Страница:
Он умолк, его белое лицо зарделось от гордости.
— Насчет этого вы здесь не встретите возражений, Арно, — заметил Гюнтер. — Итак, у Николая должен появиться преемник. Я знаю, — поднял он руку, — что кардиналы не выберут Папой человека, у которого есть хоть капля здравого смысла, и мы не можем надеяться, что нам удастся добавить итальянцам здравого смысла. Но мы можем добавить им глупости. Думаю, все со мной согласятся, что мы употребим свои деньги и влияние, чтобы был выбран человек, популярный в Риме, из хорошей итальянской семьи и притом полное ничтожество. И кажется, он уже выбрал для себя папское имя: Адриан II, как мне сообщили. Более серьезно то, что предстоит сделать поближе к дому. Не только Николай должен уйти. Король Карл тоже. Ведь он тоже потерпел поражение, поражение от толпы крестьян.
— Карла уже нет, — решительно сказал Хинкмар. — Его бароны не простят ему унижения. Те, кто не был с ним, никогда не поверят, что французских копейщиков могли разбить какие-то там пращники и лучники. А те, кто был с ним, не хотят делить с ним позор. Веревка вокруг его шеи или кинжал под ребрами появятся и без нас. Но этого кто заменит?
— Прошу прощения, — тихо сказал Эркенберт. Он слушал с величайшим вниманием и постепенно понял, что эти люди, в отличие от помпезного и беспомощного английского духовенства, которому он служил всю свою жизнь, действительно ценят прежде всего ум, а не чины и звания. Младших выслушивали не одергивая. Любой мог поделиться своими идеями, и их могли принять. А если и отвергали, то с указанием причин и по здравом размышлении. Среди этих людей единственным грехом мог считаться недостаток логики или воображения. Абстрактные построения опьяняли Эркенберта сильнее, чем винные пары из его кубка. Он почувствовал, что наконец-то оказался среди равных. А главное, он жаждал, чтобы и они тоже приняли его как равного.
— Я владею нижненемецким языком, потому что он похож на мой родной английский. Но позвольте мне сейчас перейти на латынь. Я не понимаю, кем можно заменить французского короля Карла Лысого. И каких преимуществ достигнут собравшиеся при любом его преемнике. У него два сына, правильно? Карл и Луи. У него было три брата: Людвиг, Пепин и Лотар, из которых в живых остался один Людвиг; и у него, помнится, семь живых племянников, Луи, Карл, Лотар...
— ...Пепин, Карломан, Людвиг и Карл, — докончил Гюнтер. Он коротко хохотнул. — И наш английский друг из вежливости не договаривает, что ни одного из них не отличишь от другого. Карл Лысый. Карл Толстый. Людвиг Саксонский. Пепин Младший. Кто из них кто, и какое это имеет значение? На его месте я бы выразился так: потомок императора Карла Великого, самого Шарлеманя, потерпел поражение. Он не унаследовал доблесть предков. Мы ищем нового Папу в Риме, а здесь мы должны найти нового короля. Новую династию королей.
Сидящие вокруг стола настороженно посмотрели друг на друга, постепенно осознавая, что все они уже думали о немыслимом. Гюнтер удовлетворенно улыбнулся — они его поняли.
Снова набравшись смелости, Эркенберт заговорил:
— Это возможно. У меня в стране королевская династия была низложена. А в вашей — разве сам Карл Великий пришел к власти не благодаря делам своих предков, сместивших богорожденных, слугами которых они были? Убили их и публично срезали им волосы, чтобы показать, что нет больше святости. И мы сможем это сделать. В конце концов, что делает короля королем?
За все время лишь один человек не проронил ни единого слова, хотя изредка и кивал одобрительно: это был вызывающий всеобщее почтение архиепископ Гамбурга и Бремена, что далеко на Севере, ученик и последователь Святого Ансгара, архиепископ Римберт, прославившийся своей храбростью в священном походе против северных язычников. Стоило ему шевельнуться, и все взгляды устремились на него.
— Вы правы, братья. Династическая линия Карла никуда не годится. И вы не правы. Не правы во многом. Вы говорите и то, и другое, о стратегии, о punctum gravissimum, о Западе и о Востоке, и в мире людей ваши слова могут иметь смысл.
Но мы живем в мире не только людей. И я говорю вам, что Папа Николай и король Карл совершили худшую ошибку, чем вам кажется. Я молюсь только, чтобы мы сами не допустили ее. Я говорю вам, они не веруют! А без веры все их оружие и все их планы — не больше, чем плевелы и сор, которые уносит ветром гнева Господня.
Поэтому я скажу вам, что нам не нужен ни новый король, ни новая династия королей. Нет. Что нам теперь нужно, так это император! Император римский. Ведь мы, германцы, и есть новый Рим! Нам нужен император, чтобы возвеличиться.
Собравшиеся погрузились в разворачивающиеся перед ними видения, храня почтительное молчание. Его нарушил белобрысый Арно, капеллан Гюнтера.
— А как выбрать нового императора? — осторожно поинтересовался он. — И где его найти?
— Слушайте, — отвечал Римберт, — и я расскажу вам. Я расскажу вам о секрете Карла Великого, последнего действительно великого римского императора на Западе. Я расскажу вам, что делает короля истинным королем.
Глава 2
— Насчет этого вы здесь не встретите возражений, Арно, — заметил Гюнтер. — Итак, у Николая должен появиться преемник. Я знаю, — поднял он руку, — что кардиналы не выберут Папой человека, у которого есть хоть капля здравого смысла, и мы не можем надеяться, что нам удастся добавить итальянцам здравого смысла. Но мы можем добавить им глупости. Думаю, все со мной согласятся, что мы употребим свои деньги и влияние, чтобы был выбран человек, популярный в Риме, из хорошей итальянской семьи и притом полное ничтожество. И кажется, он уже выбрал для себя папское имя: Адриан II, как мне сообщили. Более серьезно то, что предстоит сделать поближе к дому. Не только Николай должен уйти. Король Карл тоже. Ведь он тоже потерпел поражение, поражение от толпы крестьян.
— Карла уже нет, — решительно сказал Хинкмар. — Его бароны не простят ему унижения. Те, кто не был с ним, никогда не поверят, что французских копейщиков могли разбить какие-то там пращники и лучники. А те, кто был с ним, не хотят делить с ним позор. Веревка вокруг его шеи или кинжал под ребрами появятся и без нас. Но этого кто заменит?
