Гадиев Сека. Азау(Рассказы)

   На другой день соседи, видя, что из дому никто не выходит, пришли узнать, в чем дело и обнаружили Таджи и его жену, лежавших в лужах крови посреди дома. Послали вестника к Джирголу и Гурдзыхан. Собрался народ. Покойников, оплакав, положили в склеп рядом с Дзама и Гурдзыбеком. Гурдзыхан сняла надочажную цепь Таджи и, повесив ее в знак траура себе на шею, отправилась домой.
   Во времена присоединения Грузии к России в Хиуском ущелье жила одна ничем не примечательная фамилия. Когда русские войска стали продвигаться в Грузию, народ разделился на две части: одни были на стороне русских, другие же оказывали им сопротивление. Люди из хиуской фаздилии, о которой мы говорим, помогали русским, показывали им дороги и, научившись кое-как объясняться по-русски, завели дружбу с начальством. А оно, в свою очередь, не скупилось на награды и вскоре получилось так, что эта фамилия возвысилась над другими. Они постепенно прибрали к рукам всю округу и никому не давали поднять головы.
   Многие люди стали пытаться сблизиться с этой фамилией, брали себе из нее воспитанников. Отец Джиргола в свое время тоже взял на воспитание мальчика из этой фамилии, по имени Теджиа. Тот вырос высокомерным, заносчивым и вероломным и не годился ни в друзья, ни в родственники.
   Гурдзыхан оставалось две недели до снятия траура, когда Теджиа пришел к ним в гости. Был какой-то праздник, в доме не было никого, кроме Гурдзыхан – все остальные ушли к часовне. Гурдзыхан приветливо встретила Теджиа, как и полагается встречать родственника, пригласила его в дом, поставила на стол еду и питье. Теджиа, выпив, захмелел и завел бесстыдные разговоры. Гурдзыхан, побледнев, гневно нахмурила брови и крикнула ему:
   – Ведь ты наш родственник, ты воспитывался в этом доме, ты вскормлен нашим молоком, как же ты смеешь мне, женщине, носящей траур, говорить такие слова?! – и, повернувшись, пошла к двери.
   Теджиа, догнав ее, схватил и бросил на кровать. Она кричала, отбиваясь но тщетно: негодяй сделал свое грязное дело и ушел.
   Гурдзыхан закричала, плюнув ему вслед:
   – Будь ты проклят, подлая собака! – и зарыдала. Она, плача, обернулась, оглядела комнату, достала откуда-то веревку и привязала ее к потолочной балке.
   – 0, всевышний боже, о, Мать Мария, вы видите все, и вам поручаю я свою несчастную грешную душу! – сказала она, обвязала веревку вокруг шеи и повисла под потолком.
   Солнце клонилось к закату, когда люди вернулись в село. На улицах царило веселье, но внезапно из дома Джиргола донеслись крики и рыдания. На шум сбежались соседи, развязали веревку, но было уже слишком поздно: Гурдзыхан умерла. На-род недоумевал, никто не мог понять, почему она покончила с собой – ведь они с мужем жили в любви и согласии. Так и осталась тайной причина смерти Гурдзыхан.
   Горе старит человека раньше времени, – черные усы Джиргола покрылись инеем, словно осенняя трава, стройный стан согнулся, лицо побледнело, на лбу залегли морщины. Он стал заикаться, сон не шел к нему, все его мысли были связаны с непонятной гибелью Гурдзыхан. Целыми днями сидел он, неподвижный и молчаливый, на пороге своего дома, а ночи проводил на могиле Гурдзыхан.
   Но нет такой тайны, которая рано или поздно не раскроется. Теджиа, человек распущенный и легкомысленный, водил Дружбу с такими же женщинами и часто, захмелев, рассказывал им о своих похождениях. Как-то раз, будучи в гостях у одной из них, по имени Госази, он, крепко выпив, ночью проболтался о случае с Гурдзыхан. Надо сказать, что Госази ублажала не одного Теджиа, так что вскоре несколько человек узнали историю самоубийства Гурдзыхан, а через несколько дней история эта стала достоянием всей округи. Джиргол, разумеется, тоже узнал, как все произошло и решил убить Теджиа.
