Наутро лондонцы тепло проводили нас на Родину. Вернувшись в Москву, мы вскоре же вылетели в Польшу, чтобы вместе с польскими трудящимися принять участие в национальных торжествах, посвящённых семнадцатой годовщине со дня провозглашения народной власти.
Красавица Варшава, возрождённая после войны из руин и развалин, встретила нас традиционным «Сто лят», забросала цветами. Прямо с аэродрома мы проехали в здание ЦК Польской объединённой рабочей партии, где состоялась задушевная беседа с первым секретарём ЦК ПОРП В. Гомулкой, председателем Государственного совета ПНР А. Завадским, председателем Совета министров ПНР Ю. Циранкевичем и другими руководителями польского государства. Было приятно услышать от польских товарищей высокую оценку достижений советской науки и техники.
— Ваш космический корабль «Восток», — сказал В. Гомулка, — замечательнейшее сооружение социалистической эпохи. Вот что может сделать ум человеческий, ум людей, строящих коммунизм!
Польские руководящие деятели, рассказав о том, как народ их страны самоотверженно трудится, строя социализм, посоветовали поближе познакомиться с новой, социалистической Варшавой. Мы долго ездили по её широким светлым улицам и площадям, побывали в сооружённом советскими строителями в дар польскому народу Дворце культуры и науки, в Старом Мясте, в Муранове, где возводятся кварталы новых, современного типа жилых домов, на стадионе в Праге, любовались красивыми мостами, переброшенными через широкую и полноводную Вислу. И всюду, где бы ни появлялись наши машины, нас горячо приветствовали толпы взволнованных, радостных варшавян.
Вечером в Бельведерском дворце председатель Государственного совета Польской Народной Республики А. Завадский вручил мне почётную награду — орден Грюнвальдского креста первой степени. После этой торжественной церемонии и товарищеского ужина с представителями трудящихся Варшавы мы поездом выехали в крупнейший индустриальный район страны — Силезию.
Следующее утро застало нас в Катовицах — центре Силезского бассейна. Привокзальную площадь заполнило людское море. Нас окружили горняки в праздничной одежде и красивых форменных шапках с султанами всех цветов радуги. Под руки меня подхватили девушки в национальных костюмах, расшитых золотом и серебром. Мы сразу оказались в атмосфере большого радостного праздника, посвящённого Дню национального возрождения Польши. На фасадах домов развевались польские и советские флаги, всюду виднелись портреты В. И. Ленина, Н. С. Хрущёва, В. Гомулки. Большие транспаранты на польском и русском языках провозглашали здравицы в честь Н. С. Хрущёва — неутомимого борца за мир между народами. Через всю площадь был протянут плакат со словами «Социализм — мир — труд».
Приподнятым, праздничным настроением были охвачены все жители Силезского промышленного района. Он ведь, по сути дела, представляет собою почти один сплошной город. Я ещё никогда не видел такого огромного сосредоточения заводов, шахт, доменных печей, как здесь. Почти стокилометровая трасса, по которой ехали наши машины через Катовице, Хожув, Свентохловице, Руду Шленску, Забже и Бытом, была заполнена народом. Почти у каждого крупного предприятия кортеж машин останавливался, возникали летучие митинги. Шахтёры и металлурги преподносили цветы и памятные подарки, крепко пожимали нам руки. А мы в ответ дарили польским друзьям значки с изображением В. И. Ленина, Кремля, советских искусственных спутников Земли.
Встреча Ю. А. Гагарина с первым секретарём ЦК ПОРП В. Гомулкой и председателем Государственного совета ПНР А. Завадским.
Польские журналисты, сопровождавшие нашу группу, говорили, что в этот день более миллиона жителей Силезии вышли на улицы своих городов и рабочих посёлков, чтобы повидать советского космонавта. Временами небо хмурили тучи и накрапывал дождь. Но люди не уходили, и я, конечно, тоже не прятался. Мы ехали в открытом автомобиле вместе с членом Политбюро ЦК ПОРП Э. Тереком, заместителем председателя Совета министров ПНР П. Ярошевичем и послом СССР в Польше А. Б. Аристовым. И что из того, что наши костюмы промокли; главное было ведь в том, чтобы повидаться с возможно большим числом польских друзей, пожать как можно больше мозолистых, трудовых рук шахтёров, доменщиков и рабочих других специальностей, которые самоотверженно строят новую жизнь.
Вечером в Катовице пришло известие о том, что американский астронавт Вирджил Гриссом, повторяя прыжок в космос своего предшественника Алана Шепарда, при снижении капсулы в воды Атлантического океана из-за возникшей в ней неисправности едва не утонул. Капсула ушла на дно океана. Польские журналисты, узнав об этом, тотчас же попросили меня прокомментировать случившееся с Гриссомом.
— Хорошо, — сказал я, — что этот смелый человек, использовавший, видимо, всё, что могла дать ему американская техника, остался жив. Трагический конец его полёта был бы очень неприятен не только для тех, кто имеет непосредственное отношение к освоению космического пространства, но и для всех друзей американского народа.
Наутро мы должны были вылететь в Зелёную Гуру — один из воеводских центров воссоединённых западных земель, где собирался общепольский слёт молодёжи. Дорога из Катовице на Ченстоховский аэродром шла по тем районам, где в годы Великой Отечественной войны сражались с врагом некоторые из моих спутников. Они узнавали знакомые места, рассказывали мне: вон из той рощицы гитлеровцы пытались контратаковать наши части; у этого перекрёстка дорог был взят в плен гитлеровский генерал; а там на ровном поле, засеянном пшеницей, была оборудована полевая посадочная площадка истребительного полка. Товарищи рассказывали, как неудержима была лавина наступления наших войск и частей Первой и Второй польских армий, проводивших в январе 1945 года знаменитую Висло-Одерскую операцию, в ходе которой от гитлеровцев была освобождена Варшава и враг отброшен за Одер.
На полях Польши в боях за освобождение польского народа смертью храбрых погибло немало советских воинов. Трудящиеся республики свято хранят память о них. Проезжая по городам и сёлам страны, я видел много могил советских воинов, монументов, установленных в их честь. Они повсюду были украшены польскими и советскими флагами, большими букетами цветов. Эти знаки внимания и благодарности своим освободителям со стороны польского народа трогали наши сердца, и я сказал об этом сопровождавшим нас польским товарищам.
