Страница:
(фр.)] Сент-Джорджа.
- Сегодня чудесный день; там соберется много народа. Мы будем
разглядывать людей, присматриваться к человеческим типам, - продолжала
девушка. - Мы будем сидеть под деревьями, будем прогуливаться по Роу
(*10).
- Я бываю там раз в год, и то по делам, - произнес Сент-Джордж,
услыхавший вопрос Пола.
- Или с кузиной из провинции, вы разве не говорили мне? Так вот я и
есть эта кузина! - продолжала она, глядя через плечо на Пола, в то время
как ее спутник увлекал ее за собой к экипажу, который он успел подозвать.
Молодой человек смотрел, как они садились в него; когда удобно усевшийся
рядом с мисс Фэнкорт Сент-Джордж дружески помахал ему рукой, он ответил
ему тем же. Стоя у подъезда, он дождался, пока экипаж тронется и
затеряется на Бонд-стрит среди многих других. Он следил за ним глазами -
ему было над чем призадуматься.
"Она не для меня!" - категорически заявил в Саммерсофте знаменитый
писатель; однако то, как он вел себя с ней, не очень-то вязалось с этим
утверждением. Разве не именно так он стал бы себя вести с ней, если бы она
была _для него_? Какая-то смутная ревность зашевелилась в сердце Пола
Оверта, в то время как он шел один пешком, и необычность этого чувства
заключалась в том, что оно в одинаковой степени относилось и к женщине, и
к мужчине, ехавшим в экипаже. О, как бы ему хотелось покататься по Лондону
с этой девушкой! Как бы ему хотелось погулять с Сент-Джорджем и вместе с
ним присмотреться к "человеческим типам"!
В следующее воскресенье, в четыре часа он отправился на
Манчестер-сквер, где его тайная надежда сбылась - мисс Фэнкорт была одна.
Она сидела в большой, светлой, уютной, заставленной мебелью комнате с
красными обоями, задрапированной непривычными для глаз дешевыми цветистыми
тканями, которые в нашем представлении связываются с южными и восточными
странами, где крестьяне покрывают ими постели. На полках тут и там были
расставлены яркие керамики, а на стенах развешано множество акварелей,
исполненных, как он узнал, самой мисс Фэнкорт, где смело и с большим
искусством были изображены индийские закаты, горы, храмы, дворцы. Оверт
просидел там час - нет, больше, может быть, два часа, - и за это время
никто не пришел. С присущей ей сердечностью мисс Фэнкорт призналась, что
она в восторге оттого, что никто им не помешал, - это такая редкость в
Лондоне, тем более в это время года, что им представилась возможность
поговорить на свободе. Но, по счастью, сегодня воскресенье и такой хороший
день, что добрая половина лондонцев уехала за город, от этого оставшиеся
только выиграли - конечно, если им есть что сказать друг другу. Это был
недостаток Лондона (один из двух или трех в ее коротком их списке - тех,
которые она соглашалась признать за этим обожаемым ею кипучим городом),
что там стоит большого труда улучить время для разговора; всем бывает
вечно некогда как следует в него углубиться.
- Слишком много дел, слишком много дел! - воскликнул Пол Оверт,
повторяя слова Сент-Джорджа, сказанные несколько дней назад.
- О да, для него их действительно слишком много; чересчур уж у него
сложная жизнь.
- А вам удалось увидеть ее _вблизи_? Мне бы так хотелось - может быть,
тогда раскрылись бы кое-какие тайны, - продолжал Пол Оверт.
Девушка спросила, о каких тайнах он говорит, и он ответил:
- О, некоторые особенности его творчества... пишет ведь он подчас
неровно, поверхностно. Но стоит взглянуть на все глазами художника - и
перед вами бездонные глубины, и столько сокровенного смысла.
- О, расскажите об этом подробнее, это так интересно. Совсем ведь не
приходится говорить о таких серьезных вещах. А я так это люблю. Подумайте
только, он ведь считает себя неудачником! - добавила мисс Фэнкорт.
- Все это зависит от того, каков его идеал. При его таланте идеал этот
не может не быть высоким. Но до тех пор, пока мы не узнаем, какой именно
он себе избрал... А может быть, _вы_ случайно это знаете? - неожиданно
спросил молодой человек.
- Что вы, он вообще ничего не рассказывает мне о себе. Мне никак не
навести его на этот разговор. Он еще, того гляди, рассердится.
Пол Оверт едва не спросил ее, о чем же они в таком случае говорят; но
чувство такта помешало ему продолжать свои расспросы; вместо этого он
сказал:
- А как по-вашему, дома у себя он несчастлив?
- Дома?
- Я имею в виду отношения с женой. Когда он начинает говорить о ней, в
словах его прорываются какие-то интригующие намеки.
- Со мной он не говорит о ней, - сказала Мэриан Фэнкорт, глядя на него
своими ясными глазами. - Да это и было бы не очень хорошо с его стороны,
не правда ли? - сдержанно спросила она.
- Да, не очень; поэтому я даже рад, что он не говорит о ней с вами.
Начни он расхваливать ее, вам бы это скоро наскучило, а говорить что-то
другое он не вправе. И все же с вами он более откровенен, чем со мной.
- Да, но _вас_ он уважает! - с завистью воскликнула девушка.
Гостя ее слова эти поразили. На мгновение он умолк, а потом разразился
смехом.
- А вас он разве не уважает?
- Ну конечно же, только совсем иначе. Он относится с уважением к тому,
что вы написали, - он сам говорил мне об этом на днях.
- Это было тогда, когда вы отправились разглядывать человеческие типы?
- Мы их насчитали так много... если бы вы знали, какой он
наблюдательный! Он столько всего говорил о вашей книге. Он утверждает, что
это событие в литературе.
- Событие! О, до чего же он великодушен, - сказал Пол, развеселившись.
- Он был так неподражаемо остроумен, он говорил столько всего
забавного, так меня смешил, когда мы гуляли. Он все подмечает; у него
наготове столько сравнений, причем все они поразительно точны. Как
говорится, c'est d'un trouve [здесь: это настоящие открытия (фр.)].
- Да, с его дарованием он мог бы создать поистине великие произведения.
- А вы разве не находите, что он их уже создал?
Молодой человек задумался.
- Отчасти да, конечно, и часть эта уже огромна. Но он мог бы стать
одним из величайших писателей! Только давайте не будем посвящать этот час
оценкам. Даже такие, как они есть, книги его - это золотые россыпи.
