Страница:
Мы слонялись по дворам с полчаса. Я начал сомневаться, что мы увидим нечто интересное, и перестал понимать, что все-таки хочет узнать Дженни: с людьми она не заговаривала – да и не с кем было говорить, – в квартиры не стучалась. Но тут мы наткнулись на компанию ребятишек, пускавших деревянные щепки в большой луже. Три мальчика лет десяти-двенадцати и девочка примерно того же возраста.
Дженни вынула из сумочки горсть конфет – американских, привезла с собой, – и протянула их ребятам. Те недоверчиво посмотрели на неожиданно щедрую тетю, но угощение взяли, захрустели карамелью. А девушка завела с ними нехитрую беседу о том, кем они хотят стать, когда вырастут. Даже умудрилась не соврать, зачем ей это нужно: сказала, что пытается выяснить, хорошо ли живется детям у нас в стране, чем они занимаются в свободное время, как учатся в школе. Малыши прониклись гордостью от осознания того факта, что их дела кому-то интересны, и начали заливаться соловьями.
Самый старший мальчик, Дима, высокий и темноволосый, рассказал, что живет один с мамой, которая получает пособие.
– Я вырасту, поучусь еще немного в школе – и пойду в локомотивное депо чинить тепловозы. Маме помогать надо, ей тяжело нас с Машей поднимать. – Маша, – как оказалось, его сестра, девочка, совершенно на Диму не похожая, – согласно закивала. – А потом выучусь на машиниста и буду по всей стране ездить. Платят хорошо, интересно.
– В армии ты служить не хочешь? – спросила Дженни, мягко подталкивая его к вопросу о получении гражданства самым коротким путем.
– Нет, мне семью кормить надо, – солидно ответил мальчик. – А на войне убить могут. Так мама говорит. Еще там долго служить вдали от дома. И экзамены можно не сдать.
– Да. – Я кивнул. Молодой прагматик меня позабавил – в таком возрасте, как правило, еще не рассуждают о тяготах армейских будней.
– А вы служили в армии, дядя? – обратился ко мне светловолосый малыш Ваня. – Вот у вас и меч на боку…
Глазастый мальчуган сразу заметил клинок, который я прикрывал плащом от посторонних взглядов.
– Служил. Это действительно сложно и опасно. А клинок у меня не потому, что я должен им воевать, а потому, что человек, который становится гражданином, должен всегда отвечать за свои слова.
– Я хочу быть гражданином, – солидно заявил Ваня. – Буду драться на дуэлях и убивать тех, кто обидел меня или моих друзей. Вот только папа не покупает мне шпагу. У него самого нет, и он говорит, что она мне не нужна.
– Гражданин, – фыркнул кареглазый Костя – как мне показалось, самый хитрый из всех детей. – Если у тебя папка – житель, то нечего и мечтать. Будешь хлеб печь.
– Не буду! – возмутился Ваня.
– Будешь. Или пристукнут тебя на первой же дуэли. Вон у Митьки Абросимова брат пошел в армию – и все.
– Что – все? – вздрогнула Дженни.
– Похоронили, – мрачно объявил мальчик. – Даже тело домой не привезли – прислали похоронку, и пенсию семье назначили маленькую, временную.
Последние слова он явно повторял со слов взрослых. А ситуация – жизненная. Погиб на учениях или убит на дуэли – кто его знает, этого Абросимова, может, был задирой, с плохим характером, – а драться не умел, все же в рабочем квартале редко встретишь хорошего фехтовальщика – вот и нарвался. А поскольку служил он мало и полноправным гражданином стать не успел, пенсию семье дали только на время. Сообразно с внесенным в общественное развитие вкладом. Если бы он участвовал в боевых действиях – дело другое. Но никто необстрелянных ребят в бой не посылает.
– Вот, – торжественно и немного злорадно сказала Дженни, когда мы отошли от мальчишек. – А ты говоришь, что система гражданства – не наследственная. Каждый из этих мальчиков может стать гражданином, только пройдя сложные, порой смертельные испытания. Уверена, сыну любого дворянина получить гражданство гораздо легче.
– Сыну гражданина, – поправил я девушку. – Сейчас не принято называть сословие, из которого произошел. Да, сыну или дочери граждан легче – отчасти. Они видят цель и уверены в своих силах. Но разве не так в любом деле? Кому проще получить высшее образование – ребенку, у которого отец и мать инженеры, учителя, врачи, или сыну уборщицы? Кому легче устроиться в жизни – ребенку из богатой семьи или воспитаннику детдома? У детдомовца тоже есть все шансы – но ему будет не в пример тяжелее.
– Демократия и всеобщее избирательное право – основа свобод граждан, – изрекла девушка.
– Полная свобода ведет к вседозволенности, – парировал я. – Наше общественное устройство кажется мне вполне справедливым. По крайней мере уровень преступности у нас в три раза ниже, чем в Америке.
– А уровень смертности молодых людей – в два раза выше. Не слишком ли высокая цена?
– За все надо платить. Во всяком случае, мы не боимся ходить по улицам в любое время дня и ночи.
– Не расставаясь с клинком, – довольно ядовито заявила Дженни.
– Но и ты ведь не ходишь по улице с завязанными глазами или скованными руками.
– Интересное у вас понятие о свободе…
– Свобода – это защищенность.
– Нет, свобода – это уважение себя и других.
– Тоже верно. Только люди еще не достигли таких высот развития, чтобы действовать не по принуждению. И в России, и в Америке.
Темнело. Во дворах зажглись редкие фонари – зачастую просто лампочки, вкрученные в пластиковые патроны. Иногда они были защищены металлическими сетками или толстым стеклянным колпаком. И прежде безлюдные дворы опустели полностью.
– Пойдем домой? – спросил я у Дженни.
– Боишься гулять в бедных районах ночью? – начала подначивать меня девушка.
– Я уже не в том возрасте, чтобы вестись «на слабо». Знаешь, что это означает?
– Примерно догадалась.
– Так вот, если тебе это доставит удовольствие – будем бродить здесь хоть до полуночи, хоть до утра. Но, по-моему, ты устала. Да и нечего нам здесь больше делать.
– Ладно, пойдем.
Мы свернули в проулок – я решил выйти на проспект и поймать такси. Возвращаться пешком было долго и утомительно. Между двумя пятиэтажными домами стояла компания молодежи – человек восемь. Стоят – и стоят. Может быть, Дженни и думает, что жители бедных районов – дикие звери, которых опасаются благовоспитанные граждане. Я-то прекрасно знаю, что, как правило, даже пьяные компании и обкуренные подростки безопасны. Максимум, на что они могут решиться, – это пристать к вам с какими-то мутными излияниями. Граждане образованны, и некоторые жители почему-то считают, что они должны просвещать их по мере сил. Отчасти верно, только вспоминают они об этом только во хмелю – и вопросы, которые их интересуют, очень далеки от реальности.
