Сьюзен поглядела на ключ, торчавший в замке. Хотел ли Утекар, чтобы она отперла эту дверь? Сьюзен оглядела дверь снаружи. На ней не было никаких знаков или надписей. Она повернула ключ и распахнула дверь.
Комната была как кладовая или погреб: в ней отсутствовали окна, подобно другим комнатам она была лишена каких-либо признаков жилья. Напротив двери, опираясь о стену, стоял Колин.
Дуновение печали
Дети Дану
Последняя скачка
Комната была как кладовая или погреб: в ней отсутствовали окна, подобно другим комнатам она была лишена каких-либо признаков жилья. Напротив двери, опираясь о стену, стоял Колин.
Дуновение печали
Пелис Вероломный наносил удары по щиту Утекара. Щит уже был расколот в двух местах. Если бы Пелису удалось сломать его окончательно, то он смог бы прекратить свое медленное отступление вдоль коридора. Он владел мечом не хуже Утекара. Один раз ему удалось обмануть бдительность Утекара, но рана, которую он нанес, была совсем незначительной. Сам Пелис постепенно терял силу из-за глубокой раны в плече. Правда, он все еще не ведал, сколь опасен для него ее браслет. Но ему было необходимо побыстрее разделаться с Утекаром, иначе вся эта битва теряла смысл.
Когда он увидел на верхней площадке Сьюзен, которая, поддерживая, вела под руку Колина, он стал пятиться, отступать к лестнице, шедшей вниз, к холлу. Пелис сознавал, что если он просто повернется и побежит, далеко убежать ему не удастся.
Пелис добрался до верхней площадки и ловко притворился слабеющим и теряющим силы. Утекар решил, что час настал, и он нанес удар, в который вложил всю свою силу.
Но Пелис отскочил в сторону, скатился по перилам и оказался в холле. Пока потерявший равновесие Утекар поднимался на ноги, Пелис кинулся бежать.
Но он побежал не к парадной двери, а к другой, которая тоже вела из холла. Гном перепрыгнул порог и, дверь захлопнулась раньше, чем Утекар пришел в себя. Сьюзен первой добежала до двери, она распахнула ее и увидела Пелиса стоявшим у высокого, от пола до потолка, окна. Через окно виднелись огни горящих на лужайке костров. Гном кинулся на раму окна и исчез, сопровождаемый каскадом осколков.
– Идите назад, – позвал Утекар из холла. – Если лайос-альфары не разделаются с ним сейчас, тогда, значит, он заговоренный. Пошли, выйдем через дверь.
– Колин, ты в состоянии бежать?
– Да, – сказал Колин. – Со мной все в порядке. Я только ничего не ел и не пил с тех пор, как попал сюда, и все. У меня немного закружилась голова, когда я вышел из комнаты, но сейчас все прошло.
– Они с тобой ничего не сделали?
– Нет, просто пихнули сюда и оставили. Я думаю, вы знаете, что это все Морриган.
– Да, мы столкнулись с ней. Но об этом поговорим потом. Сьюзен, возьми Колина за руку, и как только я открою дверь, бегите вдоль стены и найдите Альбанака. Он должен быть где-то здесь. Опасайтесь открытых мест. Вы готовы?
Утекар распахнул дверь, но тут же схватил Сьюзен за руку.
– Стойте!!!
– Что случилось? – спросил Колин.
Утекар ничего не ответил. Он кинулся через холл в ту комнату, из которой удрал Пелис. И когда ребята вошли туда, они увидели гнома у разбитого окна, вперившегося в ночь, молчаливую, тихую и непроглядную.
– Луна спряталась, – проговорил Утекар.
– Как же так? – удивилась Сьюзен. – Ведь этого дома здесь не бывает, когда луна прячется. Но вот же он – здесь!
– Да, но что такое «здесь»? Для долины дом бывает «здесь», только когда на него светит ущербная луна, а в другое время – нет. Для дома долина бывает «там» тоже только при луне. Так вот я вас спрашиваю: какое «там» находится теперь за этим окном? И надо признаться, я не хочу знать ответа. Давайте подождем, пока снова не покажется луна. И тогда быстро – через это окно.
Пока они ждали, Утекар приступил с расспросами к Колину. Но тому, действительно, нечего было рассказать. Морриган ничего ему не сделала. Его прямо привели в эту комнату и заперли.
– Твое время еще настало бы, – сказал Утекар. – Их главная цель – Сьюзен. Благодаря тебе они хотели заманить ее сюда. И заманили. Правда, не совсем так, как им представлялось.
– Но почему Пелис не забрал меня вместо Колина? – поинтересовалась Сьюзен.
– Он не знал до конца, как может проявиться заключенная в тебе сила. Не мог же он рассчитывать привести тебя к Морриган с помощью только своего меча.
– А зачем он всем этим занимается? – спросил Колин. – Мы-то ведь, не задумываясь, поверили ему!
– Хо! Поищи причину, когда дело касается гнома! – сказал Утекар. – А я здесь зачем? А ни зачем! Просто напарываюсь на беду. Это в характере гномов, искать на свою голову приключения. Их приводит в восторг вовсе не результат, а сам процесс!
Но прежде чем он смог хоть что-нибудь добавить, тьма за окном начала вибрировать, появился неясный свет, вскоре уплотнившийся и ставший светом от горящих костров, вместе со светом появились и звуки: конский топот и бряцание оружия.
Утекар выставил свой меч перед собой и прыгнул в окно, ребята последовали за ним, и все трое приземлились на дорожку между домом и лугом. Утекар присел на корточки, загородившись щитом, чтобы оглядеться и сориентироваться.
Эльфы держали оборону против бодаков и кошек. Если кто-нибудь из них пытался прорвать оцепление эльфов, то его никто не преследовал, а просто в него летела стрела эльфа, и тот падал замертво. Количество тел на земле говорило о том, что битва началась не сию минуту.
Число эльфов уменьшилось примерно два к одному. Палугов было несметное количество, они терзали лошадей и тут же набрасывались на эльфа, если копье бодака выбивало его из седла.
При том, что Сьюзен не испытывала особой симпатии к лайос-альфарам, она не могла не восхищаться их мужеством и искусством вести бой. Они были быстры, как ястребы, стремительны, но не суетливы, и они сражались молча.
«У них и на затылке, что ли, есть глаза?» – с изумлением подумала Сьюзен.
– Я не вижу Альбанака, – сказал Утекар. – Давайте разыщем его.
Они забежали за угол дома и нашли там Альбанака, охранявшего дверь.
– Ну, что происходит? – спросил Утекар.
– Они стали наступать, как только появилась луна, – сказал Альбанак. – Но нам пока удается их сдерживать. А как вы?
– Колин с нами, он не пострадал, – ответил Утекар. – И в доме находится Броллачан. Их надо не допустить туда любой ценой.
– Броллачан?!
– Заперт в комнате с помощью черной магии.
– Потом расскажешь мне поподробнее, – сказал Альбанак, – Сейчас надо позаботиться, чтобы по крайней мере остаться в живых.
И хотя Альбанак не преувеличивал грозившей им опасности, битва начала несколько стихать.
Запас выносливости у палугов стал иссякать, бодаки поняли, что у них не получилось быстрым натиском прорваться к дому. Теперь они только попусту теряли своих.
Они стали отступать, рассчитывая, что лайос-альфары кинутся за ними в погоню. Но никто не двинулся с места.
– Это затишье долго не продлится, – заметил Альбанак.
– Колин, тебе тоже надо вооружиться. Боюсь, что оружия у нас более, чем достаточно.
Он пересек лужайку и прошел между кострами. Когда он вернулся, в руках у него был меч и щит, в точности такие, какие у Сьюзен.
Колин примерился к щиту и взвесил в руках меч.
– Запомни, это против палугов. Не имей никакого дела с бодаками.
– Мы бы лучше управились, если бы у нас были ружья, – сказал Колин.
