Гамильтон Лорел. Запретный плод

   Я ответила взглядом в упор. Он пожал плечами и вернулся к своему журналу. Жан-Клод быстро шел к лестнице, не ожидая меня. Даже не оглядываясь. Наверное, он слышал мои шаги или просто ему было все равно, иду ли я за ним.
   Я так поняла, что мы больше не прикидываемся любовниками. Представьте себе – я чуть не сказала, что вампир в ранге мастера боялся не сдержать себя со мной!
   Мы поднялись в длинный коридор с дверьми по обеим сторонам. Жан-Клод уже входил в одну из них. Я пошла к ней, отказываясь спешить. Подождут, черт их не возьмет.
   В комнате была кровать, ночной столик с лампой и три вампира: Обри, Жан-Клод и незнакомая женщина-вампир. Обри стоял в дальнем углу у окна. И улыбался мне. Женщина полулежала на кровати и выглядела, как положено вампиру: длинные прямые черные волосы рассыпаны по плечам. В длинном черном платье. Высокие черные сапоги с трехдюймовыми каблуками.
   – Погляди мне в глаза, – велела она.
   Я бросила на нее взгляд, не успев себя проконтролировать, и тут же опустила глаза на пол.
   Она рассмеялась смехом, очень похожим по осязаемости на смех Жан-Клода. Звук, который можно подержать в ладонях.
   – Обри, закрой дверь, – приказала она. В ее голосе звучало раскатистое “р”, но я не могла определить, что это за акцент.
   Обри прошел мимо меня, закрыл дверь и остался у меня за спиной, где я его не видела. Я отошла так, чтобы встать спиной к стене, откуда я видела всех троих, хотя, конечно, толку в этом мало.
   – Боишься? – спросил Обри.
   – А кровь еще идет? – спросила я.
   Он прикрыл пятно на рубашке руками.
   – Посмотрим, у кого будет идти кровь на рассвете.
   – Обри, не ребячься. – Женщина-вампир встала с кровати, ее каблуки застучали по голому полу. Она обошла вокруг меня, и я подавила поползновение обернуться вслед за ней, чтобы не терять ее из виду. Она рассмеялась, будто поняла это.
   – Ты хочешь, чтобы я гарантировала безопасность твоей подруги? – спросила она. И опять грациозно опустилась на кровать. Голая запущенная комната казалась еще хуже от присутствия этой женщины в двухсотдолларовых кожаных сапогах.
   – Нет, – ответила я.
   – Ведь это то, о чем вы просили, Анита, – сказал Жан-Клод.
   – Я сказала, что хочу гарантий от мастера Обри.
   – Ты говоришь с моим мастером, девушка.
   – Это не так.
   Вдруг в комнате стало очень тихо. Слышно было, как что-то скребется в стене. Мне пришлось посмотреть, чтобы убедиться, что вампиры все еще в комнате. Они были неподвижны, как статуи – ни признака движения, дыхания или жизни. Они все были неимоверно старыми, но ни один из них не был достаточно стар, чтобы быть Николаосом. – Николаос – это я, – сказала женщина-вампир, и голос ее вкрадчиво задышал в комнате. Я хотела бы ей поверить, но не верила.
   – Нет, – сказала я. – Ты не мастер Обри. – И я рискнула взглянуть в ее глаза. Они были черными и чуть расширенными от удивления. – Ты очень стара и чертовски хороша, но ты не настолько стара или сильна, чтобы быть мастером для Обри.
   – Я же тебе говорил, что она поймет, – произнес Жан-Клод.
   – Молчать!
   – Игра окончена, Тереза. Она знает.
   – Только потому, что ты ей сказал!
   – Объясните им, как вы поняли, Анита.
   Я пожала плечами.
   – Не то ощущение. Она недостаточно стара. От Обри исходит ощущение большей силы, чем от нее. Это неправильно.
   – Ты все еще настаиваешь на разговоре с нашим мастером? – спросила женщина.
   – Я все еще хочу получить гарантии безопасности для моей подруги. – Я посмотрела на каждого из них по очереди. – И мне надоели эти дурацкие игры.
   Вдруг Обри бросился ко мне. Мир замедлился. Не было времени испугаться. Я попыталась отступить, зная, что некуда.
