Страница:
Гай Адамс
Шерлок Холмс. Дыхание бога
Sherlock Holmes: The Breath of God
by Guy Adams
Guy Adams asserts the moral right to be identified as the author of this work.
Copyright © 2011 by Guy Adams
This translation of Title, first published in 2011, is published by arrangement with Titan Publishing Group Ltd of 144 Southwark Street, London SE1 OUP, England.
© И. Русакова, перевод, 2013
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2013
Издательство АЗБУКА®
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
by Guy Adams
Guy Adams asserts the moral right to be identified as the author of this work.
Copyright © 2011 by Guy Adams
This translation of Title, first published in 2011, is published by arrangement with Titan Publishing Group Ltd of 144 Southwark Street, London SE1 OUP, England.
© И. Русакова, перевод, 2013
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2013
Издательство АЗБУКА®
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Филу Джаррету, моему Ватсону
Глава 1
Смерть Хилари Де Монфора
Во избежание неясностей скажу сразу: я там не присутствовал.
Представляя читающей публике истории из жизни моего друга Шерлока Холмса, я, как правило, излагаю события от лица очевидца. Естественно, за исключением показаний многочисленных клиентов. Но даже в этих случаях – и особенно в этих случаях – я стараюсь передать их показания точно, насколько это позволяют сделать мои заметки. Одобряет это Холмс или нет (а он не одобряет), я всегда считал важным, чтобы в моих записках была правда и только правда. Иногда, конечно, я пытаюсь оживить повествование (ведь читателя надо увлечь, а не только информировать), но при этом никогда, даже в мелочах, не изменяю правде.
Приступая к рассказу о деле, которое за считаные дни до наступления нового великого века погрузило Лондон в хаос, я могу полагаться только на собранные полицией показания свидетелей, излишне эмоциональные репортажи в газетах и ясность, которую дает взгляд в прошлое.
В общем, был я там или нет и могу ли поклясться в точности описания последних минут жизни Хилари Де Монфора (потому что, как часто бывает, завязкой всей истории послужила смерть), но с этого мы и должны начать. Ибо первым, кто ощутил на себе Дыхание Бога, стал молодой Де Монфор, светский лев и расточитель чужих банковских счетов.
А проявилось это Дыхание с невероятной силой.
Вечер 27 декабря 1899 года Де Монфор начал с карт и шампанского. А закончил, превратившись в мешок с переломанными костями, в центре Гросвенор-сквер. О том же, что произошло между этими событиями, постараюсь рассказать по возможности подробно. Естественно, для этого придется покопаться в его жизни…
Лондон – это несколько городов в одном, от зловонной и грязной улицы Ротери с ее опиумными домами до стерильно чистого квартала Мэйфейр. Выполняя различные поручения Холмса, я исходил Лондон вдоль и поперек. И не раз бывал свидетелем самых невероятных событий… Я много путешествовал по миру, истекал кровью на поле боя в чужой стране, и все же место, которое до сих пор заставляет меня испытывать благоговейный страх, – это город, ставший мне домом. Думаю, по одной только этой причине я не смог бы жить где-то еще.
Подозреваю, что для Хилари Де Монфора Лондон был одним целым. Его жизнь, как и жизнь большинства молодых представителей высшего общества, вертелась вокруг клубов и модных мест города. Семья Де Монфора из поколения в поколение владела значительной частью Сассекса, и пока Хилари не созрел для того, чтобы исполнять фамильный долг и управлять поместьем, в его распоряжении было достаточно свободного времени и родительских денег.
Тем вечером, о котором идет речь, он комфортно расположился за игровым столом в «Нейвсе». После закрытия знаменитого «Крокфорда» джентльменам пришлось переместить деньги и записные книжки для пари в другие игорные клубы, выросшие как грибы, и «Нейвс» – один из таких. Хилари был, без сомнения, неважным игроком: он мог с равным успехом сорвать куш в целое состояние, а мог разом спустить все свои сбережения. Но в тот вечер карты ему благоволили, и позже Лэнгфорд, швейцар из «Нейвса», припомнил, что молодой человек покинул клуб в весьма приподнятом настроении.
«Он сбежал с крыльца, перескакивая через ступеньку, – процитировала Лэнгфорда „Дейли ньюс“. – Был жив-здоров и кипуч, как шампанское».
В таком виде он пребывал недолго.
На улице падал снег. Де Монфор шел сквозь густую белую пелену к следующему пункту назначения. Ресторан «У Сальери» более всего подходил молодому человеку, которому деньги жгут карман. Мы можем только догадываться, почему он, несмотря на ненастную погоду, предпочел отправиться туда пешком. Возможно, Хилари решил немного проветриться и освободить место для очередной порции алкогольных паров и табачного дыма.
Далее Де Монфор на секунду всплывает в нашей истории, когда в ужасе бежит по улицам недалеко от Гросвенор-сквер. Он до смерти напугал пожилого джентльмена, который возвращался домой. Молодой человек мчался по заснеженному тротуару, отчаянно крича и все время оглядываясь. Очевидно, он был уверен в том, что за ним гонятся. Однако пожилой джентльмен на допросе в Скотленд-Ярде был готов поклясться, что на улице, кроме них двоих, не было ни души.
– Испугаться в такую погоду – это не удивительно, – сказал он инспектору Грегсону. – Дело не только в снегопаде, хотя он был довольно сильный. А вот ветер, легкий и почти неощутимый в начале моей прогулки, вдруг превратился в настоящий ураган.
Грегсон заметил, что свидетель, вспоминая тот ветер, разволновался.