— Прошу прощения, — тихо сказал Эркенберт. Он слушал с величайшим вниманием и постепенно понял, что эти люди, в отличие от помпезного и беспомощного английского духовенства, которому он служил всю свою жизнь, действительно ценят прежде всего ум, а не чины и звания. Младших выслушивали не одергивая. Любой мог поделиться своими идеями, и их могли принять. А если и отвергали, то с указанием причин и по здравом размышлении. Среди этих людей единственным грехом мог считаться недостаток логики или воображения. Абстрактные построения опьяняли Эркенберта сильнее, чем винные пары из его кубка. Он почувствовал, что наконец-то оказался среди равных. А главное, он жаждал, чтобы и они тоже приняли его как равного.
— Я владею нижненемецким языком, потому что он похож на мой родной английский. Но позвольте мне сейчас перейти на латынь. Я не понимаю, кем можно заменить французского короля Карла Лысого. И каких преимуществ достигнут собравшиеся при любом его преемнике. У него два сына, правильно? Карл и Луи. У него было три брата: Людвиг, Пепин и Лотар, из которых в живых остался один Людвиг; и у него, помнится, семь живых племянников, Луи, Карл, Лотар...
— ...Пепин, Карломан, Людвиг и Карл, — докончил Гюнтер. Он коротко хохотнул. — И наш английский друг из вежливости не договаривает, что ни одного из них не отличишь от другого. Карл Лысый. Карл Толстый. Людвиг Саксонский. Пепин Младший. Кто из них кто, и какое это имеет значение? На его месте я бы выразился так: потомок императора Карла Великого, самого Шарлеманя, потерпел поражение. Он не унаследовал доблесть предков. Мы ищем нового Папу в Риме, а здесь мы должны найти нового короля. Новую династию королей.
Сидящие вокруг стола настороженно посмотрели друг на друга, постепенно осознавая, что все они уже думали о немыслимом. Гюнтер удовлетворенно улыбнулся — они его поняли.
Снова набравшись смелости, Эркенберт заговорил:
— Это возможно. У меня в стране королевская династия была низложена. А в вашей — разве сам Карл Великий пришел к власти не благодаря делам своих предков, сместивших богорожденных, слугами которых они были? Убили их и публично срезали им волосы, чтобы показать, что нет больше святости. И мы сможем это сделать. В конце концов, что делает короля королем?
За все время лишь один человек не проронил ни единого слова, хотя изредка и кивал одобрительно: это был вызывающий всеобщее почтение архиепископ Гамбурга и Бремена, что далеко на Севере, ученик и последователь Святого Ансгара, архиепископ Римберт, прославившийся своей храбростью в священном походе против северных язычников. Стоило ему шевельнуться, и все взгляды устремились на него.
— Вы правы, братья. Династическая линия Карла никуда не годится. И вы не правы. Не правы во многом. Вы говорите и то, и другое, о стратегии, о punctum gravissimum, о Западе и о Востоке, и в мире людей ваши слова могут иметь смысл.
Но мы живем в мире не только людей. И я говорю вам, что Папа Николай и король Карл совершили худшую ошибку, чем вам кажется. Я молюсь только, чтобы мы сами не допустили ее. Я говорю вам, они не веруют! А без веры все их оружие и все их планы — не больше, чем плевелы и сор, которые уносит ветром гнева Господня.
Поэтому я скажу вам, что нам не нужен ни новый король, ни новая династия королей. Нет. Что нам теперь нужно, так это император! Император римский. Ведь мы, германцы, и есть новый Рим! Нам нужен император, чтобы возвеличиться.
Собравшиеся погрузились в разворачивающиеся перед ними видения, храня почтительное молчание. Его нарушил белобрысый Арно, капеллан Гюнтера.
— А как выбрать нового императора? — осторожно поинтересовался он. — И где его найти?
— Слушайте, — отвечал Римберт, — и я расскажу вам. Я расскажу вам о секрете Карла Великого, последнего действительно великого римского императора на Западе. Я расскажу вам, что делает короля истинным королем.
Глава 2
Пахучий дух опилок и щепы ощущался в воздухе, когда Шеф и его спутники, хорошо выспавшиеся после долгого пути из Уинчестера, спустились к верфи. Хотя солнце лишь недавно высветлило восток, сотни людей уже трудились — правили терпеливыми волами, влекущими огромные телеги со строевым лесом, теснились у круглых кузнечных горнов, сновали у канатнопрядильных станков. Стук молотков и визг пил несся со всех сторон, смешиваясь со свирепыми приказами десятников — но нигде ни свиста бича, ни вскрика боли, ни одного рабского ошейника.
Бранд, обозревая открывшуюся картину, оторопело присвистнул и покачал головой. Ему только-только разрешил вставать с постели его врач, крошка Ханд, не переставший, впрочем, наблюдать пациента. До сих пор Бранд не видел всего, что было сделано за долгую зиму. И действительно, даже Шеф, который лично или через помощников проверял работы каждый Божий день, с трудом верил своим глазам. Как будто бы он открыл запруду для накопившейся энергии, а не сам вкладывал ее в дело. В эту зиму он не переставал удивляться, что все его желания сбываются.
По окончании в прошлом году войны в его распоряжении оказались запасы и богатства целой страны. Первейшей и неотложнейшей его задачей было обеспечить защиту своего неокрепшего королевства. Шеф раздавал приказы, и его воеводы старались изо всех сил — строили боевые машины и тренировали их расчеты, набирали войска, сколачивая будущие непобедимые отряды из освобожденных рабов, викингов Пути и английских танов, которые воинской службой отрабатывали аренду земли. Управившись с этим, Шеф обратился ко второй своей задаче: пополнению королевской казны. Приказание составить точные списки земельной собственности и пошлин, долгов и налогов, которые до сих пор заменяли обычай и память, он дал священнику Бонифацию. С указанием завести во вновь присоединенных графствах те же порядки, что Шеф устанавливал в Норфолке. Это требовало времени и умения, но результаты уже сказывались.
А третью задачу Шеф мог доверить только самому себе: нужно было построить флот. Не вызывал сомнений печальный факт, что все битвы предыдущих двух лет происходили на английской земле, и за них было заплачено жизнями англичан. Способ усилить оборону, о котором думал Шеф, заключался в том, чтобы остановить врагов, и особенно викингов, не принадлежавших к Пути, там, где они царили безраздельно — в море. Опираясь на общую казну и налоговые прибыли Восточной Англии и Восточной Мерсии в придачу, Шеф немедленно приступил к постройке флота.
