Страница:
Я следил за Рюйтером, отъезжавшим в роскошном рыдване заокеанской выделки. Немецкой, между прочим.
Преследовать, сами понимаете, не пытался. VW стоял на расстоянии двух кварталов, да и незачем Дэйву Клевенджеру, частному детективу из Колорадо, обращать на господина Рюйтера внимание, а тем паче, виснуть у того на хвосте, подобно репейнику. Опять же: Мэтту Хелму, правительственному агенту, истребителю и лазутчику, строжайше было ведено содействовать, а не препятствовать эволюциям Ганса Рюйтера.
Заставив себя спокойно прикончить канадское пойло, я возвратился к четырнадцатому домику. Постучался, не ожидая ответа. Чересчур уж беззаботно, слишком беспечно удалялся Рюйтер. Словно человек, знающий, что вскоре за его спиною сорвутся с цепей все дьяволы преисподней, и спешащий незаметно убраться поскорей и подальше.
Ответа не замечалось. Я опять пустил в ход целлулоидную карточку, невольно припомнив, при каких обстоятельствах пользовался ею накануне и что сыскал за распахнувшейся дверью.
Входил я с превеликой осторожностью. Рюйтер убрался, но из этого отрадного факта еще не следовало, что домик необитаем. А револьвер остался в машине и, дабы отыскать его, любознательной полиции довелось бы разбирать VW по частям. Насчитав на шоссе несколько сотен законников, ловящих беглую преступную шваль, и миновав пару дорожных заслонов, я почел за благо припрятать нелегально ввезенный ствол получше и подальше. А вот ножик оставался при мне — складной и с виду безобидный...
Ничего не случилось. Я замкнул за собою дверь, привычно исследовал ванную, спрятал стальное лезвие в рукоять. Подошел к двуспальной кровати.
Не скажу, будто зрелище оставило меня вполне равнодушным. Повидав Рюйтера, я ожидал беды и уже не имел никакого профессионального права застывать, сглатывать подкативший к самому горлу комок, ошеломленно смаргивать. Но как раз этим-то и ванимался я несколько последующих мгновений.
В сущности, все было весьма опрятно. Обошлось без кислот. Рука Элен стискивала двадцатикалиберный пистолетишко, листа фанеры при выстреле в упор неспособный прошибить. А на виске темнело круглое отверстие. Вот и все. Наличествовали, конечно, пороховые ожоги да крови чуток вытекло — но череп не разлетелся вдребезги, как бывает при ударе тяжелой, могучей пули.
Если бы не восковая бледность, не рана и не пистолет, можно было бы счесть женщину спящей.
В углу, на столике, виднелась переносная пишущая машинка, наверняка принадлежавшая Элен. В машинке виднелся наполовину высунувшийся бумажный лист. На листе виднелось напечатанное прописными буквами:
ПРОСТИТЕ НЕ СОЗНАВАЛА ЧТО ДЕЛАЮ БОЛЬШЕ НЕ МОГУ
ПРОЩАЙТЕ.
Подле машинки являлась всеобщему обозрению пустая бутылочка с притертой стеклянной пробкой. Полусъеденная потеками едкой жидкости наклейка возвещала: “... ота серн... концентр... ” Рядом валялся маленький шприц, в котором виднелся некий осадок. Предусмотрительно и заботливо оставленный — дабы совпасть с формулой отравы, которая прикончила бедного Грегори.
Картина даже у тупейшего из полицейских не вызвала бы сомнения. Убийца не вынесла поединка с чувствительной совестью, отпечатала записку, прилегла поудобней и пальнула себе в висок... Со стороны Рюйтера — весьма оправданный ход. Я и сам немного подозревал Элен.
Что ж, когда работа закончится, можно будет заказать огромный стакан виски либо джина и вместо содовой разбавить напиток собственными слезами. А сейчас надлежало действовать. И проворно.
Я извлек из кармана попорченную кислотой перчатку, натянул на правую руку Элен, еще не успевшую, окоченеть. И наделась, и снялась перчатка без малейшего труда, ибо чересчур велика была. Последовательность событий, заодно с причинами, становилась более-менее понятна.
Обронив перчатку в комнате Грегори, Женевьева Дрелль вовремя всполошилась, незаметно уведомила об этом Ганса Рюйтера, а немец, наверняка задав растеряхе нагоняй, согласился замести следы. Снабдить полицию столь несомненной разгадкой, что канадцы лишь порадуются и постараются не заметить легкого расхождения в размерах. Да и нельзя разве пользоваться перчаткой большой и свободной? От кислоты надежней защитит...
И Гансу, и Женевьеве, конечно же, невдомек было, что перчатка у меня. Знай милая парочка об этом обстоятельстве, Элен, пожалуй, не убили бы. Не убили бы ее, пожалуй, и в иное время — девочка получила предупреждение касаемо дверей, но Элен ждала меня и беспечно открыла Рюйтеру...
Существуют любители возлагать на плечи всю мировую скорбь и чувствовать себя в ответе за все. Это их частное дело. Я же не имел ни желания, ни времени облачаться в рубище и посыпать главу пеплом. Я просто направился к выходу.
Но тут затрезвонил телефон.
Чуток поколебавшись, я все-таки решился и поднял трубку, предварительно кинув поверх пластмассы носовой платок: Разумнее казалось узнать: кто именно вызывает. Зазвучал молодой, знакомый мужской голос, уже слышанный ночью в лесных дебрях:
— Элен? Из Денвера сообщают: этот гусь, Клевенджер, — действительно частный детектив. Безобиден. Принимай на здоровье и не тревожься... Элен?.. Эй, Элен! Это ты?
Решиться было несложно. Я, разумеется, мог положить трубку, предоставив Ларри Фентону и Маркусу Джонстону теряться в догадках, но коль скоро Элен уведомила их о нашей встрече, значит ребятки трудились втроем. На один из вопросов, не решенных Маком, сыскался ответ. А поскольку и Фентон, и Джонстон обязательно и непременно ринутся меня допрашивать, лучше было сыграть в мальчишескую наивность.
— Это гусь по имени Клевенджер, — ответствовал я. — Если ты гусь по имени Фентон, прекращай гоготать и стремглав лети сюда. В клюве принеси лопату — кой-кого надобно похоронить. Потребуюсь после — отыщешь в кемпинге. Уже полагается знать мою стоянку.
— Не смей уходить! Подожди в доми... Я опустил трубку. Поглядел на кровать. Увы, нам платят за плащ и кинжал, а вовсе не за карающий меч.
Обещать убитой, что отплачу сполна, изрекать напыщенные драматические фразы означало бы завести бессмысленный монолог, бесцельно бормотать наедине с собою. Людей, которые склонны к подобному, определяют в сумасшедший дом.