Приземлившись по пути в Зелёную Гуру на одном из аэродромов, мы сразу попали в объятия польских военных лётчиков. Офицер Ян Малицкий, приветствуя нас, сказал, что авиаторы единодушно решили избрать меня почётным лётчиком их авиационного полка, и торжественно вручил мне соответствующую грамоту. С благодарностью приняв её, я пожелал польским лётчикам новых успехов в овладении лётным мастерством, выразил уверенность, что придёт время, когда в их среде, как и в среде советских авиаторов, появятся свои лётчики-космонавты, с которыми, возможно, доведётся вместе побывать в просторах Вселенной.
Молодёжный праздник в Зелёной Гуре, на который собралось несколько десятков тысяч польских юношей и девушек, а также гостей из двадцати двух стран, в том числе из СССР, Чехословакии, Болгарии, Германской Демократической Республики, Финляндии, Англии, Австрии и ряда африканских государств, начался артиллерийским салютом, здравицами в честь советской науки и техники. В небо, на которое то и дело наплывали дождевые тучки, сначала взвились сотни голубей, а затем фейерверочные ракеты. На этом празднике я неожиданно встретился с товарищем по Оренбургскому авиационному училищу бывшим лётчиком-инструктором И. Крючковым. Сейчас он служит в авиационной части Северной группы советских войск, расположенных в Польше согласно Варшавскому договору. Узнав о моём приезде, он поспешил в Зелёную Гуру. Мы обнялись, вспомнили наших общих знакомых — оренбургских однополчан. Я рассказал Крючкову о своей недавней поездке в Оренбург и посещении родного училища. Было приятно встретиться за рубежом Родины с человеком, хорошо знавшим тебя по дням лётной молодости.
К вечеру мы вернулись в Варшаву и ночью прямо с правительственного приёма в честь праздника возрождения Польши, сердечно распрощавшись с товарищами В. Гомулкой, А. Завадским, Ю. Циранкевичем, министром обороны генералом М. Спыхальским и другими руководящими деятелями Польской Народной Республики, вылетели в Москву. Было жаль расставаться с гостеприимной Варшавой, с радушно встретившими нас польскими друзьями. Но время очень «поджимало», ибо через несколько часов после возвращения на Родину мы должны были отправиться в новый дальний путь — в западное полушарие, на Кубу.
Ровно полмесяца продолжалась эта поездка. Экипаж нашего «Ил-18» под командованием замечательного лётчика и прекрасной души человека Ивана Грубы мастерски провёл воздушный лайнер по маршруту протяжённостью почти в 40 тысяч километров, т. е. примерно столько же, сколько пролетел корабль «Восток» по орбите вокруг Земли. Кто-то из товарищей, сопровождавших меня в этой поездке, назвал наш маршрут орбитой мира и дружбы. И это верно: визит в героическую Кубу, в Бразилию и Канаду носил исключительно дружественный характер, проходил в обстановке сердечности.
Много тысяч километров отделяют революционную Кубу от Советского Союза, но она близка сердцу каждого советского человека. Вот почему мы летели туда в очень приподнятом, радостном настроении. Каждый из нас много читал о Кубе, о мужественной борьбе смелого и свободолюбивого кубинского народа за независимость своей родины. Всю многочасовую дорогу туда над Атлантическим океаном мы провели в разговорах об истории Кубы, о её настоящем и будущем. На борту нашего воздушного лайнера оказалась только что вышедшая в издательстве «Правда» книга очерков советских журналистов, побывавших в гостях у кубинского народа. Книга эта сразу пошла по рукам, мы все прочитали её и как-то ещё больше внутренне подготовились к ожидавшим нас встречам с кубинскими друзьями.
Так незаметно подошли последние часы полёта.
— Идём на траверзе Флориды, — сообщил Иван Груба, выйдя на минутку из пилотской кабины.
Флорида… Мыс Канаверал… Оттуда примерно в те квадраты океана, над которыми мы пролетали, опускались капсулы ракет «Редстоун» с Аланом Шепардом и чуть было не утонувшим Гриссомом. Я невольно взглянул в иллюминатор на поблёскивающие за редкой облачностью волны Атлантики. Там, оставляя за кормой хорошо заметный с высоты в 10 тысяч километров след, курсом на Флориду шёл какой-то большой военный корабль. Сообща мы определили — авианосец. Не поджидает ли он здесь падения ещё какой-нибудь ракеты? Кстати сказать, они почему-то далеко не всегда точны в своём движении. Показывали же нам на Кубе одну такую ракету, запущенную с мыса Канаверал и упавшую на кубинские поля. К счастью, она не нанесла повреждений, весь убыток — одна сражённая ею корова. По этому поводу кубинцы сложили немало весёлых, но весьма язвительных анекдотов по адресу американской ракетной техники.
Синяя гладь Атлантики сменилась зеленоватыми водами граничащего с нею Карибского моря. И вот уже под крыльями «Ил-18» появилась красноватая земля Кубы с её пальмовыми рощами и плантациями сахарного тростника. Скорее одеваться! Зная, что на Кубе всегда жарко, товарищи, снаряжавшие нас в полёт, снабдили меня и летевшего вместе со мной генерала Н. П. Каманина специальной формой — белые открытые рубашки, белые тужурки и брюки, белая обувь. К этой форме полагались ещё и военные фуражки с белыми чехлами Друзья по экипажу, критически оглядев нас, признали, что выглядим мы очень импозантно.
— Со страшной силой, — применив моё любимое выражение, определил кто-то.
Но все эти приготовления оказались напрасными. Переоблачаясь в свои белоснежные костюмы, мы не заметили огромной грозовой тучи, наплывавшей на Гавану. Едва наш «Ил-18» приземлился на гаванском аэродроме и, прорулив через строй почётного караула голубоблузых «милисианос», стоявших вдоль всей посадочной полосы, остановился на отведённом для него месте возле здания аэропорта, как грянул гром, засверкали молнии, разразился тропический ливень. Такого ливня, признаться, я никогда не видел.
Что делать? Выйти под этот ливень — значит в одно мгновение промокнуть до нитки. Но видим, встречающие нас премьер-министр Республики Кубы легендарный Фидель Кастро, президент Освальдо Дортикос, Рауль Кастро, Эрнесто Гевара и другие руководители кубинского народа, советский посол на Кубе С. М. Кудрявцев, весь дипломатический корпус, многотысячная толпа жителей Гаваны, несмотря на бушующую грозу, спокойно стоят под потоками тропического ливня и ждут нашего появления из самолёта.