   Жан-Клод, вытянув руки, бросился ему наперерез. Но он не успевал.
   Рука Обри, появившись из ниоткуда, попала мне в плечо. Удар вышиб воздух из моих легких и отбросил меня назад. Я врезалась спиной в стену. Через мгновенье о ту же стену стукнулась моя голова. Мир стал серым. Я соскользнула по стене вниз. Дыхания не было. На сером фоне замелькали белые тени, и мир стал чернеть. Я соскользнула на пол. Это было не больно, уже ничего не было больно. Я пыталась вдохнуть, преодолевая огонь в груди, и тут все поглотила тьма.

9

   Из тьмы плыли голоса. Сновидения.
   – Не надо было ее переносить.
   – Ты хочешь ослушаться Николаос?
   – Разве я не помог ее переносить? – сказал мужской голос.
   – Помог, – отозвалась женщина.
   Я лежала с закрытыми глазами. Нет, мне не снилось. Я вспомнила возникшую из ниоткуда руку Обри. Это был удар тыльной стороной ладони. Если бы он сжал кулак... Но он этого не сделал. Я была жива.
   – Анита, вы очнулись?
   Я открыла глаза. В голову хлынул свет. Я снова закрыла глаза от света и от боли, но боль осталась. Я повернула голову, и это было ошибкой. Боль превратилась в непобедимую тошноту. Как будто кости головы пытались соскользнуть с мест. Я закрыла рукой глаза и застонала.
   – Анита, вам нехорошо?
   Зачем задавать вопросы, ответ на которые очевиден? Я ответила шепотом, не зная, чем отзовется для меня попытка заговорить. Вроде бы не очень плохо.
   – Просто великолепно.
   – Что? – Это был голос женщины.
   – Я думаю, она проявляет сарказм, – сказал Жан-Клод. В голосе его звучало облегчение. – Если она шутит, значит, она не сильно пострадала.
   В этом я не была уверена. Тошнота накатывала волнами, от головы к желудку, вместо того чтобы наоборот. Спорить можно, что у меня сотрясение. Вопрос в том, насколько сильное?
   – Вы можете двигаться, Анита?
   – Нет, – шепнула я.
   – Позвольте мне перефразировать вопрос. Если я вам помогу, вы сможете сесть?
   Я сглотнула слюну, пытаясь дышать сквозь тошноту и боль.
   – Может быть.
   Две руки скользнули под мои плечи. Кости у меня в голове поехали вперед, когда он меня поднял. Я ахнула от боли.
   – Меня сейчас стошнит.
   Я перевернулась на четвереньки. Движение это было слишком быстрым, и боль налетела вихрем света и тьмы. Живот сводило, рвота стояла у горла, голова раскалывалась.
   Жан-Клод держал меня за талию, его холодная рука лежала у меня на лбу, не давая костям головы расползаться. И голос его поддерживал меня, как прикосновение гладкой простыни к коже. Он тихо и ласково говорил по-французски. Я не понимала ни слова, но и не надо было. Его голос держал меня, укачивал, унося часть боли.
   Он прижал меня к груди, и я была слишком слаба, чтобы возражать. Боль колотилась в голове, но теперь это была далекая, пульсирующая, тупеющая боль. Голову повернуть все равно было невозможно, будто она выскользнула из шарниров, но боль была уже другая, терпимая. Он вытер мне лицо и губы влажной тканью.
   – Вам лучше? – спросил он.
   – Да. – Я сама не заметила, когда ушла боль.
   – Что ты сделал, Жан-Клод? – спросила Тереза.
   – Николаос хотела видеть ее в сознании и здоровой. Ты видела, какова она была. Ей нужна больница, а не дополнительные пытки.
   – И потому ты ее полечил. – Женщина-вампир явно забавлялась ситуацией. – Николаос не будет довольна.
   Я почувствовала, как он пожал плечами.
   – Я сделал то, что было необходимо.