   Всевышний прощает многое, но не все. Через короткое время Джирголу представился удобный случай: Теджиа сам заявился к нему в дом. Пьяный, он сидел, развалясь в кресле посреди комнаты и важно разглагольствовал. Джиргол молча сидел в углу напротив и думал про себя: «Не годится убивать его в собственном доме. Лучше я отпущу его, а потом догоню и убью где-нибудь по дороге». Тем временем Теджиа, сыто икая, стал издеваться над ним:
   – Ты, Джиргол, был бы хорошим человеком, если бы нашел мне на ночь какую-нибудь женщину.
   При этих словах Джиргол едва не задохнулся от гнева. Не в силах больше сдерживаться, он выхватил кинжал и всадил его в жирное брюхо Теджиа. Тот остался пригвожденным к креслу, внутренности его вывалились наружу. Ночью Джиргол, привязав труп к хвосту лошади, выволок его со двора и, бросив в поле между Окрокана и Коб, ушел в абреки.
   Осетины, будучи когда-то большим, многочисленным народом, сами довели себя до плачевного состояния. Они никогда не были крепки братским единством, их мало волновала чужая боль, они часто убивали друг друга из-за пустяков, проливая братскую кровь.
   В ущелье Тырсыгом жила одна семья из рода Семмарзата. Однажды Джиргол заночевал у них, не зная о том, что Семмарзата близких отношениях с его кровниками. Хозяева уложили его спать, а сами, когда он уснул, налили воды в ствол его ружья, затупили его саблю и кинжал и послали гонца с известием и его кровникам. Те устроили Джирголу засаду в Касарском ущелье. На рассвете Джиргол отправился в путь и в Касаре встретил двенадцать вооруженных врагов. Те начали стрелять в него. Он выхватил ружье, но ружье не выстрелило. Он пытался отбиваться саблей, но тупая сабля не наносила врагам никакого вреда. Тогда, видя, что деваться некуда, он стал, опершись на бесполезный клинок, и сказал:
   – Что ж, бейте меня, собаки, ваша взяла!
   Из ран его ручьями текла кровь, он медленно, как подрубленное дерево, упал на землю и жизнь покинула его.
   На другой день весть о гибели Джиргола облетела ущелье. Люди, отправившись в Касару, нашли там предательски убитого Джиргола. Его привезли домой. Братья его умерли раньше, в доме оставалась только старая мать Джиргола. Соседи устроили поминки за общественный счет и похоронили Джиргола рядом с Гурдзыхан. Народ разошелся и только рыдания старой женщины слышались из осиротевшего дома.
   Так кончилась история Гурдзыхан и Джиргола. А теперь вернемся к вдове Дзама, что же сталось с ней?
   Как я уже говорил, разбойники угнали вдову Дзама в Дагестан и там продали какому-то наибу. Тот, в свою очередь, продал ее еще кому-то. Так за долгие годы ее продавали несколько раз, и в конце концов она оказалась в Чечне. А там ее купили осетины из рода Мамсырата и привезли в Осетию, в Гизель. Она уже стала забывать осетинский язык, когда Мамсырата спросили ее, кто она такая, она ответила им: «Кудаг», что значит «из Кудского ущелья». Так ее и стали звать.
   Шли годы. Россия укрепила свою власть на Кавказе, людей лишили прежней воли. Мамсырата решили переселиться в Турцию. Они взяли с собой и Кудаг. Путь их лежал через Арвыком, постепенно они приближались к родным местам несчастной женщины. И когда она, наконец, увидела родной дом, склеп, в котором лежали Дзама и Гурдзыбег, когда она вспомнила прошлую жизнь и все страдания, которые пришлось ей перенести, сердце ее мучительно сжалось, вспыхнуло огнем, словно его сдавили раскаленные железные обручи. Вдова упала на колени н зарыдала. Слезы потоками лились по ее старым, иссохшим щекам.