– Ты так думаешь? – спросил Утекар. – Вот в этом мы расходимся с людьми. Конечно, ты видишь нас сейчас ведущими кровавый бой. Но мы знаем цену каждой смерти, потому что видим глаза того, кого мы отправляем в вечную тьму. Мы видим кровь на собственных руках и убиваем каждый раз, как в первый раз. Тогда жизнь ощущается как нечто действительно существующее, и ясно выступает ее цена. Убивать на расстоянии значит не знать цены жизни. Так убивают люди. И луки лайос-альфаров многое объяснят тебе в их характере, который был далеко не всегда таким, как сейчас.
Последние слова Утекара смешались с шумом, внезапно возникшим возле поворота дороги. Вместо того, чтобы набрасываться с разных сторон, палуги и бодаки сгруппировались в единый отряд. И пока все сообразили, что происходит, нападавшие прорвали цепь и оказались на полпути к дому. Но эльфы среагировали мгновенно и вновь сомкнули цепь у самой стены дома.
Положение было отчаянное, потому что эльфам не оставалось места для маневра, и они держали цепь, действуя только мечами.
Утекар и Альбанак охраняли дверь. Ребята были рядом с ними. Инструкцию сражаться только с палугами выполнить было совершенно невозможно, потому что и бодаки, и кошки перемешались, и было погибельно разбираться, где кто.
Самый ужасный момент для Сьюзен и Колина настал тогда, когда им ничего не оставалось, как взмахнуть мечами и опустить их на живые существа. Но когда Колин увидел близко перед собой зубы и когти, он нанес удар, потому что сработал инстинкт самосохранения.
Бодаки метали свои копья, подпрыгивали вверх, стараясь царапнуть когтями. Палуги тоже не отставали от них в своей ярости.
Но опять холодная выдержка взяла верх над бешенством злобы. Врагам пришлось отступить, а эльфы восстановили цепь на том же расстоянии от дома, какое было прежде.
Альбанак удерживал ребят возле двери. Они опустились на землю в полном изнеможении. Утекар не покидал поля боя, он даже рисковал приблизиться к кострам. Отбрасывая свой щит, перегруженный воткнувшимися в него копьями, он хватал новый из тех, что грудами лежали на земле.
Через некоторое время показалось, что он как будто бы поостыл и собирается вернуться к ребятам и Альбанаку, как вдруг, взглянув на дорогу, Утекар издал отчаянный вопль.
– Как, ты еще жив и цел? – кричал он. – Я вижу тебя! Мой меч дрожит от нетерпения от кончика до самой рукоятки!
И он ринулся вперед.
– Вернись! – крикнул Альбанак. – Духи гор свели тебя с ума! Неужели ты думаешь, что останешься жив, если сделаешь еще хоть шаг!
Но Утекар уже вращал мечом над головой, готовясь к нападению.
– Расступитесь, бодаки! Пропустите меня! Если вы мне даже случайно попадетесь на пути, то ваших срубленных голов окажется столько же, сколько травинок на лугу и звезд на небе, и я разбросаю ваши кости по холмам!
И Утекар рванулся туда, куда не доходил свет костров, где раздавались крики и звенело оружие.
– Он безумен! – воскликнул Альбанак. – Когда его кровь немного поостынет, он пожалеет, да будет поздно!
Шум был сильнее, чем во время осады дома: вопли, ад кромешный!
Альбанак сел на Мелинласа и доскакал до самого конца цепи.
– Утекар!
– Да!
Его голос удалось услышать с трудом.
– Как ты там?
– Копья летят… и ломаются вокруг… Я не знаю… Может… мне придется отступить…
– Я иду к тебе! – крикнул Альбанак.
– Не будь дураком, – ответил гном.
Но Альбанак поскакал назад, к дому, развернул Мелинласа и галопом понесся по дороге. Там, где кончался свет костров, бодаки с поднятыми копьями выстроились в линию. Но Мелинлас смел их с пути, копья воткнулись в гравий. А конь перелетел через головы и в свете луны, который из-за горящих костров не был виден ни эльфам, ни ребятам, скрылся из виду. О дальнейшем ребята могли судить только по доносившимся из темноты звукам.
Прошло какое-то время.
И вот Мелинлас как бы вырос из ночной темноты. Был он весь в мыле и копыта его – в крови. Утекар, сидя позади Альбанака, все еще размахивал мечом, разрезая воздух. Альбанак сидел в седле, низко склонившись на шею коня. В боку у него торчал меч с золотой рукояткой.
Когда он увидел на верхней площадке Сьюзен, которая, поддерживая, вела под руку Колина, он стал пятиться, отступать к лестнице, шедшей вниз, к холлу. Пелис сознавал, что если он просто повернется и побежит, далеко убежать ему не удастся.
Пелис добрался до верхней площадки и ловко притворился слабеющим и теряющим силы. Утекар решил, что час настал, и он нанес удар, в который вложил всю свою силу.
Но Пелис отскочил в сторону, скатился по перилам и оказался в холле. Пока потерявший равновесие Утекар поднимался на ноги, Пелис кинулся бежать.
Но он побежал не к парадной двери, а к другой, которая тоже вела из холла. Гном перепрыгнул порог и, дверь захлопнулась раньше, чем Утекар пришел в себя. Сьюзен первой добежала до двери, она распахнула ее и увидела Пелиса стоявшим у высокого, от пола до потолка, окна. Через окно виднелись огни горящих на лужайке костров. Гном кинулся на раму окна и исчез, сопровождаемый каскадом осколков.
– Идите назад, – позвал Утекар из холла. – Если лайос-альфары не разделаются с ним сейчас, тогда, значит, он заговоренный. Пошли, выйдем через дверь.
– Колин, ты в состоянии бежать?
– Да, – сказал Колин. – Со мной все в порядке. Я только ничего не ел и не пил с тех пор, как попал сюда, и все. У меня немного закружилась голова, когда я вышел из комнаты, но сейчас все прошло.
– Они с тобой ничего не сделали?
– Нет, просто пихнули сюда и оставили. Я думаю, вы знаете, что это все Морриган.
– Да, мы столкнулись с ней. Но об этом поговорим потом. Сьюзен, возьми Колина за руку, и как только я открою дверь, бегите вдоль стены и найдите Альбанака. Он должен быть где-то здесь. Опасайтесь открытых мест. Вы готовы?
Утекар распахнул дверь, но тут же схватил Сьюзен за руку.
– Стойте!!!
– Что случилось? – спросил Колин.
Утекар ничего не ответил. Он кинулся через холл в ту комнату, из которой удрал Пелис. И когда ребята вошли туда, они увидели гнома у разбитого окна, вперившегося в ночь, молчаливую, тихую и непроглядную.
– Луна спряталась, – проговорил Утекар.
– Как же так? – удивилась Сьюзен. – Ведь этого дома здесь не бывает, когда луна прячется. Но вот же он – здесь!
– Да, но что такое «здесь»? Для долины дом бывает «здесь», только когда на него светит ущербная луна, а в другое время – нет. Для дома долина бывает «там» тоже только при луне. Так вот я вас спрашиваю: какое «там» находится теперь за этим окном? И надо признаться, я не хочу знать ответа. Давайте подождем, пока снова не покажется луна. И тогда быстро – через это окно.
Пока они ждали, Утекар приступил с расспросами к Колину. Но тому, действительно, нечего было рассказать. Морриган ничего ему не сделала. Его прямо привели в эту комнату и заперли.
– Твое время еще настало бы, – сказал Утекар. – Их главная цель – Сьюзен. Благодаря тебе они хотели заманить ее сюда. И заманили. Правда, не совсем так, как им представлялось.
– Но почему Пелис не забрал меня вместо Колина? – поинтересовалась Сьюзен.
– Он не знал до конца, как может проявиться заключенная в тебе сила. Не мог же он рассчитывать привести тебя к Морриган с помощью только своего меча.
– А зачем он всем этим занимается? – спросил Колин. – Мы-то ведь, не задумываясь, поверили ему!
