Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- Следующая »
- Последняя >>
Гай Юлий Орловский
Ричард Длинные Руки – гауграф
Часть I
Глава 1
Всю городскую площадь заполняет простой народ в «немаркой» одежде, из-за чего эшафот высится, как остров, посреди моря серой грязи.
Еще не умолк голос глашатая, как от городских ворот полыхнуло радостным чистым цветом, словно после грозы взошла яркая радуга: с грозным цокотом копыт в нашу сторону, раздвигая эти серые комья, но не пачкаясь, двинулись красные, синие, желтые, оранжевые всадники – цветные от ярких перьев на шлемах до крашеных конских копыт.
Серый народ таял на их пути, исчезал, а рыцари пробивались ко мне, надменные, спесивые, на рослых украшенных цветными попонами конях, все до единого закованные в боевые доспехи, с пурпурными плащами за плечами.
От них пугливо отшатывались – высокородный рыцарь охотно даст пинка в зубы простолюдину, если тот без разрешения коснется благородного животного грязными лапами.
Все с поднятыми забралами, только передний с непокрытой головой, но сзади гордо на огненноглазом жеребце оруженосец со шлемом наготове в обеих руках. На металлическом гребне развевается пышный султан из крашеных перьев.
Я охнул в изумлении:
– Барон… А вы как здесь?
Он ответил весело:
– Потом, все потом. Сэр Люис, буду вашим должником, если уступите на время седло своего коня сэру Поло… тьфу, сэру Ричарду.
Молодой рыцарь, к которому он обратился, ответил с готовностью:
– Да, конечно! Рад служить вам, сэр.
– И сэру маркграфу, – добавил Витерлих с широкой улыбкой.
Рыцарь отдал мне честь.
– Мой конь в вашем распоряжении, сэр маркграф. Как и я, кстати.
Он подъехал к помосту и соскочил на землю, удерживая повод. Я хотел прямо с края прыгнуть в седло, но не с моими силами, рыцари прижали коней к помосту боками и протянули руки. Я оперся, мне помогли перебраться на коня, тут же окружили, загораживая стальными телами, словно я уже на прицеле арбалетчиков.
Витерлих взмахнул рукой, отряд сомкнулся еще плотнее, став похожим на стальной слиток с множеством сверкающих ребер. Мы двинулись через площадь, от Витерлиха мощно пахнуло винными парами, я понял, почему постоянно улыбается и отчего рожа довольная и красная.
Мы промчались к городским воротам, оттуда наши кони перешли в галоп. Рыцари то и дело тревожно оглядывались, один вполголоса сказал Витерлиху, что не мешало бы пустить фантомов по ложному пути, тот ответил беспечно, что магов Его Величества никакие фокусы не собьют с пути, не стоит и тужиться, смешить неприятеля или хотя бы противника.
Он придержал коня, некоторое время мы неслись рядом. Он всматривался в меня веселыми глазами. С другой стороны меня готовился подхватить, если начну падать, хмурый неразговорчивый рыцарь с гербом черного ворона на груди.
– Вовремя? – спросил Витерлих беспечно. – Сэр Поло… Господи, теперь не скоро привыкну! А правда, что вашим именем в королевстве пугают детишек? Вы в самом деле людоед?
Я спросил в лоб:
– Что вас заставило так рисковать?.. Это же вызвать неудовольствие Его Величества!
Он хохотнул.
– Как вы, оказывается, умеете говорить мягко! Неудовольствие, надо же… У Его Величества одним неудовольствием не отделаешься.
– Все-таки?
Он взглянул на меня пьяненькими глазками.
– Ах, сэр Ричард… ого, я уже запомнил!.. меня так легко убедить…
– А кто вас убедил?
Грохот копыт заглушил мой пока еще слабый голос. Мы вихрем пронеслись через долину, миновали лощину, дважды проскакивали через рощи, промчались по широкому броду, взметывая широкие крылья серебристых крыльев из капель воды, наконец выметнулись на простор.
Лес, как величественный занавес из тяжелого зеленого бархата, ушел в стороны. Я ахнул при виде отдаленного горного пика, одинокого и прекрасного в суровой простоте, на вершине которого расположился замок. Чем выше располагается замок, тем он считается лучше и престижнее. Лорды постоянно соперничают за право называться хозяином самого высокого замка, потому что близость к небу его шпилей как бы отражает мощь его властелина. Сила Цоллернов, как помню, подчеркивалась тем, что их замок обогнал по высоте замок Гогенцоллернов на полторы сотни метров, а это наполнило души владельцев такой гордостью и спесью, что они взяли фамилию в честь горного пика и стали Гогенбергами.
Я спросил:
– Ваш?
Витерлих с опаской то поглядывал на небо, то поворачивался в седле и всматривался в пыльное облако за нашим отрядом.
– Увы, – ответил он озабоченно, – мой намного дальше. За сегодня не доберемся, придется ночевать здесь. Погони пока нет, просто чудо… Но если будем ехать и ночью, нам не поздоровится.
Голос его был невесел, а лицо потемнело.
– Чей замок? – спросил я.
Он тяжело вздохнул.
– Моего дяди.
Я переспросил понимающе:
– Не ладите?
Он покачал головой.
– Хуже. Он… ладно, увидите сами. Я стараюсь не появляться здесь, хотя после смерти моих родителей он был моим опекуном, а теперь единственный близкий родственник.
– Как его зовут?
– Гримоальд фон Брауншвейг, граф Вольфенбюттель, барон Геттинген Гольштейн-Шауэнбург и прочее. Он все время помнит, что является отпрыском древнего рода!
– А это так ужасно, – сказал я ему в тон.
– Я всегда знал, – прокричал он в ответ, – вы меня поймете!
– Вы, сэр Витерлих, – спросил я, – как молодое поколение, отринули старые традиции?
– А то, – ответил он гордо. – Старые пердуны во всем неправы!
Предки графа Вольфенбюттеля избрали для замка скалистый пик над идиллически ровным цветущим лугом с прекрасной сочной травой, где теперь деревни с аккуратными квадратами полей. Сэр Гримоальд, похоже, то ли из почтения к предкам, то ли по лени, ничего не перестроил. А сам замок не желает разваливаться: каменная стена по-прежнему надежно опирается на контрфорсы, зубцы на стене чередуются с амбразурами, над воротами нависает широкий каменный навес, где можно расположить как лучников, так и запас камней. Не говоря уже о том, что ворота расположены в привратной башне, что значит, нам придется проехать через мышеловку с опускающимися железными решетками.
