Страница:
Дарий остался в истории, однако не как завоеватель, но как строитель империи, чья деятельность, по словам Бристеда, была «одним из замечательных достижений в истории Древнего Востока, если не всего античного мира» (Завоевание цивилизации. 1926. С. 199). «Устройство Персидской империи оказалось образцом для всех последующих империй», включая Римскую, и без этого примера завоевания Александра были бы невозможны (История Израиля. 1945. Т. 1. С. 5).
Империя, которой управлял Дарий, подобно Британской империи, не только охватывала огромную территорию, но и была населена народами, не объединенными единым языком или единой религией, и, как и в Британской империи, перед правителем стояла тройная задача: добиться лояльности подчиненных народов; делегировать власть местным представителям, не утратив централизации, и сохранять целостность империи в борьбе против внешних и внутренних врагов.
Чтобы выполнить первое из этих требований, которое было основой для второго и третьего, Дарий проявлял разумную терпимость. Xотя империя была абсолютной монархией, он признал права и привилегии этнических и национальных групп и почитал их традиции и обычаи. В Вавилоне он правил как вавилонский царь, в Египте – как фараон и преемник фараонов, то есть считался сыном Аммона-Ра. На Кипре и в Финикии он поддерживал местных царей, а в греческих ионийских городах – местных тиранов. Будучи последователем зороастризма, он почитал богов, которым поклонялись его подданные, строил и восстанавливал храмы за счет имперской казны, в том числе храм Аммона в Сивахе. Единственным следствием его завоеваний была дань, наложенная на покоренные народы, а также военная обязанность в случае объявления войны. Как замечает доктор Дж. Б. Грэй, это была первая в истории попытка «объединить множество народов под единым правлением, которое обеспечивало бы соблюдение прав и привилегий всех подданных, так же как и исполнение ими обязанностей» (Кембриджская история Древнего мира. Т. IV. С. 184).
Придя к власти, Дарий поделил империю на двадцать сатрапий, или провинций, во главе каждой стоял сатрап. Это не было совсем незнакомым нововведением, поскольку сатрапии существовали в Ассирии, Вавилонии и Мидии, а Ксенофонт называет шесть сатрапов Кира (Киропедия. VIII); однако он их усовершенствовал и заставил эффективно работать[66]. Сатрапы всегда назначались из представителей знатных семей, иногда родственников царя. Они занимали должность неограниченное время, держали свои дворы и стражу, а также были высшей судебной властью в своих провинциях. Они имели очень широкие полномочия, гражданские и военные, главной же их обязанностью было собирать подати и пополнять казну, следить за соблюдением законности и порядка в своих сатрапиях, обеспечивать сохранность и безопасность дорог и мобилизовать призывников вверенной им провинции, когда требовалось пополнить царскую армию во время войны.
Слабым звеном этой системы было постоянное стремление амбициозных сатрапов к самостоятельности и независимости, что сильно облегчило завоевания Александра. Дарий прибегал к следующим превентивным мерам.
Помимо провинциальных ополчений, он набрал регулярную армию. В мирное время она действовала в качестве сдерживающей силы в случае, если какой-нибудь сатрап захочет выйти из-под власти царя, а в военное время ее пополняли призывники. Армия была организована в дивизии по 10 тыс. воинов, разделенные на батальоны по тысяче человек, а затем – на сотни и десятки, каждое звено под своим командованием. Но поскольку призывники набирались лишь на время войны, эта организация обычно существовала лишь «на бумаге».
Регулярная армия состояла из царской охраны по 2 тыс. всадников и 2 тыс. пехоты и дивизии из 10 тыс. пехотинцев, известных под названием «бессмертных». Во время войны к этим силам добавлялись силы всадников, все эти войска состояли либо из персов, либо из мидийцев. На марше армию содержали те провинции, через которые она проходила, что подразумевало наличие запасов в мирное время в каждой провинции.
Еще одним способом сдерживания амбиций сатрапов было размещение персидских гарнизонов в крупных городах и стратегических пунктах[67], время от времени в провинцию посылалось «царево око» инспектировать сатрапа и представить отчет о его правлении. Чтобы гарантировать необходимое пополнение командного состава, в Сузах была организована кадетская школа. Ксенофонт пишет: «Дети знатных персов воспитываются при дворе: там каждый может научиться благомыслию, а услышать или увидеть что-нибудь постыдное близ царя невозможно. Дети видят и слышат, кто у него в почете, кто не в чести, и с малых лет научаются приказывать и повиноваться приказам» (Анабасис. I. Пер. с. Ошерова). Это, хотя и предположительно, также сдерживало сатрапов и знать, поскольку дети служили заложниками, гарантировавшими хорошее поведение их отцов.
Поскольку в такой огромной империи войска должны были иметь возможность быстрого передвижения, а также чтобы способствовать торговле, Дарий восстановил многие старые караванные пути, и, хотя нет свидетельств, что они соответствовали уровню дорог Римской империи, это были действующие пути сообщения. На реках были возведены мосты, и через каждые четыре парасанга пути имелись станции со свежими лошадьми для царских курьеров. Геродот так описывает этих гонцов: «Нет ничего на свете быстрее этих гонцов: так умно у персов устроена почтовая служба! Рассказывают, что на протяжении всего пути у них расставлены лошади и люди, так что на каждый день пути приходится особая лошадь и человек. Ни снег, ни ливень, ни зной, ни даже ночная пора не могут помешать каждому всаднику проскакать во весь опор назначенный отрезок пути. Первый гонец передает известие второму, а тот третьему. И так весть переходит из рук в руки, пока не достигнет цели, подобно факелам на празднике у эллинов в честь Гефеста. Эту конную почту персы называют «ангарейон» (VIII. Пер. Г.А. Стратановского).