– Мне пришлось ухватиться за перила уличного заграждения, иначе меня бы наверняка унесло по тротуару за этим бедным молодым человеком. В какое-то мгновение снег закружил так сильно, что, кроме тусклого фонаря над головой, я вообще ничего не видел.
– А когда прояснилось? – спросил Грегсон.
– Молодой человек исчез, как будто его и не было. Улица опустела, остались только большие заносы после ветра.
И действительно, полисмен, который первым прибыл на место, где обнаружили тело Де Монфора, упоминал о каких-то особенных снежных заносах. Этот констебль, парень по имени Вильсон, будучи новичком в полиции, даже разнервничался, когда ему на дежурстве попался такой «экземпляр» трупа. И тем не менее снежные заносы произвели на него столь сильное впечатление, что он даже попытался зарисовать их в своем блокноте.
Позднее он сказал Холмсу:
– Было похоже, будто за ним гналась рука самого Господа. Прямо через площадь. По мне, только что-то вроде этого могло сотворить такое. Да, парня жутко отмолотили…
И это правда. Подобные повреждения нельзя нанести в одиночку. Вряд ли в скелете Де Монфора осталась несломанная кость, а тело было черно-фиолетовым от кровоподтеков. Так иногда выглядит бедолага-утопленник, которого прибило к берегу Темзы, – разбухшее, обезображенное подобие человеческого тела. Мы могли только гадать о том, каким орудием нанесены эти увечья. На трупе не было характерных следов от удара палкой или дубинкой. Я мог бы поклясться, что тело упало с большой высоты. Но при всем разнообразии живописных видов нашей столицы здесь всегда не хватало только вида на горы. Хилари Де Монфор умер на ровном и пустом участке одной из лондонских площадей, и найти причину столь плачевного состояния его останков было нелегко.
Представляя читающей публике истории из жизни моего друга Шерлока Холмса, я, как правило, излагаю события от лица очевидца. Естественно, за исключением показаний многочисленных клиентов. Но даже в этих случаях – и особенно в этих случаях – я стараюсь передать их показания точно, насколько это позволяют сделать мои заметки. Одобряет это Холмс или нет (а он не одобряет), я всегда считал важным, чтобы в моих записках была правда и только правда. Иногда, конечно, я пытаюсь оживить повествование (ведь читателя надо увлечь, а не только информировать), но при этом никогда, даже в мелочах, не изменяю правде.
Приступая к рассказу о деле, которое за считаные дни до наступления нового великого века погрузило Лондон в хаос, я могу полагаться только на собранные полицией показания свидетелей, излишне эмоциональные репортажи в газетах и ясность, которую дает взгляд в прошлое.
В общем, был я там или нет и могу ли поклясться в точности описания последних минут жизни Хилари Де Монфора (потому что, как часто бывает, завязкой всей истории послужила смерть), но с этого мы и должны начать. Ибо первым, кто ощутил на себе Дыхание Бога, стал молодой Де Монфор, светский лев и расточитель чужих банковских счетов.
А проявилось это Дыхание с невероятной силой.
Вечер 27 декабря 1899 года Де Монфор начал с карт и шампанского. А закончил, превратившись в мешок с переломанными костями, в центре Гросвенор-сквер. О том же, что произошло между этими событиями, постараюсь рассказать по возможности подробно. Естественно, для этого придется покопаться в его жизни…
Лондон – это несколько городов в одном, от зловонной и грязной улицы Ротери с ее опиумными домами до стерильно чистого квартала Мэйфейр. Выполняя различные поручения Холмса, я исходил Лондон вдоль и поперек. И не раз бывал свидетелем самых невероятных событий… Я много путешествовал по миру, истекал кровью на поле боя в чужой стране, и все же место, которое до сих пор заставляет меня испытывать благоговейный страх, – это город, ставший мне домом. Думаю, по одной только этой причине я не смог бы жить где-то еще.
Подозреваю, что для Хилари Де Монфора Лондон был одним целым. Его жизнь, как и жизнь большинства молодых представителей высшего общества, вертелась вокруг клубов и модных мест города. Семья Де Монфора из поколения в поколение владела значительной частью Сассекса, и пока Хилари не созрел для того, чтобы исполнять фамильный долг и управлять поместьем, в его распоряжении было достаточно свободного времени и родительских денег.
Тем вечером, о котором идет речь, он комфортно расположился за игровым столом в «Нейвсе». После закрытия знаменитого «Крокфорда» джентльменам пришлось переместить деньги и записные книжки для пари в другие игорные клубы, выросшие как грибы, и «Нейвс» – один из таких. Хилари был, без сомнения, неважным игроком: он мог с равным успехом сорвать куш в целое состояние, а мог разом спустить все свои сбережения. Но в тот вечер карты ему благоволили, и позже Лэнгфорд, швейцар из «Нейвса», припомнил, что молодой человек покинул клуб в весьма приподнятом настроении.
«Он сбежал с крыльца, перескакивая через ступеньку, – процитировала Лэнгфорда „Дейли ньюс“. – Был жив-здоров и кипуч, как шампанское».
В таком виде он пребывал недолго.
На улице падал снег. Де Монфор шел сквозь густую белую пелену к следующему пункту назначения. Ресторан «У Сальери» более всего подходил молодому человеку, которому деньги жгут карман. Мы можем только догадываться, почему он, несмотря на ненастную погоду, предпочел отправиться туда пешком. Возможно, Хилари решил немного проветриться и освободить место для очередной порции алкогольных паров и табачного дыма.
Далее Де Монфор на секунду всплывает в нашей истории, когда в ужасе бежит по улицам недалеко от Гросвенор-сквер. Он до смерти напугал пожилого джентльмена, который возвращался домой. Молодой человек мчался по заснеженному тротуару, отчаянно крича и все время оглядываясь. Очевидно, он был уверен в том, что за ним гонятся. Однако пожилой джентльмен на допросе в Скотленд-Ярде был готов поклясться, что на улице, кроме них двоих, не было ни души.
