Гарднер Эрл Стенли. Дело смеющейся гориллы

   — Имя?
   — Перри Мейсон.
   — Ждите здесь, — сказал охранник, — и не вздумайте вылезать из машины. Сидите и ждите, пока я не позвоню в усадьбу.
   Он подошел к телефону, спрятанному в углублении одной из квадратных каменных колонн, на которых крепились ворота.
   — Здесь живут милые, дружелюбные и очень гостеприимные люди, верно ведь? — сказал Мейсон Делле Стрит.
   — Ну, это, может быть, вынужденные меры. Место здесь довольно уединенное, и, кроме того, шеф, похоже, мистер Эддикс очень богат. Мне кажется, он должен опасаться воров.
   Охранник повесил телефонную трубку и нажал на кнопку — тяжелые ворота на отлично смазанных петлях начали медленно открываться.
   Охранник подошел к машине.
   — Все в порядке, — обратился он к Мейсону, — мистер Эддикс вас ждет. Поезжайте прямо по этой гравийной дорожке, никуда не сворачивая. Когда подъедете к главному входу — это там, где большие колонны, — остановите машину прямо у каменной лестницы. Вас будут встречать. Машину оставите там. По дороге не останавливаться и из машины не выходить. Все понятно?
   — Все понятно, — сказал Мейсон, — хотя меня не слишком-то вдохновляет столь сердечная встреча. А что будет, если мы выйдем из машины?
   — Много чего.
   — Ну например?
   — Ну, вы пересечете, к примеру, невидимые лучи сигнализации, а как только вы это сделаете, тут такое начнется, что вы и представить себе не можете! Вой сирен, прожектора. Кроме того, автоматически откроются двери собачьего питомника и сторожевые собаки будут выпущены на волю. Только потом не говорите, что я вас не предупреждал. Если вам хочется поэкспериментировать, то вперед — можете проверить сами.
   Охранник вернулся на пост.
   Мейсон повернулся к Делле Стрит.
   — Мне кажется, мистер Эддикс превосходно организовал свою защиту. Недостаток гостеприимства он, похоже, решил компенсировать прекрасной технической организацией.
   Адвокат переключил передачу, и машина скользнула в ворота. Под шинами шуршал гравий широкой, плавно изгибающейся дорожки; неискушенному наблюдателю казалось, что ухоженная территория вокруг представляет множество возможностей для уединения.
   Через несколько мгновений перед ними возникли смутные очертания огромного каменного дома, смягченные вьющимся то тут, то там плющом.
   — Да, — сказал Мейсон, — перед нами типичный образец элегантной архитектуры федеральной тюрьмы.
   Он затормозил у ступенек парадного входа.
   Каменное крыльцо было залито ослепительным светом. Где-то позади захлебывались диким лаем собаки.
   Мейсон заглушил мотор, выключил фары и, открыв дверцу, пошел вокруг машины, чтобы помочь выйти Делле. Она, не дожидаясь его, сама распахнула дверцу и быстро взбежала наверх по ступенькам каменной лестницы.
   Огромная дверь особняка отворилась, и появился Натан Фэллон.
   — Добро пожаловать в Стоунхендж, — поприветствовал он гостей.
   — Стоунхендж? — удивленно переспросила Делла Стрит.
   — Да, именно так называется особняк, — ответил Фэллон, — он довольно большой, мисс Стрит. Здесь достаточно места для удовлетворения всех потребностей мистера Эддикса — для приема гостей, для работы, для экспериментов с животными.
   — Да, кстати, а с какой целью проводятся эксперименты, о которых вы упомянули? — спросил Мейсон.
   Натан Фэллон больше не пытался демонстрировать любезность. Он перестал улыбаться и молча посмотрел на Мейсона сквозь толстые линзы своих очков.
   — Не ваше дело, — отрезал он.
   На мгновение воцарилась тишина, затем Натан Фэллон сделал шаг назад и жестом пригласил их войти.
   — Прошу вас, — произнес он.
   Они вошли в гостиную, в могучем тяжеловесном убранстве которой варьировался все тот же мотив федеральной тюрьмы.