Эти военные пути сообщения делились на две группы, западную и восточную. В первой основной артерией был великий западный путь под названием «царская дорога», подробно описанный Геродотом (V); великий восточный путь детально описал Ктесий в утраченной «Истории Персии».
«Царская дорога» соединяла Сарды с Сузами; она насчитывала 1500 миль, и в обычное время путь из Суз в Сарды занимал девяносто дней; однако благодаря налаженной системе царские гонцы преодолевали его за семь суток. Из Сард этот путь проходил приблизительно вдоль современной железной дороги из Смирны до залива Искандера – через Ипс (к северо-востоку от Ак-Шехра), Иконий (Кониа), Киликийские Ворота в горах Тавра и Тарс до Исса. От Исса восточная часть пути пересекала Карры (Герран), Нисибис (Нисибин) и Тигр около Ниневии (близ Мосула), после чего сворачивала в направлении Арбел (Эрбил), затем – в юго-восточном направлении к Сузам на реке Паситигр (Каркхех). От Ипса ответвлялась дорога, идущая через Пессин (город во Фригии) и Анкиру (Анкару) к реке Галис (Кизил-Ирмак) в Птерию (Богазгёй?), что в Каппадокии, которая затем вновь пересекала Галис и вела в Мазаку (Кайсери) и к Киликийским Воротам[68].
Из Ниневии, которая находилась как раз на полпути, одна дорога шла на север к Трапезунду (Требизонд) на Черном море, а другая – на запад к Фапсаку (Дибси), откуда поворачивала к югу в Сирию и через Дамаск, Тиру и Газу вела в Пелузий и Мемфис в Египет.
Из Вавилона и Суз великий восточный путь проходил через Экбатаны (Xамадан), Раги (Реи) и Каспийские Ворота на Мешед, откуда его северная ветвь шла на Бактры (Балкх) к Оксу (Амударья), а южная – в Герат. Около Герата дорога раздваивалась, одно ответвление шло на восток к Xари-Руд и Кабулу, а оттуда к Аттоку на Инде, а другое – на юг через Сейстан, Кандагар и Муллу – за Инд. Из Кандагара дорога поворачивала на юго-восток в Гулашкирд, затем в Персеполь и Пасаргады, откуда одна ветвь вела на Экбатаны, а другая – в Сузы.
Для дальнейшего упрочения системы сообщения во время своего правления Дарий послал карийского грека Скилака искать морской путь между Индией и Персией. Согласно Геродоту, Скилак отплыл из Каспатии (местоположение неизвестно) в пактииканскую страну и доплыл до Индийского моря, откуда прошел вдоль побережья Персии и Аравии, приплыл в Красное море и пристал к берегу неподалеку от Суэца. После этого замечательного плавания «Дарий завоевал индийцев (Пенджаб и Синд) и стал хозяйничать в этой части моря» (IV, 44). Он также приказал прорыть канал из Нила в Красное море[69], и этот водный путь связал Индию со Средиземноморьем.
Персия в IV в. до н. э
Глава 5
Безопасность внутренней базы
Империя, которой управлял Дарий, подобно Британской империи, не только охватывала огромную территорию, но и была населена народами, не объединенными единым языком или единой религией, и, как и в Британской империи, перед правителем стояла тройная задача: добиться лояльности подчиненных народов; делегировать власть местным представителям, не утратив централизации, и сохранять целостность империи в борьбе против внешних и внутренних врагов.
Чтобы выполнить первое из этих требований, которое было основой для второго и третьего, Дарий проявлял разумную терпимость. Xотя империя была абсолютной монархией, он признал права и привилегии этнических и национальных групп и почитал их традиции и обычаи. В Вавилоне он правил как вавилонский царь, в Египте – как фараон и преемник фараонов, то есть считался сыном Аммона-Ра. На Кипре и в Финикии он поддерживал местных царей, а в греческих ионийских городах – местных тиранов. Будучи последователем зороастризма, он почитал богов, которым поклонялись его подданные, строил и восстанавливал храмы за счет имперской казны, в том числе храм Аммона в Сивахе. Единственным следствием его завоеваний была дань, наложенная на покоренные народы, а также военная обязанность в случае объявления войны. Как замечает доктор Дж. Б. Грэй, это была первая в истории попытка «объединить множество народов под единым правлением, которое обеспечивало бы соблюдение прав и привилегий всех подданных, так же как и исполнение ими обязанностей» (Кембриджская история Древнего мира. Т. IV. С. 184).
Придя к власти, Дарий поделил империю на двадцать сатрапий, или провинций, во главе каждой стоял сатрап. Это не было совсем незнакомым нововведением, поскольку сатрапии существовали в Ассирии, Вавилонии и Мидии, а Ксенофонт называет шесть сатрапов Кира (Киропедия. VIII); однако он их усовершенствовал и заставил эффективно работать[66]. Сатрапы всегда назначались из представителей знатных семей, иногда родственников царя. Они занимали должность неограниченное время, держали свои дворы и стражу, а также были высшей судебной властью в своих провинциях. Они имели очень широкие полномочия, гражданские и военные, главной же их обязанностью было собирать подати и пополнять казну, следить за соблюдением законности и порядка в своих сатрапиях, обеспечивать сохранность и безопасность дорог и мобилизовать призывников вверенной им провинции, когда требовалось пополнить царскую армию во время войны.