Чем ближе оказывался замок, тем внимательнее и настороженнее я его рассматривал. С трех сторон эту маленькую крепость продолжает скальный пик, подъехать можно только вот по этой дороге, но путь преграждает широкий ров, настоящий ров, первый, увиденный здесь в Ундерлендах и вообще в Сен-Мари, а мост поднят.
Когда я различил деталей больше, ахнул: рядом с большим подъемным мостом еще и маленький, что ведет не к воротам, а к небольшой калитке в башне. Умная предосторожность, да и чтоб не опускать мост всякий раз по мелочам.
Витерлих поднес к губам короткий, но сильно загнутый рог. Мощный красивый звук, протяжный и торжественный, прорезал воздух. На воротах появились крохотные фигурки. Подъемный мост быстро пошел вниз.
– Ждут? – прокричал я.
Виттерих покачал головой.
– Нет. Просто здесь всегда наготове.
– Ваш дядя с кем-то воюет?
– Традиции, сэр Ричард.
– Кажется, – проговорил я, – начинаю догадываться.
Виттерих вздохнул.
– Тогда вы понимаете, почему я так… ликую.
Тяжелые створки ворот распахнулись медленно и величаво, напоминая о своей значимости. В глубине темного тоннеля привратной башни неспешно и торжественно начала подниматься металлическая решетка. Всадники с грохотом копыт промчались по деревянному мосту, в каменном своде над нашими головами промелькнули острые зубья одной решетки, а через пять шагов – другой.
Витерлих уже не трубил в рог, вторые ворота открыли перед нами, не задавая вопросов. В этом, уже втором, дворе – конюшни, кухни, службы, а главное – донжон, суровый и прекрасный, сложенный из массивных гранитных глыб, возносящийся даже выше сторожевых башен.
Стальные подковы звучно высекали искры из мощенного булыжником двора. Рыцари промчались к самому донжону, навстречу сбегались слуги и торопливо перехватывали поводья. Ворота за нами захлопнулись, массивный металлический засов скользнул по смазанным маслом петлям легко, а я продолжал рассматривать передний двор с аккуратно прилепленными к стенам домами челяди и ремесленников, где также кузница, булочная…
На ступенях донжона появился церемониймейстер с длинным жезлом в руке, надменный и величавый. Он смотрел сверху вниз невозмутимо, как могучий дуб на муравьев, наконец мощно стукнул жезлом в мраморную ступень.
– Благородный сэр Витерлих, – провозгласил он громовым голосом, – с друзьями к благородному ландграфу сэру Гримоальду фон Брауншвейгу, графу Вольфенбюттелю, барону Геттинген Гольштейн-Шауэнбургу, виконту Баттенберга и лорду земель долины Виттельсбаха!
Из донжона выбежали строго и торжественно одетые рыцарями молодые парни, моментально встали в две шеренги и отсалютовали нам обнаженными мечами. Солнце красиво вспыхнуло на лезвиях, рассыпая грозные искры, глаза в прорезях забрал блистают весело и мужественно.
Пока мы ждали хозяина, я с торопливым любопытством рассматривал замок, выстроенный с таким строгим изяществом, словно уже после эпохи замков, в то романтичное время, когда эти вот строения возводили для красоты и любования строгой красотой, а не для обороны: мощный, неприступный, со всеми необходимыми атрибутами…
Обычно центральная башня замка не разрастается до размеров дворца, потому в мирное время хозяин и его семья живут в каменном двухэтажном доме, гордо именуемом дворцом или палатой. Правда, дом всегда цокольный, и даже на первый этаж нужно подниматься по длинной каменной лестнице. Здесь же никакого палатного дома, только донжон, массивный и широкий настолько, что в нем могут жить не только хозяин с семьей, но и множество рыцарей.
Из донжона вышел немолодой рыцарь, прямой, как лезвие двуручного меча, такой же бесстрастный, холодный и несгибаемый. Я встретил его твердый взгляд и ответил таким же, прямым, твердым, но исполненным почтения.
Высокий, поджарый, с густыми черными, как смоль, бровями, что резко контрастируют с седыми волосами, усами и короткой бородкой, он на удивление выглядел под стать своему замку. Под легким малиновым полукафтаном, раскрытым на груди, блестит, как мокрая рыба, крупноячеистая кольчуга, брюки заправлены в высокие сапоги, а на широком рыцарском поясе слегка покачивается зловещая мизерикордия.
Ремень сэра Гримоальда в абсолютном соответствии с правилами хорошего тона в обхвате на два дюйма шире талии и застегивается на третью дырочку. И, конечно же, в одной цветовой гамме с рыцарскими сапогами из тонкой кожи, но на грубой подошве, как приличествует человеку, всегда готовому взять в руки меч.
Он остановился в двух шагах от двери, из которой вышел, и замер, выпрямившись, холодный и оскорбительно вежливый. Взгляд его лишь скользнул по сэру Витерлиху, сразу ставшему меньше ростом и потерявшему яркость красок, и снова уперся в меня, строгий и требовательный.
Я поклонился со всей почтительностью.
– Счастлив, – сказал я абсолютно искренне, – что ваш племянник привез меня именно к вам! Впервые вижу замок, построенный по всем законам. Какие дивные контрфорсы! А портгаланты? Вы посмотрите на эти портгаланты!
Витерлих поморщился, зато взгляд сэра Гримоальда потеплел на сотую долю градуса.
– Вы… – проговорил он ровным голосом, – вы их оцениваете?
– По высшей шкале! – сказал я горячо. – Это же дивно, как они сделаны! Вы замечаете исключительную целесообразность вот тех линий…
Он посмотрел на меня, на портгаланты, снова на меня.
– Вообще-то, – заметил он осторожно, – сделано все правильно.
– Золотые слова, – восхитился я. – Когда все правильно, это выглядит прекрасно! А слегеторы? Нет, вы посмотрите, посмотрите на слегеторы!
Он смотрел не на слегеторы, а на меня, а у меня горят глаза от восторга, это я умею, смотрю на эти шедевры фортификации и всячески выражаю восхищение изумительной точностью постройки, где ни одной лишней детали, а это и есть совершенство.
– Приятно встретить знатока старых обычаев, – проговорил наконец он ровным голосом. – Хорошо, сэр Ричард, будьте моим гостем. Вам помогут помыться и принесут одежду, после чего надеюсь увидеть вас за ужином.
Еще не умолк голос глашатая, как от городских ворот полыхнуло радостным чистым цветом, словно после грозы взошла яркая радуга: с грозным цокотом копыт в нашу сторону, раздвигая эти серые комья, но не пачкаясь, двинулись красные, синие, желтые, оранжевые всадники – цветные от ярких перьев на шлемах до крашеных конских копыт.