Я не мстить явился. Напротив, получил недвусмысленный приказ: пособить убийцам избежать любой и всяческой кары.
Глава 9
Глава 10
Преследовать, сами понимаете, не пытался. VW стоял на расстоянии двух кварталов, да и незачем Дэйву Клевенджеру, частному детективу из Колорадо, обращать на господина Рюйтера внимание, а тем паче, виснуть у того на хвосте, подобно репейнику. Опять же: Мэтту Хелму, правительственному агенту, истребителю и лазутчику, строжайше было ведено содействовать, а не препятствовать эволюциям Ганса Рюйтера.
Заставив себя спокойно прикончить канадское пойло, я возвратился к четырнадцатому домику. Постучался, не ожидая ответа. Чересчур уж беззаботно, слишком беспечно удалялся Рюйтер. Словно человек, знающий, что вскоре за его спиною сорвутся с цепей все дьяволы преисподней, и спешащий незаметно убраться поскорей и подальше.
Ответа не замечалось. Я опять пустил в ход целлулоидную карточку, невольно припомнив, при каких обстоятельствах пользовался ею накануне и что сыскал за распахнувшейся дверью.
Входил я с превеликой осторожностью. Рюйтер убрался, но из этого отрадного факта еще не следовало, что домик необитаем. А револьвер остался в машине и, дабы отыскать его, любознательной полиции довелось бы разбирать VW по частям. Насчитав на шоссе несколько сотен законников, ловящих беглую преступную шваль, и миновав пару дорожных заслонов, я почел за благо припрятать нелегально ввезенный ствол получше и подальше. А вот ножик оставался при мне — складной и с виду безобидный...
Ничего не случилось. Я замкнул за собою дверь, привычно исследовал ванную, спрятал стальное лезвие в рукоять. Подошел к двуспальной кровати.
Не скажу, будто зрелище оставило меня вполне равнодушным. Повидав Рюйтера, я ожидал беды и уже не имел никакого профессионального права застывать, сглатывать подкативший к самому горлу комок, ошеломленно смаргивать. Но как раз этим-то и ванимался я несколько последующих мгновений.
В сущности, все было весьма опрятно. Обошлось без кислот. Рука Элен стискивала двадцатикалиберный пистолетишко, листа фанеры при выстреле в упор неспособный прошибить. А на виске темнело круглое отверстие. Вот и все. Наличествовали, конечно, пороховые ожоги да крови чуток вытекло — но череп не разлетелся вдребезги, как бывает при ударе тяжелой, могучей пули.
Если бы не восковая бледность, не рана и не пистолет, можно было бы счесть женщину спящей.
В углу, на столике, виднелась переносная пишущая машинка, наверняка принадлежавшая Элен. В машинке виднелся наполовину высунувшийся бумажный лист. На листе виднелось напечатанное прописными буквами:
ПРОСТИТЕ НЕ СОЗНАВАЛА ЧТО ДЕЛАЮ БОЛЬШЕ НЕ МОГУ
ПРОЩАЙТЕ.
Подле машинки являлась всеобщему обозрению пустая бутылочка с притертой стеклянной пробкой. Полусъеденная потеками едкой жидкости наклейка возвещала: “... ота серн... концентр... ” Рядом валялся маленький шприц, в котором виднелся некий осадок. Предусмотрительно и заботливо оставленный — дабы совпасть с формулой отравы, которая прикончила бедного Грегори.
Картина даже у тупейшего из полицейских не вызвала бы сомнения. Убийца не вынесла поединка с чувствительной совестью, отпечатала записку, прилегла поудобней и пальнула себе в висок... Со стороны Рюйтера — весьма оправданный ход. Я и сам немного подозревал Элен.
Что ж, когда работа закончится, можно будет заказать огромный стакан виски либо джина и вместо содовой разбавить напиток собственными слезами. А сейчас надлежало действовать. И проворно.
Я извлек из кармана попорченную кислотой перчатку, натянул на правую руку Элен, еще не успевшую, окоченеть. И наделась, и снялась перчатка без малейшего труда, ибо чересчур велика была. Последовательность событий, заодно с причинами, становилась более-менее понятна.
Обронив перчатку в комнате Грегори, Женевьева Дрелль вовремя всполошилась, незаметно уведомила об этом Ганса Рюйтера, а немец, наверняка задав растеряхе нагоняй, согласился замести следы. Снабдить полицию столь несомненной разгадкой, что канадцы лишь порадуются и постараются не заметить легкого расхождения в размерах. Да и нельзя разве пользоваться перчаткой большой и свободной? От кислоты надежней защитит...
И Гансу, и Женевьеве, конечно же, невдомек было, что перчатка у меня. Знай милая парочка об этом обстоятельстве, Элен, пожалуй, не убили бы. Не убили бы ее, пожалуй, и в иное время — девочка получила предупреждение касаемо дверей, но Элен ждала меня и беспечно открыла Рюйтеру...
Существуют любители возлагать на плечи всю мировую скорбь и чувствовать себя в ответе за все. Это их частное дело. Я же не имел ни желания, ни времени облачаться в рубище и посыпать главу пеплом. Я просто направился к выходу.
Но тут затрезвонил телефон.
Чуток поколебавшись, я все-таки решился и поднял трубку, предварительно кинув поверх пластмассы носовой платок: Разумнее казалось узнать: кто именно вызывает. Зазвучал молодой, знакомый мужской голос, уже слышанный ночью в лесных дебрях:
— Элен? Из Денвера сообщают: этот гусь, Клевенджер, — действительно частный детектив. Безобиден. Принимай на здоровье и не тревожься... Элен?.. Эй, Элен! Это ты?
Решиться было несложно. Я, разумеется, мог положить трубку, предоставив Ларри Фентону и Маркусу Джонстону теряться в догадках, но коль скоро Элен уведомила их о нашей встрече, значит ребятки трудились втроем. На один из вопросов, не решенных Маком, сыскался ответ. А поскольку и Фентон, и Джонстон обязательно и непременно ринутся меня допрашивать, лучше было сыграть в мальчишескую наивность.
— Это гусь по имени Клевенджер, — ответствовал я. — Если ты гусь по имени Фентон, прекращай гоготать и стремглав лети сюда. В клюве принеси лопату — кой-кого надобно похоронить. Потребуюсь после — отыщешь в кемпинге. Уже полагается знать мою стоянку.
— Не смей уходить! Подожди в доми... Я опустил трубку. Поглядел на кровать. Увы, нам платят за плащ и кинжал, а вовсе не за карающий меч.
Обещать убитой, что отплачу сполна, изрекать напыщенные драматические фразы означало бы завести бессмысленный монолог, бесцельно бормотать наедине с собою. Людей, которые склонны к подобному, определяют в сумасшедший дом.
