Страница:
Эрл Стенли Гарднер
«Счет девять»
Предисловие
Почему меня так интересует преступный мир? Потому что я пишу детективные романы? Или наоборот — я начал писать детективы из-за того что интересуюсь жизнью преступного мира? Ответить на этот вопрос так же трудно, как решить проблему яйца и курицы. Знаю только, что преступление, розыск преступника и его наказание — постоянно в центре моего внимания.
Большинство граждан совершенно равнодушны к этой стороне жизни — и напрасно. Нравится нам это или нет — многие тюрьмы вместо того чтобы исправлять преступников, весьма успешно превращают человека, поддавшегося слабости, в озлобленного, озлобленного — в порочного, а порочного — в убийцу. Некоторые выходят из заключения настолько сломленными, что не могут жить в ладу ни с обществом, ни с самими собой. Они становятся рецидивистами. Конечно, не все.
Как показывает статистика, около 18 процентов заключенных освобождаются раз и навсегда и только 2 процента умирают в тюрьме. Надо ли доказывать, как важно для всех нас уменьшить процент тех, кто остался врагом общества и отравляет жизнь его гражданам?
Кем станет заключенный после освобождения — зависит от того, что общество делало для него, пока она был в заключении. Уделяя больше внимания пенологии — науке, изучающей все, что касается мест заключения, — чаще прислушиваясь к профессиональным пенологам, пытающимся определить, какие факторы способствуют исправлению заключенного и какие разрушают его характер, общество могло бы более эффективно бороться с преступностью.
Мой друг Дуглас К. Ригг, начальник тюрьмы штата Миннесота в Стилуотере, — один из наиболее дальновидных и современно мыслящих пенологов. Он занимается исследованием важнейшей проблемы: как и почему меняется характер заключенного. Во время нашей последней встречи Ригг мрачно сказал: «Если жестокость по отношению к этим людям пойдет им на пользу — я буду жестоким. Если наказание остановит преступника — я за него. Если я, наказывая, смогу изменить человека к лучшему — я буду его наказывать. Беда в том, что проблема не так уж проста. Слишком много усложняющих факторов, а готовых рецептов нет. Можно по-разному воздействовать на заключенного: в одном случае это приведет к его исправлению, в другом — озлобит. Каждый из них — неповторимая личность, со своими индивидуальными и социальными особенностями, к каждому нужен особый подход, а чтобы найти его, нужно как следует узнать человека. Мне хотелось бы, чтобы общественность проявила побольше интереса к пенологии; уверен: этот интерес принесет большие дивиденды».
Тридцать первого августа 1957 года в газете «Сэтеди ивнинг пост» была напечатана глубокая, острая статья Дугласа Ригга. Эта статья у многих вызвала раздражение.
Ригг написал ее не ради гонорара; его цель — привлечь внимание общественности к проблемам пенологии, решение которых не терпит отлагательства.
Нам нужны люди, подобные Дугласу Риггу. Он прочен как скала и тверд как сталь; его суждения основаны на здравом смысле и проверены практикой. У него нет иллюзий, но он истинный гуманист. Я надеюсь, что подобных людей скоро станет намного больше.
Итак, я посвящаю эту книгу моему другу Дугласу К. Риггу.
Эрл Стэнли Гарднер
Большинство граждан совершенно равнодушны к этой стороне жизни — и напрасно. Нравится нам это или нет — многие тюрьмы вместо того чтобы исправлять преступников, весьма успешно превращают человека, поддавшегося слабости, в озлобленного, озлобленного — в порочного, а порочного — в убийцу. Некоторые выходят из заключения настолько сломленными, что не могут жить в ладу ни с обществом, ни с самими собой. Они становятся рецидивистами. Конечно, не все.
Как показывает статистика, около 18 процентов заключенных освобождаются раз и навсегда и только 2 процента умирают в тюрьме. Надо ли доказывать, как важно для всех нас уменьшить процент тех, кто остался врагом общества и отравляет жизнь его гражданам?
Кем станет заключенный после освобождения — зависит от того, что общество делало для него, пока она был в заключении. Уделяя больше внимания пенологии — науке, изучающей все, что касается мест заключения, — чаще прислушиваясь к профессиональным пенологам, пытающимся определить, какие факторы способствуют исправлению заключенного и какие разрушают его характер, общество могло бы более эффективно бороться с преступностью.
Мой друг Дуглас К. Ригг, начальник тюрьмы штата Миннесота в Стилуотере, — один из наиболее дальновидных и современно мыслящих пенологов. Он занимается исследованием важнейшей проблемы: как и почему меняется характер заключенного. Во время нашей последней встречи Ригг мрачно сказал: «Если жестокость по отношению к этим людям пойдет им на пользу — я буду жестоким. Если наказание остановит преступника — я за него. Если я, наказывая, смогу изменить человека к лучшему — я буду его наказывать. Беда в том, что проблема не так уж проста. Слишком много усложняющих факторов, а готовых рецептов нет. Можно по-разному воздействовать на заключенного: в одном случае это приведет к его исправлению, в другом — озлобит. Каждый из них — неповторимая личность, со своими индивидуальными и социальными особенностями, к каждому нужен особый подход, а чтобы найти его, нужно как следует узнать человека. Мне хотелось бы, чтобы общественность проявила побольше интереса к пенологии; уверен: этот интерес принесет большие дивиденды».
Тридцать первого августа 1957 года в газете «Сэтеди ивнинг пост» была напечатана глубокая, острая статья Дугласа Ригга. Эта статья у многих вызвала раздражение.
Ригг написал ее не ради гонорара; его цель — привлечь внимание общественности к проблемам пенологии, решение которых не терпит отлагательства.
Нам нужны люди, подобные Дугласу Риггу. Он прочен как скала и тверд как сталь; его суждения основаны на здравом смысле и проверены практикой. У него нет иллюзий, но он истинный гуманист. Я надеюсь, что подобных людей скоро станет намного больше.
Итак, я посвящаю эту книгу моему другу Дугласу К. Риггу.
Эрл Стэнли Гарднер
Глава 1
Не успел я войти в приемную, как меня ослепила фотовспышка. Берта Кул, дама весьма внушительных размеров, с глупой улыбкой смотревшая в объектив фотоаппарата, сердито обернулась ко мне, затем спросила фотографа:
— Я все испортила?
— Боюсь, что да, — вежливо ответил фотограф. — Когда дверь отворилась, луч моей лампы-вспышки отразился обратно в камеру.