Серый народ таял на их пути, исчезал, а рыцари пробивались ко мне, надменные, спесивые, на рослых украшенных цветными попонами конях, все до единого закованные в боевые доспехи, с пурпурными плащами за плечами.
От них пугливо отшатывались – высокородный рыцарь охотно даст пинка в зубы простолюдину, если тот без разрешения коснется благородного животного грязными лапами.
Все с поднятыми забралами, только передний с непокрытой головой, но сзади гордо на огненноглазом жеребце оруженосец со шлемом наготове в обеих руках. На металлическом гребне развевается пышный султан из крашеных перьев.
Я охнул в изумлении:
– Барон… А вы как здесь?
Он ответил весело:
– Потом, все потом. Сэр Люис, буду вашим должником, если уступите на время седло своего коня сэру Поло… тьфу, сэру Ричарду.
Молодой рыцарь, к которому он обратился, ответил с готовностью:
– Да, конечно! Рад служить вам, сэр.
– И сэру маркграфу, – добавил Витерлих с широкой улыбкой.
Рыцарь отдал мне честь.
– Мой конь в вашем распоряжении, сэр маркграф. Как и я, кстати.
Он подъехал к помосту и соскочил на землю, удерживая повод. Я хотел прямо с края прыгнуть в седло, но не с моими силами, рыцари прижали коней к помосту боками и протянули руки. Я оперся, мне помогли перебраться на коня, тут же окружили, загораживая стальными телами, словно я уже на прицеле арбалетчиков.
Витерлих взмахнул рукой, отряд сомкнулся еще плотнее, став похожим на стальной слиток с множеством сверкающих ребер. Мы двинулись через площадь, от Витерлиха мощно пахнуло винными парами, я понял, почему постоянно улыбается и отчего рожа довольная и красная.
Мы промчались к городским воротам, оттуда наши кони перешли в галоп. Рыцари то и дело тревожно оглядывались, один вполголоса сказал Витерлиху, что не мешало бы пустить фантомов по ложному пути, тот ответил беспечно, что магов Его Величества никакие фокусы не собьют с пути, не стоит и тужиться, смешить неприятеля или хотя бы противника.
Он придержал коня, некоторое время мы неслись рядом. Он всматривался в меня веселыми глазами. С другой стороны меня готовился подхватить, если начну падать, хмурый неразговорчивый рыцарь с гербом черного ворона на груди.
– Вовремя? – спросил Витерлих беспечно. – Сэр Поло… Господи, теперь не скоро привыкну! А правда, что вашим именем в королевстве пугают детишек? Вы в самом деле людоед?
Я спросил в лоб:
– Что вас заставило так рисковать?.. Это же вызвать неудовольствие Его Величества!
Он хохотнул.
– Как вы, оказывается, умеете говорить мягко! Неудовольствие, надо же… У Его Величества одним неудовольствием не отделаешься.
– Все-таки?
Он взглянул на меня пьяненькими глазками.
– Ах, сэр Ричард… ого, я уже запомнил!.. меня так легко убедить…
– А кто вас убедил?
Грохот копыт заглушил мой пока еще слабый голос. Мы вихрем пронеслись через долину, миновали лощину, дважды проскакивали через рощи, промчались по широкому броду, взметывая широкие крылья серебристых крыльев из капель воды, наконец выметнулись на простор.
Лес, как величественный занавес из тяжелого зеленого бархата, ушел в стороны. Я ахнул при виде отдаленного горного пика, одинокого и прекрасного в суровой простоте, на вершине которого расположился замок. Чем выше располагается замок, тем он считается лучше и престижнее. Лорды постоянно соперничают за право называться хозяином самого высокого замка, потому что близость к небу его шпилей как бы отражает мощь его властелина. Сила Цоллернов, как помню, подчеркивалась тем, что их замок обогнал по высоте замок Гогенцоллернов на полторы сотни метров, а это наполнило души владельцев такой гордостью и спесью, что они взяли фамилию в честь горного пика и стали Гогенбергами.
Я спросил:
– Ваш?
Витерлих с опаской то поглядывал на небо, то поворачивался в седле и всматривался в пыльное облако за нашим отрядом.
– Увы, – ответил он озабоченно, – мой намного дальше. За сегодня не доберемся, придется ночевать здесь. Погони пока нет, просто чудо… Но если будем ехать и ночью, нам не поздоровится.
Голос его был невесел, а лицо потемнело.
– Чей замок? – спросил я.
Он тяжело вздохнул.
– Моего дяди.
Я переспросил понимающе:
– Не ладите?
Он покачал головой.
– Хуже. Он… ладно, увидите сами. Я стараюсь не появляться здесь, хотя после смерти моих родителей он был моим опекуном, а теперь единственный близкий родственник.
– Как его зовут?
– Гримоальд фон Брауншвейг, граф Вольфенбюттель, барон Геттинген Гольштейн-Шауэнбург и прочее. Он все время помнит, что является отпрыском древнего рода!
– А это так ужасно, – сказал я ему в тон.
– Я всегда знал, – прокричал он в ответ, – вы меня поймете!
– Вы, сэр Витерлих, – спросил я, – как молодое поколение, отринули старые традиции?
– А то, – ответил он гордо. – Старые пердуны во всем неправы!
Предки графа Вольфенбюттеля избрали для замка скалистый пик над идиллически ровным цветущим лугом с прекрасной сочной травой, где теперь деревни с аккуратными квадратами полей. Сэр Гримоальд, похоже, то ли из почтения к предкам, то ли по лени, ничего не перестроил. А сам замок не желает разваливаться: каменная стена по-прежнему надежно опирается на контрфорсы, зубцы на стене чередуются с амбразурами, над воротами нависает широкий каменный навес, где можно расположить как лучников, так и запас камней. Не говоря уже о том, что ворота расположены в привратной башне, что значит, нам придется проехать через мышеловку с опускающимися железными решетками.
Чем ближе оказывался замок, тем внимательнее и настороженнее я его рассматривал. С трех сторон эту маленькую крепость продолжает скальный пик, подъехать можно только вот по этой дороге, но путь преграждает широкий ров, настоящий ров, первый, увиденный здесь в Ундерлендах и вообще в Сен-Мари, а мост поднят.
Когда я различил деталей больше, ахнул: рядом с большим подъемным мостом еще и маленький, что ведет не к воротам, а к небольшой калитке в башне. Умная предосторожность, да и чтоб не опускать мост всякий раз по мелочам.
Витерлих поднес к губам короткий, но сильно загнутый рог. Мощный красивый звук, протяжный и торжественный, прорезал воздух. На воротах появились крохотные фигурки. Подъемный мост быстро пошел вниз.
– Ждут? – прокричал я.
Виттерих покачал головой.
– Нет. Просто здесь всегда наготове.
