Подобного рода случаи весьма многочисленны в римской истории. Было бы, впрочем, ошибочно думать, что отец имел неограниченное право убивать жену и детей. Он был их судьей; если он их и казнил, то лишь на основании своего права вершить суд. Только отец представал перед судом города, а для жены и сына не было другого судьи, кроме главы семьи. В своей семье он был единственным судьей.
   Необходимо отметить, что власть отца не была деспотичной, какой бы она стала, если бы исходила из права сильнейшего. Она основывалась на верованиях, и границы ее определялись теми же верованиями. Например, отец имел право изгнать сына из семьи, но он хорошо понимал, что его поступок может привести к вымиранию рода и преданию вечному забвению манов его предков. Он мог усыновить постороннего человека, но религия запрещала это делать, если у него был родной сын. Он был единственным владельцем имущества, но не имел права, по крайней мере вначале, отчуждать его. Он мог развестись с женой, но для этого ему бы пришлось разорвать религиозные узы, наложенные браком. Таким образом, религия налагала на отца столько же обязанностей, сколько давала ему прав.
   Вот такой на протяжении долгого времени была древняя семья. Достаточно было одной только духовной веры, без силовых законов и авторитета общественной власти, для формирования семьи, наведения в ней порядка, создания системы управления и судопроизводства и установления частного права.

Глава 9
ЭТИЧЕСКИЕ НОРМЫ ДРЕВНЕЙ СЕМЬИ

   История изучает не только конкретные факты и институты; истинным объектом ее изучения является человек; история стремится понять, во что он верил, о чем думал, что чувствовал на разных этапах развития человечества.
   В начале этой книги мы говорили о том, что древние думали относительно судьбы после смерти. Мы показали, как их верования повлияли на появление домашних институтов и частного права. Теперь нам предстоит узнать, как эти верования повлияли на этические нормы в первобытных обществах. Не думаем, что древняя религия заложила нравственные чувства в сердца людей, но, по крайней мере, можем предположить, что она слилась с ними, чтобы укрепить их, придать больше силы, обеспечить превосходство и право руководить поведением людей, а иногда и оказывать на них давление.
   Древнейшая религия была исключительно домашней; такими же были этические нормы. Религия не говорила человеку, указывая на другого человека – это твой брат. Она говорила ему – это чужой, он не может принимать участие в священнодействиях у твоего очага, он не может приближаться к могиле твоей семьи, у него другие боги; он не может слиться с тобой в общей молитве; твои боги отвергают его поклонение и считают его врагом, значит, он и твой враг.
   В религии очага человек никогда не молит богов за других людей; он взывает к ним только ради себя и своих близких. Сохранилось греческое предание, как воспоминание о древней обособленности человека во время молитвы. Во времена Плутарха себялюбцу еще говорили: ты совершаешь жертвоприношения очагу, а это означает, что ты отделяешь себя от других людей, у тебя нет друзей, твои собратья для тебя ничто, ты живешь исключительно для себя и своих родных. Это предание указывает на те времена, когда религия была сосредоточена вокруг очага и кругозор нравственных чувств и привязанностей не переходил границу тесного семейного круга.
   Вполне естественно, что нравственные, как и религиозные, представления имели начало и развитие, и бог древних поколений был невелик, но постепенно люди сделали его великим. Так и мораль. Поначалу ограниченная и несовершенная, она незаметно от периода к периоду расширилась и дошла до провозглашения обязательной любви ко всему человечеству. Отправной точкой была семья, и именно под влиянием домашней религии человек впервые осознал свои обязанности.
   Представим религию очага и могилы в период наибольшего расцвета. Человек видит рядом с собой божество. Оно присутствует, как сама совесть, во всех его деяниях. Это недолговечное существо – человек, всегда находится на глазах свидетеля, не покидающего его ни на мгновение. Человек не чувствует себя одиноким. Рядом с ним в доме, на поле всегда присутствуют защитники, чтобы поддержать в тяжелые минуты жизни, и судьи, чтобы наказать за дурные поступки. «Лары, – говорили римляне, – грозные божества, на которых лежит обязанность наказывать человеческий род и следить за всем, что происходит внутри дома».
   Пенатов они описывают как «богов, дающих жизнь, которые питают тело и управляют мыслями».