Своих, таких же жителей, слишком бойкая компания может ограбить, припугнуть, задеть или пнуть. Но до тяжких телесных повреждений дело доходит редко, а убийств практически не случается.
Меня удивило, когда молодые люди словно по команде обернулись к нам. В их руках я заметил палки и обрезки чугунных труб – ребята не стали бы так основательно вооружаться, будь у них на уме что-то мирное и хорошее.
– Вот они, – срывающимся дискантом закричал один из парней. Даже по его голосу я понял, что он накачан наркотиками – скорее всего стимуляторами. Палкой своей он взмахнул так быстро и решительно, что мне стало слегка не по себе.
Толпа сорвалась с места и бросилась к нам. Лица парней были перекошены злобой, палки и обрезки труб мелькали в воздухе.
Рассуждать и анализировать было некогда – в нашем распоряжении оставалась какая-то пара секунд. Будь я один – возможно, я встретил бы разъяренную толпу клинком. Но не обязательно: все же семь человек – слишком много, особенно если они имеют возможность окружить тебя со всех сторон. А уж здоровьем и честью девушки я не мог рисковать в любом случае. Если эти люди ждали нас, то вполне могут убить – несмотря на все кары, что последуют за этим. Странно и необычно.
Я схватил Дженни за руку и рванулся назад. Нам сейчас требуется уйти с открытого места. Убежать надеяться не стоит – мы хуже знаем местность, да и не готовились к игре в догонялки. Значит, нужно занять оборону в каком-нибудь тупичке или подъезде – и продержаться там некоторое время. До тех пор, пока ситуация не повернется в нашу пользу. Резиновые сапоги едва не падали с Гвиневеры.
Вот и темный зев открытой двери в подъезд. Я втащил Дженни туда, спотыкаясь, начал подниматься по узкой лестнице – девушка упала, но я рывком поставил ее на ноги, потащил дальше. Вверху, на третьем и четвертом этаже, в подъезде горел свет. Он был мне нужен – драться в темноте с толпой негодяев, вооруженных дубинками, – занятие заведомо проигрышное. Затопчут.
Мы поднялись на верхнюю площадку. Там я занял оборонительную позицию. Бледная Дженни притихла за моей спиной и только тяжело дышала. Постучать в какую-нибудь из квартир и попросить вызвать полицию она просто боялась – решила, видимо, что весь мир против нас. А посоветовать ей сделать это мне не позволяло воспитание: во-первых, она бы испугалась, решив, что я не владею ситуацией, во-вторых, мы как-то не привыкли просить помощи у женщин. Особенно если помощь заключается в том, что нужно позвать на помощь.
И полицейские, и служба шерифа не то чтобы могли обо мне плохо подумать – тем более со мной дама… Но все же звать кого-то не хотелось. Поэтому я нащупал в кармане мобильный телефон, но кнопку экстренного вызова спасательных служб пока не нажимал.
Наши преследователи добрались до площадки маршем ниже и сгрудились на ней, не решаясь преодолеть последние девять ступенек. Никто не хотел идти первым – а всей толпой по лестнице не побежишь. Максимум здесь могут пройти рядом два человека. Таких двух смельчаков среди банды одурманенного наркотиками сброда не находилось.
– Назад! – приказал я. – Быстро расходитесь по домам – и отделаетесь минимальным наказанием.
Конечно, я не стал лгать этому отребью. Просто забыть об их выходке любой гражданин не имел права – любое антиобщественное поведение жителей должно расследоваться и пресекаться. Поэтому я упомянул о наказании, что не могло их обрадовать. Даже если человека воспитывают в постоянном подчинении, рано или поздно он может сорваться с катушек. Мои слова подзадорили какого-то паренька.
– Все равно пропадать! – заорал он, перехватил поудобнее обрезок чугунной трубы и ринулся вверх.
Выпад, укол, труба с грохотом покатилась по ступеням, а парень с утробным стоном осел на пол. Я бил в корпус, стараясь не задеть жизненно важных органов, но надолго обездвижить противника глубокой болезненной раной.
Возмущенный и одновременно испуганный рев прокатился по сгрудившейся на нижней площадке толпе. Последовать примеру валявшегося у их ног парня негодяи пока не спешили.
Тут одна из трех дверей за моей спиной приоткрылась. Сразу возникший сквозняк принес запах грибного супа и дешевых духов. Визгливый женский голос запричитал:
– И что же вы здесь устроили, твари окаянные! Грохочут, орут, воют, в подъезде блюют! Вот я сейчас полицию вызову, вас всех в каторгу и упекут, алкоголиков проклятых!
Нельзя было оборачиваться. Но и не обернуться нельзя. Во-первых, неизвестно, кто еще живет с этой женщиной в квартире. Во-вторых, мегера, решившая, что в ее бедах виноват я, может и сама ударить первым попавшимся под руку предметом – например, сковородкой. Нельзя недооценивать возможностей слабой женщины…
Я повернулся вполоборота, краем глаза заметил тетку лет сорока в зеленом халате – в руке ее была не сковородка, но молоток для отбивания мяса – весьма грозное оружие. Дженни жалась в угол.
– И шалаву какую-то с собой притащили, – продолжала надрываться тетка. – А ты чем перед собой машешь?
Тон ее постепенно понижался – жительница начала понимать, что в подъезде ее происходит вовсе не какая-то ординарная разборка. И разглядела настоящую шпагу в моей руке.
– Что же это такое делается? – завизжала она уже испуганно. – Что творится?
Снизу в это время раздался голос с очень странными интонациями – кто-то словно бы порыкивал после каждого слова:
– Поднимайтесь наверх! Убейте их!
Мне очень не понравились интонации, совсем не понравился смысл высказывания – но не потому, что кто-то хотел убить нас, а от чего-то другого – сейчас мне некогда было думать об этом. И, самое главное, было неясно, кто науськивал обкуренную толпу. Раненый валялся на полу, шестеро мужчин топтались на площадке. Когда они бросились на нас, их было семеро. Откуда взялся восьмой – тот, что давал сейчас команды?