— Пошли, — решительно тронул меня за плечо Николай Петрович Каманин, и мы шагнули на трап. Аэродром был залит водой. Вода хлестала нас по лицам.
Так необычно начались наши горячие, поистине сердечные встречи с кубинскими друзьями. И всё здесь было необычным: восторженные возгласы сотен тысяч кубинцев, тесно обступивших многокилометровую дорогу от аэродрома до центра Гаваны; горящие революционным энтузиазмом глаза «милисианос» — рабочих и крестьян, одетых в голубые рубашки и синие береты, с щегольски вскинутыми на плечи винтовками и автоматами; бородатые лица ветеранов кубинской революции, носящих защитные гимнастёрки с открытыми воротниками и широкие ремни с кобурами для больших пистолетов; демонстрации и спортивные праздники, в которых участвовали сотни тысяч людей — горожан и крестьян, съезжавшихся в Гавану целыми семьями на грузовиках, крытых пальмовыми листьями; многочасовые, полные огня речи обаятельнейшего и любимого народом, доступного каждому Фиделя Кастро; езда по городу на автомобилях с сиренами, лавирующих в потоке городского транспорта со скоростью ста миль в час; звучная «Пачанга» — национальный танец, который танцуют все — от премьер-министра до мальчишки — продавца газет. А самое главное — та необычайная любовь к Советскому Союзу, те широко открытые нам, советским людям, сердца кубинских трудящихся, которые внимали каждому слову, каждому рассказу о жизни нашей Родины, о трудовых успехах советских людей, строящих коммунизм.
Мы прибыли на Кубу в канун большого национального праздника — годовщины Дня 26 июля. Восемь лет назад в этот день Фидель Кастро и его соратники совершили смелое нападение на казарму Монкада в Сантьяго де Куба — один из оплотов кровавого режима американского сатрапа Батисты. Там было поднято знамя народного восстания, под которым кубинский народ спустя несколько лет одержал историческую победу. Утром в день этого праздника я вместе с сопровождавшими меня товарищами возложил венок к памятнику национальному герою Кубы поэту Хосе Марти, а затем проехал в военный госпиталь, где встретился с участниками апрельских боев против интервентов в районе Плайя-Хирон.
Мужественные защитники завоеваний кубинской революции смело отразили военное нападение интервентов на свою родину как раз в те дни, когда я только что возвратился из полёта в космос на корабле «Восток». Проходя по палатам госпиталя, я с большим волнением пожимал руки тем из них, кто пролил свою кровь в этих боях, пожелал скорейшего выздоровления и Фонсеке Санчосу, и Фаусто Диас-Диасу, и другим бойцам, которые, не щадя ни сил, ни самой жизни, самоотверженно отбивали атаки врагов. Встреча с этими простыми людьми, рядовыми кубинской революции, каким-то новым светом озарила все увиденное на Кубе, возбудила чувства ещё большей симпатии и уважения к кубинскому народу, настойчиво борющемуся за свободу и независимость своей страны. И мне подумалось: «Такой народ, глубоко верящий в правоту своего дела, поставить на колени нельзя!»
Эта мысль о непобедимости кубинского народа ещё больше укрепилась во мне в те волнующие часы, которые мы провели во время демонстрации трудящихся на площади Революции, у подножия похожего на гигантскую ракету обелиска — памятника Хосе Марти. Всю площадь залило сплошное людское море. Более миллиона кубинцев собралось сюда на митинг, посвящённый славной дате — годовщине Дня 26 июля. Когда Фидель Кастро бросил в микрофон несколько слов о том, чтобы «милисианос» пропустили собравшихся поближе к трибуне, вся площадь пришла в движение. Народ неудержимой лавиной двинулся вперёд, плотно обступил трибуну и забросал её букетами цветов.
Митинг начался оглашением указа Совета министров Кубинской Республики о награждении советского космонавта Юрия Гагарина недавно учреждённым орденом «Плайя-Хирон». Президент Освальдо Дортикос прикрепил этот орден на мой военный костюм и крепко обнял меня. Затем в свои крепкие объятия меня, как отец сына, заключил могучий Фидель Кастро. Это вызвало взрыв энтузиазма у всех участников митинга. «Мы с Фиделем и Хрущёвым! Мы с Фиделем и Хрущёвым!» — долго скандировала площадь.
Мне предоставили слово. Я сказал, что награждение орденом «Плайя-Хирон», первым кавалером которого я стал по воле кубинского народа, — это прежде всего ярчайшее проявление нерушимой советско-кубинской дружбы, признание заслуг советского народа в борьбе за мир, признание того, что все 220 миллионов советских людей являются искренними и преданными друзьями трудящихся Республики Кубы. Закончил своё выступление словами из приветственной телеграммы Н. С. Хрущёва и Л. И. Брежнева:
«Кубинский народ в борьбе за свободу и независимость своей родины всегда может рассчитывать на братскую помощь и поддержку со стороны советского народа».
Куба. Приём в Президентском дворце. Премьер-министр доктор Ф. Кастро, Ю. Гагарин и президент О. Дортикос.
Чтобы рассказать о всех встречах с кубинцами, передать всю ту теплоту и сердечность, которые окружали нас, советских людей, во время этой поездки, надо написать целую книгу. Через неделю, возвращаясь из Бразилии в Канаду, мы на несколько часов ещё раз задержались в Гаване. Уже ночью, прощаясь с нами, Фидель Кастро подарил мне форму солдата революционной кубинской армии. Я в свою очередь отдал ему на память свою авиационную фуражку. Тотчас надев её на свою крупную, покрытую густыми, чуточку вьющимися чёрными волосами голову, Фидель Кастро приехал в ней на аэродром. Таким я и запомнил его — в защитной гимнастёрке, с пистолетом на боку, в бело-голубой с крылатой эмблемой фуражке, мужественного, пламенного человека с обрамлённым бородой открытым лицом и горящими глазами революционера.
— Мучча грасиас, Фидель! Большое спасибо!-крикнул я на прощание от имени всех моих товарищей.