– Ваш дядя с кем-то воюет?
– Традиции, сэр Ричард.
– Кажется, – проговорил я, – начинаю догадываться.
Виттерих вздохнул.
– Тогда вы понимаете, почему я так… ликую.
Тяжелые створки ворот распахнулись медленно и величаво, напоминая о своей значимости. В глубине темного тоннеля привратной башни неспешно и торжественно начала подниматься металлическая решетка. Всадники с грохотом копыт промчались по деревянному мосту, в каменном своде над нашими головами промелькнули острые зубья одной решетки, а через пять шагов – другой.
Витерлих уже не трубил в рог, вторые ворота открыли перед нами, не задавая вопросов. В этом, уже втором, дворе – конюшни, кухни, службы, а главное – донжон, суровый и прекрасный, сложенный из массивных гранитных глыб, возносящийся даже выше сторожевых башен.
Стальные подковы звучно высекали искры из мощенного булыжником двора. Рыцари промчались к самому донжону, навстречу сбегались слуги и торопливо перехватывали поводья. Ворота за нами захлопнулись, массивный металлический засов скользнул по смазанным маслом петлям легко, а я продолжал рассматривать передний двор с аккуратно прилепленными к стенам домами челяди и ремесленников, где также кузница, булочная…
На ступенях донжона появился церемониймейстер с длинным жезлом в руке, надменный и величавый. Он смотрел сверху вниз невозмутимо, как могучий дуб на муравьев, наконец мощно стукнул жезлом в мраморную ступень.
– Благородный сэр Витерлих, – провозгласил он громовым голосом, – с друзьями к благородному ландграфу сэру Гримоальду фон Брауншвейгу, графу Вольфенбюттелю, барону Геттинген Гольштейн-Шауэнбургу, виконту Баттенберга и лорду земель долины Виттельсбаха!
Из донжона выбежали строго и торжественно одетые рыцарями молодые парни, моментально встали в две шеренги и отсалютовали нам обнаженными мечами. Солнце красиво вспыхнуло на лезвиях, рассыпая грозные искры, глаза в прорезях забрал блистают весело и мужественно.
Пока мы ждали хозяина, я с торопливым любопытством рассматривал замок, выстроенный с таким строгим изяществом, словно уже после эпохи замков, в то романтичное время, когда эти вот строения возводили для красоты и любования строгой красотой, а не для обороны: мощный, неприступный, со всеми необходимыми атрибутами…
Обычно центральная башня замка не разрастается до размеров дворца, потому в мирное время хозяин и его семья живут в каменном двухэтажном доме, гордо именуемом дворцом или палатой. Правда, дом всегда цокольный, и даже на первый этаж нужно подниматься по длинной каменной лестнице. Здесь же никакого палатного дома, только донжон, массивный и широкий настолько, что в нем могут жить не только хозяин с семьей, но и множество рыцарей.
Из донжона вышел немолодой рыцарь, прямой, как лезвие двуручного меча, такой же бесстрастный, холодный и несгибаемый. Я встретил его твердый взгляд и ответил таким же, прямым, твердым, но исполненным почтения.
Высокий, поджарый, с густыми черными, как смоль, бровями, что резко контрастируют с седыми волосами, усами и короткой бородкой, он на удивление выглядел под стать своему замку. Под легким малиновым полукафтаном, раскрытым на груди, блестит, как мокрая рыба, крупноячеистая кольчуга, брюки заправлены в высокие сапоги, а на широком рыцарском поясе слегка покачивается зловещая мизерикордия.
Ремень сэра Гримоальда в абсолютном соответствии с правилами хорошего тона в обхвате на два дюйма шире талии и застегивается на третью дырочку. И, конечно же, в одной цветовой гамме с рыцарскими сапогами из тонкой кожи, но на грубой подошве, как приличествует человеку, всегда готовому взять в руки меч.
Он остановился в двух шагах от двери, из которой вышел, и замер, выпрямившись, холодный и оскорбительно вежливый. Взгляд его лишь скользнул по сэру Витерлиху, сразу ставшему меньше ростом и потерявшему яркость красок, и снова уперся в меня, строгий и требовательный.
Я поклонился со всей почтительностью.
– Счастлив, – сказал я абсолютно искренне, – что ваш племянник привез меня именно к вам! Впервые вижу замок, построенный по всем законам. Какие дивные контрфорсы! А портгаланты? Вы посмотрите на эти портгаланты!
Витерлих поморщился, зато взгляд сэра Гримоальда потеплел на сотую долю градуса.
– Вы… – проговорил он ровным голосом, – вы их оцениваете?
– По высшей шкале! – сказал я горячо. – Это же дивно, как они сделаны! Вы замечаете исключительную целесообразность вот тех линий…
Он посмотрел на меня, на портгаланты, снова на меня.
– Вообще-то, – заметил он осторожно, – сделано все правильно.
– Золотые слова, – восхитился я. – Когда все правильно, это выглядит прекрасно! А слегеторы? Нет, вы посмотрите, посмотрите на слегеторы!
Он смотрел не на слегеторы, а на меня, а у меня горят глаза от восторга, это я умею, смотрю на эти шедевры фортификации и всячески выражаю восхищение изумительной точностью постройки, где ни одной лишней детали, а это и есть совершенство.
– Приятно встретить знатока старых обычаев, – проговорил наконец он ровным голосом. – Хорошо, сэр Ричард, будьте моим гостем. Вам помогут помыться и принесут одежду, после чего надеюсь увидеть вас за ужином.
Глава 2
Огромную металлическую ванну наполнили горячей водой, на столике рядом разложили щетки, пемзу, мочалки из лыка, два сорта мыла. Две девушки регулярно подливали воду, в то время как третья терла мне спину. Все трое строгие, молчаливые, лишь одна позволила себе чуть улыбнуться, когда выскребывала из моего отощавшего тела грязь, начиная от макушки и заканчивая пятками.
Потом меня вытерли, облачили в новые одежды, у сэра Гримоальда наметанный глаз, подобрали почти по росту, хотя в плечах все же тесновато. Я поблагодарил, вышел во двор, начиная удивляться, куда же девались сэр Витерлих и его рыцари.
Замок в самом деле хорош, я не слишком и лицемерил, когда расхваливал перед хозяином. Ворота поставлены не в стене, как чаще всего, а в надвратных башнях. Надежные, двустворчатые, обитые железом, поджечь с налету не удастся. Кроме запоров и железных засовов еще и поперечная балка из цельного ствола дерева, выдвигается из одной каменной стены и уходит в другую напротив. Такую дверь не вышибить тараном.