Берта пояснила фотографу:
— Это мой компаньон. — Затем, видя мое замешательство, добавила уже для меня: — Не волнуйся, Дональд, я организовала это для рекламы.
Она повернулась было к фотографу, но тут ее внимание привлекла девушка-архивариус, сидевшая на углу стола, задрав юбку выше колен и оттянув носки так, чтобы ее скрещенные ножки выглядели еще пикантнее.
— Какого черта вы выставили свой нейлон перед фотокамерой?! — злобно спросила Берта.
Девушка беспомощно взглянула на фотографа.
— Она выполняет указания, — сказал тот.
— Чьи?
— Мои.
— Все указания здесь даю только я, — отпарировала Берта. — Всю жизнь мечтала, чтобы у меня по всей конторе расселись потаскушки! Скинь свой зад со стола!
Встань там, возле шкафа с делами, если хочешь! Нечего восседать здесь, выставив свои ходули!
— Виноват, миссис Кул, — смутился фотограф.
Но тут из-за канцелярского шкафа вышел еще один посетитель и упрямо сказал:
— Нам нужны соблазнительные ножки, миссис Кул.
Если не будет соблазнительных ножек, газеты не опубликуют снимка.
— Соблазнительные ножки в детективном агентстве?! — возмутилась Берта Кул.
— Соблазнительные ножки в детективном агентстве, — настойчиво повторил он. — Соблазнительные ножки нужны везде. Без соблазнительных ножек снимка не опубликовать. А если он не попадет в газету, незачем тратить пленку. И тогда мистер Крокетт не пожелает иметь дела с вашим агентством.
Берта сердито зыркнула на него; она все еще пыталась сопротивляться.
— Это мой компаньон Дональд Лэм. Дональд, это Мелвин Отис Олни. Он у Дина Крокетта отвечает за связи с общественностью.
Олни подошел и пожал мне руку.
— Мы не прочь сделать снимок с мистером Лэмом и девушкой-архивариусом, — сказал он. — Лэм может сидеть, просматривая в спешке бумаги, а…
— Только не Дональд, — перебила Берта. — Если эта красотка выставит ляжки, Дональд не станет смотреть ни на какие бумаги. Он будет глазеть только на ее ноги.
Извольте не отвлекаться. Делайте снимок.
Архивариус вопросительно посмотрела на Олни. Тот спокойно приказал:
— Залезай обратно на стол и задери юбку выше колен. Оставь складки, будто они только что появились.
Как будто юбка задралась нечаянно… Сейчас покажу.
Он подошел к столу, откинул подол юбки назад. Потом постоял поодаль, оценивая эффект, снова подошел и поправил подол. Берта с холодной яростью впилась в него своими крохотными глазками.
— Так хорошо? — спросила девушка.
— Лучше некуда, — процедила сквозь зубы Берта. — Действуй. Я вижу, вы оба довольны: он щупает твои ноги, а ты смотришь на него с глупой улыбкой.
— Ничего он не щупает! — огрызнулась девушка.
— Я не слепая, — возразила Берта. — Ради Бога, кончайте с этим! Мы начнем сегодня работать?!
Фотограф переставил лампу-вспышку и зарядил в фотоаппарат новую кассету.
— Все готовы?
Мелвин Отис Олни приказал архивариусу:
— Оттяни оба носка. Так твои ноги выглядят длиннее и стройнее. Носки в пол! Теперь сделай глубокий вдох… О'кей, Лионель, ее можно отпустить.
Берта скривила лицо в глуповатой улыбке. Эта сладенькая, ненатуральная улыбка шла ей, как почтовый штемпель — стодолларовой банкноте. Опять сверкнул блиц.
— Прекратите, — изрекла Берта. — Идите к черту!
— Еще разок, — возразил фотограф. — Теперь сделаем по размеру страхового полиса.
Он выдернул кассету, сунул в фотоаппарат другую, достал из кармана новую лампочку, лизнул цоколь и ввинтил ее в патрон рефлектора. Поднял фотоаппарат, отрегулировал объектив и попросил:
— Теперь, пожалуйста, улыбнитесь.
Берта глубоко вздохнула. Мне показалось, что я слышу скрежет ее зубов.
Олни сказал:
— Нам хотелось бы сделать снимок одного из двоих компаньонов и…
— Только быстро! — сквозь зубы процедила Берта; ее лицо скривила злобная усмешка. — Хотя кое-кто готов работать и в этом кабаке… Убирайтесь!
Фотограф, не спуская глаз с ее губ, подождал, пока лицо Берты не приняло нужного выражения. Она, в сущности, женщина разумная и потому приподняла уголки неразжатых губ в подобие улыбки. Блиц сверкнул еще раз.
Берта прошипела архивариусу:
— Хватит. Слезай со стола и принимайся за работу.
Берта направилась было в свой кабинет, но, видимо сочтя необходимым объяснить мне, что происходит, остановилась и небрежно произнесла:
— Дин Крокетт-второй дает бал и нанимает нас охранять вход, чтобы никто посторонний не проник в квартиру. В прошлый раз, когда он устраивал прием, кто-то из незваных гостей стибрил нефритовую статуэтку стоимостью шесть тысяч долларов. Он хочет быть уверенным, что такое не повторится. Считает, что главное — не допустить на бал посторонних, а приглашенные вне подозрений.
Я сказал:
— В таком случае ты не сможешь охранять драгоценности. Только вход.
— Точно, — вмешался Олни. — Вход. И агентству поможет реклама, мистер Лэм. Это в интересах не только мистера Крокетта. Облегчит вам работу. Предупреждение незваным гостям, что их не потерпят, — половина успеха.
— Я вызову для охраны самых опытных агентов. — заверил я.
— Хорошо, — согласился Олни. — Одна из причин, почему я захотел увидеть в газете именно ее изображение: она выглядит так сурово… — Он спохватился: — Я хотел сказать, так профессионально…
Берта едва не испепелила его гневным взглядом.
— Не трудись деликатничать, — сказала она. — Я жестокая волчица и знаю это.
— Мы решили обратиться в детективное агентство, где работает женщина-профессионал, — пояснил Олни. — Мистер Крокетт полагает, что нефритовую статуэтку украла женщина. А мужчина не может подойти к даме и сказать: «Прошу прощения, мне показалось, что вы только что сунули под платье статуэтку». У решительной женщины-детектива — совсем другие возможности.
Олни с улыбкой посмотрел на Берту.
