Страница:
– Он в прямом эфире будет. Ты же знаешь, у Усачева в передаче всегда есть «живые» пятнадцать-двадцать минут для тех гостей, на которых он делает особую ставку. Если ему удастся детектива расколоть, так сразу в эфир пойдет. А при записи, ты же понимаешь, начнет гость права качать: вырежьте эти слова, вырежьте те…
– И чего Касьянова в нем нашла, в этом детективе, интересно? – презрительно прищурилась Майя.
– Оно тебе не до фени?
– И он согласился?
– Как видишь.
– Я бы на его месте не пошла к Усачу. Он своих гостей уделывает, как котят!
– Тем не менее людям приглашение в передачу льстит. Как любит говорить Усачев: «Вам трудно себе представить, как далеко может завести человеческое тщеславие!» И, как видишь, он прав: на передачу ломятся желающие явить миру «автопортрет», а зрителя присасывает к экранам.
– Циник он, твой Усачев. Ему надо было назвать свою передачу не «Автопортреты», а «Ню» [2]!
– Или – «Автоню»! – засмеялась Алена. – Гости-то сами раздеваются!
– Ага, после такого промыва мозгов, который Усач устраивает, и не то сделаешь! Впрочем, если этот дефектив Касьянову ухитряется выносить, так ему и Усачев не страшен.
– Сдалась тебе Касьянова!
– Думаешь, Усачев его расколет? Этот детектив, он же сам бывший мент, своих не продаст!
– Обычно у Димки сбоев не бывает, ты же знаешь. «Вам трудно себе представить, как далеко может завести человеческое тщеславие…»
– Ты с ним разговаривала?
– С Кисановым? Да.
– И как он тебе?
– Не так прост, как кажется. Сдержан в манерах, смотрит мягко, но чувствуется определенная жесткость в характере… Думаю, мужик порядочный, но не слюнтяй. Такой, знаешь, тип, с принципами…
– Мент, одним словом, – подытожила Майя. – Хоть и бывший. Пусть Усачев меня в передачу пригласит: если у мента окажется тщеславия недостаточно, то перед красивой женщинойон наверняка дрогнет!
– Майка, ну смотрю я на тебя и не понимаю: ты и впрямь глупая или придуриваешься?
– А чего я такого сказала? – пожала плечиками Майя.
Другая бы, наверное, на месте Алены обиделась: Алена была вполне хороша собой, и Майкина нахальная постановка вопроса была вопиющей бестактностью. Но Алена привыкла к выходкам рисованной принцессы, к ее невинному, непосредственному эгоцентризму: Майка была главной и единственной героиней своего мультипликационного существования, так было задумано в сценарии и утверждено худсоветом окончательно и бесповоротно.
– Это же передача Усачева, он всегда ведет ее сам и гостей своих колет вполне виртуозно – ну при чем тут ты?
– Ну… Я просто не успела подумать. Ты же знаешь, я иногда говорю раньше, чем думаю.
– Уж знаю, – фыркнула Алена, предположив про себя, что Майка, может, и впрямь размечталась, что Усачев тоже «перед красивой женщиной дрогнет» и ее в передачу пригласит. Раз уж Майка статьи в дамском журнале принялась писать, значит, ей окончательно наскучило безделье. И самолюбие загрызло. А телевидение-то и для веселья, и для самолюбия – развлечение покруче, чем тоненькие еженедельные издания для домохозяек… Хотя она тут что-то говорила о разоблачениях на самом верху, которые она якобы готовит… Придумала небось, мифоманка! Впрочем, никогда не знаешь, какие мысли могут порхать в золотой стрекозиной головке.
– Майчик, мне пора, а то меня небось уже ищут. – Алена вознеслась на всю высоту своего роста, перекинула волосы за плечи, сумку на плечо, одернула тугой пиджак и двинулась к выходу. Майя семенила рядом, словно дитя, не поспевающее за деловитой мамой. – Приходи на следующей недельке, – говорила Алена, шагая, – я тебе пропуск закажу, скажешь, на какой день. С этими чертовыми съемками только в рабочее время и можно повидаться с подружками…
В холле у лифтов они распрощались. Алена поднялась на шестой этаж, Майя танцующей походкой направилась к выходу, небрежно сунув постовому подписанный пропуск, мельком с привычным удовлетворением отметив заблестевший в мужских глазах интерес…
…Вот этот-то всплывший в памяти разговор и заставил Алену вдруг похолодеть: Усачев как раз сейчас был в эфире, а ну как бедовая Майка и впрямь решила в передаче поучаствовать? Она испугалась не на шутку – ведь потом легко выяснится, кто Дюймовочке пропуск заказывал, и, случись что, Алена будет виновата!
Алена резко вскочила в подъехавший как раз лифт, нажала кнопку второго этажа, на котором находились студии, и холодок в ее животе сгустился.
Майя оказалась права, дверь была всего лишь прикрыта. По тихому ворсистому коридору, вбирающему звуки, она двинулась к нужной аппаратной – любопытная Майя столько раз бывала здесь с Аленой, что теперь ориентировалась безошибочно.
Она потянула на себя дверь и окинула беглым взглядом человек пять, сидящих у многоцветного сияющего пульта с мониторами, – режиссер, ассистент, техники. Позади был еще один пульт, отделенный стеклянной перегородкой, – Майя знала, что на нем работают звуковики. А впереди находилась огромная стеклянная стена, за которой внизу была видна студия. Она поняла, что не ошиблась дверью: на мониторах и за стеклом внизу, на ярко освещенной площадке, торчали Дмитрий Усачев, ведущий, и Алексей Кисанов, частный детектив и гость передачи.
Почти никто не повернулся в ее сторону. А те, кто повернулся, тут же уставились обратно на мониторы: мало ли кто тут шастает, то ли ищет кого, то ли случайно заглянул.
Но когда Майя шагнула в аппаратную и рванула к лестнице, ведущей вниз, в студию, вслед ей закричали: «Девушка, куда вы, туда нельзя!» Но Майя не повернула и головы, она сбежала по лесенке вниз, обогнула какую-то декорацию и увидела залитую светом выгородку, окруженную камерами и осветительными приборами.