— Салюд Никите Хрущёву! — ответил он ещё раз, приветственно подняв обе руки.
И все провожающие подхватили:
— Салюд Хрущёву!
На пути с Кубы в Бразилию, так же как и при обратном полёте, для заправки самолёта горючим и отдыха экипажа мы делали остановки на принадлежащем Голландии острове Кюрасао, расположенном в ста милях от южноамериканского континента, ночевали в местном отеле на берегу океана. Архитектура здания отеля выдержана в морском стиле — окна похожи на иллюминаторы крупного океанского теплохода, одна из стен выполнена в виде носовой части корабля, а номера в отеле называются каютами.
Здесь, на Кюрасао, где примерно 110-120 тысяч жителей, выходит пять газет, рассчитанных на население всей группы Малых Антильских островов. И местные корреспонденты, конечно, не преминули воспользоваться такой счастливой для них возможностью, как посадка советского «Ил-18» с космонавтом на борту, для того чтобы организовать летучую пресс-конференцию. Она происходила прямо в отведённом мне номере, то бишь каюте отеля. Эта пресс-конференция, как, впрочем, и в других странах, на мой взгляд, прошла хорошо. Во всяком случае, я постарался как можно полнее ответить на все вопросы, интересовавшие журналистов. Но уже после беседы с ними разыгралась довольно юмористическая сценка, о которой, пожалуй, стоит рассказать.
Вечером мы всем экипажем пошли ужинать в ресторан отеля. Я был в штатском. Время от времени к нашему столику подходили люди, чтобы взять автограф, сказать мне приветственное слово. Кюрасао — перекрёсток морских и воздушных дорог, и в отеле всё время шумно — много ожидающих либо рейсового самолёта, либо прихода какого-нибудь торгового судна.
Под конец ужина к нам подошёл весьма тучный — весом, как он сам сказал нам, в 132 килограмма — мужчина в изрядно помятом костюме.
— Моё имя Циммерман. Агентство Юнайтед Пресс, — представился он на ломаном русском языке.
Приняв за меня одного из членов нашего экипажа, он стал назойливо просить его об интервью.
— Наше агентство, — говорил Циммерман, — самое осведомлённое в мире. Ваше интервью со мной завтра же опубликуют сотни американских газет.
Все мы с вполне понятным лукавством следили, как наш товарищ отбивает атаки Циммермана.
— Бизнес есть бизнес, — старался убедить корреспондент. — Вы уже сделали свой бизнес. Дайте возможность сделать его и мне.
Надо было видеть, как растерялся этот «журналист», когда понял, что ведёт разговор вовсе не с Гагариным.
— Как же так, — сказали ему мои друзья, — всему миру знакомо лицо Гагарина, а вы, представитель столь известного агентства, так обмишурились?…
Долго ещё Циммерман преследовал нашу группу, стараясь всё же заполучить нужное ему для бизнеса интервью. Он делал это и в кабине лифта, и на набережной, куда мы вышли подышать воздухом перед сном, и по очереди стучался в каждый из занимаемых нами номеров. Но интервью, конечно, он не получил. Это был, пожалуй, единственный случай, когда я отказался побеседовать с представителем зарубежной прессы. Уж больно несло от этого субъекта тем, что он сам назвал бизнесом, причём самого низкого пошиба.
На Кубе всё время было жарко. Продолжая полет дальше на юг, мы думали, что в Бразилии будет ещё теплее. Однако там, за экватором, в южном полушарии, конец июля и начало августа считается зимней порой, и температура не превышала летней температуры средних широт нашей страны. В пасмурные дни даже было чуть-чуть прохладно. Но встречи с бразильскими трудящимися оказались очень жаркими. Бразильский народ и в новой столице государства — в заново строящемся городе Бразилиа, и в Рио-де-Жанейро, и в Сан-Пауло встречал нас с большим радушием и сердечностью.
В Рио-де-Жанейро — одном из красивейших городов мира, с его знаменитой набережной — пляжем Капакабана, вытянувшейся на много миль вдоль океана и застроенной небоскрёбами, мы прилетели поздним вечером. Замечательна была картина щедро освещённого, сияющего неоновыми огнями реклам города, открывшаяся нам с борта «Ил-18», подошедшего к аэродрому на большой высоте. После моего возвращения на Родину Герман Титов рассказывал, что он тоже любовался огнями Рио-де-Жанейро, пролетая над ним на «Востоке-2».
Из многочисленных встреч в этом крупнейшем городе страны мне особенно запомнились две: с бразильской молодёжью в студенческом клубе и с рабочими — станкостроителями, химиками и электриками, происходившая в клубе металлургов. Надо было видеть горящие глаза молодых юношей и девушек, которые со всех сторон обступили группу советских людей, послушать их бурные, полные огня выступления, чтобы понять — и здесь, за многие тысячи километров от родной Москвы, живёт немало истинных друзей Советского Союза. Такая же сердечная, дружественная обстановка сложилась и в клубе металлургов, куда рабочие пришли семьями, как на праздник. Отказавшись от услуг полиции, которая, к слову сказать, далеко не всегда была склонна к тому, чтобы вокруг советских людей собиралось много народу, рабочие сами взяли на себя поддержание должного порядка, и он был действительно образцовый.
Первым из выступавших с приветственными словами, обращёнными к советским гостям, был молодой электрик Пауло Бастос, недавно побывавший в СССР и Чехословакии. Он рассказал собравшимся о впечатлениях, вынесенных из этой поездки, сравнил положение рабочего класса Бразилии со счастливой жизнью трудящихся стран социалистического лагеря, призвал крепить с ними дружественные связи.
Бразилия. В профсоюзе металлургов в Рио-де-Жанейро.
— Успехи советского народа, — сказал он, — залог успеха дела мира во всём мире.
Буря оваций в честь Советского Союза поднялась в зале клуба, когда, рассказывая о полёте советского космического корабля «Восток» и о его строителях, я с гордостью заявил, что в Советском Союзе звание рабочего считается одним из самых почётных.
— Советские люди, — сказал я, — питают самые дружественные чувства к народу Бразилии, восхищаются его трудолюбием и повседневной борьбой за укрепление независимости своего государства. Советский народ — миролюбивый народ, он хочет жить в мире и дружбе с Бразилией и надеется, что эта дружба будет укрепляться, станет нерушимой в общей борьбе за дело мира.