   Очагу любили придавать эпитет непорочный и верили, что он предписывает смертным хранить чистоту. В его присутствии нельзя было совершать нечистых, в физическом и нравственном отношении, действий.
   По всей видимости, отсюда появились первые представления о грехе, наказании и искуплении. Человек, чувствующий за собой вину, не смел приближаться к своему очагу; его отталкивал собственный бог. Тому, кто пролил кровь, больше не разрешалось приносить жертвы и совершать возлияния, читать молитвы и участвовать в священной трапезе. Бог настолько строг, что не принимает оправданий; он не делает разницы между непреднамеренным и умышленным преступлением. Рука, запятнанная кровью, не может прикасаться к священным предметам. Для того чтобы занять свое место в культе и вернуть расположение своего бога, следовало, по крайней мере, пройти через искупительные обряды. Эта религия испытывала сострадание; у нее были обряды для восстановления душевной чистоты. При всей ограниченности она знала, как утешить человека, совершившего грех.
   Если она абсолютно пренебрегала долгом любви к ближнему, то, по крайней мере, с поразительной ясностью указывала человеку его обязанности в семье. Она сделала брак обязательным; с точки зрения религии безбрачие являлось преступлением, поскольку первейшим и самым священным долгом было сохранение рода. Брачный союз мог заключаться только в присутствии домашних богов; это религиозный, священный, нерасторжимый союз между мужем и женой. Ни один человек не смел пренебречь обрядами и обойтись договором о взаимном согласии для заключения брака, как это было в последний период истории греческого и римского обществ.
   Древняя религия запрещала подобного рода браки, и, если кто-то осмеливался пойти против предписанных правил, религия наказывала за это. Сын, родившийся от такого союза, считался незаконнорожденным, то есть тем, кому не было места у священного очага. Он не имел права совершать священнодействия и был лишен права молиться.
   Религия тщательно заботилась о чистоте семьи. В ее глазах самым серьезным грехом было прелюбодеяние, поскольку основное правило культа заключалось в том, что культ переходил от отца к сыну, а прелюбодеяние нарушало порядок рождения. Следующее по значимости правило заключалось в том, что в семейной могиле могли лежать только члены семьи, но незаконнорожденный сын был чужим. Если его хоронили в семейной могиле, то нарушали все религиозные принципы, оскверняли культ, священный огонь становился нечистым и поминальные приношения оскорбляли память умерших. Кроме того, прелюбодеяние разрывало непрерывный ряд потомков; род, даже без ведома живых людей, угасал, предки лишались божественного благоденствия. Индусы говорили, что сын, рожденный от прелюбодеяния, «губит для жертвователя приношения, данные богам и предкам, – и после смерти, и в этом мире»[67].
   Именно по этой причине законы Греции и Рима давали отцу право не признавать новорожденного ребенка. В этом же кроется причина того, что законы эти столь строги и неумолимы в отношении прелюбодеяния. В Афинах мужу позволялось убить виновного. В Риме муж, будучи судьей жены, имел право осудить ее на смерть. Законы религии были настолько строгими, что муж даже не имел права полностью простить жену и был вынужден, по крайней мере, развестись с ней[68].
   Такими были первые установленные и утвержденные законы домашней этики. Помимо естественных чувств, властная религия объясняла мужу и жене, что они соединены навеки и из их союза вытекают обязанности, нарушение которых приведет к самым тяжелым последствиям в этой и будущей жизни. Отсюда следует священный характер супружеского союза у древних и та чистота, которую так долго сохраняла семья.
   Кроме того, домашняя этика предписывала следующие обязанности. Она объяснила жене, что следует повиноваться мужу, а мужу, что его долг – повелевать. Она научила обоих относиться с уважением друг к другу. У жены есть свои права, поскольку она имеет свое место у очага; ее обязанность следить, чтобы не угасал священный огонь. У нее своя роль в священнодействиях. Без жены домашний культ неполный и недостаточный. Греки считали большим несчастьем иметь очаг без жены. У римлян присутствие жены во время жертвоприношений было столь необходимо, что овдовевший жрец терял свой сан.