– Хо! Поищи причину, когда дело касается гнома! – сказал Утекар. – А я здесь зачем? А ни зачем! Просто напарываюсь на беду. Это в характере гномов, искать на свою голову приключения. Их приводит в восторг вовсе не результат, а сам процесс!
Но прежде чем он смог хоть что-нибудь добавить, тьма за окном начала вибрировать, появился неясный свет, вскоре уплотнившийся и ставший светом от горящих костров, вместе со светом появились и звуки: конский топот и бряцание оружия.
Утекар выставил свой меч перед собой и прыгнул в окно, ребята последовали за ним, и все трое приземлились на дорожку между домом и лугом. Утекар присел на корточки, загородившись щитом, чтобы оглядеться и сориентироваться.
Эльфы держали оборону против бодаков и кошек. Если кто-нибудь из них пытался прорвать оцепление эльфов, то его никто не преследовал, а просто в него летела стрела эльфа, и тот падал замертво. Количество тел на земле говорило о том, что битва началась не сию минуту.
Число эльфов уменьшилось примерно два к одному. Палугов было несметное количество, они терзали лошадей и тут же набрасывались на эльфа, если копье бодака выбивало его из седла.
При том, что Сьюзен не испытывала особой симпатии к лайос-альфарам, она не могла не восхищаться их мужеством и искусством вести бой. Они были быстры, как ястребы, стремительны, но не суетливы, и они сражались молча.
«У них и на затылке, что ли, есть глаза?» – с изумлением подумала Сьюзен.
– Я не вижу Альбанака, – сказал Утекар. – Давайте разыщем его.
Они забежали за угол дома и нашли там Альбанака, охранявшего дверь.
– Ну, что происходит? – спросил Утекар.
– Они стали наступать, как только появилась луна, – сказал Альбанак. – Но нам пока удается их сдерживать. А как вы?
– Колин с нами, он не пострадал, – ответил Утекар. – И в доме находится Броллачан. Их надо не допустить туда любой ценой.
– Броллачан?!
– Заперт в комнате с помощью черной магии.
– Потом расскажешь мне поподробнее, – сказал Альбанак, – Сейчас надо позаботиться, чтобы по крайней мере остаться в живых.
И хотя Альбанак не преувеличивал грозившей им опасности, битва начала несколько стихать.
Запас выносливости у палугов стал иссякать, бодаки поняли, что у них не получилось быстрым натиском прорваться к дому. Теперь они только попусту теряли своих.
Они стали отступать, рассчитывая, что лайос-альфары кинутся за ними в погоню. Но никто не двинулся с места.
– Это затишье долго не продлится, – заметил Альбанак.
– Колин, тебе тоже надо вооружиться. Боюсь, что оружия у нас более, чем достаточно.
Он пересек лужайку и прошел между кострами. Когда он вернулся, в руках у него был меч и щит, в точности такие, какие у Сьюзен.
Колин примерился к щиту и взвесил в руках меч.
– Запомни, это против палугов. Не имей никакого дела с бодаками.
– Мы бы лучше управились, если бы у нас были ружья, – сказал Колин.
– Ты так думаешь? – спросил Утекар. – Вот в этом мы расходимся с людьми. Конечно, ты видишь нас сейчас ведущими кровавый бой. Но мы знаем цену каждой смерти, потому что видим глаза того, кого мы отправляем в вечную тьму. Мы видим кровь на собственных руках и убиваем каждый раз, как в первый раз. Тогда жизнь ощущается как нечто действительно существующее, и ясно выступает ее цена. Убивать на расстоянии значит не знать цены жизни. Так убивают люди. И луки лайос-альфаров многое объяснят тебе в их характере, который был далеко не всегда таким, как сейчас.
Последние слова Утекара смешались с шумом, внезапно возникшим возле поворота дороги. Вместо того, чтобы набрасываться с разных сторон, палуги и бодаки сгруппировались в единый отряд. И пока все сообразили, что происходит, нападавшие прорвали цепь и оказались на полпути к дому. Но эльфы среагировали мгновенно и вновь сомкнули цепь у самой стены дома.
Положение было отчаянное, потому что эльфам не оставалось места для маневра, и они держали цепь, действуя только мечами.
Утекар и Альбанак охраняли дверь. Ребята были рядом с ними. Инструкцию сражаться только с палугами выполнить было совершенно невозможно, потому что и бодаки, и кошки перемешались, и было погибельно разбираться, где кто.
Самый ужасный момент для Сьюзен и Колина настал тогда, когда им ничего не оставалось, как взмахнуть мечами и опустить их на живые существа. Но когда Колин увидел близко перед собой зубы и когти, он нанес удар, потому что сработал инстинкт самосохранения.
Бодаки метали свои копья, подпрыгивали вверх, стараясь царапнуть когтями. Палуги тоже не отставали от них в своей ярости.
Но опять холодная выдержка взяла верх над бешенством злобы. Врагам пришлось отступить, а эльфы восстановили цепь на том же расстоянии от дома, какое было прежде.
Альбанак удерживал ребят возле двери. Они опустились на землю в полном изнеможении. Утекар не покидал поля боя, он даже рисковал приблизиться к кострам. Отбрасывая свой щит, перегруженный воткнувшимися в него копьями, он хватал новый из тех, что грудами лежали на земле.
Через некоторое время показалось, что он как будто бы поостыл и собирается вернуться к ребятам и Альбанаку, как вдруг, взглянув на дорогу, Утекар издал отчаянный вопль.
– Как, ты еще жив и цел? – кричал он. – Я вижу тебя! Мой меч дрожит от нетерпения от кончика до самой рукоятки!
И он ринулся вперед.
– Вернись! – крикнул Альбанак. – Духи гор свели тебя с ума! Неужели ты думаешь, что останешься жив, если сделаешь еще хоть шаг!
Но Утекар уже вращал мечом над головой, готовясь к нападению.
– Расступитесь, бодаки! Пропустите меня! Если вы мне даже случайно попадетесь на пути, то ваших срубленных голов окажется столько же, сколько травинок на лугу и звезд на небе, и я разбросаю ваши кости по холмам!
И Утекар рванулся туда, куда не доходил свет костров, где раздавались крики и звенело оружие.
– Он безумен! – воскликнул Альбанак. – Когда его кровь немного поостынет, он пожалеет, да будет поздно!
Шум был сильнее, чем во время осады дома: вопли, ад кромешный!
Альбанак сел на Мелинласа и доскакал до самого конца цепи.
– Утекар!
– Да!
Его голос удалось услышать с трудом.
– Как ты там?
– Копья летят… и ломаются вокруг… Я не знаю… Может… мне придется отступить…
– Я иду к тебе! – крикнул Альбанак.
– Не будь дураком, – ответил гном.
Но Альбанак поскакал назад, к дому, развернул Мелинласа и галопом понесся по дороге. Там, где кончался свет костров, бодаки с поднятыми копьями выстроились в линию. Но Мелинлас смел их с пути, копья воткнулись в гравий. А конь перелетел через головы и в свете луны, который из-за горящих костров не был виден ни эльфам, ни ребятам, скрылся из виду. О дальнейшем ребята могли судить только по доносившимся из темноты звукам.
Прошло какое-то время.
И вот Мелинлас как бы вырос из ночной темноты. Был он весь в мыле и копыта его – в крови. Утекар, сидя позади Альбанака, все еще размахивал мечом, разрезая воздух. Альбанак сидел в седле, низко склонившись на шею коня. В боку у него торчал меч с золотой рукояткой.
Дети Дану
Мелинлас остановился, и Утекар, спрыгнув на землю, расслабил ремень, которым Альбанак был привязан к седлу. Альбанак сполз в объятья гнома, свалив его с ног. К ним подошел Атлендор, и Утекар с Атлендором, закинув руки Альбанака себе на плечи, потащили раненого в безопасное место в конце лужайки.
Альбанак открыл глаза – ясные, голубые.
