Страница:
– Мерзкая тварь, – сказал Гатер вполголоса. – Очень живучие, хитрые, стараются напасть со спины. На закованных в доспехи никогда не бросятся, а вот если подстерегут, когда разденешься перед купанием в озере…
– Долго ему придется ждать, – заметил я. – У нас в отряде одни мужчины! Настоящие.
Он хмыкнул, оценив шутку, а пятнистый зверь снизился еще чуть, прошел по кругу, но голову поворачивал, постоянно держа в прицеле глаз именно меня, словно танцуя с девушкой лезгинку.
Я быстро вскинул лук, рывком натянул тетиву и моментально отпустил. Щелкнув тетивой по пальцам, стрела исчезла, зверь дернулся и запоздало ударил с силой крыльями по воздуху, но трехфутовое древко с острейшим стальным наконечником садануло с такой силой, что подбросило легкое тело, будто по нему ударили дубиной.
Зверь дико завизжал, превратился в ком судорожно трепыхающихся крыльев, барахтающихся лап, а извивался так судорожно, хватая древко стрелы острыми зубами, что я на всякий случай наложил на тетиву вторую стрелу.
Рыцари радостно закричали. Бобик сделал гигантский прыжок, но я заорал:
– Стоять!.. Сидеть!..
Бобик поспешно плюхнулся толстым задом на землю. Крылатый зверь ударился о землю в десятке шагов от нас, но и там продолжал подпрыгивать, пытался уползти в придорожные кусты.
Один из рыцарей пустил коня вскачь и с силой пригвоздил трепыхающуюся тварь копьем к земле. Зверь медленно затих, судорожно сжатые лапы распрямились, когти острые, загнутые, глаза заволакивает дымкой смерти, но даже в таких я видел жгучую ненависть и жажду убивать.
– Какая мерзость, – сказал я, – из породы кошачьих, к счастью…
– Почему? – спросил Гатер.
– Разве не видно, что это кошка?
– Нет, я спросил, почему к счастью?
– Живут поодиночке, – объяснил я. – Если бы умели сбиваться в стаи, как волки, нам пришлось бы туго… Бобик, ко мне! Гуляй, собачка, гуляй.
Снова тронулись в путь, только один из рыцарей приотстал, я видел, как он соскочил с коня, быстро и умело отрезал голову крылатого хищника, торопливо сунул в мешок.
Догнал он довольный, такой трофей можно и на стену в замке. Это намного лучше, чем привычные оленьи головы, кабаньи или даже медвежьи.
Бобик все расширяет круги, неутомимо исследуя новый мир, граф Гатер едет со мной рядом и все так же обстоятельно просвещает по истории, экономике и социальному составу Вестготии, а географию и так вижу, по чудовищным разломам можно изучить геологию.
К остальным присматриваться затруднительно, едут позади, пару раз переходил на запаховое, старался увидеть их вот так, не поворачивая головы, и кое-что в самом деле узнал интересное.
Двигаемся колонной по двое в ряд, дорога пока что позволяет, а беседовать так удобнее, коротая длинный и однообразный путь. Замыкает нашу колонну барон Гедвиг Уроншид, первый принесший мне здесь вассальную клятву, как же, помню. Не знаю, что он за человек, но к нему чувства самые теплые, это и понятно…
С бароном юный оруженосец, хрупкий и еще безусый, а вообще я заметил, что и в Вестготии большинство рыцарей старается обходиться без них. Правда, не всегда удается: рыцари предпочитают своих детей воспитывать не сами из боязни избаловать, а отсылают ко дворам наиболее прославленных и доблестных рыцарей, где уж точно им не будут давать поблажки и где воспитают настоящих мужчин, стремящихся к чести и подвигам.
Я сказал графу:
– Продолжайте путь, я немного пообщаюсь по дороге с рыцарями. Как говорится, приятное с полезным в одном кубке.
Он кивнул, я отстал, пропуская всех мимо. Барон Гедвиг учтиво поклонился, я воспользовался поводом и, отвечая на поклон, сказал шутливо:
– Приятно видеть, когда с детства обучают рыцарским манерам и воинской доблести. Ваш оруженосец уже принимает участие в битвах?
Он ответил поспешно:
– Нет, мой лорд. С семи лет носил за мной шлем, а теперь носит щит. Когда исполнится семнадцать, получит меч и право сражаться.
– А сейчас ему сколько?
– Четырнадцать.
Я окинул внимательным взглядом оруженосца, тот сразу же застеснялся и покраснел так жутко, как удается только невинным деревенским детям, что редко видят чужаков.
– Он хорош, – сказал я одобрительно. – Для четырнадцати лет развит весьма, весьма. К семнадцати уже будет крепкий воин. Как зовут этого молодца?