– Испугаться в такую погоду – это не удивительно, – сказал он инспектору Грегсону. – Дело не только в снегопаде, хотя он был довольно сильный. А вот ветер, легкий и почти неощутимый в начале моей прогулки, вдруг превратился в настоящий ураган.
Грегсон заметил, что свидетель, вспоминая тот ветер, разволновался.
– Мне пришлось ухватиться за перила уличного заграждения, иначе меня бы наверняка унесло по тротуару за этим бедным молодым человеком. В какое-то мгновение снег закружил так сильно, что, кроме тусклого фонаря над головой, я вообще ничего не видел.
– А когда прояснилось? – спросил Грегсон.
– Молодой человек исчез, как будто его и не было. Улица опустела, остались только большие заносы после ветра.
И действительно, полисмен, который первым прибыл на место, где обнаружили тело Де Монфора, упоминал о каких-то особенных снежных заносах. Этот констебль, парень по имени Вильсон, будучи новичком в полиции, даже разнервничался, когда ему на дежурстве попался такой «экземпляр» трупа. И тем не менее снежные заносы произвели на него столь сильное впечатление, что он даже попытался зарисовать их в своем блокноте.
Позднее он сказал Холмсу:
– Было похоже, будто за ним гналась рука самого Господа. Прямо через площадь. По мне, только что-то вроде этого могло сотворить такое. Да, парня жутко отмолотили…
И это правда. Подобные повреждения нельзя нанести в одиночку. Вряд ли в скелете Де Монфора осталась несломанная кость, а тело было черно-фиолетовым от кровоподтеков. Так иногда выглядит бедолага-утопленник, которого прибило к берегу Темзы, – разбухшее, обезображенное подобие человеческого тела. Мы могли только гадать о том, каким орудием нанесены эти увечья. На трупе не было характерных следов от удара палкой или дубинкой. Я мог бы поклясться, что тело упало с большой высоты. Но при всем разнообразии живописных видов нашей столицы здесь всегда не хватало только вида на горы. Хилари Де Монфор умер на ровном и пустом участке одной из лондонских площадей, и найти причину столь плачевного состояния его останков было нелегко.
Глава 2
Доктор-медиум
– Нет, Ватсон, я просто не могу в это верить! – воскликнул мой друг и театрально взмахнул руками. Так он любил обозначать свои самые категоричные заявления. – Как человек науки, человек, рационально мыслящий и твердо стоящий на земле, может даже допускать к рассмотрению подобный вздор?
– Я не говорил, что верю в это. – Я прикурил трубку и бросил спичку в камин. – Просто надо держать свой разум открытым для всего.
– Открытым? – Холмс закатил глаза и откинулся в кресле. – Ни одно выражение не способно наполнить меня таким ужасом. Открытый разум… Как можно даже помышлять об этом? Открытый разум в океане хлама. Все равно что плыть по Темзе с широко разинутым ртом и без конца глотать всякую мерзость…
– Вы сами говорили, что ошибочно строить теории, не опираясь при этом на факты. Вы утверждали, что хороший детектив сначала впитывает всю информацию, а потом делает соответствующие выводы.
– Всю имеющую значение информацию, – уточнил Холмс. – Надо доверять логике и чувству рационального и отсеивать мусор, не имеющий отношения к делу. Разум не такой эластичный – не стоит лопатами загружать в него бессмысленный вздор. Факты надо накапливать аккуратно, избирательно, чтобы в результате сформировалось точное видение дела.
– И каким вам видится наш возможный клиент?
Холмс бросил визитную карточку на обеденный стол и занял наблюдательный пост у окна.
– Время покажет. Но логика подсказывает, что он либо шарлатан, либо дурак.
Я вздохнул. Продолжать спор не имело смысла: мой друг не из тех, кто охотно меняет свою точку зрения. Карточка принадлежала доктору Джону Сайленсу. Я с ним не встречался лично, но его репутация была мне известна. В Лондоне трудно отыскать специалиста в области медицины, который бы не слышал о враче, провозгласившем себя доктором-медиумом. Будучи человеком состоятельным (правда, никто не мог сказать, откуда у него такое состояние), Сайленс предлагал свою помощь тем, кто не мог себе позволить лечение за деньги. Многие люди моей профессии, включая и меня самого, конечно, практикуют какое-то количество часов в работных домах или других подобных местах, где требуется бесплатная врачебная помощь, но большинство из нас не может посвящать этому львиную долю своего времени.
Но не только щедрость была причиной широкой известности доктора Сайленса. В последние годы он переключил свое внимание с чисто физических аспектов медицины на то, что называл душевными расстройствами. Вопрос же, что именно доктор Сайленс имел в виду под этим термином, был предметом активных дискуссий в медицинских кругах. Его речи об одержимости демонами и вмешательстве потусторонних сил в земную сферу не играли на руку его репутации (и, конечно, способствовали столь категоричной реакции со стороны моего друга, преданного сторонника рационального взгляда на мир). Хотя нашлись и такие, кто рассматривал деятельность Сайленса как работу психиатра в более широком смысле этого слова.
Впрочем, как бы это ни называли, существовало немало свидетельств от людей, которым доктор Сайленс действительно помог. На что Холмс, естественно, возразил бы, что многие из тех, кто посещает так называемых ясновидящих, после часового театрального действа вполне могут почувствовать прилив сил, но это не означает, что надо поощрять шарлатанов.