В этом Мэриан Фэнкорт горячо его поддержала, и целых полчаса они
проговорили о главных творениях мастера. Она их хорошо знала - может быть,
даже лучше, чем ее гость, которого поразили ее уменье критически мыслить,
какая-то особая широта и смелость во взглядах. Она говорила вещи, которые
ошеломляли его и которые, по всей видимости, шли из глубин ее души; это не
были подхваченные где-нибудь ходячие фразы, слишком убедителен был весь
строй того, что она хотела сказать. Сент-Джордж был, конечно, прав,
говоря, что она личность незаурядная, что она не боится изливать свои
чувства, что она забывает, что ей следует быть гордой. Вдруг ее словно
осенило, и она сказала:
- Да, вспомнила, как-то раз он мне говорил о миссис Сент-Джордж. Он
сказал a propos [по поводу (фр.)] не знаю уже чего, что ей нет дела до
совершенства.
- Для жены писателя это ужасное преступление, - сказал Пол Оверт.
- Ах она бедная, - вздохнула молодая девушка, поддаваясь нахлынувшему
на нее потоку раздумий, иные из которых действовали умиротворяюще. Но
потом тут же воскликнула: - Совершенство, совершенство - только как же его
достичь! Я бы хотела.
- Каждый может его достичь своим путем, - ответил Пол Оверт.
- _Каждый_, но не каждая. У женщин здесь столько стеснений, столько
преград! Но ведь это же своего рода бесчестье, если вы _что-то делаете_ и
не можете его достичь, не правда ли? - продолжала мисс Фэнкорт,
перескакивая с одного ряда мыслей на другой, как то с ней нередко бывало.
Так вот они сидели вдвоем, рассуждая о высоких материях среди
эклектического убранства этой лондонской гостиной, рассуждая с большой
серьезностью о высоком предмете - о совершенстве. И надо сказать в
оправдание всей этой эксцентричности, что вопрос этот много значил для них
обоих: в голосах их звучала искренность, чувства их были подлинны; в том,
что они говорили, не было ни малейшей позы - ни друг перед другом, ни
перед кем-либо третьим.
Предмет этот был настолько обширен, что они сочли необходимым несколько
его сузить; совершенство, на котором они решили сосредоточить свои
размышления, было совершенством полноценного произведения искусства.
По-видимому, мисс Фэнкорт и раньше случалось глубоко задумываться над
этими вещами, и теперь вот гость ее мог вволю насладиться ощущением того,
что беседа их позволяет им обоим высказать все сполна. Встрече этой
суждено было остаться в памяти его на долгие годы и, больше того, долгие
годы его дивить: в ней было то, что прихотью случая выкристаллизовывается
за миг в единой крупице, некая сущность, таящая запасы сил, которыми душа
может жить потом недели и месяцы. У него до сих пор еще, стоит ему только
задуматься, встает перед глазами эта светлая, красная комната, так
располагающая к задушевным беседам, с занавесями, на которые, на редкость
удачно сочетаясь со всем остальным, смело легли яркие голубые мазки. Он
помнит, как там была расставлена мебель, помнит раскрытую книгу на столе и
совсем особый аромат цветов, стоявших где-то позади него слева. Все это
как бы обрамляло то удивительное чувство, которое зародилось в эти
проведенные там два часа и которое прежде всего проявило себя тем, что
вновь и вновь побуждало его повторять про себя: "Мог ли я думать, что
когда-нибудь встречу такую... Мог ли я думать, что когда-нибудь встречу
такую!.." Непринужденность ее и озадачивала его, и увлекала, с ней все
было так просто. У нее было независимое положение - оставшаяся без матери
девушка, которой уже исполнилось двадцать лет и которая избавлена от всех
предрассудков, какие в семьях так часто стесняют жизнь подрастающим
дочерям. Она бывала в обществе без обременительной компаньонки; гостей
своих она принимала одна, и, хотя она вряд ли обладала способностью себя
защитить, по отношению к ней не могло быть и речи о каком-либо
покровительстве или опеке. Во впечатлении, которое она производила на вас,
непринужденность сочеталась с такой душевною чистотой, что, невзирая на
всю поистине современную независимость ее положения, ее никак нельзя было
отнести к числу легкомысленных юных девиц. А она действительно была вполне
современной, и Пол Оверт, любивший строгие тона прошлого и старинную
позолоту, не без тревоги задумался над тем смешением красок, которое в
будущем ждет палитру художника. Ему трудно было свыкнуться с мыслью, что
она так жадно интересуется искусствами, которые дороги ему самому; это
казалось просто невероятным, так странно было погружаться в этот кладезь
взаимного понимания. Легко ведь заблудиться в пустыне; такова наша участь,
и таков закон жизни; но какая же это редкость - натолкнуться вдруг на
кладезь с прозрачной водой. Но если в эту минуту влечения ее души казались
слишком необычными, чтобы в них поверить, то минуту спустя они уже
представлялись ему слишком разумными, для того чтобы можно было в них
усомниться. Они были одновременно и благородными, и еще не вполне
созревшими, и, сколь они ни были прихотливы, они были ему ближе всего
того, что он доселе встречал. Вполне возможно, что она потом откажется от
них во имя политики, или "шика", или самого обыкновенного плодовитого
материнства, как то чаще всего случалось с привыкшими марать бумагу и
много мнить о себе избалованными девицами в век роскоши и в том обществе,
где царит досуг. Он заметил, что главной особенностью акварелей, что
висели у нее на стенах, была их naivete [наивность (фр.)], и подумал, что
всякая naivete в искусстве все равно что цифра по отношению к числу:
значение ее определяется той величиной, которую она выражает. Но тем
временем он в нее влюбился.
Перед тем как проститься с ней, он сказал:
- Я думал, что Сент-Джордж придет повидать вас сегодня, но его что-то
нет.
Какое-то мгновение он думал, что она ответит: "Comment done? [Как же
так? (фр.)] Неужели вы пришли сюда только для того, чтобы его повидать?"
Но он тут же подумал, насколько подобные слова диссонировали бы с теми
едва ощутимыми проявлениями кокетства, которые ему удалось подметить в ней
за все это время. И она ответила только:
- Вряд ли он сегодня приедет, он просил меня не ждать его. - А потом
добавила, смеясь: - Он сказал, что это было бы нехорошо по отношению к
вам. Но мне думается, что я могла бы принять вас обоих вместе.