За стеклянным треугольным столом сидели на высоких, как в барах, табуретках, тоже стеклянных, Усачев и Кисанов. Картина была немного странной: толстый Усачев благополучно облепил телесами табурет, тогда как Кисанов словно парил в воздухе…
Усачев уже заканчивал свою «лисью песенку», и Кис только удивлялся, откуда тот информацию накопал о подробностях дел, которые Алексей расследовал. Впрочем, особо долго ломать голову не приходилось, ибо существовало только три возможных варианта: рассказать о чужих секретах известному ведущему мог или он сам, Алексей, либо его клиенты, либо кто-то с Петровки, с которой Алексей регулярно сотрудничал, обмениваясь информацией в расследованиях. Поскольку первое и второе легко и уверенно исключалось – сам Алексей доверенные ему тайны хранил, как несгораемый сейф, а уж его клиенты тем более, – то оставалось третье: у Усачева должны быть информаторы в милицейских кругах.
Усачев, явно довольный собой, рассказывал доверительно и задушевно в объектив камеры о том, как Алексей Кисанов, настоящий герой, «которого теперь оценит по заслугам вся страна и к которому, без сомнения, теперь толпами повалят все потенциальные клиенты», ловко раскрывал сложнейшие дела. В то время как бесполезная и прогнившая организация под названием милиция, на содержание которой честные налогоплательщики отрывают от кровного семейного бюджета кусок, не в состоянии обеспечить гражданам ни защиты от преступников, ни их поимки! Напротив, эта насквозь коррумпированная организация уже давно превратилась в превосходное орудие прикрытия бандитов – от честных граждан и от правосудия!..
Алексей легонько кивал головой, как бы соглашаясь, в такт речам ведущего. И когда Усачев, уверенный в том, что жертва схвачена надежно и уже рыпаться не будет, предоставил ему слово, Алексей проговорил с любезной улыбкой: «Вы тут меня почти задушили комплиментами… У меня для вас есть ответный: вы потрясающе осведомлены. Информация об этих делах является строго секретной, совершенно не представляю, как вы могли ее раскопать?» – и с простодушным видом уставился на Усачева.
Ведущий расплылся.
– У меня есть свои маленькие профессиональные тайны. Предмет журналистики – это информация. Кто-то производит йогурты, кто-то – машины. Основной товар, который журналистика предлагает потребителю, – это информация, и мы, журналисты, делаем все, чтобы людей этим товаром обеспечить, то есть его добыть…
– И выгодно продать, – закончил за него Кис. – Не буду спрашивать о ваших доходах, но всем известно, что заработки телевизионных ведущих выходят за пределы воображения… Разумеется, вы можете потратить часть ваших заработков на покупку информации? Или в бюджете передачи предусмотрена специальная статья расходов? Поскольку я вам о своих расследованиях не рассказывал, а мои клиенты тем более, то следует предположить, что вы оплачиваете услуги кого-то из милицейских работников в обмен на информацию… Правильно?
– У меня там друзья, это естественно… – Усачев осторожно кивнул, не понимая, куда клонит Алексей.
– …Которым вы платите за информацию, – закончил за него Алексей. – То есть вы по существу один из тех деятелей, которые коррумпируют милицию, – сообщил задушевно Алексей, послав улыбку в камеру для Александры.
– Что вы, вовсе нет! – спохватился Усачев. – Это вовсе не является коррупцией, это святая святых, это информация, каждый гражданин демократической страны имеет право на информацию, оно гарантировано Конституцией…
– Вы приходите к человеку, – перебил его Алексей, – который получает в месяц в лучшем случае сумму, которую вы имеете за один день. И вы легко подкупаете его для того, чтобы он, в нарушение всех инструкций и просто этики, выдал вам секретные сведения, после чего вы их разглашаете на всю страну, зарабатывая популярность. Если это, по-вашему, не коррупция, если это в порядке вещей, то будемте снисходительны и к бандитам: они тоже покупают «информацию» о ходе расследования их грязных дел, что позволяет им опережать действия милиции и вовремя заметать следы. Это вполне вписывается в ваш подход к вопросу, верно? У бандитов тоже в милиции «друзья», точно как у вас. И друзья им помогают, как и вам, по дружбе. Выражающейся в увесистых, надежных, зеленых дензнаках. Я не намерен обсуждать с вами моральную сторону вопроса, я только хочу уточнить: чем это вы, собственно, только что так возмущались, когда ругали милицию?..
– Я хочу сделать заявление… Моего мужа убили… Меня обвинят, потому что все подстроено так, чтобы подумали на меня… Но это не я!.. Меня подставили!.. Это мафия! Я, Майя Щедринская, журналистка, я вышла на очень крупную организацию, занимающуюся поставкой наркотиков в Россию и русских девушек в иностранные бордели. В ней замешаны высокопоставленные лица, крупные государственные чиновники, у меня есть компрометирующие материалы, и теперь они все так специально подстроили, чтобы подумали на меня!..
Усачев дернулся всей своей грузной массой и вцепился в плечо девчонки.
– Безобразие! – прошипел он. – Что это за бред? Где охрана? Кто вы такая? Кто вас сюда пустил?!
Но, вспомнив, что он в эфире, отпустил девчонку и снова повернулся к камере, улыбаясь, хоть и кривовато:
– Как видите, дорогие телезрители, у нас тут некоторое незапланированное происшествие. Прошу нас извинить, это недоразумение, мы сейчас разберемся.
– Они хотят меня уничтожить! – звенел срывающийся голос Майи, перекрывая слова Усачева. – Я обращаюсь ко всем: если со мной что-нибудь случится – знайте, что…
– Запись! – рыкнул Усачев, склоняясь к лацкану пиджака, где торчал маленький микрофон.
– …Что это мафия! – выкрикивала Майя.
– Немедленно дайте запись! – прохрипел в отчаянии ведущий.
Но в наступившее короткое замешательство камера ослушалась и сделала наезд крупным планом на непрошеную гостью, бледную от отчаяния и страха, с глазами, расплескавшимися на пол-лица, как вышедшее из берегов озеро.
Потом камера успела схватить фигуру охранника, который вбежал в студию и теперь направлялся быстрым шагом к столу, где находилась вся троица, и тут же вернулась на лицо девушки, с ужасом смотревшей на его приближение; затем объектив скользнул по разъяренному лицу Усачева и невозмутимому – Кисанова и снова нашел застывшую в напряженной позе фигурку девушки… И здесь камера за что-то зацепилась своим глазком, на что-то нацелилась, пока непонятное, пока смутное… Наезд крупным планом… И ах! – выдохнули миллионы телезрителей у экранов: в центре кадра ясно очертился пистолет. Небольшой, карманной модели, в которой знаток опознал бы «вальтер».