Ему остро не хватало опыта и помощи. Викинги Пути, среди которых было много искусных корабелов, за соответствующую мзду охотно делились своими знаниями и умениями. Торвин и его собрат, жрец Пути, заинтересовались до крайности и с головой погрузились в работу, как будто в жизни своей ни о чем другом и не мечтали — что в общем-то было верно. Они никогда не отступали от своего правила всеми способами стремиться к новому знанию, поддерживая себя и свою религию только за счет своего владения ремеслом. Кузнецы, плотники и возницы со всей восточной Англии стекались к месту, которое Шеф избрал для своей верфи на северном берегу Темзы. Новый военный порт располагался на его земле, через реку от владений короля Альфреда, чуть ниже по течению от лондонского торгового порта, в небольшой деревеньке Крикмаут, и предназначался для защиты — или для угрозы — на стратегических направлениях и к Проливу, и к Северному морю.
Некого было поставить во главе этих людей. А надо было удержать искусных и опытных работников в подчинении плану, который был разработан Шефом, но противоречил всему их жизненному опыту. Сначала Шеф попросил возглавлять верфь Торвина, но тот отказался, пояснив, что в любой момент может уехать, если потребуют дела его веры. Тогда он вспомнил про Удда, бывшего раба, который почти без посторонней помощи сконструировал арбалет и изготовил опасную катапульту с крутильным механизмом. Что, по мнению некоторых, и оказалось причиной поражения Ивара Рагнарссона, завоевателя Севера, а через несколько недель — Карла Лысого, короля франков, в том сражении, которое стали называть Битвой 866 года при Гастингсе.
Но Удд не справился и вскоре был смещен. Выяснилось, что, будучи предоставлен самому себе, этот маленький человечек способен интересоваться только тем, что сделано из металла. А подавать команды у него получалось даже хуже, чем у раздувающего мехи мальчонки, все из-за природной скромности. Удд был переведен на гораздо более подходящую для него работу — узнавать все, что только можно узнать, о различных сталях.
Неразбериха росла, и Шеф вынужден был задуматься, кто же ему действительно нужен: человек, знакомый с морем и кораблями, умеющий руководить другими, но не настолько независимый, чтобы изменять приказания Шефа, и не настолько консервативный, чтобы ухитриться не понять их. Таких людей Шеф почти не знал. Единственно возможной кандидатурой оказался магистрат рыбаков из Бридлингтона, Ордлаф, захвативший два года тому назад Рагнара Волосатую Штанину, за что Англия подверглась возмездию Рагнарссонов. Сейчас он подошел приветствовать Шефа. Шеф переждал, пока Ордлаф преклонит колена и поднимется. Прежние его попытки обойтись без официального ритуала приветствия пресекались недоумевающими и обиженными взглядами английских танов.
— Я кой-кого привел посмотреть на работы, Ордлаф. Это мой друг и бывший капитан, Вига-Бранд. Он из Галогаланда, далеко, далеко на севере, и он плавал побольше многих. Я хочу услышать, что он думает о наших новых кораблях.
Ордлаф ухмыльнулся:
— Он увидит достаточно, господин, чтобы глаза на лоб полезли, сколько бы он там ни ходил под парусом. Таких штук раньше никто не видел.
— Верно — вот прямо здесь одна из штук, которых я никогда не видел раньше, — сказал Бранд. Он указал на яму в нескольких ярдах от себя. Внутри нее человек тянул на себя рукоятку шестифутовой пилы. За другую рукоятку пилу держал человек, стоявший наверху на огромном бревне. Отпиливаемые от бревна доски тут же подхватывали другие рабочие. — Как они это делают? Я раньше видел только, как доски вытесывают скобелем.
— И я тоже, пока не оказался здесь, — ответил Ордлаф. — Секрет заключается в двух вещах. Особые зубья на пиле, которые сделал мастер Удд. И в том, чтобы научить этих остолопов, — в этот момент остолопы ухмыльнулись, — не толкать пилу, а просто по очереди тянуть ее на себя. Сберегает уйму материала и сил, — закончил он нормальным голосом. Доска отделилась от бревна и была подхвачена подручными, а пильщики поменялись местами, при этом тот, что внизу, стряхивал с волос опилки. Пока они переходили, Шеф заметил на шее у одного из них амулет в виде молота Тора, который носило большинство рабочих, а у другого — едва видный христианский крест.
— Но это еще цветочки, — говорил Ордлаф Бранду. — То, чем король действительно хочет похвастаться, это его краса и гордость, десять кораблей, построенных по его замыслу. И один из них, господин, мы уже готовы показать тебе, мы его закончили, пока ты был в Уинчестере. Ты увидишь его вон там.
Он провел их через ворота в высоком частоколе к полукругу пирсов, выдающихся в тихую речную заводь. Их взгляду открылись десять кораблей, на которых трудились люди, но ближний, по-видимому, был уже закончен.
— Вот, господин Бранд. Видел ты что-нибудь подобное по эту сторону от Галогаланда?
Бранд задумчиво разглядывал огромный корпус. Медленно он покачал головой.
— Это самый большой корабль, который я когда-либо видел. Говорят, самый большой корабль в мире — флагман Змеиного Глаза, «Франи Ормр», «Сияющий Червь», на котором пятьдесят гребцов. Этот не меньше. И все остальные такие же большие.
Сомнение затуманило его взгляд.
— Из чего сделан киль? Вы что, взяли два ствола и соединили их? Если так, это может сгодиться на реке или вблизи берега при хорошей погоде, но на глубокой воде в дальнем переходе...
— Все из цельных стволов, — перебил его Ордлаф. — Ты, должно быть, забыл, господин, если позволишь возразить тебе, что это у вас там на Севере приходится работать с тем лесом, который вы можете достать. И хотя, как я вижу, люди там вырастают достаточно большими, этого нельзя сказать о деревьях. Но здесь у нас есть английский дуб. А про него я могу сказать только, что не встречал стволов лучше или длиннее.
Бранд снова принялся разглядывать корабли и качать головой.
— Ладно, ладно. Но какого дьявола вы сотворили с мачтой? Вы... вы ее сделали не в том месте. И она торчит вперед как... как член у восемнадцатилетнего! Как она будет двигать корабль такого размера? — В его голосе звучало искреннее огорчение.
И Шеф и Ордлаф оба широко улыбнулись. На этот раз слово взял Шеф:
— Бранд, вся суть этих кораблей в том, что у них только одно назначение. Не пересекать океан, не перевозить бойцов с копьями и мечами, не доставлять грузы. Это корабли для сражений. Для сражений с другими кораблями. Но не для того, чтобы подойти борт к борту и биться командой на команду. И даже не для древнеримского тарана, о котором рассказывал отец Бонифаций. Нет. Они — для того, чтобы утопить другой корабль вместе с командой, и сделать это на расстоянии. И для этого мы знаем только один способ. Помнишь метательные машины, которые я стал делать той зимой в Кроуленде? Что ты о них думаешь?