- Я тоже так думаю, - поспешил заметить Пол Оверт, стараясь показать,
что может отнестись к этому с некоторой долей юмора. В действительности же
все вокруг до такой степени поглощалось присутствием находившейся перед
ним девушки, что появление любого другого лица, будь то даже столь чтимый
им Сент-Джордж, скорее всего показалось бы ему в эти часы неуместным. На
обратном пути он задумался над тем, что именно знаменитый писатель
подразумевал, сказав, что это будет нехорошо по отношению к нему, и,
больше того, действительно ли он не пришел в этот день из одной только
деликатности, из боязни его, Оверта, огорчить. Когда он пошел, размахивая
тростью, по обезлюдевшей в этот воскресный день Манчестер-сквер,
обуреваемый нахлынувшим на него потоком чувств, он стал думать, что живет
в поистине великодушном мире. Мисс Фэнкорт сказала, что она еще не совсем
уверена, будут ли она и ее отец в следующее воскресенье в городе, но что
если только они останутся, она надеется, что он к ней приедет. Она обещала
дать ему знать, когда все окончательно определится. Выйдя на одну из
отходивших от площади улиц, он остановился, не решив еще, что ему делать
дальше, и стал высматривать, правда без особой надежды, не появится ли где
свободный кэб. Минуту спустя он увидел, что по площади с другой стороны
катит экипаж почти что ему навстречу. Пол Оверт собрался было уже
окрикнуть кэбмена, как вдруг обнаружил, что тот кого-то везет; вслед за
тем он увидел, что седок его собирается выйти возле одного из домов, и
стал выжидать. По-видимому, это был тот самый дом, который Пол только что
покинул; во всяком случае, вывод этот напрашивался сам собой, ибо из кэба
вышел не кто иной, как Генри Сент-Джордж. Пол Оверт тут же отвернулся, как
будто его уличили в подглядывании. Он не сел в этот кэб и решил, что
пойдет пешком, но идти ему больше никуда не хотелось. Как хорошо, что
Сент-Джордж не отменил своего визита, это было бы совершенно нелепо! Да,
мир был великодушен, и Оверт тоже, ибо, взглянув на часы, он обнаружил,
что еще только шесть, и мысленно порадовался за своего преемника: в его
распоряжении был еще целый час, который он мог провести в гостиной мисс
Фэнкорт. Сам он мог бы употребить этот час на то, чтобы нанести еще
кому-то визит, но к тому времени, когда он дошел до Мраморной арки (*11),
мысль о том, чтобы еще куда-то пойти сейчас, показалась ему нелепой.
Пройдя под ее сводами, он забрел в Парк и там пошел по траве. Потом он
миновал упругую дерновую поляну и вышел к берегу Серпентайна (*12).
Дружелюбно приглядывался он к воскресным развлечениям лондонцев и почти
сочувственно взирал на то, как молодые девушки катают по озеру своих
кавалеров и как гвардейцы нежно касаются киверами искусственных цветов на
праздничных шляпах своих спутниц. Он продолжил свою задумчивую прогулку;
он направился в Кенсингтонский парк, посидел там в плетеном кресле, глядя,
как дети пускают кораблики по круглому пруду: он был доволен, что никуда
не приглашен в этот вечер к обеду. И уже совсем поздно он отправился в
клуб, где, однако, был не в силах даже заказать определенное блюдо и велел
официанту принести что-нибудь по своему усмотрению. Он даже не заметил,
что он ест, а остаток вечера просидел в библиотеке клуба, делая вид, что
читает какую-то статью в американском журнале. Он так и не узнал, о чем
писал автор этой статьи: ему чудилось, что в ней говорится о Мэриан
Фэнкорт.
Уже в самом конце недели она известила его о том, что они с отцом не
поедут в воскресенье за город, все только что определилось. Она добавляла,
что отец ее вообще никогда не может принять никакого решения и целиком
полагается на нее. Поэтому ей и на этот раз пришлось все решать самой, -
ну вот она и решила. Она ни словом не обмолвилась о причинах, заставивших
ее поступить именно так, предоставив Полу Оверту простор для самых смелых
предположений. В доме на Манчестер-сквер в это воскресенье ему не так
повезло, как прошлый раз, ибо приглашено было еще трое или четверо гостей.
Однако наряду с этим было и еще три или четыре обстоятельства,
вознаграждавших его за эту потерю; самым значительным из них было то, что
в последнюю минуту отец ее уехал за город один. При этом известии смелое
предположение, о котором я только что упомянул, стало как будто
превращаться в нечто еще более смелое. И к тому же ее присутствие говорило
само за себя, и была эта наполненная им красная комната, какие бы призраки
ни появлялись там и ни исчезали, какие бы невнятные звуки они ни издавали.
Да, наконец, у него была еще возможность оставаться там и ждать, пока все
гости не разъедутся, и думать, что ей это будет приятно, хоть она и ничем
этого не показала.
Когда они остались вдвоем, он сказал ей:
- Сент-Джордж все-таки был у вас прошлое воскресенье. Я его увидел
сразу после того, как от вас ушел.
- Да, но это было в последний раз.
- В последний раз?
- Он сказал, что больше никогда не приедет.
Пол Оверт смотрел на нее с удивлением.
- Что же, он больше никогда не увидится с вами?
- Уж и не знаю, что у него на уме, - ответила девушка, улыбаясь. - Во
всяком случае, сюда он больше ко мне не придет.
- Но скажите же почему?
- Не знаю, - ответила Мэриан Фэнкорт, и ее гостю показалось, что он
никогда не видел ее такой красивой, как в те минуты, когда она произносила
эти невразумительные слова.
- Нет, послушайте, я хочу, чтобы вы остались, - сказал Генри
Сент-Джордж, когда часы пробили одиннадцать в тот вечер, когда Пол у него
обедал. Гостей было много, но они начинали уже разъезжаться; попрощавшись
с миссис Сент-Джордж, молодой человек протянул руку хозяину дома. Вслед за
протестом Сент-Джорджа, о котором уже была речь, последовало еще несколько
его слов о том, что теперь-то только они смогут уединиться и спокойно
посидеть у него в кабинете, а ему еще так много всего надо сказать. Пол
Оверт был в восторге оттого, что его попросили остаться; тем не менее он
начал шутливо отговариваться, ссылаясь на то, что обещал прийти еще в один
дом.
- Ну в таком случае вы нарушите свое обещание, вот и все. Обманщик вы
эдакий! - вскричал Сент-Джордж тоном, который еще больше расположил к нему
Оверта.
- Разумеется, я его нарушу, но оно действительно было дано.
- Вы говорите об обещании, которое вы дали мисс Фэнкорт? Так вы,
значит, едете вместе с ней? - спросил Сент-Джордж.
Пол Оверт ответил на это вопросом:
- А разве _она_ уже уезжает?
- Негодный обманщик! - в голосе его хозяина звучала ирония. - Я повел
себя с вами благородно в том, что касалось этой молодой девушки. Больше я
вам никаких поблажек делать не стану. Подождите меня здесь, минуты через
три я приду.