   К ней подошла какая-то старушка и участливо спросила:
   – 0 чем ты так плачешь, бедняжка? Вдова, собрав остаток воли, уняла рыдания и спросила старуху:
   – Ради бога, ради всего святого, не знаешь ли ты жену Джиргола Гурдзыхан?
   Старуха, вздохнув, ответила:
   – Как же мне было не знать ее! Да только она давно уже умерла. И Джиргол тоже умер – его убили кровники,- и рассказала все, как было.
   От горя вдова не смогла даже заплакать. Ее лицо покрылось мертвенной бледностью, свет померк в глазах. Она ударилась головой о придорожный камень и тут же скончалась.
   Мамсырата остановили свои арбы, похоронили ее недалеко от дороги. «Мир тебе и светлая память!» – сказали они и отравились в Турцию. До сих пор возле Арвыкомской дороги ви-ден небольшой могильный холмик, где похоронена вдова. Мир праху ее!
   Конец и нашей печальной повести.
 

САДУЛЛА И МАНИДЗА

 
   У подножия Кельских гор, в узком ущелье, куда зимой не заглядывает солнце, а летом -луна, жили муж с женой. Мужа звали Куцыкк, а жену – Фатма. Жили они хорошо, у них было много всякого добра, но не было детей. 0ба уже в летах: жене около шестидесяти, а мужу и того больше. Они были хлебосольными хозяевами, одинаково относились и к богатым и к бедным; люди любили их за доброту и гостеприимство и часто просили бога, чтобы он дал Куцыкку и Фатме потомство.
   Трудно сказать, помогли эти молитвы или нет, но Фатма на старости лет забеременела. У нее никогда не было детей, она не знала, как это бывает, да и года ее, как будто, уже прошли – вот она и решила, что заболела. Она всем рассказывала о своей непонятной болезни, но минуло шесть месяцев, и стало ясно, что это за болезнь. Друзья и родственники обрадовались за стариков и стали молить бога, чтобы он дал им сына.
   Кончилось лето, настала зима. По ущельям свистели вьюги, солнце лишь на короткий миг выглядывало из-за снежных гор. И вот однажды морозным вечером Фатме пришло время рожать. Она лежала на войлоке, постеленном поверх соломы и стонала, держась за живот., Куцыкк хлопотал возле очага, подбрасывал в огонь сухие сучья, пытаясь согреть дом, да где там! Ледяной ветер задувал в щели, на потолке блестел иней.
   Стемнело. Куцыкк позвал соседок. Они собрались вокруг Фатмы и им одним известными способами помогали ей рожать. Наконец, в полночь родился мальчик.
   Наутро дом Куцыкка был полон родни и соседей, пришедших поздравить его и Фатму. Куцыкк зарезал барана, устроил пир. Гости сели за столы и подняли бокалы за здоровье новорожденного. Потом решили дать мальчику имя. Долго судили-рядили и, наконец, назвали его Садуллой. Попировали и разошлись по домам.
   Шло время. Садулле исполнилось три года, когда отец вздумал его женить. Он сосватал за него дочь одной бедной вдовы, восемнадцатилетнюю девушку по имени Цамакуд. Девушка уже взрослая, мальчик – совсем ребенок, какая из них могла получиться пара? Бог знает, зачем Куцыкк это сделал, видно, просто нужна была в доме работница. Девушка, конечно, не соглашалась, но мать выдала ее насильно, не посчитавшись с тем, что Цамакуд любила какого-то юношу.
   Куцыкк заплатил калым, тридцать коров. Пришла осень, закончились полевые работы, настал праздник Уастырджи. Садуллу женили.