— Я переверну ее вверх тормашками, поставлю на голову и вытрясу все, что бы она ни спрятала, — пообещала Берта. — У меня никто ничего с собой не унесет.
Я сказал Олни, что это коронный прием Берты, кивнул ей и пошел в свой кабинет.
Элси Бранд, моя секретарша, вскрывала почту.
— Почему ты не сфотографировалась? — поинтересовался я.
— Меня не позвали.
Я посмотрел на ее ноги.
— Ты работаешь гораздо лучше архивариуса.
Она покраснела, затем засмеялась и сказала:
— Архивариус ведет прием посетителей. Она общительна и дружит с фотографом. Не думаю, что мои ноги — предмет, достойный внимания.
— Два предмета, — уточнил я.
Она буквально швырнула мне письмо:
— Вот на это нужно ответить немедленно, Дональд.
— Я все испортила?
— Боюсь, что да, — вежливо ответил фотограф. — Когда дверь отворилась, луч моей лампы-вспышки отразился обратно в камеру.
Берта пояснила фотографу:
— Это мой компаньон. — Затем, видя мое замешательство, добавила уже для меня: — Не волнуйся, Дональд, я организовала это для рекламы.
Она повернулась было к фотографу, но тут ее внимание привлекла девушка-архивариус, сидевшая на углу стола, задрав юбку выше колен и оттянув носки так, чтобы ее скрещенные ножки выглядели еще пикантнее.
— Какого черта вы выставили свой нейлон перед фотокамерой?! — злобно спросила Берта.
Девушка беспомощно взглянула на фотографа.
— Она выполняет указания, — сказал тот.
— Чьи?
— Мои.
— Все указания здесь даю только я, — отпарировала Берта. — Всю жизнь мечтала, чтобы у меня по всей конторе расселись потаскушки! Скинь свой зад со стола!
Встань там, возле шкафа с делами, если хочешь! Нечего восседать здесь, выставив свои ходули!
— Виноват, миссис Кул, — смутился фотограф.
Но тут из-за канцелярского шкафа вышел еще один посетитель и упрямо сказал:
— Нам нужны соблазнительные ножки, миссис Кул.
Если не будет соблазнительных ножек, газеты не опубликуют снимка.
— Соблазнительные ножки в детективном агентстве?! — возмутилась Берта Кул.
— Соблазнительные ножки в детективном агентстве, — настойчиво повторил он. — Соблазнительные ножки нужны везде. Без соблазнительных ножек снимка не опубликовать. А если он не попадет в газету, незачем тратить пленку. И тогда мистер Крокетт не пожелает иметь дела с вашим агентством.
Берта сердито зыркнула на него; она все еще пыталась сопротивляться.
— Это мой компаньон Дональд Лэм. Дональд, это Мелвин Отис Олни. Он у Дина Крокетта отвечает за связи с общественностью.
Олни подошел и пожал мне руку.
— Мы не прочь сделать снимок с мистером Лэмом и девушкой-архивариусом, — сказал он. — Лэм может сидеть, просматривая в спешке бумаги, а…
— Только не Дональд, — перебила Берта. — Если эта красотка выставит ляжки, Дональд не станет смотреть ни на какие бумаги. Он будет глазеть только на ее ноги.
Извольте не отвлекаться. Делайте снимок.
Архивариус вопросительно посмотрела на Олни. Тот спокойно приказал:
— Залезай обратно на стол и задери юбку выше колен. Оставь складки, будто они только что появились.
Как будто юбка задралась нечаянно… Сейчас покажу.
Он подошел к столу, откинул подол юбки назад. Потом постоял поодаль, оценивая эффект, снова подошел и поправил подол. Берта с холодной яростью впилась в него своими крохотными глазками.
— Так хорошо? — спросила девушка.
— Лучше некуда, — процедила сквозь зубы Берта. — Действуй. Я вижу, вы оба довольны: он щупает твои ноги, а ты смотришь на него с глупой улыбкой.
— Ничего он не щупает! — огрызнулась девушка.
— Я не слепая, — возразила Берта. — Ради Бога, кончайте с этим! Мы начнем сегодня работать?!
Фотограф переставил лампу-вспышку и зарядил в фотоаппарат новую кассету.
— Все готовы?
Мелвин Отис Олни приказал архивариусу:
— Оттяни оба носка. Так твои ноги выглядят длиннее и стройнее. Носки в пол! Теперь сделай глубокий вдох… О'кей, Лионель, ее можно отпустить.
Берта скривила лицо в глуповатой улыбке. Эта сладенькая, ненатуральная улыбка шла ей, как почтовый штемпель — стодолларовой банкноте. Опять сверкнул блиц.
— Прекратите, — изрекла Берта. — Идите к черту!
— Еще разок, — возразил фотограф. — Теперь сделаем по размеру страхового полиса.
Он выдернул кассету, сунул в фотоаппарат другую, достал из кармана новую лампочку, лизнул цоколь и ввинтил ее в патрон рефлектора. Поднял фотоаппарат, отрегулировал объектив и попросил:
— Теперь, пожалуйста, улыбнитесь.
Берта глубоко вздохнула. Мне показалось, что я слышу скрежет ее зубов.
Олни сказал:
— Нам хотелось бы сделать снимок одного из двоих компаньонов и…
— Только быстро! — сквозь зубы процедила Берта; ее лицо скривила злобная усмешка. — Хотя кое-кто готов работать и в этом кабаке… Убирайтесь!
Фотограф, не спуская глаз с ее губ, подождал, пока лицо Берты не приняло нужного выражения. Она, в сущности, женщина разумная и потому приподняла уголки неразжатых губ в подобие улыбки. Блиц сверкнул еще раз.
Берта прошипела архивариусу:
— Хватит. Слезай со стола и принимайся за работу.
Берта направилась было в свой кабинет, но, видимо сочтя необходимым объяснить мне, что происходит, остановилась и небрежно произнесла:
— Дин Крокетт-второй дает бал и нанимает нас охранять вход, чтобы никто посторонний не проник в квартиру. В прошлый раз, когда он устраивал прием, кто-то из незваных гостей стибрил нефритовую статуэтку стоимостью шесть тысяч долларов. Он хочет быть уверенным, что такое не повторится. Считает, что главное — не допустить на бал посторонних, а приглашенные вне подозрений.
Я сказал:
— В таком случае ты не сможешь охранять драгоценности. Только вход.