Уже не раздумывая, я нажал кнопку экстренного вызова на телефоне и прокричал в него:
– Гражданин Никита Волков. Чрезвычайная ситуация. Требуется помощь – нападение с применением недозволенных средств. Железнодорожный район. В каком-то из домов. Адрес, гражданка! – Я резко обернулся к любопытствующей жительнице. Та прикрыла распахнувшийся от удивления рот рукой.
– Улица, дом! – неожиданно громко закричала на нее Дженни.
– Грибоедова. Двенадцать, – тихо произнесла гражданка. – Квартира двадцать четыре.
Шестеро мужчин с воем полезли вверх. Выли они, по-моему, от страха. Но не лезть вверх не могли – что-то словно гнало их вперед. С такими штуками я прежде встречался. Но давно, еще в бытность шерифом…
– Грибоедова, двенадцать, – прокричал я в телефон и бросил его Дженни. Сам шагнул навстречу атакующим.
По большому счету, мне, наверное, не составило бы труда переколоть и порубить их всех. Но я уже начал догадываться – не все в данной ситуации ладно. Нападающие – не обычные антисоциальные элементы. А убивать шесть человек для того, чтобы обезопасить себя, когда есть другие пути разрешения ситуации, – не лучший выход.
В полицейском управлении, однако, будут шокированы. Чтобы помощник шерифа, пусть и бывший, звал кого-то на помощь в своем районе? Причем не тогда, когда вооруженная банда грабит банк или компания работяг устроила массовую драку, а из-за нападения на него самого. Пришлют, наверное, пять нарядов на патрульных автомобилях.
Сейчас мне не было стыдно – пасть жертвой чьих-то интриг я не собирался. Нападение наверняка связано с Дженни. Что это за интриги? Кто стоит за действиями парней? Я думал и не находил ответа. А первых два молодчика уже поднялись по лестнице на расстояние выпада.
Того мужчину, что был справа от меня, я ударил левой ногой в грудь, стараясь перекинуть через перила. Не получилось – он только согнулся и лег на них. Широко размахнувшись – после удара ногой я стоял к нападавшим вполоборота, – я нанес удар гардой в ухо того парня, что был ближе к стене.
Я подпустил их слишком близко… Хотя первые два были выведены из строя, следующая пара наступала им на пятки. Один попытался схватить меня за руку, другой взмахнул дубинкой. Не достал, конечно, очень спешил – но после этого швырнул дубинку прямо мне в лицо. И попал… Темно-зеленая стена подъезда с облупившейся краской и клочками паутины на ней бросилась мне навстречу, но я сумел удержаться на ногах, сохранить равновесие и ясность мысли. Только кровь заливала глаз.
Сделав шаг назад, отступив на середину площадки, я сделал два быстрых укола. Последний удался не в полной мере, и раненый черноволосый юноша продолжал лезть на меня. Неожиданно вперед ступила Дженни, ударила его кулачком в лицо. Жесткий удар остановил слишком решительного бандита. А я едва успел перехватить Дженни и отстранить назад – только девушки впереди мне не хватало.
Оставшиеся два бандита, по-видимому, не чувствовали в себе сил продолжать борьбу. Да и выглядели они более хлипкими, чем их предшественники. Почти синхронно развернувшись, они бросились на улицу.
– Окаянные… Окаянные, – твердила женщина в красном халате. Появившийся из-за ее спины лысоватый мужичок с застывшим навеки на лице робким выражением смотрел на побоище широко распахнутыми глазами – и делал слабые попытки утащить супругу в квартиру, подальше от яростных людей.
Теперь бы броситься вниз, поймать этих двоих, выяснить, кто кричал им снизу… Только вряд ли командир всего этого отребья станет меня дожидаться. А догонять остальных убежавших – занятие бессмысленное. Лучше уж посторожить тех, с кем удалось справиться. Некоторые отделались легкими ранениями или были отправлены в нокаут и вполне могли скоро очухаться. Один уже пытался приподняться, ошарашенно глядя по сторонам, явно не понимая, что он здесь делает, и пытаясь скинуть с себя ногу пока еще не подававшего признаков жизни бандита.
– Лежать мордой вниз, – приказал я. – Попытка встать будет жестоко караться.
Возражать никто не посмел. Шевелившийся бандит предпочел замереть и не подавать признаков жизни.
В отдалении послышался вой сирены патрульного автомобиля. Прошла, наверное, только минута – а помощь уже спешит. Еще через минуту вой приблизился, в отдалении стало можно различить звук еще одной или двух сирен.
Кровь из рассеченной брови продолжала течь по лицу, заливала плащ. Дженни зачем-то рвала носовой платок – хотела сделать из него бинт? Или намеревалась нащипать корпии?
Я достал свой платок, протер лицо. Не хотелось бы зашивать рану… Вроде бы неглубокая. Сейчас кровь должна остановиться.
Женщина, которая все еще не закрыла дверь – а теперь ее дверь долго не закроется, полиция непременно станет опрашивать ее и мужа как свидетелей, – предложила:
– Зайдите к нам, гражданин! Умоетесь…
– Спасибо, не могу. Нужно стеречь этих.
– Зайдите вы, девушка! Я вам полотенце дам!
Я едва было не схватил Дженни за руку. Нельзя входить в непроверенную квартиру в такой ситуации – как знать, что может ожидать тебя там? Хотя нет, не захватят же ее в заложницы мирные граждане? А в дьявольское коварство нападавших, которые таким вот хитроумным способом загоняли нас в этот подъезд, на этот этаж, я не верил. Да и супруги могли напасть раньше – эффект был бы несравнимо выше.
Первая полицейская машина, скрипнув тормозами, остановилась около дома. Загрохотали шаги. В соседний подъезд… И в наш тоже. Широкоплечий полицейский с густыми пшеничными усами перепрыгнул через валявшегося на площадке бандита, в три прыжка одолел лестницу. В одной руке он сжимал клинок, в другой – револьвер.
– Никита, что случилось?! Ты ранен?
Голос его был встревоженным, в глазах застыл вопрос. Это был мой старый знакомый – Артем Свиридов. Майор полиции, по доброй воле взявший в руки огнестрельное оружие… Мне действительно удалось напугать их. Или, во всяком случае, заставить беспокоиться.
– Со мной все в порядке, Артем. Что случилось – пока не понял. Напали всем скопом. По-моему, кто-то дал им приказ и подгонял потом снизу.
– Как выглядел главарь?
– Понятия не имею. Я его ни разу не увидел. Извини, что пришлось побеспокоить – но не хотелось сидеть здесь, как крысе в норе. Я не один – со мной гражданка Америки.
– Гражданка Америки? – В глазах Свиридова зажегся профессиональный интерес. Естественно, присутствие Гвиневеры – совершенно новая карта, меняющая весь расклад.