Он вернулся к уезжавшим гостям, проводил до самых дверей одетых в
длинные платья дам. Вечер выдался жаркий, окна были открыты, с улицы
долетали крики факельщиков и грохот проносившихся экипажей. Это было
блестящее общество; в душном воздухе ощущалось что-то праздничное - не
только оттого, что все происходило именно в этом доме, но и от той особой
атмосферы наслаждений, которые в Лондоне летними ночами бурным потоком
проносятся по столь многим благоденствующим кварталам этого
противоречивого города. Постепенно гостиная миссис Сент-Джордж опустела;
очутившись наедине с хозяйкою дома, Пол Оверт объяснил, почему он остался.
- О да, какой-нибудь ученый, _профессиональный_ разговор, - улыбнулась
она, - разве можно упускать его в такие вечера! Милый мой Генри, я так за
него рада!
Молодой человек смотрел какую-то минуту из окна на подъезжавшие кэбы и
на увозившие гостей легкие кареты. Когда он обернулся, миссис Сент-Джордж
в комнате уже не было; снизу доносился голос ее мужа; он смеялся,
разговаривая в подъезде с одной из дам, которая ожидала свою карету.
Несколько минут Пол оставался совсем один в этих теплых опустевших
комнатах, залитых мягким светом слегка расцвеченных ламп, где кресла были
сдвинуты с мест и где слышался запах цветов. Это были просторные,
красивые, уставленные дорогими вещами залы, где можно было увидеть
решительно все, что принято иметь в "хороших домах". Минут через пять
явился лакей, сообщивший, что мистер Сент-Джордж просит его сойти к нему
вниз; Пол спустился по лестнице и пошел вслед за ним в апартаменты,
расположенные в самом конце дома, назначение которых было, как он
догадался, обеспечить писателю должные условия для работы.
Сент-Джордж был уже без пиджака и ожидал его, стоя посреди большой
высокой комнаты, где совсем не было окон и куда свет проникал только с
потолка, застекленного, как в каком-нибудь выставочном зале. Меблирована
она была как библиотека, и плотно примыкавшие друг к другу книжные полки
поднимались к самому потолку, лаская взгляд пленительно тусклою позолотою
корешков; местами единый этот тон прерывался, чтобы уступить место
висевшим на стене старинным эстампам и рисункам. В самом дальнем от двери
конце стояло высокое и довольно широкое бюро, писать за которым можно
было-только стоя, как обычно пишут в конторах клерки; от двери же к нему
была постелена широкая малиновая дорожка, прямая, как садовая аллея, и
почти такая же длинная; Полу Оверту тут же представилось, как владелец
дома расхаживает по ней из конца в конец в часы, когда он занят работой
над новой книгой. Лакей привычным жестом подал ему домашнее одеяние,
старую куртку, которую он достал из стенного шкафа, и удалился, унеся
фрак, который Сент-Джордж перед этим снял. Полу Оверту понравилась эта
куртка, он почувствовал, что она предназначена для беседы и обещает
откровенные признания - она, должно быть, их выслушала уже немало, - а
протертые локти выразительно говорили о причастности ее владельца к
литературе.
- Мы люди практичные, мы люди практичные! - заметил Сент-Джордж, видя,
как гость его разглядывает убранство комнаты. - Не правда ли, похоже на
большую клетку, по которой ходишь от решетки и до решетки. Все это моя
жена придумала: каждое утро она меня здесь запирает.
- А как же вы обходитесь без окна, не хочется вам разве иногда
посмотреть на город?
- Первое время очень хотелось. Но расчет у нее был правильный. Это
сберегает время; за последние десять лет я сэкономил многие месяцы. Тут
вот я стою, и на меня смотрит дневное светило - в Лондоне оно, правда,
чаще всего смотрит затуманенным старческим взором, - стою, отгороженный от
всего мира и поглощенный своим ремеслом. Уйти отсюда мне некуда, и комната
эта дает мне прекрасный урок сосредоточенности. Урок этот я, должно быть,
уже выучил - взгляните на эту кипу корректур, и вы согласитесь, что
кое-что я все-таки сделал. - Он указал на толстую пачку бумаг на одном из
столов: она была не развязана.
- Так, значит, вы готовите еще один?.. - спросил было Пол Оверт тоном,
всю неуместность которого он ощутил только после того, как его собеседник
разразился смехом, да и тогда еще, видимо, не до конца.
- Обманщик вы эдакий, обманщик! Неужели, по-вашему, я не знаю, что вы о
них думаете? - спросил Сент-Джордж, стоя перед ним, заложив руки в карманы
и уже как-то по-новому улыбаясь. У него был такой вид, как будто он дает
своему юному почитателю возможность всесторонне его теперь изучить.
- Честное слово, если так, то вы знаете больше, чем я сам! - отважился
ответить Пол, признаваясь этим в какой-то степени, сколь мучительна для
него невозможность ни бесповоротно признать его, ни окончательно
отвергнуть.
- Друг мой, - сказал его собеседник, - не подумайте, что я говорю
только о моих книгах; это совсем не предмет для разговора, il ne
manquerait plus que ca [только этого еще не хватало (фр.)]. Не такой уж я
дурной, как вам может показаться! Немного, если угодно, обо мне самом,
хоть и не для этого я пригласил вас сюда. Мне хочется расспросить вас кое
о чем... и даже очень, и я дорожу этой возможностью. Поэтому садитесь. Мы
люди практичные, но тут вот, как видите, _поставлен еще диван_: она ведь
иногда позволяет себе и побаловать меня немного. Как все поистине великие
администраторы, она знает, когда на это надо пойти.
Пол Оверт опустился в угол глубокого кожаного дивана, собеседник же
его, продолжая стоять, сказал:
- Если вы не возражаете, то знайте, что я так привык. Ходить от двери к
конторке и от конторки - к двери. Это слегка подстегивает мое воображение
и, не правда ли, как хорошо, что здесь нет окна, через которое ему легко
было бы улететь. Это вечное стояние во время работы (а я стою за этим бюро
и записываю, когда что-то приходит мне в голову, и так изо дня в день)
вначале было для меня довольно тягостно, но мы согласились на него в
расчете на дальний прицел. Так вот чувствуешь себя лучше (если только не
подкосятся ноги!) и можешь держаться. О, мы люди практичные, мы люди
практичные! - повторял Сент-Джордж, подходя к столу и беря сверток с
корректурой. Сорвав бумагу, он развернул его содержимое и стал вдруг
сосредоточенно его разглядывать, отчего сделался еще более интересным в
глазах Пола Оверта. На минуту он отвлекся от разговора, перебирая
корректуру своей новой книги, а в это время взгляд его младшего собрата
- Сегодня чудесный день; там соберется много народа. Мы будем
разглядывать людей, присматриваться к человеческим типам, - продолжала
девушка. - Мы будем сидеть под деревьями, будем прогуливаться по Роу
(*10).
