Страница:
— Ладно. Я вроде был жителем болот, до того как стать ярлом и королем. Я это сделаю.
— С челноком справишься?
— Сам увидишь. Если бы не надо было тащить якорь, я бы уж как-нибудь переплыл эту протоку за дюжину взмахов.
Боцман Ордлафа аккуратно погрузил якорь в челнок, чтобы острые концы не пропороли его днище, убедился, что канат пойдет свободно. Шеф напоследок взглянул на котел и, прикинув расстояние и шансы перевернуться, снял золотое кольцо — знак своего положения. Он протянул кольцо Хвительму, непробиваемо тупому юноше из знатной семьи, которого Шефу навязали в оруженосцы, — он уже держал меч и ножны Шефа.
— Прибереги это, пока я не вернусь.
Хвительм нахмурился от неожиданного жеста, но вскоре уловил его смысл.
— А твои браслеты, господин?
Шеф на мгновенье заколебался, затем медленно стянул со своих бицепсов золотые браслеты и отдал их Хвительму. Свалиться они не могут, но если челнок опрокинется, что вполне вероятно, кто тогда знает, как все обернется?
Он подошел к краю протоки, уселся в челнок, взял короткое весло и отчалил. Трудно грести одним веслом, тем более что из-за дополнительного веса борта возвышались над водой на какие-то три дюйма. Фокус заключался в том, чтобы разворачивать весла, выпрямляя челнок на каждом гребке. Щеф постепенно продвигался вперед, мучимый разлившимся в воздухе ароматом еды; вышел на отмель, закопал якорь, как сказал Ордлаф. Затем, подгоняемый стуком приготовленной для еды посуды, забрался в челнок для возвращения к кораблю.
Через протоку теперь тянулся канат. Гораздо легче, чем грести, оказалось сесть спиной вперед и, перебирая руками, подтягиваться по канату.
Шеф с запозданием понял, что крики с корабля изменили свою тональность, сделавшись настойчивыми и отчаянными. Чтобы посмотреть, что случилось, он сначала повернулся влево, как всегда делал из-за отсутствия правого глаза. Ничего не видно, но Ордлаф с выражением ужаса на лице жестикулирует и показывает направо.
Шеф торопливо обернулся в другую сторону, едва не опрокинув челнок своим толчком. Мгновенье он видел почти прямо над собой лишь черный силуэт и белую пену. Затем он сообразил, что это.
«Франи Ормр» на полном весельном ходу надвигался на него, отбрасывая буруны до самых краев узкой протоки. Со снятой мачтой, без змеиной головы и драконьего хвоста, корабль, высотой не выше лодки, скрывался где-то за безымянными невидимыми берегами, выжидая своего часа. Теперь он его дождался и подошел, чтобы протаранить и сокрушить беззащитного врага. В то же мгновенье, как опознал корабль, Шеф увидел и воина в алом плаще, с огромным копьем в руках он склонился на носу. Его лицо было перекошено от ненависти. В этот миг Шефу стало ясно — такой ни за что не промахнется. Рука отошла назад, копье нацелилось.
Шеф мгновенно опрокинулся через борт и ушел под воду, отчаянно проталкиваясь в глубину. Подводные течения потащили его дальше, песок царапнул грудь, на минуту он ощутил себя зажатым между килем и морским дном, и тут же стал яростно пробиваться наверх и в сторону. Глубоко зарывшееся весло вскользь задело его по затылку, и Шеф снова нырнул. Его легкие уже не могли этого выдержать, необходимо было вынырнуть на поверхность и вдохнуть, но поверхности все не было, бешеными ударами он продирался наверх...
Шеф глотнул воздуха в нескольких ярдах за кормой «Франи Ормра», дико огляделся и устремился к ближайшему берегу. Он снова очутился на песчаной отмели, где поставил якорь. На противоположном берегу кто-то опрокинул котел, собравшимся вокруг «Норфолка» воинам кидали их мечи и алебарды, над бортом показалась вереница шлемов — это дюжина арбалетчиков изготовилась к стрельбе. Ордлаф выкрикивал команды, готовясь к стычке на песке. Никакой возможности использовать «мула», «Норфолк» стоял носом к протоке, и к тому же наполовину завалившись на борт.
«Франи Ормр» разворачивался в узкой протоке, подгребая левыми веслами вперед, а правыми — назад. И направился не к «Норфолку», а к Шефу, отрезанному на дальнем берегу глубокой протоки. Шеф прикинул, не броситься ли ему в воду, чтобы, дюжину раз взмахнув руками, вернуться к своим товарищам, но остановился, представив, как гарпун вонзается ему в спину. Слишком поздно. «Ормр» без своей драконьей головы неотвратимо надвигался на него, горстка людей столпилась у борта и внимательно следила за ним.
Шеф отступил назад, дальше по песчаной отмели, за пределы досягаемости для дротиков, недоумевая, что же теперь делать. Он один и без оружия. Крик — и весла прекратили свои взмахи, но оставались в уключинах. Через борт на весло перескочил человек, в моряцких сапогах из козьей кожи, спустился по нему и спрыгнул на песчаный берег. Молодой, настороженно разглядывал его Шеф с расстояния в дюжину ярдов. Но высокий и сильный, с золотым браслетом на одном бицепсе.
Свист в воздухе, и еще раз. С «Норфолка» пытаются помочь, стреляя из арбалетов. Но от застрявшего корабля далеко до протоки и еще дальше до противоположного ее берега, к тому же на пути дротиков корпус «Ормра». Шеф отступал, а парень вытаскивал из ножен свой меч. Еще трое спустились по веслам и направились к нему. Шеф, на миг оторвав взгляд от ближайшего врага, узнал всех троих: Хальвдан Рагнарссон, который был среди судей на том поединке в Йорке, седой Убби Рагнарссон, а в центре — Сигурд, тот, что в Бадриксворде потребовал лишить Шефа одного глаза. Как напоминание, из пустой глазницы Шефа заструилась соленая вода. Рагнарссоны несли топоры, мечи и копья.
Все трое были в кольчугах. В отличие от ближайшего к Шефу воина.
Шеф повернулся и побежал вдоль песчаной косы. Это уводило его прочь от «Норфолка», но выбора не оставалось. Если он будет стоять на месте, его убьют, если побежит поперек косы, через несколько прыжков снова будет барахтаться в воде. Ошибка, сообразил он секундой позже. Он побежал в направлении, куда был развернут «Франи Ормр», и корабль шел тихим ходом справа от него, закрывая его преследователей от арбалетчиков «Норфолка», а у викингов «Ормра» были наготове стрелы и дротики. Шеф повернул налево, слыша позади себя топот ног. Коса оборвалась. Он бросился в воду плоским нырком — три, четыре мощных взмаха руками — почувствовал под собой песчаное дно и вскоре был опять на ногах.