– Я надеялся, что это произойдет не так скоро, – прошептал он.
– Отдохни, пока закончится битва, – сказал Утекар, – и все будет в порядке.
– Я и так в порядке, – сказал Альбанак. – Здесь… или где-нибудь еще… Вопль Оссара… Ничего нельзя поделать, когда он призывает…
Целая группа эльфов спешилась. Они сложили носилки из своих мечей и подняли на них Альбанака.
– Мы позаботимся о нем, – сказал Атлендор, и они понесли его в защищенное место между стеной дома и скалой. Колин и Сьюзен двинулись было следом, но Утекар покачал головой.
– Ему будет лучше с ними, – сказал он. – Они искушены в этих вещах, а мы понадобимся здесь.
Едва Утекар кончил говорить, послышалось хихиканье, доносившееся из-за кустов, глумливые смешки и улюлюканье. Потом последовали язвительные слова:
– А неплохо сработано, а? Недаром говорится, что ни одно железо так не служит своему хозяину, как его шпора! Хорнскин, не принесешь ли ты мне мой меч, а?
На лицо Утекара, искаженное ненавистью, было страшно смотреть. Он выскочил на середину лужайки и воткнул меч в землю.
– А теперь иди, Пелис, сын Аграда, только без своих бодаков, и забери свой меч! – закричал он. – Я разрешу тебе свободно подойти к нему. Но если ты обратно уйдешь живым, и я к тому времени еще буду жив, то стрелы лайос-альфаров споют тебе песенку. Но если ты сумеешь меня убить, тогда ты удалишься спокойно, никто тебя не остановит. Вот твой меч. Получай!
На мгновение воцарилась тишина. А затем на дороге послышались шаги, и при свете костров показалась фигура в черном и золотом. Пелис прошел между двумя лайос-альфарами, они взглянули на него, но луков не вскинули. Он твердо ступал по траве, в руках у него был щит.
Пелис Вероломный схватился за рукоятку меча и выдернул его из земли. Не сказав ни слова, он повернулся лицом к Утекару, и тот тоже ни звука не произнес. Они встретились как два королевских оленя перед битвой. И воздух дрогнул от этой встречи.
Утекар в бешенстве бросился на врага. Его терзала вина за рану Альбанака, и он старался заглушить ее злобой и неистовством. Сначала преимущество было на его стороне, но Утекар сражался больше сердцем, а не рассудком, в то время как Пелис был холоден и силы зря не тратил.
Через некоторое время неистовство Утекара поутихло, и вместо него он почувствовал усталость. Его руки отяжелели, мускулы свела судорога, а Пелис Вероломный продолжал хладнокровно отражать его удары. Теперь уже он наступал, и звенел от ударов меч Утекара, а не его. Утекар отступал, чувствуя, что жизненная сила покидает его. Наконец, Пелису удалось усыпить его бдительность, и лезвие воткнулось Утекару в плечо.
Пронзившая его боль тут же прогнала из головы Утекара всякую мысль о немощи. Утекар отбросил свой щит в сторону, взвился в воздух прыжком лосося[5], и опустился прямо на Пелиса. Его меч вонзился в тело врага по самую рукоятку, и два гнома повалились на землю – один без чувств, другой – замертво.
Колин и Сьюзен, наблюдавшие битву на краю лужайки, подбежали, подняли Утекара, и оттащили его к стене. Колин разодрал подол его туники на узкие полоски, Сьюзен, как умела, очистила рану.
– Я убил его? – спросил Утекар.
– Да, ответил Колин.
– Удивительно, что это не я там лежу, – произнес Утекар. – Все-таки стремительность себя оправдывает! А что Альбанак?
– Я не знаю, – сказала Сьюзен.
– Сходите, посмотрите, как он там. Только будьте осторожны, – попросил Утекар.
Колин и Сьюзен пошли вдоль дома и завернули за угол, куда эльфы отнесли Альбанака, но вскоре остановились, как вкопанные. Совсем рядом с домом раздался вой собаки. Звуки поднимались и падали в невероятной тоске. Она наполнила души ребят видениями высоких гор и впадин, заполненных водой, меркнущего света и дождя, тонкой кисеей спадающего на вершины, и холодным мерцанием моря вдалеке. И в этой дали голос замолк, отозвавшись эхом. Из тени дома вышел Атлендор и подошел к ребятам.
– Альбанака здесь нет, – сказал он.
– Как нет? – переспросил Колин. – Но он же был тяжело ранен. Где же он?
– Он отправился залечивать раны. Он вернется.
– Но почему же он нам ничего не сказал?
– У него не было времени. Его позвали. Так всегда происходит с Детьми Дану, это их судьба: никогда не присутствовать при окончании своих предприятий. Они помогают. Но они не могут спасти.
– Когда же он вернется?
– Дети Дану обычно отсутствуют недолго, – сказал Атлендор. – А мы трогаемся в путь. Я сдержал свое слово. А сейчас – на коней!
– Но мы еще не можем вернуться! – воскликнула Сьюзен. – А как же Морриган! И Броллачан все еще там, в доме! Если она его выпустит, то неизвестно, что может случиться!
– Я знаю только одно. Выполнив свое обещание, мы дорого заплатили. За одну жизнь отдано тридцать. Хватит. Собирайтесь в дорогу.
Атлендор повернулся и пошел назад, к углу дома, где стояли, сгрудившись, эльфы, которые принесли Альбанака.
– Как же он может все бросить! – горячилась Сьюзен. – Это же опасно! И мы не можем допустить, чтобы Морриган пробралась в дом! Неужели он не понимает?
– Но он прав, – сказал Колин. – Ты не можешь требовать, чтобы он и дальше нес потери за дело, которое ему безразлично.
– Безразлично? – переспросила Сьюзен. Когда ребята вернулись к Утекару, они увидели, что Мелинлас стоит рядом, охраняя его. Конь поставил уши торчком при виде ребят и положил свою морду Колину на плечо.
– Ну как он? – спросил Утекар.
– Мы его не видели, – ответил Колин. – Они сказали, что он ушел. И эльфы тоже собираются в дорогу.
– Он знал, что это произойдет сегодняшней ночью, – вздохнул Утекар. – Нам все равно было его не удержать.
– Но как он может идти тяжело раненный? – спросил Колин. – И почему он покинул коня?
– Конь ему больше не нужен, – ответил Утекар. – Он мог казаться вам странным человеком. Но он более, чем странный: он – один из Детей Дану, которые явились на землю, когда все здесь было молодо. Они были лучшими из людей.
– Он умер?
– Не в том смысле, как вы это понимаете, – сказал Утекар. – Скажи лучше, он поменял форму жизни. Дети Дану всегда оказываются поблизости от нас и тратят свои дни, помогая нам в достижении наших целей. Но на них лежит заклятие: они никогда не должны увидеть плодов своего труда. Потому что золото их натуры может тогда поблекнуть, победа может вскружить им голову. Их сила не должна служить только им самим и больше никому. Это могло бы их испортить.
Когда приближается минута ухода Детей Дану, появляется Собака, которую вы сегодня видели и слышали. Вой Оссара уводит их жизни в тень.
– Мне не верится, – произнес Колин. – Тогда все становится таким бессмысленным.
– Он ничего другого и не ожидал, – сказал Утекар. – И вовсе не грустил по этому поводу. Он еще вернется… Вы упомянули эльфов. Они, что, собираются уезжать?
– Они удирают! – с возмущением констатировала Сьюзен.
– Тогда я начинаю лучше о них думать.
– Ты? – изумилась Сьюзен. – Что это со всеми случилось? Но вы же не должны оставить победу за Морриган!
– А что я могу с ней поделать? – спросил Утекар. – Послушай. Колин с нами, и больше мы ничего не можем достичь, потому что Броллачана охраняет колдовство. Мы убили много бодаков и искоренили орды палугов. Я видел всего дюжину-другую, оставшихся в живых. Когда и этих не станет, Морриган обязательно явится сама. И для меня вовсе не время оставаться тут. Я не стыжусь признаться, что боюсь ее. И вовсе не жажду встречи с бодаками, я ранен и неспособен сражаться.