- Я бываю там раз в год, и то по делам, - произнес Сент-Джордж,
услыхавший вопрос Пола.
- Или с кузиной из провинции, вы разве не говорили мне? Так вот я и
есть эта кузина! - продолжала она, глядя через плечо на Пола, в то время
как ее спутник увлекал ее за собой к экипажу, который он успел подозвать.
Молодой человек смотрел, как они садились в него; когда удобно усевшийся
рядом с мисс Фэнкорт Сент-Джордж дружески помахал ему рукой, он ответил
ему тем же. Стоя у подъезда, он дождался, пока экипаж тронется и
затеряется на Бонд-стрит среди многих других. Он следил за ним глазами -
ему было над чем призадуматься.
"Она не для меня!" - категорически заявил в Саммерсофте знаменитый
писатель; однако то, как он вел себя с ней, не очень-то вязалось с этим
утверждением. Разве не именно так он стал бы себя вести с ней, если бы она
была _для него_? Какая-то смутная ревность зашевелилась в сердце Пола
Оверта, в то время как он шел один пешком, и необычность этого чувства
заключалась в том, что оно в одинаковой степени относилось и к женщине, и
к мужчине, ехавшим в экипаже. О, как бы ему хотелось покататься по Лондону
с этой девушкой! Как бы ему хотелось погулять с Сент-Джорджем и вместе с
ним присмотреться к "человеческим типам"!
В следующее воскресенье, в четыре часа он отправился на
Манчестер-сквер, где его тайная надежда сбылась - мисс Фэнкорт была одна.
Она сидела в большой, светлой, уютной, заставленной мебелью комнате с
красными обоями, задрапированной непривычными для глаз дешевыми цветистыми
тканями, которые в нашем представлении связываются с южными и восточными
странами, где крестьяне покрывают ими постели. На полках тут и там были
расставлены яркие керамики, а на стенах развешано множество акварелей,
исполненных, как он узнал, самой мисс Фэнкорт, где смело и с большим
искусством были изображены индийские закаты, горы, храмы, дворцы. Оверт
просидел там час - нет, больше, может быть, два часа, - и за это время
никто не пришел. С присущей ей сердечностью мисс Фэнкорт призналась, что
она в восторге оттого, что никто им не помешал, - это такая редкость в
Лондоне, тем более в это время года, что им представилась возможность
поговорить на свободе. Но, по счастью, сегодня воскресенье и такой хороший
день, что добрая половина лондонцев уехала за город, от этого оставшиеся
только выиграли - конечно, если им есть что сказать друг другу. Это был
недостаток Лондона (один из двух или трех в ее коротком их списке - тех,
которые она соглашалась признать за этим обожаемым ею кипучим городом),
что там стоит большого труда улучить время для разговора; всем бывает
вечно некогда как следует в него углубиться.
- Слишком много дел, слишком много дел! - воскликнул Пол Оверт,
повторяя слова Сент-Джорджа, сказанные несколько дней назад.
- О да, для него их действительно слишком много; чересчур уж у него
сложная жизнь.
- А вам удалось увидеть ее _вблизи_? Мне бы так хотелось - может быть,
тогда раскрылись бы кое-какие тайны, - продолжал Пол Оверт.
Девушка спросила, о каких тайнах он говорит, и он ответил:
- О, некоторые особенности его творчества... пишет ведь он подчас
неровно, поверхностно. Но стоит взглянуть на все глазами художника - и
перед вами бездонные глубины, и столько сокровенного смысла.
- О, расскажите об этом подробнее, это так интересно. Совсем ведь не
приходится говорить о таких серьезных вещах. А я так это люблю. Подумайте
только, он ведь считает себя неудачником! - добавила мисс Фэнкорт.
- Все это зависит от того, каков его идеал. При его таланте идеал этот
не может не быть высоким. Но до тех пор, пока мы не узнаем, какой именно
он себе избрал... А может быть, _вы_ случайно это знаете? - неожиданно
спросил молодой человек.
- Что вы, он вообще ничего не рассказывает мне о себе. Мне никак не
навести его на этот разговор. Он еще, того гляди, рассердится.
Пол Оверт едва не спросил ее, о чем же они в таком случае говорят; но
чувство такта помешало ему продолжать свои расспросы; вместо этого он
сказал:
- А как по-вашему, дома у себя он несчастлив?
- Дома?
- Я имею в виду отношения с женой. Когда он начинает говорить о ней, в
словах его прорываются какие-то интригующие намеки.
- Со мной он не говорит о ней, - сказала Мэриан Фэнкорт, глядя на него
своими ясными глазами. - Да это и было бы не очень хорошо с его стороны,
не правда ли? - сдержанно спросила она.
- Да, не очень; поэтому я даже рад, что он не говорит о ней с вами.
Начни он расхваливать ее, вам бы это скоро наскучило, а говорить что-то
другое он не вправе. И все же с вами он более откровенен, чем со мной.
- Да, но _вас_ он уважает! - с завистью воскликнула девушка.
Гостя ее слова эти поразили. На мгновение он умолк, а потом разразился
смехом.
- А вас он разве не уважает?
- Ну конечно же, только совсем иначе. Он относится с уважением к тому,
что вы написали, - он сам говорил мне об этом на днях.
- Это было тогда, когда вы отправились разглядывать человеческие типы?
- Мы их насчитали так много... если бы вы знали, какой он
наблюдательный! Он столько всего говорил о вашей книге. Он утверждает, что
это событие в литературе.
- Событие! О, до чего же он великодушен, - сказал Пол, развеселившись.
- Он был так неподражаемо остроумен, он говорил столько всего
забавного, так меня смешил, когда мы гуляли. Он все подмечает; у него
наготове столько сравнений, причем все они поразительно точны. Как
говорится, c'est d'un trouve [здесь: это настоящие открытия (фр.)].
- Да, с его дарованием он мог бы создать поистине великие произведения.
- А вы разве не находите, что он их уже создал?
Молодой человек задумался.
- Отчасти да, конечно, и часть эта уже огромна. Но он мог бы стать
одним из величайших писателей! Только давайте не будем посвящать этот час
оценкам. Даже такие, как они есть, книги его - это золотые россыпи.