Десяток прыжков, и он рискнул обернуться через плечо. Паренек на берегу притормозил было, но уже с плеском продирался через воду, всего-то по пояс глубиной. Рагнарссоны отстали, старые и в тяжелых кольчугах, однако разошлись вдоль берега канавы шириной в несколько ярдов и перекрыли все пути назад. Прямо перед ним и по обе стороны простиралось лишь бездорожье округлых возвышенностей, луж и мелких канав, впадающих в основную протоку. То и дело встречались канавы поглубже. В таких он может попасться, пока будет плыть, Сигурд метнет копье, или этот парень схватит его за пятку. Но если оторваться достаточно далеко, он успеет переплыть и убежать. Люди в кольчугах не рискнут лезть на глубокое место, а если полезут, потеряют его из виду.
Когда молодой викинг достиг берега, Шеф повернулся и снова побежал. Чуть медленней, чем мог бы, виляя и оглядываясь через плечо на каждом десятке ярдов якобы в испуге. Пятьдесят ярдов — и брызги в неглубокой луже. Еще пятьдесят — и в обход холмика повыше. Теперь «Ормр» находится в целом фарлонге от него и бессилен вмешаться, Рагнарссоны рассыпались цепью и перекликаются, стараясь не упускать его из виду. Слышнее становится дыхание высокого парня, который сокращает разрыв, через каждые несколько шагов занося меч, как будто надеется ударить.
Из викингов бегуны никудышные, мрачно вспомнил Шеф. Он проскочил через еще один ручеек, где воды было по колено, выбрался на твердую почву и обернулся.
Молодой викинг остановился перед водой, торжествующе оскалился и бросился вперед, занося меч для удара справа налево. Шеф поднырнул под меч, обеими руками ухватил правое запястье и подсек противника под щиколотки. Оба грохнулись на песок, а меч отскочил в сторону.
Подобрать его времени не было, а бороться слишком рискованно. Все, что требуется от викинга, — держать Шефа, пока не подоспеют Рагнарссоны. Шеф отступил назад, принял борцовскую стойку. Викинг смотрел на него, по-прежнему тяжело дыша и оскалившись.
— Меня зовут Храни, — сказал он. — Я лучший борец в Эбельтофте.
Он закрылся, готовясь к захватам за шею и локоть. Шеф нырнул и рванул нож у Храни с пояса. Когда Храни потянулся к ножу рукой. Шеф распрямился и ребром левой руки ударил его под подбородок, а правую ногу подставил сзади. Потеряв равновесие, высокий парень грохнулся назад. На подставленное под его поясницу колено Шефа. В тот же миг Шеф обеими руками со всей своей силой кузнеца надавил вниз.
Позвоночник хрустнул, и Храни с ужасом посмотрел наверх. По-прежнему держа его на колене, Шеф мягко похлопал его по щеке.
— Ты все равно лучший борец в Эбельтофте. Это был нечестный прием.
Он вытянул нож у Храни с пояса и глубоко загнал ему под ребра. Скинул тело и встал, подобрав меч с простой костяной рукоятью.
Всего в нескольких ярдах — глубокая протока. Шеф подбежал к ней, броском футов на тридцать перекинул меч на другую сторону, нырнул и быстро переплыл протоку. На берегу обернулся лицом к Рагнарссонам, которые, задыхаясь, притрусили к кромке воды. Шеф на минуту наклонил голову, чтобы вылить воду из пустой глазницы, а когда распрямился, встретил взгляд Змеиного Глаза.
— Идите сюда, — крикнул Шеф. — Вас трое, и все великие воины. Как и ваш брат Ивар. Его я тоже убил в воде.
Хальвдан вступил в воду с обнаженным мечом. Убби удержал брата за плечо.
— Он зарежет тебя прежде, чем ты встанешь на ноги.
Шеф нарочито ухмыльнулся, надеясь спровоцировать нападение. Если кто-то пойдет вброд, он попытается убить его, пока вода еще будет сковывать движения противника. Если двое или трое пойдут вместе, он снова побежит, надеясь, что их-то сможет обогнать. Теперь инициатива была у него. Им придется поломать голову. Ведь они не знают, что он собирается бежать. Если они пойдут все вместе, загвоздка в том, что его убьют, но все-таки первый удар будет за ним. При виде трупа своего оруженосца они могут подумать, что Шеф охвачен боевым безумием и готов принять их вызов.
Внезапно ему в живот полетело копье — лицо запустившего его Сигурда при этом не дрогнуло. Шеф мгновенно подпрыгнул, широко раскинув ноги. Древко скользящим ударом чувствительно задело его пах. Шеф упал на корточки, кусая губы, чтобы не выдать боль.
— Твой брат Ивар по крайней мере дрался честно,
стоя на той же самой доске, что и я, — крикнул он. — Вам кто-нибудь рассказал, как он умер?
«Его яйца лопнули от моей хватки, — подумал он, — а лицо располосовалось на ленточки, когда я боднул его навершием шлема. Надеюсь, что об этом они не слышали. Он, может, и бился честно, но я-то точно нет».
Змеиный Глаз развернулся, не став даже обнажать меч. Он что-то буркнул братьям, и те тоже направились назад, к телу Храни. Шеф увидел, что Сигурд наклонился и снял с руки Храни золотой браслет. Затем все трое пошли прочь к своему кораблю. Они не приняли вызов.
«Сигурд умен, — подумал Шеф. — В битве на море он развернулся и вышел из боя, а не бросился вперед, как я рассчитывал. Сейчас он сделал то же самое. Я должен помнить — это не значит, что он уступил».
Шеф оглянулся, оценивая ситуацию.
Он был отрезан от «Норфолка». Сигурд на «Франи Ормр» может напасть на него, а может и не напасть, «Норфолк» выиграет сражение или проиграет его. В любом случае не стоит пробовать вернуться на «Норфолк». Невозможно угадать, что хитроумный Сигурд приготовил ему среди песчаных отмелей. Нужно идти в другую сторону, к неизвестному берегу, до которого остается еще с четверть мили тех же отмелей.
