Страница:
– Кто… кто ты? – запинаясь, прошептал Колин. – Что тебе надо?
Всадник привстал на стременах и поднял мерцавшее копье над головой.
– Смотри и слушай, сын мой! Великие новости! Пробудились наши кони – кони из древнего кургана. Бодрствуем мы, Всадники из Донна, Эйнхейриары, что значит – дружинники Херлатинга… Смотри и слушай, сын мой!
И он подбросил свое копье высоко в небо. Оно сверкнуло четырежды, и он поймал его и стал размахивать перед собой.
Тогда и два оставшихся всадника медленно выехали на своих лошадях из пламени, и огонь летел с них на землю, как шарики красной ртути.
– Беги! – крикнул Колин сестре.
Они не пробежали и полпути до леса, как за ними послышался цокот копыт, и стальные руки подхватили их и перекинули через коней, и кони понеслись сквозь ночную тьму с такой скоростью, точно вся погибель мира гналась за ними по пятам.
Когда Ангарад Златорукая подарила Сьюзен свой браслет, она не посвятила девочку во все его секреты, но сказала, что браслет никогда не оставит ее в минуту опасности. Через какое-то время Сьюзен, несмотря на то, что кровь стучала у нее в висках, а в ушах был неумолкаемый конский топот, слегка собралась с мыслями. Она взглянула на браслет. Он поблескивал в лучах восходящей луны. Тогда она принялась хлестать и коня, и всадника рукой с браслетом. Но и это не возымело действия. Всадник схватил ее за руку и равнодушно посмотрел на браслет. Потом поднял ее одной рукой и усадил перед собой верхом. Он не опасался, что она соскочит с лошади: скорость была такой огромной, что Сьюзен вынуждена была обеими руками вцепиться в гриву. Они неслись на юг от Бикона мимо знакомых Сьюзен мест. Мили две кони неслись сквозь ночную тьму, в сторону самого длинного склона Эджа. Потом всадники пробирались мелколесьем. Вдруг перед ними очутился еще один курган, поменьше Бикона, на вершине которого тесно стояли несколько сосен.
Всадники натянули поводья, умерили бег коней, и те двое, что держали Сьюзен и Колина, поравнялись с предводителем. Затем тот, подъехав к самому кургану, поднял копье и метнул его в деревья. Копье взвилось в воздух, по всей линии его полета деревья вспыхивали, подожженные пламенем, стекавшим с наконечника. Коснувшись ствола последнего дерева, копье описало плавную дугу и вернулось назад, к метнувшей его руке. Пламени не было больше ни на древке, ни на металлическом конце копья, но сосны все стояли, объятые огнем. Пламя гудело и вздымалось, как это было на Биконе, и также, как там, не давало тепла. Более того – огонь не сжигал деревья.
Голос всадника, точно лезвие меча, прорезал ритмичные вспышки пламени:
– Пробудитесь, сыны Аргатрона! Пробудитесь, Ульмиг, Ульмор, Ульмбег. Скорей на коней – и скачите, эйнхейриары Херлатинга!
Ветерок разорвал ночную дымку на узкие танцующие полоски, языки пламени трепетали, и, казалось, что-то в них движется, и оттуда доносятся голоса:
– Мы скачем! Мы скачем!
И тут же из пламени появились трое. На этих плащи были белые, перехваченные золотыми пряжками. В руках каждый держал по хлысту. Волосы их были желтые, все в завитушках как у барана. А кони – белее первого снега, лежащего на черной скале.
Как только они появились, красные всадники повернули коней и поскакали в ночь. Колин, который лежал перекинутый через шею последнего коня, увидел, что белые всадники последовали за ними.
Скакали они недолго, всего с полмили, и остановились возле холма Фернхилл, на вершине которого росли пять крепких сосен. И снова взвилось копье, и снова запылали деревья, и снова раздался голос:
– Пробудись, сын Дунарта, король с севера, король, спящий в кургане! Проснись, Фьюрн, во глубине своего холма! Скачите на своих конях, эйнхейриары Херлатинга!
– Я скачу! Я скачу!
Одинокий всадник появился из-за деревьев. Его лицо с высоким тяжелым лбом выглядело сурово. Борода была раздвоена и заплетена в косицы. Его торс облегала грубая волосяная накидка, а плаща не было вовсе. И он держал круглый щит с пятью золотыми кругами на нем. Картину дополняла железная палка, напоминающая цепь, к которой были приделаны семь втрое скрученных трехгранных цепочек, каждая из них заканчивалась шаром с семью шипами. Конь его был черный с золотой гривой.
И они поскакали дальше – и красные и белые всадники, а за ними – этот, дикого вида, король. Они миновали Монахову Пустошь и доскакали до одинокого холма Солджерс Хамп, который раньше назывался Солджерс Хамп, что означает Солдатов Гроб. Сосны на его вершине располагались кругом. Говорят, там время от времени зимними ночами блуждают странные бледные огоньки. Но сейчас никакого другого огня, кроме красного, не было видно.
– Пробудись, Фоллоумэн, сын Мелимбора! Пробудись, Багда, сын Тора! Скачите, эйнхейриары Херлатинга!
– Мы скачем! Мы скачем!
У новых воинов были круглые черноволосые головы, в глазах поблескивала чернота.
Их обтягивали черные сутаны с глубокими капюшонами, в руках они держали черные с широкими желобами мечи, хорошо приспособленные для битвы. Кони были сплошь черные, вплоть до языков.
Леса и долины, поля, живые изгороди, деревни, селенья – все это мелькало мимо, мимо, мимо. И вот перед ними оказался холм под названием Широкий, а древнее его название было Тунстэд, и растущие на нем сосны тут же занялись красным пламенем.
– Пробудитесь, сыны Ормара! Пробудитесь, Мэдок, Мидхир, Матрамил! На коней! Скачите, эйнхейриары Херлатинга!
– Мы скачем! Мы скачем!
Плащи вновь прибывших отливали голубизной, как вымытое дождем небо, их густые золотистые волосы покрывали плечи, в руках они держали дротики с семью шипами. На их серебряных щитах было по пятьдесят золотых кнопок и шишаков, украшенных драгоценными камнями. Копыта их коней выглядели бронзовыми, а шкура казалась сотканной из золота.
Теперь все эйнхейриары – дружина Херлатинга – были полностью в сборе. Они повернули в сторону Олдерли и Бикона. И там, где проскакала эта бешеная кавалькада, в воздухе долго еще носились и не гасли мерцающие искры.
Властитель Херлатинга
Долина Гойта
Всадник привстал на стременах и поднял мерцавшее копье над головой.