Я не мстить явился. Напротив, получил недвусмысленный приказ: пособить убийцам избежать любой и всяческой кары.
Глава 9
Когда я вышел из домика номер четырнадцать, на западе гасли последние розовые проблески зари. До машины добрался благополучно и отъехал без приключений, и несколькими кварталами далее остановился у заправочной станции. Покуда служащий наполнял бак VW, я ускользнул в уборную, вынул изгаженную лайковую перчатку, раскрыл нож и тщательно искромсал несчастную улику на мелкие кусочки. Затем понемногу, чтобы стока не забить, побросал кожаные клочья в унитаз, не забывая пускать вослед обильные водяные потоки. Пускай думают, что у меня желудок раскапризничался...
Сообразно приказу, тюрьма числилась предпоследним из подходящих Женевьеве Дрелль мест пребывания. Последним считался электрический стул... Ее поручили моим заботам, смазливую, высокую, кислотно-щелочную, цианисто-калиевую особу. И Ганса Рюйтера, специалиста по выведению в расход ничего не подозревающих девиц, доверили моему же попечению. Долг велел оберегать обе хитроумные, злобные, красивые головы и не дозволять ни единому лишнему волоску выпасть вон.
Вдобавок, сказал я себе, дергая цепочку сызнова, перчатка могла навлечь неприятности на меня самого. Там, в кемпинге... Куда я добирался неспешно, предоставляя Фентону и Джонстону побольше времени, дабы учинить правильную, положенную по наставлениям засаду...
Увидеть их тотчас я, конечно же, не смог, ибо расположился на отшибе, по соседству с лесной опушкой, где кустарник рос вольготно и густо. Потом увидел. Младшего. И подумал, что уж с этим парнем охотиться из засадки на водоплавающую или пролетную дичь не отправлюсь никогда. Особи вроде Ларри Фентона просто не умеют замирать и неслышно караулить. Ларри зашелестел ветвями и выпрямился чуть ли не прежде, чем объект покинул автомобиль.
Включенные фары светили вовсю, пока разгорался походный керосиновый фонарь. Потом я определил фонарь на столик, сунул руку в кабину, придавил кнопку. Фары погасли. А Джонстон выступил из-за ближайшего дерева, держа револьвер наизготовку. Я вежливо поднял обе руки. Тогда Ларри Фентон выскочил сбоку, приблизился и стукнул вашего покорного слугу в челюсть.
Наверное, слово “стукнул” звучит излишне сильно: просто смазал по физиономии. Но я исполнительно шлепнулся наземь, потому что в похожих переплетах вернее всего прекратить потасовку еще до ее начала. Частный детектив Клевенджер слишком разумен и осторожен, чтобы связываться с двумя вооруженными людьми из Федерального Бюро. Вдобавок, не люблю драться кулаками: кровавишь себе суставы, а итог едва оправдывает потраченные усилия. Да еще и сдачи получаешь той же монетой. Лупить человека — так наповал. Иначе вообще надлежит всемерно воздерживаться от лупцевания.
— Ты убил ее! — зарычал Фентон. — Убил ее, скотина!
Пинка по ребрам даже разумный мистер Клевенджер не смог бы вынести невозмутимо. Я скосился на Джонстона, державшегося поодаль с револьвером в руке. Опытный, надежный профессионал, отозвался о Джонстоне Мак. На первый взгляд мужчина впечатления не производил. Никакого. Повстречаешь в толпе — взглядом не удостоишь.
Невысокий пухлый очкарик. Одутловатое, бледное лицо, редеющие каштановые волосы гладко зачесаны к затылку. Джонстон казался коммивояжером или страховым агентом, который любит, вернувшись домой — к пухлой жене и двум пухлым розовощеким отпрыскам, вяло пялиться в экран, цинично и справедливо именуемый “кретиноскопом”.
По более пристальном рассмотрении за стеклами очков обнаруживались холодные голубые глаза, и вы подмечали, что рука, сжимающая револьвер, целится неколеблемо... Этот человек не действует сломя голову, подобно своему зеленому напарнику. И не проделает во мне дырку при малейшем неосторожном движении. Можно было и сдерзить капельку.
Отведя взор от метавшего громы и молнии Ларри, я обратился к Маркусу:
— Обуздайте-ка животное. Лягнет еще хоть раз — отрежу копыто. Клянусь античными богами, а также языческими идолами!
— Полегче, Клевенджер, — ответил Джонстон. — Легче легкого... Понял?
— Заткнись, — ответил я, запуская предерзостную десницу в карман. Выстрела не последовало. Я вынул заветный нож и с нарочитой неспешностью щелкнул складным лезвием. Ларри замахнулся было, но Джонстон укротил его, подняв левую ладонь.
Я любезно уточнил:
— Отрежу посередине щиколотки. Еще один пинок — и Фентона будут звать Ларри-Костяная Нога... А ты, пончик недопеченный, прекрати пушкой размахивать! Нажмешь на курок посреди кемпинга — с местной полицией объяснишься. И весьма подробно.
Джонстон и бровью не повел:
— Больно ты бойкий малый для паршивого частного детектива.
Я отпарировал:
— Больно ты бойкий малый для вшивого шпионишки! Небось, орудуете в дружественной стране безо всякого разрешения, а?
— Откуда узнал? И, кстати, откуда имя Ларри выудил?
— У вас, голубчиков, — ухмыльнулся я. — Ты сам окликал его ночью, в зарослях, под обломным ливнем. Сопляк заблудился и взывал о помощи. Не забыл?
Пухлый федеральный агент огорчился:
— Подсматривал? Тоже?
— Конечно, подсматривал. И подслушивал. Только, не в пример некоторым, я старый лесной бродяга. Извини за похвальбу.
— Как пронюхал о наших занятиях?
— Изначально сказали: в деле участвует ФБР. А прошлой ночью, в Регине, девушка пыталась выудить у меня требуемые сведения и заявила: работаю на Дядю Сэма. В “Лосиной Голове” я снимаю трубку — и слышу милый знакомый голосок. Два плюс один равняется трем. В школе это зовут арифметикой. В сыскном деле — дедукцией... А на поддержку из Вашингтона и рассчитывать не моги! Если полиция узнает о федеральных ослах, учинивших посреди Канады покушение на соотечественника, Эдгар Гувер открестится от вас и громко скажет “сгиньте, окаянные”.
— На соотечественника? На убийцу, так вернее. Не удостоив Джонстона ответом, едким и немедленным, я поднялся. Ларри шагнул было вперед, но замер, остановленный жестом командира. Я закрыл нож и убрал его с глаз долой.
— Убийцу?
— Ведь Ларри уже пояснил. Мы считаем, что Элен застрелил ты.