У него была его одежда, кремень и кресало на поясе и дрянной ковки железный меч с костяной рукоятью. Желудок напоминал Шефу, что последний раз он ел в полдень. И у него уже началась непроизвольная дрожь от холода в промокших шерстяных штанах и рубахе. От соленой воды саднило пустую глазницу, и по какому-то закону другой глаз непрерывно слезился. Солнце возвышалось над плоским горизонтом на ширину ладони. Оставаться на месте было нельзя. Начинался прилив. Скоро придется плыть, а не идти.
Сейчас Шеф меньше, чем когда-либо, ощущал себя
королем. Но, сказал он себе, ведь он никогда и не чувствовал себя настоящим королем. По крайней мере, сейчас над ним нет ни хозяина, ни отчима, которые бы его били.
Повернувшись лицом к немецкому берегу на северных отмелях Эльбы он решил подобрать зацепивший его дротик Сигурда. Как и следовало ожидать, отличное оружие, с однофутовой железной насадкой на древко и длинным треугольным наконечником. Наконечник из превосходной стали, без всяких следов повреждений. Ни серебряных инкрустаций, ни других украшений. Змеиный Глаз, человек разумный, не тратил деньги на то, чем собирался поражать врагов. И все же на стали что-то виднелось, рунические письмена. Выученный в свое время Торвином, Шеф смог прочитать их: «Гунгнир», гласила надпись.
Итак, Змеиный Глаз не видел святотатства в том, чтобы подражать названием оружия самому Одину. Это не было древнее или старинное оружие. Кузнечный опыт подсказывал Шефу, что копье выковано недавно. В задумчивости Шеф закинул его на плечо, заткнул за пояс меч Храни и осторожно и устало побрел вдоль северной отмели Эльбы по коварным пескам, все еще различимым в сумерках.
И все же среди стремительных силуэтов лыжников одна фигура застыла, неподвижно стоя в снегу: Вигдик Провидец, самый уважаемый жрец Пути. Туда, где он стоял, с неба слетались птицы, кольцом усаживаясь вокруг него. Стая росла, и прохожие стали показывать на нее, звать других посмотреть. Постепенно люди — жрецы, их ученики и слуги — образовали второй круг снаружи от первого, держась на почтительном расстоянии, ярдах в пятидесяти.
Одна из птиц, яркогрудая малиновка, вылетев из круга, села на плечо Виглика и громко и долго щебетала. Виглик стоял в снегу не шевелясь и слушал, склонив голову набок. Под конец он благодарно кивнул, и птичка улетела. Ее сменила другая, севшая на руку в перчатке, которой Виглик сжимал свои лыжные палки. На сей раз это был крошечный крапивник с хвостом, задранным, как шпора всадника. Она тоже пропела длинную песенку и замолкла в ожидании.
— Спасибо, сестричка, — услышали люди слова Виглика.
Затем все птицы стремительно вспорхнули и перелетели под кроны деревьев. Появилась большая черная ворона, которая не уселась на плечо Виглика, но расхаживала перед ним взад-вперед, время от времени нагло и хрипло каркая. Это выглядело насмешкой. Однако Виглик продолжал стоять безмолвно. Под конец птица задрала хвост, пустила на землю струю и улетела.
Через какое-то время Виглик поднял глаза и устремил взгляд вдаль. Когда он опустил глаза, на его лицо вернулось нормальное выражение. Зная, что видение уже кончилось, его собратья рискнули приблизиться. Впереди шел Вальгрим, признанный глава святилища и жрец Одина-отца — немногим по плечу была такая ответственность.
— Какие новости, брат? — наконец спросил он.
— Новости о смерти тиранов. И новости похуже. Сестрица малиновка сказала мне, что Папа Николай умер в Рим-граде, собственные слуги удавили его подушкой.
Он расплатился не за то, что посылал воинов против нас, а за то, что потерпел поражение.
Вальгрим кивнул, довольная улыбка раздвинула его бороду.
— А брат крапивник сказал, что в земле франков король Карл Лысый тоже убит. Один из его графов вспомнил, как предшественники Карла брили голову длинноволосым королям, чтобы показать, что они больше не короли, и добавил, что Бог наградил Карла лысиной, чтобы показать, что он никогда не должен был стать королем. Когда Карл велел своим людям схватить графа, другие графы восстали и вместо этого убили его самого.
Вальгрим снова улыбнулся.
— А ворона? — подсказал он.
— Ее новость похуже. Ворона сказала, что один тиран все еще жив, хотя сегодня едва не был убит, это Сигурд Рагнарссон.
— Может быть, он и тиран, — ответил Вальгрим. — Но при всем при том он любимец Одина. Если бы Путь мог залучить его на свою сторону, он бы приобрел могучего ратоборца.
— Может быть, и так, — ответил Виглик, — но его тварь — ворона — относится к нам, как к его врагам, убийцам его брата. Она грозила мне, грозила всем нам, его местью. Однако я знаю, что ворона не сказала всей правды. Она кое-что утаила.
— Что же?
Виглик медленно покачал головой:
— Это по-прежнему скрыто от меня. И несмотря на все, что ты сказал, Вальгрим, я не думаю, что путь к победе в Судный День лежит через таких, как Сигурд Рагнарссон, с его жестокостью и его жертвоприношениями. Нужен не только великий ратоборец, чтобы победить Локи и отродье Фенриса. И не кровь возвратит Бальдра к жизни. Не кровь, а слезы.
Несмотря на весеннюю прохладу, лицо Вальгрима залилось краской — была задета его честь, к тому же были упомянуты недобрые имена и дела. Сдержав себя, он спросил только:
— А в конце, когда ты как будто вглядывался вдаль?
— Вдали я увидел двух орлов. Первый вился над вторым, но потом второй снова поднялся вверх. Я не видел, кто в конце концов победил.
Глава 5
— С челноком справишься?
— Сам увидишь. Если бы не надо было тащить якорь, я бы уж как-нибудь переплыл эту протоку за дюжину взмахов.
Боцман Ордлафа аккуратно погрузил якорь в челнок, чтобы острые концы не пропороли его днище, убедился, что канат пойдет свободно. Шеф напоследок взглянул на котел и, прикинув расстояние и шансы перевернуться, снял золотое кольцо — знак своего положения. Он протянул кольцо Хвительму, непробиваемо тупому юноше из знатной семьи, которого Шефу навязали в оруженосцы, — он уже держал меч и ножны Шефа.
— Прибереги это, пока я не вернусь.
Хвительм нахмурился от неожиданного жеста, но вскоре уловил его смысл.
— А твои браслеты, господин?
Шеф на мгновенье заколебался, затем медленно стянул со своих бицепсов золотые браслеты и отдал их Хвительму. Свалиться они не могут, но если челнок опрокинется, что вполне вероятно, кто тогда знает, как все обернется?