– Да. Она прилетела сегодня.
– И что вы здесь делали? – Артем спросил, потом потупился – вопрос, вообще говоря, был бестактным, хоть он и находился при исполнении.
– Гуляли, – коротко ответил я. – На нас напали на улице. В подъезде мы заняли оборону. Нападавших было семеро. Мне удалось взять только пятерых.
Еще одна машина остановилась около подъезда. На лестнице послышались шаги.
– Нельзя ли для прогулок подальше выбрать закоулок? – Свиридов бессовестно цитировал Грибоедова, зная, что на это я не обижусь. А выжать из меня максимум информации он имел возможность только сейчас – один на один, как старый знакомый. При других полицейских чинах я, естественно, не скажу ничего, что может повредить моей репутации или репутации девушки. Конечно, я не скажу этого и Свиридову – но по крайней мере могу намекнуть, было ли в нашей прогулке что-то необычное, дали ли мы повод нападавшим вести себя так…
– Нам захотелось пойти именно сюда, – как можно мягче сказал я. – Поверь, если бы я знал, почему они решили напасть на нас, рассказал бы тебе. Особенно после того, как пришлось отрывать вас от дел.
– Вечер спокойный. – Артем щипнул себя за ус. – А тебе мы всегда рады помочь.
На лестнице появились санитары с винтовками – закинув оружие на плечо, они поднимали с земли раненых и тащили их в машины. Еще два офицера поднялись к нам на площадку.
– Господин Волков, вам нужна медицинская помощь? – поинтересовался молодой ротмистр – кажется, его фамилия была Федоренко, но я бы не поручился – с ним непосредственно работать не доводилось.
– Думаю, нет.
Оглянувшись, я увидел робко стоящую в углу Дженни с мокрым полотенцем в руках. Еще раз протер лицо – кровь остановилась, хотя болело сейчас сильнее, чем прежде. Боль стала ноющей.
– Вы намерены предъявить обвинения напавшим на вас жителям?
– А вы как думаете? – усмехнулся я. – Вы считаете, что между нами произошло недоразумение, о котором я предпочту забыть? Они напали на меня без повода – правда, возможно, у них были какие-то далекоидущие причины.
– Это решит суд, – холодно ответил ротмистр. Возможно, я ответил слишком резко, и он обиделся. – Вы желаете принять участие в расследовании происшествия лично?
– Нет, спасибо. Если вы не возражаете, мы отправимся домой. Нападение было неспровоцированным, сказать мне нечего. Кроме того, что я уже сообщил майору Свиридову.
Дженни вновь протянула мне полотенце, и я опять протер лицо. Все не так уж плохо. Никто не умер, не было стрельбы…
– Вы на машине? – спросил Артем.
– Нет.
– Отвезти вас?
– Не стоит, спасибо.
Мы и так оторвали от работы слишком многих людей – заставлять полицейских везти нас домой на служебной машине просто неприлично.
На улице Дженни тихо спросила:
– Они отпустили тебя, потому что ты служил в полиции?
– Нет, – вздохнул я. – Тем более в полиции мне служить не доводилось. Я работал помощником шерифа – это совсем другое ведомство и другой статус. Любого гражданина в данной ситуации отпустили бы без проблем – если ты имеешь в виду процесс дознания.
– Почему?
– Потому, что он всегда явится к следователю – когда возникнет необходимость. Я сказал все, что знал и что может им пригодиться. Теперь они будут допрашивать арестованных жителей.
– С применением спецсредств? – Дженни, похоже, боялась услышать ответ на свой вопрос.
– Зависит от обстоятельств. Детектор лжи, вообще говоря, могут применить. Если ты имеешь в виду пытки – то, конечно, нет. Они давно не практикуются, что бы ни сочиняли у вас в Америке.
– Насколько давно?
– Лет тридцать – точно.
Мы направились к автомобильной дороге – в сторону, противоположную той, откуда пришли. Уже в следующем дворе все было совершенно спокойно – никто не высовывался в окна, привлеченный звоном оружия и сиренами полицейских автомобилей, не закрывал плотнее двери и не старался сделать вид, что его нет дома. Из распахнутых окон лился свет, доносились запахи жареной картошки, тушеной капусты, борща… Играла музыка – один навязчивый пошлый мотивчик буквально преследовал нас. Видно, его транслировали по радио. А может быть, это был особенно любимый сейчас жителями шлягер. Как правило, в рабочих кварталах не слишком любят Моцарта или Вагнера. Но, опять же, чего только не слушают и не смотрят граждане, когда не боятся, что об этом узнают другие…
На магистрали, связывающей центр и Железнодорожный район, мы поймали такси за пять минут. Можно было вызвать его и по телефону, но я решил, что проще остановить машину, чем ждать, когда она прибудет.
Дженни притихла – устала и была потрясена. Мне тоже не очень нравилось, как начался первый день ее визита. Мои земляки проявили себя во всей красе… Просто нарочно не придумаешь – можно год бродить по разным трущобам и не найти никаких приключений, а тут – не успела приехать, и такой скандал.
Черноволосый водитель – грузин или дагестанец, словом, откуда-то с Кавказа, – молча крутил баранку. Только один раз искоса взглянул в зеркало заднего вида на мое разбитое лицо – но ничего не спросил. Главное, чтобы не запачкали кровью салон автомобиля. А чем занимаются граждане в свободное время – не его дело. Личная жизнь каждого неприкосновенна – пока она не входит в конфликт с интересами других.
Таксист довез нас до ворот – и снова не проявил лишнего любопытства, разглядывая дом или задавая вопросы. По счетчику я заплатил полтора рубля и отпустил машину. Дом был пуст – Нина приходила только днем, садовник тоже не имел привычки работать ночами.
Мы вошли в калитку – она проделана в главных воротах перед площадкой, куда можно загнать несколько автомобилей. Свой я ставил в гараж и оттуда же поднимался в дом, но ко мне могли приехать гости – да и вообще ходить каждый раз через гараж не станешь.
Сигнализация молчала – никто посторонний не пытался проникнуть на территорию после того, как отсюда ушла Нина.
– Домработница живет отдельно? – почему-то тихо спросила Дженни.
– Да. Но она приготовила ужин и завтрак – так что голодными мы не останемся.
– Не хочу есть…
– Я в общем-то тоже. Можно выпить по бокалу коньяку – если это не противоречит твоим принципам.
Дженни взглянула мне в глаза, лукаво улыбнулась.
– Не противоречит. Очень больно?