– Смотри и слушай, сын мой! Великие новости! Пробудились наши кони – кони из древнего кургана. Бодрствуем мы, Всадники из Донна, Эйнхейриары, что значит – дружинники Херлатинга… Смотри и слушай, сын мой!
И он подбросил свое копье высоко в небо. Оно сверкнуло четырежды, и он поймал его и стал размахивать перед собой.
Тогда и два оставшихся всадника медленно выехали на своих лошадях из пламени, и огонь летел с них на землю, как шарики красной ртути.
– Беги! – крикнул Колин сестре.
Они не пробежали и полпути до леса, как за ними послышался цокот копыт, и стальные руки подхватили их и перекинули через коней, и кони понеслись сквозь ночную тьму с такой скоростью, точно вся погибель мира гналась за ними по пятам.
Когда Ангарад Златорукая подарила Сьюзен свой браслет, она не посвятила девочку во все его секреты, но сказала, что браслет никогда не оставит ее в минуту опасности. Через какое-то время Сьюзен, несмотря на то, что кровь стучала у нее в висках, а в ушах был неумолкаемый конский топот, слегка собралась с мыслями. Она взглянула на браслет. Он поблескивал в лучах восходящей луны. Тогда она принялась хлестать и коня, и всадника рукой с браслетом. Но и это не возымело действия. Всадник схватил ее за руку и равнодушно посмотрел на браслет. Потом поднял ее одной рукой и усадил перед собой верхом. Он не опасался, что она соскочит с лошади: скорость была такой огромной, что Сьюзен вынуждена была обеими руками вцепиться в гриву. Они неслись на юг от Бикона мимо знакомых Сьюзен мест. Мили две кони неслись сквозь ночную тьму, в сторону самого длинного склона Эджа. Потом всадники пробирались мелколесьем. Вдруг перед ними очутился еще один курган, поменьше Бикона, на вершине которого тесно стояли несколько сосен.
Всадники натянули поводья, умерили бег коней, и те двое, что держали Сьюзен и Колина, поравнялись с предводителем. Затем тот, подъехав к самому кургану, поднял копье и метнул его в деревья. Копье взвилось в воздух, по всей линии его полета деревья вспыхивали, подожженные пламенем, стекавшим с наконечника. Коснувшись ствола последнего дерева, копье описало плавную дугу и вернулось назад, к метнувшей его руке. Пламени не было больше ни на древке, ни на металлическом конце копья, но сосны все стояли, объятые огнем. Пламя гудело и вздымалось, как это было на Биконе, и также, как там, не давало тепла. Более того – огонь не сжигал деревья.
Голос всадника, точно лезвие меча, прорезал ритмичные вспышки пламени:
– Пробудитесь, сыны Аргатрона! Пробудитесь, Ульмиг, Ульмор, Ульмбег. Скорей на коней – и скачите, эйнхейриары Херлатинга!
Ветерок разорвал ночную дымку на узкие танцующие полоски, языки пламени трепетали, и, казалось, что-то в них движется, и оттуда доносятся голоса:
– Мы скачем! Мы скачем!
И тут же из пламени появились трое. На этих плащи были белые, перехваченные золотыми пряжками. В руках каждый держал по хлысту. Волосы их были желтые, все в завитушках как у барана. А кони – белее первого снега, лежащего на черной скале.
Как только они появились, красные всадники повернули коней и поскакали в ночь. Колин, который лежал перекинутый через шею последнего коня, увидел, что белые всадники последовали за ними.
Скакали они недолго, всего с полмили, и остановились возле холма Фернхилл, на вершине которого росли пять крепких сосен. И снова взвилось копье, и снова запылали деревья, и снова раздался голос:
– Пробудись, сын Дунарта, король с севера, король, спящий в кургане! Проснись, Фьюрн, во глубине своего холма! Скачите на своих конях, эйнхейриары Херлатинга!
– Я скачу! Я скачу!
Одинокий всадник появился из-за деревьев. Его лицо с высоким тяжелым лбом выглядело сурово. Борода была раздвоена и заплетена в косицы. Его торс облегала грубая волосяная накидка, а плаща не было вовсе. И он держал круглый щит с пятью золотыми кругами на нем. Картину дополняла железная палка, напоминающая цепь, к которой были приделаны семь втрое скрученных трехгранных цепочек, каждая из них заканчивалась шаром с семью шипами. Конь его был черный с золотой гривой.
И они поскакали дальше – и красные и белые всадники, а за ними – этот, дикого вида, король. Они миновали Монахову Пустошь и доскакали до одинокого холма Солджерс Хамп, который раньше назывался Солджерс Хамп, что означает Солдатов Гроб. Сосны на его вершине располагались кругом. Говорят, там время от времени зимними ночами блуждают странные бледные огоньки. Но сейчас никакого другого огня, кроме красного, не было видно.
– Пробудись, Фоллоумэн, сын Мелимбора! Пробудись, Багда, сын Тора! Скачите, эйнхейриары Херлатинга!
– Мы скачем! Мы скачем!
У новых воинов были круглые черноволосые головы, в глазах поблескивала чернота.
Их обтягивали черные сутаны с глубокими капюшонами, в руках они держали черные с широкими желобами мечи, хорошо приспособленные для битвы. Кони были сплошь черные, вплоть до языков.
Леса и долины, поля, живые изгороди, деревни, селенья – все это мелькало мимо, мимо, мимо. И вот перед ними оказался холм под названием Широкий, а древнее его название было Тунстэд, и растущие на нем сосны тут же занялись красным пламенем.
– Пробудитесь, сыны Ормара! Пробудитесь, Мэдок, Мидхир, Матрамил! На коней! Скачите, эйнхейриары Херлатинга!
– Мы скачем! Мы скачем!
Плащи вновь прибывших отливали голубизной, как вымытое дождем небо, их густые золотистые волосы покрывали плечи, в руках они держали дротики с семью шипами. На их серебряных щитах было по пятьдесят золотых кнопок и шишаков, украшенных драгоценными камнями. Копыта их коней выглядели бронзовыми, а шкура казалась сотканной из золота.
Теперь все эйнхейриары – дружина Херлатинга – были полностью в сборе. Они повернули в сторону Олдерли и Бикона. И там, где проскакала эта бешеная кавалькада, в воздухе долго еще носились и не гасли мерцающие искры.
Властитель Херлатинга
Колин чувствовал, что умирает. По нему прокатывались волны холода, и он уже переставал ощущать ноющую боль в голове и во всем теле. Он даже крикнуть от боли не мог; и нервы, и мышцы – все уже переставало функционировать, и он только открывал рот и молча ловил воздух как рыба.