– Джон Фонтэйн, – ответил барон поспешно.
Оруженосец торопливо кивнул, подтверждая, что да, он Джон Фонтэйн и никто другой.
– Хорош, – повторил я.
Оба с оруженосцем смотрели с вымученными улыбками, я кивнул благосклонно и догнал сэра Генриха. Он, заметив мой интерес к рыцарям, начал давать характеристики, начиная с молодого барона Гедвига Уроншида, с которым я беседовал только что так обстоятельно. Этот барон, оказывается, весьма и красиво тоскует по некой прелестной даме. Его сердце разбито, он страдает, но вообще-то это очень приятная болезнь для человека, имеющего во владении земли Ивоншира, с которых получает приличный годовой доход.
Я поинтересовался:
– А вы сейчас свободны от такой напасти?
Граф сказал бодро:
– Ухаживая за женщинами, мы подсушиваем дрова, которые будут гореть не для нас! Нет уж, если я когда-нибудь умру из-за женщины, так разве что со смеха.
– Достойные слова, – одобрил я. – Рыцарь может умирать только за своего сюзерена. И за Отечество, которого нет, но которое будет!
Он сказал почти благочестиво:
– Все от Бога, за исключением женщины.
Из-за высокого леса медленно выплыли стены и башни замка из белого радостного камня. Я хотел сказать, что там живут счастливые люди, как дыхание оборвалось в груди: от замка только половина, словно некто огромный и безжалостный ювелирно точно распилил его от верхушки крыши и до фундамента, ухитрившись не разрушить.
Лес ушел за спину, рыцари поглядывали на чудесно уцелевшую часть хмуро, хватались за амулеты. Дорога огибает замок, я увидел внутренние помещения, словно замок не настоящий, а гигантская модель в разрезе, вот даже мебель в половинках комнат…
По нервам прошла дрожь, от роскошной кровати только треть, но никаких следов разбоя.
Я пробормотал:
– Как?..
Граф правильно понял вопрос, но лишь пожал плечами.
– Простите, сэр Ричард. Никто не скажет, как. Не скажут даже, кто. Однажды случилось так, вот и все. Даже неизвестно, воля злого волшебника или… как говорят умники, стечение звезд на небе.
– А хозяева?
– Исчезли, – ответил он и, предупреждая следующий вопрос, уточнил: – Все исчезли. Слуги, челядь, даже кони и куры.
Неведомая бритва, судя по всему, врубилась и в землю на большую глубину, с той стороны глубокий овраг, густо заросший травой, кустарниками и даже деревьями, чьи верхушки достигают верха.
Я вздохнул и подумал вяло, что у меня других забот выше крыши, чтобы разгадывать эти аномалии. Главная из них – ни один король и даже император не обладает средствами, контролем и даже самой простой и надежной связью, чтобы управлять далекими землями. Выход один: ухитриться превратить местных феодалов в союзников, заинтересовать их в успехе начинаний сюзерена, пообещать соблюдать их интересы в обмен на клятву соблюдать интересы правителя.
Потому, если я пусть не король, но хотя бы майордом, должен находить общие задачи для себя и вассалов, чтобы добычу получали мы все. Пока что нахожу: сперва избрание гроссграфом прекратило кровавую междоусобицу в самой Армландии, потом я сумел повести эту воинственную толпу на захват чужих владений в богатом и ничего не подозревающем королевстве, а сейчас обещаю обширные земли с местным населением в Гангерсгейме…
Это объединило с армландцами брабандцев и даже ундерлендцев, а еще, как уже вижу, могу привлечь волонтеров из Вестготии…
А что дальше? Чтобы сохранять авторитет и власть? Постоянные захваты соседних владений? Как не смогли остановиться Александр Македонский, Чингис, Аттила?
Или объявить всеобщий крестовый поход на Юг?
Но мешает такой пустячок, о котором я сам благополучно забываю, потому что больно бьет по самолюбию. Вторгаться на Юг, а тем более – объявлять крестовый поход, как говорится, если очень куртуазно, не по чину. И не по титулу. Крестовые походы начинали короли, сами и вели войска, а я далеко не король. Правда, есть прекрасный прецедент, когда герцог Вильгельм посадил на корабли уже офранцузившихся норманнов и перебросил через морской пролив в Англию, где в битве под Гастингсом одержал блистательную победу над тамошним королем, после чего захватил всю Англию. Почти всю.
Интересно, что он оставался вассалом французского короля, хотя захватил страну с территорией и населением побольше самой Франции. Ну, как и я вассал короля Барбароссы.
