Гамильтон Лорел. Запретный плод

Лорел Гамильтон
Запретный плод

1

   До своей смерти Вилли Мак-Кой был дерьмом и после смерти ничуть не переменился. Он сидел напротив меня, одетый в кричащую клетчатую спортивную куртку и ядовито-зеленые полиэфирные штаны. Короткие черные волосы отступали залысинами от тощего треугольного лица. Он всегда был похож на второстепенного персонажа из гангстерского фильма – из тех, что продают информацию, бегают по мелким поручениям и которых то и дело пускают в расход.
   Конечно, сейчас Вилли был вампиром, и в расход его уже не пустят. Но он по-прежнему продавал информацию и бегал по мелким поручениям. Нет, смерть его не сильно переменила, но на всякий случай я старалась не глядеть ему прямо в глаза. Есть стандартные правила обращения с вампирами. Он всегда был засранцем, но сейчас он был засранцем-нежитью. А это для меня было новой категорией.
   Он сидел в спокойной тишине моего кондиционированного офиса. Матово-голубые стены – мой босс Берт считал, что они действуют успокаивающе – навевали холод.
   – Не возражаешь, если я закурю? – спросил он.
   – Возражаю.
   – Черт возьми, ты никак не хочешь облегчить мне работу?
   Я на миг посмотрела на него впрямую. Глаза карие, как и были. Он перехватил мой взгляд, и я тут же опустила глаза к столу.
   Вилли захихикал противным смешком. Смех его тоже не изменился.
   – Вот это мне нравиться! Ты меня боишься.
   – Не боюсь, просто соблюдаю осторожность.
   – Хоть признавайся, хоть нет. Я чую запах страха, будто что-то касается моего лица или даже мозга. Ты меня боишься, потому что я вампир.
   Я пожала плечами – а что тут скажешь? Как соврать тому, кто чует твой страх носом?
   – Зачем ты здесь, Вилли?
   – Ох ты Господи, курить-то как хочется!
   У него запрыгала кожа в уголках губ.
   – А я думала, у вампиров тика не бывает.
   Его рука поднялась, чуть не коснувшись рта. Он улыбнулся, полыхнув клыками.
   – Кое-что не меняется.
   “А что меняется?” – хотелось мне спросить его. Каково это – быть мертвым? Я знавала вампиров, но Вилли был первым из них, кого я знала и до, и после смерти. Странное чувство.
   – Чего тебе надо?
   – Слушай, повежливей! Я пришел дать тебе денег. Стать клиентом.
   Я снова взглянула на него, избегая смотреть в глаза. Булавка на галстуке вспыхнула в свете лампы. Настоящее золото. Раньше у Вилли такого не бывало. Для мертвеца он хорошо устроился.
   – Я поднимаю мертвых для живых. Зачем вампиру поднятый зомби?
   Он помотал головой – резкий рывок туда-сюда.
   – Да нет, этот вудуизм мне на фиг не нужен. Я хочу тебя нанять на расследование нескольких убийств.
   – Я не частный сыщик.
   – Да, но у вас одна такая есть в резерве.
   Я кивнула:
   – Мисс Симс ты можешь нанять прямо. Незачем действовать через меня.
   Снова эти отрывистые мотания головы.
   – Она не знает про вампиров столько, сколько ты.
   Я вздохнула:
   – Вилли, нельзя ли перейти к делу? Мне надо уходить... – я бросила взгляд на стенные часы, – через пятнадцать минут. Не люблю оставлять клиентов одних на кладбище. Они начинают нервничать.
   Он рассмеялся. Этот смешок успокаивал, не смотря на выпирающие клыки. Вампиру для устрашения полагался бы густой мелодичный смех.
   – Нервничать – это точно. Это уж я тебе верю.
   И вдруг лицо его стало серьезным, будто смех стерли ладонью. У меня что-то дернулось под ложечкой. Вампиры переключают движения, будто щелкают кнопкой. Если он это уже умеет, что он умеет еще?
   – Ты знаешь про вампиров, которых пустили в расход в Округе?