   Справа в дверях отдернулась портьера — там стоял, наблюдая за ними, худощавый человек.
   У него были серо-голубые, абсолютно ничего не выражающие глаза — такие большие, что, когда он моргал, веки, казалось, опускались неестественно медленно, как у совы. Затем, когда огромные выпуклые глаза вновь открывались, они напоминали объективы двух фотоаппаратов, снимающих все происходящее на пленку.
   — Добрый вечер, — произнес мужчина, неуловимой интонацией ясно дав понять, что это не обычное приветствие, а утомительная пустая формальность.
   — Разрешите представить вам мистера Мортимера Херши, — сказка Натан Фэллон, — менеджера мистера Эддикса.
   — Если я правильно понял, — произнес Херши, — это мисс Стрит, а в данный момент я имею честь беседовать с мистером Перри Мейсоном?
   — Совершенно верно.
   — Прошу вас, проходите.
   Он провел их в комнату, которая оказалась своего рода гибридом библиотеки и громадного офиса.
   Посреди комнаты стоял массивный стол длиной добрых пятнадцать футов. Вдоль одной из его сторон были выстроены удобные кожаные кресла.
   Однако, как бы ни был огромен стол, сами размеры комнаты были таковы, что он не доминировал над окружающей обстановкой. Три стороны комнаты занимали книжные шкафы. Над ними висели полотна, изображавшие сражающихся рыцарей.
   На некоторых картинах закованные в латы всадники, наклонившись вперед с копьями на изготовку, атаковали друг друга. На других были изображены пешие рыцари, сошедшиеся в рукопашном бою, или тяжело вооруженные всадники, нападавшие на пехотинцев; на каких-то — лучники, выстроившись в боевой порядок, выпускали из длинных луков стрелы, дрожавшие в полете от собственной тяжести и неумолимой энергии движения и устремлявшиеся в сторону группы тяжеловооруженных рыцарей; кони ржали, агонизируя среди тел убитых пехотинцев и рыцарей, сжимавших алые от крови мечи и щиты.
   По всей комнате стояли большие кожаные кресла, в которых можно было устроиться с чрезвычайным комфортом. Перед каждым таким креслом имелась скамеечка для ног, а сбоку — неяркая лампа для чтения. Сама комната была освещена ровным светом скрытых ламп.
   — Прошу вас, присаживайтесь, — пригласил их Херши и, проводив к столу, устроил так, что Мейсон и Делла Стрит сели с одной стороны, а Натан Фэллон и сам Херши — с другой.
   — А теперь, — проговорил Херши, осторожно подбирая слова, — я хотел бы, мистер Мейсон, принести вам извинения от имени мистера Эддикса.
   — За что?
   — За то, что вас недооценили.
   — Вы имеете в виду, что меня недооценил мистер Эддикс?
   — Нет — Фэллон, — сказал Херши, неторопливо повернулся и, медленно подняв веки, в упор взглянул на Фэллона.
   В его оценивающем взгляде было что-то нарочито презрительное, но на губах Херши застыла все та же улыбка.
   Он снова повернулся к Мейсону.
   — Отлично, — сказал Мейсон, — сначала меня недооценили, затем мне принесли извинения. Никакой нужды, впрочем, в этих извинениях не было.
   — Ну разумеется.
   Мортимер Херши выдвинул ящик стола, извлек оттуда пачку купюр и принялся нарочито медленно отсчитывать, пока перед ним не оказалось тридцать новеньких, хрустящих стодолларовых банкнот.
   — Это за что? — спросил Мейсон.
   — За дневники и фотографии, — ответил Херши.
   — И для чего они вам нужны?
   — Их хочет получить мистер Эддикс. Само собой разумеется, мистер Мейсон, вы должны понимать: мистер Эддикс никогда не подтвердит, что уплатил такую сумму за эти документы, а значит, и у вас не возникнет надобности в этом признаваться.
   — Что вы имеете в виду?