В заключение нашей встречи с бразильскими рабочими был исполнен «Интернационал». Пели его каждый на родном языке — бразильские друзья на португальском, мы, советские люди, на русском. Но слова партийного гимна были одинаково понятны всем — они звали плечом к плечу смело идти на борьбу за новую, счастливую жизнь всех народов.
Красавица Варшава, возрождённая после войны из руин и развалин, встретила нас традиционным «Сто лят», забросала цветами. Прямо с аэродрома мы проехали в здание ЦК Польской объединённой рабочей партии, где состоялась задушевная беседа с первым секретарём ЦК ПОРП В. Гомулкой, председателем Государственного совета ПНР А. Завадским, председателем Совета министров ПНР Ю. Циранкевичем и другими руководителями польского государства. Было приятно услышать от польских товарищей высокую оценку достижений советской науки и техники.
— Ваш космический корабль «Восток», — сказал В. Гомулка, — замечательнейшее сооружение социалистической эпохи. Вот что может сделать ум человеческий, ум людей, строящих коммунизм!
Польские руководящие деятели, рассказав о том, как народ их страны самоотверженно трудится, строя социализм, посоветовали поближе познакомиться с новой, социалистической Варшавой. Мы долго ездили по её широким светлым улицам и площадям, побывали в сооружённом советскими строителями в дар польскому народу Дворце культуры и науки, в Старом Мясте, в Муранове, где возводятся кварталы новых, современного типа жилых домов, на стадионе в Праге, любовались красивыми мостами, переброшенными через широкую и полноводную Вислу. И всюду, где бы ни появлялись наши машины, нас горячо приветствовали толпы взволнованных, радостных варшавян.
Вечером в Бельведерском дворце председатель Государственного совета Польской Народной Республики А. Завадский вручил мне почётную награду — орден Грюнвальдского креста первой степени. После этой торжественной церемонии и товарищеского ужина с представителями трудящихся Варшавы мы поездом выехали в крупнейший индустриальный район страны — Силезию.
Следующее утро застало нас в Катовицах — центре Силезского бассейна. Привокзальную площадь заполнило людское море. Нас окружили горняки в праздничной одежде и красивых форменных шапках с султанами всех цветов радуги. Под руки меня подхватили девушки в национальных костюмах, расшитых золотом и серебром. Мы сразу оказались в атмосфере большого радостного праздника, посвящённого Дню национального возрождения Польши. На фасадах домов развевались польские и советские флаги, всюду виднелись портреты В. И. Ленина, Н. С. Хрущёва, В. Гомулки. Большие транспаранты на польском и русском языках провозглашали здравицы в честь Н. С. Хрущёва — неутомимого борца за мир между народами. Через всю площадь был протянут плакат со словами «Социализм — мир — труд».
Приподнятым, праздничным настроением были охвачены все жители Силезского промышленного района. Он ведь, по сути дела, представляет собою почти один сплошной город. Я ещё никогда не видел такого огромного сосредоточения заводов, шахт, доменных печей, как здесь. Почти стокилометровая трасса, по которой ехали наши машины через Катовице, Хожув, Свентохловице, Руду Шленску, Забже и Бытом, была заполнена народом. Почти у каждого крупного предприятия кортеж машин останавливался, возникали летучие митинги. Шахтёры и металлурги преподносили цветы и памятные подарки, крепко пожимали нам руки. А мы в ответ дарили польским друзьям значки с изображением В. И. Ленина, Кремля, советских искусственных спутников Земли.
Польские журналисты, сопровождавшие нашу группу, говорили, что в этот день более миллиона жителей Силезии вышли на улицы своих городов и рабочих посёлков, чтобы повидать советского космонавта. Временами небо хмурили тучи и накрапывал дождь. Но люди не уходили, и я, конечно, тоже не прятался. Мы ехали в открытом автомобиле вместе с членом Политбюро ЦК ПОРП Э. Тереком, заместителем председателя Совета министров ПНР П. Ярошевичем и послом СССР в Польше А. Б. Аристовым. И что из того, что наши костюмы промокли; главное было ведь в том, чтобы повидаться с возможно большим числом польских друзей, пожать как можно больше мозолистых, трудовых рук шахтёров, доменщиков и рабочих других специальностей, которые самоотверженно строят новую жизнь.
Вечером в Катовице пришло известие о том, что американский астронавт Вирджил Гриссом, повторяя прыжок в космос своего предшественника Алана Шепарда, при снижении капсулы в воды Атлантического океана из-за возникшей в ней неисправности едва не утонул. Капсула ушла на дно океана. Польские журналисты, узнав об этом, тотчас же попросили меня прокомментировать случившееся с Гриссомом.
— Хорошо, — сказал я, — что этот смелый человек, использовавший, видимо, всё, что могла дать ему американская техника, остался жив. Трагический конец его полёта был бы очень неприятен не только для тех, кто имеет непосредственное отношение к освоению космического пространства, но и для всех друзей американского народа.
Наутро мы должны были вылететь в Зелёную Гуру — один из воеводских центров воссоединённых западных земель, где собирался общепольский слёт молодёжи. Дорога из Катовице на Ченстоховский аэродром шла по тем районам, где в годы Великой Отечественной войны сражались с врагом некоторые из моих спутников. Они узнавали знакомые места, рассказывали мне: вон из той рощицы гитлеровцы пытались контратаковать наши части; у этого перекрёстка дорог был взят в плен гитлеровский генерал; а там на ровном поле, засеянном пшеницей, была оборудована полевая посадочная площадка истребительного полка. Товарищи рассказывали, как неудержима была лавина наступления наших войск и частей Первой и Второй польских армий, проводивших в январе 1945 года знаменитую Висло-Одерскую операцию, в ходе которой от гитлеровцев была освобождена Варшава и враг отброшен за Одер.
На полях Польши в боях за освобождение польского народа смертью храбрых погибло немало советских воинов. Трудящиеся республики свято хранят память о них. Проезжая по городам и сёлам страны, я видел много могил советских воинов, монументов, установленных в их честь. Они повсюду были украшены польскими и советскими флагами, большими букетами цветов. Эти знаки внимания и благодарности своим освободителям со стороны польского народа трогали наши сердца, и я сказал об этом сопровождавшим нас польским товарищам.