   Это был вопрос, поэтому я ответила:
   – Слыхала.
   Поблизости от нового вампирского клуба растерзали четырех вампиров. Вырвали сердце и отрезали голову.
   – Ты все еще работаешь с копами?
   – Я все еще в резерве у нового подразделения.
   Он снова засмеялся.
   – Ага. Команда призраков. Ни людей, ни денег. Так?
   – Ты довольно точно описал почти все полицейские службы города.
   – Может быть. Но у копов то же отношение, что и у тебя, Анита. Убитый вампир – подумаешь, важность? Новые законы этого не меняют.
   Со времени дела “Аддисон против Кларка” прошло всего два года. В решении суда было дано новое определение, что есть жизнь и что не есть смерть. Вампиризм был признан законным в СШ старой доброй А. Мы оказались одной из немногих стран, которая признала вампиров. И парни из службы эмиграции, брызгая слюной, старались предотвратить иммиграцию вампиров целыми – ну, скажем, стадами. Чертова уйма вопросов рассматривалась в том суде. Должны ли наследники возвращать наследство? Убить вампира – это убийство или нет?
   Было даже движение за предоставление им права голоса. Да, времена меняются. Глядя на вампира по ту сторону стола, я пожала плечами. Мне тоже было все равно, одним убитым вампиром больше или меньше? Возможно.
   – Если ты считаешь, что я так думаю, зачем ты вообще пришел?
   – Потому что ты в своем деле лучшая. А нам и нужна лучшая.
   Он впервые сказал “нам”.
   – На кого ты работаешь, Вилли?
   Он улыбнулся – доверительной, понимающей улыбкой, будто он знал что-то, что мне тоже полагалось бы знать.
   – А какое тебе дело? Деньги будут хорошие. Мы хотим, чтобы этими убийствами занялся кто – то, знающий ночную жизнь.
   – Я видела тела, Вилли. И сказала полиции свое мнение.
   – И какое оно было?
   Он наклонился вперед, положив ладони на мой стол. Ногти у него были бледные, почти белые – бескровные.
   – Я написала для полиции полный рапорт.
   – Так чего бы тебе мне его не рассказать?
   – Я не имею права обсуждать с тобой материалы полиции.
   – Я им сказал, что ты на это не пойдешь.
   – На что? Ты же мне ничего еще не сказал.
   – Мы хотим, чтобы ты расследовала гибель вампиров и нашла, кто или что это делает. И заплатим тебе тройной гонорар против твоего обычного.
   Я покачала головой. Теперь понятно, почему Берт, этот жадный паразит, устроил эту встречу. Он знает, как я отношусь к вампирам, но по контракту я обязана встречаться с любым клиентом, который дал Берту задаток. Мой босс за деньги готов на все. Проблема в том, что он считал, будто и я тоже. Ладно, скоро мы с ним поговорим.
   Я встала.
   – Этим занимается полиция. Я и без того помогаю им всем, чем могу. Сэкономьте ваши денежки.
   Он сидел и смотрел на меня – очень спокойно. Это не была безжизненная неподвижность давно умершего, но все-таки тень ее.
   Страх побежал у меня по спине, стиснул горло. Я подавила желание вытащить крест из-под рубашки и выгнать Вилли из кабинета. Вышвыривать клиента вон с помощью освященного предмета – более чем непрофессионально. И потому я просто стояла, ожидая его движения. – Почему ты не хочешь нам помочь?
   – Вилли, у меня клиент. Прости, что не смогла быть полезной.
   – Не захотела.
   – Считай, как хочешь.
   – Я вышла из-за стола, намереваясь проводить его к двери.
   Он двинулся с текучей быстротой, которой у Вилли не было никогда, но я это увидела и оказалась на шаг от его вытянутой руки.
   – Эти фокусы показывай девицам, Вилли.
   – Ты видела мое движение?
   – Видела. И слышала. Вилли, ты очень недавно умер. Вампир ты или нет, а тебе учиться еще и учиться.
   Он нахмурился, так и не опустив до конца про тянутую руку.
   – Может, и так, только ни один человек не успел бы так отступить.