Я тоже был весьма скептически настроен по отношению к ясновидящим, но отзывы о докторе Сайленсе были настолько положительными, что я считал правильным уделить его персоне хоть толику внимания. На мой взгляд, прежде чем судить о Сайленсе, следовало с ним встретиться и предоставить ему возможность рассказать о своей практике. Холмс смотрел на это иначе, но тем не менее согласился на встречу. За отсутствием других причин, пожалуй, только любопытство могло заставить его пожертвовать собственным временем.
Холмс уже несколько месяцев пребывал в дурном расположении духа, о чем после моего возвращения поспешила мне сообщить миссис Хадсон. Женившись, я, естественно, съехал с нашей съемной квартиры. Но после безвременной кончины моей Мэри одиночество и, не буду скрывать, затруднительное финансовое положение подтолкнули меня к возвращению. Миссис Хадсон не сомневалась, что именно недостаток моего успокаивающего влияния на Холмса послужил причиной столь сильной перемены в его настроении. Честно говоря, я вовсе не обладаю способностью влиять на Холмса, – скорее, он способен влиять на других. Его же настроение может меняться, как курс лодки, выброшенной в океан. Одно я могу заявить с полной ответственностью: на поведении Холмса сказались обстоятельства его профессиональной деятельности, которые изменились не в лучшую сторону. Девятнадцатый век под занавес преподнес ему несколько интересных дел. В течение ближайших лет моему другу предстояло оставить практику – уйти, несмотря на все прогнозы, в отставку и тихо, спокойно жить в деревне в Сассексе. Последние же годы Холмс был буквально завален предложениями, которые он считал недостойными своего внимания. Он всегда с пренебрежением относился к моим попыткам познакомить широкую публику с его работой, и время показало, что у него были на то причины. Практика Холмса стала настолько известна, что требующие немедленного вмешательства дела просто стопорились из-за объема получаемой почты. В большинстве писем не было и намека на какое-то дело. Их содержание варьировалось от жестких просьб принять на работу (их присылали биографы в отставке, уверенные, что справятся с этой задачей лучше меня) до пламенных признаний в любви.
Признания приходили особенно часто и никогда не переставали меня удивлять. Я уже говорил о том, что Холмс, хоть и ценил привлекательные качества женщин, никогда не жаждал общения с ними. Злые языки пытались представить это так, будто его предпочтения лежат в другой области, но на самом деле его просто-напросто не интересовал этот вопрос. Холмс не был человеком плоти, о чем свидетельствовало его индифферентное отношение к потребностям собственного тела, – он был человеком разума, и количество надушенных страниц в конвертах никак не могло на это повлиять.
Каждое утро Холмс усаживался по-турецки у камина и просеивал корреспонденцию в поисках писем хоть с каким-то представляющим профессиональный интерес содержанием, и к дыму от сжигаемых любовных посланий и прочего вздора примешивался дым от его трубки. Потом наступал черед писем о пропавших без вести и посланий от ревнивых супругов. Холмс давно отказался от попыток удовлетворить бесчисленные просьбы всех тех, кто внезапно обнаруживал, что количество членов его семьи уменьшилось. Люди исчезают каждый день, и большинство из них не хотят, чтобы их кто-то нашел.
Меня несколько удивил тот факт, что письмо Джона Сайленса преодолело оба этапа отсева и достигло священной вершины – доктору была назначена встреча. Правда, к тому времени, когда он явился, настроение Холмса оставляло желать лучшего. Проведя несколько часов за неудачными химическими опытами, мой друг обреченно улегся на кушетку. Его руки, в пятнах от кислоты, безвольно свисали по бокам. Холмс курил сигарету за сигаретой и напоминал опрокинутый и накрытый старым халатом паровой двигатель.
– К вам гость, сэр, – доложил в назначенный час Билли, мальчик-слуга Холмса. – Доктор Сайленс. Утверждает, что приглашен на встречу.
Холмс только зарычал в ответ и бросил то, что осталось от очередной сигареты, в сторону камина. Окурок не долетел до цели и прожег еще одну черную метку на ковре прежде, чем я успел его подхватить.
– Пригласи его наверх, Билли, – сказал я, твердо решив для себя, что хотя бы один из нас проявит уважение к гостю.
Доктор Сайленс оказался совсем не таким, каким я его себе представлял: ничего показного или мистического. Мужчина лет сорока, с безукоризненно подстриженной бородкой, худощавый. Одет соответственно случаю – официально, но без излишнего шика. Костюм сшит скорее для комфортного существования в своей среде обитания, чем для того, чтобы произвести впечатление на окружающих. Одним словом, мне доктор Сайленс показался человеком благородным и элегантным. Будучи хорошо знаком с дедуктивным методом Холмса, я невольно взглянул на его брюки ниже колен и обратил внимание на пару коротких светлых волосков. Шерсть животного, слишком толстая для кошачьей: скорее всего, Сайленс держит дома собаку. А еще на нем были новые кожаные туфли, и отсутствие грязи на них я бы не поставил ему в заслугу.
Я заметил, что Холмс, прежде чем вернуться к своему трагически опустевшему портсигару, бросил взгляд на гостя. Несомненно, он увидел все, что увидел я, и более того.
– Доброе утро, – буркнул Холмс и махнул в сторону пустого кресла, даже не потрудившись пожать руку.
Вместо этого он переместился к книжным полкам и продолжил поиски сигарет.
– Доброе утро, – отозвался Сайленс, глядя на меня как на единственного присутствующего в комнате человека, который готов общаться на цивилизованном уровне.
– Джон Ватсон. – Я пожал гостю руку и жестом повторил предложение Холмса присесть.
– Ах да, конечно. – Сайленс кивнул и устроился в кресле. – Я слышал о вас.