   Цамакуд горела от горя и гнева и целыми днями плакала. Вернуться домой она не могла – мать не пустила бы ее на порог, а бежать куда глаза глядят – не решалась. Она ходила, опустив голову, повесив руки. Мысли, как черные тучи, клубились в ее голове. Глядя на ничего не понимающего мальчика, она плакала и причитала:
   – Пока он вырастет, я превращусь в старуху. Пусть мое горе обрушится на мать, продавшую меня!
   Так жила она, страдая, словно в аду. Настала весна. Однажды Куцыкк с утра отправился на мельницу, Садулла играл на улице со сверстниками, фатма зачем-то пошла к соседям. Цамакуд осталась дома одна. Она огляделась по сторонам и сказала себе:
   – Лучше смерть, чем такая жизнь!
   Взяла веревку и крепко привязала ее к потолочной балке. Потом, помедлив, поставила один на другой два стула, взобралась на них, накинула на шею петлю и спрыгнула вниз. Она еще попыталась схватиться за веревку – видно, в последний миг ей расхотелось умирать, но было поздно: лицо ее посинело, она дернулась раздругой и затихла.
   Фатма за разговорами задержалась у соседей. Вернувшись домой, она увидела висящую посреди дома невестку и подняла крик. Сбежались соседи, вынули Цамакуд из петли, но она уже умерла. Послали за Куцыкком и вскоре он, запыхавшись, прибежал домой. А Садулла продолжал играть с мальчиками на улице.
   Собрался народ. Приехали чиновники, стали искать виновного, но было ясно, что Цамакуд повесилась сама, и следствие прекратили. Покойную похоронили и народ разошелся по домам.
   Прошло несколько лет. Куцыкк состарился и уже не мог работать. У Фатмы отнялась половина тела, она лежала, не вставая. Садулла тоже не мог работать, потому что был еще мал. Они полностью обнищали, из всего добра у них осталось по участку пашни и луга и сокровище предков – крымское ружье с граненым стволом. Фатма вскорости умерла, Куцыкк пережил ее ненадолго и Садулла с малых лет остался сиротой. Родственники по очереди воспитывали его: так он и вырос.
   Садулла жил в доме совершенно один. Жениться он не мог: кто бы отдал ему, нищему, свою дочь? Чтобы облегчить свое существование, он стал ходить на охоту с ружьем, доставшимся ему в наследство, и тут ему улыбнулась удача: каждый день он добывал по две-три косули или серны. Он был добрый, веселый парень и люди полюбили его.
   Как-то поздней осенью он отправился охотиться на Красную гору. К вечеру ему удалось убить косулю. Он развел огонь под скалой, насадил на березовый шампур куски жирного мяса и стал жарить шашлык. Стемнело. Костер отбрасывал красные блики, шипело над углями мясо. В небе серебром горел месяц. Вокруг высились немые темные утесы, стояла тишина, только изредка откуда-то из ущелья доносился крик совы.
   Когда шашлык был готов, Садулла снял его с огня, положил на плоский камень и воззвал к Афсати:
   – Слара тебе, Афсати! И богатых и бедных наделяешь ты одинаково. Пусть всегда будет над нами твоя благодать!
   Переломил лепешку, нарезал мясо, поужинал и улегся в пещере, завернувшись в бурку.
   После полуночи небо заволокло тучами. Поднялся ветер, началась метель. К утру земля покрылась толстым слоем снега.
   Садулла встал, отряхнул свою бурку, обвязал тушу косули ремнем и направился вниз. Вокруг гремели лавины, но ему удалось выбраться из опасного места невредимым. Он спустился до ближайшего села, там его приветливо встретили и пригласили в один дом. Садулла отдал добычу хозяину дома, сказав:
   – Это подарок Афсати, так воздадим ему должное. Прикажи сварить это мясо.
   – Будь счастлив, Садулла, – поблагодарил его хозяин, – дай нам бог побольше таких гостей! Да будет над тобой благословение Афсати!
   Тушу освежевали, хозяйка принялась печь пироги с сыром. Полыхает в очаге огонь, варится мясо в большом котле, в кувшине подогревается арака. Когда обед был готов, пригласили соседей. Уселись за длинный стол, во главе стола-хозяин дома, Сосе, бритоголовый, с пышными усами.