Сьюзен легче перенесла скачку, правда, в голове у нее все путалось от нервного напряжения и от бешеной езды. Вскоре показался огонь, он все еще горел на Биконе.
Всадники приблизились к Бикону, не снижая скорости, объехали вокруг кургана и, дернув за поводья, резко остановили коней. Их предводитель медленно поднялся на самую вершину и вошел в костер. Он опустил копье и наконечником тронул землю, и тут исполнилось то, о чем раньше мечтала Сьюзен. Старая прямая дорога потекла от его копья словно река расплавленной стали из плавильной печи. Но теперь дорога не была лунно-серебристой, какой увидел ее Колин; теперь она была похожа на бурливую огненную реку, которая проносилась через лес и исчезала вдали. Всадник поднял обе руки и откинул голову. Он запел:
Всадники ответили ему:
Сьюзен взглянула на того, кого всадники назвали Властителем Херлатинга, но почему-то не испытала страха. Ее ум просто отказывался в него верить, но что-то глубоко внутри верило и принимало его. Она понимала, почему кони преклонили колена. Он представлял собой само сердце дикой природы. В нем были заключены молнии и громы, и бури. В нем бились тихие волны приливов и менялись времена года, в нем была жизнь и смерть. И жажда убивать и жажда созидать. Он смотрел на нее, и все равно ей не было страшно.
Он стоял одиноко среди языков холодного пламени, они обтекали его и постепенно стали принимать его очертания, точно контур его был обведен кровью. Пламя поднималось и отлетало ввысь с кончиков его оленьих рогов. Он точно впитывал в себя огонь и свет и приобретал от этого силу. Вскоре единственным освещением остался лунный свет, и мужчина стал казаться черным на фоне луны.
И тогда он заговорил.
– Давно уже пришлый огонь не разжигал холодный огонь – Голоринг. Что за люди вспомнили вдруг о полнолунии в канун Гомрата?
Двое всадников, державшие Колина и Сьюзен, двинулись вперед. Колин почувствовал, как темные глаза пронзили его насквозь. И какое-то захватывающее дух веселье, сродни захватывающему дух страху, вдруг избавило от боли его тело.
– Хорошо бодрствовать, когда луна стоит над холмом, – скрытый смех слышался в голосе говорившего, и он, наклонившись, поднял Колина и посадил верхом. Потом повернулся к Сьюзен и собирался что-то сказать, но всадник поднял ее руку и показал Знаки Фохлы – браслет на ее руке. Браслет светился сам по себе, а не только отражал лунный свет, и письмена на нем шевелились, точно живые.
Легко и не произнося ни звука, его темное величество опустился на колени и приложил руку Сьюзен к своему лбу. Потом он встал, снял Колина и Сьюзен с коней, перенес на вершину кургана и отвернулся.
– Скачите, эйнхейриары Херлатинга!
– Мы скачем! Мы скачем!
Торф из-под копыт засыпал ребят, ночь тут же превратилась в сплошной шум быстро несущейся темноты, и ребята остались одни.
Они опустились на камни и уставились друг на друга.
– Это… это… – бормотал Колин. – Это тот, кого я видел у нас во дворе, на ферме! Это тот, что бежал за мной по дороге!
– Между прочим, им наплевать, что с нами будет, мы им совершенно неинтересны, – заметила Сьюзен.
– Это он шел за мной до самой фермы.
– Может, это и к лучшему, – сказала Сьюзен, продолжая свою мысль. – Я не дала бы за нашу жизнь и гроша, если бы они подумали, что мы как-то собираемся им мешать.
– Ничего себе история, а?
Колин и Сьюзен подскочили от ворвавшегося в их разговор голоса. Они посмотрели туда, откуда донесся голос, и увидели стоящего под деревьями гнома.
– Утекар! – закричали они и помчались с холма ему навстречу. – Утекар? Это был не Утекар.
– Кто ты? – спросила Сьюзен. Гном посмотрел на них.
– Ну и как же мы будем выпутываться из всей этой ситуации? – сказал он.
Гном был одет в черное, на боку у него висел меч с золотой рукояткой. Его волосы и борода были аккуратно подстрижены. Он держался с достоинством, говорил твердо, в его словах не звучало никакой угрозы.
– Я… Я прошу прощения. Но что мы сделали неправильного? Разве все это случилось по нашей вине? – спросила Сьюзен.
– Еще бы не по вашей! Только дураки стали бы разжигать костры на кургане в любое время. А уж в сегодняшнюю ночь – из всех ночей года особенно не следует это делать, да еще жечь зовущее в путь дерево! О чем Каделлин думает, с вас же нельзя спускать глаз! Но пошли, надо посмотреть, что ваши друзья смогут сделать. Может быть, еще не поздно вернуть их назад, в курганы.
– Но их невозможно найти! – сказала Сьюзен. – Они унеслись как ветер!
– Я думаю, далеко они не ускакали, – сказал гном. – Давайте выясним это.
Он быстро пошел вниз с холма, и ребята побежали за ним, чтобы не отстать.
– Но что это вообще все такое? – спросил Колин у гнома. – Кто такие они? И кто такой – он?
– Дикая охота. Херлатинг. Вот, что вы наслали на всех нас! Хватило бы и того, что разбужен Охотник. Но теперь его сопровождает дружина – эйнхейриары. Поэтому нам надо действовать быстро, иначе многие из нас уснут, не дождавшись ночи, и только ворону будет пожива. А теперь – тихо! Мне кажется, мы напали на след.
Им пришлось пройти по долине до скалы. Гном дополз до самого края и глянул вниз. Колин и Сьюзен присоединились к нему. И хотя было слышно, как что-то движется у подножья, они ничего не могли разглядеть, потому что скала нависла над землей. Они отползли в то место, где скала переходила в склон, и отсюда все ясно увидели.
Всадники находились возле Холиуэлла, второго входа в Фундиндельв. Вдоль тропы, которая шла мимо Святого Колодца, выстроились в ряд эйнхейриары. А возле самого колодца стоял Охотник, Гаранхир, и его рога чуть не касались ребячьих лиц. В его руках была чаша из какого-то белого металла. Он протягивал ее всадникам. Каждый всадник выпивал воду, затем, высоко подняв чашу, выливал оставшиеся капли себе на голову и после этого отъезжал в сторону.