— Точно, — вмешался Олни. — Вход. И агентству поможет реклама, мистер Лэм. Это в интересах не только мистера Крокетта. Облегчит вам работу. Предупреждение незваным гостям, что их не потерпят, — половина успеха.
— Я вызову для охраны самых опытных агентов. — заверил я.
— Хорошо, — согласился Олни. — Одна из причин, почему я захотел увидеть в газете именно ее изображение: она выглядит так сурово… — Он спохватился: — Я хотел сказать, так профессионально…
Берта едва не испепелила его гневным взглядом.
— Не трудись деликатничать, — сказала она. — Я жестокая волчица и знаю это.
— Мы решили обратиться в детективное агентство, где работает женщина-профессионал, — пояснил Олни. — Мистер Крокетт полагает, что нефритовую статуэтку украла женщина. А мужчина не может подойти к даме и сказать: «Прошу прощения, мне показалось, что вы только что сунули под платье статуэтку». У решительной женщины-детектива — совсем другие возможности.
Олни с улыбкой посмотрел на Берту.
— Я переверну ее вверх тормашками, поставлю на голову и вытрясу все, что бы она ни спрятала, — пообещала Берта. — У меня никто ничего с собой не унесет.
Я сказал Олни, что это коронный прием Берты, кивнул ей и пошел в свой кабинет.
Элси Бранд, моя секретарша, вскрывала почту.
— Почему ты не сфотографировалась? — поинтересовался я.
— Меня не позвали.
Я посмотрел на ее ноги.
— Ты работаешь гораздо лучше архивариуса.
Она покраснела, затем засмеялась и сказала:
— Архивариус ведет прием посетителей. Она общительна и дружит с фотографом. Не думаю, что мои ноги — предмет, достойный внимания.
— Два предмета, — уточнил я.
Она буквально швырнула мне письмо:
— Вот на это нужно ответить немедленно, Дональд.
Глава 2
Наш рекламный материал украсил ближайший номер вечерней газеты. Снимок получился очень неплохо. Ножки архивариуса выглядели весьма соблазнительно, и Берта Кул, подобная семидесятипятикилограммовому мешку картошки, с бульдожьей челюстью и сверкающими глазками, эффектно контрастировала с миниатюрной девушкой. Статья, озаглавленная: «Дин Крокетт объявляет войну воришкам», не могла не понравиться даже самому требовательному редактору: в ней было упомянуто все, что могло способствовать популярности Крокетта, — путешествия, охота на крупного зверя, приключения, два предыдущих брака. На фотографии красовалась его теперешняя жена — знойные глазки и белокурые локоны над эффектными округлостями. Описаны особые апартаменты, нечто вроде «дома в доме», изложена история о незваных визитерах, которые заявились на прошлую вечеринку. Перечислены крокеттовские безделушки, унесенные охотниками за сувенирами три недели назад, и в частности резной нефритовый Будда.
«Предстоящий прием, — говорилось в статье, — будет взят под охрану хорошо известным детективным агентством „Кул и Лэм“. Берта Кул, главный компаньон, готова сама взяться за работу, и не поздоровится любому, кто попытается войти, не будучи приглашенным, равно как и тому, кто вознамерится улизнуть с каким-нибудь экспонатом бесценной коллекции Дина Крокетта-второго».
Далее в статье сообщалось, что сотрудник Крокетта Отис Олни, ведающий связями с общественностью и светской жизнью, тщательно просеял список гостей.
Прежде чем лифт поднимет их с верхнего этажа до «дома в доме», каждому придется показать приглашение.
Это будет музыкальный вечер с демонстрацией фильмов, которые Крокетт снял во время своего последнего путешествия на Борнео.
Газетную статью иллюстрировали также снимки самого Крокетта с духовым ружьем в руках и его яхты, на борту которой он «объехал весь мир». Словом, полный отчет вплоть до нынешнего дня.
Прочитав статью, я спросил у Элси Бранд:
— Как восприняла это Берта?
— Буквально пожирает ее, — ответила Элси. — Приказала, как только принесут, подать ей газеты. Важничает, как павлин.
— А архивариус?
— Ходила вчера на свидание с фотографом.
— Ловко сработано!
— Ты имеешь в виду архивариуса или фотографа? — спросила она.
— А ты как думаешь?
— Ну, — сказала она, — давай назовем это так: случай непреодолимого влечения к неотразимому существу.
— Я что-то не заметил неотразимого существа, — возразил я.
Элси с притворной скромностью опустила глаза:
— Видимо, на сей раз ты осмотрелся менее тщательно, чем обычно, Дональд.
— Я совсем не осматривался, — поправил ее я.
Элси покраснела.
— Берта вознамерилась преподнести себя публике единственным представителем фирмы, — заметил я. — Она не позаботилась, чтобы в газете появилась и фотография компаньона.
— Когда речь идет о внутриагентских отношениях, — твердо сказала Элси Бранд, — я придерживаюсь тактики благоразумного молчания.
— Чертовски разумная тактика.
— Ты будешь на приеме, Дональд?
— Незачем, — ответил я. — Это бенефис Берты.
С нанимателем договорилась она, рекламу организовала тоже она. Пусть и торчит там около лифта, наблюдая за девчонками с декольте чуть не до пупа и надеясь через разрез узреть какого-нибудь нефритового Будду.
Элси рассмеялась.
Я вошел, постучав, в кабинет Берты Кул:
— Мои поздравления, Берта.
— По какому поводу?
— Фотография, известность…
— О… Небольшая реклама время от времени не повредит детективному агентству.
— Именно это я и имел в виду, — сказал я.
Берта взяла газету, открытую на анонсе предстоящего крокеттовского приема, и, разглядывая фотоснимок, проворчала:
— Нахальная девка!
— Архивариус? — поинтересовался я.
Она кивнула.
— Сотрудник Крокетта по связям с общественностью утверждал, что соблазнительные ножки совершенно необходимы, — напомнил я.
— Это не соблазнительные ножки, — огрызнулась Берта. — Это анатомия.
— Ну а ты вышла на фото прекрасно, — сподхалимничал я. — Выглядишь вполне профессионально.
— Какая есть, — мрачно отозвалась Берта.
На этом мы и расстались.
«Предстоящий прием, — говорилось в статье, — будет взят под охрану хорошо известным детективным агентством „Кул и Лэм“. Берта Кул, главный компаньон, готова сама взяться за работу, и не поздоровится любому, кто попытается войти, не будучи приглашенным, равно как и тому, кто вознамерится улизнуть с каким-нибудь экспонатом бесценной коллекции Дина Крокетта-второго».