   Он шагнул ко мне, едва не задевая своей курткой. На таком близком расстоянии мы с ним были почти одного роста – низкого, и его глаза были точно на уровне моих. Я изо всех сил смотрела в его плечо.
   Мне приходилось держаться изо всех сил, чтобы не отступить. Но, черт возьми, нежить он или нет, а это всего лишь Вилли Мак-Кой, и такого удовольствия я ему не доставлю.
   – Ты не человек, – сказал он. – Не больше, чем я.
   Я двинулась к двери. Я отступила не от него – я пошла открывать дверь. И пыталась убедить текущий по спине холодный пот, что это совсем другое дело. Ни его, ни сосущую тяжесть под ложечкой обмануть не удалось.
   – Мне действительно пора идти. Спасибо вам, что обратились в “Аниматор Инкорпорейтед”. Я выдала ему лучшую свою профессиональную улыбку, бессмысленную, как электрическая лампочка, и такую же сияющую.
   В дверях он остановился.
   – Так ты не будешь на нас работать? Мне надо что-то сказать, когда я отсюда вернусь.
   Не знаю точно, но, кажется, в его голосе слышалось что-то вроде страха. Влетит ему за неудачу? Это было глупо, я знаю, но во мне шевельнулось сочувствие. Да, он был нежитью, но вот он стоял тут и глядел на меня, и это был тот же Вили, с цветастыми куртками и беспокойными ручками.
   – Ты им скажи, кто бы они ни были, что я не работаю на вампиров.
   – Железное правило? – Снова это прозвучало вопросом.
   – Железобетонное.
   Что-то мелькнуло в его лице, проглянул на миг прежний Вилли. Это была почти что жалость.
   – Жаль, что ты это сказала, Анита. Они не любят, когда им говорят “нет”.
   – Кажется, ты засиделся в гостях, Вилли. Я не люблю, когда мне угрожают.
   – Это не угроза, Анита. Это правда.
   Он поправил галстук, любовно погладив новую золотую булавку, расправил плечи и вышел.
   Я закрыла за ним дверь и прислонилась к ней. Колени подкашивались. Но времени сидеть и трястись не было. Миссис Грандик наверняка уже на кладбище. Там она стоит с черной сумочкой и взрослыми сыновьями, ожидая, пока я подниму ее мужа из мертвых. Дело было в загадке двух разных завещаний. Тут либо годы судебных издержек и споров, либо поднять Альберта Грандика из мертвых и опросить.
   Все, что нужно, было у меня в машине, даже цыплята. Вытащив из-за пазухи крест, я выставила его на кофту на всеобщее обозрение. Было у меня несколько пистолетов, и обращаться с ними я тоже умела. В столе у меня лежал девятимиллиметровый браунинг. Весил он фунта два с полной обоймой пуль в серебряной оболочке. Серебро вампира не убивает, но обескураживает. Раны от серебра у них заживают медленно, почти как у людей. Вытерев потные ладони о юбку, я вышла.
   Крейг, наш ночной секретарь, яростно что-то стучал на клавиатуре компьютера. Глаза его полезли на лоб, когда я прошла по толстому ковру. Может быть, из-за болтающегося на длинной цепи креста у меня на шее или из-за выставленного на всеобщее обозрение револьвера. Но он ни о том, ни о другом слова не сказал. Соображает. Поверх всего этого я натянула свой любимый вельветовый жакет. Пистолет из-под него все же выпирал, но не слишком. Вряд ли Грандики и их адвокаты это заметят.

2

   По дороге домой меня застукал восход. Терпеть их не могу. Восход – это значит, я выбилась из графика и работала всю ночь напролет.