   Не вызывает сомнения, что почитанием, которое ей всегда оказывали в греческом и римском обществе, мать семейства в первую очередь обязана участию в домашних священнодействиях. Хозяином дома, владыкой является отец семьи, которого римляне называли pater familias, а хозяйкой дома – мать, mater familias (у индусов они назывались соответственно грихапати и грихапатни). Отсюда и формула, которую произносила женщина в Риме при вступлении в брак: ubi tu Caius, ego Caia[69] – брачная формула, поясняющая нам, что если в доме не было равенства во власти, то было равенство в достоинстве.
   Что касается сына, то мы видели, что он находился под властью отца, который мог продать его и осудить на смерть. Но сын тоже занимал свое место в домашнем культе; у него были обязанности во время совершения священнодействий; его присутствие в определенные дни было столь необходимо, что римлянин, не имевший сына, был вынужден фиктивно усыновлять кого-нибудь на эти дни ради выполнения религиозных обрядов. Религия связала крепкими узами отца и сына. Люди верили, что в могиле будет другая жизнь, счастливая и спокойная, но только в случае регулярного поступления поминальных подношений. Таким образом, отец был уверен, что после смерти его судьба будет зависеть от того, насколько сын будет заботиться о его могиле; сын, со своей стороны, верил, что после смерти его отец станет богом, которому он будет должен молиться.
   Можно представить, сколько уважения и взаимной любви внесла эта вера в семью. Древние люди называли семейные добродетели благочестием. Повиновение сына отцу, любовь, которую сын питал к матери, было благочестием – pietas erga parentes (любовь к родителям). Привязанность отца к ребенку, материнская нежность тоже были благочестием. В семье все было божественным: чувство долга, естественная привязанность, религиозные представления. Все это сливалось вместе, составляя единое целое, и выражалось одним словом.
   Может показаться странным, что любовь к дому относилась к числу добродетелей, но именно так считали древние люди. Это чувство захватило сильную власть над их умами. Анхис при виде объятой огнем Трои не хотел покидать свой родной дом. Улисс, которому предлагают бесчисленные сокровища и даже бессмертие, желает только вновь увидеть огонь своего очага. Позвольте перейти к временам Цицерона, уже не поэта, а государственного деятеля, который говорит: «Вот моя религия, вот мой народ, вот следы моих предков. Неизъяснимое очарование наполняет здесь мое сердце и чувства». Нужно мысленно перенестись в то время, чтобы понять, насколько глубоким и сильным было это чувство, уже ослабевшее во времена Цицерона. Для нас дом просто место, где мы живем, приют, убежище. Мы покидаем его и быстро забываем о нем. Если привязываемся к нему, то лишь в силу привычки и связанных с ним воспоминаний, потому что для нас он не связан с религией. Наш Бог – Бог вселенной, мы находим его повсюду. В древности было иначе; люди нашли свое главное божество внутри дома, оно защищало лично их, выслушивало их молитвы, исполняло их желания. За пределами дома человек не ощущал присутствия бога; бог соседа был враждебно настроенным богом. В те времена человек любил свой дом так, как теперь любит свою церковь.
   Таким образом, религия в глубокой древности оказала влияние на развитие нравственных понятий этой части человечества. Боги этой религии предписывали чистоту и запрещали проливать кровь; если понятие о справедливости и не родилось из этой веры, то оно, по крайней мере, было подкреплено ею. Боги принадлежали всем членам семьи, и благодаря этому семью связывали крепкие узы, а все члены семьи учились любить и уважать друг друга.
   Боги жили внутри каждого дома; человек любил свой дом, постоянное и прочное жилище, доставшееся ему от предков, которое он передавал по наследству как святыню своим детям.
   Древняя мораль, управляемая этой верой, не знала чувства любви к ближним, но научила, по крайней мере, нормам поведения в семье. Обособление семьи послужило началом развития этических норм. Появились четко очерченные обязанности, правда ограниченные узким кругом семьи. Нам следует все время помнить об ограниченности древнейшей морали, поскольку гражданское общество, основанное позже на тех же принципах, носило тот же характер, и этот факт объясняет некоторые необычные черты древней политики[70].

Глава 10
РОД В РИМЕ И В ГРЕЦИИ

   У римских юристов и греческих авторов мы находим следы древнего института, которому, по всей видимости, придавалось большое значение в начальный период существования греческого и италийского обществ, но затем постепенно утратившего значение и оставившего еле заметный след в поздние времена их исторической жизни. Мы говорим об институте, который латины и греки называли род.