Далее в статье сообщалось, что сотрудник Крокетта Отис Олни, ведающий связями с общественностью и светской жизнью, тщательно просеял список гостей.
Прежде чем лифт поднимет их с верхнего этажа до «дома в доме», каждому придется показать приглашение.
Это будет музыкальный вечер с демонстрацией фильмов, которые Крокетт снял во время своего последнего путешествия на Борнео.
Газетную статью иллюстрировали также снимки самого Крокетта с духовым ружьем в руках и его яхты, на борту которой он «объехал весь мир». Словом, полный отчет вплоть до нынешнего дня.
Прочитав статью, я спросил у Элси Бранд:
— Как восприняла это Берта?
— Буквально пожирает ее, — ответила Элси. — Приказала, как только принесут, подать ей газеты. Важничает, как павлин.
— А архивариус?
— Ходила вчера на свидание с фотографом.
— Ловко сработано!
— Ты имеешь в виду архивариуса или фотографа? — спросила она.
— А ты как думаешь?
— Ну, — сказала она, — давай назовем это так: случай непреодолимого влечения к неотразимому существу.
— Я что-то не заметил неотразимого существа, — возразил я.
Элси с притворной скромностью опустила глаза:
— Видимо, на сей раз ты осмотрелся менее тщательно, чем обычно, Дональд.
— Я совсем не осматривался, — поправил ее я.
Элси покраснела.
— Берта вознамерилась преподнести себя публике единственным представителем фирмы, — заметил я. — Она не позаботилась, чтобы в газете появилась и фотография компаньона.
— Когда речь идет о внутриагентских отношениях, — твердо сказала Элси Бранд, — я придерживаюсь тактики благоразумного молчания.
— Чертовски разумная тактика.
— Ты будешь на приеме, Дональд?
— Незачем, — ответил я. — Это бенефис Берты.
С нанимателем договорилась она, рекламу организовала тоже она. Пусть и торчит там около лифта, наблюдая за девчонками с декольте чуть не до пупа и надеясь через разрез узреть какого-нибудь нефритового Будду.
Элси рассмеялась.
Я вошел, постучав, в кабинет Берты Кул:
— Мои поздравления, Берта.
— По какому поводу?
— Фотография, известность…
— О… Небольшая реклама время от времени не повредит детективному агентству.
— Именно это я и имел в виду, — сказал я.
Берта взяла газету, открытую на анонсе предстоящего крокеттовского приема, и, разглядывая фотоснимок, проворчала:
— Нахальная девка!
— Архивариус? — поинтересовался я.
Она кивнула.
— Сотрудник Крокетта по связям с общественностью утверждал, что соблазнительные ножки совершенно необходимы, — напомнил я.
— Это не соблазнительные ножки, — огрызнулась Берта. — Это анатомия.
— Ну а ты вышла на фото прекрасно, — сподхалимничал я. — Выглядишь вполне профессионально.
— Какая есть, — мрачно отозвалась Берта.
На этом мы и расстались.
Глава 3
Я вернулся домой около полуночи, принял душ, дотащился до постели и только собирался погасить свет, как зазвонил телефон. Я поднял трубку, сказал: «Алло», — и голос Берты Кул ударил в уши, словно порыв ветра — в кучу сухих листьев.
— Дональд! — завопила она. — Приходи сюда!
— Куда это «сюда»? — поинтересовался я.
— В квартиру Дина Крокетта-второго!
— Что случилось?
Она завизжала:
— Черт побери! Не задавай вопросов! Мчись сюда! Во весь дух! Немедленно!
— Ладно, — согласился я.
С расположением крокеттовской квартиры на двадцатом этаже многоквартирного жилого дома я был знаком и со слов Берты, и по газетной статье. Обитателей и визитеров туда поднимал из отдельного вестибюля специальный лифт, его снующая вверх и вниз кабина открывалась по сигналу из прихожей на двадцатом этаже.
Когда Крокетт устраивает прием и в других особых случаях, нижний вестибюль держат открытым и там дежурит лифтер. Лифт автоматизирован. Тот, кто хочет посетить Крокетта, должен позвонить из комнаты дежурного по дому. Крокетт, ежели пожелает, прикажет кому-нибудь спуститься в лифте и открыть дверь вестибюля, а сам будет ждать визитера на двадцатом этаже. А ежели не пожелает, наверх нипочем не подняться, если нет ключа, подходящего к двери вестибюля. Когда кто-либо входит в этот вестибюль, скользящий щиток отходит назад, открывая кнопку, нажатием которой можно вызвать лифт. Кроме того, имеется другой скользящий щиток, скрывающий телефон, напрямую соединенный с апартаментами Крокетта. Дверь вестибюля, открывающаяся по сигналу с двадцатого этажа, точно такая же, как дверь квартиры. На ней номер 20.
Когда я вознамерился подняться на двадцатый этаж, дверь вестибюля была открыта и там дежурил лифтер.
Я дал ему свою визитную карточку, но она не возымела никакого действия. Он сказал: «Подождите здесь» — и закрыл дверь лифта перед моим носом. Затем поднялся и, видимо, переговорил с самим Крокеттом, поскольку, когда он вернулся, его тон был совсем другим:
— Прошу извинить, я только выполнял указания. Все в порядке. Я подниму вас, мистер Лэм.
Я вошел в кабину, и лифт повез меня наверх. Когда его двери раздвинулись, я очутился в приемной, убранной восточными коврами, с хрустальными люстрами, с рядом кресел и просторными стенными шкафами. Каждая дверца шкафа, будучи открытой, образовывала отдельный отсек для пальто и шляпы. За гардеробной стойкой стояла весьма привлекательная девушка в юбке до колен. Взяв мои пальто и шляпу, она осчастливила меня натянутой улыбкой.
Дверь в прихожую открылась, и быстро вошел Мелвин Отис Олни. Он был в смокинге и выглядел обескураженным.
— Входите, пожалуйста, — пригласил он.
— Что случилось? — спросил я.
— Пожалуйста, войдите.
Я последовал за ним в комнату, обставленную с претензией на комфорт и намеком на восточный стиль. Там сгрудилась небольшая кучка людей, пытавшихся говорить одновременно. В стоявшем посередине высоком человеке я узнал Дина Крокетта-второго. Его фотографии часто украшали различные иллюстрированные еженедельники, спортивные и охотничьи журналы, а также колонки светской хроники в газетах.