В этом Мэриан Фэнкорт горячо его поддержала, и целых полчаса они
проговорили о главных творениях мастера. Она их хорошо знала - может быть,
даже лучше, чем ее гость, которого поразили ее уменье критически мыслить,
какая-то особая широта и смелость во взглядах. Она говорила вещи, которые
ошеломляли его и которые, по всей видимости, шли из глубин ее души; это не
были подхваченные где-нибудь ходячие фразы, слишком убедителен был весь
строй того, что она хотела сказать. Сент-Джордж был, конечно, прав,
говоря, что она личность незаурядная, что она не боится изливать свои
чувства, что она забывает, что ей следует быть гордой. Вдруг ее словно
осенило, и она сказала:
- Да, вспомнила, как-то раз он мне говорил о миссис Сент-Джордж. Он
сказал a propos [по поводу (фр.)] не знаю уже чего, что ей нет дела до
совершенства.
- Для жены писателя это ужасное преступление, - сказал Пол Оверт.
- Ах она бедная, - вздохнула молодая девушка, поддаваясь нахлынувшему
на нее потоку раздумий, иные из которых действовали умиротворяюще. Но
потом тут же воскликнула: - Совершенство, совершенство - только как же его
достичь! Я бы хотела.
- Каждый может его достичь своим путем, - ответил Пол Оверт.
- _Каждый_, но не каждая. У женщин здесь столько стеснений, столько
преград! Но ведь это же своего рода бесчестье, если вы _что-то делаете_ и
не можете его достичь, не правда ли? - продолжала мисс Фэнкорт,
перескакивая с одного ряда мыслей на другой, как то с ней нередко бывало.
Так вот они сидели вдвоем, рассуждая о высоких материях среди
эклектического убранства этой лондонской гостиной, рассуждая с большой
серьезностью о высоком предмете - о совершенстве. И надо сказать в
оправдание всей этой эксцентричности, что вопрос этот много значил для них
обоих: в голосах их звучала искренность, чувства их были подлинны; в том,
что они говорили, не было ни малейшей позы - ни друг перед другом, ни
перед кем-либо третьим.
Предмет этот был настолько обширен, что они сочли необходимым несколько
его сузить; совершенство, на котором они решили сосредоточить свои
размышления, было совершенством полноценного произведения искусства.
По-видимому, мисс Фэнкорт и раньше случалось глубоко задумываться над
этими вещами, и теперь вот гость ее мог вволю насладиться ощущением того,
что беседа их позволяет им обоим высказать все сполна. Встрече этой
суждено было остаться в памяти его на долгие годы и, больше того, долгие
годы его дивить: в ней было то, что прихотью случая выкристаллизовывается
за миг в единой крупице, некая сущность, таящая запасы сил, которыми душа
может жить потом недели и месяцы. У него до сих пор еще, стоит ему только
задуматься, встает перед глазами эта светлая, красная комната, так
располагающая к задушевным беседам, с занавесями, на которые, на редкость
удачно сочетаясь со всем остальным, смело легли яркие голубые мазки. Он
помнит, как там была расставлена мебель, помнит раскрытую книгу на столе и
совсем особый аромат цветов, стоявших где-то позади него слева. Все это
как бы обрамляло то удивительное чувство, которое зародилось в эти
проведенные там два часа и которое прежде всего проявило себя тем, что
вновь и вновь побуждало его повторять про себя: "Мог ли я думать, что
когда-нибудь встречу такую... Мог ли я думать, что когда-нибудь встречу
такую!.." Непринужденность ее и озадачивала его, и увлекала, с ней все
было так просто. У нее было независимое положение - оставшаяся без матери
девушка, которой уже исполнилось двадцать лет и которая избавлена от всех
предрассудков, какие в семьях так часто стесняют жизнь подрастающим
дочерям. Она бывала в обществе без обременительной компаньонки; гостей
своих она принимала одна, и, хотя она вряд ли обладала способностью себя
защитить, по отношению к ней не могло быть и речи о каком-либо
покровительстве или опеке. Во впечатлении, которое она производила на вас,
непринужденность сочеталась с такой душевною чистотой, что, невзирая на
всю поистине современную независимость ее положения, ее никак нельзя было
отнести к числу легкомысленных юных девиц. А она действительно была вполне
современной, и Пол Оверт, любивший строгие тона прошлого и старинную
позолоту, не без тревоги задумался над тем смешением красок, которое в
будущем ждет палитру художника. Ему трудно было свыкнуться с мыслью, что
она так жадно интересуется искусствами, которые дороги ему самому; это
казалось просто невероятным, так странно было погружаться в этот кладезь
взаимного понимания. Легко ведь заблудиться в пустыне; такова наша участь,
и таков закон жизни; но какая же это редкость - натолкнуться вдруг на
кладезь с прозрачной водой. Но если в эту минуту влечения ее души казались
слишком необычными, чтобы в них поверить, то минуту спустя они уже
представлялись ему слишком разумными, для того чтобы можно было в них
усомниться. Они были одновременно и благородными, и еще не вполне
созревшими, и, сколь они ни были прихотливы, они были ему ближе всего
того, что он доселе встречал. Вполне возможно, что она потом откажется от
них во имя политики, или "шика", или самого обыкновенного плодовитого
материнства, как то чаще всего случалось с привыкшими марать бумагу и
много мнить о себе избалованными девицами в век роскоши и в том обществе,
где царит досуг. Он заметил, что главной особенностью акварелей, что
висели у нее на стенах, была их naivete [наивность (фр.)], и подумал, что
всякая naivete в искусстве все равно что цифра по отношению к числу:
значение ее определяется той величиной, которую она выражает. Но тем
временем он в нее влюбился.
Перед тем как проститься с ней, он сказал:
- Я думал, что Сент-Джордж придет повидать вас сегодня, но его что-то
нет.
Какое-то мгновение он думал, что она ответит: "Comment done? [Как же
так? (фр.)] Неужели вы пришли сюда только для того, чтобы его повидать?"
Но он тут же подумал, насколько подобные слова диссонировали бы с теми
едва ощутимыми проявлениями кокетства, которые ему удалось подметить в ней
за все это время. И она ответила только:
- Вряд ли он сегодня приедет, он просил меня не ждать его. - А потом
добавила, смеясь: - Он сказал, что это было бы нехорошо по отношению к
вам. Но мне думается, что я могла бы принять вас обоих вместе.