   Я уже могла открыть глаза, не щурясь и не вызывая боли. Мы были в темнице – по-другому и не назовешь. Квадратную камеру двадцать на двадцать футов окружали толстые каменные стены. К зарешеченной деревянной двери вели вверх каменные ступени. Даже кольца для цепей были в стенах. Факелы дымились на стенах. Не хватало только дыбы и палача в черном клобуке – такого, с бычьими бицепсами и татуировкой “Не забуду мать родную”. Да, это завершило бы картину. Мне было лучше, намного лучше. Я не должна была так быстро оправиться. Мне случалось получать удары, и сильные. Не бывает, чтобы вот так просто все прошло.
   – Вы можете сидеть без помощи? – спросил Жан-Клод.
   К моему удивлению, ответ оказался положительным. Я села, прислонившись спиной к стене. Посреди пола была вполне современная сточная решетка.
   Тереза смотрела на меня, держа руки на бедрах.
   – Да, ты быстро оправляешься. – В ее голосе звучало приятное изумление и еще что-то, что я не могла назвать.
   – Ни боли, ни тошноты – все прошло. Как это получилось?
   Она ухмыльнулась, скривив губы.
   – Об этом тебе надо спросить Жан-Клода. Это он сделал, не я.
   – Потому что ты этого сделать не могла бы.
   В его голосе слышался чуть тепловатый намек на злость.
   Она побледнела.
   – Я бы этого все равно не стала делать.
   – О чем вы говорите? – спросила я.
   Жан-Клод повернулся ко мне; красивое лицо было непроницаемым. Темные глаза смотрели в мои – и это были глаза как глаза.
   – Давай, мастер вампиров, скажи ей. Увидишь, насколько она благодарна.
   Жан-Клод смотрел на меня, разглядывая мое лицо.
   – У вас была сильная контузия, сотрясение. Но Николаос не позволила бы нам доставить вас в больницу, пока не будет закончено это... интервью. Я боялся, что вы умрете или окажетесь неспособны... функционировать. – Никогда я не слышала в его голосе такой неуверенности. – Поэтому я поделился с вами своей жизненной силой.
   Я затрясла головой – крупная ошибка. Пришлось прижать руки ко лбу.
   – Я не понимаю.
   Он широко развел руками:
   – У меня нет других слов.
   – Позволь мне! – вмешалась Тереза. – Он просто сделал первый шаг к превращению тебя в слугу.
   – Не может быть. – Мне все еще трудно было мыслить ясно, но я знала, что это неправда. – Он не пытался воздействовать на меня разумом или глазами. Он не кусал меня.
   – Я говорю не об этих жалких полутварях, носящих несколько укусов и бегающих по нашим поручениям. Я имею в виду постоянного слугу-человека, которого никогда не кусают, никогда не ранят. Такого, который стареет почти так же медленно, как мы.
   Я все еще не понимала. Наверное, это выражалось на моем лице, потому что Жан-Клод сказал:
   – Я забрал вашу боль и дал вам часть моей... выносливости.
   – Значит, вы испытываете мою боль?
   – Нет, боль прошла. Я сделал вас чуть менее уязвимой. Вас теперь труднее ранить.
   До меня все еще не дошло до конца или просто это было вне моих понятий.
   – Все равно не понимаю.
   – Послушай, женщина, он дал тебе то, что мы считаем великим даром и даем лишь тем, кто показал себя бесценным.
   Я уставилась на Жан-Клода.
   – Это значит, что я теперь как-то в вашей власти?
   – Как раз наоборот, – ответила Тереза. – Ты теперь не подвержена действию его взгляда, голоса, ума. Ты будешь служить ему только по твоему собственному желанию, ничего больше. Теперь ты понимаешь, что он сделал.
   Я посмотрела в ее черные глаза. Просто глаза и ничего больше.
   Она кивнула.
   – Ты теперь начинаешь понимать. У тебя, как у аниматора, был частичный иммунитет к нашим взглядам. Теперь у тебя иммунитет почти полный. – Она рассмеялась коротким лающим смешком. – Николаос уничтожит вас обоих.
   Она пошла вверх по ступеням, щелкая каблуками по камню. И оставила дверь за собой открытой.
   Жан-Клод подошел и склонился надо мной. Лицо его было непроницаемо.
   – Зачем? – спросила я.
   Он просто стоял и смотрел. Волосы его высохли беспорядочными локонами вокруг лица. Он был все так же красив, но беспорядок в волосах делал его более реальным.