Берта Кул, казалось, искала повода удрать подальше от этой группы. Она схватила мою руку и так сжала ее, словно я спасатель, а она — на дне водоема глубиной тридцать метров. Косметика была недостаточно толстой, чтобы скрыть багровые пятна на ее лице. На лбу выступили капельки пота. В общем, Берта выглядела буйнопомешанной.
— Сукин сын! — прошипела она.
— Это ты мне? — осведомился я.
— Ему.
— Тогда другое дело, — сказал я. — Что случилось?
Она пообещала:
— Отойдем в сторонку, и я расскажу.
— Миссис Кул, — позвал Крокетт голосом резким, словно щелчок хлыста.
— Одну минуту, — отозвалась Берта Кул, — это мой компаньон. Мне надо с ним посоветоваться.
— Тащите его сюда. Я хочу познакомиться с ним.
Немедленно.
Немного поколебавшись, Берта потащила меня к нему.
Крокетт был из тех, о ком говорят «настоящий мужчина». Рост сто восемьдесят пять сантиметров. От природы широкие плечи увеличены мягкими подплечиками, чтобы талия казалась совсем тонкой, — он выглядел просто ходячим треугольником. Разглядывая его, я вспомнил жалобу, приписываемую одному из его портных: «Черт побери, этому парню не нужен портной, ему больше подойдет садовник». Поддерживать загар для сего молодца — дело важное. На случай солнечных дней у него имеется солярий, а пасмурных — кварцевая лампа. И когда он входит в ресторан, его коричневая кожа привлекает всеобщее внимание. А он любит, чтобы на него глазели.
Крокетт оглядел меня сверху вниз и протянул загорелую руку.
— Итак, вы компаньон Берты Кул, — сказал он и пожал мне руку с такой силой, что кости затрещали.
— Рад познакомиться с вами, — ответил я.
— Ладно. Здесь черт-те что творится, — заметил он.
— Что произошло?
— Из-под носа вашего бдительного компаньона кто-то украл другого нефритового Будду и духовое ружье.
Бог знает, что еще пропало. Не знаю, каков ваш опыт в делах такого рода, но методы, несомненно, устаревшие.
Кто-то показал лифтеру приглашение, поднялся в квартиру, а потом отослал свое приглашение вниз жулику, который, вторично предъявив его, прошел мимо Берты Кул. Очевидно, миссис Кул пренебрегла обязанностью вычеркивать из списка имена поднявшихся наверх гостей. Я собираюсь предпринять генеральную проверку и установить, что еще увели. Наверняка у вора был сообщник. Боже мой, мне самое время раздать остальные бесценные редкости из моей коллекции! Создается впечатление, что я разбрасываю их, как конфетти. Раньше у меня не было таких неприятностей. Подумать только, я заплатил за охрану, высунулся со всеми этими газетными рекламами… Я не собираюсь звать полицию, чтобы снова попасть в газеты. После того как я бросил вызов жуликам, показав, как я защитился против них, это будет выглядеть смешно.
К нам подошла изящная блондинка и вежливо произнесла:
— Право, Дин, это не их вина…
— Не говори, что это не их вина! — возразил он. — Я заплатил им, не так ли? Я поставил эту женщину тут, возле двери, контролировать все приглашения. А она пренебрегла обычным правилом — отмечать присутствующих в списке гостей.
— Для меня было достаточно вашей подписи на приглашении, — оправдалась Берта.
— Вы смотрели на подпись? — с иронией переспросил он. — Сколько раз, как вы полагаете, вы позволили пройти мимо вас жуликам? Так легко было подняться, раздеться и отослать свое приглашение вниз грабителю!
— Вы полагаете, кто-то из гостей сам отнес приглашение вниз? — поинтересовался я.
— Разумеется, нет, — ответил Крокетт, уничтожающе посмотрев на меня. — Он отослал его вниз через кого-нибудь из обслуги. Такое происходит сплошь и рядом.
Некто сует официанту десять долларов, и официант, снующий туда-сюда с посудой, ухитряется сунуть приглашение тому, кто ждет снаружи с опознавательным знаком, который невозможно пропустить. Например, незажженная сигара во рту или что-нибудь в этом роде.
Я взглянул на Берту. Ее лицо было красным, глаза — сердитыми.
— Хорошо, — сказала она. — Допустим, кто-то из шайки проскользнул мимо меня с чужим приглашением. Но, уверяю вас, никто не проходил мимо меня с духовым ружьем!
— Я чувствую, что ты, дорогой, где-нибудь найдешь свое ружье, — сказала блондинка. — Ты, должно быть, сам засунул его куда-то. Никто не мог выйти с ним.
— Моя жена, — коротко представил Крокетт блондинку. Она улыбнулась мне.
Я вспомнил, что она, прежде чем выйти за Крокетта, стала победительницей конкурса красоты. Что ж, она победила заслуженно. Крокетт не бросал свои деньги на ветер.
— А нефритовый Будда? — спросил Крокетт. — Он тоже исчез. Кто-то разбил стеклянный колпак и…
— Я согласна, Дин, — успокаивающе сказала блондинка, положив руку ему на предплечье. — Но, в конце концов, ты не можешь возложить ответственность за это на миссис Кул. Она была нанята только следить, чтобы не проникли незваные жулики. Если ты хотел, чтобы она охраняла редкости, то должен был ясно сказать, и тогда она взяла бы на себя ответственность за это. И привлекла бы кого-нибудь, кто не спускал бы глаз с вещей. — Она сверкнула в мою сторону ослепительной улыбкой и поинтересовалась: — Вероятно, вы ее компаньон, мистер Лэм?
Крокетт опять посмотрел на меня сверху вниз.
Берта сказала:
— Вам нужно было поручить мне стеречь этого Будду, тогда ваши упреки были бы справедливыми. Дональд мог бы проверять приглашенных по списку, а я стояла бы здесь и стерегла Будду. И если какая-нибудь из красоток попыталась бы сунуть его под платье, когда я поблизости, я раздела бы ее да лифчика. Но я была, черт возьми, уверена, что они не смогут ничего вынести, когда я на посту.
Крокетт презрительно хрюкнул, повернулся на каблуках и широко зашагал прочь.
— Вы должны понять его, — извинилась миссис Крокетт. — Он очень огорчен. Он скоро остынет. Поначалу он всегда воспринимает неприятности ужасно тяжело.
— А сколько стоит нефритовый Будда? — поинтересовался я.
— Несколько тысяч долларов.
— А другая вещь — духовое ружье?