– Практически прошло. Сейчас зайду в ванную, продезинфицирую на всякий случай – и все будет просто отлично. Ведь мы победили! Если буду кричать, не обращай внимания. Услышишь звук падающего тела – сходи за нашатырем. Он в кухне.
Дженни вынула из сумочки горсть конфет – американских, привезла с собой, – и протянула их ребятам. Те недоверчиво посмотрели на неожиданно щедрую тетю, но угощение взяли, захрустели карамелью. А девушка завела с ними нехитрую беседу о том, кем они хотят стать, когда вырастут. Даже умудрилась не соврать, зачем ей это нужно: сказала, что пытается выяснить, хорошо ли живется детям у нас в стране, чем они занимаются в свободное время, как учатся в школе. Малыши прониклись гордостью от осознания того факта, что их дела кому-то интересны, и начали заливаться соловьями.
Самый старший мальчик, Дима, высокий и темноволосый, рассказал, что живет один с мамой, которая получает пособие.
– Я вырасту, поучусь еще немного в школе – и пойду в локомотивное депо чинить тепловозы. Маме помогать надо, ей тяжело нас с Машей поднимать. – Маша, – как оказалось, его сестра, девочка, совершенно на Диму не похожая, – согласно закивала. – А потом выучусь на машиниста и буду по всей стране ездить. Платят хорошо, интересно.
– В армии ты служить не хочешь? – спросила Дженни, мягко подталкивая его к вопросу о получении гражданства самым коротким путем.
– Нет, мне семью кормить надо, – солидно ответил мальчик. – А на войне убить могут. Так мама говорит. Еще там долго служить вдали от дома. И экзамены можно не сдать.
– Да. – Я кивнул. Молодой прагматик меня позабавил – в таком возрасте, как правило, еще не рассуждают о тяготах армейских будней.
– А вы служили в армии, дядя? – обратился ко мне светловолосый малыш Ваня. – Вот у вас и меч на боку…
Глазастый мальчуган сразу заметил клинок, который я прикрывал плащом от посторонних взглядов.
– Служил. Это действительно сложно и опасно. А клинок у меня не потому, что я должен им воевать, а потому, что человек, который становится гражданином, должен всегда отвечать за свои слова.
– Я хочу быть гражданином, – солидно заявил Ваня. – Буду драться на дуэлях и убивать тех, кто обидел меня или моих друзей. Вот только папа не покупает мне шпагу. У него самого нет, и он говорит, что она мне не нужна.
– Гражданин, – фыркнул кареглазый Костя – как мне показалось, самый хитрый из всех детей. – Если у тебя папка – житель, то нечего и мечтать. Будешь хлеб печь.
– Не буду! – возмутился Ваня.
– Будешь. Или пристукнут тебя на первой же дуэли. Вон у Митьки Абросимова брат пошел в армию – и все.
– Что – все? – вздрогнула Дженни.
– Похоронили, – мрачно объявил мальчик. – Даже тело домой не привезли – прислали похоронку, и пенсию семье назначили маленькую, временную.
Последние слова он явно повторял со слов взрослых. А ситуация – жизненная. Погиб на учениях или убит на дуэли – кто его знает, этого Абросимова, может, был задирой, с плохим характером, – а драться не умел, все же в рабочем квартале редко встретишь хорошего фехтовальщика – вот и нарвался. А поскольку служил он мало и полноправным гражданином стать не успел, пенсию семье дали только на время. Сообразно с внесенным в общественное развитие вкладом. Если бы он участвовал в боевых действиях – дело другое. Но никто необстрелянных ребят в бой не посылает.
– Вот, – торжественно и немного злорадно сказала Дженни, когда мы отошли от мальчишек. – А ты говоришь, что система гражданства – не наследственная. Каждый из этих мальчиков может стать гражданином, только пройдя сложные, порой смертельные испытания. Уверена, сыну любого дворянина получить гражданство гораздо легче.
– Сыну гражданина, – поправил я девушку. – Сейчас не принято называть сословие, из которого произошел. Да, сыну или дочери граждан легче – отчасти. Они видят цель и уверены в своих силах. Но разве не так в любом деле? Кому проще получить высшее образование – ребенку, у которого отец и мать инженеры, учителя, врачи, или сыну уборщицы? Кому легче устроиться в жизни – ребенку из богатой семьи или воспитаннику детдома? У детдомовца тоже есть все шансы – но ему будет не в пример тяжелее.
– Демократия и всеобщее избирательное право – основа свобод граждан, – изрекла девушка.
– Полная свобода ведет к вседозволенности, – парировал я. – Наше общественное устройство кажется мне вполне справедливым. По крайней мере уровень преступности у нас в три раза ниже, чем в Америке.
– А уровень смертности молодых людей – в два раза выше. Не слишком ли высокая цена?
– За все надо платить. Во всяком случае, мы не боимся ходить по улицам в любое время дня и ночи.
– Не расставаясь с клинком, – довольно ядовито заявила Дженни.
– Но и ты ведь не ходишь по улице с завязанными глазами или скованными руками.
– Интересное у вас понятие о свободе…
– Свобода – это защищенность.
– Нет, свобода – это уважение себя и других.
– Тоже верно. Только люди еще не достигли таких высот развития, чтобы действовать не по принуждению. И в России, и в Америке.
Темнело. Во дворах зажглись редкие фонари – зачастую просто лампочки, вкрученные в пластиковые патроны. Иногда они были защищены металлическими сетками или толстым стеклянным колпаком. И прежде безлюдные дворы опустели полностью.
– Пойдем домой? – спросил я у Дженни.
– Боишься гулять в бедных районах ночью? – начала подначивать меня девушка.
– Я уже не в том возрасте, чтобы вестись «на слабо». Знаешь, что это означает?
– Примерно догадалась.
– Так вот, если тебе это доставит удовольствие – будем бродить здесь хоть до полуночи, хоть до утра. Но, по-моему, ты устала. Да и нечего нам здесь больше делать.
– Ладно, пойдем.
Мы свернули в проулок – я решил выйти на проспект и поймать такси. Возвращаться пешком было долго и утомительно. Между двумя пятиэтажными домами стояла компания молодежи – человек восемь. Стоят – и стоят. Может быть, Дженни и думает, что жители бедных районов – дикие звери, которых опасаются благовоспитанные граждане. Я-то прекрасно знаю, что, как правило, даже пьяные компании и обкуренные подростки безопасны. Максимум, на что они могут решиться, – это пристать к вам с какими-то мутными излияниями. Граждане образованны, и некоторые жители почему-то считают, что они должны просвещать их по мере сил. Отчасти верно, только вспоминают они об этом только во хмелю – и вопросы, которые их интересуют, очень далеки от реальности.