   – Зачем?
   Тут он улыбнулся, и стали видны морщины усталости около глаз.
   – Если бы вы умерли, мы были бы наказаны мастером. Обри уже терпит из-за своей... опрометчивости.
   Он повернулся и поднялся по ступеням к выходу. Шел он как кошка – с бескостной, текучей грацией.
   У дверей он остановился и глянул на меня.
   – Кто-нибудь придет за вами, когда Николаос решит, что настало время. – Он закрыл дверь, и я слышала, как задвигается засов и щелкает замок. Сквозь прутья решетки донесся его голос – густой и будто бы пузырящихся смехом. – Еще, может быть, потому, что вы мне нравитесь.
   И смех его прозвучал хрустко, как разбитое стекло.

10

   Я не могла не проверить запертую дверь. Потрясти, поковырять в замке – будто бы я знаю, как открывать замки. Проверить, нет ли расшатанных прутьев, хотя через это окошко мне бы все равно не выбраться. Дверь я проверила, потому что не могла не проверить. Как нельзя не потрясти багажник, в котором случайно захлопнешь ключи.
   Мне случалось бывать не на той стороне запертой двери. Ни одна из них никогда для меня не отворялась, но всегда бывает первый раз. Только дожить надо. Так, последнюю фразу вычеркиваем как неудачную.
   Какой-то звук вернул меня снова в камеру, к ее сочащимся сырым стенам. Вдоль дальней стены кралась крыса. Еще одна выглянула из-за края ступеней, подергивая усами. Наверное, камера не может существовать без крыс, но я хотела бы дать ей попробовать.
   Что-то еще застучало когтями вокруг ступеней, и в свете факела я приняла это за собаку. И ошиблась. Это была крыса размером с немецкую овчарку, сидящая на мохнатых ляжках. Она пялилась на меня, прижав мощные лапы к шерстистой груди. Она повернула голову, скосив на меня большую пуговицу глаза. Губы отодвинулись назад, открывая пожелтевшие зубы. Пятидюймовые кинжалы резцов с тупыми гранями.
   – Жан-Клод! – завопила я.
   Воздух наполнился высокими писками, отдававшимися эхом, как из тоннеля. Я отступила к дальнему краю ступеней. И увидела его. Тоннель, прорезанный в стене почти в человеческий рост. Крысы хлынули оттуда густой мохнатой волной, пища и кусаясь. Они выхлестнули из дыры, покрывая пол.
   – Жан-Клод! – Я колотила в дверь, дергала прутья – все то же, что уже делала раньше. Бесполезно. Не выйти. Я ударила в дверь ногой и вскрикнула: – Проклятие!
   Звук отразился от каменных стен и почти заглушил шуршание тысяч коготков.
   – Они не придут, пока мы не закончим.
   Я застыла с руками на двери и медленно повернулась. Голос шел из камеры. Пол кишел и дергался грудой мохнатых телец. Высокий писк, густой шорох шерсти, цоканье тысяч коготков. Тысячи их, тысячи.
   Как скалы в мохнатом прибое, сидели в камере четыре гигантские крысы. Одна из них смотрела на меня черными пуговицами глаз. И ничего крысиного в этом взгляде не было. Он был разумный, человечий. Я никогда раньше не видела крыс-оборотней; я впервые увидела их сейчас.
   Одна из фигур встала на полусогнутых задних ногах, и лицо ее было узкое, крысиное. Как мясистая веревка, обвился вокруг согнутых ног голый хвост. Она – нет, это определенно был он – вытянул когтистую руку.
   – Иди к нам, человек.
   Голос звучал низкими, почти меховыми интонациями, только чуть с примесью визга. Каждое слово произносилось точно, но чуть-чуть неправильно. Губы крыс не созданы для речи.
   Я не пойду туда вниз. Ни за что. Сердце поднялось к горлу. Я знала человека, который пережил нападение вервольфа, еле выжил, но вервольфом не стал. Знала я другого, который от едва заметной царапины стал вертигром. Есть шанс, что из-за одной царапины я через месяц буду щеголять меховой рожей с глазами-пуговицами и желтыми клыками. О, Боже.