— Ох, оставьте! Милая старая песенка! Налететь с пеной у рта, обрызгать слюной, застращать, застигнуть врасплох... Этого Hombre, — я указал на себя, — врасплох не застают. Поговорим рассудительно. Элен застрелилась. Ясно, как Божий день. И причина столь же ясна... Пистолет, между прочим, ее собственный.
Говорил я наугад и наверняка — одновременно. Ганс Рюйтер мог использовать лишь оружие самой жертвы. Собеседники переглянулись и промолчали.
— А теперь вопрос: дело замнется или вы намерены сделать меня козлом отпущения?
— Чего ради?
— Страховые агенты, чиновники, полицейские и прочая подобная шушера очень дорожат незапятнанной честью ремесла или мундира. А потому и стремятся выгораживать сотоварищей любыми средствами. Кстати, надоедливый Клевенджер уберется с дороги, мешать не станет...
— Козел отпущения... — задумчиво повторил Джонстон. — Весьма привлекательная мысль...
— Дурацкая мысль. Оставьте все как есть — и делу конец. В Брэндоне. А начало было в Регине.
Ларри уставился на Джонстона с недоумением и гневом.
— Неужели ты слушаешь его, Маркус? Да Элен вовеки не застрелилась бы! И не прикончила бы человека флаконом кислоты, знаешь сам! Убийца — здесь! Вот он!
Я укоризненно покачал головой:
— Где откопали этого мыслителя? Думаешь, он сам верит галиматье, которую изрыгает? Полагаю, нет.
— Верю! — прошипел Фентон. — Ты убил ее, и сам сознаешься...
— Разумеется. Убил. А потом поднял трубку и расписался в злодеянии. Правда, гениальный ход?
Оставалось лишь дивиться, каким образом Женевьева, обретавшаяся под неусыпным наблюдением, сумела уведомить Рюйтера. Должно быть, остановилась у бензоколонки, дала незаметно следовавшему по пятам немцу условный знак, удалилась в уборную. Рюйтер, в свою очередь, пожелал облегчить желудок и отправился на мужскую половину. Дальше разговаривали через тонкую стенку. По крайности, я не додумался ни до чего иного. А выдавать любимого и лелеемого Ганса федеральной парочке не помышлял. И угрюмо уставился на Ларри.
Парень был еще молод: примерно двадцать пять или двадцать шесть, но случайный наблюдатель мог дать и побольше, ибо Фентон — то ли преждевременно лысея, то ли Юлу Бриннеру подражая, брил голову наголо. Тощий, бледноликий. Измученный. Пожалуй, недавно вышел из больницы. Или госпиталя... Следовало относиться к Фентону милосерднее. Возможно, и агент неплохой, только пережил нечто ужасное, получил серьезную рану или тяжелую травму. Не наберется ума — рано или поздно заработает новую. И не исключаю, что причиной тому буду самолично.
Еще несколько минут мы переругивались весьма оживленно и ядовито. Многоопытный Джонстон удостоверился, наконец, в невиновности Дэйва Клевенджера, дозволил напарнику быстро и небрежно обыскать нахальную ищейку из Колорадо, потом вернул револьвер в наплечную кобуру. И взялся склонять меня к сотрудничеству. И принялся пояснять возможные последствия отказа:
— Вообще-то в подобных операциях частному сыску не место... Но коль скоро вы уже здесь... И ежели откажетесь... Тогда вас попросту... Вы обязаны...
— Конечно, — сказал я. — Только не мешайте работать. Узнаю любопытное — сообщу немедленно.
— Сделайте милость. Ларри, пойдем.
Оба растаяли в темноте. Я потер, наконец, ушибленную челюсть, скривился, прошагал в палатку, разжег примус, водрузил на него сковороду, изжарил купленный в Брэндоне бифштекс. Жилистый, жесткий и невкусный.
Что ж, от Ганса Рюйтера их удалось на время отвести. А большего покуда и не требовалось.
Серебряный трейлер сиял освещенными окнами. Я постучался в дверь. Та немного приотворилась. Высунулась Пенни.
— Можно побеседовать с матушкой?
Маленькое личико выглядело осунувшимся и перепуганным. Помедлив, Пенни обернулась:
— Мама, опять явился этот частный детектив. Поговорить хочет...
— И не просто поговорить, а про убийство, — прибавил я.
Воцарилось молчание. Женевьева, еще незримая для меня, поднялась, приблизилась, оттолкнула дочь в глубины передвижного домика, явила собственный лик.
— Про какое убийство, мистер Прескотт?
— Разрешите войти?
Женевьева скосилась через плечо, замялась, точно безмолвно просила совета, и отрезала:
— Нет. Нельзя.
Жаль, подумал я, надо же было объявиться так не вовремя! В трейлере, безусловно, затаился посторонний. А его присутствие следовало скрывать ото всех — и в первую очередь от Фентона с Джонстоном.
Я изобразил усталый, обреченный вздох и произнес:
— Хорошо, сударыня. Могу и снаружи постоять. Но, думается, вам небезынтересно услышать: Майка Грина действительно убили. А женщина, совершившая преступление, покончила с собою часа два назад, в одной из Брэндонских гостиниц. Любопытно, да?
Стоявшая полутора ярдами выше миссис Дрелль сухо молвила:
— Не понимаю, что вы тут находите любопытного. Гнусная гибель Майка Грина трогает меня еще меньше, чем...
— …Достогнусная жизнь Давида Клевенджера, — подхватил я беззаботным голосом. — Доброй ночи, сударыня.
И удалился, провожаемый эхом удара: входную дверь Женевьева захлопнула с неподдельной злостью. Но я передал приятное известие, и ночь они с Гансом Рюйтером проведут спокойно. А при помощи покорного слуги еще и благополучно скроются, совершив два убийства. Но Рюйтер меня разочаровал. Только завершенный, девяносто шестой пробы остолоп решился бы пожаловать к Женевьеве нынче вечером. Помогать человеку, до такой степени глупому, подумал я, будет нелегко.
Доведется рассчитывать возможные комбинации на три-четыре хода вперед. А в следующий раз наниматься телохранителем к личностям более разумным и приятным...
Я вздохнул. И не надейтесь, мистер Хелм. Порядочных людей охраняют люди порядочные. А мне, и иже со мною, как правило, достаются задания, за которые уважающий себя субъект и взяться побрезгует.
Сообразно приказу, тюрьма числилась предпоследним из подходящих Женевьеве Дрелль мест пребывания. Последним считался электрический стул... Ее поручили моим заботам, смазливую, высокую, кислотно-щелочную, цианисто-калиевую особу. И Ганса Рюйтера, специалиста по выведению в расход ничего не подозревающих девиц, доверили моему же попечению. Долг велел оберегать обе хитроумные, злобные, красивые головы и не дозволять ни единому лишнему волоску выпасть вон.