   В Сент-Луисе деревьев вдоль хайвеев больше, чем в любом городе, где мне приходилось ездить. Я почти признаю, что в первых лучах рассвета деревья выглядят красиво. Почти. Моя квартира при утреннем солнце выглядит удручающе белой и жизнерадостной. Стены сливочно-белые, как во всякой квартире, которые мне доводилось видеть. Зато ковер с симпатичным серым оттенком, что куда приятнее обычного коричневого цвета собачьей шерсти. Квартира у меня была просторная, односпаленная. Мне говорят, что из нее симпатичный вид на соседний парк. Я не проверяла. Как по мне, я вообще бы окон не делала. Эти я завесила тяжелыми шторами, превращавшими ярчайший день в прохладные сумерки. Я включила радио, чтобы заглушить звуки от моих живущих днем соседей. Под тихую музыку Шопена меня засосал сон. Телефон зазвонил через минуту.
   Минуту я лежала, ругая себя, что забыла включить автоответчик. Может, не обращать внимания? Еще через пять звонков я сдалась.
   – Алло.
   – О и, простите! Я вас разбудила?
   Этой женщины я не знала. Если она что-то продает, я взбешусь.
   – Кто это?
   Я заморгала глазами, всматриваясь в часы около кровати. Восемь. Два часа проспала всего. Уй-я!
   – Я Моника Веспуччи.
   Это прозвучало так, будто все объясняло. Но я ни хрена не поняла.
   – Да?
   Я постаралась, чтобы это звучало ободряюще и любезно. Вышло рычание.
   – Э-э, гм. Я та самая Моника, что работает с Кэтрин Мейсон.
   Я обхватила трубку руками и попыталась подумать. Но после двух часов сна у меня это плохо получается. Кэтрин – моя хорошая подруга, это имя я знаю. Наверное, она мне говорила об этой женщине, но хоть убей меня – не могу припомнить.
   – Да, конечно, Моника. Что вы хотите? – Это прозвучало слишком грубо даже для меня. – Извините, если я не так сказала. Я только в шесть пришла с работы.
   – Боже мой, значит, вы только два часа спали? Вы, наверное, убить меня готовы?
   На этот вопрос я не ответила – не люблю врать.
   – Моника, вы что-то хотели?
   – Ну, в общем, да. Я тут устраиваю девичник-сюрприз для Кэтрин. Вы знаете, что она через месяц идет замуж?
   Я кивнула; сообразила, что она меня не видит, и промямлила:
   – Я приглашена на свадьбу.
   – Ну, конечно, я знаю. Подружкам невесты полагаются красивые платья, правда?
   На самом деле мне меньше всего на свете хотелось выбрасывать сто двадцать долларов на официальное розовое платье с пышными рукавами, но замуж выходила Кэтрин.
   – Так что там с девичником?
   – Ой, я опять начала болтать, а вам же так спать хочется!
   Я подумала: если на нее заорать, это ускорит дело? Вряд ли; скорее она заревет.
   – Моника, скажите, будьте добры, чего вы хотите?
   – Ну, я понимаю, что говорю слишком поздно, но все как-то забывала. Я хотела вам еще неделю назад позвонить, но все не собралась.
   В это я поверила.
   – Говорите.
   – Девичник сегодня. Кэтрин говорит, что вы не пьете, и я подумала, не могли бы вы быть водителем.
   Я минуту просто лежала, раздумывая, насколько мне взбеситься и сколько в этом будет толку. Может, если бы я до конца проснулась, я бы сказала ей, что я думаю.
   – А вы не считаете, что сообщаете мне об этом чертовски поздно, если хотите, чтобы я была водителем?
   – Я знаю, конечно, вы меня извините. Я просто такая рассеянная последнее время. Кэтрин мне сказала, что у вас обычно ночь пятницы или субботы выходная. На этой неделе разве пятница у вас не выходной?
   Пусть так, но это не значит, что я собираюсь тратить свой выходной на эту пустоголовую болтунью на том конце провода.
   – Да, выходной.
   – Великолепно! Я вам скажу, куда ехать, и вы нас подберете после работы. Вас устраивает?
   Черта с два меня это устраивало, но что я еще могу сказать?
   – Нормально.
   – Бумага и карандаш у вас есть?
   – Вы сказали, что работаете у Кэтрин? – Я начала припоминать Монику.
   – Да, а что?
   – Я знаю, где работает Кэтрин. Мне не надо рассказывать.