Вот ручонка, неотступно сопровождаемая камерой, поднимает пистолет; вот его для верности прихватывает вторая ручонка, вот, помедлив, поколебавшись мгновение, пистолет выбирает направление и…
И утыкается в висок почетного гостя, героя, которого теперь уж точно вся страна будет знать в лицо: в висок Алексея Кисанова, частного детектива.
Охранник оторопело замирает, не зная, что предпринять.
– За-апись! – проорал Усачев.
В эфир наконец пошла та часть передачи, которая была сделана в записи, но камера все снимала, увековечивая кадры, которые позже будут рассмотрены с пристрастием следствием в замедленном прогоне.
– Не вздумайте звать милицию, – говорит хрупкое создание, обводя присутствующих заледеневшими глазами. – Иначе я его пристрелю.
В дверях студии уже начал толпиться народ, еще двое из местной охраны протискиваются вперед и останавливаются, сраженные неожиданным поворотом дела.
Немая сцена, народ безмолвствует. И потому особенно отчетливо слышен тонкий голосок, в котором вдруг зазвенели металлические нотки:
– Пошли, – командует она, – с вещами на выход, господин сыщик.
Обалдевшая толпа расступается и дает пройти этой странной парочке. До виска Кисанову, вставшему во весь рост, девушка теперь не достает, но зато держит пистолет прямо под его лопаткой. Одно неосторожное движение, и эта истеричка и впрямь может выстрелить…
Алексею происходящее казалось какой-то буффонадой, но его лопатка чувствовала вполне реальное дуло. Маленькая лапка держала пистолет крепко, хоть сама девица вся дрожала, как мокрая собачонка. Кис подумал, что было бы очень просто вывернуться из-под дула, достаточно резко пригнуться и опрокинуть девчонку через себя, но, с одной стороны, есть риск, что дуреха с перепугу начнет палить невесть куда, если, конечно, ее пистолет вообще заряжен, с другой – ситуация Киса необычайно забавляла и даже интриговала его профессионально натренированное любопытство.
Охрана следовала за ними на некотором расстоянии, но в лифт крошка с пистолетом никого не пустила под угрозой открыть стрельбу. На пост при выходе была передана команда пропустить, и вот уже двое – издалека можно было подумать, что девчушка пытается обнять папу, но ручка, не дотянувшись до мужского плеча, просто замерла на спине, – вышли на улицу.
Стадо милицейских машин уже где-то подвывало сиренами, приближаясь; дуло пистолета подпихнуло Алексея в спину: поживее! Кис проворчал: «Осторожно, девушка, вы вообще-то обращаться с оружием умеете? А то пристрелите меня, не ровен час, что будете делать тогда без заложника? Заложника беречь надо…»
Ответом ему было тихое нежное: «К вашей машине, быстро! Ключи! И поосторожней с карманами, я успею выстрелить раньше, ясно?»
Кис, не оборачиваясь, залез в карман и протянул назад связку. Раздался щелчок кнопки центрального замка.
– За руль!
Она скользнула на заднее сиденье «Нивы» Киса и пристроилась с пистолетом за его спиной.
Кис, которому было велено ехать, тронулся, усмехаясь. Он развлекался: его похищали! Да кто! Какая-то писюха с почти игрушечным пистолетом.
Цирк, оперетта, мультик, и только.
Они исчезли из виду раньше, чем милиция успела понять, в чем дело, в каком направлении исчезла беглянка с заложником, и передать дорожному патрулю номер машины Кисанова. Они успели проскочить Алтуфьевское шоссе, притормозив до приличной скорости у поста ГИБДД, и сразу за Кольцевой углубились в какие-то проселочные дороги. У обочины леса девчушка велела остановиться. Плотно прижимая пистолет – на этот раз к шее Алексея, – она заставила его пересесть на пассажирское сиденье, сама перебралась вперед на водительское и, приказав держать «руки вверх», обшарила его карманы. Оружия в них не оказалось, зато во внутреннем кармане она нашла мобильник, который тут же и отключила. Затем открыла бардачок, покопалась в нем и обнаружила пару наручников. Дитя возликовало: ого, настоящие! И велело детективу подставить руки. Прикусив от усердия язычок, удовлетворенно защелкнуло наручники на мужских запястьях. После чего она тщательно завязала ему глаза шелковым душистым шарфиком, снятым с нежной шейки.
Покончив с процедурой взятия в заложники, девушка набрала по своему мобильному номер и проговорила: «Веня? Это я… У меня беда. Я могу к тебе приехать прямо сейчас? Только я не одна. Спасибо, я знала, что ты так ответишь».
По короткому треньканью Алексей сделал вывод, что она отключила и свой мобильный. Стало быть, девица знает, что по работающему сотовому можно установить ее местонахождение. Ишь ты, какой нынче народ пошел образованный…
Если только, конечно, эта девица в качестве представителя народа не продумала и не разузнала все специально заранее…
Спустя примерно час машина затормозила. Кису было предложено выбираться. Дуло пистолета больше не заигрывало с его телом, но с завязанными глазами и в наручниках он вряд ли мог представлять опасность даже для кошки. Он прошел, поддерживаемый галантно под локоток, несколько метров вперед и остановился. Тяжелый, неравномерный скрип деревянных ступеней и глуховатый мужской голос: «Здравствуй, девочка. Рад тебя видеть. Кто это с тобой?»
– На, – поприветствовала его в ответ «девочка».
С точки зрения Киса – если можно иметь «точку зрения» при завязанных глазах, – словом «на» была сопровождена передача пистолета.
– Развяжи ему шарф, но наручники оставь, – продолжала его похитительница. – И держи его на мушке, никто не знает, чего от него можно ждать.
Через минуту повязка с глаз детектива была благополучно снята. Бородатый мужчина, судя по всему, телефонный Веня, держа Алексея на прицеле пистолета, свободной рукой поднес шарфик к лицу и вдохнул его запах.
– «So pretty» [3], – сказал он задумчиво. И, доброжелательно поглядев на Кисанова, пояснил: – Духи так называются. Картье. Вам понравился запах?
Впрочем, ответа бородатый не ждал и, сделав жест к крыльцу, объявил:
– Милости просим, пожалуйте в дом.
И легонько подтолкнул детектива пистолетом в плечо.