   — Я имею в виду вот что, — сказал Херши. — В бухгалтерских книгах мистера Эддикса не будет указано, что вам выплачены три тысячи долларов. В отчетности мистера Эддикса будет значиться, что вам возместили расходы в размере пяти долларов, потраченных вами. Остальные три тысячи долларов будут носить характер подарка, сделанного вам мистером Эддиксом. Таким образом, не будет никакой необходимости уплачивать с этой суммы налоги. Я ясно выражаюсь?
   — О, вполне, — сказал Мейсон, — единственное, чего я не понимаю, так это нетерпения мистера Эддикса заполучить себе фотографии и дневники.
   — У него есть на то свои причины.
   — Вы знаете, — сказал Мейсон, — мне предпочтительнее было бы обсудить этот вопрос лично с мистером Эддиксом. Я полагал, что еду на встречу с ним. Только ради этого я сюда приехал.
   — Мистер Эддикс просил передать вам свои извинения. Он нездоров.
   Мейсон покачал головой.
   — Я приехал сюда, чтобы встретиться с Бенджамином Эддиксом. Вы утверждаете, что он нездоров и не может сюда прийти. А я еще раз повторяю вам, что приехал специально ради встречи с ним. И хочу говорить с ним лично.
   — Если вы настаиваете, — сказал Херши, — то не сомневаюсь, что мистер Эддикс согласится поговорить с вами. Но, как бы то ни было, могу заверить вас, мистер Мейсон, что это предложение окончательное. Мистер Эддикс не добавит ни цента. Вам остается или принять его, или отклонить.
   — Прекрасно, — тут же ответил Мейсон, — я его отклоняю.
   — Вы слишком уж поспешно отклоняете серьезные предложения, — сказал Херши.
   — Ну, если вы предпочитаете, чтобы я сформулировал отказ более дипломатично, — с улыбкой проговорил Мейсон, — то я вынужден констатировать следующее: исходя из того факта, что я нахожу дневники в высшей степени интересными, а также принимая во внимание тот факт, что в них, как мне кажется, содержится ключ к разгадке одной тайны, я не имею ни малейшего желания с ними расставаться.
   — Ключ к разгадке тайны?
   — Ключ к разгадке тайны, — подтвердил Мейсон.
   — К разгадке какой тайны, позвольте вас спросить?
   — Спросить я вам, конечно, позволю, — сказал Мейсон, — а вот отвечать не стану. Ответ на этот вопрос я приберегу лично для мистера Эддикса.
   — Видите ли, мистер Мейсон, это причинит мистеру Эддиксу определенные неудобства, но тем не менее я охотно передам ему ваши слова. И я нисколько не сомневаюсь в том, что он захочет лично с вами встретиться. Подождите, пожалуйста, одну минуту.
   Херши повернулся и посмотрел на Фэллона.
   Натан Фэллон подскочил в кресле словно от удара током, быстрым широким шагом пересек комнату и скрылся за занавешенной дверью.
   Херши взглянул на три тысячи долларов, в сотенных купюрах, сложил их в соблазнительного вида пачку и протянул Мейсону. Тот отрицательно покачал головой.
   Херши открыл ящик стола, бросил деньги обратно, задвинул ящик и, сложив руки перед собой на столе, замер в полной неподвижности.
   Через мгновение тяжелые портьеры в дальнем углу комнаты раздвинулись, и коренастый широкогрудый мужчина, прихрамывая и тяжело опираясь на палку, вошел в комнату. Лицо его было забинтовано, а глаза скрывались за темными очками. Забинтована была почти вся правая сторона лица и часть левой. Слева повязка была закреплена на чисто выбритой коже кусочком пластыря, однако было заметно, что под бинтом, там, где кончалась выбритая щека, росла иссиня-черная борода.
   Лицо под повязкой разглядеть было трудно, но челюсть казалась довольно тяжелой, а низкий лоб венчала копна черных, коротко остриженных волос.
   — Мистер Бенджамин Эддикс, — представил его Херши.
   Кивнув, Эддикс сказал:
   — Здравствуйте, здравствуйте! Прошу прощения, я не вполне здоров.