Она пожала плечами, и это пожатие привлекло мое внимание к ее глубокому декольте.
— Я не дала б за него и пятицентовика, — медленно и с нажимом произнесла она. — Между нами, мистер Лэм, я ждала удобного случая, чтобы вышвырнуть эту вещь в окно. Если б только была уверена, что не попаду какому-нибудь прохожему по голове, я бы его давно выбросила. Эта длиннющая штуковина собирает пауков, и пыльная паутина тянется изнутри, как только его перевернешь. Одному Богу известно, как пауки забираются в такую дыру! И потом, это ружье стреляет ядовитыми стрелами — человек может умереть от одной царапины такой стрелой! Я не позволяю горничным вытирать пыль в его комнате с редкостями, делаю это сама… Поймите, — сказала она, одарив меня лучезарной улыбкой, — я не хочу его оценивать, но буду очень и очень довольна, если никогда больше не увижу этого пигмейского духового ружья со стрелами. Мне хотелось бы поместить в газете объявление о награде — не тому, кто его вернет, а тому, кто украл.
— Оно цельное или сборное? — спросил я.
— Из одного куска. Мой муж считает, это шедевр инженерного искусства примитивного племени: достать сук или ствол небольшого дерева, проделать в нем абсолютно прямое отверстие. Наверное, они выпрямляют ствол при помощи огня или пара или как-нибудь еще, а затем просверливают сквозное отверстие. Затем много часов полируют отверстие изнутри. Это твердое дерево особой породы, и отверстие гладкое, как стекло. Я видела, как Дин прикладывает ружье к губам и посылает из него стрелу с такой силой… Это просто неосторожно!
— Дональд! — завопила она. — Приходи сюда!
— Куда это «сюда»? — поинтересовался я.
— В квартиру Дина Крокетта-второго!
— Что случилось?
Она завизжала:
— Черт побери! Не задавай вопросов! Мчись сюда! Во весь дух! Немедленно!
— Ладно, — согласился я.
С расположением крокеттовской квартиры на двадцатом этаже многоквартирного жилого дома я был знаком и со слов Берты, и по газетной статье. Обитателей и визитеров туда поднимал из отдельного вестибюля специальный лифт, его снующая вверх и вниз кабина открывалась по сигналу из прихожей на двадцатом этаже.
Когда Крокетт устраивает прием и в других особых случаях, нижний вестибюль держат открытым и там дежурит лифтер. Лифт автоматизирован. Тот, кто хочет посетить Крокетта, должен позвонить из комнаты дежурного по дому. Крокетт, ежели пожелает, прикажет кому-нибудь спуститься в лифте и открыть дверь вестибюля, а сам будет ждать визитера на двадцатом этаже. А ежели не пожелает, наверх нипочем не подняться, если нет ключа, подходящего к двери вестибюля. Когда кто-либо входит в этот вестибюль, скользящий щиток отходит назад, открывая кнопку, нажатием которой можно вызвать лифт. Кроме того, имеется другой скользящий щиток, скрывающий телефон, напрямую соединенный с апартаментами Крокетта. Дверь вестибюля, открывающаяся по сигналу с двадцатого этажа, точно такая же, как дверь квартиры. На ней номер 20.
Когда я вознамерился подняться на двадцатый этаж, дверь вестибюля была открыта и там дежурил лифтер.
Я дал ему свою визитную карточку, но она не возымела никакого действия. Он сказал: «Подождите здесь» — и закрыл дверь лифта перед моим носом. Затем поднялся и, видимо, переговорил с самим Крокеттом, поскольку, когда он вернулся, его тон был совсем другим:
— Прошу извинить, я только выполнял указания. Все в порядке. Я подниму вас, мистер Лэм.
Я вошел в кабину, и лифт повез меня наверх. Когда его двери раздвинулись, я очутился в приемной, убранной восточными коврами, с хрустальными люстрами, с рядом кресел и просторными стенными шкафами. Каждая дверца шкафа, будучи открытой, образовывала отдельный отсек для пальто и шляпы. За гардеробной стойкой стояла весьма привлекательная девушка в юбке до колен. Взяв мои пальто и шляпу, она осчастливила меня натянутой улыбкой.
Дверь в прихожую открылась, и быстро вошел Мелвин Отис Олни. Он был в смокинге и выглядел обескураженным.
— Входите, пожалуйста, — пригласил он.
— Что случилось? — спросил я.
— Пожалуйста, войдите.
Я последовал за ним в комнату, обставленную с претензией на комфорт и намеком на восточный стиль. Там сгрудилась небольшая кучка людей, пытавшихся говорить одновременно. В стоявшем посередине высоком человеке я узнал Дина Крокетта-второго. Его фотографии часто украшали различные иллюстрированные еженедельники, спортивные и охотничьи журналы, а также колонки светской хроники в газетах.
Берта Кул, казалось, искала повода удрать подальше от этой группы. Она схватила мою руку и так сжала ее, словно я спасатель, а она — на дне водоема глубиной тридцать метров. Косметика была недостаточно толстой, чтобы скрыть багровые пятна на ее лице. На лбу выступили капельки пота. В общем, Берта выглядела буйнопомешанной.
— Сукин сын! — прошипела она.
— Это ты мне? — осведомился я.
— Ему.
— Тогда другое дело, — сказал я. — Что случилось?
Она пообещала:
— Отойдем в сторонку, и я расскажу.
— Миссис Кул, — позвал Крокетт голосом резким, словно щелчок хлыста.
— Одну минуту, — отозвалась Берта Кул, — это мой компаньон. Мне надо с ним посоветоваться.
— Тащите его сюда. Я хочу познакомиться с ним.
Немедленно.
Немного поколебавшись, Берта потащила меня к нему.
Крокетт был из тех, о ком говорят «настоящий мужчина». Рост сто восемьдесят пять сантиметров. От природы широкие плечи увеличены мягкими подплечиками, чтобы талия казалась совсем тонкой, — он выглядел просто ходячим треугольником. Разглядывая его, я вспомнил жалобу, приписываемую одному из его портных: «Черт побери, этому парню не нужен портной, ему больше подойдет садовник». Поддерживать загар для сего молодца — дело важное. На случай солнечных дней у него имеется солярий, а пасмурных — кварцевая лампа. И когда он входит в ресторан, его коричневая кожа привлекает всеобщее внимание. А он любит, чтобы на него глазели.
Крокетт оглядел меня сверху вниз и протянул загорелую руку.