Для каждого последующего всадника Гаранхир наклонялся к колодцу, наполнял чашу, и вода в чаше загоралась также, как загорелась старая прямая дорога от прикосновения копья, и болотистая равнина внизу, под холмом, тоже светилась красным.
Гном отодвинулся от края и поманил ребят за собой. Он проводил их назад по долине, завел за край противоположной скалы, откуда им были видны силуэты эйнхейриаров на фоне красноватой дымки.
– Мы опоздали, – сказал гном. – Теперь, когда они напились воды из Святого Колодца, ими должен заняться Каделлин. Клянусь бородой Дагды! Не будем же мы тут стоять и разглагольствовать, пока все, что почивает – проснется? И это, кстати, может случиться, потому что когда Старое Волшебство оживает, оно проникает глубоко, даже без помощи зовущих в путь костров! Слушайте меня. Вы знаете, где мы находимся? За краем скалы позади нас – железные ворота. Они открываются вам?
– Да, кажется, – сказала Сьюзен.
– Тогда ты пойди и скажи Каделлину, что эйнхейриары скачут на конях, а мы вдвоем останемся здесь на страже.
– Хорошо.
Сьюзен скрылась из виду, и через несколько минут дрогнула у них под ногами земля, а по небу над скалой пробежал голубой луч.
Колин обернулся и посмотрел на Холлиуэлл. Хотя освещение было слабым, ему показалось, что всадники стали друг к другу теснее. Он слышал, как кони нетерпеливо переступают ногами и бьют копытами.
– По-моему, они собираются трогаться, – сказал Колин. – Что мы будем делать?
Сухой скрежет металла прозвучал в ответ. Колин обернулся и увидел, как луна отразилась на появившемся из ножен лезвии меча с золотой рукояткой и еще в глазах, которые смотрели из-за меча.
– Пойдем следом за ними, – сказал гном.
Когда Сьюзен вступила в туннель, ей показалось, что Колин что-то крикнул, но грохот скалы и звон закрывающихся ворот заглушил его голос, если это действительно кричал он. Когда умолкло эхо, ее обступила тишина. Сьюзен заколебалась. Ее рука протянулась было к воротам. Потом она сказала себе, что если там, наверху, что-то начало твориться, то самое лучшее, что можно предпринять – это поскорее найти Каделлина. Она повернулась и побежала вдоль туннеля.
Отсюда было далеко до пещеры Чародея, весь лабиринт Фундиндельва отделял девочку от него. Скоро Сьюзен поняла, что не помнит, куда идти. В туннелях эхо шагов накатывало волнами и пугало ее. Но голубая бесконечность пещер пугала еще больше.
Силы были на исходе, и ей пришлось присесть и отдохнуть. Девочка прислонилась к стене пещеры и снова попыталась взять себя в руки. Но все-таки целый час прошел с тех пор, как Сьюзен рассталась с братом, прежде чем она нашла знакомый туннель, и еще минут через десять достигла пещеры Каделлина.
У него в этот момент были Утекар и Альбанак.
– Что случилось, Сьюзен? – воскликнул Альбанак, вскакивая со стула.
– Эйнхейриары!… Эйнхейриары!… и Охотник!
– Эйнхейриары? – спросил Каделлин. – Откуда ты знаешь?
Он резко повернулся и бросился в туннель, ведущий к Холиуэллу.
– Постой! – вскричала Сьюзен. – Они там, у колодца!
Чародей не обратил внимания на ее слова, за ним мчался Альбанак, чуть поотстав – бежал Утекар. К тому времени, когда Сьюзен добежала до колодца, все трое уже стояли на тропе. Утекар присматривался к следам, Каделлин смотрел вдаль на равнину. Вода больше не блестела, леса стояли в молчании.
Утекар сказал:
– Они были здесь. Это наверняка.
– И они пили из колодца, – добавил Альбанак.
– Мы должны найти их, – сказал Каделлин. – Но я сомневаюсь, что их удастся заставить вернуться в курганы. Плохо.
– И еще хуже, – заметил Утекар, – боюсь, что сегодня канун Гомрата. И я чувствую запах призывающего в путь костра.
– Не может быть! – воскликнул Чародей.
– Я… я боюсь, что это все из-за нас, – сказала Сьюзен. – Мы разожгли костер на вершине Бикона. С этого началось. Они появились из огня.
– Зачем вам понадобилось разжигать костер? – спросил Каделлин таким голосом, что Сьюзен захотелось убежать.
– Мы ждали восхода луны и… и мы замерзли. Чародей покачал головой.
– Это моя вина, – сказал он Альбанаку. – Я должен был быть тверже в своих намерениях. Пошли. Нам надо отыскать их.
– Колин будет знать, каким путем они отправились, – сказала Сьюзен. – Они остались сторожить там, за долиной.
– Они? – переспросил Чародей.
– Ну, да, – сказала Сьюзен. – Колин с гномом. Они должны быть здесь – недалеко, возле железных ворот.
– Какой гном? – удивился Утекар, – сейчас здесь не должно быть других гномов.
– Нет, есть, – настаивала Сьюзен. – Он одет в черное и…
– Скорее веди нас! – воскликнул Утекар. – И не теряй времени, чтобы хоть раз вздохнуть!
У Сьюзен захолонуло сердце. Не говоря ни слова, она молча устремилась по тропе и молчала до тех пор, пока они не дошли до того места, где должен был поджидать ее Колин.
– Где же он?
Сьюзен понимала, что это пустой вопрос.
– Что с ними случилось?
– Гном был одет в черное? – переспросил Утекар. – И у его меча золотая рукоятка?
– Да, и его пояс, и подвязки под коленями тоже золотые.
– Ты знаешь его? – спросил Каделлин.
– Знаю ли я его? Ха! Знаю ли я эту змею? Знаю! Но что привело его сюда, на юг, из Минит Баннога, это мне неизвестно. Несомненно только, что это дело нехорошее. И вот, что я вам скажу, если бы вы даже взялись искать, то хоть обыщите все земли и моря, не найдете гнома поганее, чем Пелис Вероломный.
Сьюзен легче перенесла скачку, правда, в голове у нее все путалось от нервного напряжения и от бешеной езды. Вскоре показался огонь, он все еще горел на Биконе.
