Гаррисон Гарри. Стальная Крыса на манеже

   – А теперь, леди, джентльмены и почетные гости, прошу поаплодировать моей очаровательной ассистентке.
   Я изо всех сил захлопал в ладоши, не сомневаясь, что любой зритель на моем месте точно так же встретил бы появление Анжелины. Она ступала неторопливо и безмятежно, и чарующе улыбалась, и махала восторженным толпам, состоящим, разумеется, из меня одного.
   Под спокойную мелодию Гриссини взял Анжелину за руку и подвел к рампе. Они поклонились, затем вернулись к кубам. Анжелина медленно и осторожно села на средний куб, затем закинула ноги и улеглась на все три ящика. И улыбнулась зрителям, подпирая ладонью подбородок. Юбка свешивалась и была черна, как смоль, на фоне белых внутренних поверхностей кубов. Гриссини делал пассы, его волшебная палочка снова исчезла.
   Он нагнулся и выдернул из-под Анжелины средний куб.
   Я изумленно ахнул, как ахнул бы на моем месте любой зритель. Анжелина лежала как лежала, совершенно неподвижно, хотя средняя часть ее тела лишилась опоры.
   А потом я ахнул еще громче – Гриссини выдернул куб из-под ее локтя, и она повисла в воздухе. В довершение всего он убрал и третий, последний куб.
   Когда факир отвернулся, Анжелина улыбнулась мне и помахала рукой. Я хлопал так, что даже руки заболели.
   Под мои аплодисменты и под крещендо Гриссини поднял над головой металлический обруч и грохнул им об пол – дескать, убедитесь, какой он крепкий и цельный. А затем повел им вдоль тела Анжелины, доказывая, что она действительно висит в воздухе.
   Мои руки онемели от восторженных хлопков. Обруч скользнул назад и со стуком покатился за кулисы. Музыка оживилась, фоку сник один за другим вернул кубы на место. Затем помог Анжелине спуститься и поклонился вместе с ней. Я вскочил на ноги, чтобы заключить ее в объятия.
   – Моя волшебница! – воскликнул я. – И не больно тебе было висеть на проволоке?
   – Никакой проволоки. Ты же видел, как проходил обруч.
   – Видел и ничего не понял. Настоящая магия?
   – Скажем так: настоящая иллюзия.
   Гриссини вышел из гостиной. Я заметил, что направился он к портику. Фокусыдело утомительное. А может, старик не желал слышать, как раскрывают его тайны.
   – И все-таки не понимаю, как это удалось. Может, дело в кубах?
   – Нет. Они в точности такие, какими выглядят. Прочное дерево. Устанавливаются, как ты помнишь, рядком. Потом, как ты помнишь – мой выход.
   – Это незабываемо!
   – И привлекает внимание. Гриссини идет по сцене встречать меня, и луч прожектора движется за ним. Вот тут-то и делается фокус, а не в тот момент, когда он убирает кубы.
   – Ну, конечно. Многие фокусы делаются задолго до того, как их показывают. Публика смотрит на тебя и на Гриссини и не смотрит на кубы. Тут-то все и происходит.
   Я направился к кубам, лежащим на сцене у черного занавеса. Фокус был столь хорош, что я лишь в футе от себя разглядел тонкую черную платформу, висящую в воздухе. Она-то и поддерживала Анжелину.
   – Но это все равно волшебство! Не может она просто так висеть!
   Я рассмотрел платформу, заглянул под нее, провел по ней руками.
   И обнаружил прочный черный стержень. Он торчал из занавеса. И, несомненно, крепился к скрытой там прочной раме. Меня осенило:
   – Все ясно! Когда он обходил сцену, а затем укладывал кубы, платформы здесь не было. Она появилась, лишь когда он пошел навстречу тебе и за ним поплыл луч юпитера. В темноте выдвинулся стержень, несомненно управляемый по радио, и поместил платформу над ящиками. Публика ее не видит, потому что она черна, как и наружная поверхность коробок. Ну, а обруч? Он прошел вдоль твоего тела...
   – И назад, – напомнила она. – Он достаточно широк.
   – Все ясно! Обруч уперся в брус, и его пришлось возвращать. Тем же путем.
   Мы пошли поздравить Гриссини. Он по обыкновению пожал плечами и напомнил, грозя пальцем:
   – У вас мало времени, а научиться надо сочень многому.
   Разумеется, он был прав. Я располагал одной-единственной неделей. Все эти дни я трудился не покладая рук, не брал в рот хмельного и спал урывками. И вскоре научился ловко доставать больших птиц прямо из воздуха и сотнями вытаскивать платочки из пустой тубы. Я тренировался с аппаратурой для подвешивания человека, что особенно нравилось Анжелине, и мастерски освоил этот фокус. Я даже постиг искусство читать записки из зрительного зала, прижимая их неразвернутыми ко лбу.
   Научившись, я был на седьмом небе от счастья. Раньше, видя это диво на сцене, я неизменно приходил в восторг. А все оказалось так просто! Вы прижимаете ко лбу сложенный клочок бумаги, произносите имя приславшего записку зрителя, и он откликается. Ответив на его вопрос, вы разворачиваете записку и читаете ее вслух для сверки, затем отбрасываете и берете следующую. Отвечаете и на нее, а затем разворачиваете и прочитываете вслух под аханье публики. Дело в том. что первый зритель – подсадка, и никаких записок он вам не присылал. Зато благодаря ему вы получили возможность прочитать настоящую записку. Вы постоянно обгоняете публику на один вопрос. Чудо? Отвлечение внимания!
   Прошла неделя, и вот наши чемоданы уложены, билеты куплены. Пора в путь-дорогу. И пора снова зарабатывать деньги. С тех пор как Кайзи Ткнул меня носом в микроскопический параграф контракта, я нес убытки, и это причиняло невыразимые мучения.
   Когда мы прощались, Великий Гриссини вовсе не выглядел великим.
   – А все-таки славно было вновь постоять на сцене, – сказал он с тяжелым вздохом.
   – Остаюсь навеки вам благодарен. Вы уж простите, что все так быстро кончилось. – Я отвернулся, чтобы не видеть тоску в его глазах.
   – Берегите себя, – сказала Анжелина.
   Он скривился.
   – Пускай меня берегут “Счастливые Гектары”. – Особой радости в его голосе я не услышал.
   У меня рука не поднялась нанести задуманный удар.
   – Послушайте, – сказал я, – мне выпала великая честь поработать с вами и чуточку скрасить вашу жизнь. Поверьте, вам не придется об этом жалеть.
   – Что вы имеете в виду?
   – Деньги. Еженедельно вы будете получать чек. Хватит и на еду получше, и на выпивку поприличней, и на все маленькие радости, ради которых стоит жить. Его это потрясло. Он сощурился.
   – В чем подвох? Почему вы это делаете?
   – Потому что он хороший человек, – ответила Анжелина.
   – Так уж и хороший, – пробормотал я. – Признаюсь, столь исключительная щедрость не входила в мои планы. Скажем так: я внял голосу сердца.
   – О, черт! – Анжелина была растеряна. – Джим, о чем мы вообще говорим?
   – Видишь ли, я собирался платить и дальше, но лишь за тайну “Исчезающего бойспраута”. А сегодня вдруг понял: в моем послужном списке нет ни одного случая шантажа. И я уже слишком стар, чтобы за него браться. Так что живите на пенсии в свое удовольствие и поминайте меня добрым словечком по вечерам, в час коктейля.
   Я свистнул. Загудели моторчики, чемоданы поехали за нами.
   – Не верю! – крикнул Великий Гриссини нам вслед.
   – Поверьте, – сказала Анжелина. – Старина ди Гриз только с виду кремень, а сердце у него нежное.
   – Если не прекратишь меня нахваливать, я покраснею.
   Я поцеловал жену в щеку.
   Когда я подошел к такси, позади отворилась дверь коттеджа.
   – Я вам скажу, – произнес факир. – Я решился.
   – Лайнер ждать не будет, – предостерегла Анжелина.
   – Это и минуты не займет. Вы бы сами могли догадаться, когда я сказал, что мальчик заходит мне за спину. На секунду он исчезает с глаз публики. Отвлекай внимание!
   – И тут кое-что происходит. -Я обрадовался. – Но что?
   – Он останавливается. Его скрывает моя крылатка. Вот почему я всегда оставляю этот номер на конец представления. Когда он заканчивается, падает занавес. Но прежде, чем он поднимется снова, мальчик успевает убежать за кулисы. Я кланяюсь.
   – Но если не он поднимается по веревке, то кто?
   – Никто. Нет никакой веревки над корзиной, это изображение. В тот момент, когда мальчик заходит мне за спину, я включаю проектор. Передо мной тотчас появляется голографическое изображение веревки. Помните, настоящий мальчик скрывается от публики за моим плащом. А в следующий миг из-за меня выходит голографическое изображение мальчика и поднимается по голографической веревке. И исчезает, как может исчезнуть лишь изображение. А изображение веревки падает в корзину. И остается только настоящая веревка на дне.
   – И тут опускается занавес, – со смехом добавила Анжелина, – и довольные зрители расходятся по домам.
   – Пора и нам честь знать, дорогой магистр. Великий Гриссини, вы действительно великий.
   На сем мы и расстались. Он – кланяясь, мы – смеясь. Под занавес жизни он дал великолепное представление.

Глава 5

   Как только мы оказались на борту лайнера, которому выпала честь доставить нас в Феторрскорию, эйфория от последнего представления Великого Гриссини испарилась. Мы так и не решили одну из серьезнейших проблем. Должно быть, Анжелина увидела мой злобный оскал. Она попыталась меня развеселить, но ничего путного из этого не вышло. В моей черепной коробке плясали мысли о свинобразах. Да разве могу я допустить, чтобы исчезло одно из этих чудесных созданий, даже будь оно в моем распоряжении?
   – Что скажешь о бокале шампанского перед ленчем?
   Из моего пересохшего горла вырвался хрип, и Анжелина похлопала меня по руке.
   – Да, милый.
   – Тогда – в “Звездный бар”!
   Тут пискнуло сигнальное устройство коммуникатора и засветился экран.
   – Ну, конечно, – фыркнул я и состроил кислую мину своему отражению в зеркале. Это было несложно – я как раз причесывался. – Сейчас нам прочтут нуднейшую лекцию о применении спасательных средств. – Ошибаешься, – возразила подошедшая к экрану Анжелина. – Это от Джеймса. Ниже все подробности. Он договорился, чтобы нас встретили, как только пройдем таможню. Некто Игорь, владелец грузовика. Игорь знает, куда нам надо ехать. Еще Джеймс желает удачи и всего наилучшего.
   Она нажала кнопку принтера, и машина выдала распечатку.
   – Он подготовил для нас полное расписание.
   – Наш мальчик! – с любовью и воодушевлением отозвался я. – А сейчас – шампанского!
   “Звездный бар” вполне оправдывал свое название. Потолочным сводом служил огромный хрустальный купол, за ним раскинулась космическая тьма в желтую крапинку. Впрочем, я очень сомневался, что в корпусе звездолета прорубили окно только для того, чтобы пассажиры имели удовольствие посмотреть на космос. Нет, это был фокус, и не из плохих. Мы попивали шампанское и строили планы. Я делал заметки на листе с посланием от Джеймса. Если звездолет не выбьется из расписания, а законы космической механики позволяют на это рассчитывать, мы прилетим на Феторр всего за день до открытия циркового сезона. Свинобразье ранчо примерно в пятистах километрах от космопорта, еще двести километров до Феторрскории. Если и успеем, то впритык.
   – Твоя правда, но что поделаешь?
   – Ничего. А потому давай отложим тревоги на потом.
   Я сунул лист в карман, осушил бокал и отодвинул бутылку.
   – Надо извлечь из полета максимум пользы, то есть постоянно упражняться. Без похмельной дрожи в руках.
   – А как же стаканчик перед сном?
   – Это святое. Я не намерен записываться в абстиненты.
   Дни проходили быстро. Я упражнялся, пока мои пальцы не приобрели змеиную изворотливость.