Решетка железная, из четырехгранных толстых прутьев, пазы в стенах неширокие, что значит, падает точно, как по маслу. Уверен, висит не на цепях, а на веревках, их легче перерубить, чтобы быстрее преградить дорогу противнику.
Я подошел к окошку и внимательно осматривал подъемный мост на той стороне, за спиной послышался ровный, как звучание метронома, голос:
– Что-то еще увидели интересное, сэр Ричард?
Сэр Гримоальд появился в дверном проеме донжона, прямой и поджарый, одетый с той изысканностью старого аристократа, когда не замечаешь, что и как, остается только общее впечатление облика рыцаря старых времен, когда доблесть с честью в крови, а строгое воспитание сопровождает со дня рождения.
Я повернулся, торопливо отвесил почтительный поклон.
– Интересное? Сэр Гримоальд, я не просто поражен, я… сражен! Я не нахожу слов! Даже здесь, в Ундерлендах, я не видел такого совершенства! А уж в самом королевстве…
Он поинтересовался внешне бесстрастно, но я видел, насколько он польщен:
– А что там?
Я махнул рукой.
– Сплошной упадок нравов отразился и на строительстве. Такого совершенства никто больше не строит. Разврат в камне, вот как бы я назвал архитектуру самого Сен-Мари. И потому я так вот не могу оторвать взгляда от этих дивных форм… Смотрите, везде мосты простые, а у вас с противовесом. Это же замечательно!.. Дает выигрыш в целую минуту, а это может быть решающим моментом… А барбакан? У вас чудо, а не барбакан! Я вообще не видел их в Ундерлендах, не говоря уже про Россано!
И без того прямой, как рыцарское копье, он стал словно еще выше ростом, лицо просветлело, хотя выражение не изменилось.
– Вы знаете в этом толк, сэр Ричард, – произнес он. – Но стол уже накрывают к обеду.
– Господи, – воскликнул я, – хоть и голоден, как волк, но не могу оторваться от этих красот!.. У вас две портгаланты, это же замечательно. А какие чудные амбразуры!.. Узкие и длинные для лучников, продольные для арбалетчиков… Все предусмотрено, это же какое сладкое зрелище для истинного лорда!
Он пробормотал, глядя на меня внимательно:
– Да, для истинного… Пойдемте, сэр Ричард.
– Минутку, – взмолился я голосом, полным восторга, – господи, у вас еще и цвингер!
Неподвижное лицо сэра Гримоальда дрогнуло в улыбке. За высокой внешней стеной идет еще и внутренняя, чуть ниже. Захватчики, кое-как преодолев с огромными потерями внешнюю стену, не в смогут взять с собой громоздкие лестницы. Они окажутся в пустом пространстве между двумя стенами, их легко расстреляют даже не со стены цвингера: в самой стене предусмотрено множество отверстий для лучников и арбалетчиков.
– М-да, – произнес он чуточку настороженно, – м-да, как же без цвингера…
– Никак, – заверил я. – Кто недооценивает его значение, заранее проигрывает! А каков у вас качельный мост!
– Качельный?
– Ну да, – сказал я, – а как он называется у вас? Можно еще назвать качающимся, но это длинновато…
– Качающийся мост, – повторил он с удовольствием. – У нас его называют опрокидывающимся. Но вы правы, «качельный» – звучит лучше. Господи, как же приятно встретить знатока! Спасибо, сэр Ричард.
– Знаток? – удивился я. – Что вы! Абсолютно нет. Просто я вырос среди таких замков, потому так приятно наконец-то увидеть кусочек моей рыцарской родины, где все еще помнят правила суровой благородной жизни.
Он посмотрел на меня странным взором, на лицо набежала легкая тень.
– Вам такое нравится?
– Еще бы! – воскликнул я совершенно искренне. – В таких замках живут люди! Настоящие. А вне их… так, человеки. Вы правы, сэр Гримоальд! Чем меньше замков, тем мир безнравственнее.
Он опомнился, снова стал строгим и бесстрастным, даже голос выглядел ровным, как лед высокогорного катка:
– Вы производите хорошее впечатление, хотя, конечно, само пребывание в компании с моим непутевым племянником способно бросить тень и на достойного человека.
В его суховатом голосе звучал вопрос, я поклонился, помня, что лучше перепоклониться, чем недопоклониться, рыцарь должен почтительнейше относиться к старшим.
– Сэр Витерлих, – пояснил я, – первым и единственным примчался на мою казнь, готовый, как я хочу верить, помочь при случае.
Он вскинул брови.
– Помочь? В смысле, подать палачу топор?
– Нет-нет, – заверил я. – Полагаю, он был преисполнен сочувствия, хотя, конечно, зрелище есть зрелище…
– А что за казнь? – переспросил он. – Почему казнь?
– Его Величество, – сказал я, – велел меня сжечь.
Сэр Гримоальд нахмурился.
– Весьма странно. Вы разве не рыцарь?
– Да, разумеется.
– Рыцаря можно только обезглавить, – сказал он безапелляционно. – Особым церемониальным мечом в отличие от топора, которым рубят головы простолюдинам. А сжечь… Это применимо только к ведьмам и еретикам. Правда, в наши безнравственные времена эта нечисть разгуливает свободно.
– У нас личные счеты, – вступился я за короля, – вот он и решил… еще и унизить. Но в последний момент Его Величество Император решил вмешаться и, дав мне титул маркграфа, даровал марку Гандерсгейм. Конечно, Его Величество король весьма гневался. Тут ваш племянник и подвел прямо к помосту коня со свободным седлом… Дальше вы знаете. Мы не задержимся у вас, на рассвете нас здесь уже не будет.
Он выпрямился, сказал надменно:
– В этих стенах вам ничего не грозит. Даже императору не выдам человека без решения суда. И то, если его полномочия признаю целиком и полностью.
– Император ко мне отнесся благосклонно, – заверил я.
– Тем более, – сообщил он. – У императора есть чутье на людей, как я слышал не раз. Но с ним нужно быть настороже. Он как возвышает людей, так и уничтожает… легко.
– Политик, – сказал я понимающе. Перехватил строгий взгляд сэра Гримоальда, добавил скорбно: – Там наверняка миновали славные рыцарские времена! И наступило… что наступило.
Он покосился на распахнутые двери донжона.
– Пойдемте, сэр Ричард! Ужин стынет.
– Да-да, – согласился я. – Простите, не мог оторваться. Кстати, у вас прекрасная часовня!
Он шел рядом сухой, подтянутый и жилистый, как богомол. На лице, как у богомола, не отразилось никакого выражения, когда он произнес нейтрально:
– Рад, что вы это заметили.