Направляясь к крыльцу, Алексей мельком осмотрелся: высокий добротный кирпичный забор, из-за которого подглядывали за домом верхушки сосен, крепкие металлические ворота. Просторный крестьянский двор, уходящий за дом, – виден был огород, ягодные кусты – хозяйство, стало быть; перед крыльцом площадка, усыпанная гравием; в правом углу двора к забору притулился сарай, в левом – гараж.
Дом был большой, настоящий деревенский, кулацкий, из толстых старых бревен. Веня, следовавший позади Алексея, скрипел гравием неравномерно, и Кис сделал вывод, что мужчина хромает. Скрип лестницы под шагами Вени подтвердил его предположение.
Внутри, однако, дом поражал совсем не деревенским уютом и напоминал скорее дачу в стиле «охотничья изба», как ее представляют городские жители, привыкшие к комфорту и имеющие на него средства. Впрочем, печь была настоящей, русской, покрытой изразцами, – не какой-то там дурацкий камин, из которого вечно выстреливают раскаленные угли, прожигая дорогой паркет. Да и пол был вовсе не паркетным, а дощатым, как положено в русской избе, хотя доски были некрашеными, просто покрыты прозрачным лаком. На полу, по центру просторной комнаты, разлеглись медвежьи шкуры. Два окошка на противоположной стене, за ними виден довольно большой ухоженный сад с огородом. Кис быстро рассмотрел длинный ряд стеллажей с книгами у правой стенки, отметив преобладание компьютерной тематики и философской литературы с уклоном в Восток. У левой стены он приметил дорогую аудиотехнику, а рядом с ней здоровую бочку, лежавшую горизонтально на ножках, похожих на козлы, только из настоящих толстых сучьев. Посреди бочки находилась откидная дверца, и Кис задумался о ее назначении.
Впрочем, долго ему размышлять не пришлось, потому как бородач спросил:
– Что желаете пить? Виски, водка, джин, коньяк? – и открыл дверцу в бочке, в глубине которой вспыхнул свет и засияли бутылки.
– Коньяк, – ответил Кис.
– Присаживайтесь, – Веня кивнул на кресла. – Садись, Майя.
Ага, вот уже кое-что: сумасшедшую девицу зовут Майя. Кис помнил, что она выкрикнула свое имя на телевидении, но он тогда не запомнил его, несколько оглушенный неожиданностью ее появления.
Алексей, следуя приглашению хозяина, сел. Майя забилась в соседнее кресло, вжавшись в спинку всем телом, подобрав колени, которые обхватила руками. Наконец-то Кису представилась возможность разглядеть ее. Он бы ей дал лет пятнадцать на вид, но она говорила о муже, которого убила не она, следовательно, ей должно быть хотя бы восемнадцать-девятнадцать. На ней был летний шелковый костюм цвета бронзы, состоящий из короткой юбки, крошечного топика на бретельках, открывающего живот, и маленького ханжеского пиджачка, прикрывающего весь этот соблазн, чтобы сделать его еще более соблазнительным. Тонкий шарфик, которым были завязаны глаза Алексея, она небрежно повесила на спинку кресла. Босоножки, такие же бронзовые, в тон костюму, она сбросила, и маленькие голые ступни с бледно-розовыми ноготками придавали ей беззащитный вид. На правой щиколотке тускло светилась тонкая золотая цепочка. Юбку Майя натянула на колени изо всех сил, но этот ложно-целомудренный жест не слишком помешал Кису увидеть за согнутыми коленками верх ее ляжек и даже треугольник темно-золотого шелка трусиков между ними. Майя была очень миловидна, хрупка и воздушна на вид и как-то на редкость гармонична: золотистые, светло-рыжие, как майский мед, волосы удачно сочетались со светлыми прозрачными глазами, белой кожей, невесомостью тела, цветом костюма и даже трусиков.
Застыв в углу кресла, Майя была задумчива и молчалива. Взгляд ее прочно приклеился к столику, она не смотрела ни на Киса, ни на Веню, которого, кажется, такое экстравагантное поведение ничуть не удивляло. Он не задал до сих пор ни одного вопроса, хотя Майя по телефону ему сообщила, что у нее «беда», привезла ему незнакомого мужчину с завязанными глазами и в наручниках и вручила хозяину пистолет. Кис бы, пожалуй, на его месте от вопросов не удержался. Философ, должно быть, судя по литературе на полках. Какой-нибудь «дзен-буддист», нынче их страсть сколько развелось.
Веня поставил на низкий столик, сделанный из огромного пня, рюмку для Алексея, джин со льдом, тоником и кусочком лимона для Майи – ее он не спрашивал, хорошо, стало быть, знает ее вкусы – и водку для себя.
– Будемте знакомы, – поднял Веня стопку. – Я Вениамин. А вас как величать?
Вениамину Кис дал бы лет сорок пять на глаз, но весьма вероятно, что он был моложе: борода с ранней проседью прибавляла ему возраста. Длинные густые волосы, также с проседью, стянуты в хвост. Черные, цыганские, глубоко посаженные глаза были умны и вполне доброжелательны, и вообще с его лица не сходило невозмутимое выражение «здрасте, гости дорогие!». Он действительно хромал на правую ногу, и Кис рассмотрел ортопедический ботинок и увесистую самодельную клюку, приставленную к книжному стеллажу.
– Алексей, – представился он Вениамину. – Может, снимете с меня наручники? Я не уверен, что в них удобно держать рюмку с коньяком.
– Боюсь, что ваша просьба преждевременна. Придется вам управляться в них.
– Тогда не будем терять время. Объясните мне, что происходит.
– Не могу, – сказал Веня. – Пока сам не знаю.
Кис вопросительно уставился на Майю, но она молчала, по-прежнему ни на кого не глядя. Поймав взгляд детектива, Вениамин добавил:
– И чего Касьянова в нем нашла, в этом детективе, интересно? – презрительно прищурилась Майя.
– Оно тебе не до фени?
– И он согласился?
– Как видишь.
– Я бы на его месте не пошла к Усачу. Он своих гостей уделывает, как котят!
– Тем не менее людям приглашение в передачу льстит. Как любит говорить Усачев: «Вам трудно себе представить, как далеко может завести человеческое тщеславие!» И, как видишь, он прав: на передачу ломятся желающие явить миру «автопортрет», а зрителя присасывает к экранам.