   – Иди к нам, человек. Поиграем.
   Я тяжело сглотнула слюну, будто пытаясь вернуть сердце на место.
   – Что-то не хочется.
   Он рассмеялся шипящим смехом.
   – Мы поднимемся и тебя приведем. – Он зашагал через толпу малых крыс, которые с ужасом от него разбегались, перепрыгивая друг через друга, чтобы избежать его прикосновения. Он остановился у подножия ступеней, глядя вверх на меня. Мех его был темно-медового цвета с примесью блондинистых прядей. – Если мы тебя стащим вниз, тебе это не очень понравится.
   Я еще раз проглотила слюну. Я ему верила. Потянулась за ножом и нашла пустые ножны. Конечно, вампиры его забрали. Черт возьми.
   – Давай, человек! Спускайся с нами играть!
   – Если я тебе нужна, поднимись и поймай меня.
   Он завернул хвост кольцом, пропустил его через руки. Одна когтистая рука стала чесать мех на брюхе и спустилась ниже. Я смотрела ему в лицо пристально, и он засмеялся.
   – Приведите ее.
   Две крысы размером с собаку двинулись к лестнице. Какая-то мелкая крыса пискнула и покатилась у них из-под ног. Она издала высокий жалкий визг и затихла, дергаясь, пока ее не накрыл ковер других крыс. Хрустнули мелкие косточки. Все пойдет в дело.
   Я прижалась к двери, будто могла через нее просочиться. Две крысы полезли вверх – гладкие откормленные животные. Но ничего животного не было в их взгляде. Взгляд был человеческий.
   – Постой!
   Крысы остановились.
   – Да? – спросил человек-крыса.
   – Чего вы хотите?
   – Николаос велела нам тебя развлечь, пока ты ждешь.
   – Это не ответ на мой вопрос. Что вы хотите, чтобы я делала?
   Губы отъехали назад, обнажив желтоватые зубы. Это было похоже на оскал, но означать должно было улыбку.
   – Сойди к нам, человек. Коснись нас, дай нам коснуться тебя. Дай нам научить тебя радости меха и зубов.
   Он почесал мех у себя между ляжками. Это привлекло мое внимание к нему, к тому, что между ногами. Я отвернулась и вспыхнула. Черт побери, я краснею!
   Но голос мой прозвучал почти ровно.
   – И вот это должно произвести на меня впечатление?
   Он на миг застыл, потом зарычал:
   – Стащить ее вниз!
   Великолепно, Анита. Ты его разозлила. Намекнула, что его хозяйство по размеру маловато.
   Его шипящий смех пробежал по моей коже холодной волной.
   – Мы сегодня поразвлечемся. Это я тебе обещаю.
   Гигантские крысы шли вверх, под шкурой перекатывались мускулы, толстые, как проволока, усы яростно шевелились. Я прижалась спиной к двери и стала соскальзывать вдоль дерева.
   – Пожалуйста, прошу вас, не надо.
   Голос у меня звучал таким напуганным писком, что мне самой противно стало.
   – Как ты быстро сломалась. Даже обидно, – сказал человек-крыса.
   Две огромные крысы были совсем рядом. Я прижалась к двери спиной, задрала ноги, согнув колени, выставив каблуки, слегка приподняв носки. Коготь коснулся моей ноги, меня передернуло, но я выжидала. Ошибиться нельзя. Господи, прошу тебя, только пусть они не ранят меня до крови. Усы заскребли мне по лицу, мохнатый вес навалился сверху.
   Я ударила, обе ноги точно стукнули в крысу. Она встала на задние лапы и опрокинулась на спину. Задергалась, хлеща хвостом. Я бросилась вперед и ударила ее в грудь. Крыса перевалилась за край ступеней. Вторая крыса припала к земле, издав глубокий горловой звук. Я видела, как напряглись ее мышцы, и припала на одно колено. Если крыса ударит в меня стоящую, я свалюсь за край. Я от него в нескольких дюймах.
   Она прыгнула. Я бросилась на пол и перекатилась. Ногами и одной рукой я подтолкнула ее летящее тело. Крыса перелетела через меня и скрылась из виду. Пока она падала, слышался испуганный визг. Потом – тяжелый глухой звук. Удовлетворительно. Вряд ли хоть одна из них мертва, но в этих обстоятельствах это было все, что я могла сделать.