– Как не заметить, сэр Гримоальд, – ответил я почтительно. – При нынешнем равнодушии к делу, за которое отдал жизнь Христос, при запустении церквей, ваше отношение просто удивительно!
– У нас прекрасная молельная комната, – сообщил он. – Я хотел было выстроить церковь, но отец Дромадерий отсоветовал. Людей немного, а когда церковь пуста, нехорошо. В часовне каждый может помолиться в тишине, в молельной совершают торжественные богослужения.
В зале сэр Гримоальд держался так же бесстрастно и невозмутимо, но я ощутил, что в сердце владельца замка быстро занимаю места больше, чем его племянник.
Слуги с неподвижными лицами, вышколенные настолько, что кажутся деревянными, замерли у стен. Длинный стол накрыт для троих: сэра Гримоальда, Витерлиха и меня. Я держался, копируя хозяина, торопливо постигая его манеру и стараясь угадать общее направление, чтобы мог и опередить, доказывая, что я сам такой, а не обезьяна подражающая.
Когда подали еду, простую, хотя и на серебряных тарелках, я сложил ладони и пробормотал молитву, стараясь, чтобы слова звучали отчетливо, сэр Гримоальд прислушивается, пусть видит, что не прикидываюсь, бормоча тарабарщину. Витерлих кривился, морщился, страдал, видя перед собой на тарелке хорошо прожаренное мясо, а в высоком кубке темно-красное вино, но поглядывал на строгого дядю и страдальчески вздыхал.
Сэр Гримоальд проговорил четким голосом:
– Сэр Ричард, я вижу, воспитание у вас надлежащее.
– Сэр, – возразил я шокированно, – вы мне льстите! Всего лишь элементарные манеры!
Он вздохнул, бросил короткий взгляд на племянника. Витерлих опустил взгляд и неумело резал мясо мелкими дольками.
Сэр Гримоальд спросил ровно:
– Я слышал, вы привели в королевство большую армию?
Я благочестиво перекрестился.
– Крестоносную, благородный сэр Гримоальд.
Витерлих поднял голову и слушал, сэр Гримоальд уточнил:
– Что это означает в вашей трактовке?
– Несем веру Христа, – сказал я твердо. – Ведет нас церковь, мы всего лишь проводники воли Господа. Везде восстанавливаем церкви и возрождаем старинные рыцарские обычаи.
– Старинные? – переспросил он.
Я кивнул.
– Для королевства. Для нас, брабантцев, понятия долга, верности и чести неотделимы от быта. Нас так воспитывают с колыбели. Но в королевстве это забыто.
Сэр Витерлих, тихий, как мышь, поглядывал опасливо то на меня, то на дядю. Сэр Гримоальд хирургически точно отрезал одинаковые ломтики мяса, но я не Витерлих, быстро схватил нужную манеру и даже понял значение салфетки, поданной слугой, в то время как сэр Витерлих беспечно вытер масленые руки о скатерть.
Слуги меняли блюда исключительно точно, как раз в момент, когда кто-то клал на тарелку нож и ложку. Все двигались настолько выверенно, что я мог бы заподозрить либо механизмы, либо единый организм, как у муравьев, где один разум и чувства на всех.
Появился дворецкий, прямой и неподвижнолицый, словно истукан. Приблизился к хозяину, я видел, как быстро переломился в поясе, губы шевельнулись, но я не услышал ни слова. Сэр Гримоальд кивнул, дворецкий тут же удалился, а сэр Гримоальд через пару минут поднялся, сухой и ровный.
– Очень сожалею, – произнес он бесстрастно, – обстоятельства заставляют меня покинуть на время ужин. Но вы продолжайте! Сэр Ричард, я рассчитываю, вам будет выказано все возможное почтение, которое, без всякого сомнения, заслуживаете.
Витерлих проводил его ошалелым взглядом. За сэром Гримоальдом захлопнулась дверь, Витерлих сказал жарким шепотом:
– Как вы… сумели?
Я пожал плечами.
– А что случилось?
Он продолжил тем же шепотом:
– Теперь скажу правду, я все время ожидал, что нас выставят! Он живет нелюдимом, гости не задерживаются. В последние годы вообще никто не заезжал. Нрав у него жуткий.
– Разве? – спросил я с удивлением. – А мне показался очень милым и гостеприимным. Другое важнее, кто его оторвал так внезапно от ужина? Это не в характере сэра Гримоальда.
Витерлих спросил изумленно:
– Ты уже и характер его понял?
– Великолепный характер, – сказал я громко и покосился на стены. – Настоящий рыцарь!
– Сэр Ричард, – воскликнул он в ужасе.
– Старой закалки, – заметил я одобрительно. – Теперь таких людей уже почти нет.
– Господи! – сказал он. – Как вы можете…
Он смотрел почти с испугом, я же помнил старое правило: будь политкорректен, обсуждая что-либо в мужском туалете. Никогда нельзя знать, кто выйдет из соседней кабинки. Или кто нас подслушивает через тайные отверстия в стене замка.
– Возможно, – сказал я отчетливо, – вы правы, сэр Витерлих. Но на меня сэр Гримоальд произвел удивительно хорошее впечатление. Я не стану о нем судить плохо, пока сам не разберусь, что он за человек. Хорошо?
Он кисло поморщился.
– Да это и так всем ясно…
– Я не все, – ответил я. – И вообще… все мы – не все. Каждый из нас – что-то. Или даже кто-то.
– К счастью, – пробормотал он тихонько и перекрестился. – Вам налить вина, сэр маркграф?
Я кисло поморщился.
– Перестаньте.
– А что, – сказал он, – я не уроню достоинства, прислуживая за удостоенным титула маркграфа! С ума сойти. Я еще ни разу маркграфа не видел. Вообще в королевстве вы первый.
Я поморщился снова. Как со временем меняется значение слова… Маркграфства ввел, если не ошибаюсь, Карл Великий. После отступления ледников Европа была сперва сплошным болотом, что о-о-о-очень медленно подсыхало, зарастая лесами. И тогда же туда из южных стран пришли первые люди и поселились по островкам суши среди бескрайних болот. Мarsch, то есть болота, были границей пригодной для обитания земли. Потому земли, заканчивающиеся болотами, назывались марками, а их владельцы – маркграфами. А теперь вот и здесь, где даже не знают, что такое болота, маркграфство… Интересно, с чем же граничит моя марка?
Потом меня вытерли, облачили в новые одежды, у сэра Гримоальда наметанный глаз, подобрали почти по росту, хотя в плечах все же тесновато. Я поблагодарил, вышел во двор, начиная удивляться, куда же девались сэр Витерлих и его рыцари.