Приземлившись по пути в Зелёную Гуру на одном из аэродромов, мы сразу попали в объятия польских военных лётчиков. Офицер Ян Малицкий, приветствуя нас, сказал, что авиаторы единодушно решили избрать меня почётным лётчиком их авиационного полка, и торжественно вручил мне соответствующую грамоту. С благодарностью приняв её, я пожелал польским лётчикам новых успехов в овладении лётным мастерством, выразил уверенность, что придёт время, когда в их среде, как и в среде советских авиаторов, появятся свои лётчики-космонавты, с которыми, возможно, доведётся вместе побывать в просторах Вселенной.
Молодёжный праздник в Зелёной Гуре, на который собралось несколько десятков тысяч польских юношей и девушек, а также гостей из двадцати двух стран, в том числе из СССР, Чехословакии, Болгарии, Германской Демократической Республики, Финляндии, Англии, Австрии и ряда африканских государств, начался артиллерийским салютом, здравицами в честь советской науки и техники. В небо, на которое то и дело наплывали дождевые тучки, сначала взвились сотни голубей, а затем фейерверочные ракеты. На этом празднике я неожиданно встретился с товарищем по Оренбургскому авиационному училищу бывшим лётчиком-инструктором И. Крючковым. Сейчас он служит в авиационной части Северной группы советских войск, расположенных в Польше согласно Варшавскому договору. Узнав о моём приезде, он поспешил в Зелёную Гуру. Мы обнялись, вспомнили наших общих знакомых — оренбургских однополчан. Я рассказал Крючкову о своей недавней поездке в Оренбург и посещении родного училища. Было приятно встретиться за рубежом Родины с человеком, хорошо знавшим тебя по дням лётной молодости.
К вечеру мы вернулись в Варшаву и ночью прямо с правительственного приёма в честь праздника возрождения Польши, сердечно распрощавшись с товарищами В. Гомулкой, А. Завадским, Ю. Циранкевичем, министром обороны генералом М. Спыхальским и другими руководящими деятелями Польской Народной Республики, вылетели в Москву. Было жаль расставаться с гостеприимной Варшавой, с радушно встретившими нас польскими друзьями. Но время очень «поджимало», ибо через несколько часов после возвращения на Родину мы должны были отправиться в новый дальний путь — в западное полушарие, на Кубу.
Ровно полмесяца продолжалась эта поездка. Экипаж нашего «Ил-18» под командованием замечательного лётчика и прекрасной души человека Ивана Грубы мастерски провёл воздушный лайнер по маршруту протяжённостью почти в 40 тысяч километров, т. е. примерно столько же, сколько пролетел корабль «Восток» по орбите вокруг Земли. Кто-то из товарищей, сопровождавших меня в этой поездке, назвал наш маршрут орбитой мира и дружбы. И это верно: визит в героическую Кубу, в Бразилию и Канаду носил исключительно дружественный характер, проходил в обстановке сердечности.
Много тысяч километров отделяют революционную Кубу от Советского Союза, но она близка сердцу каждого советского человека. Вот почему мы летели туда в очень приподнятом, радостном настроении. Каждый из нас много читал о Кубе, о мужественной борьбе смелого и свободолюбивого кубинского народа за независимость своей родины. Всю многочасовую дорогу туда над Атлантическим океаном мы провели в разговорах об истории Кубы, о её настоящем и будущем. На борту нашего воздушного лайнера оказалась только что вышедшая в издательстве «Правда» книга очерков советских журналистов, побывавших в гостях у кубинского народа. Книга эта сразу пошла по рукам, мы все прочитали её и как-то ещё больше внутренне подготовились к ожидавшим нас встречам с кубинскими друзьями.
Так незаметно подошли последние часы полёта.
— Идём на траверзе Флориды, — сообщил Иван Груба, выйдя на минутку из пилотской кабины.
Флорида… Мыс Канаверал… Оттуда примерно в те квадраты океана, над которыми мы пролетали, опускались капсулы ракет «Редстоун» с Аланом Шепардом и чуть было не утонувшим Гриссомом. Я невольно взглянул в иллюминатор на поблёскивающие за редкой облачностью волны Атлантики. Там, оставляя за кормой хорошо заметный с высоты в 10 тысяч километров след, курсом на Флориду шёл какой-то большой военный корабль. Сообща мы определили — авианосец. Не поджидает ли он здесь падения ещё какой-нибудь ракеты? Кстати сказать, они почему-то далеко не всегда точны в своём движении. Показывали же нам на Кубе одну такую ракету, запущенную с мыса Канаверал и упавшую на кубинские поля. К счастью, она не нанесла повреждений, весь убыток — одна сражённая ею корова. По этому поводу кубинцы сложили немало весёлых, но весьма язвительных анекдотов по адресу американской ракетной техники.
Синяя гладь Атлантики сменилась зеленоватыми водами граничащего с нею Карибского моря. И вот уже под крыльями «Ил-18» появилась красноватая земля Кубы с её пальмовыми рощами и плантациями сахарного тростника. Скорее одеваться! Зная, что на Кубе всегда жарко, товарищи, снаряжавшие нас в полёт, снабдили меня и летевшего вместе со мной генерала Н. П. Каманина специальной формой — белые открытые рубашки, белые тужурки и брюки, белая обувь. К этой форме полагались ещё и военные фуражки с белыми чехлами Друзья по экипажу, критически оглядев нас, признали, что выглядим мы очень импозантно.
— Со страшной силой, — применив моё любимое выражение, определил кто-то.
Но все эти приготовления оказались напрасными. Переоблачаясь в свои белоснежные костюмы, мы не заметили огромной грозовой тучи, наплывавшей на Гавану. Едва наш «Ил-18» приземлился на гаванском аэродроме и, прорулив через строй почётного караула голубоблузых «милисианос», стоявших вдоль всей посадочной полосы, остановился на отведённом для него месте возле здания аэропорта, как грянул гром, засверкали молнии, разразился тропический ливень. Такого ливня, признаться, я никогда не видел.
Что делать? Выйти под этот ливень — значит в одно мгновение промокнуть до нитки. Но видим, встречающие нас премьер-министр Республики Кубы легендарный Фидель Кастро, президент Освальдо Дортикос, Рауль Кастро, Эрнесто Гевара и другие руководители кубинского народа, советский посол на Кубе С. М. Кудрявцев, весь дипломатический корпус, многотысячная толпа жителей Гаваны, несмотря на бушующую грозу, спокойно стоят под потоками тропического ливня и ждут нашего появления из самолёта.