   В сопровождении Натана Фэллона он прохромал через всю комнату и протянул руку.
   — Мистер Перри Мейсон, — представил Херши.
   — Рад видеть вас, мистер Мейсон. Много слышал о вас. Следил по газетным отчетам за несколькими вашими процессами.
   — А это мисс Стрит, секретарша мистера Мейсона, — продолжал Херши.
   — Добрый вечер, мисс Стрит. Очень рад вас видеть. Прошу прощения, я весь перебинтован. Я, знаете ли, занимаюсь экспериментами с животными, а это не всегда благоприятно отражается на здоровье. — Забинтованное лицо исказилось кривой ухмылкой. — Одна из этих чертовых горилл, — Эддикс говорил с трудом из-за мешавшей ему повязки, — схватила меня за пиджак, когда я слишком близко подошел к ее клетке, и не успел я его скинуть, как она дернула меня за руку и потащила к решетке. Я рванулся назад и попытался высвободиться, пнув ее, но она крепко стиснула мою ногу, да еще оцарапала меня и поставила несколько синяков. В общем ничего страшного, но вид у меня теперь не слишком представительный.
   Он отодвинул кресло и, болезненно поморщившись, неловко уселся в него.
   — Горилла, — пояснил Натан Фэллон, — намеревалась схватить мистера Эддикса за горло. Если бы ей это удалось, своими могучими пальцами она просто сломала бы ему шею.
   — Перестаньте, — нетерпеливо перебил его Эддикс. — Вы всегда торопитесь делать выводы, не имея достаточно данных, словно какая-нибудь выжившая из ума старуха. Я не думаю, что горилла пыталась схватить меня за горло. Не могу утверждать наверняка, но, по-моему, она тянулась за моим галстуком. — Он повернулся к Мейсону и пояснил: — Все гориллы таковы. Они сами не свои становятся, если им захочется завладеть чем-нибудь из одежды, например свисающим галстуком. Если вы подходите слишком близко, они могут дотянуться сквозь прутья решетки и схватить вас за него. Но, разумеется, если у гориллы появятся злые намерения, то она становится очень опасной.
   — Вы сознательно подвергаете себя такому риску? — спросил Мейсон.
   — Я занимаюсь научными исследованиями, — ответил Эддикс, — и должен выяснить, насколько глубоко инстинкт убийства укоренен в сознании высших приматов.
   — Похоже, — заметил Мейсон, — вы были недалеко от того, чтобы это выяснить.
   — Я инстинктивно отшатнулся назад, — сказал Эддикс. — Черт побери, но на мгновение и мне показалось, что она хочет схватить меня за горло. Однако, как следует поразмыслив над этим впоследствии, я не могу исключить возможность того, что она пыталась вцепиться в мой галстук. Для них это совершенно естественно, знаете ли, а эта просто оказалась особенно ловкой. Гориллы — крупные животные, но могут двигаться молниеносно, мистер Мейсон, просто молниеносно.
   — Я все прекрасно видел, — сказал Фэллон, — и у меня нет абсолютно никаких сомнений, что она пыталась схватить вас за горло, Бенни.
   — Ну, честно говоря, мне действительно пришлось довольно туго, — согласился Эддикс. — Я на какое-то мгновение ошеломил ее, пнув ногой и оперевшись о решетку. А тут подоспел Натан, закричал на нее и замахнулся дубинкой.
   — Похоже, — сказал Мейсон, — что ваши эксперименты обречены на неудачу — вы не сможете сделать окончательного вывода, пока горилла и на самом деле не убьет кого-нибудь.
   Эддикс пристально посмотрел на него и пожал плечами.
   — По-моему, вы не совсем правильно поняли, чем я занимаюсь, мистер Мейсон, и, честно говоря, я не считаю нужным пускаться в разъяснения. Меня прежде всего интересует проблема гипнотизма. Кому-то, может быть, это не нравится, но мне, черт побери, плевать. Это мои гориллы. Я их купил, и они принадлежат мне.
   — У меня есть некоторые сомнения, — возразил Мейсон.