Слабым звеном этой системы было постоянное стремление амбициозных сатрапов к самостоятельности и независимости, что сильно облегчило завоевания Александра. Дарий прибегал к следующим превентивным мерам.
Помимо провинциальных ополчений, он набрал регулярную армию. В мирное время она действовала в качестве сдерживающей силы в случае, если какой-нибудь сатрап захочет выйти из-под власти царя, а в военное время ее пополняли призывники. Армия была организована в дивизии по 10 тыс. воинов, разделенные на батальоны по тысяче человек, а затем – на сотни и десятки, каждое звено под своим командованием. Но поскольку призывники набирались лишь на время войны, эта организация обычно существовала лишь «на бумаге».
Регулярная армия состояла из царской охраны по 2 тыс. всадников и 2 тыс. пехоты и дивизии из 10 тыс. пехотинцев, известных под названием «бессмертных». Во время войны к этим силам добавлялись силы всадников, все эти войска состояли либо из персов, либо из мидийцев. На марше армию содержали те провинции, через которые она проходила, что подразумевало наличие запасов в мирное время в каждой провинции.
Еще одним способом сдерживания амбиций сатрапов было размещение персидских гарнизонов в крупных городах и стратегических пунктах[67], время от времени в провинцию посылалось «царево око» инспектировать сатрапа и представить отчет о его правлении. Чтобы гарантировать необходимое пополнение командного состава, в Сузах была организована кадетская школа. Ксенофонт пишет: «Дети знатных персов воспитываются при дворе: там каждый может научиться благомыслию, а услышать или увидеть что-нибудь постыдное близ царя невозможно. Дети видят и слышат, кто у него в почете, кто не в чести, и с малых лет научаются приказывать и повиноваться приказам» (Анабасис. I. Пер. с. Ошерова). Это, хотя и предположительно, также сдерживало сатрапов и знать, поскольку дети служили заложниками, гарантировавшими хорошее поведение их отцов.
Поскольку в такой огромной империи войска должны были иметь возможность быстрого передвижения, а также чтобы способствовать торговле, Дарий восстановил многие старые караванные пути, и, хотя нет свидетельств, что они соответствовали уровню дорог Римской империи, это были действующие пути сообщения. На реках были возведены мосты, и через каждые четыре парасанга пути имелись станции со свежими лошадьми для царских курьеров. Геродот так описывает этих гонцов: «Нет ничего на свете быстрее этих гонцов: так умно у персов устроена почтовая служба! Рассказывают, что на протяжении всего пути у них расставлены лошади и люди, так что на каждый день пути приходится особая лошадь и человек. Ни снег, ни ливень, ни зной, ни даже ночная пора не могут помешать каждому всаднику проскакать во весь опор назначенный отрезок пути. Первый гонец передает известие второму, а тот третьему. И так весть переходит из рук в руки, пока не достигнет цели, подобно факелам на празднике у эллинов в честь Гефеста. Эту конную почту персы называют «ангарейон» (VIII. Пер. Г.А. Стратановского).
Эти военные пути сообщения делились на две группы, западную и восточную. В первой основной артерией был великий западный путь под названием «царская дорога», подробно описанный Геродотом (V); великий восточный путь детально описал Ктесий в утраченной «Истории Персии».
«Царская дорога» соединяла Сарды с Сузами; она насчитывала 1500 миль, и в обычное время путь из Суз в Сарды занимал девяносто дней; однако благодаря налаженной системе царские гонцы преодолевали его за семь суток. Из Сард этот путь проходил приблизительно вдоль современной железной дороги из Смирны до залива Искандера – через Ипс (к северо-востоку от Ак-Шехра), Иконий (Кониа), Киликийские Ворота в горах Тавра и Тарс до Исса. От Исса восточная часть пути пересекала Карры (Герран), Нисибис (Нисибин) и Тигр около Ниневии (близ Мосула), после чего сворачивала в направлении Арбел (Эрбил), затем – в юго-восточном направлении к Сузам на реке Паситигр (Каркхех). От Ипса ответвлялась дорога, идущая через Пессин (город во Фригии) и Анкиру (Анкару) к реке Галис (Кизил-Ирмак) в Птерию (Богазгёй?), что в Каппадокии, которая затем вновь пересекала Галис и вела в Мазаку (Кайсери) и к Киликийским Воротам[68].
Из Ниневии, которая находилась как раз на полпути, одна дорога шла на север к Трапезунду (Требизонд) на Черном море, а другая – на запад к Фапсаку (Дибси), откуда поворачивала к югу в Сирию и через Дамаск, Тиру и Газу вела в Пелузий и Мемфис в Египет.
Из Вавилона и Суз великий восточный путь проходил через Экбатаны (Xамадан), Раги (Реи) и Каспийские Ворота на Мешед, откуда его северная ветвь шла на Бактры (Балкх) к Оксу (Амударья), а южная – в Герат. Около Герата дорога раздваивалась, одно ответвление шло на восток к Xари-Руд и Кабулу, а оттуда к Аттоку на Инде, а другое – на юг через Сейстан, Кандагар и Муллу – за Инд. Из Кандагара дорога поворачивала на юго-восток в Гулашкирд, затем в Персеполь и Пасаргады, откуда одна ветвь вела на Экбатаны, а другая – в Сузы.