Он подошел к краю протоки, уселся в челнок, взял короткое весло и отчалил. Трудно грести одним веслом, тем более что из-за дополнительного веса борта возвышались над водой на какие-то три дюйма. Фокус заключался в том, чтобы разворачивать весла, выпрямляя челнок на каждом гребке. Щеф постепенно продвигался вперед, мучимый разлившимся в воздухе ароматом еды; вышел на отмель, закопал якорь, как сказал Ордлаф. Затем, подгоняемый стуком приготовленной для еды посуды, забрался в челнок для возвращения к кораблю.
Через протоку теперь тянулся канат. Гораздо легче, чем грести, оказалось сесть спиной вперед и, перебирая руками, подтягиваться по канату.
Шеф с запозданием понял, что крики с корабля изменили свою тональность, сделавшись настойчивыми и отчаянными. Чтобы посмотреть, что случилось, он сначала повернулся влево, как всегда делал из-за отсутствия правого глаза. Ничего не видно, но Ордлаф с выражением ужаса на лице жестикулирует и показывает направо.
Шеф торопливо обернулся в другую сторону, едва не опрокинув челнок своим толчком. Мгновенье он видел почти прямо над собой лишь черный силуэт и белую пену. Затем он сообразил, что это.
«Франи Ормр» на полном весельном ходу надвигался на него, отбрасывая буруны до самых краев узкой протоки. Со снятой мачтой, без змеиной головы и драконьего хвоста, корабль, высотой не выше лодки, скрывался где-то за безымянными невидимыми берегами, выжидая своего часа. Теперь он его дождался и подошел, чтобы протаранить и сокрушить беззащитного врага. В то же мгновенье, как опознал корабль, Шеф увидел и воина в алом плаще, с огромным копьем в руках он склонился на носу. Его лицо было перекошено от ненависти. В этот миг Шефу стало ясно — такой ни за что не промахнется. Рука отошла назад, копье нацелилось.
Шеф мгновенно опрокинулся через борт и ушел под воду, отчаянно проталкиваясь в глубину. Подводные течения потащили его дальше, песок царапнул грудь, на минуту он ощутил себя зажатым между килем и морским дном, и тут же стал яростно пробиваться наверх и в сторону. Глубоко зарывшееся весло вскользь задело его по затылку, и Шеф снова нырнул. Его легкие уже не могли этого выдержать, необходимо было вынырнуть на поверхность и вдохнуть, но поверхности все не было, бешеными ударами он продирался наверх...
Шеф глотнул воздуха в нескольких ярдах за кормой «Франи Ормра», дико огляделся и устремился к ближайшему берегу. Он снова очутился на песчаной отмели, где поставил якорь. На противоположном берегу кто-то опрокинул котел, собравшимся вокруг «Норфолка» воинам кидали их мечи и алебарды, над бортом показалась вереница шлемов — это дюжина арбалетчиков изготовилась к стрельбе. Ордлаф выкрикивал команды, готовясь к стычке на песке. Никакой возможности использовать «мула», «Норфолк» стоял носом к протоке, и к тому же наполовину завалившись на борт.
«Франи Ормр» разворачивался в узкой протоке, подгребая левыми веслами вперед, а правыми — назад. И направился не к «Норфолку», а к Шефу, отрезанному на дальнем берегу глубокой протоки. Шеф прикинул, не броситься ли ему в воду, чтобы, дюжину раз взмахнув руками, вернуться к своим товарищам, но остановился, представив, как гарпун вонзается ему в спину. Слишком поздно. «Ормр» без своей драконьей головы неотвратимо надвигался на него, горстка людей столпилась у борта и внимательно следила за ним.
Шеф отступил назад, дальше по песчаной отмели, за пределы досягаемости для дротиков, недоумевая, что же теперь делать. Он один и без оружия. Крик — и весла прекратили свои взмахи, но оставались в уключинах. Через борт на весло перескочил человек, в моряцких сапогах из козьей кожи, спустился по нему и спрыгнул на песчаный берег. Молодой, настороженно разглядывал его Шеф с расстояния в дюжину ярдов. Но высокий и сильный, с золотым браслетом на одном бицепсе.
Свист в воздухе, и еще раз. С «Норфолка» пытаются помочь, стреляя из арбалетов. Но от застрявшего корабля далеко до протоки и еще дальше до противоположного ее берега, к тому же на пути дротиков корпус «Ормра». Шеф отступал, а парень вытаскивал из ножен свой меч. Еще трое спустились по веслам и направились к нему. Шеф, на миг оторвав взгляд от ближайшего врага, узнал всех троих: Хальвдан Рагнарссон, который был среди судей на том поединке в Йорке, седой Убби Рагнарссон, а в центре — Сигурд, тот, что в Бадриксворде потребовал лишить Шефа одного глаза. Как напоминание, из пустой глазницы Шефа заструилась соленая вода. Рагнарссоны несли топоры, мечи и копья.
Все трое были в кольчугах. В отличие от ближайшего к Шефу воина.
Шеф повернулся и побежал вдоль песчаной косы. Это уводило его прочь от «Норфолка», но выбора не оставалось. Если он будет стоять на месте, его убьют, если побежит поперек косы, через несколько прыжков снова будет барахтаться в воде. Ошибка, сообразил он секундой позже. Он побежал в направлении, куда был развернут «Франи Ормр», и корабль шел тихим ходом справа от него, закрывая его преследователей от арбалетчиков «Норфолка», а у викингов «Ормра» были наготове стрелы и дротики. Шеф повернул налево, слыша позади себя топот ног. Коса оборвалась. Он бросился в воду плоским нырком — три, четыре мощных взмаха руками — почувствовал под собой песчаное дно и вскоре был опять на ногах.
Десяток прыжков, и он рискнул обернуться через плечо. Паренек на берегу притормозил было, но уже с плеском продирался через воду, всего-то по пояс глубиной. Рагнарссоны отстали, старые и в тяжелых кольчугах, однако разошлись вдоль берега канавы шириной в несколько ярдов и перекрыли все пути назад. Прямо перед ним и по обе стороны простиралось лишь бездорожье округлых возвышенностей, луж и мелких канав, впадающих в основную протоку. То и дело встречались канавы поглубже. В таких он может попасться, пока будет плыть, Сигурд метнет копье, или этот парень схватит его за пятку. Но если оторваться достаточно далеко, он успеет переплыть и убежать. Люди в кольчугах не рискнут лезть на глубокое место, а если полезут, потеряют его из виду.