– Циник он, твой Усачев. Ему надо было назвать свою передачу не «Автопортреты», а «Ню» [2]!
– Или – «Автоню»! – засмеялась Алена. – Гости-то сами раздеваются!
– Ага, после такого промыва мозгов, который Усач устраивает, и не то сделаешь! Впрочем, если этот дефектив Касьянову ухитряется выносить, так ему и Усачев не страшен.
– Сдалась тебе Касьянова!
– Думаешь, Усачев его расколет? Этот детектив, он же сам бывший мент, своих не продаст!
– Обычно у Димки сбоев не бывает, ты же знаешь. «Вам трудно себе представить, как далеко может завести человеческое тщеславие…»
– Ты с ним разговаривала?
– С Кисановым? Да.
– И как он тебе?
– Не так прост, как кажется. Сдержан в манерах, смотрит мягко, но чувствуется определенная жесткость в характере… Думаю, мужик порядочный, но не слюнтяй. Такой, знаешь, тип, с принципами…
– Мент, одним словом, – подытожила Майя. – Хоть и бывший. Пусть Усачев меня в передачу пригласит: если у мента окажется тщеславия недостаточно, то перед красивой женщинойон наверняка дрогнет!
– Майка, ну смотрю я на тебя и не понимаю: ты и впрямь глупая или придуриваешься?
– А чего я такого сказала? – пожала плечиками Майя.
Другая бы, наверное, на месте Алены обиделась: Алена была вполне хороша собой, и Майкина нахальная постановка вопроса была вопиющей бестактностью. Но Алена привыкла к выходкам рисованной принцессы, к ее невинному, непосредственному эгоцентризму: Майка была главной и единственной героиней своего мультипликационного существования, так было задумано в сценарии и утверждено худсоветом окончательно и бесповоротно.
– Это же передача Усачева, он всегда ведет ее сам и гостей своих колет вполне виртуозно – ну при чем тут ты?
– Ну… Я просто не успела подумать. Ты же знаешь, я иногда говорю раньше, чем думаю.
– Уж знаю, – фыркнула Алена, предположив про себя, что Майка, может, и впрямь размечталась, что Усачев тоже «перед красивой женщиной дрогнет» и ее в передачу пригласит. Раз уж Майка статьи в дамском журнале принялась писать, значит, ей окончательно наскучило безделье. И самолюбие загрызло. А телевидение-то и для веселья, и для самолюбия – развлечение покруче, чем тоненькие еженедельные издания для домохозяек… Хотя она тут что-то говорила о разоблачениях на самом верху, которые она якобы готовит… Придумала небось, мифоманка! Впрочем, никогда не знаешь, какие мысли могут порхать в золотой стрекозиной головке.
– Майчик, мне пора, а то меня небось уже ищут. – Алена вознеслась на всю высоту своего роста, перекинула волосы за плечи, сумку на плечо, одернула тугой пиджак и двинулась к выходу. Майя семенила рядом, словно дитя, не поспевающее за деловитой мамой. – Приходи на следующей недельке, – говорила Алена, шагая, – я тебе пропуск закажу, скажешь, на какой день. С этими чертовыми съемками только в рабочее время и можно повидаться с подружками…
В холле у лифтов они распрощались. Алена поднялась на шестой этаж, Майя танцующей походкой направилась к выходу, небрежно сунув постовому подписанный пропуск, мельком с привычным удовлетворением отметив заблестевший в мужских глазах интерес…
…Вот этот-то всплывший в памяти разговор и заставил Алену вдруг похолодеть: Усачев как раз сейчас был в эфире, а ну как бедовая Майка и впрямь решила в передаче поучаствовать? Она испугалась не на шутку – ведь потом легко выяснится, кто Дюймовочке пропуск заказывал, и, случись что, Алена будет виновата!
Алена резко вскочила в подъехавший как раз лифт, нажала кнопку второго этажа, на котором находились студии, и холодок в ее животе сгустился.
* * *
…Майя вышла на третьем, где располагались аппаратные. В коридор вела кодовая дверь, у всех сотрудников, имеющих допуск, был магнитный ключ, но Майя знала, что обычно сотрудникам лень без конца открывать эту дверь и они – о человеческая халатность, неистребимая и вечная! – просто прикрывали ее, не защелкивая.Майя оказалась права, дверь была всего лишь прикрыта. По тихому ворсистому коридору, вбирающему звуки, она двинулась к нужной аппаратной – любопытная Майя столько раз бывала здесь с Аленой, что теперь ориентировалась безошибочно.
Она потянула на себя дверь и окинула беглым взглядом человек пять, сидящих у многоцветного сияющего пульта с мониторами, – режиссер, ассистент, техники. Позади был еще один пульт, отделенный стеклянной перегородкой, – Майя знала, что на нем работают звуковики. А впереди находилась огромная стеклянная стена, за которой внизу была видна студия. Она поняла, что не ошиблась дверью: на мониторах и за стеклом внизу, на ярко освещенной площадке, торчали Дмитрий Усачев, ведущий, и Алексей Кисанов, частный детектив и гость передачи.
Почти никто не повернулся в ее сторону. А те, кто повернулся, тут же уставились обратно на мониторы: мало ли кто тут шастает, то ли ищет кого, то ли случайно заглянул.
Но когда Майя шагнула в аппаратную и рванула к лестнице, ведущей вниз, в студию, вслед ей закричали: «Девушка, куда вы, туда нельзя!» Но Майя не повернула и головы, она сбежала по лесенке вниз, обогнула какую-то декорацию и увидела залитую светом выгородку, окруженную камерами и осветительными приборами.
За стеклянным треугольным столом сидели на высоких, как в барах, табуретках, тоже стеклянных, Усачев и Кисанов. Картина была немного странной: толстый Усачев благополучно облепил телесами табурет, тогда как Кисанов словно парил в воздухе…
* * *
…Поза была довольно странной, неудобной. Алексей видел себя на мониторе: он словно завис в воздухе, по-дурацки поджав под себя ноги, опирающиеся на невидимую перекладину. Мелькнула мысль, что так задумано хитрым Усачевым неспроста: он намеренно вызывал у своих гостей чувство дискомфорта, чтобы было проще выбить их из привычного самоощущения и неожиданно спровоцировать. Под лучами софитов было невыносимо жарко, хотелось вытащить платок и обтереть лицо, но он стеснялся сделать это перед камерами и оттого еще больше злился на Усачева.Усачев уже заканчивал свою «лисью песенку», и Кис только удивлялся, откуда тот информацию накопал о подробностях дел, которые Алексей расследовал. Впрочем, особо долго ломать голову не приходилось, ибо существовало только три возможных варианта: рассказать о чужих секретах известному ведущему мог или он сам, Алексей, либо его клиенты, либо кто-то с Петровки, с которой Алексей регулярно сотрудничал, обмениваясь информацией в расследованиях. Поскольку первое и второе легко и уверенно исключалось – сам Алексей доверенные ему тайны хранил, как несгораемый сейф, а уж его клиенты тем более, – то оставалось третье: у Усачева должны быть информаторы в милицейских кругах.
