, и в это время сухо щелкнул выстрел. Это стрелял Арся. Бургомистр вздрогнул, беспорядочно замахал крыльями и камнем полетел вниз.
- Ур-ра! - заорал я. - Готов.
- Погоди уракать-то, - сурово сказала Оля, - подбит он только.
И верно, почти у самой воды этот бандит расправил крылья, мощными взмахами взмыл вверх и стал уходить в море. Она откинула прядку волос ото лба, сжала губы и плотно прижала приклад ружья к плечу. Грохнул выстрел, эхо отлетело от скал, и бургомистр на этот раз грузно шлепнулся в воду.
Идти было трудно - мешали груды больших скользких камней и встречный ветер. Все порядочно устали, только Оля по-прежнему бодро шагала вперед, уверенно лавируя между обломками скал и валунами. Да Арся старался не отставать.
- Чертова девка, - добродушно ворчал Толик, - загонит...
- Оля! - крикнул Славка. - Подрубать бы, живот подвело!
- Эх вы, - сказала Оля, - а еще мальчишки. Всего-то километров десять протопали. Вот эту скалу обогнем, а там берег хороший будет, широкий, с песочком. Вот и остановимся.
- Нет, - сказал Славка, - ты просто амазонка.
- Про амазонок читала, - довольная, сказала Оля, - они ничего, храбрые. А этого... Купера ты мне после войны пришлешь.
- Обязательно, - сказал Славка, - только дай пожрать.
- Нет, - твердо сказала Оля и быстро пошагала дальше.
После войны... "После войны в Музей Арктики сходишь", - сказала Людмила Сергеевна. "После войны пришлешь", - сказала сейчас Ольга. "Когда оно будет, это "после войны"?" - подумал я тоскливо. - И кто из нас и наших близких увидит это? И что нам предстоит узнать? И что мы, когда станем старенькими, будем рассказывать своим детям и внукам?.."
Задумавшись, я споткнулся и шлепнулся на мокрую гальку. Поднимаясь, я еще подумал, что не знаю, придется ли мне рассказывать о сбитых мною самолетах или потопленных подлодках, но вот о том, что мы победили и как мы победили, я рассказывать определенно буду!
- Не расшибся? - заботливо спросил Антон.
- Скажи, Антон: ведь мы обязательно победим? - спросил я.
Антон посмотрел на меня удивленно.
- Может, ты башкой об камень трахнулся?
- Нет, - сказал я и засмеялся.
- Трахнулся, - убежденно сказал Антон и ушел вперед.
"Ту скалу" мы огибали больше часа, но вот наконец-то кончилось дикое нагромождение камней, и перед нами открылся широкий, полого спускающийся к морю, песчаный пляж, только кое-где торчали отдельные валуны. Все повалились на песок, а Оля, развязывая мешок, который сбросил с себя Арся, говорила:
- Ну вот, парнишки, сейчас мы... как это... под-рубаем, - и, улыбаясь, косилась на Славку.
Но подрубать нам не пришлось. Баланда встал на колени и, вглядевшись вперед, хриплым шепотом сказал:
- Костер там... и люди. - Он взял винтовку наперевес.
Вскочили и мы. Действительно, там, куда показывал Васька, тянулась относимая ветром в сторону струйка дыма, а рядом копошились люди - человек шесть или семь, отсюда их сосчитать было трудно.
- Спокойно! - приказал Антон и тоже снял винтовку с плеча. - Еще неизвестно, кто они. Может... фашисты.
У меня вдруг задрожало все внутри, и я кинулся к Баланде.
- Отдай винтовку! - заорал я.
- Шиш! - сказал Баланда.
- Тише вы! - прикрикнул Антон. - Арся, остаешься здесь за старшего. А мы с Васькой пойдем поглядим, кто такие.
Антон и Васька шли осторожно, под самыми скалами. Мы напряженно смотрели им вслед, лежа животами на влажном песке, так велел нам Арся. Через некоторое время мы заметили, что люди у костра засуетились и встали, вглядываясь в ту сторону, откуда шли Антон с Васькой. Двое присели на песок и что-то делали там, а потом один из них встал во весь рост и, подняв над головой палку с привязанным к ней куском материи, побежал навстречу нашим ребятам. Солнце в это время выглянуло из-за туч, и мы ясно увидели, что к палке привязан звездно-полосатый флаг.
- Американцы! - закричал Славка, и мы кинулись туда.