Для дальнейшего упрочения системы сообщения во время своего правления Дарий послал карийского грека Скилака искать морской путь между Индией и Персией. Согласно Геродоту, Скилак отплыл из Каспатии (местоположение неизвестно) в пактииканскую страну и доплыл до Индийского моря, откуда прошел вдоль побережья Персии и Аравии, приплыл в Красное море и пристал к берегу неподалеку от Суэца. После этого замечательного плавания «Дарий завоевал индийцев (Пенджаб и Синд) и стал хозяйничать в этой части моря» (IV, 44). Он также приказал прорыть канал из Нила в Красное море[69], и этот водный путь связал Индию со Средиземноморьем.
Персия в IV в. до н. э
После смерти Дария Персидская империя стала клониться к закату. Поражения его сына Ксеркса (485–465 гг. до н. э.) при Саламине и при Платеях привели к потере плацдармов в Европе, а при его преемниках Артаксерксе I (464–424 гг. до н. э.) и Дарии II (424–405 гг. до н. э.) засилье женщин при дворе привело к участившимся мятежам и в 404 г. до н. э. – к отпадению Египта. В 401 г. до н. э. Кир Младший поднял восстание против его брата Артаксеркса II (404–358 гг. до н. э.), которое, несмотря на поражение при Кунаксе, вылилось в продолжительную борьбу между центральным правлением и отложившимися провинциями, в результате чего были утрачены восточные завоевания Дария I на Гиндукуше и южном побережье Черного моря. Артаксеркс III (358–338 гг. до н. э.) вернул себе Египет и жестоко надругался над египетскими богами; в храме бога Птаха был выставлен осел, а священного быка Аписа зажарили и съели на пирушке. В 338 г. до н. э. Артаксеркса убил его собственный визирь Багаоз, который возвел на трон боковую ветвь дома Ахеменидов, в лице ее представителя Дария III (336–330 гг. до н. э.). Он был умеренным и достойным правителем, однако ничего не мог противопоставить возрастающей мощи Македонии.
Ксенофонт так описывает годы заката Персидской империи в сравнении с временами Кира и Дария I: «Намного хуже стали персы теперь и в другом отношении: прежде лишь те, кто рисковал жизнью ради царя, или подчинял его власти какой-нибудь город или народ, или совершал для него какое-либо превосходное дело, удостаивались отличия, а теперь любой, кто, по мнению царя, доставит ему хоть какую-нибудь выгоду, – или как Митридат, который предал своего отца Ариобарзана, или как Реомитр, который оставил заложниками в Египте свою жену, своих детей и детей своих друзей и попрал великие клятвы верности, – тот и награждается величайшими почестями. При виде таких порядков все населяющие Азию народы впали в нечестие и несправедливость, ибо каковы правители, таковы по большей части оказываются и подданные их. Итак, в этом отношении персы теперь несомненно стали бесчестнее, чем прежде.
Их отношение к деньгам тоже утратило прежнюю безупречность. Теперь они не только явных преступников, но и ни в чем не повинных людей хватают и принуждают без всяких оснований выплачивать штраф, так что лица, слывущие богачами, дрожат от страха не меньше тех, кто многократно нарушал закон. Поэтому состоятельные люди также не желают показываться на глаза сильным мира сего и не решаются даже являться на службу в царское войско. И кто бы ни начал с персами войну, любому предоставляется полная возможность безнаказанно находиться в их стране ввиду такого нечестия их правителей перед богами и такой их неправоты перед людьми. Бесспорно, образ мыслей персов стал гораздо низменнее, чем когда-то» (Ксенофонт. Киропедия. VIII. Пер. Э.Д. Фролова).
Безусловно, в этом описании много правдивого, но много здесь и пропаганды, и, когда Ксенофонт говорит о персидской армии, что их всадники не лучше их придворных, лакеев и поваров и что они не владеют техникой боя, в контексте военных действий Александра его заявления выглядят абсурдными. Он считает, что было огромной ошибкой отказываться от коротких копий, которыми Кир вооружил своих всадников, и заменять их дротиками, и сетует, что тот больше полагался на количество, а не на качество, набирая орды необученных призывников. Ксенофонт осудил Кира и за то, что он стремится компенсировать недостаток доблести и патриотизма набором иностранных наемников. Платон говорит, в сущности, то же самое: «Когда случается надобность, чтобы народы сражались за них, они не встречают никакой готовности подвергаться вместе с ними опасностям и сражаться за них, так что все их неисчислимые полчища оказываются непригодными для войны. И вот, точно у них недостаток людей, нанимают они наемников и думают найти спасение при помощи чужеземцев» (Законы. III, 697–698. Пер. А.Н. Егунова).
По численности армия Дария вовсе не походила на описанную Аррианом и другими историками, поскольку бесчисленные полчища, о которых они повествуют, это лишь пропагандистские трюки, либо такая армия существовала только «на бумаге» и включала всех новобранцев, в теории пригодных для службы. Царская армия, как и в прошлом, состояла из царской охраны – вероятно, 4 тыс. единиц, около 22 тыс. греческих наемников, а также неопределенного числа всадников, численность которых Тарн оценивает максимум в 50 тыс. человек, которых Дарий никогда не задействовал полностью (Развитие военного и морского дела в период эллинизма. С. 153–154). 10 тыс. «бессмертных», кажется, куда-то исчезли.
Таким образом, в 336 г. до н. э. обстоятельства благоприятствовали предстоящему вторжению в Персию, хотя македонской армии надо было преодолеть огромные пространства, чтобы добраться до жизненно важных центров империи; море было в руках персов, а несметные богатства персидского царя давали ему возможность, как это бывало и прежде, подкупить своих врагов. Персидский царь был слаб, его сатрапы – ненадежны, его новобранцы – необучены, и, хотя его империя оставалась высокоорганизованным государством с хорошими дорогами, эти обстоятельства играли на руку его противникам.