Всадники приблизились к Бикону, не снижая скорости, объехали вокруг кургана и, дернув за поводья, резко остановили коней. Их предводитель медленно поднялся на самую вершину и вошел в костер. Он опустил копье и наконечником тронул землю, и тут исполнилось то, о чем раньше мечтала Сьюзен. Старая прямая дорога потекла от его копья словно река расплавленной стали из плавильной печи. Но теперь дорога не была лунно-серебристой, какой увидел ее Колин; теперь она была похожа на бурливую огненную реку, которая проносилась через лес и исчезала вдали. Всадник поднял обе руки и откинул голову. Он запел:
И все смолкло. Никто не шевелился. Потом издалека слабо послышался голос, ясный и чистый, точно смешались ветер и шелест деревьев, речной плеск и звездное сияние. Все ближе и ближе, слышнее слышалась странная, дикая песня:
– Пробудись,
Ты, кто внутри рассветного холма!
Пробудись,
Ты, от пламени Голоринга!
От солнечного жара, от лунной прохлады,
Прийди, Гаранхир! Горлассар!
Властитель Херлатинга!
И в отдалении между деревьями показалась фигура мужчины. Он продвигался в сторону Бикона, делая длинные скачки, вдоль старой прямой дороги, и огонь играл на его крепких мышцах, бросая то красные, то черные отсветы. Он был высок, крепок и при этом грациозен. Однако его грация была грацией зверя. На продолговатом и тонком лице выделялся острый нос с подрагивающими ноздрями. Над глазами нависли черные, как ночь, брови, а зрачки сверкали, словно темные рубины. На голове вились красные кудри, а над кудрями возвышались… ветвистые рога королевского оленя!
– Разве я не тот, кого зовут Горлассар?
Разве я не принц в этой тьме?
Гаранхир, рождающий битву!
Где мои Жнецы, что поют о войне!
Мечущие пики в трепетной битве,
И звоны щитов, и крики клинков,
И синеголовые копья, грызущие плоть,
И стрелы, утоляющие жажду кровью,
И вороны с красными клювами?
Всадники ответили ему:
Все слегка попятились от огня и, когда бегущий достиг кургана, кони разом опустились на колени, а всадники молча подняли вверх оружие.
– Копыта быстры и ветер свободен,
Мы пробудились от пламени Голоринга,
От солнечного жара, от лунной прохлады,
Привет тебе, Гаранхир! Горлассар!
Властитель Херлатинга!
Сьюзен взглянула на того, кого всадники назвали Властителем Херлатинга, но почему-то не испытала страха. Ее ум просто отказывался в него верить, но что-то глубоко внутри верило и принимало его. Она понимала, почему кони преклонили колена. Он представлял собой само сердце дикой природы. В нем были заключены молнии и громы, и бури. В нем бились тихие волны приливов и менялись времена года, в нем была жизнь и смерть. И жажда убивать и жажда созидать. Он смотрел на нее, и все равно ей не было страшно.
Он стоял одиноко среди языков холодного пламени, они обтекали его и постепенно стали принимать его очертания, точно контур его был обведен кровью. Пламя поднималось и отлетало ввысь с кончиков его оленьих рогов. Он точно впитывал в себя огонь и свет и приобретал от этого силу. Вскоре единственным освещением остался лунный свет, и мужчина стал казаться черным на фоне луны.
И тогда он заговорил.
– Давно уже пришлый огонь не разжигал холодный огонь – Голоринг. Что за люди вспомнили вдруг о полнолунии в канун Гомрата?
Двое всадников, державшие Колина и Сьюзен, двинулись вперед. Колин почувствовал, как темные глаза пронзили его насквозь. И какое-то захватывающее дух веселье, сродни захватывающему дух страху, вдруг избавило от боли его тело.
– Хорошо бодрствовать, когда луна стоит над холмом, – скрытый смех слышался в голосе говорившего, и он, наклонившись, поднял Колина и посадил верхом. Потом повернулся к Сьюзен и собирался что-то сказать, но всадник поднял ее руку и показал Знаки Фохлы – браслет на ее руке. Браслет светился сам по себе, а не только отражал лунный свет, и письмена на нем шевелились, точно живые.
Легко и не произнося ни звука, его темное величество опустился на колени и приложил руку Сьюзен к своему лбу. Потом он встал, снял Колина и Сьюзен с коней, перенес на вершину кургана и отвернулся.
– Скачите, эйнхейриары Херлатинга!
– Мы скачем! Мы скачем!
Торф из-под копыт засыпал ребят, ночь тут же превратилась в сплошной шум быстро несущейся темноты, и ребята остались одни.
Они опустились на камни и уставились друг на друга.
– Это… это… – бормотал Колин. – Это тот, кого я видел у нас во дворе, на ферме! Это тот, что бежал за мной по дороге!
– Между прочим, им наплевать, что с нами будет, мы им совершенно неинтересны, – заметила Сьюзен.
– Это он шел за мной до самой фермы.
– Может, это и к лучшему, – сказала Сьюзен, продолжая свою мысль. – Я не дала бы за нашу жизнь и гроша, если бы они подумали, что мы как-то собираемся им мешать.
– Ничего себе история, а?
Колин и Сьюзен подскочили от ворвавшегося в их разговор голоса. Они посмотрели туда, откуда донесся голос, и увидели стоящего под деревьями гнома.
– Утекар! – закричали они и помчались с холма ему навстречу. – Утекар? Это был не Утекар.
– Кто ты? – спросила Сьюзен. Гном посмотрел на них.
– Ну и как же мы будем выпутываться из всей этой ситуации? – сказал он.
Гном был одет в черное, на боку у него висел меч с золотой рукояткой. Его волосы и борода были аккуратно подстрижены. Он держался с достоинством, говорил твердо, в его словах не звучало никакой угрозы.
– Я… Я прошу прощения. Но что мы сделали неправильного? Разве все это случилось по нашей вине? – спросила Сьюзен.
– Еще бы не по вашей! Только дураки стали бы разжигать костры на кургане в любое время. А уж в сегодняшнюю ночь – из всех ночей года особенно не следует это делать, да еще жечь зовущее в путь дерево! О чем Каделлин думает, с вас же нельзя спускать глаз! Но пошли, надо посмотреть, что ваши друзья смогут сделать. Может быть, еще не поздно вернуть их назад, в курганы.
– Но их невозможно найти! – сказала Сьюзен. – Они унеслись как ветер!
– Я думаю, далеко они не ускакали, – сказал гном. – Давайте выясним это.
Он быстро пошел вниз с холма, и ребята побежали за ним, чтобы не отстать.
– Но что это вообще все такое? – спросил Колин у гнома. – Кто такие они? И кто такой – он?
– Дикая охота. Херлатинг. Вот, что вы наслали на всех нас! Хватило бы и того, что разбужен Охотник. Но теперь его сопровождает дружина – эйнхейриары. Поэтому нам надо действовать быстро, иначе многие из нас уснут, не дождавшись ночи, и только ворону будет пожива. А теперь – тихо! Мне кажется, мы напали на след.