Когда мы подбежали, Антон, Васька и американец, тыкая друг в друга пальцами, оживленно "разговаривали" каждый на своем языке. Американец, худой, заросший щетиной, грязный, но веселый, хлопал их по плечам и что-то говорил, улыбаясь во весь рот. От костра прибежали остальные - тоже оборванные, заросшие и худые. Они восторженно кричали и тоже хлопали нас по плечам и по спинам, так что у нас кости трещали. Никто ничего не понимал.
- Тихо! - вдруг скомандовал Антон и поднял руку.
- Сайленс! - сказал я, вспомнив, на свою беду, нужное слово.
Американец с флагом передал его одному из своих, вытянулся перед Антоном, лихо приложил два пальца к потрепанной морской фуражке и сказал серьезно:
- Иес, сэр! Ест... тоу-вариш комиссар!
- Говорите вы один, - сказал Антон, слегка надувшись от важности, - а ты, Соколов, переводи. Спроси, как его зовут.
- "Вот незадача, - подумал я, - придется выкручиваться".
- Спик ю онли, - с трудом подбирал я английские слова. - Уот из йор нейм?
- Джеймс Гаррисон, иф ю уонт, сэр, - сказал моряк, обращаясь ко мне.
- Ху ар ю олл? Кто вы все? - спросил я, тоже слегка надувшись от того, что и я оказался "сэром" и от гордости за мое шикарное знание языка, тем более что ребята смотрели на меня с уважением.
- Уи ар америкэн симэнз, - сказал моряк, - энд ай'м навигейтер. Май шип "Алькоа Рейнджер" уоз санк джюли севентс... - увидев, что я замялся с переводом, он пояснил: - Джёрмен субмарин... фью-ю-ю, - он показал рукой, как идет торпеда, - "Алькоа", - бу-у-м-м-м! - Он показал двумя руками, как взлетел в воздух его корабль, потом снял фуражку и опустил голову.
Все американцы тоже обнажили головы, сняли свои шапки и мы.
- Он сказал, - объяснил я, - что все они американские моряки и их судно "Алькоа Рейнджер" было потоплено немецкой подлодкой еще седьмого июля... Сам он штурман.
- Седьмого июля! - сказал Саня. - А сегодня двадцатое.
- Да-а, - протянул Славка, - досталось ребятам.
Американцы привели нас в свой лагерь. Да какой там лагерь: костер, порванный резиновый плотик, под которым они, видимо, укрывались от непогоды, а из снаряжения - два матросских ножа и небольшой топорик. Хорошо еще, спички они как-то сохранили, а то и костра бы не было. Из еды у них оставалось несколько пачек морских галет и банка тушенки. Только сейчас мы как следует разглядели их: жутковатый был вид, прямо скажем. Почти как наши дистрофики. Потрескавшиеся губы, покрытые коростой лица, у двоих тряпками перевязаны руки - обморозились. Они ужасно удивились, увидев среди нас девочку. Один из них, самый пожилой, трясущимися руками достал из внутреннего кармана куртки завернутый в клеенку бумажник, развернул его и вынул фотографию отличной девчонки, чем-то похожей на Олю.
- Дотер, - сказал он и погладил Олю по голове.
- Дочка, - перевел я.
Товарищи его сурово молчали, а Оля, развязав свой мешок, быстро достала из него две большие круглые буханки хлеба, куски жареной рыбы, сваренные вкрутую кайриные яйца и две солидные фляжки с холодным, но крепким чаем. Моряки опять засуетились, потом один из них вскрыл ножом квадратную банку тушенки и тоже поставил к общему столу, а другой, порывшись в карманах, достал небольшую плитку шоколада и, улыбаясь, протянул ее Ольге.
- Фор ю, мисс.
- Спасибо, - вежливо сказала Оля, - и добавила, как радушная хозяйка: - Да вы кушайте, люди добрые, кушайте.
Переводить мне не пришлось - американцы, а впрочем, и мы тоже так налегли на еду, что очень быстро от нее ничего не осталось. Потом Гаррисон достал пачку сигарет и раздал всем своим по одной, вначале предложив и нам. Мы, конечно, гордо отказались, только Баланда протянул было руку, но Антон так посмотрел на него, что он тут же убрал руку обратно. Разлегшись на песке, благо тучи уже разогнало совсем и солнце даже стало слегка припекать, моряки с наслаждением задымили. Мы тоже улеглись рядком, и началась уже неторопливая, но очень странная беседа. Кое-как мы узнали, что после взрыва их судна они, чудом уцелевшие - большинство погибло, десять суток носились по волнам на жалком надувном плотике. Сперва их было десять. Потом одного смыло волной. Через три дня умерли двое - один от ран, другой от охлаждения: он три часа плавал в ледяной воде.