Ксенофонт так описывает годы заката Персидской империи в сравнении с временами Кира и Дария I: «Намного хуже стали персы теперь и в другом отношении: прежде лишь те, кто рисковал жизнью ради царя, или подчинял его власти какой-нибудь город или народ, или совершал для него какое-либо превосходное дело, удостаивались отличия, а теперь любой, кто, по мнению царя, доставит ему хоть какую-нибудь выгоду, – или как Митридат, который предал своего отца Ариобарзана, или как Реомитр, который оставил заложниками в Египте свою жену, своих детей и детей своих друзей и попрал великие клятвы верности, – тот и награждается величайшими почестями. При виде таких порядков все населяющие Азию народы впали в нечестие и несправедливость, ибо каковы правители, таковы по большей части оказываются и подданные их. Итак, в этом отношении персы теперь несомненно стали бесчестнее, чем прежде.
Их отношение к деньгам тоже утратило прежнюю безупречность. Теперь они не только явных преступников, но и ни в чем не повинных людей хватают и принуждают без всяких оснований выплачивать штраф, так что лица, слывущие богачами, дрожат от страха не меньше тех, кто многократно нарушал закон. Поэтому состоятельные люди также не желают показываться на глаза сильным мира сего и не решаются даже являться на службу в царское войско. И кто бы ни начал с персами войну, любому предоставляется полная возможность безнаказанно находиться в их стране ввиду такого нечестия их правителей перед богами и такой их неправоты перед людьми. Бесспорно, образ мыслей персов стал гораздо низменнее, чем когда-то» (Ксенофонт. Киропедия. VIII. Пер. Э.Д. Фролова).
Безусловно, в этом описании много правдивого, но много здесь и пропаганды, и, когда Ксенофонт говорит о персидской армии, что их всадники не лучше их придворных, лакеев и поваров и что они не владеют техникой боя, в контексте военных действий Александра его заявления выглядят абсурдными. Он считает, что было огромной ошибкой отказываться от коротких копий, которыми Кир вооружил своих всадников, и заменять их дротиками, и сетует, что тот больше полагался на количество, а не на качество, набирая орды необученных призывников. Ксенофонт осудил Кира и за то, что он стремится компенсировать недостаток доблести и патриотизма набором иностранных наемников. Платон говорит, в сущности, то же самое: «Когда случается надобность, чтобы народы сражались за них, они не встречают никакой готовности подвергаться вместе с ними опасностям и сражаться за них, так что все их неисчислимые полчища оказываются непригодными для войны. И вот, точно у них недостаток людей, нанимают они наемников и думают найти спасение при помощи чужеземцев» (Законы. III, 697–698. Пер. А.Н. Егунова).
По численности армия Дария вовсе не походила на описанную Аррианом и другими историками, поскольку бесчисленные полчища, о которых они повествуют, это лишь пропагандистские трюки, либо такая армия существовала только «на бумаге» и включала всех новобранцев, в теории пригодных для службы. Царская армия, как и в прошлом, состояла из царской охраны – вероятно, 4 тыс. единиц, около 22 тыс. греческих наемников, а также неопределенного числа всадников, численность которых Тарн оценивает максимум в 50 тыс. человек, которых Дарий никогда не задействовал полностью (Развитие военного и морского дела в период эллинизма. С. 153–154). 10 тыс. «бессмертных», кажется, куда-то исчезли.
Таким образом, в 336 г. до н. э. обстоятельства благоприятствовали предстоящему вторжению в Персию, хотя македонской армии надо было преодолеть огромные пространства, чтобы добраться до жизненно важных центров империи; море было в руках персов, а несметные богатства персидского царя давали ему возможность, как это бывало и прежде, подкупить своих врагов. Персидский царь был слаб, его сатрапы – ненадежны, его новобранцы – необучены, и, хотя его империя оставалась высокоорганизованным государством с хорошими дорогами, эти обстоятельства играли на руку его противникам.
Глава 5
Изложение стратегии
Безопасность внутренней базы
В год смерти Филиппа Александру исполнилось двадцать лет, и вся Греция считала его столь неопытным и неумелым, что Македонская империя оказалась на грани распада. Его право наследования также подвергали сомнению, поскольку многие из македонской знати хотели видеть на троне Аминта, сына брата Филиппа Пердикки, а другие ратовали за то, чтобы возвести на престол род Линкестианов[70]. К счастью для Александра два его главных полководца, Антипатр и Парменион, хранили ему верность; Антипатр был в Македонии, а Парменион с Атталом – в Азии; он был тестем Аттала, и его отступничество могло бы оказаться роковым.
Афиняне приняли новость об убийстве Филиппа с нескрываемой радостью; они направили благодарственные письма убийце Филиппа, а также письмо к Атталу с призывом не признавать власть Александра. Душой мятежа был Демосфен; он явился в собрание в венке и наряженный, словно на праздник, убеждая афинян, что Александр – жалкий хвастун, и уговаривая их сместить его с поста главнокомандующего военными силами союза и готовиться к войне с ним, снова наладив отношения с персидским царем. Случившееся взбудоражило всю Грецию: Этолия вернула своих изгнанников, которых наказал Филипп; Амбракия выслала македонский гарнизон; Фивы, Аргос, Элида и Аркадия готовились выйти из союза, а в Фессалии взяла верх антимакедонская партия. Ситуация дома и за границей была столь устрашающей, что советники Александра побуждали его отказаться от всех греческих государств к югу от северных границ Фессалии и замириться с Иллирией, Пеонией и фракийскими племенами, которые готовились сбросить ярмо, наложенное на них Филиппом, и вторгнуться в Македонию.