– Все в Лондоне слышали о Ватсоне, – подтвердил Холмс и, чтобы добраться до небольшого коричневого пакета, убрал с полки стопку графиков судоходства. – Его рассказы пользуются популярностью.
– Это правда, – признал Сайленс, – хотя я имел в виду вашу профессиональную деятельность. В Бартсе мы с вами учились у одного профессора анатомии.
– Неужели? – Я рассмеялся, а Холмс тем временем вскрыл пакет с табаком. – Значит, вы знавали Кровожадного Барроу?
Сайленс улыбнулся и кивнул:
– И меня, осмелюсь предположить, как и вас, передергивало от того, с каким наслаждением он орудовал скальпелем.
Я повернулся к Холмсу:
– Знаете, Холмс, где бы ваши пути ни пересеклись с Лайонелом Барроу, в его обществе вы всегда почувствуете атмосферу смерти.
Мой друг зажал сигарету в зубах.
– Имя еще ничего не значит. – Холмс сделал глубокую затяжку, выдохнул, и густое облако дыма почти скрыло его скучающее лицо. – Может, мне оставить вас одних, чтобы вы могли… побеседовать?
От меня не ускользнула презрительная нотка, прозвучавшая в голосе Холмса. Для моего друга нет ничего ничтожнее, чем пустые светские беседы.
– Прошу прощения, – сказал Сайленс, – мне, конечно, чрезвычайно приятно застать вас в компании Ватсона, но все же я пришел сюда в надежде, что вы уделите мне немного времени.
– Уже уделил, – ответил Холмс и снова улегся на кушетку. – Но только из-за шерсти лабрадора у вас на щиколотках.
Сайленс окинул взглядом свою одежду и принялся отряхивать брюки.
– Вы очень наблюдательны. Хотя я не понимаю, почему для вас это так важно.
– Ну, судя по вашему виду, вы исключительный чистюля, – проговорил Холмс. – Но пока добирались сюда, ни разу не обратили внимания на свой костюм. И это заставляет меня предположить, что ваш мозг был занят чем-то очень важным. Подобное состояние вызывает у меня неподдельную зависть, и я тешу себя надеждой, что оно окажется заразным.
– Поверьте, у меня есть для вас потрясающая история. Думаю, вы осведомлены о том, что обычно я не советуюсь с другими, – напротив, я чувствую себя комфортно, когда советуются со мной.
– Я осведомлен – по меньшей мере благодаря вашей репутации – о роде ваших занятий. Но было бы нечестно с моей стороны сказать, что я это одобряю.
Сайленс улыбнулся:
– Я не ищу одобрения, мистер Холмс. Однако время покажет, сумеете ли вы остаться при своем мнении.
Холмс отмахнулся от этих слов, как будто мысль о том, что его мнение может измениться, настолько нереальна, что даже озвучивать ее не имеет смысла. И все же я заметил некоторые перемены в его поведении. Несмотря на демонстративное отсутствие интереса (и даже некоторое пренебрежение), он был очень внимателен к каждой детали в истории доктора, а к концу она его окончательно захватила.
– Я не говорил, что верю в это. – Я прикурил трубку и бросил спичку в камин. – Просто надо держать свой разум открытым для всего.
– Открытым? – Холмс закатил глаза и откинулся в кресле. – Ни одно выражение не способно наполнить меня таким ужасом. Открытый разум… Как можно даже помышлять об этом? Открытый разум в океане хлама. Все равно что плыть по Темзе с широко разинутым ртом и без конца глотать всякую мерзость…
– Вы сами говорили, что ошибочно строить теории, не опираясь при этом на факты. Вы утверждали, что хороший детектив сначала впитывает всю информацию, а потом делает соответствующие выводы.
– Всю имеющую значение информацию, – уточнил Холмс. – Надо доверять логике и чувству рационального и отсеивать мусор, не имеющий отношения к делу. Разум не такой эластичный – не стоит лопатами загружать в него бессмысленный вздор. Факты надо накапливать аккуратно, избирательно, чтобы в результате сформировалось точное видение дела.
– И каким вам видится наш возможный клиент?
Холмс бросил визитную карточку на обеденный стол и занял наблюдательный пост у окна.
– Время покажет. Но логика подсказывает, что он либо шарлатан, либо дурак.
Я вздохнул. Продолжать спор не имело смысла: мой друг не из тех, кто охотно меняет свою точку зрения. Карточка принадлежала доктору Джону Сайленсу. Я с ним не встречался лично, но его репутация была мне известна. В Лондоне трудно отыскать специалиста в области медицины, который бы не слышал о враче, провозгласившем себя доктором-медиумом. Будучи человеком состоятельным (правда, никто не мог сказать, откуда у него такое состояние), Сайленс предлагал свою помощь тем, кто не мог себе позволить лечение за деньги. Многие люди моей профессии, включая и меня самого, конечно, практикуют какое-то количество часов в работных домах или других подобных местах, где требуется бесплатная врачебная помощь, но большинство из нас не может посвящать этому львиную долю своего времени.
Но не только щедрость была причиной широкой известности доктора Сайленса. В последние годы он переключил свое внимание с чисто физических аспектов медицины на то, что называл душевными расстройствами. Вопрос же, что именно доктор Сайленс имел в виду под этим термином, был предметом активных дискуссий в медицинских кругах. Его речи об одержимости демонами и вмешательстве потусторонних сил в земную сферу не играли на руку его репутации (и, конечно, способствовали столь категоричной реакции со стороны моего друга, преданного сторонника рационального взгляда на мир). Хотя нашлись и такие, кто рассматривал деятельность Сайленса как работу психиатра в более широком смысле этого слова.