   Дочь хозяина, Манидза, красивая, шестнадцатилетняя девушка, стояла поодаль, время от времени бросая быстрые взгляды на Садуллу, всякий раз чувствуя, как пламя обжигает ей сердце. Пальцы ее дрожали, лицо разрумянилось, но осетинские обычаи суровы и она старалась ничем не выдать себя.
   Садулла сидел за столом среди сверстников и тоже незаметно поглядывал на Манидзу. Он чувствовал необычное волнение, любовь нежданно-негаданно овладела им. Так, незаметно для окружающих, они смотрели друг на друга и вспыхивали огнем, когда их взгляды встречались.
   Наконец, обед закончился. Гости, поблагодарив, встали из-за стола и ушли. День клонился к вечеру, хозяева не отпустили Садуллу и он остался ночевать у них. Солнце закатилось за горы. Хозяева разошлись – кто доить коров, кто-кормить скот. В доме остались только Садулла и Манидза.
   Садулла сидел у огня, смазывая обмороженные ноги гусиным жиром. Вошла Манидза, стала возле него:
   – Я бы душу отдала, лишь бы не болели твои ноги! Садулла взглянул на нее снизу вверх:
   – Спасибо, дай бог тебе счастья! Но не волнуйся за меня: собака не умирает от хромоты. Вылечусь и на этот раз.
   Девушка опустилась на скамейку рядом с ним и сказала:
   – Как хорошо мы смотримся вдвоем. Ах, если бы когда-нибудь нас усадили рядом!
   Садулла, улыбнувшись, ответил:
   – Пусть бог захочет этого, мой свет! Он потянулся к ней, но она выскользнула и встала. Тем временем вернулись женщины и Манидза ушла.
   Ночью ей не спалось. Сердце ее замирало, непонятные желания владели ею. Образ Садуллы стоял перед глазами, он снился ей и в те минуты, когда она забывалась коротким сном. Она была готова идти за ним в огонь.
   Садулла тоже не мог уснуть в эту ночь. Он ворочался в постели, горькие мысли о том, что он беден и не сможет заплатить выкупа за Манидзу, не покидали его.
   Наутро вышло солнце, горы н долины засверкали сплошной белизной, лишь кое-где по склонам чернели стены домов. Садулла с хозяином дома сели завтракать. Манидза прислуживала за столом, поднося им по очереди рог с аракой. Она чувствовала себя так, будто в последний раз видела солнце. Садулла чувствовал себя не лучше, он мысленно прощался с Манидзой, горькая любовь жгла ему сердце. Позавтракав, Садулла попрощался с хозяевами и ушел.
   На окраине села он встретил Магду, свою бывшую соседку, которая теперь была замужем в этом селе. Они разговорились и Садулла рассказал ей о Манидзе. Он попросил Магду быть посредницей между ними.
   – Бог мой, – сказала Магда, – кто же отдаст тебе девушку без выкупа! Ведь у тебя в доме нет даже кошки.
   – И все же, прошу тебя, передай ей: пусть ждет меня. Чего не бывает в жизни! Бог, говорят, дает – в окно подает. И, попрощавшись, они разошлись. Через несколько дней Магда встретила Манидзу у родника.
   – Э, лукавая, – сказала она, – узнала я о твоих делах!
   – О каких делах ты говоришь? – покраснев, спросила Манидза.
   Магда улыбнулась ей:
   – Да ладно, уж от меня-то не скрывай!
   – А что мне скрывать от тебя?
   – Я-то знаю, что тебе скрывать,-рассмеялась Магда,- Садулла сам рассказал мне об этом.
   Манидза ответила, покраснев еще больше:
   – Заклинаю тебя твоими братьями, не рассказывай об этом никому!
   – Скажи, ты очень любишь его?
   – Пусть всевышний так же любит нас! – смущено ответила Манидза.