   — На что вы намекаете?
   — Вы можете физически владеть гориллами, — объяснил Мейсон, — но с моральной точки зрения, я думаю, человек не может быть хозяином живого существа. Животное имеет право на полноценное существование в силу самого феномена жизни.
   — Вы юрист. Я владею ими на законных основаниях, и вы должны с этим согласиться.
   — Я говорил о моральном аспекте проблемы, о моральной собственности.
   — Дайте мне в физическое владение что-нибудь запертое в клетке за железной решеткой и дайте мне бумагу, что я это купил, и можете оставить себе вашу моральную ответственность. А что касается меня, я в полном соответствии с законом буду распоряжаться своей собственностью.
   — Вы хотели со мной для чего-то встретиться? — спросил Мейсон.
   — Да, хотел, а теперь не хочу.
   — И что заставило вас изменить свое намерение?
   — Вы сами. Вам предложили три тысячи долларов за дневники. Вы отказались. Отлично. Если вы решили действовать таким образом, мы принимаем правила игры. Предложение аннулируется. Цена теперь снова прежняя — пять долларов. Вам ясно?
   — Ясно. Деньги остаются у вас, дневники — у меня.
   — Давайте говорить начистоту, Мейсон. Вы ловкий адвокат. Но и я парень не промах. Если вы дадите дневники газетчикам и начнете раздувать историю с гибелью Элен, я вас просто сломаю.
   Мейсон встал.
   — Стращайте такой болтовней своих служащих, — сказал он. — По-моему, это еще одно свидетельство того, что вы сами перепуганы. Пойдем, Делла.
   Они вышли из комнаты в сопровождении трех мужчин.
   В холле Мейсон повернулся к Делле.
   — Не могла бы ты мне помочь, Делла?
   — Что вам взбрело в голову? — с подозрением спросил Эддикс.
   — Хочу взглянуть, что лежит в этой каменной урне.
   — А с чего вы взяли, что там что-то лежит?
   Мейсон холодно улыбнулся.
   — Узнал из дневников.
   — Натан, опустите-ка с Мортимером эту урну. Переверните ее. Покажите Мейсону, что там ничего нет.
   Они сняли с постамента большую каменную урну и осторожно опустили ее на пол.
   Натан Фэллон посветил в глубину урны карманным фонариком. В то же мгновение она осветилась изнутри тысячами переливающихся бликов.
   — Боже мой! — воскликнул Фэллон. — Да там огромный бриллиант, Бенни.
   — Достаньте его, — отрывисто приказал Эддикс.
   Фэллон полез рукой в урну, но не смог дотянуться до дна.
   — Сейчас я сниму пиджак, — сказал он, — да и то не знаю, достану ли.
   — Нужно перевернуть урну вверх дном, — сказал Эддикс. — Беритесь-ка за нее и переворачивайте. Поглядим, что там за чертовщина внутри.
   Они схватили урну за верхний край, опрокинули ее набок, затем медленно приподняли дно. Первым выкатилось большое кольцо с бриллиантом.
   — Мой бриллиант! — воскликнул Эддикс.
   Вслед за кольцом по гладкой внутренней поверхности урны выскользнули платиновые часы.
   Фэллон схватил их.
   — Приподнимите-ка еще, — сказал Мейсон.
   На пол выкатилась целая коллекция ювелирных изделий, монеты, бумажник, колода карт, пудреница.
   — Вот это да, черт бы меня побрал! — воскликнул Эддикс.
   Мейсон холодно сказал:
   — В дневнике написано, что одна из обезьян, Пит, иногда озорничала и у нее появилась привычка хватать предметы, особенно те, которые, по ее мнению, ценила Элен Кэдмас, и прятать их в эту урну.
   — Так вот в чем дело! — Эддикс был озадачен.
   Мейсон твердо взглянул ему в единственный открытый глаз.
   — Насколько мне известно, послезавтра состоится судебный процесс по иску Джозефины Кемптон, обвиняющей вас в диффамации.
   — Ах вот оно что! — произнес Эддикс.