Гений – понятие трудно определяемое. Это не только талант[71], выдающийся интеллект, соответствующее воспитание, образование или обучение. Это – творческий дар, интуитивный и спонтанный в своих выражениях, который наделяет своего носителя божественной способностью свести концы с концами там, где разум обычно терпит поражение. Это нечто не поддающееся анализу и объяснению, он определяется по своим проявлениям, и с самого начала правления Александра мы сталкиваемся с такими проявлениями гениальной натуры. Оказавшись в столь затруднительной ситуации, он не последовал советам приближенных, не стал осторожничать или выжидать, но, прежде чем заговорщики начали действовать, он не только уничтожил их физически[72], а уже организовал поход – не для того, чтобы обезопасить свои границы, не для того, чтобы наказать восставших, – но чтобы объявить всей Греции, что именно он ее властелин.
Одной из составляющих его гениальности была стремительность, с которой он действовал: ни одна ситуация не заставила его ждать; все препятствия устранялись сразу; хотя риск был огромен, успех был предопределен. Время всегда было его верным союзником; он использовал каждый момент, никогда и ничего не откладывая на потом, и достигал результата, пока другие лишь готовились действовать[73].
Не задерживаясь для того, чтобы реорганизовать свое царство или убедиться в лояльности приграничных племен, Александр со своей армией устремился на юг вдоль фессалийского побережья. В Темпе фессалийцы просили его задержаться у перевала, ведущего во внутренние земли, пока они совещались, следует ли его пропустить. Чтобы избежать сражения и все-таки пройти перевал, он приказал своим людям высечь ступени на горе Осса и оказался на дальнем конце ущелья, прежде чем фессалийцы догадались о его планах. Они быстро сообразили, что Александр милостив к ним, и избрали его вместо его отца главой федерации, а также предоставили в распоряжение войска мощный кавалерийский отряд.
Из Темпе Александр поспешил к Фермопилам, воротам в Центральную Грецию, где Амфиктионский совет, как раз тогда заседавший, мгновенно признал его гегемоном союза. Он направился дальше, вошел в Беотию и стал лагерем перед Фивами, в 40 милях от Афин. Афиняне, не готовые выдерживать осаду, направили к нему посольство, в которое входил и Демосфен, просить о помиловании. Александр, нуждавшийся в содействии Афин, был рад их простить, и сделал это столь великодушно, что афиняне засыпали его почестями еще более щедрыми, чем оказывали его отцу. Вся видимость сопротивления исчезла, и на собрании представителей союза он был признан пожизненным гегемоном. За ним оставили также должность его отца – главнокомандующего войсками союза в войне против Персии. Все это произошло совершенно мирным путем. Стремительность была главным оружием, которое парализовало его врагов.
На обратном пути в Македонию Александр посетил Дельфы, чтобы испросить оракула Аполлона относительно своего похода в Азию, и, как сообщает Плутарх, когда жрица отказалась исполнять свои обязанности, поскольку день для этого не подходил, Александр силой поволок ее к треножнику, а она, потрясенная его настойчивостью, будто ему сказала: «С тобой не справиться, сын мой». Услышав это, Александр не стал дожидаться ответа оракула, заявив, что он услышал все, что хотел знать.
Покорив Грецию, Александр занялся тем, чтобы устроить все дела у себя в государстве перед походом в Персию. Фивы и Афины согласились присоединиться к войне под его давлением, в то время как Спарта, не входившая в союз, выступала против. Чтобы укрепить свою власть и власть союза во время своего отсутствия, он решил оставить Антипатра в Греции с войском, достаточным для сдерживания враждебности Спарты и подавления возможного мятежа. То, что он не подчинил Спарту перед началом похода на Персию, хотя мог это сделать, было продиктовано его стремлением немедленно начать войну с Персией, и, хотя стратегически ему было выгодно подчинить Спарту, перед тем как покинуть Грецию, это превратило бы его гегемонию в деспотию. Всю свою жизнь Александр постоянно подчинял стратегию политике, которая является сутью высокой стратегии.
Чтобы развязать Антипатру руки для разбирательств со Спартой, как и на случай восстания, надлежало освободить его от необходимости размещать гарнизоны на северных границах, так что перед тем, как отправиться в Персию, Александр решил успокоить мятежные племена, проживавшие между Македонией и Дунаем. Разве персы не пересекли Дунай и разве он не столь же отважен, как Дарий I? Этот поход имел целью не только подчинить приграничные племена, но и поднять престиж Александра – кампания, которая должна была прославить его имя по всей Греции. Она служила своеобразным прологом к великой драме, где он намеревался выступить в роли македонского Кира.
Весной 335 г. до н. э. Александр приказал военной эскадре отплыть из Византия вверх по Дунаю к определенному месту, где она встретится с его армией. Он отправился из Амфиполя, переправился через реку Несс (Места) и, перейдя Родопские горы, прибыл к горе Гем (Балканы), где, возможно, у перевала Шипка его встретило племя фракийских горцев. (Об этой операции см. главу 8.) Он умело взял перевал, пересек Балканы и направился в землю трибаллов на Дунае. Вождь трибаллов Сирм, заранее предупрежденный о его приходе, приказал своему войску сдерживать его армию, пока он не переправит женщин и детей на остров на реке Дунай под названием Певка. Когда Александр со своим войском подошел, умелыми действиями он вынудил трибаллов принять бой, в котором полегло 3 тыс. их воинов, затем он оправился к Дунаю, где воссоединился со своим флотом. Он намеревался занять Певку и погрузил на корабли отряд лучников и гоплитов, однако, подойдя к острову, он нашел течение столь стремительным, а берега столь крутыми, что вынужден был отказаться от высадки.