Вдобавок, сказал я себе, дергая цепочку сызнова, перчатка могла навлечь неприятности на меня самого. Там, в кемпинге... Куда я добирался неспешно, предоставляя Фентону и Джонстону побольше времени, дабы учинить правильную, положенную по наставлениям засаду...
Увидеть их тотчас я, конечно же, не смог, ибо расположился на отшибе, по соседству с лесной опушкой, где кустарник рос вольготно и густо. Потом увидел. Младшего. И подумал, что уж с этим парнем охотиться из засадки на водоплавающую или пролетную дичь не отправлюсь никогда. Особи вроде Ларри Фентона просто не умеют замирать и неслышно караулить. Ларри зашелестел ветвями и выпрямился чуть ли не прежде, чем объект покинул автомобиль.
Включенные фары светили вовсю, пока разгорался походный керосиновый фонарь. Потом я определил фонарь на столик, сунул руку в кабину, придавил кнопку. Фары погасли. А Джонстон выступил из-за ближайшего дерева, держа револьвер наизготовку. Я вежливо поднял обе руки. Тогда Ларри Фентон выскочил сбоку, приблизился и стукнул вашего покорного слугу в челюсть.
Наверное, слово “стукнул” звучит излишне сильно: просто смазал по физиономии. Но я исполнительно шлепнулся наземь, потому что в похожих переплетах вернее всего прекратить потасовку еще до ее начала. Частный детектив Клевенджер слишком разумен и осторожен, чтобы связываться с двумя вооруженными людьми из Федерального Бюро. Вдобавок, не люблю драться кулаками: кровавишь себе суставы, а итог едва оправдывает потраченные усилия. Да еще и сдачи получаешь той же монетой. Лупить человека — так наповал. Иначе вообще надлежит всемерно воздерживаться от лупцевания.
— Ты убил ее! — зарычал Фентон. — Убил ее, скотина!
Пинка по ребрам даже разумный мистер Клевенджер не смог бы вынести невозмутимо. Я скосился на Джонстона, державшегося поодаль с револьвером в руке. Опытный, надежный профессионал, отозвался о Джонстоне Мак. На первый взгляд мужчина впечатления не производил. Никакого. Повстречаешь в толпе — взглядом не удостоишь.
Невысокий пухлый очкарик. Одутловатое, бледное лицо, редеющие каштановые волосы гладко зачесаны к затылку. Джонстон казался коммивояжером или страховым агентом, который любит, вернувшись домой — к пухлой жене и двум пухлым розовощеким отпрыскам, вяло пялиться в экран, цинично и справедливо именуемый “кретиноскопом”.
По более пристальном рассмотрении за стеклами очков обнаруживались холодные голубые глаза, и вы подмечали, что рука, сжимающая револьвер, целится неколеблемо... Этот человек не действует сломя голову, подобно своему зеленому напарнику. И не проделает во мне дырку при малейшем неосторожном движении. Можно было и сдерзить капельку.
Отведя взор от метавшего громы и молнии Ларри, я обратился к Маркусу:
— Обуздайте-ка животное. Лягнет еще хоть раз — отрежу копыто. Клянусь античными богами, а также языческими идолами!
— Полегче, Клевенджер, — ответил Джонстон. — Легче легкого... Понял?
— Заткнись, — ответил я, запуская предерзостную десницу в карман. Выстрела не последовало. Я вынул заветный нож и с нарочитой неспешностью щелкнул складным лезвием. Ларри замахнулся было, но Джонстон укротил его, подняв левую ладонь.
Я любезно уточнил:
— Отрежу посередине щиколотки. Еще один пинок — и Фентона будут звать Ларри-Костяная Нога... А ты, пончик недопеченный, прекрати пушкой размахивать! Нажмешь на курок посреди кемпинга — с местной полицией объяснишься. И весьма подробно.
Джонстон и бровью не повел:
— Больно ты бойкий малый для паршивого частного детектива.
Я отпарировал:
— Больно ты бойкий малый для вшивого шпионишки! Небось, орудуете в дружественной стране безо всякого разрешения, а?
— Откуда узнал? И, кстати, откуда имя Ларри выудил?
— У вас, голубчиков, — ухмыльнулся я. — Ты сам окликал его ночью, в зарослях, под обломным ливнем. Сопляк заблудился и взывал о помощи. Не забыл?
Пухлый федеральный агент огорчился:
— Подсматривал? Тоже?
— Конечно, подсматривал. И подслушивал. Только, не в пример некоторым, я старый лесной бродяга. Извини за похвальбу.
— Как пронюхал о наших занятиях?
— Изначально сказали: в деле участвует ФБР. А прошлой ночью, в Регине, девушка пыталась выудить у меня требуемые сведения и заявила: работаю на Дядю Сэма. В “Лосиной Голове” я снимаю трубку — и слышу милый знакомый голосок. Два плюс один равняется трем. В школе это зовут арифметикой. В сыскном деле — дедукцией... А на поддержку из Вашингтона и рассчитывать не моги! Если полиция узнает о федеральных ослах, учинивших посреди Канады покушение на соотечественника, Эдгар Гувер открестится от вас и громко скажет “сгиньте, окаянные”.
— На соотечественника? На убийцу, так вернее. Не удостоив Джонстона ответом, едким и немедленным, я поднялся. Ларри шагнул было вперед, но замер, остановленный жестом командира. Я закрыл нож и убрал его с глаз долой.
— Убийцу?
— Ведь Ларри уже пояснил. Мы считаем, что Элен застрелил ты.
— Ох, оставьте! Милая старая песенка! Налететь с пеной у рта, обрызгать слюной, застращать, застигнуть врасплох... Этого Hombre, — я указал на себя, — врасплох не застают. Поговорим рассудительно. Элен застрелилась. Ясно, как Божий день. И причина столь же ясна... Пистолет, между прочим, ее собственный.
Говорил я наугад и наверняка — одновременно. Ганс Рюйтер мог использовать лишь оружие самой жертвы. Собеседники переглянулись и промолчали.
— А теперь вопрос: дело замнется или вы намерены сделать меня козлом отпущения?
— Чего ради?
— Страховые агенты, чиновники, полицейские и прочая подобная шушера очень дорожат незапятнанной честью ремесла или мундира. А потому и стремятся выгораживать сотоварищей любыми средствами. Кстати, надоедливый Клевенджер уберется с дороги, мешать не станет...
— Козел отпущения... — задумчиво повторил Джонстон. — Весьма привлекательная мысль...
— Дурацкая мысль. Оставьте все как есть — и делу конец. В Брэндоне. А начало было в Регине.
Ларри уставился на Джонстона с недоумением и гневом.
— Неужели ты слушаешь его, Маркус? Да Элен вовеки не застрелилась бы! И не прикончила бы человека флаконом кислоты, знаешь сам! Убийца — здесь! Вот он!