Бранд пожал плечами:
— Хороши против пехоты. Не хотел бы, чтобы один из этих камней попал в мое судно. Но как вы знаете, для попадания нужно точно определить дистанцию. Когда два корабля, оба в движении...
— Согласен, не попасть. А что насчет дротикометов, которые мы использовали против копейщиков короля Карла?
— Могут убивать людей по одному. Корабль потопить не смогут. Дротик сам заткнет дыру, которую сделает.
— Остается последнее оружие, то, что дьякон Эркенберт изготовил для Ивара. С его помощью Гутмунд пробил частокол вокруг лагеря под Гастингсом. Римляне называли его «онагр» — дикий осел. Мы зовем его «мул».
Моряки по сигналу стащили просмоленную рогожу с приземистой прямоугольной конструкции, установленной точно в центре беспалубного корпуса.
— А как насчет попадания из такой штуки?
Бранд задумчиво покачал головой. Он лишь однажды видел «онагр» в действии, и то на расстоянии, но запомнил, как телеги разлетались на куски и целые упряжки волов размазывало по земле.
— Этого никакой корабль не выдержит. Один удар — и весь каркас рассыплется на части. Но вы зовете его «мулом», потому что...
— Он взбрыкивает из-за отдачи. Посмотри, что мы сейчас делаем.
Все поднялись по сходням, чтобы взглянуть на новое оружие вблизи.
— Смотри, — объяснил Шеф. — Он весит тонну с четвертью. Так нужно. Видишь, как он устроен? Крепкий трос идет к вороту на нижней станине, там две рукоятки. Двое наматывают трос и слева и справа одновременно. Тросом ты опрокидываешь этот шатун, — Шеф похлопал рукой по вертикально стоящему пятифутовому бревну, с конца которого свисала широкая кожаная петля. — Шатун ложится вниз и назад, и ты его крепишь железным зажимом, а сам взводишь пружину. Потом освобождаешь зажим. Шатун выпрямляется, махом раскачивая петлю с камнем...
— Шатун бьет по отбойной перекладине. — Ордлаф похлопал по поперечному брусу на массивной раме, прикрытому подушками с песком. — Шатун останавливается, а камень летит вперед. Бросок получается пологий и сильный, что-нибудь на полмили. Но ты уже знаешь, в чем у нас загвоздка. «Мула» приходится делать тяжелым, чтобы выдержал отдачу. Он должен стоять строго по линии киля, поэтому мы крепим его раму прямо над килем. А поскольку он такой тяжелый, мы вынуждены ставить его посередине между носом и кормой.
— Но ведь там должна быть мачта, — возразил Бранд.
— Поэтому нам пришлось передвинуть мачту. Об этом тебе Ордлаф расскажет.
— Понимаешь, господин Бранд, — заговорил Ордлаф, — у меня на родине мы строим лодки, похожие на ваши, с высокими штевнями, обшиваем досками внакрой и все такое. Но они нам нужны для лова рыбы, а не для дальних переходов, поэтому мы их оснащаем по-другому. Мы ставим мачту впереди от середины и еще наклоняем ее вперед. И понимаете, мы по-другому кроим паруса. Не прямоугольные, как ваши, а косые. Бранд фыркнул:
— Знаю. Если вы отпустите рулевое весло, ваше судно развернется по ветру и никогда не станет бортом к волне. Рыбацкий трюк. Достаточно безопасно. Но скорости нет. Особенно со всем этим грузом. Как быстро ходит этот корабль?
Шеф и Ордлаф переглянулись.
— Совсем не быстро, — признался Шеф. — Гудмунд устроил гонки, еще когда «мул» не был установлен, но даже без его веса — Гудмунд на своем корабле описывал круги вокруг нас. Но видишь ли, Бранд, нам же не нужно догонять кого-то! Если мы встретим в открытом море флот и он пойдет на нас, мы его потопим! Если они убегут, берег будет защищен. Если они прорвутся и высадятся, мы развернемся и потопим их, где бы они ни оказались. Это не грузовое судно, Бранд. Это боевой корабль.
— Линейный корабль, — согласно кивнул Ордлаф.
— А сможешь ты его развернуть? — спросил Бранд. — Я имею в виду «мула». Можешь ты прицелиться в другую сторону? Твои дротикометы можно было разворачивать.
— Над этим мы работаем, — ответил Шеф. — Мы пробовали ставить всю махину на тележное колесо, колесо насадить на ось, а другой конец оси пустить в гнездо, просверленное в киле. Но слишком тяжело было поворачивать, и от отдачи ось все время ломалась. Удд придумал крепить «мула» на стальном шаре, но...
Нет. Мы можем стрелять только прямо по курсу. Зато мы придумали ставить с другой стороны второй шатун, второй ворот с тросом и прочее. Отбойная перекладина конечно, только одна. Мы теперь запросто можем стрелять и вперед и назад.
Бранд снова покачал головой. Пока они стояли, он чувствовал, как корабль слегка покачивается под ногами, это в тихой-то речной заводи, а что же тогда будет в открытом море? Вес «мула» в тонну с четвертью, размещенного довольно высоко, чтобы стрелять поверх планширя. Тяга паруса прилагается далеко от центра. Рея длинная, так что парус можно сделать очень широким, отметил он. Но замысловато управлять им. Он не сомневался, что рыбак свое дело знает. И не возникало вопросов, что может натворить удар одного из таких камней. Вспомнив о хрупких каркасах тех судов, на которых он когда-либо плавал, к которым доски даже не были прибиты, а просто привязаны жилами, Бранд представил себе, как вся конструкция разлетится на куски, вывалив команду побарахтаться в воде. И все пятьдесят ратоборцев Сигурда Змеиного Глаза ничего не смогут с этим сделать.
— Как вы хотите его назвать? — неожиданно спросил он. — Для удачи.
Рукой он машинально коснулся висящего на груди молоточка. Ордлаф повторил его жест, выудив из-под рубахи свою пектораль — серебряную лодку Ньерда.
— У нас десять линейных кораблей, — сказал Шеф. — Я хотел назвать их по именам богов Пути — «Тор», «Фрейр», «Риг» и так далее, но Торвин не позволил. Он сказал, что мы накличем беду, если нам придется говорить «Хеймдалл на мели» или «Тор застрял на песчаной банке». И мы передумали. Мы решили, что назовем каждый корабль по имени одного из графств моего королевства и постараемся набирать на него команду из этого графства. Так что вот это — «Норфолк», там -
«Суффолк», «Остров Эли», «Букингем» и все остальные. Что ты об этом думаешь?