   – Ой, какая глупость с моей стороны! Тогда ждем вас к пяти часам. В платье, но без каблуков. Может, будем сегодня танцевать.
   Терпеть не могу танцевать.
   – Ладно, тогда до вечера.
   – До вечера. Телефон затих. Я включила автоответчик и снова свернулась под простыней. Моника работает у Кэтрин. Значит, она адвокат. Страшно подумать.
   Может быть, правда, она лишь из тех, кто организует работу.
   Теперь, когда уже было поздно, до меня дошло, что я просто могла отказаться. Да. Быстро я сегодня соображаю. Ну и подписалась я! Смотреть, как чужие люди будут беситься до упаду. Если повезет, мне еще и наблюют в машину. Чертовски странные сны видела я, когда мне опять удалось заснуть. Все об этой женщине, которую я не знаю, кокосовом пироге и похоронах Вилли Мак-Коя.

3

   У Моники Веспуччи был значок с надписью: “Вампиры тоже люди”. Многообещающее начало вечера. На ней была белая шелковая блузка с высоким расклешенным воротником, обрамлявшим темный загар из солярия. Короткая стрижка – мастерская, косметика – совершенство.
   Этот значок должен был дать мне понятие, какого рода будет у нас девичник. Иногда я в самом деле сильно торможу. Я оделась в черные джинсы, ботинки до колен и малиновую блузку. Прическа была подстать наряду – черные кудри до плеч, падающие на красную одежду. Мои темно-карие, почти черные глаза были под цвет волосам. Только кожа выпадала из ансамбля, слишком бледная – тевтонская белизна на латинской смуглости. Очень давний мой любовник когда-то назвал меня фарфоровой куколкой. Он хотел сказать комплимент. Я это восприняла по-другому. Есть причины, почему я не хожу на свидания. Блузка была с длинными рукавами, скрывающими ножны на правом запястье и шрамы на левом плече. Пистолет я заперла в багажнике. Я не думала, что девичник настолько далеко зайдет.
   – Ты меня прости, Кэтрин, что я до последней минуты так ничего и не организовала. Потому-то нас только трое. У всех оказались свои планы, – виновато сказала Моника.
   – Смотри ты, у людей, оказывается, бывают планы на вечер пятницы, – заметила я.
   Моника уставилась на меня, будто пыталась сообразить, шучу я или нет.
   Кэтрин бросила на меня огненный взгляд. Я улыбнулась им обеим самой своей ангельской улыбкой. Моника улыбнулась в ответ, Кэтрин на это не купилась.
   Моника побежала по тротуару, пританцовывая. А ведь выпила всего-то два бокала. Тревожный знак.
   – Веди себя прилично, – прошипела Кэтрин.
   – А что я такого сказала?
   – Анита!
   У нее был голос, каким говорил мой отец, когда я поздно приходила домой.
   – Ты сегодня не в настроении веселиться, – вздохнула я.
   – Я сегодня собираюсь много веселиться. – Она подняла руку к небу. На ней были смятые остатки делового костюма. Ветер развевал длинные волосы цвета красной меди. Я всю жизнь гадала, была бы Кэтрин красивее, если бы ее постричь, чтобы, прежде всего, было заметно лицо, или это именно волосы делали ее красивой.
   – Уж если мне приходится жертвовать одной из немногих свободных ночей, я хочу хотя бы поразвлечься за свои деньги – и как следует, – сказала она.
   В последних словах прозвучала какая-то свирепость. Я посмотрела на нее внимательно.
   – Ты собираешься нализаться в стельку?
   – Не исключается.
   Вид у нее был самодовольный. Кэтрин знала, что я не одобряю пьянства – точнее, не понимаю. Я не люблю понижать внутренние барьеры. Если я уж решала сорваться с цепи, то любила точно знать, с какой именно.
   Мою машину мы оставили на стоянке в двух кварталах. Стоянка со сварной оградой. А вообще стоянок в Приречье мало. Узкие мощеные дороги и древние тротуары строились не для машин, а для лошадей.
   Улицы промыла летняя гроза, прогрохотавшая, пока мы ужинали. Над головой засверкали первые звезды, как алмазы на бархате.