   Природа и строение рода были причиной настолько жарких дискуссий, что имеет смысл пояснить, в чем состояла трудность решения этой проблемы.
   Род, как мы увидим ниже, представлял собой по сути аристократическое общество. Именно благодаря его внутренней структуре римские патриции и афинские эвпатриды на протяжении долгого времени сохраняли свои привилегии. Но стоило народной партии взять перевес, как она со всей силой обрушилась на этот древний институт. Если бы ей удалось полностью уничтожить его, то о нем, вероятно, не осталось бы ни малейших воспоминаний. Но институт оказался удивительно живучим, глубоко укоренился в нравах, и его не удалось полностью уничтожить. Плебеям пришлось удовольствоваться внесением изменений. Они уничтожили сущность этого института, оставив только внешние признаки, которые не могли оказать влияния на вновь установившийся порядок. В Риме плебеи решили сформировать роды в подражание патрициям, а в Афинах предприняли попытку уничтожить роды, перемешать между собой и создать по их образцу демы. Нам еще предстоит вернуться к этому вопросу, когда мы будем говорить о переворотах. Пока только отметим, что те кардинальные изменения, которые демократия внесла в родовую структуру, носили такой характер, что могли ввести в заблуждение тех, кто хотел ознакомиться с первоначальным устройством родов. Фактически вся информация о родах отправляет нас к тому времени, когда этот институт уже подвергся кардинальным изменениям, и позволяет нам узнать только о том, что продолжало существовать после свершившихся переворотов.
   Давайте представим, что спустя двадцать веков пропали все сведения о Средних веках; не осталось ни одного документа о времени, предшествовавшем революции 1789 года, но, несмотря на это, историк того времени захотел составить мнение об институтах, существовавших до революции. Единственным свидетельством, которым бы он располагал, была информация о дворянском сословии XIX века – то есть об аристократическом сословии, которое полностью отличалось от того, чем было феодальное дворянство. И историк наверняка предположил бы, что произошел крупный переворот, и, естественно, сделал вывод, что этот институт, как и все другие, в ходе переворота должен был видоизмениться. В его представлении феодальное дворянство стало бы не чем иным, как тенью или измененной копией аристократии XIX века, несравнимо более могущественной. Затем, внимательно изучая сохранившиеся фрагменты древних памятников, уцелевшие в языке выражения, отдельные термины, проскользнувшие в закон, смутные воспоминания, бесплодные сожаления, он, возможно, сумел бы угадать какие-то черты феодальной системы и составить представление о средневековых институтах, которое бы не слишком отличалось от истины. Для этого ему бы пришлось приложить немалые усилия, но ничуть не меньше труда придется затратить современному историку, стремящемуся получить представление о древнем роде, поскольку в его распоряжении нет никакой информации, кроме той, которая относится к эпохе, когда род был не более чем собственной тенью.
   Мы начнем с разбора того, что сообщают нам древние авторы о роде, точнее, с разбора того, что осталось от него в эпоху, когда он уже подвергся серьезным изменениям. Затем с помощью этой информации мы попытаемся восстановить истинную картину древнего рода.

Что древние авторы сообщают нам о роде

   Если мы заглянем в римскую историю времен Пунических войн, то встретим трех персонажей: Клавдия Пульхера, Клавдия Нерона и Клавдия Центона. Все трое принадлежали к одному роду – роду Клавдиев.
   В одной из своих речей в суде Демосфен представил семь свидетелей, которые подтвердили, что они все происходят из одного рода. Этот пример интересен тем, что вызванные в суд семь свидетелей, принадлежавших к одному роду, были внесены в списки шести разных демов. Это показывает, что род не соответствовал дему и не был, подобно ему, административной единицей.
   Первый достоверно установленный факт: в Риме и Афинах были роды. Мы могли бы привести примеры относительно других городов Греции и Италии; делаем вывод, что, по всей вероятности, этот институт был широко распространен среди древних народов.
   Каждый род имел свой особый культ; в Греции доказательством принадлежности к одному роду служил тот факт, что эти люди «приносили жертвы вместе с очень давних времен». Плутарх упоминает место для жертвоприношений рода Ликомедов, а Эсхил рассказывает об алтаре рода Бутадов.