- Я тоже так думаю, - поспешил заметить Пол Оверт, стараясь показать,
что может отнестись к этому с некоторой долей юмора. В действительности же
все вокруг до такой степени поглощалось присутствием находившейся перед
ним девушки, что появление любого другого лица, будь то даже столь чтимый
им Сент-Джордж, скорее всего показалось бы ему в эти часы неуместным. На
обратном пути он задумался над тем, что именно знаменитый писатель
подразумевал, сказав, что это будет нехорошо по отношению к нему, и,
больше того, действительно ли он не пришел в этот день из одной только
деликатности, из боязни его, Оверта, огорчить. Когда он пошел, размахивая
тростью, по обезлюдевшей в этот воскресный день Манчестер-сквер,
обуреваемый нахлынувшим на него потоком чувств, он стал думать, что живет
в поистине великодушном мире. Мисс Фэнкорт сказала, что она еще не совсем
уверена, будут ли она и ее отец в следующее воскресенье в городе, но что
если только они останутся, она надеется, что он к ней приедет. Она обещала
дать ему знать, когда все окончательно определится. Выйдя на одну из
отходивших от площади улиц, он остановился, не решив еще, что ему делать
дальше, и стал высматривать, правда без особой надежды, не появится ли где
свободный кэб. Минуту спустя он увидел, что по площади с другой стороны
катит экипаж почти что ему навстречу. Пол Оверт собрался было уже
окрикнуть кэбмена, как вдруг обнаружил, что тот кого-то везет; вслед за
тем он увидел, что седок его собирается выйти возле одного из домов, и
стал выжидать. По-видимому, это был тот самый дом, который Пол только что
покинул; во всяком случае, вывод этот напрашивался сам собой, ибо из кэба
вышел не кто иной, как Генри Сент-Джордж. Пол Оверт тут же отвернулся, как
будто его уличили в подглядывании. Он не сел в этот кэб и решил, что
пойдет пешком, но идти ему больше никуда не хотелось. Как хорошо, что
Сент-Джордж не отменил своего визита, это было бы совершенно нелепо! Да,
мир был великодушен, и Оверт тоже, ибо, взглянув на часы, он обнаружил,
что еще только шесть, и мысленно порадовался за своего преемника: в его
распоряжении был еще целый час, который он мог провести в гостиной мисс
Фэнкорт. Сам он мог бы употребить этот час на то, чтобы нанести еще
кому-то визит, но к тому времени, когда он дошел до Мраморной арки (*11),
мысль о том, чтобы еще куда-то пойти сейчас, показалась ему нелепой.
Пройдя под ее сводами, он забрел в Парк и там пошел по траве. Потом он
миновал упругую дерновую поляну и вышел к берегу Серпентайна (*12).
Дружелюбно приглядывался он к воскресным развлечениям лондонцев и почти
сочувственно взирал на то, как молодые девушки катают по озеру своих
кавалеров и как гвардейцы нежно касаются киверами искусственных цветов на
праздничных шляпах своих спутниц. Он продолжил свою задумчивую прогулку;
он направился в Кенсингтонский парк, посидел там в плетеном кресле, глядя,
как дети пускают кораблики по круглому пруду: он был доволен, что никуда
не приглашен в этот вечер к обеду. И уже совсем поздно он отправился в
клуб, где, однако, был не в силах даже заказать определенное блюдо и велел
официанту принести что-нибудь по своему усмотрению. Он даже не заметил,
что он ест, а остаток вечера просидел в библиотеке клуба, делая вид, что
читает какую-то статью в американском журнале. Он так и не узнал, о чем
писал автор этой статьи: ему чудилось, что в ней говорится о Мэриан
Фэнкорт.
Уже в самом конце недели она известила его о том, что они с отцом не
поедут в воскресенье за город, все только что определилось. Она добавляла,
что отец ее вообще никогда не может принять никакого решения и целиком
полагается на нее. Поэтому ей и на этот раз пришлось все решать самой, -
ну вот она и решила. Она ни словом не обмолвилась о причинах, заставивших
ее поступить именно так, предоставив Полу Оверту простор для самых смелых
предположений. В доме на Манчестер-сквер в это воскресенье ему не так
повезло, как прошлый раз, ибо приглашено было еще трое или четверо гостей.
Однако наряду с этим было и еще три или четыре обстоятельства,
вознаграждавших его за эту потерю; самым значительным из них было то, что
в последнюю минуту отец ее уехал за город один. При этом известии смелое
предположение, о котором я только что упомянул, стало как будто
превращаться в нечто еще более смелое. И к тому же ее присутствие говорило
само за себя, и была эта наполненная им красная комната, какие бы призраки
ни появлялись там и ни исчезали, какие бы невнятные звуки они ни издавали.
Да, наконец, у него была еще возможность оставаться там и ждать, пока все
гости не разъедутся, и думать, что ей это будет приятно, хоть она и ничем
этого не показала.
Когда они остались вдвоем, он сказал ей:
- Сент-Джордж все-таки был у вас прошлое воскресенье. Я его увидел
сразу после того, как от вас ушел.
- Да, но это было в последний раз.
- В последний раз?
- Он сказал, что больше никогда не приедет.
Пол Оверт смотрел на нее с удивлением.
- Что же, он больше никогда не увидится с вами?
- Уж и не знаю, что у него на уме, - ответила девушка, улыбаясь. - Во
всяком случае, сюда он больше ко мне не придет.
- Но скажите же почему?
- Не знаю, - ответила Мэриан Фэнкорт, и ее гостю показалось, что он
никогда не видел ее такой красивой, как в те минуты, когда она произносила
эти невразумительные слова.
- Нет, послушайте, я хочу, чтобы вы остались, - сказал Генри
Сент-Джордж, когда часы пробили одиннадцать в тот вечер, когда Пол у него
обедал. Гостей было много, но они начинали уже разъезжаться; попрощавшись
с миссис Сент-Джордж, молодой человек протянул руку хозяину дома. Вслед за
протестом Сент-Джорджа, о котором уже была речь, последовало еще несколько
его слов о том, что теперь-то только они смогут уединиться и спокойно
посидеть у него в кабинете, а ему еще так много всего надо сказать. Пол
Оверт был в восторге оттого, что его попросили остаться; тем не менее он
начал шутливо отговариваться, ссылаясь на то, что обещал прийти еще в один
дом.
- Ну в таком случае вы нарушите свое обещание, вот и все. Обманщик вы
эдакий! - вскричал Сент-Джордж тоном, который еще больше расположил к нему
Оверта.
- Разумеется, я его нарушу, но оно действительно было дано.
- Вы говорите об обещании, которое вы дали мисс Фэнкорт? Так вы,
значит, едете вместе с ней? - спросил Сент-Джордж.
Пол Оверт ответил на это вопросом:
- А разве _она_ уже уезжает?
- Негодный обманщик! - в голосе его хозяина звучала ирония. - Я повел
себя с вами благородно в том, что касалось этой молодой девушки. Больше я
вам никаких поблажек делать не стану. Подождите меня здесь, минуты через
три я приду.