– Тогда я остаюсь здесь одна, – объявила Сьюзен.
– Ничего подобного, – сказал Утекар и стал пробираться к тому месту, где рухнул Пелис. Он вернулся, неся в руках его меч.
Лайос-альфары возвращались из цепи, строясь в колонну, поместив раненых в середину колонны и привязав их к седлам.
– Откуда они узнали, что надо строиться? – спросил Колин. – Никто не давал никакой команды. И никто из них, кроме Атлендора, ни разу не произнес ни слова.
– Это одна из их странностей, – сказал Утекар. – Они говорят друг с другом мысленно, и по некоторым их взглядам я ощутил, что они услышали то, что ни разу не сорвалось с моих губ.
Сьюзен нехотя села верхом на лошадь. Колин взобрался на Мелинласа, который по-видимому выбрал его к себе в хозяева. Вместе с Утекаром они присоединились к колонне эльфов.
Костры, в которые больше никто не подбрасывал веток, умирали.
Земля была усеяна телами и изломанным оружием. Дом стоял на прежнем месте. Сьюзен бросила взгляд на сцену своего поражения. Так ей теперь представились события уходящей ночи. В начале Колин был ее единственной целью, она совершила все возможное и невозможное ради него. Но сейчас у нее возникло такое чувство, что это было только первым шагом выполнения возложенного на нее долга. И вот теперь ее заставляли бросить все, не доведя до конца.
Лайос-альфары пустили коней в галоп. Если бы не их острые мечи и не менее острое зрение гнома, отступление сопровождалось бы большими потерями, потому что копья летели в них со всех сторон. И так, пока колонна не добралась до открытой местности, трое коней не досчитались всадников.
Альбанак открыл глаза – ясные, голубые.
– Я надеялся, что это произойдет не так скоро, – прошептал он.
– Отдохни, пока закончится битва, – сказал Утекар, – и все будет в порядке.
– Я и так в порядке, – сказал Альбанак. – Здесь… или где-нибудь еще… Вопль Оссара… Ничего нельзя поделать, когда он призывает…
Целая группа эльфов спешилась. Они сложили носилки из своих мечей и подняли на них Альбанака.
– Мы позаботимся о нем, – сказал Атлендор, и они понесли его в защищенное место между стеной дома и скалой. Колин и Сьюзен двинулись было следом, но Утекар покачал головой.
– Ему будет лучше с ними, – сказал он. – Они искушены в этих вещах, а мы понадобимся здесь.
Едва Утекар кончил говорить, послышалось хихиканье, доносившееся из-за кустов, глумливые смешки и улюлюканье. Потом последовали язвительные слова:
– А неплохо сработано, а? Недаром говорится, что ни одно железо так не служит своему хозяину, как его шпора! Хорнскин, не принесешь ли ты мне мой меч, а?
На лицо Утекара, искаженное ненавистью, было страшно смотреть. Он выскочил на середину лужайки и воткнул меч в землю.
– А теперь иди, Пелис, сын Аграда, только без своих бодаков, и забери свой меч! – закричал он. – Я разрешу тебе свободно подойти к нему. Но если ты обратно уйдешь живым, и я к тому времени еще буду жив, то стрелы лайос-альфаров споют тебе песенку. Но если ты сумеешь меня убить, тогда ты удалишься спокойно, никто тебя не остановит. Вот твой меч. Получай!
На мгновение воцарилась тишина. А затем на дороге послышались шаги, и при свете костров показалась фигура в черном и золотом. Пелис прошел между двумя лайос-альфарами, они взглянули на него, но луков не вскинули. Он твердо ступал по траве, в руках у него был щит.
Пелис Вероломный схватился за рукоятку меча и выдернул его из земли. Не сказав ни слова, он повернулся лицом к Утекару, и тот тоже ни звука не произнес. Они встретились как два королевских оленя перед битвой. И воздух дрогнул от этой встречи.
Утекар в бешенстве бросился на врага. Его терзала вина за рану Альбанака, и он старался заглушить ее злобой и неистовством. Сначала преимущество было на его стороне, но Утекар сражался больше сердцем, а не рассудком, в то время как Пелис был холоден и силы зря не тратил.
Через некоторое время неистовство Утекара поутихло, и вместо него он почувствовал усталость. Его руки отяжелели, мускулы свела судорога, а Пелис Вероломный продолжал хладнокровно отражать его удары. Теперь уже он наступал, и звенел от ударов меч Утекара, а не его. Утекар отступал, чувствуя, что жизненная сила покидает его. Наконец, Пелису удалось усыпить его бдительность, и лезвие воткнулось Утекару в плечо.
Пронзившая его боль тут же прогнала из головы Утекара всякую мысль о немощи. Утекар отбросил свой щит в сторону, взвился в воздух прыжком лосося[5], и опустился прямо на Пелиса. Его меч вонзился в тело врага по самую рукоятку, и два гнома повалились на землю – один без чувств, другой – замертво.
Колин и Сьюзен, наблюдавшие битву на краю лужайки, подбежали, подняли Утекара, и оттащили его к стене. Колин разодрал подол его туники на узкие полоски, Сьюзен, как умела, очистила рану.
– Я убил его? – спросил Утекар.
– Да, ответил Колин.
– Удивительно, что это не я там лежу, – произнес Утекар. – Все-таки стремительность себя оправдывает! А что Альбанак?
– Я не знаю, – сказала Сьюзен.
– Сходите, посмотрите, как он там. Только будьте осторожны, – попросил Утекар.
Колин и Сьюзен пошли вдоль дома и завернули за угол, куда эльфы отнесли Альбанака, но вскоре остановились, как вкопанные. Совсем рядом с домом раздался вой собаки. Звуки поднимались и падали в невероятной тоске. Она наполнила души ребят видениями высоких гор и впадин, заполненных водой, меркнущего света и дождя, тонкой кисеей спадающего на вершины, и холодным мерцанием моря вдалеке. И в этой дали голос замолк, отозвавшись эхом. Из тени дома вышел Атлендор и подошел к ребятам.
– Альбанака здесь нет, – сказал он.
– Как нет? – переспросил Колин. – Но он же был тяжело ранен. Где же он?
– Он отправился залечивать раны. Он вернется.
– Но почему же он нам ничего не сказал?
– У него не было времени. Его позвали. Так всегда происходит с Детьми Дану, это их судьба: никогда не присутствовать при окончании своих предприятий. Они помогают. Но они не могут спасти.
– Когда же он вернется?
– Дети Дану обычно отсутствуют недолго, – сказал Атлендор. – А мы трогаемся в путь. Я сдержал свое слово. А сейчас – на коней!
– Но мы еще не можем вернуться! – воскликнула Сьюзен. – А как же Морриган! И Броллачан все еще там, в доме! Если она его выпустит, то неизвестно, что может случиться!
– Я знаю только одно. Выполнив свое обещание, мы дорого заплатили. За одну жизнь отдано тридцать. Хватит. Собирайтесь в дорогу.
Атлендор повернулся и пошел назад, к углу дома, где стояли, сгрудившись, эльфы, которые принесли Альбанака.
– Как же он может все бросить! – горячилась Сьюзен. – Это же опасно! И мы не можем допустить, чтобы Морриган пробралась в дом! Неужели он не понимает?
– Но он прав, – сказал Колин. – Ты не можешь требовать, чтобы он и дальше нес потери за дело, которое ему безразлично.
– Безразлично? – переспросила Сьюзен. Когда ребята вернулись к Утекару, они увидели, что Мелинлас стоит рядом, охраняя его. Конь поставил уши торчком при виде ребят и положил свою морду Колину на плечо.
– Ну как он? – спросил Утекар.
– Мы его не видели, – ответил Колин. – Они сказали, что он ушел. И эльфы тоже собираются в дорогу.
– Он знал, что это произойдет сегодняшней ночью, – вздохнул Утекар. – Нам все равно было его не удержать.
– Но как он может идти тяжело раненный? – спросил Колин. – И почему он покинул коня?
– Конь ему больше не нужен, – ответил Утекар. – Он мог казаться вам странным человеком. Но он более, чем странный: он – один из Детей Дану, которые явились на землю, когда все здесь было молодо. Они были лучшими из людей.
– Он умер?
– Не в том смысле, как вы это понимаете, – сказал Утекар. – Скажи лучше, он поменял форму жизни. Дети Дану всегда оказываются поблизости от нас и тратят свои дни, помогая нам в достижении наших целей. Но на них лежит заклятие: они никогда не должны увидеть плодов своего труда. Потому что золото их натуры может тогда поблекнуть, победа может вскружить им голову. Их сила не должна служить только им самим и больше никому. Это могло бы их испортить.
Когда приближается минута ухода Детей Дану, появляется Собака, которую вы сегодня видели и слышали. Вой Оссара уводит их жизни в тень.
– Мне не верится, – произнес Колин. – Тогда все становится таким бессмысленным.
– Он ничего другого и не ожидал, – сказал Утекар. – И вовсе не грустил по этому поводу. Он еще вернется… Вы упомянули эльфов. Они, что, собираются уезжать?
– Они удирают! – с возмущением констатировала Сьюзен.
– Тогда я начинаю лучше о них думать.
– Ты? – изумилась Сьюзен. – Что это со всеми случилось? Но вы же не должны оставить победу за Морриган!
– А что я могу с ней поделать? – спросил Утекар. – Послушай. Колин с нами, и больше мы ничего не можем достичь, потому что Броллачана охраняет колдовство. Мы убили много бодаков и искоренили орды палугов. Я видел всего дюжину-другую, оставшихся в живых. Когда и этих не станет, Морриган обязательно явится сама. И для меня вовсе не время оставаться тут. Я не стыжусь признаться, что боюсь ее. И вовсе не жажду встречи с бодаками, я ранен и неспособен сражаться.
– Тогда я остаюсь здесь одна, – объявила Сьюзен.
– Ничего подобного, – сказал Утекар и стал пробираться к тому месту, где рухнул Пелис. Он вернулся, неся в руках его меч.
Лайос-альфары возвращались из цепи, строясь в колонну, поместив раненых в середину колонны и привязав их к седлам.
– Откуда они узнали, что надо строиться? – спросил Колин. – Никто не давал никакой команды. И никто из них, кроме Атлендора, ни разу не произнес ни слова.
– Это одна из их странностей, – сказал Утекар. – Они говорят друг с другом мысленно, и по некоторым их взглядам я ощутил, что они услышали то, что ни разу не сорвалось с моих губ.
Сьюзен нехотя села верхом на лошадь. Колин взобрался на Мелинласа, который по-видимому выбрал его к себе в хозяева. Вместе с Утекаром они присоединились к колонне эльфов.
Костры, в которые больше никто не подбрасывал веток, умирали.
Земля была усеяна телами и изломанным оружием. Дом стоял на прежнем месте. Сьюзен бросила взгляд на сцену своего поражения. Так ей теперь представились события уходящей ночи. В начале Колин был ее единственной целью, она совершила все возможное и невозможное ради него. Но сейчас у нее возникло такое чувство, что это было только первым шагом выполнения возложенного на нее долга. И вот теперь ее заставляли бросить все, не доведя до конца.
Лайос-альфары пустили коней в галоп. Если бы не их острые мечи и не менее острое зрение гнома, отступление сопровождалось бы большими потерями, потому что копья летели в них со всех сторон. И так, пока колонна не добралась до открытой местности, трое коней не досчитались всадников.
Последняя скачка
Лайос-альфары неслись в сторону Сияющей Вершины, и эта скачка напоминала разбушевавшуюся в марте бурю. Луна светила, а их глаза к ее свету были привычны. Беспокойство Сьюзен все возрастало. Уже тогда, когда они только начинали подъем, на нее напало тяжелое чувство, что все происходящее неправильно, и так не должно быть.
– Подождите! – закричала она.
Эльфы остановились, все взгляды устремились на нее.
– Мы должны вернуться. Иначе будет беда. Мы не должны позволить Морриган проникнуть в дом!
– Мы больше ничего не должны, – сказал Атлендор. – Вперед!
– Утекар, ты вернешься со мной?
– Моя сила заключена только в моем мече. Но я не могу им пока что владеть, – сказал Утекар. – И я боюсь Морриган больше, чем бесчестья. Поехали.
– Колин, а ты?
– Что с тобой, Сью? – спросил Колин. – Ты же знаешь, мы сделали все, что могли.
– Хорошо же!
Она развернула коня и помчалась в сторону Эррвуда.
– Сьюзен! – закричал Утекар.
– Она вернется, когда поймет, что мы не последовали за ней, – сказал Колин.
Но Сьюзен даже не оглянулась. Она подъехала к круглому холму в конце долины и, вместо того, чтобы объехать его справа, направилась налево, по узкой пешеходной тропинке.
– Она хочет зайти в дом! – закричал Колин и пришпорил Мелинласа, чтобы броситься вслед. Но Мелинлас не двинулся с места. И чем больше Колин прилагал усилий, тем меньше конь обращал на него внимания. Это не было просто упрямством, как иногда случается с лошадьми. Мелинлас был спокойным и послушным конем. Он просто не двигался, и все.
Колин спрыгнул с коня на вереск и побежал бегом. Утекар попытался последовать за ним, но Мелинлас лягнул его лошадь и оскалил зубы, так что та не осмелилась пошевелиться. А Утекар был слишком слаб, чтобы понадеяться на свои ноги. Лайос-альфары не двигались.
Тропинка заросла травой и была скользкой, ручей бежал по камням где-то там, внизу. Ветки хлестали Сьюзен по лицу, но все это казалось мелочью по сравнению с тем нестерпимым холодом, который опалял ее запястье.
Тропинка кончилась. Сьюзен оказалась перед домом. Там, возле дороги, бесформенная в своих длинных одеждах, окруженная бодаками и палугами, стояла Морриган.
Завидев Сьюзен, палуги и бодаки завизжали. Им она представилась неузнаваемо преобразившейся. Они задрожали от страха и скрылись в темноте. Но сияние браслета никак не действовало на Морриган. Ведьма подняла руку.
Только тогда, когда Сьюзен взглянула ведьме в глаза, светящиеся, как у совы, она осознала настоящую цену опасности. В их глубине дрожало и кружилось что-то черное-черное. Луна сообщила Морриган такую силу, что, когда та подняла руку, даже ручей умолк и воздух дрогнул от страха.
– Веримас! Эслевор! Франгам! Бедлор!
Что-то вроде черной молнии отделилось от ее руки и направилось к Сьюзен. Сьюзен, защищаясь, подняла руку. И тут она снова увидела могущественное слово на браслете. И хотя на этот раз оно звучало иначе, чем на Сияющей Вершине, девочка произнесла его громко, вкладывая в его звуки всю свою волю.
– ХУРАНДОС!
Браслет испустил язык белого пламени, который встретился с черным пламенем Морриган, и они сцепились, как дерущиеся змеи.
– Салибат! Реттерем!
Черное пламя росло, уплотнялось, стало оттеснять белое пламя назад, в сторону браслета.
Сьюзен привстала на стременах. Ей даже не пришлось глядеть на браслет, слова, которых она никогда не знала и не произносила, стали сами срываться с ее губ:
– …пер седм Балдери эт пер грациам гуам забуисти…
Свет с ее стороны снова разросся, но Морриган ответила ей тоже непонятными словами, и Сьюзен почувствовала, что слабеет и чернота охватывает ее своими щупальцами.
«Ну почему здесь должна была оказаться я? Ну почему именно – я?» – думала Сьюзен.
И тут могущество Морриган настигло Сьюзен. Девочка точно провалилась в какую-то черноту.
Когда Сьюзен очнулась, то увидела, что Морриган стоит к ней спиной и глядит на дом. Ведьма была слишком уверена в своем искусстве, слишком презирала светлый браслет, и то, что должно было разрушать, только слегка удивило ее. Сьюзен почувствовала, что больше уже ничего не может сделать. Она попыталась, и она проиграла. Теперь нужно предупредить Колина и Ангарад Златорукую. Пусть они что-нибудь предпримут.
– Бестицитиум косолатио вени ад ме вертат Креон, Креон, Креон… – Морриган что-то причитывала бесстрастно, монотонно, подняв руки.
Сьюзен потихоньку поползла к лошади, которая стояла как завороженная, и добралась как раз в тот момент, когда голос Морриган усилился и та вскрикнула:
– …принципем да мотем эт инимикос о простантис вобис пассум синцисибус. Фиат! Фиат! Фиат!
В доме раздался раскат грома, и из верхнего окна стал выплывать черный дым. Наружная стена дома рухнула, и из его глубины появилось огромное черное облако, и в этом облаке были два красных пятна.
Сьюзен не стала дожидаться. Она взобралась на лошадь, и лошадь под ней успокоилась. Они помчались вихрем. Сьюзен слышала, как Морриган что-то кричит вслед, и вот уже Сьюзен завернула за угол и оказалась на дороге за ручьем.
Но Броллачан поднимался над Эррвудом и все разрастался и разрастался, и сам по себе сильный, да еще поддержанный луной и могуществом своей хозяйки. Он заметил и всадницу на дороге, и увидел эльфов на холме. У него возникло намеренье собрать с них дань за долгие столетия плена, состоявшегося по их вине.
Сьюзен почувствовала, как небо чернеет над ней. Она поглядела наверх и увидела только черную ночь. Она подняла над собой Знаки Фохлы, но серебро браслета потускнело, и слова были неясны. Холм исчез. Ей ничего не было видно. Воздух пульсировал в ритме ее сердца, черная ночь проникала в ее мозг, мир уплывал от нее.
И тогда Сьюзен услышала голос Ангарад Златорукой:
– Вспомни про рожок в золотой оправе!
Все потеряно! Сьюзен негнущимися пальцами сорвала рожок со своего пояса и поднесла его к губам.
Его звук прозвучал музыкой. Это была музыка ветра, пробежавшего по ледяным пещерам, и откуда-то из-за ветра донесся цокот копыт и голоса:
– Мы скачем! Мы скачем!
И чернота начала таять. Возле стремени Сьюзен стоял человек с высокими гордыми оленьими рогами, росшими из его головы. Он положил руку на шею ее лошади, и вдруг все запестрело от красных, белых, голубых и черных плащей и развевающихся волос. И они увлекли Сьюзен за собой, как легкую соломинку.
И вдалеке, где-то над полем, она увидела девятерых женщин, с соколом на руке и охотничьих собак, и все они стремились к ней навстречу, и радость овладела Сьюзен, и у нее не осталось других мыслей и других воспоминаний, кроме одного: она помнила Селемон, дочь Цеи, и то, как горечь Мотана разлучила их.
Сьюзен пришпорила коня и сама поскакала им навстречу, навстречу той радости, которая пела в ночи и которая подняла всадников из их темных курганов. Но снова послышался голос Ангарад:
– Оставьте ее! Сила ее еще не созрела. Еще не теперь! И охотник тут же снял руку с лошади Сьюзен и потихоньку удалился. Девочке показалось, что она просыпается ото сна, в невыносимо пустом мире. А ей так хотелось поделиться с кем-нибудь своей победой, своим триумфом.
Эйнхейриары поблекли, их фигуры стали легкими и прозрачными, они устремились прочь.
– Селемон! – позвала Сьюзен. Но ее, как что-то лишнее и ненужное, оставили одну на холме! И тут до нее донесся голос:
– Еще не теперь! Это будет! Но не теперь!
И какой-то огонь погас у нее внутри! Вокруг было пусто, и ночной ветерок дул ей в лицо. Но в сердце перемежались и печаль и радость.
Колин почти добрался до круглого холма, когда увидел, как Броллачан стал разрастаться над деревьями, и в тот же самый момент появилась Сьюзен, а он глядел в отчаянии от своего бессилия.
Броллачан настиг ее так быстро, что Колину показалось, точно она скачет назад. Облако завертелось, как смерч, который вырос над Сьюзен, и обрушился на нее. Раздался такой грохот, что сбил Колина с ног и обрушил часть холма, а Броллачан парил в воздухе.
Но когда Колин пришел в себя, он услышал звуки другие, необычайной красоты, которые он не мог потом забыть всю свою жизнь. Это были звуки рожка, и были они прекрасны, как лунный свет на снегу, и другой такой же звук отозвался откуда-то от небесных пределов, и Броллачана начали пронзать серебряные молнии. Он слышал топот копыт и крики: «Мы скачем! Мы скачем!» И все облако так ярко засверкало серебром, что стало больно смотреть.
Звук копыт приближался, земля дрожала. Колин открыл глаза. Теперь серебристое облако катилось по земле, разделяясь на отдельные куски света, которые затем превратились в паутины звездных лучей, и вот уже они оформились в скачущих всадников, во главе с его величеством, в короне оленьих рогов, как в солнечных лучах.
Но когда они проносились по долине, один из всадников отстал, и Колин увидел, что это… Сьюзен. Она не могла уже за ними угнаться, хотя скакала с такой же скоростью. Свет, из которого она казалась сотканной, стал гаснуть, и на место светлой фигуры появилась ее плотная фигурка, которая остановилась там, в долине, одинокая, оставленная унесшейся в небеса светлой кавалькадой.
А всадники с холма поднялись в воздух, разрастаясь в небе, и им навстречу появились девять прекрасных женщин с волосами, развевающимися по ветру.
И они ускакали вместе в ночь, над волнами и островами, и Старое Волшебство стало теперь навеки свободно. И вскоре народилась молодая луна.
– Подождите! – закричала она.
Эльфы остановились, все взгляды устремились на нее.
– Мы должны вернуться. Иначе будет беда. Мы не должны позволить Морриган проникнуть в дом!
– Мы больше ничего не должны, – сказал Атлендор. – Вперед!
– Утекар, ты вернешься со мной?
– Моя сила заключена только в моем мече. Но я не могу им пока что владеть, – сказал Утекар. – И я боюсь Морриган больше, чем бесчестья. Поехали.
– Колин, а ты?
– Что с тобой, Сью? – спросил Колин. – Ты же знаешь, мы сделали все, что могли.
– Хорошо же!
Она развернула коня и помчалась в сторону Эррвуда.
– Сьюзен! – закричал Утекар.
– Она вернется, когда поймет, что мы не последовали за ней, – сказал Колин.
Но Сьюзен даже не оглянулась. Она подъехала к круглому холму в конце долины и, вместо того, чтобы объехать его справа, направилась налево, по узкой пешеходной тропинке.
– Она хочет зайти в дом! – закричал Колин и пришпорил Мелинласа, чтобы броситься вслед. Но Мелинлас не двинулся с места. И чем больше Колин прилагал усилий, тем меньше конь обращал на него внимания. Это не было просто упрямством, как иногда случается с лошадьми. Мелинлас был спокойным и послушным конем. Он просто не двигался, и все.
Колин спрыгнул с коня на вереск и побежал бегом. Утекар попытался последовать за ним, но Мелинлас лягнул его лошадь и оскалил зубы, так что та не осмелилась пошевелиться. А Утекар был слишком слаб, чтобы понадеяться на свои ноги. Лайос-альфары не двигались.
Тропинка заросла травой и была скользкой, ручей бежал по камням где-то там, внизу. Ветки хлестали Сьюзен по лицу, но все это казалось мелочью по сравнению с тем нестерпимым холодом, который опалял ее запястье.
Тропинка кончилась. Сьюзен оказалась перед домом. Там, возле дороги, бесформенная в своих длинных одеждах, окруженная бодаками и палугами, стояла Морриган.
Завидев Сьюзен, палуги и бодаки завизжали. Им она представилась неузнаваемо преобразившейся. Они задрожали от страха и скрылись в темноте. Но сияние браслета никак не действовало на Морриган. Ведьма подняла руку.
Только тогда, когда Сьюзен взглянула ведьме в глаза, светящиеся, как у совы, она осознала настоящую цену опасности. В их глубине дрожало и кружилось что-то черное-черное. Луна сообщила Морриган такую силу, что, когда та подняла руку, даже ручей умолк и воздух дрогнул от страха.
– Веримас! Эслевор! Франгам! Бедлор!
Что-то вроде черной молнии отделилось от ее руки и направилось к Сьюзен. Сьюзен, защищаясь, подняла руку. И тут она снова увидела могущественное слово на браслете. И хотя на этот раз оно звучало иначе, чем на Сияющей Вершине, девочка произнесла его громко, вкладывая в его звуки всю свою волю.
– ХУРАНДОС!
Браслет испустил язык белого пламени, который встретился с черным пламенем Морриган, и они сцепились, как дерущиеся змеи.
– Салибат! Реттерем!
Черное пламя росло, уплотнялось, стало оттеснять белое пламя назад, в сторону браслета.
Сьюзен привстала на стременах. Ей даже не пришлось глядеть на браслет, слова, которых она никогда не знала и не произносила, стали сами срываться с ее губ:
– …пер седм Балдери эт пер грациам гуам забуисти…
Свет с ее стороны снова разросся, но Морриган ответила ей тоже непонятными словами, и Сьюзен почувствовала, что слабеет и чернота охватывает ее своими щупальцами.
«Ну почему здесь должна была оказаться я? Ну почему именно – я?» – думала Сьюзен.
И тут могущество Морриган настигло Сьюзен. Девочка точно провалилась в какую-то черноту.
Когда Сьюзен очнулась, то увидела, что Морриган стоит к ней спиной и глядит на дом. Ведьма была слишком уверена в своем искусстве, слишком презирала светлый браслет, и то, что должно было разрушать, только слегка удивило ее. Сьюзен почувствовала, что больше уже ничего не может сделать. Она попыталась, и она проиграла. Теперь нужно предупредить Колина и Ангарад Златорукую. Пусть они что-нибудь предпримут.
– Бестицитиум косолатио вени ад ме вертат Креон, Креон, Креон… – Морриган что-то причитывала бесстрастно, монотонно, подняв руки.
Сьюзен потихоньку поползла к лошади, которая стояла как завороженная, и добралась как раз в тот момент, когда голос Морриган усилился и та вскрикнула:
– …принципем да мотем эт инимикос о простантис вобис пассум синцисибус. Фиат! Фиат! Фиат!
В доме раздался раскат грома, и из верхнего окна стал выплывать черный дым. Наружная стена дома рухнула, и из его глубины появилось огромное черное облако, и в этом облаке были два красных пятна.
Сьюзен не стала дожидаться. Она взобралась на лошадь, и лошадь под ней успокоилась. Они помчались вихрем. Сьюзен слышала, как Морриган что-то кричит вслед, и вот уже Сьюзен завернула за угол и оказалась на дороге за ручьем.
Но Броллачан поднимался над Эррвудом и все разрастался и разрастался, и сам по себе сильный, да еще поддержанный луной и могуществом своей хозяйки. Он заметил и всадницу на дороге, и увидел эльфов на холме. У него возникло намеренье собрать с них дань за долгие столетия плена, состоявшегося по их вине.
Сьюзен почувствовала, как небо чернеет над ней. Она поглядела наверх и увидела только черную ночь. Она подняла над собой Знаки Фохлы, но серебро браслета потускнело, и слова были неясны. Холм исчез. Ей ничего не было видно. Воздух пульсировал в ритме ее сердца, черная ночь проникала в ее мозг, мир уплывал от нее.
И тогда Сьюзен услышала голос Ангарад Златорукой:
– Вспомни про рожок в золотой оправе!
Все потеряно! Сьюзен негнущимися пальцами сорвала рожок со своего пояса и поднесла его к губам.
Его звук прозвучал музыкой. Это была музыка ветра, пробежавшего по ледяным пещерам, и откуда-то из-за ветра донесся цокот копыт и голоса:
– Мы скачем! Мы скачем!
И чернота начала таять. Возле стремени Сьюзен стоял человек с высокими гордыми оленьими рогами, росшими из его головы. Он положил руку на шею ее лошади, и вдруг все запестрело от красных, белых, голубых и черных плащей и развевающихся волос. И они увлекли Сьюзен за собой, как легкую соломинку.
И вдалеке, где-то над полем, она увидела девятерых женщин, с соколом на руке и охотничьих собак, и все они стремились к ней навстречу, и радость овладела Сьюзен, и у нее не осталось других мыслей и других воспоминаний, кроме одного: она помнила Селемон, дочь Цеи, и то, как горечь Мотана разлучила их.
Сьюзен пришпорила коня и сама поскакала им навстречу, навстречу той радости, которая пела в ночи и которая подняла всадников из их темных курганов. Но снова послышался голос Ангарад:
– Оставьте ее! Сила ее еще не созрела. Еще не теперь! И охотник тут же снял руку с лошади Сьюзен и потихоньку удалился. Девочке показалось, что она просыпается ото сна, в невыносимо пустом мире. А ей так хотелось поделиться с кем-нибудь своей победой, своим триумфом.
Эйнхейриары поблекли, их фигуры стали легкими и прозрачными, они устремились прочь.
– Селемон! – позвала Сьюзен. Но ее, как что-то лишнее и ненужное, оставили одну на холме! И тут до нее донесся голос:
– Еще не теперь! Это будет! Но не теперь!
И какой-то огонь погас у нее внутри! Вокруг было пусто, и ночной ветерок дул ей в лицо. Но в сердце перемежались и печаль и радость.
Колин почти добрался до круглого холма, когда увидел, как Броллачан стал разрастаться над деревьями, и в тот же самый момент появилась Сьюзен, а он глядел в отчаянии от своего бессилия.
Броллачан настиг ее так быстро, что Колину показалось, точно она скачет назад. Облако завертелось, как смерч, который вырос над Сьюзен, и обрушился на нее. Раздался такой грохот, что сбил Колина с ног и обрушил часть холма, а Броллачан парил в воздухе.
Но когда Колин пришел в себя, он услышал звуки другие, необычайной красоты, которые он не мог потом забыть всю свою жизнь. Это были звуки рожка, и были они прекрасны, как лунный свет на снегу, и другой такой же звук отозвался откуда-то от небесных пределов, и Броллачана начали пронзать серебряные молнии. Он слышал топот копыт и крики: «Мы скачем! Мы скачем!» И все облако так ярко засверкало серебром, что стало больно смотреть.
Звук копыт приближался, земля дрожала. Колин открыл глаза. Теперь серебристое облако катилось по земле, разделяясь на отдельные куски света, которые затем превратились в паутины звездных лучей, и вот уже они оформились в скачущих всадников, во главе с его величеством, в короне оленьих рогов, как в солнечных лучах.
Но когда они проносились по долине, один из всадников отстал, и Колин увидел, что это… Сьюзен. Она не могла уже за ними угнаться, хотя скакала с такой же скоростью. Свет, из которого она казалась сотканной, стал гаснуть, и на место светлой фигуры появилась ее плотная фигурка, которая остановилась там, в долине, одинокая, оставленная унесшейся в небеса светлой кавалькадой.
А всадники с холма поднялись в воздух, разрастаясь в небе, и им навстречу появились девять прекрасных женщин с волосами, развевающимися по ветру.
И они ускакали вместе в ночь, над волнами и островами, и Старое Волшебство стало теперь навеки свободно. И вскоре народилась молодая луна.