Замок в самом деле хорош, я не слишком и лицемерил, когда расхваливал перед хозяином. Ворота поставлены не в стене, как чаще всего, а в надвратных башнях. Надежные, двустворчатые, обитые железом, поджечь с налету не удастся. Кроме запоров и железных засовов еще и поперечная балка из цельного ствола дерева, выдвигается из одной каменной стены и уходит в другую напротив. Такую дверь не вышибить тараном.
Решетка железная, из четырехгранных толстых прутьев, пазы в стенах неширокие, что значит, падает точно, как по маслу. Уверен, висит не на цепях, а на веревках, их легче перерубить, чтобы быстрее преградить дорогу противнику.
Я подошел к окошку и внимательно осматривал подъемный мост на той стороне, за спиной послышался ровный, как звучание метронома, голос:
– Что-то еще увидели интересное, сэр Ричард?
Сэр Гримоальд появился в дверном проеме донжона, прямой и поджарый, одетый с той изысканностью старого аристократа, когда не замечаешь, что и как, остается только общее впечатление облика рыцаря старых времен, когда доблесть с честью в крови, а строгое воспитание сопровождает со дня рождения.
Я повернулся, торопливо отвесил почтительный поклон.
– Интересное? Сэр Гримоальд, я не просто поражен, я… сражен! Я не нахожу слов! Даже здесь, в Ундерлендах, я не видел такого совершенства! А уж в самом королевстве…
Он поинтересовался внешне бесстрастно, но я видел, насколько он польщен:
– А что там?
Я махнул рукой.
– Сплошной упадок нравов отразился и на строительстве. Такого совершенства никто больше не строит. Разврат в камне, вот как бы я назвал архитектуру самого Сен-Мари. И потому я так вот не могу оторвать взгляда от этих дивных форм… Смотрите, везде мосты простые, а у вас с противовесом. Это же замечательно!.. Дает выигрыш в целую минуту, а это может быть решающим моментом… А барбакан? У вас чудо, а не барбакан! Я вообще не видел их в Ундерлендах, не говоря уже про Россано!
И без того прямой, как рыцарское копье, он стал словно еще выше ростом, лицо просветлело, хотя выражение не изменилось.
– Вы знаете в этом толк, сэр Ричард, – произнес он. – Но стол уже накрывают к обеду.
– Господи, – воскликнул я, – хоть и голоден, как волк, но не могу оторваться от этих красот!.. У вас две портгаланты, это же замечательно. А какие чудные амбразуры!.. Узкие и длинные для лучников, продольные для арбалетчиков… Все предусмотрено, это же какое сладкое зрелище для истинного лорда!
Он пробормотал, глядя на меня внимательно:
– Да, для истинного… Пойдемте, сэр Ричард.
– Минутку, – взмолился я голосом, полным восторга, – господи, у вас еще и цвингер!
Неподвижное лицо сэра Гримоальда дрогнуло в улыбке. За высокой внешней стеной идет еще и внутренняя, чуть ниже. Захватчики, кое-как преодолев с огромными потерями внешнюю стену, не в смогут взять с собой громоздкие лестницы. Они окажутся в пустом пространстве между двумя стенами, их легко расстреляют даже не со стены цвингера: в самой стене предусмотрено множество отверстий для лучников и арбалетчиков.
– М-да, – произнес он чуточку настороженно, – м-да, как же без цвингера…
– Никак, – заверил я. – Кто недооценивает его значение, заранее проигрывает! А каков у вас качельный мост!
– Качельный?
– Ну да, – сказал я, – а как он называется у вас? Можно еще назвать качающимся, но это длинновато…
– Качающийся мост, – повторил он с удовольствием. – У нас его называют опрокидывающимся. Но вы правы, «качельный» – звучит лучше. Господи, как же приятно встретить знатока! Спасибо, сэр Ричард.
– Знаток? – удивился я. – Что вы! Абсолютно нет. Просто я вырос среди таких замков, потому так приятно наконец-то увидеть кусочек моей рыцарской родины, где все еще помнят правила суровой благородной жизни.
Он посмотрел на меня странным взором, на лицо набежала легкая тень.
– Вам такое нравится?
– Еще бы! – воскликнул я совершенно искренне. – В таких замках живут люди! Настоящие. А вне их… так, человеки. Вы правы, сэр Гримоальд! Чем меньше замков, тем мир безнравственнее.
Он опомнился, снова стал строгим и бесстрастным, даже голос выглядел ровным, как лед высокогорного катка:
– Вы производите хорошее впечатление, хотя, конечно, само пребывание в компании с моим непутевым племянником способно бросить тень и на достойного человека.
В его суховатом голосе звучал вопрос, я поклонился, помня, что лучше перепоклониться, чем недопоклониться, рыцарь должен почтительнейше относиться к старшим.
– Сэр Витерлих, – пояснил я, – первым и единственным примчался на мою казнь, готовый, как я хочу верить, помочь при случае.
Он вскинул брови.
– Помочь? В смысле, подать палачу топор?
– Нет-нет, – заверил я. – Полагаю, он был преисполнен сочувствия, хотя, конечно, зрелище есть зрелище…
– А что за казнь? – переспросил он. – Почему казнь?
– Его Величество, – сказал я, – велел меня сжечь.
Сэр Гримоальд нахмурился.
– Весьма странно. Вы разве не рыцарь?
– Да, разумеется.
– Рыцаря можно только обезглавить, – сказал он безапелляционно. – Особым церемониальным мечом в отличие от топора, которым рубят головы простолюдинам. А сжечь… Это применимо только к ведьмам и еретикам. Правда, в наши безнравственные времена эта нечисть разгуливает свободно.
– У нас личные счеты, – вступился я за короля, – вот он и решил… еще и унизить. Но в последний момент Его Величество Император решил вмешаться и, дав мне титул маркграфа, даровал марку Гандерсгейм. Конечно, Его Величество король весьма гневался. Тут ваш племянник и подвел прямо к помосту коня со свободным седлом… Дальше вы знаете. Мы не задержимся у вас, на рассвете нас здесь уже не будет.
Он выпрямился, сказал надменно:
– В этих стенах вам ничего не грозит. Даже императору не выдам человека без решения суда. И то, если его полномочия признаю целиком и полностью.
– Император ко мне отнесся благосклонно, – заверил я.
– Тем более, – сообщил он. – У императора есть чутье на людей, как я слышал не раз. Но с ним нужно быть настороже. Он как возвышает людей, так и уничтожает… легко.
– Политик, – сказал я понимающе. Перехватил строгий взгляд сэра Гримоальда, добавил скорбно: – Там наверняка миновали славные рыцарские времена! И наступило… что наступило.
Он покосился на распахнутые двери донжона.
– Пойдемте, сэр Ричард! Ужин стынет.