Впрочем, как бы это ни называли, существовало немало свидетельств от людей, которым доктор Сайленс действительно помог. На что Холмс, естественно, возразил бы, что многие из тех, кто посещает так называемых ясновидящих, после часового театрального действа вполне могут почувствовать прилив сил, но это не означает, что надо поощрять шарлатанов.
Я тоже был весьма скептически настроен по отношению к ясновидящим, но отзывы о докторе Сайленсе были настолько положительными, что я считал правильным уделить его персоне хоть толику внимания. На мой взгляд, прежде чем судить о Сайленсе, следовало с ним встретиться и предоставить ему возможность рассказать о своей практике. Холмс смотрел на это иначе, но тем не менее согласился на встречу. За отсутствием других причин, пожалуй, только любопытство могло заставить его пожертвовать собственным временем.
Холмс уже несколько месяцев пребывал в дурном расположении духа, о чем после моего возвращения поспешила мне сообщить миссис Хадсон. Женившись, я, естественно, съехал с нашей съемной квартиры. Но после безвременной кончины моей Мэри одиночество и, не буду скрывать, затруднительное финансовое положение подтолкнули меня к возвращению. Миссис Хадсон не сомневалась, что именно недостаток моего успокаивающего влияния на Холмса послужил причиной столь сильной перемены в его настроении. Честно говоря, я вовсе не обладаю способностью влиять на Холмса, – скорее, он способен влиять на других. Его же настроение может меняться, как курс лодки, выброшенной в океан. Одно я могу заявить с полной ответственностью: на поведении Холмса сказались обстоятельства его профессиональной деятельности, которые изменились не в лучшую сторону. Девятнадцатый век под занавес преподнес ему несколько интересных дел. В течение ближайших лет моему другу предстояло оставить практику – уйти, несмотря на все прогнозы, в отставку и тихо, спокойно жить в деревне в Сассексе. Последние же годы Холмс был буквально завален предложениями, которые он считал недостойными своего внимания. Он всегда с пренебрежением относился к моим попыткам познакомить широкую публику с его работой, и время показало, что у него были на то причины. Практика Холмса стала настолько известна, что требующие немедленного вмешательства дела просто стопорились из-за объема получаемой почты. В большинстве писем не было и намека на какое-то дело. Их содержание варьировалось от жестких просьб принять на работу (их присылали биографы в отставке, уверенные, что справятся с этой задачей лучше меня) до пламенных признаний в любви.
Признания приходили особенно часто и никогда не переставали меня удивлять. Я уже говорил о том, что Холмс, хоть и ценил привлекательные качества женщин, никогда не жаждал общения с ними. Злые языки пытались представить это так, будто его предпочтения лежат в другой области, но на самом деле его просто-напросто не интересовал этот вопрос. Холмс не был человеком плоти, о чем свидетельствовало его индифферентное отношение к потребностям собственного тела, – он был человеком разума, и количество надушенных страниц в конвертах никак не могло на это повлиять.
Каждое утро Холмс усаживался по-турецки у камина и просеивал корреспонденцию в поисках писем хоть с каким-то представляющим профессиональный интерес содержанием, и к дыму от сжигаемых любовных посланий и прочего вздора примешивался дым от его трубки. Потом наступал черед писем о пропавших без вести и посланий от ревнивых супругов. Холмс давно отказался от попыток удовлетворить бесчисленные просьбы всех тех, кто внезапно обнаруживал, что количество членов его семьи уменьшилось. Люди исчезают каждый день, и большинство из них не хотят, чтобы их кто-то нашел.
Меня несколько удивил тот факт, что письмо Джона Сайленса преодолело оба этапа отсева и достигло священной вершины – доктору была назначена встреча. Правда, к тому времени, когда он явился, настроение Холмса оставляло желать лучшего. Проведя несколько часов за неудачными химическими опытами, мой друг обреченно улегся на кушетку. Его руки, в пятнах от кислоты, безвольно свисали по бокам. Холмс курил сигарету за сигаретой и напоминал опрокинутый и накрытый старым халатом паровой двигатель.
– К вам гость, сэр, – доложил в назначенный час Билли, мальчик-слуга Холмса. – Доктор Сайленс. Утверждает, что приглашен на встречу.
Холмс только зарычал в ответ и бросил то, что осталось от очередной сигареты, в сторону камина. Окурок не долетел до цели и прожег еще одну черную метку на ковре прежде, чем я успел его подхватить.
– Пригласи его наверх, Билли, – сказал я, твердо решив для себя, что хотя бы один из нас проявит уважение к гостю.
Доктор Сайленс оказался совсем не таким, каким я его себе представлял: ничего показного или мистического. Мужчина лет сорока, с безукоризненно подстриженной бородкой, худощавый. Одет соответственно случаю – официально, но без излишнего шика. Костюм сшит скорее для комфортного существования в своей среде обитания, чем для того, чтобы произвести впечатление на окружающих. Одним словом, мне доктор Сайленс показался человеком благородным и элегантным. Будучи хорошо знаком с дедуктивным методом Холмса, я невольно взглянул на его брюки ниже колен и обратил внимание на пару коротких светлых волосков. Шерсть животного, слишком толстая для кошачьей: скорее всего, Сайленс держит дома собаку. А еще на нем были новые кожаные туфли, и отсутствие грязи на них я бы не поставил ему в заслугу.
Я заметил, что Холмс, прежде чем вернуться к своему трагически опустевшему портсигару, бросил взгляд на гостя. Несомненно, он увидел все, что увидел я, и более того.
– Доброе утро, – буркнул Холмс и махнул в сторону пустого кресла, даже не потрудившись пожать руку.