Бранд колебался. Как и все моряки, он суеверно почитал удачу и не хотел неосторожным словом накликать недоброе на замыслы своего друга.
— Думаю, что ты опять придумал что-то новенькое, и, может быть, твои «Графства» строем пройдутся по морям. И уж точно я не хотел бы столкнуться с одним из них в бою, а ведь меня не назовешь самым робким из норманнов. Может быть, в будущем править морями станет король Англии, а не король Севера. Скажи мне, — продолжал он, — куда ты хочешь пойти в первый рейс?
— Через Пролив к немецкому берегу, — отвечал Шеф. — Вдоль береговой линии за Фризские острова-ив датские воды. Это главный пиратский маршрут. Мы будем топить всех встреченных пиратов. С этих пор каждый, кто захочет напасть на нас, должен будет долго идти из Дании открытым морем. Но в конце концов мы разрушим их базы, достанем их в их собственных гаванях.
— Фризские острова, — пробормотал Бранд, — устья Рейна, Эмса, Эльбы и Эйдера. Что ж, я скажу вам одну вещь, юноша. Все это лоцманские воды. Ты понимаешь, о чем я? Вам понадобится лоцман, который знает проливы и приметы на берегах и в случае надобности сможет провести корабль по слуху или на запах.
Ордлаф заупрямился:
— Да мне всю жизнь хватало лота, впередсмотрящих и лага. И не похоже, что удача мне изменила с тех пор, как я бросил своих хозяев-монахов и нашел себе богов Пути.
Бранд фыркнул:
— Я ничего не имею против богов Пути. И снова они с Ордлафом одновременно коснулись своих амулетов, и на этот раз Шеф застенчивым жестом тоже полез за своим необычным амулетом в виде лесенки, знаком его патрона Рига.
— Нет, боги могут быть хороши. Но лот, впередсмотрящие и лаг — за Бременем вам понадобится нечто большее. Это говорю вам я, Бранд, ратоборец из Галогаланда.
Работающие столпились их послушать. Те, кто впервые видел короля, подталкивали друг друга, показывая на незнакомый амулет Рига.
Эркенберт сравнивал тексты. Могла ли фантастическая история, недавно рассказанная им архиепископом Римбертом, оказаться правдой? Тогда, на встрече, в нее поверили все, и архиепископы и их советники. Но ведь она льстила их гордости, льстила патриотическим чувствам народа, и притом народа, постоянно отвергаемого и недооцениваемого могучим Римом. Эркенберт не разделял этих чувств — или пока не разделял. Англичане, помня историю своего обращения благословенным Папой Григорием, долгое время гордились своей верностью Риму. И чем Рим отблагодарил их? Если рассказанное Римбертом — правда, то, возможно, пришло время для верности... кому-то другому. Итак, тексты. Главным среди них был тот, который Эркенберт хорошо знал, мог бы цитировать посреди ночи. Тем не менее не грех взглянуть снова. Четыре евангельских рассказа о распятии Христа слегка отличались друг от друга — лишнее доказательство их подлинности, ибо кто же не знает, что четыре свидетеля события всегда запомнят каждый свое? Но Иоанн — Иоанн сказал больше других. Переворачивая огромные жесткие страницы, Эркенберт нашел нужное место и стал перечитывать его, негромко проговаривая латинские слова и мысленно переводя их на родной английский.
«...sed anus militum lancea latus eius aperitif. Но один из воинов копьем пронзил Ему ребра».
Копьем, подумал Эркенберт. Римским солдатским копьем.
Эркенберт лучше многих знал, как выглядит оружие римских воинов. В доме близ великого Йоркского собора, где он жил когда-то, еще немало сохранилось от казарм Шестого легиона Eboracum. Легион ушел из Йорка и из Британии четыреста лет назад, отозванный для участия в гражданской войне в метрополии, но большая часть его арсеналов осталась, и много нерастащенного и несгинувшего оружия все еще лежало в подземельях. Не знающие износу бронзовые детали катапульты, которую Эркенберт собрал для язычника Ивара, были подлинной старинной работы, такой же доброй, как и те времена. Железо ржавеет, но все-таки Эркенберт видел сверкающую и вычищенную, как на парад, полную амуницию римского легионера: шлем, панцирь, короткий меч, наголенники, щит и, конечно, римское копье с железным древком — пилум, называемый также lancea.
Да, подумал Эркенберт, это могло быть так. И нет сомнений, что Святое Копье, копье, которое пронзило грудную клетку Сына Господня, могло сохраниться в своей материальности. Ведь я сам видел и держал в руках оружие, которому, видимо, не меньше лет.
Но кому могло прийти в голову сохранить такую вещь? Это должен был быть кто-то, кто понял значение этого оружия в тот самый миг, когда его использовали. Иначе копье вернулось бы в казармы и смешалось с тысячами себе подобных. Кто мог сохранить это оружие? Нет, подумал Эркенберт, судя по всему, что говорил архиепископ, это не был набожный Иосиф из Аримафеи, которого евангелист Иоанн упоминает четырьмя стихами ниже.
Бранд, обозревая открывшуюся картину, оторопело присвистнул и покачал головой. Ему только-только разрешил вставать с постели его врач, крошка Ханд, не переставший, впрочем, наблюдать пациента. До сих пор Бранд не видел всего, что было сделано за долгую зиму. И действительно, даже Шеф, который лично или через помощников проверял работы каждый Божий день, с трудом верил своим глазам. Как будто бы он открыл запруду для накопившейся энергии, а не сам вкладывал ее в дело. В эту зиму он не переставал удивляться, что все его желания сбываются.
По окончании в прошлом году войны в его распоряжении оказались запасы и богатства целой страны. Первейшей и неотложнейшей его задачей было обеспечить защиту своего неокрепшего королевства. Шеф раздавал приказы, и его воеводы старались изо всех сил — строили боевые машины и тренировали их расчеты, набирали войска, сколачивая будущие непобедимые отряды из освобожденных рабов, викингов Пути и английских танов, которые воинской службой отрабатывали аренду земли. Управившись с этим, Шеф обратился ко второй своей задаче: пополнению королевской казны. Приказание составить точные списки земельной собственности и пошлин, долгов и налогов, которые до сих пор заменяли обычай и память, он дал священнику Бонифацию. С указанием завести во вновь присоединенных графствах те же порядки, что Шеф устанавливал в Норфолке. Это требовало времени и умения, но результаты уже сказывались.