Я укоризненно покачал головой:
— Где откопали этого мыслителя? Думаешь, он сам верит галиматье, которую изрыгает? Полагаю, нет.
— Верю! — прошипел Фентон. — Ты убил ее, и сам сознаешься...
— Разумеется. Убил. А потом поднял трубку и расписался в злодеянии. Правда, гениальный ход?
Оставалось лишь дивиться, каким образом Женевьева, обретавшаяся под неусыпным наблюдением, сумела уведомить Рюйтера. Должно быть, остановилась у бензоколонки, дала незаметно следовавшему по пятам немцу условный знак, удалилась в уборную. Рюйтер, в свою очередь, пожелал облегчить желудок и отправился на мужскую половину. Дальше разговаривали через тонкую стенку. По крайности, я не додумался ни до чего иного. А выдавать любимого и лелеемого Ганса федеральной парочке не помышлял. И угрюмо уставился на Ларри.
Парень был еще молод: примерно двадцать пять или двадцать шесть, но случайный наблюдатель мог дать и побольше, ибо Фентон — то ли преждевременно лысея, то ли Юлу Бриннеру подражая, брил голову наголо. Тощий, бледноликий. Измученный. Пожалуй, недавно вышел из больницы. Или госпиталя... Следовало относиться к Фентону милосерднее. Возможно, и агент неплохой, только пережил нечто ужасное, получил серьезную рану или тяжелую травму. Не наберется ума — рано или поздно заработает новую. И не исключаю, что причиной тому буду самолично.
Еще несколько минут мы переругивались весьма оживленно и ядовито. Многоопытный Джонстон удостоверился, наконец, в невиновности Дэйва Клевенджера, дозволил напарнику быстро и небрежно обыскать нахальную ищейку из Колорадо, потом вернул револьвер в наплечную кобуру. И взялся склонять меня к сотрудничеству. И принялся пояснять возможные последствия отказа:
— Вообще-то в подобных операциях частному сыску не место... Но коль скоро вы уже здесь... И ежели откажетесь... Тогда вас попросту... Вы обязаны...
— Конечно, — сказал я. — Только не мешайте работать. Узнаю любопытное — сообщу немедленно.
— Сделайте милость. Ларри, пойдем.
Оба растаяли в темноте. Я потер, наконец, ушибленную челюсть, скривился, прошагал в палатку, разжег примус, водрузил на него сковороду, изжарил купленный в Брэндоне бифштекс. Жилистый, жесткий и невкусный.
Что ж, от Ганса Рюйтера их удалось на время отвести. А большего покуда и не требовалось.
Серебряный трейлер сиял освещенными окнами. Я постучался в дверь. Та немного приотворилась. Высунулась Пенни.
— Можно побеседовать с матушкой?
Маленькое личико выглядело осунувшимся и перепуганным. Помедлив, Пенни обернулась:
— Мама, опять явился этот частный детектив. Поговорить хочет...
— И не просто поговорить, а про убийство, — прибавил я.
Воцарилось молчание. Женевьева, еще незримая для меня, поднялась, приблизилась, оттолкнула дочь в глубины передвижного домика, явила собственный лик.
— Про какое убийство, мистер Прескотт?
— Разрешите войти?
Женевьева скосилась через плечо, замялась, точно безмолвно просила совета, и отрезала:
— Нет. Нельзя.
Жаль, подумал я, надо же было объявиться так не вовремя! В трейлере, безусловно, затаился посторонний. А его присутствие следовало скрывать ото всех — и в первую очередь от Фентона с Джонстоном.
Я изобразил усталый, обреченный вздох и произнес:
— Хорошо, сударыня. Могу и снаружи постоять. Но, думается, вам небезынтересно услышать: Майка Грина действительно убили. А женщина, совершившая преступление, покончила с собою часа два назад, в одной из Брэндонских гостиниц. Любопытно, да?
Стоявшая полутора ярдами выше миссис Дрелль сухо молвила:
— Не понимаю, что вы тут находите любопытного. Гнусная гибель Майка Грина трогает меня еще меньше, чем...
— …Достогнусная жизнь Давида Клевенджера, — подхватил я беззаботным голосом. — Доброй ночи, сударыня.
И удалился, провожаемый эхом удара: входную дверь Женевьева захлопнула с неподдельной злостью. Но я передал приятное известие, и ночь они с Гансом Рюйтером проведут спокойно. А при помощи покорного слуги еще и благополучно скроются, совершив два убийства. Но Рюйтер меня разочаровал. Только завершенный, девяносто шестой пробы остолоп решился бы пожаловать к Женевьеве нынче вечером. Помогать человеку, до такой степени глупому, подумал я, будет нелегко.
Доведется рассчитывать возможные комбинации на три-четыре хода вперед. А в следующий раз наниматься телохранителем к личностям более разумным и приятным...
Я вздохнул. И не надейтесь, мистер Хелм. Порядочных людей охраняют люди порядочные. А мне, и иже со мною, как правило, достаются задания, за которые уважающий себя субъект и взяться побрезгует.
Глава 10
С утра моросило. Семейство Дрелль покинуло кемпинг раньше обычного, незадолго до семи. Я, несомненно проспал бы — а в лучшем случае, завтрака лишился, — если бы ночной визит не подготовил меня к любым и всяческим неожиданностям.
Сперва я приготовился к новому состязанию в мелких шоферских подлостях, но Женевьеву точно подменили. Даже на магистральном четырехрядном шоссе госпожа Штопор правила с утонченной осторожностью и оглядкой — точно доверху нагрузила прицеп сырыми куриными яйцами. Только навряд ли она пеклась о моем удобстве и спокойствии. Следовало призадуматься.
Пенни оставалась в трейлере и наверняка не скучала от одиночества. Прицепные домики не оборудуются для безопасной перевозки людей, кое-где за это и водительские права отобрать могут. Напрашивался вывод: Женевьева едет по всем правилам и блюдет положенные пределы скорости не желая привлекать внимание регулировщиков. Или опасаясь угодить в случайную аварию — сколь угодно мелкую.
Мы давно пересекали провинцию Манитоба, степные просторы Саскатчевана сменились местностью холмистой и лесистой. Минуя сосновую рощу, миссис Дрелль внезапно затормозила у обочины. Я прокатил мимо, собираясь проделать в точности то же за ближайшим изгибом дороги, а потом выбраться из VW и втихомолку осмотреться.
Но прямо за поворотом я налетел на полицейский заслон.
Оставалось лишь вести себя, как положено туристу-межеумку: высовываться из окошка, вертеть головой и сыпать вопросами. Одновременно даваясь диву: откуда подопечная разузнала о преграде? В стечения подобных обстоятельств я не шибко верю.