Своих, таких же жителей, слишком бойкая компания может ограбить, припугнуть, задеть или пнуть. Но до тяжких телесных повреждений дело доходит редко, а убийств практически не случается.
Меня удивило, когда молодые люди словно по команде обернулись к нам. В их руках я заметил палки и обрезки чугунных труб – ребята не стали бы так основательно вооружаться, будь у них на уме что-то мирное и хорошее.
– Вот они, – срывающимся дискантом закричал один из парней. Даже по его голосу я понял, что он накачан наркотиками – скорее всего стимуляторами. Палкой своей он взмахнул так быстро и решительно, что мне стало слегка не по себе.
Толпа сорвалась с места и бросилась к нам. Лица парней были перекошены злобой, палки и обрезки труб мелькали в воздухе.
Рассуждать и анализировать было некогда – в нашем распоряжении оставалась какая-то пара секунд. Будь я один – возможно, я встретил бы разъяренную толпу клинком. Но не обязательно: все же семь человек – слишком много, особенно если они имеют возможность окружить тебя со всех сторон. А уж здоровьем и честью девушки я не мог рисковать в любом случае. Если эти люди ждали нас, то вполне могут убить – несмотря на все кары, что последуют за этим. Странно и необычно.
Я схватил Дженни за руку и рванулся назад. Нам сейчас требуется уйти с открытого места. Убежать надеяться не стоит – мы хуже знаем местность, да и не готовились к игре в догонялки. Значит, нужно занять оборону в каком-нибудь тупичке или подъезде – и продержаться там некоторое время. До тех пор, пока ситуация не повернется в нашу пользу. Резиновые сапоги едва не падали с Гвиневеры.
Вот и темный зев открытой двери в подъезд. Я втащил Дженни туда, спотыкаясь, начал подниматься по узкой лестнице – девушка упала, но я рывком поставил ее на ноги, потащил дальше. Вверху, на третьем и четвертом этаже, в подъезде горел свет. Он был мне нужен – драться в темноте с толпой негодяев, вооруженных дубинками, – занятие заведомо проигрышное. Затопчут.
Мы поднялись на верхнюю площадку. Там я занял оборонительную позицию. Бледная Дженни притихла за моей спиной и только тяжело дышала. Постучать в какую-нибудь из квартир и попросить вызвать полицию она просто боялась – решила, видимо, что весь мир против нас. А посоветовать ей сделать это мне не позволяло воспитание: во-первых, она бы испугалась, решив, что я не владею ситуацией, во-вторых, мы как-то не привыкли просить помощи у женщин. Особенно если помощь заключается в том, что нужно позвать на помощь.
И полицейские, и служба шерифа не то чтобы могли обо мне плохо подумать – тем более со мной дама… Но все же звать кого-то не хотелось. Поэтому я нащупал в кармане мобильный телефон, но кнопку экстренного вызова спасательных служб пока не нажимал.
Наши преследователи добрались до площадки маршем ниже и сгрудились на ней, не решаясь преодолеть последние девять ступенек. Никто не хотел идти первым – а всей толпой по лестнице не побежишь. Максимум здесь могут пройти рядом два человека. Таких двух смельчаков среди банды одурманенного наркотиками сброда не находилось.
– Назад! – приказал я. – Быстро расходитесь по домам – и отделаетесь минимальным наказанием.
Конечно, я не стал лгать этому отребью. Просто забыть об их выходке любой гражданин не имел права – любое антиобщественное поведение жителей должно расследоваться и пресекаться. Поэтому я упомянул о наказании, что не могло их обрадовать. Даже если человека воспитывают в постоянном подчинении, рано или поздно он может сорваться с катушек. Мои слова подзадорили какого-то паренька.
– Все равно пропадать! – заорал он, перехватил поудобнее обрезок чугунной трубы и ринулся вверх.
Выпад, укол, труба с грохотом покатилась по ступеням, а парень с утробным стоном осел на пол. Я бил в корпус, стараясь не задеть жизненно важных органов, но надолго обездвижить противника глубокой болезненной раной.
Возмущенный и одновременно испуганный рев прокатился по сгрудившейся на нижней площадке толпе. Последовать примеру валявшегося у их ног парня негодяи пока не спешили.
Тут одна из трех дверей за моей спиной приоткрылась. Сразу возникший сквозняк принес запах грибного супа и дешевых духов. Визгливый женский голос запричитал:
– И что же вы здесь устроили, твари окаянные! Грохочут, орут, воют, в подъезде блюют! Вот я сейчас полицию вызову, вас всех в каторгу и упекут, алкоголиков проклятых!
Нельзя было оборачиваться. Но и не обернуться нельзя. Во-первых, неизвестно, кто еще живет с этой женщиной в квартире. Во-вторых, мегера, решившая, что в ее бедах виноват я, может и сама ударить первым попавшимся под руку предметом – например, сковородкой. Нельзя недооценивать возможностей слабой женщины…
Я повернулся вполоборота, краем глаза заметил тетку лет сорока в зеленом халате – в руке ее была не сковородка, но молоток для отбивания мяса – весьма грозное оружие. Дженни жалась в угол.
– И шалаву какую-то с собой притащили, – продолжала надрываться тетка. – А ты чем перед собой машешь?
Тон ее постепенно понижался – жительница начала понимать, что в подъезде ее происходит вовсе не какая-то ординарная разборка. И разглядела настоящую шпагу в моей руке.
– Что же это такое делается? – завизжала она уже испуганно. – Что творится?
Снизу в это время раздался голос с очень странными интонациями – кто-то словно бы порыкивал после каждого слова:
– Поднимайтесь наверх! Убейте их!
Мне очень не понравились интонации, совсем не понравился смысл высказывания – но не потому, что кто-то хотел убить нас, а от чего-то другого – сейчас мне некогда было думать об этом. И, самое главное, было неясно, кто науськивал обкуренную толпу. Раненый валялся на полу, шестеро мужчин топтались на площадке. Когда они бросились на нас, их было семеро. Откуда взялся восьмой – тот, что давал сейчас команды?
Уже не раздумывая, я нажал кнопку экстренного вызова на телефоне и прокричал в него:
– Гражданин Никита Волков. Чрезвычайная ситуация. Требуется помощь – нападение с применением недозволенных средств. Железнодорожный район. В каком-то из домов. Адрес, гражданка! – Я резко обернулся к любопытствующей жительнице. Та прикрыла распахнувшийся от удивления рот рукой.