Он вернулся к уезжавшим гостям, проводил до самых дверей одетых в
длинные платья дам. Вечер выдался жаркий, окна были открыты, с улицы
долетали крики факельщиков и грохот проносившихся экипажей. Это было
блестящее общество; в душном воздухе ощущалось что-то праздничное - не
только оттого, что все происходило именно в этом доме, но и от той особой
атмосферы наслаждений, которые в Лондоне летними ночами бурным потоком
проносятся по столь многим благоденствующим кварталам этого
противоречивого города. Постепенно гостиная миссис Сент-Джордж опустела;
очутившись наедине с хозяйкою дома, Пол Оверт объяснил, почему он остался.
- О да, какой-нибудь ученый, _профессиональный_ разговор, - улыбнулась
она, - разве можно упускать его в такие вечера! Милый мой Генри, я так за
него рада!
Молодой человек смотрел какую-то минуту из окна на подъезжавшие кэбы и
на увозившие гостей легкие кареты. Когда он обернулся, миссис Сент-Джордж
в комнате уже не было; снизу доносился голос ее мужа; он смеялся,
разговаривая в подъезде с одной из дам, которая ожидала свою карету.
Несколько минут Пол оставался совсем один в этих теплых опустевших
комнатах, залитых мягким светом слегка расцвеченных ламп, где кресла были
сдвинуты с мест и где слышался запах цветов. Это были просторные,
красивые, уставленные дорогими вещами залы, где можно было увидеть
решительно все, что принято иметь в "хороших домах". Минут через пять
явился лакей, сообщивший, что мистер Сент-Джордж просит его сойти к нему
вниз; Пол спустился по лестнице и пошел вслед за ним в апартаменты,
расположенные в самом конце дома, назначение которых было, как он
догадался, обеспечить писателю должные условия для работы.
Сент-Джордж был уже без пиджака и ожидал его, стоя посреди большой
высокой комнаты, где совсем не было окон и куда свет проникал только с
потолка, застекленного, как в каком-нибудь выставочном зале. Меблирована
она была как библиотека, и плотно примыкавшие друг к другу книжные полки
поднимались к самому потолку, лаская взгляд пленительно тусклою позолотою
корешков; местами единый этот тон прерывался, чтобы уступить место
висевшим на стене старинным эстампам и рисункам. В самом дальнем от двери
конце стояло высокое и довольно широкое бюро, писать за которым можно
было-только стоя, как обычно пишут в конторах клерки; от двери же к нему
была постелена широкая малиновая дорожка, прямая, как садовая аллея, и
почти такая же длинная; Полу Оверту тут же представилось, как владелец
дома расхаживает по ней из конца в конец в часы, когда он занят работой
над новой книгой. Лакей привычным жестом подал ему домашнее одеяние,
старую куртку, которую он достал из стенного шкафа, и удалился, унеся
фрак, который Сент-Джордж перед этим снял. Полу Оверту понравилась эта
куртка, он почувствовал, что она предназначена для беседы и обещает
откровенные признания - она, должно быть, их выслушала уже немало, - а
протертые локти выразительно говорили о причастности ее владельца к
литературе.
- Мы люди практичные, мы люди практичные! - заметил Сент-Джордж, видя,
как гость его разглядывает убранство комнаты. - Не правда ли, похоже на
большую клетку, по которой ходишь от решетки и до решетки. Все это моя
жена придумала: каждое утро она меня здесь запирает.
- А как же вы обходитесь без окна, не хочется вам разве иногда
посмотреть на город?
- Первое время очень хотелось. Но расчет у нее был правильный. Это
сберегает время; за последние десять лет я сэкономил многие месяцы. Тут
вот я стою, и на меня смотрит дневное светило - в Лондоне оно, правда,
чаще всего смотрит затуманенным старческим взором, - стою, отгороженный от
всего мира и поглощенный своим ремеслом. Уйти отсюда мне некуда, и комната
эта дает мне прекрасный урок сосредоточенности. Урок этот я, должно быть,
уже выучил - взгляните на эту кипу корректур, и вы согласитесь, что
кое-что я все-таки сделал. - Он указал на толстую пачку бумаг на одном из
столов: она была не развязана.
- Так, значит, вы готовите еще один?.. - спросил было Пол Оверт тоном,
всю неуместность которого он ощутил только после того, как его собеседник
разразился смехом, да и тогда еще, видимо, не до конца.
- Обманщик вы эдакий, обманщик! Неужели, по-вашему, я не знаю, что вы о
них думаете? - спросил Сент-Джордж, стоя перед ним, заложив руки в карманы
и уже как-то по-новому улыбаясь. У него был такой вид, как будто он дает
своему юному почитателю возможность всесторонне его теперь изучить.
- Честное слово, если так, то вы знаете больше, чем я сам! - отважился
ответить Пол, признаваясь этим в какой-то степени, сколь мучительна для
него невозможность ни бесповоротно признать его, ни окончательно
отвергнуть.
- Друг мой, - сказал его собеседник, - не подумайте, что я говорю
только о моих книгах; это совсем не предмет для разговора, il ne
manquerait plus que ca [только этого еще не хватало (фр.)]. Не такой уж я
дурной, как вам может показаться! Немного, если угодно, обо мне самом,
хоть и не для этого я пригласил вас сюда. Мне хочется расспросить вас кое
о чем... и даже очень, и я дорожу этой возможностью. Поэтому садитесь. Мы
люди практичные, но тут вот, как видите, _поставлен еще диван_: она ведь
иногда позволяет себе и побаловать меня немного. Как все поистине великие
администраторы, она знает, когда на это надо пойти.
Пол Оверт опустился в угол глубокого кожаного дивана, собеседник же
его, продолжая стоять, сказал:
- Если вы не возражаете, то знайте, что я так привык. Ходить от двери к
конторке и от конторки - к двери. Это слегка подстегивает мое воображение
и, не правда ли, как хорошо, что здесь нет окна, через которое ему легко
было бы улететь. Это вечное стояние во время работы (а я стою за этим бюро
и записываю, когда что-то приходит мне в голову, и так изо дня в день)
вначале было для меня довольно тягостно, но мы согласились на него в
расчете на дальний прицел. Так вот чувствуешь себя лучше (если только не
подкосятся ноги!) и можешь держаться. О, мы люди практичные, мы люди
практичные! - повторял Сент-Джордж, подходя к столу и беря сверток с
корректурой. Сорвав бумагу, он развернул его содержимое и стал вдруг
сосредоточенно его разглядывать, отчего сделался еще более интересным в
глазах Пола Оверта. На минуту он отвлекся от разговора, перебирая
корректуру своей новой книги, а в это время взгляд его младшего собрата