— Пошли, — решительно тронул меня за плечо Николай Петрович Каманин, и мы шагнули на трап. Аэродром был залит водой. Вода хлестала нас по лицам.
Так необычно начались наши горячие, поистине сердечные встречи с кубинскими друзьями. И всё здесь было необычным: восторженные возгласы сотен тысяч кубинцев, тесно обступивших многокилометровую дорогу от аэродрома до центра Гаваны; горящие революционным энтузиазмом глаза «милисианос» — рабочих и крестьян, одетых в голубые рубашки и синие береты, с щегольски вскинутыми на плечи винтовками и автоматами; бородатые лица ветеранов кубинской революции, носящих защитные гимнастёрки с открытыми воротниками и широкие ремни с кобурами для больших пистолетов; демонстрации и спортивные праздники, в которых участвовали сотни тысяч людей — горожан и крестьян, съезжавшихся в Гавану целыми семьями на грузовиках, крытых пальмовыми листьями; многочасовые, полные огня речи обаятельнейшего и любимого народом, доступного каждому Фиделя Кастро; езда по городу на автомобилях с сиренами, лавирующих в потоке городского транспорта со скоростью ста миль в час; звучная «Пачанга» — национальный танец, который танцуют все — от премьер-министра до мальчишки — продавца газет. А самое главное — та необычайная любовь к Советскому Союзу, те широко открытые нам, советским людям, сердца кубинских трудящихся, которые внимали каждому слову, каждому рассказу о жизни нашей Родины, о трудовых успехах советских людей, строящих коммунизм.
Мы прибыли на Кубу в канун большого национального праздника — годовщины Дня 26 июля. Восемь лет назад в этот день Фидель Кастро и его соратники совершили смелое нападение на казарму Монкада в Сантьяго де Куба — один из оплотов кровавого режима американского сатрапа Батисты. Там было поднято знамя народного восстания, под которым кубинский народ спустя несколько лет одержал историческую победу. Утром в день этого праздника я вместе с сопровождавшими меня товарищами возложил венок к памятнику национальному герою Кубы поэту Хосе Марти, а затем проехал в военный госпиталь, где встретился с участниками апрельских боев против интервентов в районе Плайя-Хирон.
Мужественные защитники завоеваний кубинской революции смело отразили военное нападение интервентов на свою родину как раз в те дни, когда я только что возвратился из полёта в космос на корабле «Восток». Проходя по палатам госпиталя, я с большим волнением пожимал руки тем из них, кто пролил свою кровь в этих боях, пожелал скорейшего выздоровления и Фонсеке Санчосу, и Фаусто Диас-Диасу, и другим бойцам, которые, не щадя ни сил, ни самой жизни, самоотверженно отбивали атаки врагов. Встреча с этими простыми людьми, рядовыми кубинской революции, каким-то новым светом озарила все увиденное на Кубе, возбудила чувства ещё большей симпатии и уважения к кубинскому народу, настойчиво борющемуся за свободу и независимость своей страны. И мне подумалось: «Такой народ, глубоко верящий в правоту своего дела, поставить на колени нельзя!»
Эта мысль о непобедимости кубинского народа ещё больше укрепилась во мне в те волнующие часы, которые мы провели во время демонстрации трудящихся на площади Революции, у подножия похожего на гигантскую ракету обелиска — памятника Хосе Марти. Всю площадь залило сплошное людское море. Более миллиона кубинцев собралось сюда на митинг, посвящённый славной дате — годовщине Дня 26 июля. Когда Фидель Кастро бросил в микрофон несколько слов о том, чтобы «милисианос» пропустили собравшихся поближе к трибуне, вся площадь пришла в движение. Народ неудержимой лавиной двинулся вперёд, плотно обступил трибуну и забросал её букетами цветов.
Митинг начался оглашением указа Совета министров Кубинской Республики о награждении советского космонавта Юрия Гагарина недавно учреждённым орденом «Плайя-Хирон». Президент Освальдо Дортикос прикрепил этот орден на мой военный костюм и крепко обнял меня. Затем в свои крепкие объятия меня, как отец сына, заключил могучий Фидель Кастро. Это вызвало взрыв энтузиазма у всех участников митинга. «Мы с Фиделем и Хрущёвым! Мы с Фиделем и Хрущёвым!» — долго скандировала площадь.
Мне предоставили слово. Я сказал, что награждение орденом «Плайя-Хирон», первым кавалером которого я стал по воле кубинского народа, — это прежде всего ярчайшее проявление нерушимой советско-кубинской дружбы, признание заслуг советского народа в борьбе за мир, признание того, что все 220 миллионов советских людей являются искренними и преданными друзьями трудящихся Республики Кубы. Закончил своё выступление словами из приветственной телеграммы Н. С. Хрущёва и Л. И. Брежнева:
«Кубинский народ в борьбе за свободу и независимость своей родины всегда может рассчитывать на братскую помощь и поддержку со стороны советского народа».
Чтобы рассказать о всех встречах с кубинцами, передать всю ту теплоту и сердечность, которые окружали нас, советских людей, во время этой поездки, надо написать целую книгу. Через неделю, возвращаясь из Бразилии в Канаду, мы на несколько часов ещё раз задержались в Гаване. Уже ночью, прощаясь с нами, Фидель Кастро подарил мне форму солдата революционной кубинской армии. Я в свою очередь отдал ему на память свою авиационную фуражку. Тотчас надев её на свою крупную, покрытую густыми, чуточку вьющимися чёрными волосами голову, Фидель Кастро приехал в ней на аэродром. Таким я и запомнил его — в защитной гимнастёрке, с пистолетом на боку, в бело-голубой с крылатой эмблемой фуражке, мужественного, пламенного человека с обрамлённым бородой открытым лицом и горящими глазами революционера.
— Мучча грасиас, Фидель! Большое спасибо!-крикнул я на прощание от имени всех моих товарищей.
— Салюд Никите Хрущёву! — ответил он ещё раз, приветственно подняв обе руки.
И все провожающие подхватили:
— Салюд Хрущёву!