Тем временем геты, фракийское племя, населявшее регион к северу от Дуная, собрало отряд, чтобы преградить ему путь. Этот вызов Александр не мог оставить без внимания, и, поскольку Дарий прежде пересек Дунай, и он должен быть сделать это[74]. Он взял те суда, которые оказались под рукой, сделал настилы из камыша и тайно под покровом ночи переправился на северный берег, туда, «где росли густые хлеба» (Арриан. I) с 1500 всадниками и 4 тыс. пехотинцев. Затем, укрытый высокой пшеницей, он внезапно напал на гетов и разогнал их. Xотя с тактической точки зрения эта операция была не столь важной, ее моральные последствия превзошли все ожидания. То, что он сумел переправиться «через самую большую реку» за одну ночь, не наведя предварительно моста, настолько впечатлило местных обитателей, что они повсюду до самого Ионийского залива (Адриатика), так же как и трибаллы, стали считать его непобедимым и послали к нему вестника с тем, чтобы изъявить ему свою покорность.
Под конец этой кампании Александр узнал, что Клит и Главкий, два иллирийских вождя, заключили союз и что Клит захватил Пелий, важный македонский приграничный город на реке Апсе (Девол). Он отправился, чтобы отвоевать его, прежде чем Главкий сумеет прийти на помощь Клиту (об этой операции см. гл. 8). Не сумев захватить город с ходу, он решил осадить его; но только он приступил к строительству укреплений, как в его арьергарде появился Главкий со своим войском, занял возвышение к востоку от Пелия и перекрыл Александру путь к отступлению. Могло показаться, что желание Александра вернуть Пелий было ошибочным, поскольку он оказался в критическом положении, будучи зажат между двумя вражескими силами. Но он вырвался из тисков благодаря блестящей хитрости и маневру и через три дня, узнав, что Главкий воссоединился с Клитом и оба их войска стоят лагерем у Пелия, напал на них ночью, пока те спали. Он возвратил Пелий, и его победа была столь решительной, что лишь однажды за время его правления на северных границах его государства случился мятеж.
Афиняне приняли новость об убийстве Филиппа с нескрываемой радостью; они направили благодарственные письма убийце Филиппа, а также письмо к Атталу с призывом не признавать власть Александра. Душой мятежа был Демосфен; он явился в собрание в венке и наряженный, словно на праздник, убеждая афинян, что Александр – жалкий хвастун, и уговаривая их сместить его с поста главнокомандующего военными силами союза и готовиться к войне с ним, снова наладив отношения с персидским царем. Случившееся взбудоражило всю Грецию: Этолия вернула своих изгнанников, которых наказал Филипп; Амбракия выслала македонский гарнизон; Фивы, Аргос, Элида и Аркадия готовились выйти из союза, а в Фессалии взяла верх антимакедонская партия. Ситуация дома и за границей была столь устрашающей, что советники Александра побуждали его отказаться от всех греческих государств к югу от северных границ Фессалии и замириться с Иллирией, Пеонией и фракийскими племенами, которые готовились сбросить ярмо, наложенное на них Филиппом, и вторгнуться в Македонию.
Гений – понятие трудно определяемое. Это не только талант[71], выдающийся интеллект, соответствующее воспитание, образование или обучение. Это – творческий дар, интуитивный и спонтанный в своих выражениях, который наделяет своего носителя божественной способностью свести концы с концами там, где разум обычно терпит поражение. Это нечто не поддающееся анализу и объяснению, он определяется по своим проявлениям, и с самого начала правления Александра мы сталкиваемся с такими проявлениями гениальной натуры. Оказавшись в столь затруднительной ситуации, он не последовал советам приближенных, не стал осторожничать или выжидать, но, прежде чем заговорщики начали действовать, он не только уничтожил их физически[72], а уже организовал поход – не для того, чтобы обезопасить свои границы, не для того, чтобы наказать восставших, – но чтобы объявить всей Греции, что именно он ее властелин.
Одной из составляющих его гениальности была стремительность, с которой он действовал: ни одна ситуация не заставила его ждать; все препятствия устранялись сразу; хотя риск был огромен, успех был предопределен. Время всегда было его верным союзником; он использовал каждый момент, никогда и ничего не откладывая на потом, и достигал результата, пока другие лишь готовились действовать[73].
Не задерживаясь для того, чтобы реорганизовать свое царство или убедиться в лояльности приграничных племен, Александр со своей армией устремился на юг вдоль фессалийского побережья. В Темпе фессалийцы просили его задержаться у перевала, ведущего во внутренние земли, пока они совещались, следует ли его пропустить. Чтобы избежать сражения и все-таки пройти перевал, он приказал своим людям высечь ступени на горе Осса и оказался на дальнем конце ущелья, прежде чем фессалийцы догадались о его планах. Они быстро сообразили, что Александр милостив к ним, и избрали его вместо его отца главой федерации, а также предоставили в распоряжение войска мощный кавалерийский отряд.