Высокий сержант Королевской конной полиции, увенчанный широкополой шляпой и затянутый в бриджи с желтыми лампасами, приблизился, отдал честь, вежливо спросил мои документы. Извинился. Вновь отдал честь, позволяя мне двигаться куда глаза глядят. Но в мозгу моем зашевелилось нечто, именуемое сообразительностью, — по крайней мере, уповаю на ее наличие.
Отнюдь не спеша уезжать, я высунулся еще дальше и спросил:
— Вы еще не изловили этих беглых каторжников? Нет? Я думаю! Станут ребятки шататься чуть ли не у самой тюрьмы! Или по шоссе гулять, когда вокруг — леса немеряные! Да они уже, наверное, в Гудзоновом заливе ноги от грязи отмывают!
— Ошибаетесь, — улыбнулся канадец. — Один из преступников родился в Брэндоне, сэр. И, вероятно, затаился у каких-нибудь знакомых, выжидает. По нашим данным, обоих видели в городе вчера вечером.
— Ага, — просиял я. — Удобно родиться возле тюрьмы, в которую попадешь. Каждую стежку и закоулок заранее успеваешь изучить назубок! Нелегко вам приходится, да?
— Не очень, сэр.
Я помахал сержанту и помчался вперед. Возникшее предположение казалось невероятным до глупости... Но с Женевьевой творилось неладное — и необъяснимое. И пока не удастся выяснить причину с достоверностью, любая догадка будет не хуже всякой иной.
Остановив машину за следующим холмом, я извлек на свет Божий цейссовский бинокль, пешим порядком достиг удобного, достаточно высокого местечка меж деревьями и устроился наблюдать. Несколько минут спустя голубой форд и серебристый прицеп возникли у заслона, послушно замерли, подверглись досмотру. Женевьева сидела за рулем, а соседнее место пустовало.
Сержант распахнул пассажирскую дверцу, вновь закрыл, откланялся, вполне удовлетворенный. Напарник его исследовал трейлер и тоже не обнаружил ничего подозрительного. Женевьеву, как и меня, отпустили с миром. Подопечная поравнялась с холмом, опознала фольксваген, проехала немного дальше и затормозила вновь. И опять у обочины.
Лицо женщины опустилось на баранку, плечи затряслись. Женевьева рыдала. Всерьез.
Услыхав шаги по гравию или просто почуяв мое присутствие, она рывком подняла голову. Я ошибся. Миссис Дрелль не рыдала. То есть сотрясало ее по-настоящему, нервной дрожью колотило — но глаза были сухими. Круглыми. Полубезумными.
Прилежно играя роль частного детектива Клевенджера, я осведомился:
— Что-то приключилось? А кстати, сударыня, где Пенни?
Женевьева смотрела неприязненно — и в то же время с непонятной, необъяснимой надеждой. И сомнением. Словно взвешивала: достаточно ли тяжел возникший переплет, чтобы просить содействия у существа столь низменного и отвратительного?
Когда безмолвие затянулось дольше разумного, я пожал плечами и двинулся прочь. Обогнул прицеп, осторожно раскрыл заднюю дверь, забрался внутрь.
Конечно, подумал я, коль скоро даме взбредет в голову тронуть автомобиль, окажусь невольным пассажиром. Или придется выпрыгивать на ходу, а бетонное шоссе — не самое приятное место, если покатишься кубарем. Но, с другой стороны, какая Женевьеве корысть увозить меня?..
В передвижном домике не было ни души. Опрятный, чистенький трейлер. Прибрали на славу, точно чьи-нибудь следы замели.
Я исследовал унитаз, одновременно служивший биде, заглянул в узкий фанерный шкафчик. Полицейских, говоря беспристрастно, уволить полагалось бы за эдакую работу. Столько детских вещиц! А где же, простите, хозяюшка? Я перерыл несколько ящиков, обнаружил кухонную утварь, бельишко, три-четыре комикса — и, уже под широкой двуспальной кроватью, подальше с глаз, — полное собрание детских игрушек, застенчиво хранимое пятнадцатилетней Пенелопой Дрелль как память. От переводных картинок — до рогаток, от прозрачных водяных пистолетов — до кукол, облаченных в кружевные платьица, от резиновых мячиков — до пластмассовых фишек для настольной забавы.
Сам не представляя, что именно разыскиваю, я раскрыл маленький комод, пристроенный к углу постели. Заскрипел гравий, к трейлеру приближались. И, уже вознамерившись отступить, я неожиданно увидел вещицу, заслуживавшую определенного внимания. Белая замшевая перчатка. Одна, без парной. Перчатка с левой руки. Где-то уже встречалась весьма похожая... Для девочки — слишком велика. Но любящей маме должна приходиться впору...
Я захлопывал комод, когда трейлер покачнулся, и в освещенном проеме двери возникла Женевьева.
— Едва ли Пенелопа скрывается там, где вы ищете, — ядовито заметила она. — Если, конечно, ищете Пенелопу.
— Да, Пенелопу. Или нить, ведущую к ней. Частные детективы — большие любители хвататься за любую ниточку, сами знаете. Где ваша дочь?
Женевьева стояла не шевелясь.
— Ведь не поверите, — выдавила она под конец. — Не поверите все равно!
— Смотря чему, сударыня.
— Пенелопа — в лесу! — Женщина махнула рукой в сторону окошка, за которым виднелись холмы, поросшие сосняком. Еще мгновение миссис Дрелль колебалась, а потом заговорила безудержно:
— В жизни такого прощелыгу не попросила бы о помощи, но... выбора нет! Не сделаю, что ведено — девочку прирежут. Увидят, как мы разговариваем — тоже прирежут! Понимаете?
— Кто? — перебил я.
Женевьева глубоко, отчаянно вздохнула:
— Безумие! Чистое ведь безумие! Ко всему прочему в придачу мы нарвались на двух улизнувших бандитов! Можете смеяться, мистер Клевенджер, можете не верить и лопаться со смеху! Только мне самой не до шуток! Почему не смеетесь? Ведь умора, умора чистая... О, Боже мой!
Сперва я приготовился к новому состязанию в мелких шоферских подлостях, но Женевьеву точно подменили. Даже на магистральном четырехрядном шоссе госпожа Штопор правила с утонченной осторожностью и оглядкой — точно доверху нагрузила прицеп сырыми куриными яйцами. Только навряд ли она пеклась о моем удобстве и спокойствии. Следовало призадуматься.
Пенни оставалась в трейлере и наверняка не скучала от одиночества. Прицепные домики не оборудуются для безопасной перевозки людей, кое-где за это и водительские права отобрать могут. Напрашивался вывод: Женевьева едет по всем правилам и блюдет положенные пределы скорости не желая привлекать внимание регулировщиков. Или опасаясь угодить в случайную аварию — сколь угодно мелкую.