На пути с Кубы в Бразилию, так же как и при обратном полёте, для заправки самолёта горючим и отдыха экипажа мы делали остановки на принадлежащем Голландии острове Кюрасао, расположенном в ста милях от южноамериканского континента, ночевали в местном отеле на берегу океана. Архитектура здания отеля выдержана в морском стиле — окна похожи на иллюминаторы крупного океанского теплохода, одна из стен выполнена в виде носовой части корабля, а номера в отеле называются каютами.
Здесь, на Кюрасао, где примерно 110-120 тысяч жителей, выходит пять газет, рассчитанных на население всей группы Малых Антильских островов. И местные корреспонденты, конечно, не преминули воспользоваться такой счастливой для них возможностью, как посадка советского «Ил-18» с космонавтом на борту, для того чтобы организовать летучую пресс-конференцию. Она происходила прямо в отведённом мне номере, то бишь каюте отеля. Эта пресс-конференция, как, впрочем, и в других странах, на мой взгляд, прошла хорошо. Во всяком случае, я постарался как можно полнее ответить на все вопросы, интересовавшие журналистов. Но уже после беседы с ними разыгралась довольно юмористическая сценка, о которой, пожалуй, стоит рассказать.
Вечером мы всем экипажем пошли ужинать в ресторан отеля. Я был в штатском. Время от времени к нашему столику подходили люди, чтобы взять автограф, сказать мне приветственное слово. Кюрасао — перекрёсток морских и воздушных дорог, и в отеле всё время шумно — много ожидающих либо рейсового самолёта, либо прихода какого-нибудь торгового судна.
Под конец ужина к нам подошёл весьма тучный — весом, как он сам сказал нам, в 132 килограмма — мужчина в изрядно помятом костюме.
— Моё имя Циммерман. Агентство Юнайтед Пресс, — представился он на ломаном русском языке.
Приняв за меня одного из членов нашего экипажа, он стал назойливо просить его об интервью.
— Наше агентство, — говорил Циммерман, — самое осведомлённое в мире. Ваше интервью со мной завтра же опубликуют сотни американских газет.
Все мы с вполне понятным лукавством следили, как наш товарищ отбивает атаки Циммермана.
— Бизнес есть бизнес, — старался убедить корреспондент. — Вы уже сделали свой бизнес. Дайте возможность сделать его и мне.
Надо было видеть, как растерялся этот «журналист», когда понял, что ведёт разговор вовсе не с Гагариным.
— Как же так, — сказали ему мои друзья, — всему миру знакомо лицо Гагарина, а вы, представитель столь известного агентства, так обмишурились?…
Долго ещё Циммерман преследовал нашу группу, стараясь всё же заполучить нужное ему для бизнеса интервью. Он делал это и в кабине лифта, и на набережной, куда мы вышли подышать воздухом перед сном, и по очереди стучался в каждый из занимаемых нами номеров. Но интервью, конечно, он не получил. Это был, пожалуй, единственный случай, когда я отказался побеседовать с представителем зарубежной прессы. Уж больно несло от этого субъекта тем, что он сам назвал бизнесом, причём самого низкого пошиба.
На Кубе всё время было жарко. Продолжая полет дальше на юг, мы думали, что в Бразилии будет ещё теплее. Однако там, за экватором, в южном полушарии, конец июля и начало августа считается зимней порой, и температура не превышала летней температуры средних широт нашей страны. В пасмурные дни даже было чуть-чуть прохладно. Но встречи с бразильскими трудящимися оказались очень жаркими. Бразильский народ и в новой столице государства — в заново строящемся городе Бразилиа, и в Рио-де-Жанейро, и в Сан-Пауло встречал нас с большим радушием и сердечностью.
В Рио-де-Жанейро — одном из красивейших городов мира, с его знаменитой набережной — пляжем Капакабана, вытянувшейся на много миль вдоль океана и застроенной небоскрёбами, мы прилетели поздним вечером. Замечательна была картина щедро освещённого, сияющего неоновыми огнями реклам города, открывшаяся нам с борта «Ил-18», подошедшего к аэродрому на большой высоте. После моего возвращения на Родину Герман Титов рассказывал, что он тоже любовался огнями Рио-де-Жанейро, пролетая над ним на «Востоке-2».
Из многочисленных встреч в этом крупнейшем городе страны мне особенно запомнились две: с бразильской молодёжью в студенческом клубе и с рабочими — станкостроителями, химиками и электриками, происходившая в клубе металлургов. Надо было видеть горящие глаза молодых юношей и девушек, которые со всех сторон обступили группу советских людей, послушать их бурные, полные огня выступления, чтобы понять — и здесь, за многие тысячи километров от родной Москвы, живёт немало истинных друзей Советского Союза. Такая же сердечная, дружественная обстановка сложилась и в клубе металлургов, куда рабочие пришли семьями, как на праздник. Отказавшись от услуг полиции, которая, к слову сказать, далеко не всегда была склонна к тому, чтобы вокруг советских людей собиралось много народу, рабочие сами взяли на себя поддержание должного порядка, и он был действительно образцовый.
Первым из выступавших с приветственными словами, обращёнными к советским гостям, был молодой электрик Пауло Бастос, недавно побывавший в СССР и Чехословакии. Он рассказал собравшимся о впечатлениях, вынесенных из этой поездки, сравнил положение рабочего класса Бразилии со счастливой жизнью трудящихся стран социалистического лагеря, призвал крепить с ними дружественные связи.
— Успехи советского народа, — сказал он, — залог успеха дела мира во всём мире.
Буря оваций в честь Советского Союза поднялась в зале клуба, когда, рассказывая о полёте советского космического корабля «Восток» и о его строителях, я с гордостью заявил, что в Советском Союзе звание рабочего считается одним из самых почётных.
— Советские люди, — сказал я, — питают самые дружественные чувства к народу Бразилии, восхищаются его трудолюбием и повседневной борьбой за укрепление независимости своего государства. Советский народ — миролюбивый народ, он хочет жить в мире и дружбе с Бразилией и надеется, что эта дружба будет укрепляться, станет нерушимой в общей борьбе за дело мира.
В заключение нашей встречи с бразильскими рабочими был исполнен «Интернационал». Пели его каждый на родном языке — бразильские друзья на португальском, мы, советские люди, на русском. Но слова партийного гимна были одинаково понятны всем — они звали плечом к плечу смело идти на борьбу за новую, счастливую жизнь всех народов.