Из Темпе Александр поспешил к Фермопилам, воротам в Центральную Грецию, где Амфиктионский совет, как раз тогда заседавший, мгновенно признал его гегемоном союза. Он направился дальше, вошел в Беотию и стал лагерем перед Фивами, в 40 милях от Афин. Афиняне, не готовые выдерживать осаду, направили к нему посольство, в которое входил и Демосфен, просить о помиловании. Александр, нуждавшийся в содействии Афин, был рад их простить, и сделал это столь великодушно, что афиняне засыпали его почестями еще более щедрыми, чем оказывали его отцу. Вся видимость сопротивления исчезла, и на собрании представителей союза он был признан пожизненным гегемоном. За ним оставили также должность его отца – главнокомандующего войсками союза в войне против Персии. Все это произошло совершенно мирным путем. Стремительность была главным оружием, которое парализовало его врагов.
На обратном пути в Македонию Александр посетил Дельфы, чтобы испросить оракула Аполлона относительно своего похода в Азию, и, как сообщает Плутарх, когда жрица отказалась исполнять свои обязанности, поскольку день для этого не подходил, Александр силой поволок ее к треножнику, а она, потрясенная его настойчивостью, будто ему сказала: «С тобой не справиться, сын мой». Услышав это, Александр не стал дожидаться ответа оракула, заявив, что он услышал все, что хотел знать.
Покорив Грецию, Александр занялся тем, чтобы устроить все дела у себя в государстве перед походом в Персию. Фивы и Афины согласились присоединиться к войне под его давлением, в то время как Спарта, не входившая в союз, выступала против. Чтобы укрепить свою власть и власть союза во время своего отсутствия, он решил оставить Антипатра в Греции с войском, достаточным для сдерживания враждебности Спарты и подавления возможного мятежа. То, что он не подчинил Спарту перед началом похода на Персию, хотя мог это сделать, было продиктовано его стремлением немедленно начать войну с Персией, и, хотя стратегически ему было выгодно подчинить Спарту, перед тем как покинуть Грецию, это превратило бы его гегемонию в деспотию. Всю свою жизнь Александр постоянно подчинял стратегию политике, которая является сутью высокой стратегии.
Чтобы развязать Антипатру руки для разбирательств со Спартой, как и на случай восстания, надлежало освободить его от необходимости размещать гарнизоны на северных границах, так что перед тем, как отправиться в Персию, Александр решил успокоить мятежные племена, проживавшие между Македонией и Дунаем. Разве персы не пересекли Дунай и разве он не столь же отважен, как Дарий I? Этот поход имел целью не только подчинить приграничные племена, но и поднять престиж Александра – кампания, которая должна была прославить его имя по всей Греции. Она служила своеобразным прологом к великой драме, где он намеревался выступить в роли македонского Кира.
Весной 335 г. до н. э. Александр приказал военной эскадре отплыть из Византия вверх по Дунаю к определенному месту, где она встретится с его армией. Он отправился из Амфиполя, переправился через реку Несс (Места) и, перейдя Родопские горы, прибыл к горе Гем (Балканы), где, возможно, у перевала Шипка его встретило племя фракийских горцев. (Об этой операции см. главу 8.) Он умело взял перевал, пересек Балканы и направился в землю трибаллов на Дунае. Вождь трибаллов Сирм, заранее предупрежденный о его приходе, приказал своему войску сдерживать его армию, пока он не переправит женщин и детей на остров на реке Дунай под названием Певка. Когда Александр со своим войском подошел, умелыми действиями он вынудил трибаллов принять бой, в котором полегло 3 тыс. их воинов, затем он оправился к Дунаю, где воссоединился со своим флотом. Он намеревался занять Певку и погрузил на корабли отряд лучников и гоплитов, однако, подойдя к острову, он нашел течение столь стремительным, а берега столь крутыми, что вынужден был отказаться от высадки.
Тем временем геты, фракийское племя, населявшее регион к северу от Дуная, собрало отряд, чтобы преградить ему путь. Этот вызов Александр не мог оставить без внимания, и, поскольку Дарий прежде пересек Дунай, и он должен быть сделать это[74]. Он взял те суда, которые оказались под рукой, сделал настилы из камыша и тайно под покровом ночи переправился на северный берег, туда, «где росли густые хлеба» (Арриан. I) с 1500 всадниками и 4 тыс. пехотинцев. Затем, укрытый высокой пшеницей, он внезапно напал на гетов и разогнал их. Xотя с тактической точки зрения эта операция была не столь важной, ее моральные последствия превзошли все ожидания. То, что он сумел переправиться «через самую большую реку» за одну ночь, не наведя предварительно моста, настолько впечатлило местных обитателей, что они повсюду до самого Ионийского залива (Адриатика), так же как и трибаллы, стали считать его непобедимым и послали к нему вестника с тем, чтобы изъявить ему свою покорность.
Под конец этой кампании Александр узнал, что Клит и Главкий, два иллирийских вождя, заключили союз и что Клит захватил Пелий, важный македонский приграничный город на реке Апсе (Девол). Он отправился, чтобы отвоевать его, прежде чем Главкий сумеет прийти на помощь Клиту (об этой операции см. гл. 8). Не сумев захватить город с ходу, он решил осадить его; но только он приступил к строительству укреплений, как в его арьергарде появился Главкий со своим войском, занял возвышение к востоку от Пелия и перекрыл Александру путь к отступлению. Могло показаться, что желание Александра вернуть Пелий было ошибочным, поскольку он оказался в критическом положении, будучи зажат между двумя вражескими силами. Но он вырвался из тисков благодаря блестящей хитрости и маневру и через три дня, узнав, что Главкий воссоединился с Клитом и оба их войска стоят лагерем у Пелия, напал на них ночью, пока те спали. Он возвратил Пелий, и его победа была столь решительной, что лишь однажды за время его правления на северных границах его государства случился мятеж.