Мы давно пересекали провинцию Манитоба, степные просторы Саскатчевана сменились местностью холмистой и лесистой. Минуя сосновую рощу, миссис Дрелль внезапно затормозила у обочины. Я прокатил мимо, собираясь проделать в точности то же за ближайшим изгибом дороги, а потом выбраться из VW и втихомолку осмотреться.
Но прямо за поворотом я налетел на полицейский заслон.
Оставалось лишь вести себя, как положено туристу-межеумку: высовываться из окошка, вертеть головой и сыпать вопросами. Одновременно даваясь диву: откуда подопечная разузнала о преграде? В стечения подобных обстоятельств я не шибко верю.
Высокий сержант Королевской конной полиции, увенчанный широкополой шляпой и затянутый в бриджи с желтыми лампасами, приблизился, отдал честь, вежливо спросил мои документы. Извинился. Вновь отдал честь, позволяя мне двигаться куда глаза глядят. Но в мозгу моем зашевелилось нечто, именуемое сообразительностью, — по крайней мере, уповаю на ее наличие.
Отнюдь не спеша уезжать, я высунулся еще дальше и спросил:
— Вы еще не изловили этих беглых каторжников? Нет? Я думаю! Станут ребятки шататься чуть ли не у самой тюрьмы! Или по шоссе гулять, когда вокруг — леса немеряные! Да они уже, наверное, в Гудзоновом заливе ноги от грязи отмывают!
— Ошибаетесь, — улыбнулся канадец. — Один из преступников родился в Брэндоне, сэр. И, вероятно, затаился у каких-нибудь знакомых, выжидает. По нашим данным, обоих видели в городе вчера вечером.
— Ага, — просиял я. — Удобно родиться возле тюрьмы, в которую попадешь. Каждую стежку и закоулок заранее успеваешь изучить назубок! Нелегко вам приходится, да?
— Не очень, сэр.
Я помахал сержанту и помчался вперед. Возникшее предположение казалось невероятным до глупости... Но с Женевьевой творилось неладное — и необъяснимое. И пока не удастся выяснить причину с достоверностью, любая догадка будет не хуже всякой иной.
Остановив машину за следующим холмом, я извлек на свет Божий цейссовский бинокль, пешим порядком достиг удобного, достаточно высокого местечка меж деревьями и устроился наблюдать. Несколько минут спустя голубой форд и серебристый прицеп возникли у заслона, послушно замерли, подверглись досмотру. Женевьева сидела за рулем, а соседнее место пустовало.
Сержант распахнул пассажирскую дверцу, вновь закрыл, откланялся, вполне удовлетворенный. Напарник его исследовал трейлер и тоже не обнаружил ничего подозрительного. Женевьеву, как и меня, отпустили с миром. Подопечная поравнялась с холмом, опознала фольксваген, проехала немного дальше и затормозила вновь. И опять у обочины.
Лицо женщины опустилось на баранку, плечи затряслись. Женевьева рыдала. Всерьез.
Услыхав шаги по гравию или просто почуяв мое присутствие, она рывком подняла голову. Я ошибся. Миссис Дрелль не рыдала. То есть сотрясало ее по-настоящему, нервной дрожью колотило — но глаза были сухими. Круглыми. Полубезумными.
Прилежно играя роль частного детектива Клевенджера, я осведомился:
— Что-то приключилось? А кстати, сударыня, где Пенни?
Женевьева смотрела неприязненно — и в то же время с непонятной, необъяснимой надеждой. И сомнением. Словно взвешивала: достаточно ли тяжел возникший переплет, чтобы просить содействия у существа столь низменного и отвратительного?
Когда безмолвие затянулось дольше разумного, я пожал плечами и двинулся прочь. Обогнул прицеп, осторожно раскрыл заднюю дверь, забрался внутрь.
Конечно, подумал я, коль скоро даме взбредет в голову тронуть автомобиль, окажусь невольным пассажиром. Или придется выпрыгивать на ходу, а бетонное шоссе — не самое приятное место, если покатишься кубарем. Но, с другой стороны, какая Женевьеве корысть увозить меня?..
В передвижном домике не было ни души. Опрятный, чистенький трейлер. Прибрали на славу, точно чьи-нибудь следы замели.
Я исследовал унитаз, одновременно служивший биде, заглянул в узкий фанерный шкафчик. Полицейских, говоря беспристрастно, уволить полагалось бы за эдакую работу. Столько детских вещиц! А где же, простите, хозяюшка? Я перерыл несколько ящиков, обнаружил кухонную утварь, бельишко, три-четыре комикса — и, уже под широкой двуспальной кроватью, подальше с глаз, — полное собрание детских игрушек, застенчиво хранимое пятнадцатилетней Пенелопой Дрелль как память. От переводных картинок — до рогаток, от прозрачных водяных пистолетов — до кукол, облаченных в кружевные платьица, от резиновых мячиков — до пластмассовых фишек для настольной забавы.
Сам не представляя, что именно разыскиваю, я раскрыл маленький комод, пристроенный к углу постели. Заскрипел гравий, к трейлеру приближались. И, уже вознамерившись отступить, я неожиданно увидел вещицу, заслуживавшую определенного внимания. Белая замшевая перчатка. Одна, без парной. Перчатка с левой руки. Где-то уже встречалась весьма похожая... Для девочки — слишком велика. Но любящей маме должна приходиться впору...
Я захлопывал комод, когда трейлер покачнулся, и в освещенном проеме двери возникла Женевьева.
— Едва ли Пенелопа скрывается там, где вы ищете, — ядовито заметила она. — Если, конечно, ищете Пенелопу.
— Да, Пенелопу. Или нить, ведущую к ней. Частные детективы — большие любители хвататься за любую ниточку, сами знаете. Где ваша дочь?
Женевьева стояла не шевелясь.
— Ведь не поверите, — выдавила она под конец. — Не поверите все равно!
— Смотря чему, сударыня.
— Пенелопа — в лесу! — Женщина махнула рукой в сторону окошка, за которым виднелись холмы, поросшие сосняком. Еще мгновение миссис Дрелль колебалась, а потом заговорила безудержно:
— В жизни такого прощелыгу не попросила бы о помощи, но... выбора нет! Не сделаю, что ведено — девочку прирежут. Увидят, как мы разговариваем — тоже прирежут! Понимаете?
— Кто? — перебил я.
Женевьева глубоко, отчаянно вздохнула:
— Безумие! Чистое ведь безумие! Ко всему прочему в придачу мы нарвались на двух улизнувших бандитов! Можете смеяться, мистер Клевенджер, можете не верить и лопаться со смеху! Только мне самой не до шуток! Почему не смеетесь? Ведь умора, умора чистая... О, Боже мой!