Когда молодой викинг достиг берега, Шеф повернулся и снова побежал. Чуть медленней, чем мог бы, виляя и оглядываясь через плечо на каждом десятке ярдов якобы в испуге. Пятьдесят ярдов — и брызги в неглубокой луже. Еще пятьдесят — и в обход холмика повыше. Теперь «Ормр» находится в целом фарлонге от него и бессилен вмешаться, Рагнарссоны рассыпались цепью и перекликаются, стараясь не упускать его из виду. Слышнее становится дыхание высокого парня, который сокращает разрыв, через каждые несколько шагов занося меч, как будто надеется ударить.
Из викингов бегуны никудышные, мрачно вспомнил Шеф. Он проскочил через еще один ручеек, где воды было по колено, выбрался на твердую почву и обернулся.
Молодой викинг остановился перед водой, торжествующе оскалился и бросился вперед, занося меч для удара справа налево. Шеф поднырнул под меч, обеими руками ухватил правое запястье и подсек противника под щиколотки. Оба грохнулись на песок, а меч отскочил в сторону.
Подобрать его времени не было, а бороться слишком рискованно. Все, что требуется от викинга, — держать Шефа, пока не подоспеют Рагнарссоны. Шеф отступил назад, принял борцовскую стойку. Викинг смотрел на него, по-прежнему тяжело дыша и оскалившись.
— Меня зовут Храни, — сказал он. — Я лучший борец в Эбельтофте.
Он закрылся, готовясь к захватам за шею и локоть. Шеф нырнул и рванул нож у Храни с пояса. Когда Храни потянулся к ножу рукой. Шеф распрямился и ребром левой руки ударил его под подбородок, а правую ногу подставил сзади. Потеряв равновесие, высокий парень грохнулся назад. На подставленное под его поясницу колено Шефа. В тот же миг Шеф обеими руками со всей своей силой кузнеца надавил вниз.
Позвоночник хрустнул, и Храни с ужасом посмотрел наверх. По-прежнему держа его на колене, Шеф мягко похлопал его по щеке.
— Ты все равно лучший борец в Эбельтофте. Это был нечестный прием.
Он вытянул нож у Храни с пояса и глубоко загнал ему под ребра. Скинул тело и встал, подобрав меч с простой костяной рукоятью.
Всего в нескольких ярдах — глубокая протока. Шеф подбежал к ней, броском футов на тридцать перекинул меч на другую сторону, нырнул и быстро переплыл протоку. На берегу обернулся лицом к Рагнарссонам, которые, задыхаясь, притрусили к кромке воды. Шеф на минуту наклонил голову, чтобы вылить воду из пустой глазницы, а когда распрямился, встретил взгляд Змеиного Глаза.
— Идите сюда, — крикнул Шеф. — Вас трое, и все великие воины. Как и ваш брат Ивар. Его я тоже убил в воде.
Хальвдан вступил в воду с обнаженным мечом. Убби удержал брата за плечо.
— Он зарежет тебя прежде, чем ты встанешь на ноги.
Шеф нарочито ухмыльнулся, надеясь спровоцировать нападение. Если кто-то пойдет вброд, он попытается убить его, пока вода еще будет сковывать движения противника. Если двое или трое пойдут вместе, он снова побежит, надеясь, что их-то сможет обогнать. Теперь инициатива была у него. Им придется поломать голову. Ведь они не знают, что он собирается бежать. Если они пойдут все вместе, загвоздка в том, что его убьют, но все-таки первый удар будет за ним. При виде трупа своего оруженосца они могут подумать, что Шеф охвачен боевым безумием и готов принять их вызов.
Внезапно ему в живот полетело копье — лицо запустившего его Сигурда при этом не дрогнуло. Шеф мгновенно подпрыгнул, широко раскинув ноги. Древко скользящим ударом чувствительно задело его пах. Шеф упал на корточки, кусая губы, чтобы не выдать боль.
— Твой брат Ивар по крайней мере дрался честно,
стоя на той же самой доске, что и я, — крикнул он. — Вам кто-нибудь рассказал, как он умер?
«Его яйца лопнули от моей хватки, — подумал он, — а лицо располосовалось на ленточки, когда я боднул его навершием шлема. Надеюсь, что об этом они не слышали. Он, может, и бился честно, но я-то точно нет».
Змеиный Глаз развернулся, не став даже обнажать меч. Он что-то буркнул братьям, и те тоже направились назад, к телу Храни. Шеф увидел, что Сигурд наклонился и снял с руки Храни золотой браслет. Затем все трое пошли прочь к своему кораблю. Они не приняли вызов.
«Сигурд умен, — подумал Шеф. — В битве на море он развернулся и вышел из боя, а не бросился вперед, как я рассчитывал. Сейчас он сделал то же самое. Я должен помнить — это не значит, что он уступил».
Шеф оглянулся, оценивая ситуацию.
Он был отрезан от «Норфолка». Сигурд на «Франи Ормр» может напасть на него, а может и не напасть, «Норфолк» выиграет сражение или проиграет его. В любом случае не стоит пробовать вернуться на «Норфолк». Невозможно угадать, что хитроумный Сигурд приготовил ему среди песчаных отмелей. Нужно идти в другую сторону, к неизвестному берегу, до которого остается еще с четверть мили тех же отмелей.
У него была его одежда, кремень и кресало на поясе и дрянной ковки железный меч с костяной рукоятью. Желудок напоминал Шефу, что последний раз он ел в полдень. И у него уже началась непроизвольная дрожь от холода в промокших шерстяных штанах и рубахе. От соленой воды саднило пустую глазницу, и по какому-то закону другой глаз непрерывно слезился. Солнце возвышалось над плоским горизонтом на ширину ладони. Оставаться на месте было нельзя. Начинался прилив. Скоро придется плыть, а не идти.
Сейчас Шеф меньше, чем когда-либо, ощущал себя
королем. Но, сказал он себе, ведь он никогда и не чувствовал себя настоящим королем. По крайней мере, сейчас над ним нет ни хозяина, ни отчима, которые бы его били.
Повернувшись лицом к немецкому берегу на северных отмелях Эльбы он решил подобрать зацепивший его дротик Сигурда. Как и следовало ожидать, отличное оружие, с однофутовой железной насадкой на древко и длинным треугольным наконечником. Наконечник из превосходной стали, без всяких следов повреждений. Ни серебряных инкрустаций, ни других украшений. Змеиный Глаз, человек разумный, не тратил деньги на то, чем собирался поражать врагов. И все же на стали что-то виднелось, рунические письмена. Выученный в свое время Торвином, Шеф смог прочитать их: «Гунгнир», гласила надпись.