Им пришлось пройти по долине до скалы. Гном дополз до самого края и глянул вниз. Колин и Сьюзен присоединились к нему. И хотя было слышно, как что-то движется у подножья, они ничего не могли разглядеть, потому что скала нависла над землей. Они отползли в то место, где скала переходила в склон, и отсюда все ясно увидели.
Всадники находились возле Холиуэлла, второго входа в Фундиндельв. Вдоль тропы, которая шла мимо Святого Колодца, выстроились в ряд эйнхейриары. А возле самого колодца стоял Охотник, Гаранхир, и его рога чуть не касались ребячьих лиц. В его руках была чаша из какого-то белого металла. Он протягивал ее всадникам. Каждый всадник выпивал воду, затем, высоко подняв чашу, выливал оставшиеся капли себе на голову и после этого отъезжал в сторону.
Для каждого последующего всадника Гаранхир наклонялся к колодцу, наполнял чашу, и вода в чаше загоралась также, как загорелась старая прямая дорога от прикосновения копья, и болотистая равнина внизу, под холмом, тоже светилась красным.
Гном отодвинулся от края и поманил ребят за собой. Он проводил их назад по долине, завел за край противоположной скалы, откуда им были видны силуэты эйнхейриаров на фоне красноватой дымки.
– Мы опоздали, – сказал гном. – Теперь, когда они напились воды из Святого Колодца, ими должен заняться Каделлин. Клянусь бородой Дагды! Не будем же мы тут стоять и разглагольствовать, пока все, что почивает – проснется? И это, кстати, может случиться, потому что когда Старое Волшебство оживает, оно проникает глубоко, даже без помощи зовущих в путь костров! Слушайте меня. Вы знаете, где мы находимся? За краем скалы позади нас – железные ворота. Они открываются вам?
– Да, кажется, – сказала Сьюзен.
– Тогда ты пойди и скажи Каделлину, что эйнхейриары скачут на конях, а мы вдвоем останемся здесь на страже.
– Хорошо.
Сьюзен скрылась из виду, и через несколько минут дрогнула у них под ногами земля, а по небу над скалой пробежал голубой луч.
Колин обернулся и посмотрел на Холлиуэлл. Хотя освещение было слабым, ему показалось, что всадники стали друг к другу теснее. Он слышал, как кони нетерпеливо переступают ногами и бьют копытами.
– По-моему, они собираются трогаться, – сказал Колин. – Что мы будем делать?
Сухой скрежет металла прозвучал в ответ. Колин обернулся и увидел, как луна отразилась на появившемся из ножен лезвии меча с золотой рукояткой и еще в глазах, которые смотрели из-за меча.
– Пойдем следом за ними, – сказал гном.
Когда Сьюзен вступила в туннель, ей показалось, что Колин что-то крикнул, но грохот скалы и звон закрывающихся ворот заглушил его голос, если это действительно кричал он. Когда умолкло эхо, ее обступила тишина. Сьюзен заколебалась. Ее рука протянулась было к воротам. Потом она сказала себе, что если там, наверху, что-то начало твориться, то самое лучшее, что можно предпринять – это поскорее найти Каделлина. Она повернулась и побежала вдоль туннеля.
Отсюда было далеко до пещеры Чародея, весь лабиринт Фундиндельва отделял девочку от него. Скоро Сьюзен поняла, что не помнит, куда идти. В туннелях эхо шагов накатывало волнами и пугало ее. Но голубая бесконечность пещер пугала еще больше.
Силы были на исходе, и ей пришлось присесть и отдохнуть. Девочка прислонилась к стене пещеры и снова попыталась взять себя в руки. Но все-таки целый час прошел с тех пор, как Сьюзен рассталась с братом, прежде чем она нашла знакомый туннель, и еще минут через десять достигла пещеры Каделлина.
У него в этот момент были Утекар и Альбанак.
– Что случилось, Сьюзен? – воскликнул Альбанак, вскакивая со стула.
– Эйнхейриары!… Эйнхейриары!… и Охотник!
– Эйнхейриары? – спросил Каделлин. – Откуда ты знаешь?
Он резко повернулся и бросился в туннель, ведущий к Холиуэллу.
– Постой! – вскричала Сьюзен. – Они там, у колодца!
Чародей не обратил внимания на ее слова, за ним мчался Альбанак, чуть поотстав – бежал Утекар. К тому времени, когда Сьюзен добежала до колодца, все трое уже стояли на тропе. Утекар присматривался к следам, Каделлин смотрел вдаль на равнину. Вода больше не блестела, леса стояли в молчании.
Утекар сказал:
– Они были здесь. Это наверняка.
– И они пили из колодца, – добавил Альбанак.
– Мы должны найти их, – сказал Каделлин. – Но я сомневаюсь, что их удастся заставить вернуться в курганы. Плохо.
– И еще хуже, – заметил Утекар, – боюсь, что сегодня канун Гомрата. И я чувствую запах призывающего в путь костра.
– Не может быть! – воскликнул Чародей.
– Я… я боюсь, что это все из-за нас, – сказала Сьюзен. – Мы разожгли костер на вершине Бикона. С этого началось. Они появились из огня.
– Зачем вам понадобилось разжигать костер? – спросил Каделлин таким голосом, что Сьюзен захотелось убежать.
– Мы ждали восхода луны и… и мы замерзли. Чародей покачал головой.
– Это моя вина, – сказал он Альбанаку. – Я должен был быть тверже в своих намерениях. Пошли. Нам надо отыскать их.
– Колин будет знать, каким путем они отправились, – сказала Сьюзен. – Они остались сторожить там, за долиной.
– Они? – переспросил Чародей.
– Ну, да, – сказала Сьюзен. – Колин с гномом. Они должны быть здесь – недалеко, возле железных ворот.
– Какой гном? – удивился Утекар, – сейчас здесь не должно быть других гномов.
– Нет, есть, – настаивала Сьюзен. – Он одет в черное и…
– Скорее веди нас! – воскликнул Утекар. – И не теряй времени, чтобы хоть раз вздохнуть!
У Сьюзен захолонуло сердце. Не говоря ни слова, она молча устремилась по тропе и молчала до тех пор, пока они не дошли до того места, где должен был поджидать ее Колин.
– Где же он?
Сьюзен понимала, что это пустой вопрос.
– Что с ними случилось?
– Гном был одет в черное? – переспросил Утекар. – И у его меча золотая рукоятка?
– Да, и его пояс, и подвязки под коленями тоже золотые.