А третью задачу Шеф мог доверить только самому себе: нужно было построить флот. Не вызывал сомнений печальный факт, что все битвы предыдущих двух лет происходили на английской земле, и за них было заплачено жизнями англичан. Способ усилить оборону, о котором думал Шеф, заключался в том, чтобы остановить врагов, и особенно викингов, не принадлежавших к Пути, там, где они царили безраздельно — в море. Опираясь на общую казну и налоговые прибыли Восточной Англии и Восточной Мерсии в придачу, Шеф немедленно приступил к постройке флота.
Ему остро не хватало опыта и помощи. Викинги Пути, среди которых было много искусных корабелов, за соответствующую мзду охотно делились своими знаниями и умениями. Торвин и его собрат, жрец Пути, заинтересовались до крайности и с головой погрузились в работу, как будто в жизни своей ни о чем другом и не мечтали — что в общем-то было верно. Они никогда не отступали от своего правила всеми способами стремиться к новому знанию, поддерживая себя и свою религию только за счет своего владения ремеслом. Кузнецы, плотники и возницы со всей восточной Англии стекались к месту, которое Шеф избрал для своей верфи на северном берегу Темзы. Новый военный порт располагался на его земле, через реку от владений короля Альфреда, чуть ниже по течению от лондонского торгового порта, в небольшой деревеньке Крикмаут, и предназначался для защиты — или для угрозы — на стратегических направлениях и к Проливу, и к Северному морю.
Некого было поставить во главе этих людей. А надо было удержать искусных и опытных работников в подчинении плану, который был разработан Шефом, но противоречил всему их жизненному опыту. Сначала Шеф попросил возглавлять верфь Торвина, но тот отказался, пояснив, что в любой момент может уехать, если потребуют дела его веры. Тогда он вспомнил про Удда, бывшего раба, который почти без посторонней помощи сконструировал арбалет и изготовил опасную катапульту с крутильным механизмом. Что, по мнению некоторых, и оказалось причиной поражения Ивара Рагнарссона, завоевателя Севера, а через несколько недель — Карла Лысого, короля франков, в том сражении, которое стали называть Битвой 866 года при Гастингсе.
Но Удд не справился и вскоре был смещен. Выяснилось, что, будучи предоставлен самому себе, этот маленький человечек способен интересоваться только тем, что сделано из металла. А подавать команды у него получалось даже хуже, чем у раздувающего мехи мальчонки, все из-за природной скромности. Удд был переведен на гораздо более подходящую для него работу — узнавать все, что только можно узнать, о различных сталях.
Неразбериха росла, и Шеф вынужден был задуматься, кто же ему действительно нужен: человек, знакомый с морем и кораблями, умеющий руководить другими, но не настолько независимый, чтобы изменять приказания Шефа, и не настолько консервативный, чтобы ухитриться не понять их. Таких людей Шеф почти не знал. Единственно возможной кандидатурой оказался магистрат рыбаков из Бридлингтона, Ордлаф, захвативший два года тому назад Рагнара Волосатую Штанину, за что Англия подверглась возмездию Рагнарссонов. Сейчас он подошел приветствовать Шефа. Шеф переждал, пока Ордлаф преклонит колена и поднимется. Прежние его попытки обойтись без официального ритуала приветствия пресекались недоумевающими и обиженными взглядами английских танов.
— Я кой-кого привел посмотреть на работы, Ордлаф. Это мой друг и бывший капитан, Вига-Бранд. Он из Галогаланда, далеко, далеко на севере, и он плавал побольше многих. Я хочу услышать, что он думает о наших новых кораблях.
Ордлаф ухмыльнулся:
— Он увидит достаточно, господин, чтобы глаза на лоб полезли, сколько бы он там ни ходил под парусом. Таких штук раньше никто не видел.
— Верно — вот прямо здесь одна из штук, которых я никогда не видел раньше, — сказал Бранд. Он указал на яму в нескольких ярдах от себя. Внутри нее человек тянул на себя рукоятку шестифутовой пилы. За другую рукоятку пилу держал человек, стоявший наверху на огромном бревне. Отпиливаемые от бревна доски тут же подхватывали другие рабочие. — Как они это делают? Я раньше видел только, как доски вытесывают скобелем.
— И я тоже, пока не оказался здесь, — ответил Ордлаф. — Секрет заключается в двух вещах. Особые зубья на пиле, которые сделал мастер Удд. И в том, чтобы научить этих остолопов, — в этот момент остолопы ухмыльнулись, — не толкать пилу, а просто по очереди тянуть ее на себя. Сберегает уйму материала и сил, — закончил он нормальным голосом. Доска отделилась от бревна и была подхвачена подручными, а пильщики поменялись местами, при этом тот, что внизу, стряхивал с волос опилки. Пока они переходили, Шеф заметил на шее у одного из них амулет в виде молота Тора, который носило большинство рабочих, а у другого — едва видный христианский крест.
— Но это еще цветочки, — говорил Ордлаф Бранду. — То, чем король действительно хочет похвастаться, это его краса и гордость, десять кораблей, построенных по его замыслу. И один из них, господин, мы уже готовы показать тебе, мы его закончили, пока ты был в Уинчестере. Ты увидишь его вон там.
Он провел их через ворота в высоком частоколе к полукругу пирсов, выдающихся в тихую речную заводь. Их взгляду открылись десять кораблей, на которых трудились люди, но ближний, по-видимому, был уже закончен.
— Вот, господин Бранд. Видел ты что-нибудь подобное по эту сторону от Галогаланда?
Бранд задумчиво разглядывал огромный корпус. Медленно он покачал головой.
— Это самый большой корабль, который я когда-либо видел. Говорят, самый большой корабль в мире — флагман Змеиного Глаза, «Франи Ормр», «Сияющий Червь», на котором пятьдесят гребцов. Этот не меньше. И все остальные такие же большие.
Сомнение затуманило его взгляд.
— Из чего сделан киль? Вы что, взяли два ствола и соединили их? Если так, это может сгодиться на реке или вблизи берега при хорошей погоде, но на глубокой воде в дальнем переходе...
— Все из цельных стволов, — перебил его Ордлаф. — Ты, должно быть, забыл, господин, если позволишь возразить тебе, что это у вас там на Севере приходится работать с тем лесом, который вы можете достать. И хотя, как я вижу, люди там вырастают достаточно большими, этого нельзя сказать о деревьях. Но здесь у нас есть английский дуб. А про него я могу сказать только, что не встречал стволов лучше или длиннее.