Итак, Змеиный Глаз не видел святотатства в том, чтобы подражать названием оружия самому Одину. Это не было древнее или старинное оружие. Кузнечный опыт подсказывал Шефу, что копье выковано недавно. В задумчивости Шеф закинул его на плечо, заткнул за пояс меч Храни и осторожно и устало побрел вдоль северной отмели Эльбы по коварным пескам, все еще различимым в сумерках.
* * *
Далеко к северу от устья Эльбы, северней даже, чем цитадель Рагнарссонов на датском Сьяелланде, великая школа Пути, его святилище все еще лежало под глубоким снегом на норвежском берегу в далеком Каупанге. Толстый лед мостом перегородил фьорд от берега до берега. Люди торопились поскорее оказаться под домашним кровом.И все же среди стремительных силуэтов лыжников одна фигура застыла, неподвижно стоя в снегу: Вигдик Провидец, самый уважаемый жрец Пути. Туда, где он стоял, с неба слетались птицы, кольцом усаживаясь вокруг него. Стая росла, и прохожие стали показывать на нее, звать других посмотреть. Постепенно люди — жрецы, их ученики и слуги — образовали второй круг снаружи от первого, держась на почтительном расстоянии, ярдах в пятидесяти.
Одна из птиц, яркогрудая малиновка, вылетев из круга, села на плечо Виглика и громко и долго щебетала. Виглик стоял в снегу не шевелясь и слушал, склонив голову набок. Под конец он благодарно кивнул, и птичка улетела. Ее сменила другая, севшая на руку в перчатке, которой Виглик сжимал свои лыжные палки. На сей раз это был крошечный крапивник с хвостом, задранным, как шпора всадника. Она тоже пропела длинную песенку и замолкла в ожидании.
— Спасибо, сестричка, — услышали люди слова Виглика.
Затем все птицы стремительно вспорхнули и перелетели под кроны деревьев. Появилась большая черная ворона, которая не уселась на плечо Виглика, но расхаживала перед ним взад-вперед, время от времени нагло и хрипло каркая. Это выглядело насмешкой. Однако Виглик продолжал стоять безмолвно. Под конец птица задрала хвост, пустила на землю струю и улетела.
Через какое-то время Виглик поднял глаза и устремил взгляд вдаль. Когда он опустил глаза, на его лицо вернулось нормальное выражение. Зная, что видение уже кончилось, его собратья рискнули приблизиться. Впереди шел Вальгрим, признанный глава святилища и жрец Одина-отца — немногим по плечу была такая ответственность.
— Какие новости, брат? — наконец спросил он.
— Новости о смерти тиранов. И новости похуже. Сестрица малиновка сказала мне, что Папа Николай умер в Рим-граде, собственные слуги удавили его подушкой.
Он расплатился не за то, что посылал воинов против нас, а за то, что потерпел поражение.
Вальгрим кивнул, довольная улыбка раздвинула его бороду.
— А брат крапивник сказал, что в земле франков король Карл Лысый тоже убит. Один из его графов вспомнил, как предшественники Карла брили голову длинноволосым королям, чтобы показать, что они больше не короли, и добавил, что Бог наградил Карла лысиной, чтобы показать, что он никогда не должен был стать королем. Когда Карл велел своим людям схватить графа, другие графы восстали и вместо этого убили его самого.
Вальгрим снова улыбнулся.
— А ворона? — подсказал он.
— Ее новость похуже. Ворона сказала, что один тиран все еще жив, хотя сегодня едва не был убит, это Сигурд Рагнарссон.
— Может быть, он и тиран, — ответил Вальгрим. — Но при всем при том он любимец Одина. Если бы Путь мог залучить его на свою сторону, он бы приобрел могучего ратоборца.
— Может быть, и так, — ответил Виглик, — но его тварь — ворона — относится к нам, как к его врагам, убийцам его брата. Она грозила мне, грозила всем нам, его местью. Однако я знаю, что ворона не сказала всей правды. Она кое-что утаила.
— Что же?
Виглик медленно покачал головой:
— Это по-прежнему скрыто от меня. И несмотря на все, что ты сказал, Вальгрим, я не думаю, что путь к победе в Судный День лежит через таких, как Сигурд Рагнарссон, с его жестокостью и его жертвоприношениями. Нужен не только великий ратоборец, чтобы победить Локи и отродье Фенриса. И не кровь возвратит Бальдра к жизни. Не кровь, а слезы.
Несмотря на весеннюю прохладу, лицо Вальгрима залилось краской — была задета его честь, к тому же были упомянуты недобрые имена и дела. Сдержав себя, он спросил только:
— А в конце, когда ты как будто вглядывался вдаль?
— Вдали я увидел двух орлов. Первый вился над вторым, но потом второй снова поднялся вверх. Я не видел, кто в конце концов победил.
Глава 5
Дьякон Эркенберт сидел в поле на самом солнцепеке у высокого стола, разложив перед собой чернила и пергамент. Близился к завершению занявший почти весь день тяжкий труд. Тяжкий, но и благодарный. Эркенберт ощущал, как его переполняет сознание собственной значительности, почтение, едва ли не благоговение, когда он перебирает толстую стопку пергаментных листов, строчка за строчкой исписанных именами: за каждым стоит просьба о принятии в ряды нового ордена, основанного архиепископом Запада, — Ордена Копья, или, на их языке, Lanzenorden.
За время долгого пути на север из Кельна в Гамбург Эркенберт осознал, что существуют особые обстоятельства, благоприятствующие созданию Ордена монахов-воинов именно здесь, в Германии. В его родной Нортумбрии, как и во всей пронизанной родственными связями Англии, таны, которые составляли костяк любой армии, годились только для одного: удобно устроиться на землях, пожалованных им королем. А затем горы своротить, лишь бы не только удержать эти земли за собой, как бы ни стали таны стары, толсты и непригодны к воинской службе, но и удостовериться, что поместья честь честью перейдут к их детям. Иногда они посылали сыновей служить вместо себя, иногда стремились попасть в фавор к королю или духовенству, поддерживая их законы и любую хартию, которой требовалось присягнуть тем или иным образом. И хотя они делали все это и даже посылали своих дочерей для похотливых услад некоторых магнатов, в Англии вряд ли можно было найти клочок земли, на который не претендовал бы сын какого-нибудь аристократа, или сына аристократа, который в конце концов оказался бы не обманут в своих ожиданиях.