   – В нашем селе нет юноши лучше него: храбрый, сильный и добрый, он и муравья не обидит.
   – Но, говорят, он очень беден, – печально сказала Манидза.
   – Он с детства остался сиротой. От отца ему не осталось никакого наследства, но он еще молод и может добиться всего.
   – Да ведь мне не нужно богатство. Я говорю о том, что он, не сможет заплатить калым, а так-то я знаю, что человек трудом может победить бедность.
   – Ей-богу, если Садулле попадется жена под стать ему, они через два года будут богаты.
   – Прости меня, Магда, за многословие и пусть не покажутся тебе нескромными мои слова. Я знаю, девушке неприлично, говорить об этом, но пусть горит в адском огне тот, кто первым придумал калым! Мы не можем выйти замуж по своему желанию, нас продают, словно скот. Махнуть бы на все рукой и поступить, как сердце велит, да разве отец и мать допустят это! Ведь у нас считается позорным выйти замуж без калыма, а я слышала, что ни у русских, ни у грузин не требуют выкупа за девушку. Как же быть бедному человеку, где ему взять сорок или шестьдесят коров для выкупа?
   – Ей-богу, пусть не знает покоя душа того, кто это придумал!-ответила ей Магда.-Вон, нашему Гарсоуже тридцать, лет, а он все еще ходит в холостяках. У нас есть два вола, но если мы их отдадим, то как будем жить сами? Мы с нашим стариком каждый день думаем об этом, но никакого выхода не видим.
   – Почему это так, Магда, почему человек не волен сам распоряжаться собственной судьбой? Почему мои отец и мать, не выдадут меня за того, кто мне нравится?
   – Э-э-э, Манидза, умереть бы мне за тебя! А ты спроси-ка своего отца, согласится ли он отдать тебя кому-нибудь меньше, чем за шестьдесят коров? Да вон, наши соседи-с каких пор сватают они дочь Турама, а он требует за нее семьдесят коров. Думаю, они откажутся от нее, где им собрать столько скота! Между тем, сама девушка ни за кого другого выйти не соглашается, а я слышала, что отец хочет отдать ее за богача, никчемного Кази Багдайты, чтоб ему пропасть! Бабале, бедняжка, недавно говорила мне на мельнице, что наложит на себя руки, если отец отдаст ее за этого пьяницу.
   Так, разговаривая, дошли они до села.
   Жизнь шла своим чередом: непросто было разорвать цепи древних обычаев. Люди, забыв о родительской любви, не стеснялись продавать собственную плоть и кровь в обмен на скот.
   Однажды Кази со своим дядей, Дзанхотом, пришел свататься к Бабале. Турам, ее отец, сидел у двери, покуривая трубку. Увидев приближающихся Кази и Дзанхота, он приветливо встал им навстречу. Поздоровавшись и пожелав друг другу счастья и здоровья, они уселись на террасе дома и стали говорить о том о сем.
   Бабале ткала во дворе сукно. Увидев Дзанхота и Кази, она бросила работу и скрылась у соседей. Турам крикнул жене, чтобы та готовила ужин для гостей, а сыну велел зарезать барана. Через короткое время ужин был готов. Сели за стол впятером – Турам, Дзанхот и три соседа Турама. Кази, стоя рядом, прислуживал сидящим. Один за другим пошли тосты. Хорошенько выпив и поев, перешли к делу. После долгих разговоров Турам сказал:
   – Вот мое условие: семьдесят коров и конь впридачу. Он хорошо знал, что Багдайта не станут упорствовать и уступят, потому и встретил их так радушно, а вообще он не особенно жаловал гостей.
   Дзанхот, погладив бороду, ответил:
   – В знак уважения мы дадим еще одного коня сверх того, что ты просишь. У нас много всего, пусть бог даст нам еще больше. Но согласна ли девушка? Надо бы спросить и ее.
   Турам покрутил ус:
   – До сих пор в моем доме никто не спрашивал мнения женщин. Будет так, как скажу я. Но почему вы думаете, что моя дочь не согласна,-он взглянул на Кази,- выйти за такого молодца?!