Вместо этого он переместился к книжным полкам и продолжил поиски сигарет.
– Доброе утро, – отозвался Сайленс, глядя на меня как на единственного присутствующего в комнате человека, который готов общаться на цивилизованном уровне.
– Джон Ватсон. – Я пожал гостю руку и жестом повторил предложение Холмса присесть.
– Ах да, конечно. – Сайленс кивнул и устроился в кресле. – Я слышал о вас.
– Все в Лондоне слышали о Ватсоне, – подтвердил Холмс и, чтобы добраться до небольшого коричневого пакета, убрал с полки стопку графиков судоходства. – Его рассказы пользуются популярностью.
– Это правда, – признал Сайленс, – хотя я имел в виду вашу профессиональную деятельность. В Бартсе мы с вами учились у одного профессора анатомии.
– Неужели? – Я рассмеялся, а Холмс тем временем вскрыл пакет с табаком. – Значит, вы знавали Кровожадного Барроу?
Сайленс улыбнулся и кивнул:
– И меня, осмелюсь предположить, как и вас, передергивало от того, с каким наслаждением он орудовал скальпелем.
Я повернулся к Холмсу:
– Знаете, Холмс, где бы ваши пути ни пересеклись с Лайонелом Барроу, в его обществе вы всегда почувствуете атмосферу смерти.
Мой друг зажал сигарету в зубах.
– Имя еще ничего не значит. – Холмс сделал глубокую затяжку, выдохнул, и густое облако дыма почти скрыло его скучающее лицо. – Может, мне оставить вас одних, чтобы вы могли… побеседовать?
От меня не ускользнула презрительная нотка, прозвучавшая в голосе Холмса. Для моего друга нет ничего ничтожнее, чем пустые светские беседы.
– Прошу прощения, – сказал Сайленс, – мне, конечно, чрезвычайно приятно застать вас в компании Ватсона, но все же я пришел сюда в надежде, что вы уделите мне немного времени.
– Уже уделил, – ответил Холмс и снова улегся на кушетку. – Но только из-за шерсти лабрадора у вас на щиколотках.
Сайленс окинул взглядом свою одежду и принялся отряхивать брюки.
– Вы очень наблюдательны. Хотя я не понимаю, почему для вас это так важно.
– Ну, судя по вашему виду, вы исключительный чистюля, – проговорил Холмс. – Но пока добирались сюда, ни разу не обратили внимания на свой костюм. И это заставляет меня предположить, что ваш мозг был занят чем-то очень важным. Подобное состояние вызывает у меня неподдельную зависть, и я тешу себя надеждой, что оно окажется заразным.
– Поверьте, у меня есть для вас потрясающая история. Думаю, вы осведомлены о том, что обычно я не советуюсь с другими, – напротив, я чувствую себя комфортно, когда советуются со мной.
– Я осведомлен – по меньшей мере благодаря вашей репутации – о роде ваших занятий. Но было бы нечестно с моей стороны сказать, что я это одобряю.
Сайленс улыбнулся:
– Я не ищу одобрения, мистер Холмс. Однако время покажет, сумеете ли вы остаться при своем мнении.
Холмс отмахнулся от этих слов, как будто мысль о том, что его мнение может измениться, настолько нереальна, что даже озвучивать ее не имеет смысла. И все же я заметил некоторые перемены в его поведении. Несмотря на демонстративное отсутствие интереса (и даже некоторое пренебрежение), он был очень внимателен к каждой детали в истории доктора, а к концу она его окончательно захватила.
Глава 3
Интермедия: рассказ Сайленса
– Вряд ли я вас удивлю, если скажу, что скептицизм – обычная реакция на мою работу, – начал Сайленс. – Единственное, что действует сильнее и убедительнее всех насмешек, – это благодарность тех, кому мне посчастливилось помочь. Таким образом достигается некий баланс, и я легко поднимаюсь над своими очернителями. Большинство критиков считают, что я занимаюсь неосязаемыми, не имеющими отношения к реальности вещами, но, смею вас заверить, моя работа строится на глубоких и всесторонних исследованиях. Я посвятил пять лет жизни расширению своих знаний о теле и прибавил к ним все, что смог узнать о духе. Я учился по всему миру, от ашрамов на берегах Сабармати до храмов в самых негостеприимных уголках Тибета.
– Мой друг тоже получил кое-какие знания в Тибете, – вставил я в надежде, что этот факт сможет послужить фундаментом взаимного уважения между клиентом и детективом.
– Ценность знаний зависит не от географических координат, а от умственных способностей, – сказал Холмс, взмахом руки отклоняя мою ремарку. – Пожалуйста, Сайленс, давайте перейдем из области оправданий в область информации. Скажите, что именно вы хотите, чтобы я для вас расследовал.
– Хорошо. Хотя – и вы в этом убедитесь – я скорее посланник, чем потенциальный клиент. В последние год-два я стал существенно меньше практиковать как медик. Оказалось, мои эзотерические услуги более востребованы, и я был вынужден посвящать этому все больше времени. Как бы то ни было, вчера меня посетил мой бывший пациент, моряк, которого я когда-то лечил. Он чуть не лишился ноги из-за несчастного случая на корабле.
И Сайленс поведал нам свою историю.
– Мой друг тоже получил кое-какие знания в Тибете, – вставил я в надежде, что этот факт сможет послужить фундаментом взаимного уважения между клиентом и детективом.
– Ценность знаний зависит не от географических координат, а от умственных способностей, – сказал Холмс, взмахом руки отклоняя мою ремарку. – Пожалуйста, Сайленс, давайте перейдем из области оправданий в область информации. Скажите, что именно вы хотите, чтобы я для вас расследовал.