   — А! — воскликнул Фэллон. — Вот теперь все стало ясно. Теперь понятно, почему сам великий Перри Мейсон заинтересовался вдруг дневниками Элен Кэдмас. Вот теперь, Бенни, все встало на свои места.
   Эддикс, быстро взглянув на Фэллона, оборвал его:
   — Заткнись!
   Затем он повернулся к Мейсону:
   — Вы умны. Я люблю умных людей. Что вы в связи с этим собираетесь предпринять?
   — Ничего, — ответил Мейсон.
   — А вот ты, Бенни, что теперь собираешься делать? — поинтересовался Натан Фэллон.
   Эддикс подобрал часы и принялся вертеть их в руке.
   — Абсолютно ничего, и сильно сомневаюсь, черт побери, что ты сможешь что-нибудь придумать.
   — Мейсон все это спланировал заранее. Он подстроил нам искусную ловушку, — продолжил Фэллон.
   — Придержите язык, — сказал Мейсон. — За такие слова можно ответить, Фэллон. Выбирайте выражения.
   — Мне незачем выбирать выражения, — сердито ответил Фэллон. — Когда вы проходили через холл в первый раз, вы подбросили вещи в каменную урну, а потом придумали историю с обезьяной, которая якобы спрятала их.
   — Я не приближался к урне, — возразил Мейсон.
   — Вы прошли как раз мимо нее.
   — Вы все это время были здесь со мной.
   — Я повернулся спиной. Я направлялся в другую комнату.
   — Фэллон, — сказал Мейсон, — взгляните-ка мне прямо в глаза.
   Фэллон посмотрел на него.
   — Вы лжец, черт бы вас побрал, — сказал Мейсон.
   Фэллон сжал кулаки, но затем, поразмыслив получше, решил, похоже, не реагировать.
   — Подождите, подождите, — сказал Эддикс, — все произошло слишком уж стремительно. Мне нужно сначала как следует разобраться со всем этим. Херши, вам я доверяю. С того места, где вы стояли, вам было видно, как Мейсон проходил мимо урны?
   — Он не проходил рядом с ней, — сказал Херши. — Он взглянул на нее, но близко к ней не подходил и не мог ничего в нее подбросить. Да вы и сами видите, что все эти вещи покрыты толстым слоем пыли. Они лежат там уже давно.
   — Это ваш главный недостаток, Фэллон, — сказал Эддикс. — Вечно вы, складывая два и два, получаете шесть, а потом еще пытаетесь убедить меня, что это и есть правильный ответ. Черт возьми, из-за вас мы чуть не влипли в историю. Сядьте и заткнитесь.
   В холле резко зазвонил телефон.
   — Какого еще черта? — сказал Эддикс и повернулся к Фэллону: — Возьмите трубку.
   Фэллон снял трубку:
   — Алло, Натан Фэллон у телефона… Кто?.. Хм, мистер Эддикс не договаривался с ним о встрече… Подождите минутку.
   — Тут такое дело, — сказал Фэллон Эддиксу. — Приехал ваш юрист, Сидней Хардвик. Он там, за воротами.
   — Я не могу его принять, — сказал Эддикс, — я определенно не в состоянии больше подвергать свои нервы испытаниям и не собираюсь сегодня никого больше видеть. К черту его. Я с ним не договаривался о встрече.
   — Но он говорит, что это очень важно, — сказал Фэллон. — Что будем делать? Мы не можем просто прогнать его от ворот.
   Эддикс повернулся к нему:
   — Кто ты такой, чтобы указывать мне, что я могу делать, а чего не могу, а, Фэллон? Я вытащил тебя из дерьма и в конце концов засуну тебя туда обратно. Я сказал, что не собираюсь принимать Хардвика, и так оно и будет. Мне наплевать, важно это или неважно.
   Эддикс прихрамывая вышел из комнаты, затем вдруг вернулся и появился на мгновение в дверях.
   — Вы чертовски умно разыграли ваши карты, Мейсон, — сказал он. — Спокойной ночи.