   Кази довольно улыбнулся. Ударили по рукам, и в знак заключения договора Дзанхот подарил Тураму свой пистолет. После этого они еще долго пировали, а на другой день Дзанхот и Кази отправились домой. Через неделю Турам получил выкуп за дочь: семьдесят коров и двух коней.
   Была весна. Обновленный мир сиял, солнце светило с небес, согревая землю, покрывшуюся изумрудной травой. Пели птицы, туры играли на высоких скалах, деревья оделись молодой листвой. Люди весело занялись полевыми работами, со склонов слышались песни пастухов. Вся природа праздновала весну, и только Бабале не видела ничего этого. Печальная, сидела она у порога дома и плакала. Горестные мысли владели ею. Щеки ее покрылись мертвенной бледностью, в глазах стояли слезы. Жизнь казалась ей хуже смерти.
   – Пусть последним моим днем будет тот день, когда я выйду за него замуж! – повторяла она себе.
   Турама же мало заботило горе дочери. Он радовался привалившему богатству и не хотел знать, чем все это кончится. Когда родственники говорили ему, что он берет грех на душу, выдавая дочь замуж против ее воли, он весело смеялся и отвечал им:
   – Ничего, стерпится-слюбится!
   Прошло лето. Солнце стало лишь ненадолго появляться над хребтами, высокие вершины покрылись снегами, горы притихли. Настал праздник Уастырджи, пора свадеб. Прибыл свадебный поезд и во двор Турама. Село оживилось. В доме Турама царило веселье: рекой лились арака и пиво, столы гнулись от яств, гремели песни. Старики, поднимая турьи рога с черным пивом, провозглашали тосты. А Бабале тем временем готовилась вручить свою невинную душу бессмертному небу.
   В полночь она сказала подружкам, сидевшим с ней в комнате, что хочет отдохнуть. Девушки ушли и Бабале осталась одна. Некоторое время она сидела неподвижно, словно раздумывая, потом надела подвенечный наряд, вышла из дому и скрылась в ночной мгле.
   Ее хватились только на рассвете. Стали повсюду искать, но даже следа ее нигде не нашли. То ли земля ее поглотила, то ли тучи унесли – никто не знал, куда она делась. Поначалу стали подозревать соседского юношу, который сватался к ней до этого, но против него не было никаких улик и его оставили в покое.
   Сваты через два дня уехали. Выкуп решили не забирать обратно до тех пор, пока не выяснится, что же сталось с Бабале.
   Шло время. Бабале так и не появилась. Тураму было уже не до веселья. Он постоянно думал над тем, куда могла деваться Бабале, но так ни к чему и не пришел. С одной стороны, он лишался дочери, с другой-ему пришлось бы возвратить выкуп, если бы она не появилась. Эти мысли отравляли ему существование: он сидел дома, не показываясь среди людей.
   Пришла весна, а о Бабале так и не было никаких вестей. Ее еще долго искали в разных местах, но все напрасно. Люди предполагали разное. Одни говорили, что она, наверно, бросилась в реку и ее унесла вода, другие – что ее, скорей всего, съели волки. Были и такие, кто утверждал, что она сбежала с кем-нибудь в дальние края, раз ушла в подвенечном платье. Разное говорили, но толком никто ничего не знал.
   Недалеко от села, на вершине утеса, стоящего посреди ущелья, высились руины древнего монастыря, окруженные со всех сторон отвесными обрывами. К монастырю вела одна-единственная тропа. Никто не ходил туда, лишь раз в году, за три дня до Зардаваран, там собирался народ. Настал этот день, люди вновь пришли на вершину утеса. Не успели они усесться за столы с угощением, как хлынул ливень, такой сильный, что небо смешалось с землей. Рядом была подземная часовня, построенная когда-то давно, во времена войн и смут, и люди решили укрыться в ней от дождя. Они вошли внутрь и увидели там мертвую Бабале.