– Хорошо. Хотя – и вы в этом убедитесь – я скорее посланник, чем потенциальный клиент. В последние год-два я стал существенно меньше практиковать как медик. Оказалось, мои эзотерические услуги более востребованы, и я был вынужден посвящать этому все больше времени. Как бы то ни было, вчера меня посетил мой бывший пациент, моряк, которого я когда-то лечил. Он чуть не лишился ноги из-за несчастного случая на корабле.
И Сайленс поведал нам свою историю.
Симкокс вошел ко мне, слегка прихрамывая, – неудивительно, учитывая нынешнюю холодную зиму.
– Здравствуйте, Симкокс. Надеюсь, не старый недуг привел вас ко мне?
– О, вовсе нет, доктор. Эти кости крепки, как никогда. Я пришел из-за другого. Вы помните мою Эльзу?
Эльза – его дочь. Маленькая симпатичная девочка, постоянно висевшая у меня на локте во время моих визитов к Симкоксам: ей всегда было любопытно, что я делаю.
– Конечно помню. Что-то беспокоит вашу малышку?
– Ах, если бы я только знал, сэр. – С этими словами Симкокс рухнул в кресло и разрыдался.
Я сразу понял: нервы невозмутимого моряка долгое время были натянуты как паруса. И когда он пришел ко мне в надежде, что я избавлю его от напряжения, силы его покинули. Я вынул из буфета графин с бренди, налил ему немного и заставил выпить. Мы, врачи, знаем, что иногда самое простое лекарство – самое действенное.
Симкокс сделал пару глотков и проговорил:
– Простите меня, доктор. В последние дни на меня столько навалилось – и вот тут, у вас, я и сломался.
– Не за что просить прощения, – ответил я. – Надеюсь, что смогу вам помочь. Пожалуйста, расскажите все по порядку.
– Это началось рано утром, примерно неделю назад. Мы с женой еще спали. Я был дома уже пару дней и радовался твердой земле под ногами. Как и все моряки, я много времени провожу вдали от своих близких, поэтому, вернувшись, стараюсь побыть с семьей. Накануне мы целый день гуляли в парке, развлекались. В общем, отдыхали, как настоящие джентри. – Симкокс широко улыбнулся своим воспоминаниям. – Но в ту ночь, когда счастливый смех Эльзы еще звучал у меня в ушах, я проснулся и увидел, как она корчится и кричит на кроватке, будто сам дьявол вцепился в нее своими когтями. Может, так оно и было на самом деле…
Я соскочил с постели, моя любимая Салли – за мной, и мы побежали к дочке. Эльза сидела на кровати, сжимая в кулачках простыню, будто хотела разорвать ее пополам. Она не отрываясь смотрела в какую-то точку на потолке, но я, сколько ни вглядывался, ничего не смог там заметить. Эльза же точно верила: там что-то есть.
– Ну разве ты не видишь, как оно извивается?! – снова воскликнула она. Вдруг глаза закатились, и она потеряла сознание.
Знаете, доктор, я даже подумал, что моя Эльза умерла… Мне довелось повидать немало смертей. Океан предъявляет счета, и нет моряка, который не сталкивался бы со смертью. Дочка обмякла у меня на руках, и я был уверен, что все кончено. Я поднес ее безвольное тело поближе к свече, почти не надеясь разглядеть, что Эльза еще дышит… но тут она пошевелилась и открыла глаза.
– Папа? – спросила дочка, словно не могла сразу понять, кто держит ее на руках.
– Я здесь, милая. Мы с мамой здесь, с тобой. Тебе нечего бояться.
Она улыбнулась, а я, прости господи, подумал: беда еще не миновала.
Мы уложили дочку обратно в кроватку и пошли спать, а про себя решили, что ей просто приснился дурной сон. Так мы в это и верили до следующей ночи.
И снова, только мы с женой уснули, с Эльзой случился припадок. Да, припадок, я просто не могу найти другого слова… Мы вскочили от криков дочки и подоспели к ее кроватке, как раз чтобы увидеть, как ее подбросило к самому потолку. Я рванулся вперед, чтобы поймать ее и не дать упасть на пол, но представьте себе мое изумление, доктор, когда ничего такого не случилось!.. Пальчики Эльзы словно прилипли к штукатурке, она тянулась в темный угол своей комнатки.
– Оно убегает! – кричала Эльза. – Оно хочет сбежать!.. Я его поймаю! Поймаю!
И она принялась колотить руками по потолку, словно пытаясь раздавить воображаемых пауков.
– Эльза! – Салли больше не могла это вынести. – Эльза!..
Дочка перестала стучать и медленно повернула голову в нашу сторону. Доктор, я знаю лицо своего ребенка, так что поверьте: лицо, которое смотрело на меня из темного угла под потолком, точно не было лицом моей дочки. Это какая-то блестящая восковая маска, обличье потного, оскалившего зубы демона или другой твари, завладевшей моей девочкой.
Жена закричала, я, наверное, тоже (по правде говоря, не помню). Я и сейчас могу завопить от ужаса, как только вспомню, что увидел в ту ночь.
Крик жены вернул Эльзу в ее тело. Черты лица постепенно разгладились, а пальцы отпустили чертовщину, которую они там держали, – и дочка упала прямо мне на руки.
О, доктор, она была такой горячей!.. От тела исходил жар, как от пылающих углей. В какой-то момент я ее чуть не уронил, боясь обжечься. Потом отнес дочку на кроватку, а жене дал знак, чтобы она молчала. Я не сердился на Салли за истерику, лишь хотел, чтобы моя девочка уснула. Только бы она снова стала нормальной; только бы мы могли забыть все, что с нами произошло.