Усачев, явно довольный собой, рассказывал доверительно и задушевно в объектив камеры о том, как Алексей Кисанов, настоящий герой, «которого теперь оценит по заслугам вся страна и к которому, без сомнения, теперь толпами повалят все потенциальные клиенты», ловко раскрывал сложнейшие дела. В то время как бесполезная и прогнившая организация под названием милиция, на содержание которой честные налогоплательщики отрывают от кровного семейного бюджета кусок, не в состоянии обеспечить гражданам ни защиты от преступников, ни их поимки! Напротив, эта насквозь коррумпированная организация уже давно превратилась в превосходное орудие прикрытия бандитов – от честных граждан и от правосудия!..
Алексей легонько кивал головой, как бы соглашаясь, в такт речам ведущего. И когда Усачев, уверенный в том, что жертва схвачена надежно и уже рыпаться не будет, предоставил ему слово, Алексей проговорил с любезной улыбкой: «Вы тут меня почти задушили комплиментами… У меня для вас есть ответный: вы потрясающе осведомлены. Информация об этих делах является строго секретной, совершенно не представляю, как вы могли ее раскопать?» – и с простодушным видом уставился на Усачева.
Ведущий расплылся.
– У меня есть свои маленькие профессиональные тайны. Предмет журналистики – это информация. Кто-то производит йогурты, кто-то – машины. Основной товар, который журналистика предлагает потребителю, – это информация, и мы, журналисты, делаем все, чтобы людей этим товаром обеспечить, то есть его добыть…
– И выгодно продать, – закончил за него Кис. – Не буду спрашивать о ваших доходах, но всем известно, что заработки телевизионных ведущих выходят за пределы воображения… Разумеется, вы можете потратить часть ваших заработков на покупку информации? Или в бюджете передачи предусмотрена специальная статья расходов? Поскольку я вам о своих расследованиях не рассказывал, а мои клиенты тем более, то следует предположить, что вы оплачиваете услуги кого-то из милицейских работников в обмен на информацию… Правильно?
– У меня там друзья, это естественно… – Усачев осторожно кивнул, не понимая, куда клонит Алексей.
– …Которым вы платите за информацию, – закончил за него Алексей. – То есть вы по существу один из тех деятелей, которые коррумпируют милицию, – сообщил задушевно Алексей, послав улыбку в камеру для Александры.
– Что вы, вовсе нет! – спохватился Усачев. – Это вовсе не является коррупцией, это святая святых, это информация, каждый гражданин демократической страны имеет право на информацию, оно гарантировано Конституцией…
– Вы приходите к человеку, – перебил его Алексей, – который получает в месяц в лучшем случае сумму, которую вы имеете за один день. И вы легко подкупаете его для того, чтобы он, в нарушение всех инструкций и просто этики, выдал вам секретные сведения, после чего вы их разглашаете на всю страну, зарабатывая популярность. Если это, по-вашему, не коррупция, если это в порядке вещей, то будемте снисходительны и к бандитам: они тоже покупают «информацию» о ходе расследования их грязных дел, что позволяет им опережать действия милиции и вовремя заметать следы. Это вполне вписывается в ваш подход к вопросу, верно? У бандитов тоже в милиции «друзья», точно как у вас. И друзья им помогают, как и вам, по дружбе. Выражающейся в увесистых, надежных, зеленых дензнаках. Я не намерен обсуждать с вами моральную сторону вопроса, я только хочу уточнить: чем это вы, собственно, только что так возмущались, когда ругали милицию?..
* * *
…Сказать, что она ворвалась на съемочную площадку, было бы явным преувеличением, ее фигура была слишком хрупка, чтобы произвести физическое действие, достойное этого глагола. Скорее влетела, как дуновение ветра, и внезапно укоренилась прямо между мужчинами – почти рост в рост с сидящими – и, переводя безумные глаза с камеры на камеру, заговорила срывающейся скороговоркой:– Я хочу сделать заявление… Моего мужа убили… Меня обвинят, потому что все подстроено так, чтобы подумали на меня… Но это не я!.. Меня подставили!.. Это мафия! Я, Майя Щедринская, журналистка, я вышла на очень крупную организацию, занимающуюся поставкой наркотиков в Россию и русских девушек в иностранные бордели. В ней замешаны высокопоставленные лица, крупные государственные чиновники, у меня есть компрометирующие материалы, и теперь они все так специально подстроили, чтобы подумали на меня!..
Усачев дернулся всей своей грузной массой и вцепился в плечо девчонки.
– Безобразие! – прошипел он. – Что это за бред? Где охрана? Кто вы такая? Кто вас сюда пустил?!
Но, вспомнив, что он в эфире, отпустил девчонку и снова повернулся к камере, улыбаясь, хоть и кривовато:
– Как видите, дорогие телезрители, у нас тут некоторое незапланированное происшествие. Прошу нас извинить, это недоразумение, мы сейчас разберемся.
– Они хотят меня уничтожить! – звенел срывающийся голос Майи, перекрывая слова Усачева. – Я обращаюсь ко всем: если со мной что-нибудь случится – знайте, что…
– Запись! – рыкнул Усачев, склоняясь к лацкану пиджака, где торчал маленький микрофон.
– …Что это мафия! – выкрикивала Майя.
– Немедленно дайте запись! – прохрипел в отчаянии ведущий.
Но в наступившее короткое замешательство камера ослушалась и сделала наезд крупным планом на непрошеную гостью, бледную от отчаяния и страха, с глазами, расплескавшимися на пол-лица, как вышедшее из берегов озеро.