   В Риме у каждого рода тоже были свои религиозные обряды; день, место и ритуал определялись своей, принадлежавшей конкретному роду религией. Когда галлы осадили Капитолий, один из Фабиев, облаченный в священные одежды и со священными предметами в руках, незаметно пробрался через ряды врагов и направился к алтарю своего рода, расположенному на Квиринале, чтобы принести установленную жертву богам рода Фабиев. Во время 2-й Пунической войны другой Фабий, которого римляне прозвали Щит Рима, отражает наступление Ганнибала; не вызывает сомнений, насколько важно для республики его присутствие во главе войска, однако он передает командование Минуцию, поскольку наступает день жертвоприношений его рода и он должен отправиться в Рим для выполнения священного обряда.
   Культ должен был переходить из поколения в поколение, долг каждого человека оставлять после себя сыновей для продолжения культа. Клодий, личный враг Цицерона, покинул свой род, чтобы войти в род плебеев, и Цицерон говорит ему: «Зачем ты подвергаешь религию рода Клавдиев опасности угаснуть по твоей вине?»
   Боги рода – Dii gentiles – оказывали покровительство только своему роду и только от него принимали поклонение. Посторонние люди не могли принимать участие в религиозных церемониях. Считалось, что даже если посторонний человек будет просто присутствовать во время обряда жертвоприношения, то боги рода воспримут это как оскорбление и все члены рода будут виновны в отсутствии благочестия.
   У каждого рода был свой культ, свои религиозные праздники и своя могила. В одной из речей Демосфена мы читаем: «Этот человек, потеряв своих детей, похоронил их в могиле своих отцов, в общей могиле для всех членов рода». Далее в своей речи он говорит, что в родовой могиле не может быть похоронен ни один посторонний человек. В другой речи тот же оратор рассказывает о могиле, в которой Буселиды погребают членов своего рода и ежегодно совершают поминальные жертвоприношения: «Это место погребения – большое поле, окруженное оградой по древнему обычаю».
   Так же было и у римлян. Веллей Патеркул[71] рассказывает о могиле рода Квинтилиев, а Светоний сообщает, что могила рода Клавдиев находилась на склоне Капитолийского холма.
   Древнее римское право разрешало членам рода наследовать друг другу. Законы Двенадцати таблиц гласят, что в случае отсутствия сыновей или агнатов наследником является gentilis – член рода. Следовательно, согласно этому своду законов gentilis является более близким родственником, чем когнат[72].
   Никто не связан более крепко, чем члены рода. Объединенные совершением одних и тех же священных обрядов, они помогают друг другу и во всех жизненных ситуациях. Весь род отвечает за долги одного из членов рода; род выкупает пленных и платит штраф за осужденных. Если один из членов рода становится судьей, все члены рода вскладчину оплачивают расходы, связанные с исполнением судейских обязанностей.
   Обвиняемый является в суд в сопровождении всех членов рода; это свидетельство тесной связи, которую закон установил между отдельным человеком и тем целым, частью которого он является. Выступать в суде с обвинениями против члена своего рода и даже свидетельствовать против него означало идти против религии. Один из Клавдиев, занимавший довольно высокое положение, был личным врагом децемвира[73] Аппия Клавдия, однако, когда Аппий Клавдий был привлечен к суду и ему грозила смерть, Клавдий явился в суд, выступил в его защиту и умолял народ выступить в защиту Аппия Клавдия. Однако он подчеркнул, что делает это «не по личной привязанности, а исключительно по долгу».
   Член рода не мог привлекать к суду города другого члена рода, зато мог искать правосудия внутри рода. Действительно, у каждого рода был свой глава, который одновременно был судьей, жрецом и военачальником. Известно, что, когда сабинская семья Клавдиев обосновалась в Риме, три тысячи человек, составлявших эту семью, подчинялись одному руководителю. Позже, когда род Фабиев взял на себя войну с вейянами (вейентинцами), мы узнаем, что этот род имел своего главу, который выступал от имени рода перед сенатом. От лица всего рода консул сказал: «Известно вам, отцы-сенаторы, что война с вейянами требует сторожевого отряда скорей постоянного, чем большого. Пусть же другие войны будут вашей заботой, а вейских врагов предоставьте Фабиям. Мы порукою, что величие римского имени не потерпит ущерба. Эта война будет нашей, как бы войной нашего рода, и мы намерены вести ее на собственный счет, от государства же не потребуется ни воинов, ни денег»[74].