– Ты знаешь его? – спросил Каделлин.
– Знаю ли я его? Ха! Знаю ли я эту змею? Знаю! Но что привело его сюда, на юг, из Минит Баннога, это мне неизвестно. Несомненно только, что это дело нехорошее. И вот, что я вам скажу, если бы вы даже взялись искать, то хоть обыщите все земли и моря, не найдете гнома поганее, чем Пелис Вероломный.
Долина Гойта
– Чья-то мысль упорно трудится, чтобы специально вредить этим детям, – сказал Каделлин. – Хотя бы это мне совершенно ясно.
Они вернулись в пещеру Чародея и сидели за длинным столом. Вскоре к ним присоединился Атлендор.
– Так что же нам делать? – спросила Сьюзен.
– Ждать и надеяться, – ответил Каделлин.
– Я бы предпочел искать и найти, – сказал Утекар. – Ты займись своим волшебством, Каделлин Сребролобый. Но полагаю, что сейчас больше пользы будет от наших глаз и клинков. Пелис пока здесь нету, но где бы он ни был, я должен оказаться там же. Мне думается, его смерть заключена в моем мече.
– Тогда иди, – сказал Каделлин. – Но будь осторожен – на дворе ночь.
Гном встал из-за стола, оправил меч на бедре и уже собирался войти в туннель, когда заговорил Атлендор.
– Утекар Хорнскин, один ты не пойдешь. На мне обязанность идти за тобой.
– Как найдешь нужным, – сказал Утекар. И гном вместе с эльфом покинули пещеру.
– Они отсекут друг другу уши, если, конечно, их не объединит общая опасность, – заметил Каделлин. – А теперь, Сьюзен, ты отдохни здесь. Я должен оставить тебя на некоторое время. Альбанак побудет с тобой.
– Как же это вдруг стану отдыхать? – воскликнула Сьюзен. – Я должна что-то сделать, чтобы разыскать Колина!
– Если Атлендор и Утекар не найдут его, – сказал Чародей, – то ты и подавно. Тогда нам останется только волшебство.
– Но не могу же я тут сидеть сложа руки!
– Сьюзен! Тебе опасно быть вне стен Фундиндельва. Ты обязана остаться.
– Но Бесс может просто сойти с ума!
– Я рад, что ты о ней подумала, – заметил Каделлин.
– Ты видишь, сколько бед приносят твои попытки проникнуть в наш мир! Мне придется переговорить с фермером Моссоком и объяснить ему, что ты не придешь домой, пока все не утрясется. Не думаю, чтобы мне удалось его хоть в чем-нибудь убедить, но ты не оставила мне выбора!
И хотя Сьюзен пыталась спорить, Каделлин был непреклонен. В конце концов оба рассердились друг на друга. Чародей покинул пещеру.
– Не могу я сидеть здесь взаперти! – сказала Сьюзен. – Я должна пойти и отыскать Колина!
Альбанак провел ладонью по лицу. Он казался измученным.
– Пока мы с тобой ничего не можем сделать, Сьюзен. В дальнейшем нам еще могут понадобиться все наши силы. Так что попробуй поспать. Я сам уже дошел до предела.
– Но мне нужно выйти отсюда!
– Давно ли ты жизнь готова была положить, чтобы войти сюда? – сказал Альбанак. – Если не можешь спать, то просто сиди и – разговаривай.
Сьюзен кинулась на постель из шкур и несколько минут не могла произнести ни слова от душившего ее отчаянья. Но в голове у нее теснилось слишком много вопросов, поэтому долго молчать она тоже не могла.
– Альбанак, – начала она, – кто такой Охотник? И что мы такого сделали?
– Он – часть Старого Волшебства, – сказал Альбанак.
– И чтобы Каделлин ни говорил, то, что вы сделали, произошло не случайно. Старое Волшебство разбужено, и оно вселилось в тебя. Оно-то и повлекло тебя на Бикон.
До того, как Старое Волшебство принудили заснуть, оно бывало особенно сильным в эту ночь – в Канун Гомрата. Это одна из четырех ночей в году, когда смешиваются Время и Вечность. А вы в эту ночь разожгли на Голоринге, по-теперешнему – Бикон, зовущий в путь огонь, который вызвал эйнхейриаров из кургана, а Охотника – с Сияющей Вершины. Потому что Старое Волшебство – это лунное волшебство, а также солнечное волшебство, и к тому же кровавое волшебство. В этом сила Охотника. Он был создан в один из жестоких дней мира. Надо заметить, люди очень изменились с тех времен, как они поклонялись ему.
– Вот ты все говоришь, что Старое Волшебство разбужено, – продолжала задавать вопросы Сьюзен, – но раз оно такое могущественное, как же так получилось, что его заставили заснуть?
– Это работа Каделлина, – сказал Альбанак. – Для чародеев, для их Высокого Волшебства, заклинаний и чар Старое Волшебство – а это сила без четких форм и порядка – было только помехой. Тогда они пытались эту силу разрушить. Но не сумели. Самое большее, что им удалось, это заставить Старое Волшебство заснугь. Но сейчас, в ближайшие семь дней, называемые «Гомрат», сон Старого Волшебства особенно чуток, вот почему сейчас, в канун Гомрата, его легко разбудить.
– А что плохого в этом Волшебстве? – сказала Сьюзен. – Ну оно просто мешало им, и все.
– Правильно. Можно было бы даже сказать, что чародеи поступили не по праву. Но дело в том, что века проходят, мир меняется, и это верно, что Старое Волшебство не годится для теперешних времен. Оно не совпадает с современными представлениями о добре и зле.
– Но оно естественнее, чем все эти чары! – заметила Сьюзен. – Я понимаю его лучше, чем все остальное здесь. Альбанак взглянул на нее.
– Ничего удивительного, что ты так говоришь. Это еще и женское волшебство. К тому же, чем больше я смотрю, тем больше убеждаюсь, что Знак Фохлы тоже относится к Старому Волшебству.
– А что делает Охотник? Для чего он?
– Делает? Он просто есть, Сьюзен, И этого достаточно. Тут ты можешь заметить разницу между Старым и Высоким. Высокое Волшебство было создано на основе разума, а Старое – просто в природе вещей, у него нет цели.
Сьюзен больше чувствовала, чем понимала, что сказанное Альбанаком – правда. Девочка снова подумала о Колине. И почему она не догадалась вернуться, когда услышала его крик? Пелис Вероломный…
– Альбанак?
– М-м-м?
Она перевернулась на живот и взглянула на него. Альбанак сидел, опустив голову на руки.