Потом камера успела схватить фигуру охранника, который вбежал в студию и теперь направлялся быстрым шагом к столу, где находилась вся троица, и тут же вернулась на лицо девушки, с ужасом смотревшей на его приближение; затем объектив скользнул по разъяренному лицу Усачева и невозмутимому – Кисанова и снова нашел застывшую в напряженной позе фигурку девушки… И здесь камера за что-то зацепилась своим глазком, на что-то нацелилась, пока непонятное, пока смутное… Наезд крупным планом… И ах! – выдохнули миллионы телезрителей у экранов: в центре кадра ясно очертился пистолет. Небольшой, карманной модели, в которой знаток опознал бы «вальтер».
Вот ручонка, неотступно сопровождаемая камерой, поднимает пистолет; вот его для верности прихватывает вторая ручонка, вот, помедлив, поколебавшись мгновение, пистолет выбирает направление и…
И утыкается в висок почетного гостя, героя, которого теперь уж точно вся страна будет знать в лицо: в висок Алексея Кисанова, частного детектива.
Охранник оторопело замирает, не зная, что предпринять.
– За-апись! – проорал Усачев.
В эфир наконец пошла та часть передачи, которая была сделана в записи, но камера все снимала, увековечивая кадры, которые позже будут рассмотрены с пристрастием следствием в замедленном прогоне.
– Не вздумайте звать милицию, – говорит хрупкое создание, обводя присутствующих заледеневшими глазами. – Иначе я его пристрелю.
В дверях студии уже начал толпиться народ, еще двое из местной охраны протискиваются вперед и останавливаются, сраженные неожиданным поворотом дела.
Немая сцена, народ безмолвствует. И потому особенно отчетливо слышен тонкий голосок, в котором вдруг зазвенели металлические нотки:
– Пошли, – командует она, – с вещами на выход, господин сыщик.
Обалдевшая толпа расступается и дает пройти этой странной парочке. До виска Кисанову, вставшему во весь рост, девушка теперь не достает, но зато держит пистолет прямо под его лопаткой. Одно неосторожное движение, и эта истеричка и впрямь может выстрелить…
Алексею происходящее казалось какой-то буффонадой, но его лопатка чувствовала вполне реальное дуло. Маленькая лапка держала пистолет крепко, хоть сама девица вся дрожала, как мокрая собачонка. Кис подумал, что было бы очень просто вывернуться из-под дула, достаточно резко пригнуться и опрокинуть девчонку через себя, но, с одной стороны, есть риск, что дуреха с перепугу начнет палить невесть куда, если, конечно, ее пистолет вообще заряжен, с другой – ситуация Киса необычайно забавляла и даже интриговала его профессионально натренированное любопытство.
Охрана следовала за ними на некотором расстоянии, но в лифт крошка с пистолетом никого не пустила под угрозой открыть стрельбу. На пост при выходе была передана команда пропустить, и вот уже двое – издалека можно было подумать, что девчушка пытается обнять папу, но ручка, не дотянувшись до мужского плеча, просто замерла на спине, – вышли на улицу.
Стадо милицейских машин уже где-то подвывало сиренами, приближаясь; дуло пистолета подпихнуло Алексея в спину: поживее! Кис проворчал: «Осторожно, девушка, вы вообще-то обращаться с оружием умеете? А то пристрелите меня, не ровен час, что будете делать тогда без заложника? Заложника беречь надо…»
Ответом ему было тихое нежное: «К вашей машине, быстро! Ключи! И поосторожней с карманами, я успею выстрелить раньше, ясно?»
Кис, не оборачиваясь, залез в карман и протянул назад связку. Раздался щелчок кнопки центрального замка.
– За руль!
Она скользнула на заднее сиденье «Нивы» Киса и пристроилась с пистолетом за его спиной.
Кис, которому было велено ехать, тронулся, усмехаясь. Он развлекался: его похищали! Да кто! Какая-то писюха с почти игрушечным пистолетом.
Цирк, оперетта, мультик, и только.
* * *
Он ехал на совесть быстро. Как бы ни смешна была девчонка за его спиной, выстрелить она могла – от отчаяния, от нетерпения, нечаянно дернувшись… А вкупе с его любопытством подобная вероятность была хорошим стимулом.Они исчезли из виду раньше, чем милиция успела понять, в чем дело, в каком направлении исчезла беглянка с заложником, и передать дорожному патрулю номер машины Кисанова. Они успели проскочить Алтуфьевское шоссе, притормозив до приличной скорости у поста ГИБДД, и сразу за Кольцевой углубились в какие-то проселочные дороги. У обочины леса девчушка велела остановиться. Плотно прижимая пистолет – на этот раз к шее Алексея, – она заставила его пересесть на пассажирское сиденье, сама перебралась вперед на водительское и, приказав держать «руки вверх», обшарила его карманы. Оружия в них не оказалось, зато во внутреннем кармане она нашла мобильник, который тут же и отключила. Затем открыла бардачок, покопалась в нем и обнаружила пару наручников. Дитя возликовало: ого, настоящие! И велело детективу подставить руки. Прикусив от усердия язычок, удовлетворенно защелкнуло наручники на мужских запястьях. После чего она тщательно завязала ему глаза шелковым душистым шарфиком, снятым с нежной шейки.
Покончив с процедурой взятия в заложники, девушка набрала по своему мобильному номер и проговорила: «Веня? Это я… У меня беда. Я могу к тебе приехать прямо сейчас? Только я не одна. Спасибо, я знала, что ты так ответишь».
По короткому треньканью Алексей сделал вывод, что она отключила и свой мобильный. Стало быть, девица знает, что по работающему сотовому можно установить ее местонахождение. Ишь ты, какой нынче народ пошел образованный…
Если только, конечно, эта девица в качестве представителя народа не продумала и не разузнала все специально заранее…
Спустя примерно час машина затормозила. Кису было предложено выбираться. Дуло пистолета больше не заигрывало с его телом, но с завязанными глазами и в наручниках он вряд ли мог представлять опасность даже для кошки. Он прошел, поддерживаемый галантно под локоток, несколько метров вперед и остановился. Тяжелый, неравномерный скрип деревянных ступеней и глуховатый мужской голос: «Здравствуй, девочка. Рад тебя видеть. Кто это с тобой?»
– На, – поприветствовала его в ответ «девочка».
С точки зрения Киса – если можно иметь «точку зрения» при завязанных глазах, – словом «на» была сопровождена передача пистолета.
– Развяжи ему шарф, но наручники оставь, – продолжала его похитительница. – И держи его на мушке, никто не знает, чего от него можно ждать.