   Мортимер Херши со значением поглядел на Фэллона:
   — Вам придется самому позаботиться о Хардвике, Натан.
   Фэллон приказал в трубку:
   — Открывайте ворота. Сидней Хардвик может приезжать в любое время. — Он повесил трубку и сказал: — Я попросил бы вас задержаться здесь на минутку, мистер Мейсон. Я сожалею, что вел себя неподобающим образом. Я пытался защитить интересы Бенни. Вы видели, какова его благодарность.
   Мейсон, склонившись над вещами, выкатившимися из урны, обратился к Делле Стрит:
   — Составьте список всех предметов, находившихся в урне, Делла.
   — Ничего не трогайте, — предупредил Фэллон. — Не смейте ни до чего дотрагиваться. Я вас предупредил.
   — Я ничего не трогаю, — ответил ему Мейсон, — я только смотрю. У вас есть возражения против этого?
   Фэллон помедлил мгновение, затем ответил:
   — Теперь на вопросы будет отвечать Хардвик. С меня на сегодня разговоров уже хватит. — Он открыл входную дверь. — А вот и мистер Хардвик. Входите же, входите!
   Хардвик, высокий, худой мужчина лет шестидесяти, с длинным носом, острым подбородком, густыми бровями и проницательными серыми глазами, задержался в дверях, пожимая руку Фэллону. С дужки его очков очень заметно свисала черная лента. В правом ухе у него был слуховой аппарат.
   — Здравствуйте, Фэллон, — сказал он. — Как себя чувствует сегодня Бенни?
   — Бенни не совсем здоров, — ответил Фэллон, — и не может вас принять.
   — Что? — воскликнул в изумлении Хардвик. — Не может принять меня? Но это очень важно. Я уже говорил ему о возникших затруднениях, из-за которых нужно, чтобы его завещание…
   — Есть вещи и поважнее, — сказал Фэллон со значением, ткнув большим пальцем в сторону Перри Мейсона и Деллы Стрит. — У нас тут маленькая неприятность.
   — Что вы имеете в виду? — спросил Хардвик, только сейчас обратив внимание на Мейсона и Деллу Стрит.
   — У нас небольшой конфликт с законом, — пояснил Натан Фэллон. — Это Перри Мейсон.
   — А ведь верно, черт бы меня побрал, — сказал Хардвик. Лицо его осветилось улыбкой. Он подошел и, протянув свою сильную костлявую руку, обменялся с Мейсоном сердечным рукопожатием.
   — Мисс Делла Стрит, моя секретарша, — представил Мейсон.
   Хардвик поклонился:
   — Я так рад познакомиться с вами, мисс Стрит. Ну-ну, Мейсон, а вас что сюда привело?
   — Я приехал сюда, — сказал Мейсон, — по просьбе мистера Эддикса, и совершенно по другому поводу. Как вам объяснит мистер Фэллон, мы просто обнаружили данные, свидетельствующие, что якобы имевшие место случаи воровства, приписываемые миссис Джозефине Кемптон, экономке, на самом деле были совершены обезьяной.
   Улыбка мгновенно пропала с лица Хардвика. С застывшим выражением профессиональной серьезности он повернулся к Фэллону.
   — Как это произошло, Натан? — спросил он.
   — Мистер Мейсон приехал сюда, чтобы встретиться с Херши и со мной совершенно по другому поводу. Мы предложили ему урегулировать один финансовый вопрос.
   — По какому поводу? — резко спросил Хардвик, и его вопрос прозвучал как удар хлыста.
   — По поводу дневников Элен Кэдмас.
   — Я видел фотографию Мейсона в газете в связи с этой историей, — сказал Хардвик. — Это и есть вторая причина, по которой я хотел переговорить с мистером Эддиксом.
   — Мы предложили ему за них деньги.
   — Сколько?
   — Три тысячи.
   — И что?
   — Он отказался.
   Хардвик нахмурился и повернулся к Мейсону:
   — В самом деле, господин адвокат? А я-то полагал, что вы будете рады отдать эти дневники кому угодно, лишь бы вам возместили затраты на их приобретение.