– Улица, дом! – неожиданно громко закричала на нее Дженни.
– Грибоедова. Двенадцать, – тихо произнесла гражданка. – Квартира двадцать четыре.
Шестеро мужчин с воем полезли вверх. Выли они, по-моему, от страха. Но не лезть вверх не могли – что-то словно гнало их вперед. С такими штуками я прежде встречался. Но давно, еще в бытность шерифом…
– Грибоедова, двенадцать, – прокричал я в телефон и бросил его Дженни. Сам шагнул навстречу атакующим.
По большому счету, мне, наверное, не составило бы труда переколоть и порубить их всех. Но я уже начал догадываться – не все в данной ситуации ладно. Нападающие – не обычные антисоциальные элементы. А убивать шесть человек для того, чтобы обезопасить себя, когда есть другие пути разрешения ситуации, – не лучший выход.
В полицейском управлении, однако, будут шокированы. Чтобы помощник шерифа, пусть и бывший, звал кого-то на помощь в своем районе? Причем не тогда, когда вооруженная банда грабит банк или компания работяг устроила массовую драку, а из-за нападения на него самого. Пришлют, наверное, пять нарядов на патрульных автомобилях.
Сейчас мне не было стыдно – пасть жертвой чьих-то интриг я не собирался. Нападение наверняка связано с Дженни. Что это за интриги? Кто стоит за действиями парней? Я думал и не находил ответа. А первых два молодчика уже поднялись по лестнице на расстояние выпада.
Того мужчину, что был справа от меня, я ударил левой ногой в грудь, стараясь перекинуть через перила. Не получилось – он только согнулся и лег на них. Широко размахнувшись – после удара ногой я стоял к нападавшим вполоборота, – я нанес удар гардой в ухо того парня, что был ближе к стене.
Я подпустил их слишком близко… Хотя первые два были выведены из строя, следующая пара наступала им на пятки. Один попытался схватить меня за руку, другой взмахнул дубинкой. Не достал, конечно, очень спешил – но после этого швырнул дубинку прямо мне в лицо. И попал… Темно-зеленая стена подъезда с облупившейся краской и клочками паутины на ней бросилась мне навстречу, но я сумел удержаться на ногах, сохранить равновесие и ясность мысли. Только кровь заливала глаз.
Сделав шаг назад, отступив на середину площадки, я сделал два быстрых укола. Последний удался не в полной мере, и раненый черноволосый юноша продолжал лезть на меня. Неожиданно вперед ступила Дженни, ударила его кулачком в лицо. Жесткий удар остановил слишком решительного бандита. А я едва успел перехватить Дженни и отстранить назад – только девушки впереди мне не хватало.
Оставшиеся два бандита, по-видимому, не чувствовали в себе сил продолжать борьбу. Да и выглядели они более хлипкими, чем их предшественники. Почти синхронно развернувшись, они бросились на улицу.
– Окаянные… Окаянные, – твердила женщина в красном халате. Появившийся из-за ее спины лысоватый мужичок с застывшим навеки на лице робким выражением смотрел на побоище широко распахнутыми глазами – и делал слабые попытки утащить супругу в квартиру, подальше от яростных людей.
Теперь бы броситься вниз, поймать этих двоих, выяснить, кто кричал им снизу… Только вряд ли командир всего этого отребья станет меня дожидаться. А догонять остальных убежавших – занятие бессмысленное. Лучше уж посторожить тех, с кем удалось справиться. Некоторые отделались легкими ранениями или были отправлены в нокаут и вполне могли скоро очухаться. Один уже пытался приподняться, ошарашенно глядя по сторонам, явно не понимая, что он здесь делает, и пытаясь скинуть с себя ногу пока еще не подававшего признаков жизни бандита.
– Лежать мордой вниз, – приказал я. – Попытка встать будет жестоко караться.
Возражать никто не посмел. Шевелившийся бандит предпочел замереть и не подавать признаков жизни.
В отдалении послышался вой сирены патрульного автомобиля. Прошла, наверное, только минута – а помощь уже спешит. Еще через минуту вой приблизился, в отдалении стало можно различить звук еще одной или двух сирен.
Кровь из рассеченной брови продолжала течь по лицу, заливала плащ. Дженни зачем-то рвала носовой платок – хотела сделать из него бинт? Или намеревалась нащипать корпии?
Я достал свой платок, протер лицо. Не хотелось бы зашивать рану… Вроде бы неглубокая. Сейчас кровь должна остановиться.
Женщина, которая все еще не закрыла дверь – а теперь ее дверь долго не закроется, полиция непременно станет опрашивать ее и мужа как свидетелей, – предложила:
– Зайдите к нам, гражданин! Умоетесь…
– Спасибо, не могу. Нужно стеречь этих.
– Зайдите вы, девушка! Я вам полотенце дам!
Я едва было не схватил Дженни за руку. Нельзя входить в непроверенную квартиру в такой ситуации – как знать, что может ожидать тебя там? Хотя нет, не захватят же ее в заложницы мирные граждане? А в дьявольское коварство нападавших, которые таким вот хитроумным способом загоняли нас в этот подъезд, на этот этаж, я не верил. Да и супруги могли напасть раньше – эффект был бы несравнимо выше.
Первая полицейская машина, скрипнув тормозами, остановилась около дома. Загрохотали шаги. В соседний подъезд… И в наш тоже. Широкоплечий полицейский с густыми пшеничными усами перепрыгнул через валявшегося на площадке бандита, в три прыжка одолел лестницу. В одной руке он сжимал клинок, в другой – револьвер.
– Никита, что случилось?! Ты ранен?
Голос его был встревоженным, в глазах застыл вопрос. Это был мой старый знакомый – Артем Свиридов. Майор полиции, по доброй воле взявший в руки огнестрельное оружие… Мне действительно удалось напугать их. Или, во всяком случае, заставить беспокоиться.
– Со мной все в порядке, Артем. Что случилось – пока не понял. Напали всем скопом. По-моему, кто-то дал им приказ и подгонял потом снизу.
– Как выглядел главарь?
– Понятия не имею. Я его ни разу не увидел. Извини, что пришлось побеспокоить – но не хотелось сидеть здесь, как крысе в норе. Я не один – со мной гражданка Америки.
– Гражданка Америки? – В глазах Свиридова зажегся профессиональный интерес. Естественно, присутствие Гвиневеры – совершенно новая карта, меняющая весь расклад.
– Да. Она прилетела сегодня.
– И что вы здесь делали? – Артем спросил, потом потупился – вопрос, вообще говоря, был бестактным, хоть он и находился при исполнении.