— Итак, вы компаньон Берты Кул, — сказал он и пожал мне руку с такой силой, что кости затрещали.
— Рад познакомиться с вами, — ответил я.
— Ладно. Здесь черт-те что творится, — заметил он.
— Что произошло?
— Из-под носа вашего бдительного компаньона кто-то украл другого нефритового Будду и духовое ружье.
Бог знает, что еще пропало. Не знаю, каков ваш опыт в делах такого рода, но методы, несомненно, устаревшие.
Кто-то показал лифтеру приглашение, поднялся в квартиру, а потом отослал свое приглашение вниз жулику, который, вторично предъявив его, прошел мимо Берты Кул. Очевидно, миссис Кул пренебрегла обязанностью вычеркивать из списка имена поднявшихся наверх гостей. Я собираюсь предпринять генеральную проверку и установить, что еще увели. Наверняка у вора был сообщник. Боже мой, мне самое время раздать остальные бесценные редкости из моей коллекции! Создается впечатление, что я разбрасываю их, как конфетти. Раньше у меня не было таких неприятностей. Подумать только, я заплатил за охрану, высунулся со всеми этими газетными рекламами… Я не собираюсь звать полицию, чтобы снова попасть в газеты. После того как я бросил вызов жуликам, показав, как я защитился против них, это будет выглядеть смешно.
К нам подошла изящная блондинка и вежливо произнесла:
— Право, Дин, это не их вина…
— Не говори, что это не их вина! — возразил он. — Я заплатил им, не так ли? Я поставил эту женщину тут, возле двери, контролировать все приглашения. А она пренебрегла обычным правилом — отмечать присутствующих в списке гостей.
— Для меня было достаточно вашей подписи на приглашении, — оправдалась Берта.
— Вы смотрели на подпись? — с иронией переспросил он. — Сколько раз, как вы полагаете, вы позволили пройти мимо вас жуликам? Так легко было подняться, раздеться и отослать свое приглашение вниз грабителю!
— Вы полагаете, кто-то из гостей сам отнес приглашение вниз? — поинтересовался я.
— Разумеется, нет, — ответил Крокетт, уничтожающе посмотрев на меня. — Он отослал его вниз через кого-нибудь из обслуги. Такое происходит сплошь и рядом.
Некто сует официанту десять долларов, и официант, снующий туда-сюда с посудой, ухитряется сунуть приглашение тому, кто ждет снаружи с опознавательным знаком, который невозможно пропустить. Например, незажженная сигара во рту или что-нибудь в этом роде.
Я взглянул на Берту. Ее лицо было красным, глаза — сердитыми.
— Хорошо, — сказала она. — Допустим, кто-то из шайки проскользнул мимо меня с чужим приглашением. Но, уверяю вас, никто не проходил мимо меня с духовым ружьем!
— Я чувствую, что ты, дорогой, где-нибудь найдешь свое ружье, — сказала блондинка. — Ты, должно быть, сам засунул его куда-то. Никто не мог выйти с ним.
— Моя жена, — коротко представил Крокетт блондинку. Она улыбнулась мне.
Я вспомнил, что она, прежде чем выйти за Крокетта, стала победительницей конкурса красоты. Что ж, она победила заслуженно. Крокетт не бросал свои деньги на ветер.
— А нефритовый Будда? — спросил Крокетт. — Он тоже исчез. Кто-то разбил стеклянный колпак и…
— Я согласна, Дин, — успокаивающе сказала блондинка, положив руку ему на предплечье. — Но, в конце концов, ты не можешь возложить ответственность за это на миссис Кул. Она была нанята только следить, чтобы не проникли незваные жулики. Если ты хотел, чтобы она охраняла редкости, то должен был ясно сказать, и тогда она взяла бы на себя ответственность за это. И привлекла бы кого-нибудь, кто не спускал бы глаз с вещей. — Она сверкнула в мою сторону ослепительной улыбкой и поинтересовалась: — Вероятно, вы ее компаньон, мистер Лэм?
Крокетт опять посмотрел на меня сверху вниз.
Берта сказала:
— Вам нужно было поручить мне стеречь этого Будду, тогда ваши упреки были бы справедливыми. Дональд мог бы проверять приглашенных по списку, а я стояла бы здесь и стерегла Будду. И если какая-нибудь из красоток попыталась бы сунуть его под платье, когда я поблизости, я раздела бы ее да лифчика. Но я была, черт возьми, уверена, что они не смогут ничего вынести, когда я на посту.
Крокетт презрительно хрюкнул, повернулся на каблуках и широко зашагал прочь.
— Вы должны понять его, — извинилась миссис Крокетт. — Он очень огорчен. Он скоро остынет. Поначалу он всегда воспринимает неприятности ужасно тяжело.
— А сколько стоит нефритовый Будда? — поинтересовался я.
— Несколько тысяч долларов.
— А другая вещь — духовое ружье?
Она пожала плечами, и это пожатие привлекло мое внимание к ее глубокому декольте.
— Я не дала б за него и пятицентовика, — медленно и с нажимом произнесла она. — Между нами, мистер Лэм, я ждала удобного случая, чтобы вышвырнуть эту вещь в окно. Если б только была уверена, что не попаду какому-нибудь прохожему по голове, я бы его давно выбросила. Эта длиннющая штуковина собирает пауков, и пыльная паутина тянется изнутри, как только его перевернешь. Одному Богу известно, как пауки забираются в такую дыру! И потом, это ружье стреляет ядовитыми стрелами — человек может умереть от одной царапины такой стрелой! Я не позволяю горничным вытирать пыль в его комнате с редкостями, делаю это сама… Поймите, — сказала она, одарив меня лучезарной улыбкой, — я не хочу его оценивать, но буду очень и очень довольна, если никогда больше не увижу этого пигмейского духового ружья со стрелами. Мне хотелось бы поместить в газете объявление о награде — не тому, кто его вернет, а тому, кто украл.
— Оно цельное или сборное? — спросил я.
— Из одного куска. Мой муж считает, это шедевр инженерного искусства примитивного племени: достать сук или ствол небольшого дерева, проделать в нем абсолютно прямое отверстие. Наверное, они выпрямляют ствол при помощи огня или пара или как-нибудь еще, а затем просверливают сквозное отверстие. Затем много часов полируют отверстие изнутри. Это твердое дерево особой породы, и отверстие гладкое, как стекло. Я видела, как Дин прикладывает ружье к губам и посылает из него стрелу с такой силой… Это просто неосторожно!