– Ничего. Просто так.
Сьюзен прислушалась. Дыхание Альбанака сделалось глубже. Он спал.
– И никого тут больше нет, – подумала Сьюзен. – А этот туннель выходит прямо к Холиуэллу. Как звучит это слово? Эмалагра?
Они вернулись в пещеру Чародея и сидели за длинным столом. Вскоре к ним присоединился Атлендор.
– Так что же нам делать? – спросила Сьюзен.
– Ждать и надеяться, – ответил Каделлин.
– Я бы предпочел искать и найти, – сказал Утекар. – Ты займись своим волшебством, Каделлин Сребролобый. Но полагаю, что сейчас больше пользы будет от наших глаз и клинков. Пелис пока здесь нету, но где бы он ни был, я должен оказаться там же. Мне думается, его смерть заключена в моем мече.
– Тогда иди, – сказал Каделлин. – Но будь осторожен – на дворе ночь.
Гном встал из-за стола, оправил меч на бедре и уже собирался войти в туннель, когда заговорил Атлендор.
– Утекар Хорнскин, один ты не пойдешь. На мне обязанность идти за тобой.
– Как найдешь нужным, – сказал Утекар. И гном вместе с эльфом покинули пещеру.
– Они отсекут друг другу уши, если, конечно, их не объединит общая опасность, – заметил Каделлин. – А теперь, Сьюзен, ты отдохни здесь. Я должен оставить тебя на некоторое время. Альбанак побудет с тобой.
– Как же это вдруг стану отдыхать? – воскликнула Сьюзен. – Я должна что-то сделать, чтобы разыскать Колина!
– Если Атлендор и Утекар не найдут его, – сказал Чародей, – то ты и подавно. Тогда нам останется только волшебство.
– Но не могу же я тут сидеть сложа руки!
– Сьюзен! Тебе опасно быть вне стен Фундиндельва. Ты обязана остаться.
– Но Бесс может просто сойти с ума!
– Я рад, что ты о ней подумала, – заметил Каделлин.
– Ты видишь, сколько бед приносят твои попытки проникнуть в наш мир! Мне придется переговорить с фермером Моссоком и объяснить ему, что ты не придешь домой, пока все не утрясется. Не думаю, чтобы мне удалось его хоть в чем-нибудь убедить, но ты не оставила мне выбора!
И хотя Сьюзен пыталась спорить, Каделлин был непреклонен. В конце концов оба рассердились друг на друга. Чародей покинул пещеру.
– Не могу я сидеть здесь взаперти! – сказала Сьюзен. – Я должна пойти и отыскать Колина!
Альбанак провел ладонью по лицу. Он казался измученным.
– Пока мы с тобой ничего не можем сделать, Сьюзен. В дальнейшем нам еще могут понадобиться все наши силы. Так что попробуй поспать. Я сам уже дошел до предела.
– Но мне нужно выйти отсюда!
– Давно ли ты жизнь готова была положить, чтобы войти сюда? – сказал Альбанак. – Если не можешь спать, то просто сиди и – разговаривай.
Сьюзен кинулась на постель из шкур и несколько минут не могла произнести ни слова от душившего ее отчаянья. Но в голове у нее теснилось слишком много вопросов, поэтому долго молчать она тоже не могла.
– Альбанак, – начала она, – кто такой Охотник? И что мы такого сделали?
– Он – часть Старого Волшебства, – сказал Альбанак.
– И чтобы Каделлин ни говорил, то, что вы сделали, произошло не случайно. Старое Волшебство разбужено, и оно вселилось в тебя. Оно-то и повлекло тебя на Бикон.
До того, как Старое Волшебство принудили заснуть, оно бывало особенно сильным в эту ночь – в Канун Гомрата. Это одна из четырех ночей в году, когда смешиваются Время и Вечность. А вы в эту ночь разожгли на Голоринге, по-теперешнему – Бикон, зовущий в путь огонь, который вызвал эйнхейриаров из кургана, а Охотника – с Сияющей Вершины. Потому что Старое Волшебство – это лунное волшебство, а также солнечное волшебство, и к тому же кровавое волшебство. В этом сила Охотника. Он был создан в один из жестоких дней мира. Надо заметить, люди очень изменились с тех времен, как они поклонялись ему.
– Вот ты все говоришь, что Старое Волшебство разбужено, – продолжала задавать вопросы Сьюзен, – но раз оно такое могущественное, как же так получилось, что его заставили заснуть?
– Это работа Каделлина, – сказал Альбанак. – Для чародеев, для их Высокого Волшебства, заклинаний и чар Старое Волшебство – а это сила без четких форм и порядка – было только помехой. Тогда они пытались эту силу разрушить. Но не сумели. Самое большее, что им удалось, это заставить Старое Волшебство заснугь. Но сейчас, в ближайшие семь дней, называемые «Гомрат», сон Старого Волшебства особенно чуток, вот почему сейчас, в канун Гомрата, его легко разбудить.
– А что плохого в этом Волшебстве? – сказала Сьюзен. – Ну оно просто мешало им, и все.
– Правильно. Можно было бы даже сказать, что чародеи поступили не по праву. Но дело в том, что века проходят, мир меняется, и это верно, что Старое Волшебство не годится для теперешних времен. Оно не совпадает с современными представлениями о добре и зле.
– Но оно естественнее, чем все эти чары! – заметила Сьюзен. – Я понимаю его лучше, чем все остальное здесь. Альбанак взглянул на нее.
– Ничего удивительного, что ты так говоришь. Это еще и женское волшебство. К тому же, чем больше я смотрю, тем больше убеждаюсь, что Знак Фохлы тоже относится к Старому Волшебству.
– А что делает Охотник? Для чего он?
– Делает? Он просто есть, Сьюзен, И этого достаточно. Тут ты можешь заметить разницу между Старым и Высоким. Высокое Волшебство было создано на основе разума, а Старое – просто в природе вещей, у него нет цели.
Сьюзен больше чувствовала, чем понимала, что сказанное Альбанаком – правда. Девочка снова подумала о Колине. И почему она не догадалась вернуться, когда услышала его крик? Пелис Вероломный…
– Альбанак?
– М-м-м?
Она перевернулась на живот и взглянула на него. Альбанак сидел, опустив голову на руки.
– Ничего. Просто так.
Сьюзен прислушалась. Дыхание Альбанака сделалось глубже. Он спал.
– И никого тут больше нет, – подумала Сьюзен. – А этот туннель выходит прямо к Холиуэллу. Как звучит это слово? Эмалагра?