Не так в Германии. Сословию воинов здесь не разрешалось оседать на земле и устраиваться с удобствами. Службу необходимо было нести. В противном случае замену находили немедленно. Воину средних лет следовало самому позаботиться о том времени, когда его держащая меч рука ослабеет — ведь его князь не считал, что обязан будет что-то сделать для него. Что касается сыновей воинов, многие из них не имели никаких надежд на будущее. И не зря, холодно подумал Эркенберт, при всех своих заботах о чистоте крови они больше подобны смердам или керлам, чем благородным, ведь у них можно отобрать их собственность в любой момент. Такие люди, благодаря их воинственности, толпами будут рваться в Орден, который даст им, словно черным монахам, кров и товарищескую поддержку до самой смерти.
И все же он и его товарищи не имели бы такого успеха при наборе рекрутов, если бы не красноречие архиепископа Римберта. Десятки раз на пути из Кельна в Гамбург Эркенберт слышал, как тот скликает толпы в каждом городе, где они останавливались, и слышал его проповеди.
Архиепископ всегда вспоминал слова евангелиста Матфея: «Я посылаю вас, как овец среди волков».
Он напоминал слушателям, как Христос запретил апостолу Петру сопротивляться воинам, которые пришли за Ним в сад Гефсиманский, как требовал от своих учеников подставлять другую щеку, а если кто-то заставляет их пройти с ним одно поприще, пройти два.
Он развивал эту тему, пока на лицах его воинственных слушателей не появлялись признаки сомнения и неодобрения.
И тогда он заявлял им, что сказанное Христом — истина несомненная. Но что будет, если человек заставит тебя нести его ношу одну милю, и ты добровольно пронесешь ее две мили, а потом он вместо благодарности обругает тебя и прикажет нести ее еще две мили, еще десять, еще двадцать? Что, если ты подставишь другую щеку, а враг ударит по ней снова, и снова, и снова — своим хлыстом, как пса? Толпа начинала гневно колыхаться и роптать, а Римберт кротко спрашивал слушателей о причине их гнева. Разве то, о чем он рассказывал, не в сотни раз меньше тех унижений и обид, которые они терпят от северных язычников? И тогда Римберт говорил о том, чему был свидетелем за долгие годы своего апостольского служения на Севере: изнасилованные дочери и жены, мужчины, угнанные в рабство до самой смерти, христиане на коленях в снегу, оплакивающие свою судьбу — стать жертвоприношением для языческих богов в Оденсе или Каупанге, или, хуже всего, в шведской Упсале. Когда мог, он называл по имени мужчин и женщин именно из этого города или из этих мест — запас душераздирающих историй он имел неисчерпаемый, и кто бы его не имел, подумал Эркенберт, после тридцати лет служения безнадежной и бессмысленной миссии обращения язычников.
И когда гнев толпы достигал высшей точки, когда служивые воины в ней начинали свирепеть, потрясать кулаками и кидать оземь свои кожаные шапки, Римберт бросал им то самое: «Я посылаю вас, как овец среди волков». Да, говорил он, шедшие со мной добрые священники, из которых и десятой части не вернулось домой, были агнцами — и агнцами они останутся. «Но с этих пор, — тут в его голосе начинала звенеть сталь, — посылая овец своих, я прослежу, чтобы рядом с каждой овцой шли... нет, не другая овца, и не волк. Огромный пес, гигантский мастифф немецкой породы, в крепком шипастом ошейнике, и следом за ним еще двадцать таких же. Вот тогда посмотрим, как северные волки отнесутся к проповеди Агнца! Может быть, тогда они расслышат его блеянье».
И Римберт начинал шутить и играть словами, иногда даже подражая голосу овцы, чтобы позволить слушателям смеясь освободиться от напряжения и ярости. А потом Римберт спокойно и неторопливо излагал им свой замысел. Посылать миссию за миссией на Север, к самым дружественно настроенным языческим королям и князьям, во главе каждой миссии образованный и благочестивый священник, как это и было всегда, но вот новое: священника сопровождает сильный отряд телохранителей, людей благородного происхождения и рыцарского звания, без жен и детей или прочих привя-занностей, воинов, хорошо владеющих мечом, копьем и булавой, умеющих править боевым конем одними лишь коленями и кончиками пальцев, держа в одной руке щит, а в другой копье, — людей, которых даже северные пираты обходят стороной, избегая распрей с ними.
А потом, завоевав полное внимание слушателей, Римберт рассказывал им о Святом Копье, о том, что, когда оно вернется в Империю, вместе с ним вернется и дух Карла Великого и снова поведет христиан к победе над всеми врагами. А сейчас помощники архиепископа готовы выслушать всех соискателей и выяснить, достойны ли они вступления в Орден Копья.
Поэтому Эркенберт и держал в руках толстую стопку листов пергамента, исписанных столбцами: имена претендентов, свидетельства их благородного происхождения — ведь простолюдина или сына простолюдина нельзя принимать ни при каких обстоятельствах — перечни неслыханных богатств, которые они готовы пожертвовать Ордену, и описания их личного оружия и амуниции. В свое время некоторых вычеркнут из списков, других примут. Большинство вычеркнут. И многих — не из-за бедности или сомнительного происхождения, а из-за испытания, которое устраивает для них ваффенмайстер архиепископа, его военный советник. Как только Эркенберт записывает данные, претенденты расходятся по обширному полю, расположенному у деревянного частокола вокруг неоднократно разграбленного Гамбурга. Здесь они дерутся на тупых мечах и со щитами. На коне проходят сложную полосу препятствий, с чучелами, которых нужно поразить копьем. Они сходятся в рукопашной схватке внутри ринга. И повсюду ходит седой ваффенмайстер или его старшины — наблюдают, сравнивают, запоминают имена.
Эркенберт бросил взгляд на Арно, советника архиепископа Гюнтера, посланного во владения Римберта для наблюдения, оценки и доклада. Они дружелюбно улыбнулись друг другу. Один невысокий и темноволосый, другой высокий и светлый, оба любили поворочать мозгами и ревностно относились к делу.
За время долгого пути на север из Кельна в Гамбург Эркенберт осознал, что существуют особые обстоятельства, благоприятствующие созданию Ордена монахов-воинов именно здесь, в Германии. В его родной Нортумбрии, как и во всей пронизанной родственными связями Англии, таны, которые составляли костяк любой армии, годились только для одного: удобно устроиться на землях, пожалованных им королем. А затем горы своротить, лишь бы не только удержать эти земли за собой, как бы ни стали таны стары, толсты и непригодны к воинской службе, но и удостовериться, что поместья честь честью перейдут к их детям. Иногда они посылали сыновей служить вместо себя, иногда стремились попасть в фавор к королю или духовенству, поддерживая их законы и любую хартию, которой требовалось присягнуть тем или иным образом. И хотя они делали все это и даже посылали своих дочерей для похотливых услад некоторых магнатов, в Англии вряд ли можно было найти клочок земли, на который не претендовал бы сын какого-нибудь аристократа, или сына аристократа, который в конце концов оказался бы не обманут в своих ожиданиях.