– Да-да, – согласился я. – Простите, не мог оторваться. Кстати, у вас прекрасная часовня!
Он шел рядом сухой, подтянутый и жилистый, как богомол. На лице, как у богомола, не отразилось никакого выражения, когда он произнес нейтрально:
– Рад, что вы это заметили.
– Как не заметить, сэр Гримоальд, – ответил я почтительно. – При нынешнем равнодушии к делу, за которое отдал жизнь Христос, при запустении церквей, ваше отношение просто удивительно!
– У нас прекрасная молельная комната, – сообщил он. – Я хотел было выстроить церковь, но отец Дромадерий отсоветовал. Людей немного, а когда церковь пуста, нехорошо. В часовне каждый может помолиться в тишине, в молельной совершают торжественные богослужения.
В зале сэр Гримоальд держался так же бесстрастно и невозмутимо, но я ощутил, что в сердце владельца замка быстро занимаю места больше, чем его племянник.
Слуги с неподвижными лицами, вышколенные настолько, что кажутся деревянными, замерли у стен. Длинный стол накрыт для троих: сэра Гримоальда, Витерлиха и меня. Я держался, копируя хозяина, торопливо постигая его манеру и стараясь угадать общее направление, чтобы мог и опередить, доказывая, что я сам такой, а не обезьяна подражающая.
Когда подали еду, простую, хотя и на серебряных тарелках, я сложил ладони и пробормотал молитву, стараясь, чтобы слова звучали отчетливо, сэр Гримоальд прислушивается, пусть видит, что не прикидываюсь, бормоча тарабарщину. Витерлих кривился, морщился, страдал, видя перед собой на тарелке хорошо прожаренное мясо, а в высоком кубке темно-красное вино, но поглядывал на строгого дядю и страдальчески вздыхал.
Сэр Гримоальд проговорил четким голосом:
– Сэр Ричард, я вижу, воспитание у вас надлежащее.
– Сэр, – возразил я шокированно, – вы мне льстите! Всего лишь элементарные манеры!
Он вздохнул, бросил короткий взгляд на племянника. Витерлих опустил взгляд и неумело резал мясо мелкими дольками.
Сэр Гримоальд спросил ровно:
– Я слышал, вы привели в королевство большую армию?
Я благочестиво перекрестился.
– Крестоносную, благородный сэр Гримоальд.
Витерлих поднял голову и слушал, сэр Гримоальд уточнил:
– Что это означает в вашей трактовке?
– Несем веру Христа, – сказал я твердо. – Ведет нас церковь, мы всего лишь проводники воли Господа. Везде восстанавливаем церкви и возрождаем старинные рыцарские обычаи.
– Старинные? – переспросил он.
Я кивнул.
– Для королевства. Для нас, брабантцев, понятия долга, верности и чести неотделимы от быта. Нас так воспитывают с колыбели. Но в королевстве это забыто.
Сэр Витерлих, тихий, как мышь, поглядывал опасливо то на меня, то на дядю. Сэр Гримоальд хирургически точно отрезал одинаковые ломтики мяса, но я не Витерлих, быстро схватил нужную манеру и даже понял значение салфетки, поданной слугой, в то время как сэр Витерлих беспечно вытер масленые руки о скатерть.
Слуги меняли блюда исключительно точно, как раз в момент, когда кто-то клал на тарелку нож и ложку. Все двигались настолько выверенно, что я мог бы заподозрить либо механизмы, либо единый организм, как у муравьев, где один разум и чувства на всех.
Появился дворецкий, прямой и неподвижнолицый, словно истукан. Приблизился к хозяину, я видел, как быстро переломился в поясе, губы шевельнулись, но я не услышал ни слова. Сэр Гримоальд кивнул, дворецкий тут же удалился, а сэр Гримоальд через пару минут поднялся, сухой и ровный.
– Очень сожалею, – произнес он бесстрастно, – обстоятельства заставляют меня покинуть на время ужин. Но вы продолжайте! Сэр Ричард, я рассчитываю, вам будет выказано все возможное почтение, которое, без всякого сомнения, заслуживаете.
Витерлих проводил его ошалелым взглядом. За сэром Гримоальдом захлопнулась дверь, Витерлих сказал жарким шепотом:
– Как вы… сумели?
Я пожал плечами.
– А что случилось?
Он продолжил тем же шепотом:
– Теперь скажу правду, я все время ожидал, что нас выставят! Он живет нелюдимом, гости не задерживаются. В последние годы вообще никто не заезжал. Нрав у него жуткий.
– Разве? – спросил я с удивлением. – А мне показался очень милым и гостеприимным. Другое важнее, кто его оторвал так внезапно от ужина? Это не в характере сэра Гримоальда.
Витерлих спросил изумленно:
– Ты уже и характер его понял?
– Великолепный характер, – сказал я громко и покосился на стены. – Настоящий рыцарь!
– Сэр Ричард, – воскликнул он в ужасе.
– Старой закалки, – заметил я одобрительно. – Теперь таких людей уже почти нет.
– Господи! – сказал он. – Как вы можете…
Он смотрел почти с испугом, я же помнил старое правило: будь политкорректен, обсуждая что-либо в мужском туалете. Никогда нельзя знать, кто выйдет из соседней кабинки. Или кто нас подслушивает через тайные отверстия в стене замка.
– Возможно, – сказал я отчетливо, – вы правы, сэр Витерлих. Но на меня сэр Гримоальд произвел удивительно хорошее впечатление. Я не стану о нем судить плохо, пока сам не разберусь, что он за человек. Хорошо?
Он кисло поморщился.
– Да это и так всем ясно…
– Я не все, – ответил я. – И вообще… все мы – не все. Каждый из нас – что-то. Или даже кто-то.
– К счастью, – пробормотал он тихонько и перекрестился. – Вам налить вина, сэр маркграф?
Я кисло поморщился.
– Перестаньте.
– А что, – сказал он, – я не уроню достоинства, прислуживая за удостоенным титула маркграфа! С ума сойти. Я еще ни разу маркграфа не видел. Вообще в королевстве вы первый.
Я поморщился снова. Как со временем меняется значение слова… Маркграфства ввел, если не ошибаюсь, Карл Великий. После отступления ледников Европа была сперва сплошным болотом, что о-о-о-очень медленно подсыхало, зарастая лесами. И тогда же туда из южных стран пришли первые люди и поселились по островкам суши среди бескрайних болот. Мarsch, то есть болота, были границей пригодной для обитания земли. Потому земли, заканчивающиеся болотами, назывались марками, а их владельцы – маркграфами. А теперь вот и здесь, где даже не знают, что такое болота, маркграфство… Интересно, с чем же граничит моя марка?