Наконец их плотик прибило в эту бухту, из последних сил они высадились на берег и вот уже четвертый день, обессиленные и потрясенные всем пережитым, сидят и ждут избавления. Они не знали, где находятся, а поднявшись с трудом наверх, двое из них увидели безжизненную и суровую землю. Решив, что это безлюдный остров, они приготовились ждать. Другого ничего не оставалось, да и идти куда-нибудь они просто не могли. Раза два они видели проходившие мимо бухты суда, но их никто не заметил.
Мы все сидели подавленные и поражались мужеству этих людей. Даже Васька - а почему, собственно, даже? - был очень серьезным и строгим.
Потом Антон решительно встал.
- Спроси их, - сказал он мне, - идти они смогут?
Я спросил. Американцы оживились, посовещались и ответили, что могут, но если идти дальше, то им придется часто отдыхать, так как у одного отморожены ноги, а у другого в голени сидит осколок. Они собрали свои нехитрые пожитки, потом каждый отрезал от плотика по небольшому кусочку красной резины - на память - и подобрали из валявшегося здесь плавника подходящие палки. И мы тронулись в путь.
Шли долго и трудно. Моряки то и дело падали, нам приходилось поднимать их, часто мы присаживались по их просьбе отдохнуть, а потом опять шли и шли. И никто даже не пикнул, хотя те двое, у которых были раненые ноги, должны были опираться то на кого-нибудь из нас, то на своих товарищей. Они при этом еще умудрялись подшучивать друг над другом и смеяться.
- Крепкие ребята, - сказал Арся.
- Да, - сказал Славка.
- Ага, - сказал Васька.
Я посмотрел на него, и он показался мне совсем другим: даже толстые губы были сейчас крепко сжаты, а разлапистая походка стала тверже и уверенней.
В лагерь мы пришли уже не то поздно ночью, не то рано утром - разбери тут, когда солнце светит круглые сутки. Словом, было около четырех часов. Дома - вот ведь как: дома?! - никто не спал и уже готовилась другая группа, чтобы идти нас искать. Воплей, возмущенных и радостных, было столько, что хоть затыкай уши. Но когда распознали, с кем мы пришли, наступила уважительная тишина.
Американцы сидели на земле, смущенно и устало улыбаясь. Только Джеймс Гаррисон - штурман - стоял рядом с Антоном, когда тот докладывал обо всем Людмиле Сергеевне. Она, бледная и очень серьезная, молча выслушала его, потом подошла к Гаррисону и протянула ему руку. Моряк наклонился и эту руку поцеловал. Людмила Сергеевна зарделась.
Она сказала Оле, чтобы та взяла с собой пару мальчишек и пусть они срочно топят баню. Моряков она повела в избу Прилучных, а нас погнала спать. Мы, как говорится, не заставили себя просить и повалились на койки. Ребята лезли с расспросами, пока кто-то - кажется, Карбас - не цыкнул на них.
19
Следующий день был ярким - солнце вовсю разгулялось на безоблачном синем горизонте. Ветер упал, утихло и море. Участников вчерашнего похода не трогали - пусть отоспятся, а все остальные отправились на работу. Трое пошли к недалекому ручью за питьевой водой, двое дежурили по кухне. Словом, все были при деле. Людмила Сергеевна была довольна: кажется, все начинает входить в свою колею, быт налаживается, место обживается.
Она отложила одну починенную пару чьих-то порванных на скалах штанов и взялась за другую, торопясь успеть с починкой целой горы одежды к тому времени, когда жена Прилучного позовет ее печь хлеб.
Внимание ее привлекли американские моряки. Они один за другим выходили из избы - просто удивительно, как их там Марья разместила. Ночью двое ребят помогли им вымыться в баньке, нашлось для них и кое-какое бельишко. Потом, поев и напившись крепкого и горяченного чая, разомлевшие и счастливые, они улеглись и сразу заснули. И вот сейчас, старательно приведя себя в порядок, залатав кое-как одежду и побрившись, они выходят на солнышко. И радостно щурятся. На руках у обмороженных свежие чистые бинты - это она, Людмила Сергеевна, смазав им руки знаменитой мазью Вишневского, перевязала; полечила и отмороженную ногу ирландца Патрика, огромного рыжего верзилы; обработали рану на ноге самого молодого белокурого голубоглазого Сэма.