В общем, и Вильгельм был уже герцогом и захватил всего лишь Англию, а не то, на что могу напороться я. Насколько велик южный континент по ту сторону океана, до сих пор не знаю. Так что мне в самом деле нужно войти в права герцога, укрепиться, расставить локти поширше, а лишь потом разевать варежку. Да и то осторожно.
Граф Гатер сказал громко:
– Вон с того холма увидим гостиницу Шести Мечей!
– Прекрасно, – отозвался я. – Едем даже быстрее, чем планировали?
– Кони отдохнули, – согласился он, – пока вас ожидали. Это правда, что Камень Яшмовой Молнии у вас?
– У меня не только он, – ответил я скромно и загадочно.
Его лицо осветилось любопытством.
– Как же интересна, должно быть, жизнь в Сен-Мари!
– Интересной ее делаем мы сами, – сообщил я.
Глава 6
Глава 7
– Долго ему придется ждать, – заметил я. – У нас в отряде одни мужчины! Настоящие.
Он хмыкнул, оценив шутку, а пятнистый зверь снизился еще чуть, прошел по кругу, но голову поворачивал, постоянно держа в прицеле глаз именно меня, словно танцуя с девушкой лезгинку.
Я быстро вскинул лук, рывком натянул тетиву и моментально отпустил. Щелкнув тетивой по пальцам, стрела исчезла, зверь дернулся и запоздало ударил с силой крыльями по воздуху, но трехфутовое древко с острейшим стальным наконечником садануло с такой силой, что подбросило легкое тело, будто по нему ударили дубиной.
Зверь дико завизжал, превратился в ком судорожно трепыхающихся крыльев, барахтающихся лап, а извивался так судорожно, хватая древко стрелы острыми зубами, что я на всякий случай наложил на тетиву вторую стрелу.
Рыцари радостно закричали. Бобик сделал гигантский прыжок, но я заорал:
– Стоять!.. Сидеть!..
Бобик поспешно плюхнулся толстым задом на землю. Крылатый зверь ударился о землю в десятке шагов от нас, но и там продолжал подпрыгивать, пытался уползти в придорожные кусты.
Один из рыцарей пустил коня вскачь и с силой пригвоздил трепыхающуюся тварь копьем к земле. Зверь медленно затих, судорожно сжатые лапы распрямились, когти острые, загнутые, глаза заволакивает дымкой смерти, но даже в таких я видел жгучую ненависть и жажду убивать.
– Какая мерзость, – сказал я, – из породы кошачьих, к счастью…
– Почему? – спросил Гатер.
– Разве не видно, что это кошка?
– Нет, я спросил, почему к счастью?
– Живут поодиночке, – объяснил я. – Если бы умели сбиваться в стаи, как волки, нам пришлось бы туго… Бобик, ко мне! Гуляй, собачка, гуляй.
Снова тронулись в путь, только один из рыцарей приотстал, я видел, как он соскочил с коня, быстро и умело отрезал голову крылатого хищника, торопливо сунул в мешок.
Догнал он довольный, такой трофей можно и на стену в замке. Это намного лучше, чем привычные оленьи головы, кабаньи или даже медвежьи.
Бобик все расширяет круги, неутомимо исследуя новый мир, граф Гатер едет со мной рядом и все так же обстоятельно просвещает по истории, экономике и социальному составу Вестготии, а географию и так вижу, по чудовищным разломам можно изучить геологию.
К остальным присматриваться затруднительно, едут позади, пару раз переходил на запаховое, старался увидеть их вот так, не поворачивая головы, и кое-что в самом деле узнал интересное.
Двигаемся колонной по двое в ряд, дорога пока что позволяет, а беседовать так удобнее, коротая длинный и однообразный путь. Замыкает нашу колонну барон Гедвиг Уроншид, первый принесший мне здесь вассальную клятву, как же, помню. Не знаю, что он за человек, но к нему чувства самые теплые, это и понятно…
С бароном юный оруженосец, хрупкий и еще безусый, а вообще я заметил, что и в Вестготии большинство рыцарей старается обходиться без них. Правда, не всегда удается: рыцари предпочитают своих детей воспитывать не сами из боязни избаловать, а отсылают ко дворам наиболее прославленных и доблестных рыцарей, где уж точно им не будут давать поблажки и где воспитают настоящих мужчин, стремящихся к чести и подвигам.
Я сказал графу:
– Продолжайте путь, я немного пообщаюсь по дороге с рыцарями. Как говорится, приятное с полезным в одном кубке.
Он кивнул, я отстал, пропуская всех мимо. Барон Гедвиг учтиво поклонился, я воспользовался поводом и, отвечая на поклон, сказал шутливо:
– Приятно видеть, когда с детства обучают рыцарским манерам и воинской доблести. Ваш оруженосец уже принимает участие в битвах?