Бранд снова принялся разглядывать корабли и качать головой.
— Ладно, ладно. Но какого дьявола вы сотворили с мачтой? Вы... вы ее сделали не в том месте. И она торчит вперед как... как член у восемнадцатилетнего! Как она будет двигать корабль такого размера? — В его голосе звучало искреннее огорчение.
И Шеф и Ордлаф оба широко улыбнулись. На этот раз слово взял Шеф:
— Бранд, вся суть этих кораблей в том, что у них только одно назначение. Не пересекать океан, не перевозить бойцов с копьями и мечами, не доставлять грузы. Это корабли для сражений. Для сражений с другими кораблями. Но не для того, чтобы подойти борт к борту и биться командой на команду. И даже не для древнеримского тарана, о котором рассказывал отец Бонифаций. Нет. Они — для того, чтобы утопить другой корабль вместе с командой, и сделать это на расстоянии. И для этого мы знаем только один способ. Помнишь метательные машины, которые я стал делать той зимой в Кроуленде? Что ты о них думаешь?
Бранд пожал плечами:
— Хороши против пехоты. Не хотел бы, чтобы один из этих камней попал в мое судно. Но как вы знаете, для попадания нужно точно определить дистанцию. Когда два корабля, оба в движении...
— Согласен, не попасть. А что насчет дротикометов, которые мы использовали против копейщиков короля Карла?
— Могут убивать людей по одному. Корабль потопить не смогут. Дротик сам заткнет дыру, которую сделает.
— Остается последнее оружие, то, что дьякон Эркенберт изготовил для Ивара. С его помощью Гутмунд пробил частокол вокруг лагеря под Гастингсом. Римляне называли его «онагр» — дикий осел. Мы зовем его «мул».
Моряки по сигналу стащили просмоленную рогожу с приземистой прямоугольной конструкции, установленной точно в центре беспалубного корпуса.
— А как насчет попадания из такой штуки?
Бранд задумчиво покачал головой. Он лишь однажды видел «онагр» в действии, и то на расстоянии, но запомнил, как телеги разлетались на куски и целые упряжки волов размазывало по земле.
— Этого никакой корабль не выдержит. Один удар — и весь каркас рассыплется на части. Но вы зовете его «мулом», потому что...
— Он взбрыкивает из-за отдачи. Посмотри, что мы сейчас делаем.
Все поднялись по сходням, чтобы взглянуть на новое оружие вблизи.
— Смотри, — объяснил Шеф. — Он весит тонну с четвертью. Так нужно. Видишь, как он устроен? Крепкий трос идет к вороту на нижней станине, там две рукоятки. Двое наматывают трос и слева и справа одновременно. Тросом ты опрокидываешь этот шатун, — Шеф похлопал рукой по вертикально стоящему пятифутовому бревну, с конца которого свисала широкая кожаная петля. — Шатун ложится вниз и назад, и ты его крепишь железным зажимом, а сам взводишь пружину. Потом освобождаешь зажим. Шатун выпрямляется, махом раскачивая петлю с камнем...
— Шатун бьет по отбойной перекладине. — Ордлаф похлопал по поперечному брусу на массивной раме, прикрытому подушками с песком. — Шатун останавливается, а камень летит вперед. Бросок получается пологий и сильный, что-нибудь на полмили. Но ты уже знаешь, в чем у нас загвоздка. «Мула» приходится делать тяжелым, чтобы выдержал отдачу. Он должен стоять строго по линии киля, поэтому мы крепим его раму прямо над килем. А поскольку он такой тяжелый, мы вынуждены ставить его посередине между носом и кормой.
— Но ведь там должна быть мачта, — возразил Бранд.
— Поэтому нам пришлось передвинуть мачту. Об этом тебе Ордлаф расскажет.
— Понимаешь, господин Бранд, — заговорил Ордлаф, — у меня на родине мы строим лодки, похожие на ваши, с высокими штевнями, обшиваем досками внакрой и все такое. Но они нам нужны для лова рыбы, а не для дальних переходов, поэтому мы их оснащаем по-другому. Мы ставим мачту впереди от середины и еще наклоняем ее вперед. И понимаете, мы по-другому кроим паруса. Не прямоугольные, как ваши, а косые. Бранд фыркнул:
— Знаю. Если вы отпустите рулевое весло, ваше судно развернется по ветру и никогда не станет бортом к волне. Рыбацкий трюк. Достаточно безопасно. Но скорости нет. Особенно со всем этим грузом. Как быстро ходит этот корабль?
Шеф и Ордлаф переглянулись.
— Совсем не быстро, — признался Шеф. — Гудмунд устроил гонки, еще когда «мул» не был установлен, но даже без его веса — Гудмунд на своем корабле описывал круги вокруг нас. Но видишь ли, Бранд, нам же не нужно догонять кого-то! Если мы встретим в открытом море флот и он пойдет на нас, мы его потопим! Если они убегут, берег будет защищен. Если они прорвутся и высадятся, мы развернемся и потопим их, где бы они ни оказались. Это не грузовое судно, Бранд. Это боевой корабль.
— Линейный корабль, — согласно кивнул Ордлаф.
— А сможешь ты его развернуть? — спросил Бранд. — Я имею в виду «мула». Можешь ты прицелиться в другую сторону? Твои дротикометы можно было разворачивать.
— Над этим мы работаем, — ответил Шеф. — Мы пробовали ставить всю махину на тележное колесо, колесо насадить на ось, а другой конец оси пустить в гнездо, просверленное в киле. Но слишком тяжело было поворачивать, и от отдачи ось все время ломалась. Удд придумал крепить «мула» на стальном шаре, но...
Нет. Мы можем стрелять только прямо по курсу. Зато мы придумали ставить с другой стороны второй шатун, второй ворот с тросом и прочее. Отбойная перекладина конечно, только одна. Мы теперь запросто можем стрелять и вперед и назад.
Бранд снова покачал головой. Пока они стояли, он чувствовал, как корабль слегка покачивается под ногами, это в тихой-то речной заводи, а что же тогда будет в открытом море? Вес «мула» в тонну с четвертью, размещенного довольно высоко, чтобы стрелять поверх планширя. Тяга паруса прилагается далеко от центра. Рея длинная, так что парус можно сделать очень широким, отметил он. Но замысловато управлять им. Он не сомневался, что рыбак свое дело знает. И не возникало вопросов, что может натворить удар одного из таких камней. Вспомнив о хрупких каркасах тех судов, на которых он когда-либо плавал, к которым доски даже не были прибиты, а просто привязаны жилами, Бранд представил себе, как вся конструкция разлетится на куски, вывалив команду побарахтаться в воде. И все пятьдесят ратоборцев Сигурда Змеиного Глаза ничего не смогут с этим сделать.