Через минуту повязка с глаз детектива была благополучно снята. Бородатый мужчина, судя по всему, телефонный Веня, держа Алексея на прицеле пистолета, свободной рукой поднес шарфик к лицу и вдохнул его запах.
– «So pretty» [3], – сказал он задумчиво. И, доброжелательно поглядев на Кисанова, пояснил: – Духи так называются. Картье. Вам понравился запах?
Впрочем, ответа бородатый не ждал и, сделав жест к крыльцу, объявил:
– Милости просим, пожалуйте в дом.
И легонько подтолкнул детектива пистолетом в плечо.
Направляясь к крыльцу, Алексей мельком осмотрелся: высокий добротный кирпичный забор, из-за которого подглядывали за домом верхушки сосен, крепкие металлические ворота. Просторный крестьянский двор, уходящий за дом, – виден был огород, ягодные кусты – хозяйство, стало быть; перед крыльцом площадка, усыпанная гравием; в правом углу двора к забору притулился сарай, в левом – гараж.
Дом был большой, настоящий деревенский, кулацкий, из толстых старых бревен. Веня, следовавший позади Алексея, скрипел гравием неравномерно, и Кис сделал вывод, что мужчина хромает. Скрип лестницы под шагами Вени подтвердил его предположение.
Внутри, однако, дом поражал совсем не деревенским уютом и напоминал скорее дачу в стиле «охотничья изба», как ее представляют городские жители, привыкшие к комфорту и имеющие на него средства. Впрочем, печь была настоящей, русской, покрытой изразцами, – не какой-то там дурацкий камин, из которого вечно выстреливают раскаленные угли, прожигая дорогой паркет. Да и пол был вовсе не паркетным, а дощатым, как положено в русской избе, хотя доски были некрашеными, просто покрыты прозрачным лаком. На полу, по центру просторной комнаты, разлеглись медвежьи шкуры. Два окошка на противоположной стене, за ними виден довольно большой ухоженный сад с огородом. Кис быстро рассмотрел длинный ряд стеллажей с книгами у правой стенки, отметив преобладание компьютерной тематики и философской литературы с уклоном в Восток. У левой стены он приметил дорогую аудиотехнику, а рядом с ней здоровую бочку, лежавшую горизонтально на ножках, похожих на козлы, только из настоящих толстых сучьев. Посреди бочки находилась откидная дверца, и Кис задумался о ее назначении.
Впрочем, долго ему размышлять не пришлось, потому как бородач спросил:
– Что желаете пить? Виски, водка, джин, коньяк? – и открыл дверцу в бочке, в глубине которой вспыхнул свет и засияли бутылки.
– Коньяк, – ответил Кис.
– Присаживайтесь, – Веня кивнул на кресла. – Садись, Майя.
Ага, вот уже кое-что: сумасшедшую девицу зовут Майя. Кис помнил, что она выкрикнула свое имя на телевидении, но он тогда не запомнил его, несколько оглушенный неожиданностью ее появления.
Алексей, следуя приглашению хозяина, сел. Майя забилась в соседнее кресло, вжавшись в спинку всем телом, подобрав колени, которые обхватила руками. Наконец-то Кису представилась возможность разглядеть ее. Он бы ей дал лет пятнадцать на вид, но она говорила о муже, которого убила не она, следовательно, ей должно быть хотя бы восемнадцать-девятнадцать. На ней был летний шелковый костюм цвета бронзы, состоящий из короткой юбки, крошечного топика на бретельках, открывающего живот, и маленького ханжеского пиджачка, прикрывающего весь этот соблазн, чтобы сделать его еще более соблазнительным. Тонкий шарфик, которым были завязаны глаза Алексея, она небрежно повесила на спинку кресла. Босоножки, такие же бронзовые, в тон костюму, она сбросила, и маленькие голые ступни с бледно-розовыми ноготками придавали ей беззащитный вид. На правой щиколотке тускло светилась тонкая золотая цепочка. Юбку Майя натянула на колени изо всех сил, но этот ложно-целомудренный жест не слишком помешал Кису увидеть за согнутыми коленками верх ее ляжек и даже треугольник темно-золотого шелка трусиков между ними. Майя была очень миловидна, хрупка и воздушна на вид и как-то на редкость гармонична: золотистые, светло-рыжие, как майский мед, волосы удачно сочетались со светлыми прозрачными глазами, белой кожей, невесомостью тела, цветом костюма и даже трусиков.
Застыв в углу кресла, Майя была задумчива и молчалива. Взгляд ее прочно приклеился к столику, она не смотрела ни на Киса, ни на Веню, которого, кажется, такое экстравагантное поведение ничуть не удивляло. Он не задал до сих пор ни одного вопроса, хотя Майя по телефону ему сообщила, что у нее «беда», привезла ему незнакомого мужчину с завязанными глазами и в наручниках и вручила хозяину пистолет. Кис бы, пожалуй, на его месте от вопросов не удержался. Философ, должно быть, судя по литературе на полках. Какой-нибудь «дзен-буддист», нынче их страсть сколько развелось.
Веня поставил на низкий столик, сделанный из огромного пня, рюмку для Алексея, джин со льдом, тоником и кусочком лимона для Майи – ее он не спрашивал, хорошо, стало быть, знает ее вкусы – и водку для себя.
– Будемте знакомы, – поднял Веня стопку. – Я Вениамин. А вас как величать?
Вениамину Кис дал бы лет сорок пять на глаз, но весьма вероятно, что он был моложе: борода с ранней проседью прибавляла ему возраста. Длинные густые волосы, также с проседью, стянуты в хвост. Черные, цыганские, глубоко посаженные глаза были умны и вполне доброжелательны, и вообще с его лица не сходило невозмутимое выражение «здрасте, гости дорогие!». Он действительно хромал на правую ногу, и Кис рассмотрел ортопедический ботинок и увесистую самодельную клюку, приставленную к книжному стеллажу.
– Алексей, – представился он Вениамину. – Может, снимете с меня наручники? Я не уверен, что в них удобно держать рюмку с коньяком.
– Боюсь, что ваша просьба преждевременна. Придется вам управляться в них.
– Тогда не будем терять время. Объясните мне, что происходит.
– Не могу, – сказал Веня. – Пока сам не знаю.
Кис вопросительно уставился на Майю, но она молчала, по-прежнему ни на кого не глядя. Поймав взгляд детектива, Вениамин добавил: