Гаскелл Уитни. Скоро тридцать

   – В чем дело? – спросил Марк. – Ты чего крякнула?
   – Нельзя посмотреть что-нибудь другое?
   – Сейчас будут рассказывать про слияние «Фини-корп», – уперся Марк. – Ничего с тобой не случится, если ты пять минут послушаешь финансовые новости.
   – Мне не нравится этот канал. Переключи на Си-эн-эн или на «Фокс ньюс», куда угодно, – не отставала я.
   – Погоди минутку, – отмахнулся Марк.
   – Выруби этот чертов канал! – завопила я.
   Марк выключил телевизор и с недоумением посмотрел на меня:
   – Ладно, ладно. Можешь объяснить, что вообще происходит? Сначала ты таскаешься по дому с похоронным видом, а потом впадаешь в истерику из-за новостей по телику. Ты, случайно, не беременна?
   От неожиданности и смеха я поперхнулась диетической колой; вспенившись пузырями, она полилась у меня через нос. Я промокнула глаза, высморкалась и отрицательно помотала головой.
   – Ох, нет. Все остальное в моей жизни полетело к чертям собачьим, но, слава Богу, я не беременна.
   – Расскажи, что случилось, – попросил Марк.
   – Ага, щас, – фыркнула я, припомнив последний раз, когда делилась с братом любовными тайнами. Я, тогда еще старшеклассница, с гордостью продемонстрировала ему первый засос на шее, который мне поставил Чарли. Еще много месяцев после этого при каждом появлении Чарли Марк загробным голосом завывал: «Я пришел пить твою кро-о-овь!» – а потом хохотал до колик в животе.
   – Нет, правда, мне интересно, – мягко сказал он.
   И – не знаю уж почему, может, потому, что мне больше не с кем было поговорить, я рассказала брату обо всем – об увольнении, ссоре с Ниной, о Теде. О том, как застала его с Элис. Не выдержав, я разревелась, ожидая, что Марк поднимет меня на смех или отругает, как это бывало в юности, но он лишь молча слушал, кивал и протягивал мне салфетки. То ли характер его смягчился из-за предстоящего развода, то ли впавшие в депрессию люди просто добрее – у них нет сил на издевки и приступы слепой, безудержной ярости.
   – Прямо не верится, что ты встречалась с самим Тедом Лэнгстоном. – В голосе Марка слышалось благоговение. – Он настоящий профи. Я много лет смотрю его передачи. Просто…
   – Что?
   – Не очень-то он подходит тебе. Лэнгстон же… старый.
   – Ну спасибо, – слегка надулась я.
   – Понимаешь, все твои кавалеры были почти одинаковые, так сказать, взаимозаменяемые – молодые, с хорошим образованием, занудные.
   – Сама знаю.
   – Тед Лэнгстон гораздо старше любого из твоих ухажеров, не говоря уж о том, что он умнее их всех, вместе взятых.
   – Угу, – всхлипнула я.
   – И я никогда не видел, чтобы ты так расстраивалась из-за разрыва с мужчиной. Ты всегда первая бросала пар ней. В общем-то я тебя в этом не виню. Не представляю, как ты смогла так долго терпеть рядом с собой Эрика. Этот тип только и знал, что трепаться о футболе, – закатил глаза Марк.
   Однажды в разговоре с Эриком мой брат по неосторожности брякнул, что «Филадельфия иглз» – его любимая футбольная команда, после чего при каждой встрече Эрик пытался втянуть Марка в долгие, подробные обсуждения рейтингов разных игроков, начиная с тех, что играли в команде полвека назад.
   – Сколько ты с ним пробыла, почти год? И ни разу не вспомнила о нем после расставания. А с Тедом Лэнгстоном встречалась всего несколько недель, и переживаешь, как будто произошла катастрофа.
   – Ну, положим, вдобавок к этому меня расстроило увольнение. И размолвка с Ниной, – попробовала оправдаться я. – Лучшая подруга совершенно не желает со мной общаться. Так что у меня много поводов огорчаться.
   – Плевать ты хотела на свою работу. Ты пошла в юристы, только чтобы угодить отцу. Пора прекращать жить по указке родителей. А с Ниной вы помиритесь – так поступают все старые друзья. Не думаю, что это беспокоит тебя всерьез, – заключил Марк.
   Я пожала плечами и почувствовала, как мои глаза опять наполнились слезами.
   – В ситуации с Тедом у меня нет выбора. Он сошелся со своей бывшей женой. Я не могу заставить его любить меня, – шмыгнула носом я.
   – И тем не менее. Сердце хочет того, чего хочет, – глубокомысленно изрек мой брат.
   – Кто это сказал? Шекспир?
   – Нет, кое-кто вроде тебя. Один парень не первой молодости, который пожертвовал всем на свете ради своей юной подружки.
   – Кто? – оживилась я. Несмотря на то что мы с Тедом расстались, я по привычке коллекционировала примеры счастливых пар с солидной разницей в возрасте. Пока что в компанию Майкла Дугласа с Кэтрин Зета-Джонс и Руперта Мердока с его женой я могла добавить лишь Хэмфри Бо-гарта и Лорен Бэколл, хотя он, кажется, взял и умер, когда ей не исполнилось и сорока.
   – Вуди Аллен, – сказал Марк и противно расхохотался.
   Я наклонилась и ткнула его в бок.
   – Похабщина какая. Я вовсе не приемная дочь Теда, если ты намекаешь на Сунь И,^[18] не знаю точно, кем она там приходилась Вуди Аллену! – негодующе воскликнула я и набросилась на Марка с кулаками.
   Он только рассмеялся, защищаясь от моих ударов, а потом резко нырнул вперед, схватил меня и принялся щекотать, пока от смеха у меня по щекам не потекли слезы.
   – Мне действительно жаль, что тебя уволили. Представляю, как дерьмово ты себя чувствовала, – сказал Марк, когда мы наконец отсмеялись.
   – Да нет, уже все нормально. Ты прав, я ненавидела эту работу.
   – Знаю. Думаю, в итоге для тебя это окажется к лучшему.
   – Может быть, но что скажет отец? – с беспокойством спросила я.
   – Ну, в семействе Уинтерс ожидается еще один веселенький праздник, – сказал Марк. – С Рождеством, Элли.
   – С Рождеством, – вздохнула я.
   Я уговорила Марка не бросать меня одну и пойти на коктейль к Паркерам. В конце концов он согласился на том условии, что мы поедем отдельно от родителей и побудем на вечеринке совсем недолго. Меня это вполне устраивало. Я знала, что от похода не отвертеться – все попытки лишь закончились бы очередной вспышкой раздражения у матери, – но я сумела настоять на сокращении визита. Я уже бывала на вечеринке, которую Паркеры ежегодно устраивали в сочельник – очень скучном и утомительном мероприятии, где меня не ждало ничего, кроме пустой болтовни и бесконечных расспросов о личной жизни. Учитывая мой теперешний статус безработной и предстоящий развод Марка, нам никак не удалось бы избежать тысячи назойливых вопросов от досужих старых пердунов. Брайан, разумеется, выдумал какой-то предлог, чтобы не пойти, причем мать его почти не ругала. Все-таки, это несправедливо: никто и никогда не заставляет моих братьев посещать подобные сборища, но стоит мне лишь заикнуться об отказе, и попрекам не будет конца.
   Паркеры жили в типичном загородном доме, похожем на наш, – четыре спальни, три ванных, парадная гостиная, общая комната с телевизором, бильярдная на цокольном этаже, пара новых «вольво» в гараже на два авто. К несчастью, в том, что касалось декора, миссис Паркер испытывала нежную любовь к деревенскому китчу, поэтому по всем стенам в ее доме висели «сельские» картины с поросятами и коровами, а шторы и скатерти были из клетчатой материи с непременными оборочками. Кроме того, миссис Паркер собрала целую коллекцию пошлых фарфоровых шкатулочек и статуэток, которые красовались на всех столах, и даже бокал вина нельзя было поставить без того, чтобы не опрокинуть какую-нибудь из этих безделушек.
   – Элли! Марк! Я так рада вас видеть! – радостно воскликнула миссис Паркер, прижимаясь ярко накрашенными губами к моей щеке. Когда она переключила внимание на Марка, я украдкой попыталась стереть алый отпечаток.
   – Да-да, Марк, твоя мама рассказала мне, что ты разошелся с женой. Это просто ужасно. Знаешь, здесь моя племянница, Аннабель, и я хочу тебя с ней познакомить, – доверительно сообщила миссис Паркер, кивая в сторону толстой и неповоротливой девицы, которая с кем-то спорила на кухне. Марк сдавленно хрюкнул и попятился, но миссис Паркер решительно схватила его за руку и потащила по коридору. – Только не забивай мне голову всей этой ерундой насчет того, что тебе еще рано завязывать новые знакомства с женщинами. Как я уже сказала твоей матери, единственный способ исцелить разбитое сердце – снова сесть в седло, – весело щебетала она.
   Лишившись единственного боевого товарища, я поняла, что рискую подвергнуться внезапной атаке очередного «любопытного носа», и сделала попытку прошмыгнуть к бару. Как обычно, бар устроили в гостиной, а за стойкой я увидела недоразумение господнее в лице сына Паркеров. Эрни Паркер, который все еще ходил с зубным фиксатором и до сих пор не избавился от юношеских прыщей (хотя ему уже перевалило за тридцать), на тот момент, к счастью, уже был женат, а потому я могла спокойно пропустить стаканчик, без того чтобы нарваться на ухаживания. (Правда, когда я училась в старших классах, моя мать пробовала нас свести; Эрни тогда никак не мог найти девушку, которая по доброй воле согласилась бы пойти с ним на выпускной бал.) Однако путь к вожделенному бару мне вдруг перегородила огромная туша, одетая в свитер с вышитыми на нем маленькими Санта-Клаусами и сахарными палочками.
   – Элли Уинтерс! – гаркнула миссис Санта-Клаус. – Давненько я тебя не видела! Твоя мама сказала, что ты помолвлена.
   Я вытаращила глаза на эту крупногабаритную особу, силясь вспомнить ее имя, но на память ничего не приходило.
   – Помолвлена? – тупо переспросила я, недоумевая, откуда у матери взялись такие сведения.
   – Ах, Глэдис, я говорила, что тот молодой человек умолял Элли стать его женой, но она уперлась насмерть, – изящно вмешалась мать.
   – О-о, какая жалость. Моя Софи только что вышла за муж, и я хотела предложить тебе ее свадебное платье, – самодовольно пробухала Глэдис.
   Ага! Я вспомнила. Софи Метцгер училась на класс старше меня. Тогда у нее были слоновые бедра и копна ярко-рыжих, туго закрученных кудряшек «а-ля сиротка Энни». Боже, эта женщина вообразила, что мне подойдет платье Софи! Неужели я незаметно для себя набрала тридцать фунтов?
   – Нет, Элли слишком занята карьерой, чтобы мечтать о замужестве. Она ведь у нас преуспевающий столичный адвокат. А чем сейчас занимается Софи? Кажется, она стюардесса? – сладким тоном поинтересовалась мать, поднеся к губам бокал виски с содовой. Судя по ее слегка заплетающемуся языку, порция была не первой.
   – Софи – менеджер в багажном отделении аэропорта, – обиженно сказала Глэдис. – В следующем месяце ее ждет повышение.
   – Чудесно, – проворковала мать, спрятав усмешку за ободком бокала.
   – Ну-с, твой отец рассказал мне о крупном деле, которое ты возглавляешь, – загремел у меня над ухом мужской бас. Это был доктор Берри, дантист, живший по соседству с нами. Когда я была подростком, он приговорил меня к двум годам ношения зубных скобок, таких же здоровенных и блестящих, как передняя решетка новенького «мерседеса».
   – Все верно. У руководства фирмы серьезные планы в отношении Элли. Конечно, мне бы по душе больше пришлось, если бы она поскорей вернулась домой и заняла кресло судьи, – вставил подошедший отец. На нем, как всегда, был его любимый серый костюм-тройка, к которому он сегодня надел ярко-зеленый галстук с искрой, более праздничный по сравнению со сдержанной расцветкой его повседневных галстуков в полосочку.
   – В самом деле? Элли, ты, наверное, скоро войдешь в число компаньонов фирмы? – спросила Мэрион Чарльз, сухая как вобла. Мать уверяла, что у Мэрион анорексия.
   – Да, ждать уже недолго, правда, Элли? – с гордостью проговорил отец.
   Они все болтали и болтали, и вдруг я ощутила, что старики взяли меня в кольцо. Куда бы я ни посмотрела, они повсюду перегородили пути к отступлению, рассматривая меня, точно зверюшку в зоопарке. Все они уже изрядно нагрузились спиртным, и одежду большинства из них украшала рождественская символика – маленькая гирлянда, рожки северного оленя и тому подобное. В отчаянии я принялась вертеть головой в поисках Марка и наконец увидела его у дверей на кухню: его приперла к стенке толстуха Аннабель в красных леггинсах и с дурацкими заколочками в жидких волосах мышиного цвета. Марк бросил в мою сторону взгляд загнанного зверя, и я поняла, что он-то уж точно меня не вызволит.
   – Расскажи, Элли, расскажи об иске, – подталкивала меня в бок мать.
   – Это крупный судебный процесс по групповому иску, а Элли выступает ведущим адвокатом истца, – хвастался отец.
   – Никто не назначал меня ведущим адвокатом, – пробормотала я. – Главный по этому делу – Даффи.
   – Ну, его имя просто значится в бумагах, а ведение дела поручено тебе, – поправил отец.
   Я едва дышала. Гостиная все уменьшалась в размерах, и от толпившегося народа в ней стало жарко и душно. Мне казалось, что взгляды всех гостей обращены в мою сторону, что они только и ждут рассказов о моей блестящей карьере. У меня начала кружиться голова, а кожа покрылась холодным потом. Я беспомощно посмотрела на Эрни в надежде, что он даст мне что-нибудь выпить – что угодно, – но он рассматривал этикетки на бутылках с ликером и не внял моим мысленным мольбам.
   – Элли?
   – Элли…
   – Скажи, Элли…
   Я знала, что вокруг собралось не более шести – восьми человек, включая моих родителей, но у меня было такое чувство, точно я окружена многотысячной толпой, что все они жадно смотрят на меня, ловят каждое мое слово, чего-то от меня ждут…
   – Я больше не занимаюсь этим иском, – глухо проговорила я.
   Я надеялась, что после этой фразы толпа, словно по волшебству, рассеется, но кольцо слушателей лишь плот нее сжалось. Ко мне тянулись чьи-то руки, рты изумленно раскрывались, вопросы пузырились на пересохших губах – накрашенных женских и бледных мужских. Со всех сторон слышалось: «Что-что? Что она сказала?» Отец уже насупил брови, а мать взирала на меня с той досадой, с какой смотрят на циркового пуделя, когда он отказывается танцевать ча-ча-ча по команде дрессировщика. Именно этот взгляд и стал для меня последней каплей.
   – Я БОЛЬШЕ НЕ ЗАНИМАЮСЬ ЭТИМ ИСКОМ, ПОТОМУ ЧТО МЕНЯ УВОЛИЛИ!
   Повисла тишина. К счастью, толпа расступилась, дав мне немного воздуха. Я сделала судорожный вдох.
   – Что ты сказала? – переспросил отец, глядя из-под нахмуренных бровей.
   – Элли, – ледяным тоном упрекнула меня мать.
   – Меня уволили из конторы, и теперь я работаю внештатным художником. Делаю иллюстрации для новостного интернет-сайта. Я больше никогда не вернусь к профессии адвоката, – запинаясь, сказала я, впервые осознав, что это действительно так и я не стану искать место юриста в других фирмах. Заложница толпы полупьяных рождественских эльфов-переростков, я по какой-то странной иронии, внезапно ощутила свободу.
   Словно в тумане до меня донеслись перешептывания старых сплетников, угрюмое бормотание отца, наигранно-бодрые попытки матери объяснить мое поведение.
   – У нее сейчас чудовищные нагрузки, – лопотала мать. В руке у меня оказался тяжелый бокал с янтарной жидкостью. Я подняла глаза и увидела Эрни.
   – Я подумал, тебе не помешает выпить, – сказал он и подмигнул мне. Не будь Эрни женат, в благодарность я бы поцеловала его взасос.
   Мы с Марком уехали от Паркеров примерно через ми нуту после того, как я возвестила о своем увольнении. Этой минуты мне как раз хватило, чтобы залпом выпить чистого виски, которое обожгло горло и вызвало опасное урчание в пустом желудке. Марк отбился от ужасной Аннабель и за руку вывел меня на улицу.
   Когда мы сели в машину и очутились наконец в безопасности, Марк покачал головой и присвистнул:
   – По-моему, все прошло блестяще.
   – Это точно, – подтвердила я. – Притормози, а? Марк остановил машину, я открыла дверцу, и меня стошнило на обочину.
   Родители приехали домой вскоре после нас. Мы с Марком заняли старые позиции и опять валялись на диване перед телевизором. Поглаживая Салли, устроившуюся у меня на коленях, мы вполглаза смотрели «Эту удивительную жизнь» и делали вид, что не боимся возвращения родителей, когда в комнату медленно и торжественно, как на похоронах, вплыла мать. Вслед за ней безмолвной тенью вошел отец. При одном взгляде на их лица у меня упало сердце. И почему наши родители еще не развелись, как все нормальные люди в их возрасте, и не избавили нас от этих невыносимых семейных праздников?
   – Как ты могла таким образом со мной поступить? Ты опозорила меня перед всеми нашими друзьями! – прошипела мать.
   – Мам… – начал было Марк, но я махнула рукой, жестом приказывая ему замолчать. Сегодня мое сражение, а не его.
   – Ты права, мне следовало рассказать вам об увольнении раньше. Я просто не знала – как, – вздохнула я.
   – Не знала – как? И не придумала ничего лучше этой выходки? – завизжала мать.
   – Из-за чего ты потеряла работу? – спросил отец, и, услышав его голос, я вздрогнула от неожиданности. Да, он всегда мечтал, чтобы я пошла по его стопам, но, как правило, никогда не выходил на сцену в семейных драмах. Обычно, когда мать входила в штопор и ее глаза пре вращались в две узкие ледяные щелочки, а губы сжимались, словно туго сборенная шторка, отец исчезал за дверями кабинета. Подкидывать хворост в костер было не в его привычках.
   Мать ненадолго унялась, позволив мне вкратце объяснить, как все случилось – как Кэтрин меня подставила, как был провален судебный процесс и все деньги, вложенные в него фирмой, пошли прахом.
   – Почему ты не рассказала об этой Кэтрин своим начальникам? – задала вопрос мать.
   – Потому что она спит с одним из них, – безрадостно усмехнувшись, ответила я. – То есть я предполагаю, что с одним, а там кто его знает, может, она и ему наставляет рога.
   Последовала неловкая пауза. Мать бросила взгляд на отца, отец – на меня, я – на Марка, а Марк – в телевизор, где все еще шла «Эта удивительная жизнь», только без звука.
   Наконец папа откашлялся и произнес:
   – Думаю, ты должна вернуться в фирму и попросить, чтобы тебя взяли обратно. Возьмешь на себя полную ответственность за произошедшее, пообещаешь, что этого не повторится, и станешь работать с удвоенным усердием. Я с недоумением посмотрела на него:
   – Я не собираюсь этого делать.
   – Почему? – изумилась мать.
   – Потому что я не сделала ничего плохого. Мою работу по иску намеренно сорвали.
   – Однако у тебя нет доказательств, что та сотрудница припрятала свидетельские показания, – сказал отец.
   – Нет, но я знаю, что она это сделала. Как я это докажу? Уж наверняка бумаги не лежат в ее кабинете, ожидая, когда их найдут, – возразила я, не понимая, почему мы вообще обсуждаем эту тему.
   – Ну, если у тебя нет доказательств, ты должна взять ответственность на себя. Кажется, ты забываешь об этом, дорогая. Это было твое дело, за сохранность документов отвечала ты, поэтому их пропажа – только твоя вина, – продолжал отец.
   Я изумленно уставилась на него:
   – Вовсе нет. Как я могла это предвидеть? Документы хранились в конторе, и доступ к ним имел любой адвокат. По-твоему, я должна была каждый вечер таскать домой сорок коробок с бумагами, а утром возвращать их в офис?
   – Ты могла сделать копии и держать их у себя в квартире, – заметила мать, и я метнула на нее уничтожающий взгляд. – Да, могла бы, – настаивала она. – И не заставила бы нас краснеть перед всеми друзьями из-за того, что нашу дочь выгнали с работы.
   – Мама! – вскинул голову Марк. – Оставь ее в покое.
   – На полтона ниже, молодой человек, – холодно сказала мать. – В последнее время ты и сам не был образцовым сыном.
   Отец, не обращая внимания на них обоих, продолжал сверлить меня суровым взглядом судьи.
   – Если ты не хочешь просить, чтобы тебя взяли обратно, тебе остается только вернуться в Сиракьюс. Я могу подыскать тебе место в какой-нибудь юридической фирме или устроить на работу к окружному прокурору, – предложил он.
   Я переводила взгляд с отца на мать, качая головой.
   – Как вы смеете? – дрожащим от волнения, но реши тельным голосом проговорила я. – Как вы смеете так со мной обращаться? И кто дал вам право распоряжаться моей жизнью?
   – Нет, как ты смеешь! Приходишь на торжество, как член нашей семьи, и устраиваешь сцену! Своим поведением ты опозорила нас с отцом на весь город! – взвизгнула мать.
   – Черт побери, я имею право вести себя как угодно. Я ваша дочь, а не дрессированная мартышка! Да, я лишилась работы, и, возможно, этого бы не произошло, если бы я была менее доверчива, более предусмотрительна и так далее, но теперь это уже ничего не меняет. Я рада, что все так случилось, – заявила я, глядя на отца, который прислонился к дверному косяку, скрестив на груди руки. – Я ненавидела эту работу. Я ненавидела профессию адвоката. Я пошла в юристы только потому, что этого, хотелось вам.
   – Я и сейчас хочу, чтобы ты работала юристом. Это достойное и почетное занятие, – сказал отец.
   – А я не выношу его! Каждый день эта работа съедала кусочек моей жизни, – с отчаянием воскликнула я.
   Отец лишь покачал головой.
   – Все ваше поколение считает жизнь приятной прогулкой, – осуждающе сказал он.
   – Что?! Да я всю жизнь пахала как лошадь! Сначала в школе, потом в колледже, потом в университете, потом в фирме. И все потому, что это было нужно вам. Мне никогда не приходило в голову заняться своим любимым делом. Но теперь, впервые за все время, я делаю то, что нравится мне. Я рисую. И я обожаю эту работу. Да, все вышло очень неожиданно, хоть я и думаю, что это к лучшему.
   Отец, все так же качая головой, повернулся к выходу.
   – Давай, папочка, уходи. Это ведь получается у тебя лучше всего, правда? – Я сорвалась на крик.
   Отец помедлил в дверях, стоя ко мне спиной, а затем, не оборачиваясь, вышел. Я смотрела ему вслед, и по лицу у меня текли слезы.
   – Элинор Энн Уинтерс, как ты смеешь разговаривать с отцом в таком тоне?! И как, по-твоему, должна чувствовать после всего этого я? Каково мне сознавать, что все мои дети – неудачники?
   В детстве подобные тирады матери всегда заставляли мое сердце сжиматься от ужаса. Однако сейчас я ее не боялась.
   – Мама, за непроницаемой стеной, которой ты себя окружила, огромный мир. Тебе стоит иногда выглядывать наружу, – устало проговорила я.
   – Прости, что-о? – выдохнула мать, вложив в эти слова гораздо больше патетики, чем требовала ситуация.
   – Это моя жизнь. Мое увольнение с работы касается одного-единственного человека. Меня. Не тебя. Я не прошу ни денег, ни чего-то другого. Мне нужно лишь, чтобы ты выслушала и поддержала меня. – Гнев, сдерживаемый в течение тридцати лет, вскипел во мне, когда я встала и начала высказывать в лицо матери всю правду. Салли кубарем скатилась с моих колен и плюхнулась на пол с не довольным ворчанием. Я продолжала: – Ты самая эгоистичная женщина из всех, кого я встречала. Ты всегда думала исключительно о себе. Пускай Марк, Брайан и я – неудачники, но вместо того, чтобы согреть нас любовью и поддержкой, ты только и причитаешь, как наши про махи бьют по тебе. Как ты себя чувствуешь, как ты будешь выглядеть! Ты хоть раз задумалась, какое унижение я пережила, когда меня увольняли, и насколько мне по душе моя теперешняя работа? Допустим, Марк совершил ошибку. И все же представляешь ли ты, каково это – всю жизнь быть «золотым мальчиком» и стараться соответствовать этому образу? Мы – твои дети. Почему ты не можешь просто любить нас?
   – Я больше не намерена тебя слушать. Если ты не умеешь себя вести, полагаю, тебе лучше уехать, – отрезала мать с каменным лицом. Ее нижняя губа задрожала, в глазах показались слезы.
   Я пожала плечами и потерла виски, внезапно ощутив страшную усталость.
   – Хорошо, я уезжаю, – сказала я. – Марк, ты подбросишь меня на вокзал? Я только уложу вещи.
   Через несколько минут мы уже ехали в машине. Улицы опустели; был сочельник, и в это время все уже сидели за столом со своими семьями, отмечая праздник. Многие наши соседи украсили подъездные дорожки к дому иллюминацией и зажгли рождественские фонари на крыльце, отчего безлюдные улицы светились таинственным, мерцающим сиянием.
   – Ну, это было супер, – оценил Марк. Он покрутил ручку радиоприемника, и салон машины заполнил голос Фрэнка Синатры, поющего о «звонких бубенцах».
   – Заткнись, – вяло сказала я.
   – Нет, я считаю, мы случайно нашли отличный способ раз и навсегда положить конец этим добровольно-принудительным семейным сборищам. Каждый праздник кто-то из нас будет сообщать жутко неприятную новость вроде моего развода или твоего увольнения, и очень скоро мать с отцом предпочтут на несколько дней убраться из города, чем насильно собирать нас за столом. Мы могли бы подключить Брайана – к примеру, можно заранее попросить его, чтобы к Пасхе он обрюхатил очередную подружку.
   Несмотря на глубокое уныние, овладевшее мной после скандала с матерью, я начала хихикать.
   – Ты тоже мог бы уволиться с работы и пойти в солдаты, – внесла я свою лепту.
   – Нет, бери выше – как насчет обвинений в мошенничестве в особо крупных размерах или сексуальных связях с приятельницами матери по клубу садоводов? Хотя лучше я оставлю это Брайану. Насколько мне известно, он действительно спит с активисткой садоводческого клуба.
   – С которой из них?