— Как вы хотите его назвать? — неожиданно спросил он. — Для удачи.
Рукой он машинально коснулся висящего на груди молоточка. Ордлаф повторил его жест, выудив из-под рубахи свою пектораль — серебряную лодку Ньерда.
— У нас десять линейных кораблей, — сказал Шеф. — Я хотел назвать их по именам богов Пути — «Тор», «Фрейр», «Риг» и так далее, но Торвин не позволил. Он сказал, что мы накличем беду, если нам придется говорить «Хеймдалл на мели» или «Тор застрял на песчаной банке». И мы передумали. Мы решили, что назовем каждый корабль по имени одного из графств моего королевства и постараемся набирать на него команду из этого графства. Так что вот это — «Норфолк», там -
«Суффолк», «Остров Эли», «Букингем» и все остальные. Что ты об этом думаешь?
Бранд колебался. Как и все моряки, он суеверно почитал удачу и не хотел неосторожным словом накликать недоброе на замыслы своего друга.
— Думаю, что ты опять придумал что-то новенькое, и, может быть, твои «Графства» строем пройдутся по морям. И уж точно я не хотел бы столкнуться с одним из них в бою, а ведь меня не назовешь самым робким из норманнов. Может быть, в будущем править морями станет король Англии, а не король Севера. Скажи мне, — продолжал он, — куда ты хочешь пойти в первый рейс?
— Через Пролив к немецкому берегу, — отвечал Шеф. — Вдоль береговой линии за Фризские острова-ив датские воды. Это главный пиратский маршрут. Мы будем топить всех встреченных пиратов. С этих пор каждый, кто захочет напасть на нас, должен будет долго идти из Дании открытым морем. Но в конце концов мы разрушим их базы, достанем их в их собственных гаванях.
— Фризские острова, — пробормотал Бранд, — устья Рейна, Эмса, Эльбы и Эйдера. Что ж, я скажу вам одну вещь, юноша. Все это лоцманские воды. Ты понимаешь, о чем я? Вам понадобится лоцман, который знает проливы и приметы на берегах и в случае надобности сможет провести корабль по слуху или на запах.
Ордлаф заупрямился:
— Да мне всю жизнь хватало лота, впередсмотрящих и лага. И не похоже, что удача мне изменила с тех пор, как я бросил своих хозяев-монахов и нашел себе богов Пути.
Бранд фыркнул:
— Я ничего не имею против богов Пути. И снова они с Ордлафом одновременно коснулись своих амулетов, и на этот раз Шеф застенчивым жестом тоже полез за своим необычным амулетом в виде лесенки, знаком его патрона Рига.
— Нет, боги могут быть хороши. Но лот, впередсмотрящие и лаг — за Бременем вам понадобится нечто большее. Это говорю вам я, Бранд, ратоборец из Галогаланда.
Работающие столпились их послушать. Те, кто впервые видел короля, подталкивали друг друга, показывая на незнакомый амулет Рига.
* * *
Солнце, проникая через высокие окна библиотеки кафедрального собора в Кельне, освещало открытые страницы манускриптов, разложенных на массивном аналое. Дьякон Эркенберт, из-за малого роста едва дотягивающийся до его верхнего края, застыл в задумчивости. Библиотекарь, зная, что архиепископ благоволит к Эркенберту и поощряет его штудии, позволил дьякону работать самостоятельно — даже с огромной драгоценной Библией, на которую пошли шкуры восьмидесяти телят.Эркенберт сравнивал тексты. Могла ли фантастическая история, недавно рассказанная им архиепископом Римбертом, оказаться правдой? Тогда, на встрече, в нее поверили все, и архиепископы и их советники. Но ведь она льстила их гордости, льстила патриотическим чувствам народа, и притом народа, постоянно отвергаемого и недооцениваемого могучим Римом. Эркенберт не разделял этих чувств — или пока не разделял. Англичане, помня историю своего обращения благословенным Папой Григорием, долгое время гордились своей верностью Риму. И чем Рим отблагодарил их? Если рассказанное Римбертом — правда, то, возможно, пришло время для верности... кому-то другому. Итак, тексты. Главным среди них был тот, который Эркенберт хорошо знал, мог бы цитировать посреди ночи. Тем не менее не грех взглянуть снова. Четыре евангельских рассказа о распятии Христа слегка отличались друг от друга — лишнее доказательство их подлинности, ибо кто же не знает, что четыре свидетеля события всегда запомнят каждый свое? Но Иоанн — Иоанн сказал больше других. Переворачивая огромные жесткие страницы, Эркенберт нашел нужное место и стал перечитывать его, негромко проговаривая латинские слова и мысленно переводя их на родной английский.
«...sed anus militum lancea latus eius aperitif. Но один из воинов копьем пронзил Ему ребра».
Копьем, подумал Эркенберт. Римским солдатским копьем.
Эркенберт лучше многих знал, как выглядит оружие римских воинов. В доме близ великого Йоркского собора, где он жил когда-то, еще немало сохранилось от казарм Шестого легиона Eboracum. Легион ушел из Йорка и из Британии четыреста лет назад, отозванный для участия в гражданской войне в метрополии, но большая часть его арсеналов осталась, и много нерастащенного и несгинувшего оружия все еще лежало в подземельях. Не знающие износу бронзовые детали катапульты, которую Эркенберт собрал для язычника Ивара, были подлинной старинной работы, такой же доброй, как и те времена. Железо ржавеет, но все-таки Эркенберт видел сверкающую и вычищенную, как на парад, полную амуницию римского легионера: шлем, панцирь, короткий меч, наголенники, щит и, конечно, римское копье с железным древком — пилум, называемый также lancea.
Да, подумал Эркенберт, это могло быть так. И нет сомнений, что Святое Копье, копье, которое пронзило грудную клетку Сына Господня, могло сохраниться в своей материальности. Ведь я сам видел и держал в руках оружие, которому, видимо, не меньше лет.
Но кому могло прийти в голову сохранить такую вещь? Это должен был быть кто-то, кто понял значение этого оружия в тот самый миг, когда его использовали. Иначе копье вернулось бы в казармы и смешалось с тысячами себе подобных. Кто мог сохранить это оружие? Нет, подумал Эркенберт, судя по всему, что говорил архиепископ, это не был набожный Иосиф из Аримафеи, которого евангелист Иоанн упоминает четырьмя стихами ниже.