Не так в Германии. Сословию воинов здесь не разрешалось оседать на земле и устраиваться с удобствами. Службу необходимо было нести. В противном случае замену находили немедленно. Воину средних лет следовало самому позаботиться о том времени, когда его держащая меч рука ослабеет — ведь его князь не считал, что обязан будет что-то сделать для него. Что касается сыновей воинов, многие из них не имели никаких надежд на будущее. И не зря, холодно подумал Эркенберт, при всех своих заботах о чистоте крови они больше подобны смердам или керлам, чем благородным, ведь у них можно отобрать их собственность в любой момент. Такие люди, благодаря их воинственности, толпами будут рваться в Орден, который даст им, словно черным монахам, кров и товарищескую поддержку до самой смерти.
И все же он и его товарищи не имели бы такого успеха при наборе рекрутов, если бы не красноречие архиепископа Римберта. Десятки раз на пути из Кельна в Гамбург Эркенберт слышал, как тот скликает толпы в каждом городе, где они останавливались, и слышал его проповеди.
Архиепископ всегда вспоминал слова евангелиста Матфея: «Я посылаю вас, как овец среди волков».
Он напоминал слушателям, как Христос запретил апостолу Петру сопротивляться воинам, которые пришли за Ним в сад Гефсиманский, как требовал от своих учеников подставлять другую щеку, а если кто-то заставляет их пройти с ним одно поприще, пройти два.
Он развивал эту тему, пока на лицах его воинственных слушателей не появлялись признаки сомнения и неодобрения.
И тогда он заявлял им, что сказанное Христом — истина несомненная. Но что будет, если человек заставит тебя нести его ношу одну милю, и ты добровольно пронесешь ее две мили, а потом он вместо благодарности обругает тебя и прикажет нести ее еще две мили, еще десять, еще двадцать? Что, если ты подставишь другую щеку, а враг ударит по ней снова, и снова, и снова — своим хлыстом, как пса? Толпа начинала гневно колыхаться и роптать, а Римберт кротко спрашивал слушателей о причине их гнева. Разве то, о чем он рассказывал, не в сотни раз меньше тех унижений и обид, которые они терпят от северных язычников? И тогда Римберт говорил о том, чему был свидетелем за долгие годы своего апостольского служения на Севере: изнасилованные дочери и жены, мужчины, угнанные в рабство до самой смерти, христиане на коленях в снегу, оплакивающие свою судьбу — стать жертвоприношением для языческих богов в Оденсе или Каупанге, или, хуже всего, в шведской Упсале. Когда мог, он называл по имени мужчин и женщин именно из этого города или из этих мест — запас душераздирающих историй он имел неисчерпаемый, и кто бы его не имел, подумал Эркенберт, после тридцати лет служения безнадежной и бессмысленной миссии обращения язычников.
И когда гнев толпы достигал высшей точки, когда служивые воины в ней начинали свирепеть, потрясать кулаками и кидать оземь свои кожаные шапки, Римберт бросал им то самое: «Я посылаю вас, как овец среди волков». Да, говорил он, шедшие со мной добрые священники, из которых и десятой части не вернулось домой, были агнцами — и агнцами они останутся. «Но с этих пор, — тут в его голосе начинала звенеть сталь, — посылая овец своих, я прослежу, чтобы рядом с каждой овцой шли... нет, не другая овца, и не волк. Огромный пес, гигантский мастифф немецкой породы, в крепком шипастом ошейнике, и следом за ним еще двадцать таких же. Вот тогда посмотрим, как северные волки отнесутся к проповеди Агнца! Может быть, тогда они расслышат его блеянье».
И Римберт начинал шутить и играть словами, иногда даже подражая голосу овцы, чтобы позволить слушателям смеясь освободиться от напряжения и ярости. А потом Римберт спокойно и неторопливо излагал им свой замысел. Посылать миссию за миссией на Север, к самым дружественно настроенным языческим королям и князьям, во главе каждой миссии образованный и благочестивый священник, как это и было всегда, но вот новое: священника сопровождает сильный отряд телохранителей, людей благородного происхождения и рыцарского звания, без жен и детей или прочих привя-занностей, воинов, хорошо владеющих мечом, копьем и булавой, умеющих править боевым конем одними лишь коленями и кончиками пальцев, держа в одной руке щит, а в другой копье, — людей, которых даже северные пираты обходят стороной, избегая распрей с ними.
А потом, завоевав полное внимание слушателей, Римберт рассказывал им о Святом Копье, о том, что, когда оно вернется в Империю, вместе с ним вернется и дух Карла Великого и снова поведет христиан к победе над всеми врагами. А сейчас помощники архиепископа готовы выслушать всех соискателей и выяснить, достойны ли они вступления в Орден Копья.
Поэтому Эркенберт и держал в руках толстую стопку листов пергамента, исписанных столбцами: имена претендентов, свидетельства их благородного происхождения — ведь простолюдина или сына простолюдина нельзя принимать ни при каких обстоятельствах — перечни неслыханных богатств, которые они готовы пожертвовать Ордену, и описания их личного оружия и амуниции. В свое время некоторых вычеркнут из списков, других примут. Большинство вычеркнут. И многих — не из-за бедности или сомнительного происхождения, а из-за испытания, которое устраивает для них ваффенмайстер архиепископа, его военный советник. Как только Эркенберт записывает данные, претенденты расходятся по обширному полю, расположенному у деревянного частокола вокруг неоднократно разграбленного Гамбурга. Здесь они дерутся на тупых мечах и со щитами. На коне проходят сложную полосу препятствий, с чучелами, которых нужно поразить копьем. Они сходятся в рукопашной схватке внутри ринга. И повсюду ходит седой ваффенмайстер или его старшины — наблюдают, сравнивают, запоминают имена.
Эркенберт бросил взгляд на Арно, советника архиепископа Гюнтера, посланного во владения Римберта для наблюдения, оценки и доклада. Они дружелюбно улыбнулись друг другу. Один невысокий и темноволосый, другой высокий и светлый, оба любили поворочать мозгами и ревностно относились к делу.