   – Веселей, инвалиды! – вопила Моника.
   Кэтрин посмотрела на меня и усмехнулась. И в следующую секунду побежала к Монике.
   – О, Боже ты мой, – буркнула я себе под нос. Может быть, если бы я за ужином выпила, я бы тоже побежала. Хотя сомневаюсь.
   – Да не тащись ты как черепаха! – бросила мне Кэтрин через плечо.
   Как черепаха? Я догнала их шагом. Моника хихикнула. Почему-то я знала, что так и будет. Они с Кэтрин прислонились друг к другу со смехом. Подозреваю, что смеялись они по моему адресу.
   Потом Моника достаточно успокоилась, чтобы фальшиво произнести театральным шепотом: – Знаете ли вы, что ждет нас за углом?
   На самом деле я знала. Последнее убийство вампира случилось в четырех кварталах отсюда. Вампиры называли это место “Округ”. Люди называли его “Приречье” или “Кровавая площадь” – в зависимости от степени своей грубости.
   – “Запретный плод”, – сказала я.
   – Ну, вот, испортила мне сюрприз.
   – А что такое “Запретный плод”? – спросила Кэтрин.
   Моника захихикала.
   – Отлично, значит, сюрприз испортить не удалось. – Она взяла Кэтрин под руку. – Обещаю, что тебе понравится.
   Кэтрин, может быть, и понравится. Я знала, что мне точно не понравится, но все равно пошла за ними за угол. Извитая неоновая вывеска была кроваво цвета крови. Я не преминула отметить эту символичность.
   Мы поднялись по трем широким ступеням, и перед распахнутой дверью там стоял вампир. Его массивные плечи угрожали прорвать тесную футболку. После смерти уже не надо качаться штангой? Еще с порога слышался густой гул голосов, смех, музыка. Густой бормочущий звук многолюдного тесного помещения, где люди собрались оттянуться.
   Вампир стоял у двери совершенно неподвижно. И все же какое-то движение в нем угадывалось, что-то живое – за неимением лучшего слова. Значит, он был мертв не более двадцати лет. И сегодня он уже был сыт. Кожа у него была здоровая и красноватая. И лицо чуть ли не розовощекое. Питание свежей кровью идет на пользу.
   – Ты только пощупай эти мышцы! – сжала его руку Моника.
   Он улыбнулся, сверкнув клыками. Кэтрин ахнула. Он улыбнулся шире.
   – Бад мой старый друг, правда, Бад?
   Вампир Бад? Красиво звучит.
   Но он кивнул.
   – Заходи, Моника. Твой столик ждет.
   Столик? Откуда у Моники здесь такой вес? “Запретный плод” – одна из самых горячих точек в Округе, и заказов на столики они не принимают.
   На двери висела большая табличка: “Ношение крестов, распятий и прочих освященных предметов в помещении клуба не разрешается”. Я прочла табличку и прошла мимо. Совершенно не собиралась я отдавать свой крест.
   Нас окутал густой мелодичный голос:
   – Анита, как мило с вашей стороны к нам прийти!
   Голос принадлежал Жан-Клоду, владельцу клуба и вампиру в ранге мастера. И вид у него был, какого ты и ожидаешь от вампира. Слегка вьющиеся волосы, спадающие на пышные белые кружева старинной сорочки. Кружевные манжеты на бледных руках с тонкими пальцами. Раскрытая сорочка чуть показывала сухопарую грудь, обрамленную кружевным жабо. Мало кто из мужчин умеет носить такие сорочки. На вампире этот наряд казался очень мужественным.
   – Вы знакомы? – удивилась Моника.
   – О да, – ответил Жан-Клод. – Мы с мисс Блейк уже встречались.
   – Я помогала полиции, когда они работали в Приречье.
   – Она у них по вампирам эксперт.
   Последнее слово прозвучало тихо, тепло и в чем-то неясно оскорбительно.
   Моника хихикнула. Кэтрин глядела на Жан-Клода широко раскрытыми невинными глазами.