– Гуляли, – коротко ответил я. – На нас напали на улице. В подъезде мы заняли оборону. Нападавших было семеро. Мне удалось взять только пятерых.
Еще одна машина остановилась около подъезда. На лестнице послышались шаги.
– Нельзя ли для прогулок подальше выбрать закоулок? – Свиридов бессовестно цитировал Грибоедова, зная, что на это я не обижусь. А выжать из меня максимум информации он имел возможность только сейчас – один на один, как старый знакомый. При других полицейских чинах я, естественно, не скажу ничего, что может повредить моей репутации или репутации девушки. Конечно, я не скажу этого и Свиридову – но по крайней мере могу намекнуть, было ли в нашей прогулке что-то необычное, дали ли мы повод нападавшим вести себя так…
– Нам захотелось пойти именно сюда, – как можно мягче сказал я. – Поверь, если бы я знал, почему они решили напасть на нас, рассказал бы тебе. Особенно после того, как пришлось отрывать вас от дел.
– Вечер спокойный. – Артем щипнул себя за ус. – А тебе мы всегда рады помочь.
На лестнице появились санитары с винтовками – закинув оружие на плечо, они поднимали с земли раненых и тащили их в машины. Еще два офицера поднялись к нам на площадку.
– Господин Волков, вам нужна медицинская помощь? – поинтересовался молодой ротмистр – кажется, его фамилия была Федоренко, но я бы не поручился – с ним непосредственно работать не доводилось.
– Думаю, нет.
Оглянувшись, я увидел робко стоящую в углу Дженни с мокрым полотенцем в руках. Еще раз протер лицо – кровь остановилась, хотя болело сейчас сильнее, чем прежде. Боль стала ноющей.
– Вы намерены предъявить обвинения напавшим на вас жителям?
– А вы как думаете? – усмехнулся я. – Вы считаете, что между нами произошло недоразумение, о котором я предпочту забыть? Они напали на меня без повода – правда, возможно, у них были какие-то далекоидущие причины.
– Это решит суд, – холодно ответил ротмистр. Возможно, я ответил слишком резко, и он обиделся. – Вы желаете принять участие в расследовании происшествия лично?
– Нет, спасибо. Если вы не возражаете, мы отправимся домой. Нападение было неспровоцированным, сказать мне нечего. Кроме того, что я уже сообщил майору Свиридову.
Дженни вновь протянула мне полотенце, и я опять протер лицо. Все не так уж плохо. Никто не умер, не было стрельбы…
– Вы на машине? – спросил Артем.
– Нет.
– Отвезти вас?
– Не стоит, спасибо.
Мы и так оторвали от работы слишком многих людей – заставлять полицейских везти нас домой на служебной машине просто неприлично.
На улице Дженни тихо спросила:
– Они отпустили тебя, потому что ты служил в полиции?
– Нет, – вздохнул я. – Тем более в полиции мне служить не доводилось. Я работал помощником шерифа – это совсем другое ведомство и другой статус. Любого гражданина в данной ситуации отпустили бы без проблем – если ты имеешь в виду процесс дознания.
– Почему?
– Потому, что он всегда явится к следователю – когда возникнет необходимость. Я сказал все, что знал и что может им пригодиться. Теперь они будут допрашивать арестованных жителей.
– С применением спецсредств? – Дженни, похоже, боялась услышать ответ на свой вопрос.
– Зависит от обстоятельств. Детектор лжи, вообще говоря, могут применить. Если ты имеешь в виду пытки – то, конечно, нет. Они давно не практикуются, что бы ни сочиняли у вас в Америке.
– Насколько давно?
– Лет тридцать – точно.
Мы направились к автомобильной дороге – в сторону, противоположную той, откуда пришли. Уже в следующем дворе все было совершенно спокойно – никто не высовывался в окна, привлеченный звоном оружия и сиренами полицейских автомобилей, не закрывал плотнее двери и не старался сделать вид, что его нет дома. Из распахнутых окон лился свет, доносились запахи жареной картошки, тушеной капусты, борща… Играла музыка – один навязчивый пошлый мотивчик буквально преследовал нас. Видно, его транслировали по радио. А может быть, это был особенно любимый сейчас жителями шлягер. Как правило, в рабочих кварталах не слишком любят Моцарта или Вагнера. Но, опять же, чего только не слушают и не смотрят граждане, когда не боятся, что об этом узнают другие…
На магистрали, связывающей центр и Железнодорожный район, мы поймали такси за пять минут. Можно было вызвать его и по телефону, но я решил, что проще остановить машину, чем ждать, когда она прибудет.
Дженни притихла – устала и была потрясена. Мне тоже не очень нравилось, как начался первый день ее визита. Мои земляки проявили себя во всей красе… Просто нарочно не придумаешь – можно год бродить по разным трущобам и не найти никаких приключений, а тут – не успела приехать, и такой скандал.
Черноволосый водитель – грузин или дагестанец, словом, откуда-то с Кавказа, – молча крутил баранку. Только один раз искоса взглянул в зеркало заднего вида на мое разбитое лицо – но ничего не спросил. Главное, чтобы не запачкали кровью салон автомобиля. А чем занимаются граждане в свободное время – не его дело. Личная жизнь каждого неприкосновенна – пока она не входит в конфликт с интересами других.
Таксист довез нас до ворот – и снова не проявил лишнего любопытства, разглядывая дом или задавая вопросы. По счетчику я заплатил полтора рубля и отпустил машину. Дом был пуст – Нина приходила только днем, садовник тоже не имел привычки работать ночами.
Мы вошли в калитку – она проделана в главных воротах перед площадкой, куда можно загнать несколько автомобилей. Свой я ставил в гараж и оттуда же поднимался в дом, но ко мне могли приехать гости – да и вообще ходить каждый раз через гараж не станешь.
Сигнализация молчала – никто посторонний не пытался проникнуть на территорию после того, как отсюда ушла Нина.
– Домработница живет отдельно? – почему-то тихо спросила Дженни.
– Да. Но она приготовила ужин и завтрак – так что голодными мы не останемся.
– Не хочу есть…
– Я в общем-то тоже. Можно выпить по бокалу коньяку – если это не противоречит твоим принципам.
Дженни взглянула мне в глаза, лукаво улыбнулась.
– Не противоречит. Очень больно?
– Практически прошло. Сейчас зайду в ванную, продезинфицирую на всякий случай – и все будет просто отлично. Ведь мы победили! Если буду кричать, не обращай внимания. Услышишь звук падающего тела – сходи за нашатырем. Он в кухне.