   Я снова встала спиной к двери. Крысолюд больше не улыбался. Тогда я улыбнулась ему своей самой ангельской улыбкой. Она не произвела впечатления.
   Он сделал движение, будто рассекая воздух. Мелкие крысы бросились, повинуясь движению его руки. По ступеням стал подниматься кипящий прилив мохнатых тел.
   Я многих из них могла бы убить, но не всех. Если бы он захотел, они съели бы меня заживо тысячами мелких укусов.
   Крысы текли вокруг моих ног, копошась и ссорясь. Тельца их стукались о мои сапоги. Одна вытянулась во весь рост, стараясь добраться до края сапога. Я отбросила ее ногой. Она с писком исчезла за краем.
   На меня прыгнула крыса, цепляясь коготками за блузку. И повисла, разрывая ткань. Я схватила ее поперек туловища. Зубы сомкнулись в мякоти моей руки, промахнувшись мимо кости. Я взвизгнула, пытаясь стряхнуть крысу. Она повисла на моей руке мерзкой серьгой. Кровь бежала по ее шерсти. Еще одна крыса прыгнула на блузку.
   Крысолюд улыбался.
   Еще одна полезла к моему лицу. Я схватила ее за хвост и отшвырнула. И завопила:
   – А сам подойти боишься? Ты меня боишься? – Голос мой был тонок от страха, но я это сказала: – Твои друзья получают раны, делая то, что ты боишься сделать сам? Так? Так?
   Гигантские крысы перевели взгляд с меня на крысолюда. Он глянул на них.
   – Я не боюсь людей!
   – Тогда иди и поймай меня сам, если можешь!
   Крыса оторвалась от моей руки с фонтаном крови. Кожа между большим и указательным пальцем была разорвана.
   Мелкие крысы забегали в нерешительности, дико оглядываясь по сторонам. Одна застыла на полпути вверх по моим джинсам. И плюхнулась на пол.
   – Я не боюсь!
   – Докажи!
   Мой голос звучал чуть увереннее – как у девятилетней девочки, а не пятилетней.
   Гигантские крысы смотрели на вожака – внимательно, взвешивая, ожидая. Он сделал то же режущее движение, только в другую сторону. Крысы пискнули, встали на задние лапы, оглядываясь, будто не в силах поверить, но потекли вниз по ступеням, откуда пришли.
   Я прислонилась к двери, прижав к груди раненую руку. Колени подкашивались. Крысолюд направился вверх по ступеням. Он уверенно шел на мохнатых пятках, впиваясь в камень крепкими когтями. Оборотни сильнее и быстрее людей. Без ментальных фокусов, без манипулирования – просто сильнее и быстрее. И крысолюда мне врасплох не застать, как я собиралась поначалу. Сомнительно, что мне удастся его так разозлить, чтобы он сделал глупость, но надежда есть всегда. Я была ранена и безоружна перед превосходящим меня по силам противником. Если я не заставлю его сделать ошибку, я буду в глубокой дыре.
   Между зубами высунулся извилистый и длинный розовый язык.
   – Свежая кровь. – Он глубоко втянул воздух. – От тебя воняет страхом, человек. Кровь и страх – пахнет для меня отличным обедом.
   Язык задергался, и он засмеялся мне в лицо.
   Я сунула здоровую руку за спину, будто у меня там что-то было.
   – Иди ближе, крысолюд, посмотрим, как тебе нравится серебро.
   Оборотень застыл, пригнувшись в стойке на верхней ступени.
   – У тебя нет серебра.
   – Готов рискнуть жизнью?
   Он сцепил когтистые руки. Одна из больших крыс что-то пискнула. Он огрызнулся вниз на нее:
   – Я не боюсь!
   Если они будут его подначивать, мой блеф может не сработать.
   – Ты видел, что я сделала с твоими друзьями. И это без оружия.
   Мой голос звучал уверенно и ровно. Молодец я.
   Он оглядел меня большим кожистым глазом. Мех его блестел в свете факелов, как свежевымытый. Он чуть подпрыгнул, оставаясь вне пределов досягаемости.