   Я коснулась ее руки, и она дернулась, будто проснулась. Я не стала шептать, потому что он меня все равно бы услышал.
   – Очень важный элемент техники безопасности – никогда не гляди в глаза вампира.
   Она кивнула. В ее лице мелькнула первая тень страха.
   – Я бы ни за что не стал вредить такой прекрасной молодой женщине.
   Он взял руку Кэтрин и поднес ко рту. Всего лишь касание губ. Кэтрин вспыхнула.
   Монике он тоже поцеловал руку. Потом поглядел на меня и рассмеялся.
   – Не тревожьтесь, мой милый аниматор. Я не трону вас. Это было бы нечестно.
   Он встал со мной рядом. Я смотрела ему в грудь, не отрываясь. Там, в этих кружевах, был почти не виден шрам от ожога. В форме креста. Сколько десятилетий тому назад кто-то ткнул крестом в его плоть?
   – Как нечестно и то, что у вас с собой крест.
   Что я могла сказать? Он был прав по-своему.
   Обидно, что вампиру наплевать на предметы, имеющие форму креста. Крест должен быть освящен и подкреплен верой. Атеист, машущий крестом на вампира, – зрелище поистине достойное жалости.
   Мое имя, выдохнутое им, прошло дуновением по моей коже.
   – О чем вы думаете, Анита?
   Голос этот был такой чертовски успокаивающий. Мне захотелось поднять глаза к лицу, произнесшему эти слова. Жан-Клод был заинтригован моим частичным иммунитетом к нему. Этим – и еще ожогом в форме креста у меня на левой руке. Этот шрам его интересовал. Каждый раз он изо всех сил пытался меня очаровать, а я изо всех сил пыталась не обращать на него внимания. До сих пор я выигрывала.
   – Раньше вы никогда не возражали, что я ношу крест.
   – Тогда вы здесь бывали при исполнении, сейчас – нет.
   Я глядела на его грудь и думала, такие ли эти кружева мягкие, как это кажется. Вряд ли. – Вы настолько не уверены в собственных возможностях, мой маленький аниматор? Вы верите, что ваша способность сопротивляться мне заключена лишь в этом кусочке серебра у вас на шее?
   Я не поверила ему, но это все равно сработало. Жан-Клод признавал за собой возраст двести пять лет. За два века вампир набирает много силы. Он намекал, что я трусиха. Я ею не была.
   Я подняла руки расстегнуть цепочку. Он отступил от меня и повернулся спиной. Крест с цепочкой скользнул мне в руку серебряным ручьем. Рядом появилась блондинка, протянула мне корешок квитанции и взяла крест. Прелестно – гардеробщица для освященных предметов.
   Без креста я ощутила себе раздетой. Я в нем спала и в душе мылась.
   Жан-Клод приблизился снова.
   – Против сегодняшнего спектакля вам не устоять, Анита. Кто-нибудь вас покорит.
   – Нет, – ответила я.
   Но трудно отвечать решительно, глядя в грудь собеседнику. Чтобы изобразить твердость, надо смотреть в глаза, но это сейчас было ни-ни.
   Он рассмеялся, и звук этот прошел у меня по коже, как касание меха. Теплое и мягкое, хотя есть в нем что-то от смерти.
   – Тебе понравится, я это обещаю, – схватила меня под руку Моника.
   – Да, – добавил Жан-Клод. – Это будет ночь, которую вы никогда не забудете.
   – Это угроза?
   Он снова рассмеялся тем же ужасно теплым смехом.
   – Анита, здесь место радостей, а не насилия.
   Моника тянула меня за руку.
   – Пошли, представление сейчас начнется.
   – Представление? – спросила Кэтрин.
   Мне пришлось улыбнуться.
   – Приветствуем тебя в единственном в мире стрип-клубе вампиров, Кэтрин.
   – Ты шутишь!
   – Честное скаутское.
   Я обернулась на дверь – сама не знаю, зачем. Жан-Клод стоял совершенно неподвижно, будто его там и не было. Потом он шевельнулся, поднял бледную руку и послал мне воздушный поцелуй. Ночное представление началось.