   – Никогда не видала белобрысой крысы, – сказала я. Все что угодно, лишь бы заполнить молчание, лишь бы он не сделал последнего шага. Наверняка Жан-Клод скоро придет за мной. Я засмеялась резко и полузадушено.
   Крысолюд застыл, глядя на меня.
   – Ты чего это смеешься? – спросил он, и в голосе слышалась легкая тревога. Отлично.
   – Я подумала, что скоро придут вампиры и спасут меня. Признай, что это смешно.
   Ему это смешным не показалось. Вообще многие моих шуток не понимают. Не будь я так в себе уверена, я бы могла подумать, что они не смешные.
   Я пошевелила рукой за спиной, все еще притворяясь, будто в ней нож. Одна из гигантских крыс пискнула, и даже я услышала в этом писке насмешку. Если он поддастся на мой блеф, ему потом не жить. А если нет, то не жить мне.
   Как правило, человек, имеющий дело с крысой-оборотнем, впадает от омерзения в оцепенение или в панику. Но у меня было время свыкнуться с этой мыслью. Я не упаду в обморок, когда он меня коснется. Есть одно возможное решение, которое даст мне спастись. Если я ошибаюсь, он меня убьет. Что ж, лучше мертвой, чем мохнатой. Если он нападет, пусть лучше сразу убивает. Крыса – это не тот вид оборотня, который я бы выбрала в первую очередь. Если не повезет, заразиться можно от малейшей царапины.
   Если повезет и если успеть, можно пойти в больницу на прививки. Вроде как от бешенства. Иногда они помогают, иногда сами заражают ликантропией.
   Он обернул длинный голый хвост вокруг собственных рук.
   – Ты доставалась когда-нибудь оборотню?
   Я не знала точно, имеет он в виду секс или еду. Ни то, ни другое не звучало приятно. Ему надо расхрабриться, и он нападет на меня, когда будет готов. А мне надо было, чтобы он напал, когда я буду готова.
   Я решила в пользу секса и ответила:
   – У тебя нет того, что для этого нужно, крысолюд.
   Он застыл, опуская руки вдоль тела, прочесывая когтями мех.
   – Сейчас посмотрим, что у кого есть, человек.
   – А по-другому тебе никто не дает – только насильно? Ты и в человеческом виде такой же урод, как сейчас?
   Он зашипел, оскалив зубы. Звук поднялся из самого его тела, глубокий и высокий, рычащий визг. Никогда ничего подобного не слыхала. Он наполнил всю комнату шипящими раскатами эха. Плечи крысолюда сгорбились.
   Я задержала дыхание. Я вывела его из терпения. Теперь посмотрим, сработает мой план или крыса меня убьет. Он прыгнул вперед. Я бросилась на пол, но он этого ждал. С невероятной скоростью он налетел на меня, вытянув когти и вопя мне в лицо.
   Я поджала ноги, иначе он оказался бы на мне. Он схватил меня когтистой лапой за колено и стал давить вниз. Я обхватила руками колени, сопротивляясь, но это было, как сопротивляться движущейся стали. Он снова завопил и зашипел, плюясь мне в лицо. Приподнялся на колени, что бы давить мои ноги вниз из более удобной позиции. Я ударила ногами изо всех сил. Он видел удар и попытался отскочить, но обе мои ноги ударили его точно в пах. Удар подбросил его с колен, и он хлопнулся на площадку, скребя когтями по камню и с визгом пытаясь вдохнуть. Кажется, он не мог набрать воздух.
   Из тоннеля выскребся второй крысолюд, и крысы забегали повсюду, визжа и пища. А я просто сидела на площадке подальше от извивающегося крысолюда, и ощущала только злость и усталость.
   Черт побери, так нечестно! Плохим парням не полагается подкрепление, когда у них и так численное превосходство! У этого нового мех был черный, угольно-черный. На чуть согнутых ногах были надеты обрезанные выше колен джинсы. Он плавным движением показал в сторону от себя.
   Сердце снова поднялось к горлу, пульс колотился бешено. По коже мурашками ползли воспоминания о ползающих мохнатых телах. Рука болезненно пульсировала в месте укуса. Они сейчас меня разорвут.