Он ответил поспешно:
– Нет, мой лорд. С семи лет носил за мной шлем, а теперь носит щит. Когда исполнится семнадцать, получит меч и право сражаться.
– А сейчас ему сколько?
– Четырнадцать.
Я окинул внимательным взглядом оруженосца, тот сразу же застеснялся и покраснел так жутко, как удается только невинным деревенским детям, что редко видят чужаков.
– Он хорош, – сказал я одобрительно. – Для четырнадцати лет развит весьма, весьма. К семнадцати уже будет крепкий воин. Как зовут этого молодца?
– Джон Фонтэйн, – ответил барон поспешно.
Оруженосец торопливо кивнул, подтверждая, что да, он Джон Фонтэйн и никто другой.
– Хорош, – повторил я.
Оба с оруженосцем смотрели с вымученными улыбками, я кивнул благосклонно и догнал сэра Генриха. Он, заметив мой интерес к рыцарям, начал давать характеристики, начиная с молодого барона Гедвига Уроншида, с которым я беседовал только что так обстоятельно. Этот барон, оказывается, весьма и красиво тоскует по некой прелестной даме. Его сердце разбито, он страдает, но вообще-то это очень приятная болезнь для человека, имеющего во владении земли Ивоншира, с которых получает приличный годовой доход.
Я поинтересовался:
– А вы сейчас свободны от такой напасти?
Граф сказал бодро:
– Ухаживая за женщинами, мы подсушиваем дрова, которые будут гореть не для нас! Нет уж, если я когда-нибудь умру из-за женщины, так разве что со смеха.
– Достойные слова, – одобрил я. – Рыцарь может умирать только за своего сюзерена. И за Отечество, которого нет, но которое будет!
Он сказал почти благочестиво:
– Все от Бога, за исключением женщины.
Из-за высокого леса медленно выплыли стены и башни замка из белого радостного камня. Я хотел сказать, что там живут счастливые люди, как дыхание оборвалось в груди: от замка только половина, словно некто огромный и безжалостный ювелирно точно распилил его от верхушки крыши и до фундамента, ухитрившись не разрушить.
Лес ушел за спину, рыцари поглядывали на чудесно уцелевшую часть хмуро, хватались за амулеты. Дорога огибает замок, я увидел внутренние помещения, словно замок не настоящий, а гигантская модель в разрезе, вот даже мебель в половинках комнат…
По нервам прошла дрожь, от роскошной кровати только треть, но никаких следов разбоя.
Я пробормотал:
– Как?..
Граф правильно понял вопрос, но лишь пожал плечами.
– Простите, сэр Ричард. Никто не скажет, как. Не скажут даже, кто. Однажды случилось так, вот и все. Даже неизвестно, воля злого волшебника или… как говорят умники, стечение звезд на небе.
– А хозяева?
– Исчезли, – ответил он и, предупреждая следующий вопрос, уточнил: – Все исчезли. Слуги, челядь, даже кони и куры.
Неведомая бритва, судя по всему, врубилась и в землю на большую глубину, с той стороны глубокий овраг, густо заросший травой, кустарниками и даже деревьями, чьи верхушки достигают верха.
Я вздохнул и подумал вяло, что у меня других забот выше крыши, чтобы разгадывать эти аномалии. Главная из них – ни один король и даже император не обладает средствами, контролем и даже самой простой и надежной связью, чтобы управлять далекими землями. Выход один: ухитриться превратить местных феодалов в союзников, заинтересовать их в успехе начинаний сюзерена, пообещать соблюдать их интересы в обмен на клятву соблюдать интересы правителя.
Потому, если я пусть не король, но хотя бы майордом, должен находить общие задачи для себя и вассалов, чтобы добычу получали мы все. Пока что нахожу: сперва избрание гроссграфом прекратило кровавую междоусобицу в самой Армландии, потом я сумел повести эту воинственную толпу на захват чужих владений в богатом и ничего не подозревающем королевстве, а сейчас обещаю обширные земли с местным населением в Гангерсгейме…
Это объединило с армландцами брабандцев и даже ундерлендцев, а еще, как уже вижу, могу привлечь волонтеров из Вестготии…
А что дальше? Чтобы сохранять авторитет и власть? Постоянные захваты соседних владений? Как не смогли остановиться Александр Македонский, Чингис, Аттила?
Или объявить всеобщий крестовый поход на Юг?
Но мешает такой пустячок, о котором я сам благополучно забываю, потому что больно бьет по самолюбию. Вторгаться на Юг, а тем более – объявлять крестовый поход, как говорится, если очень куртуазно, не по чину. И не по титулу. Крестовые походы начинали короли, сами и вели войска, а я далеко не король. Правда, есть прекрасный прецедент, когда герцог Вильгельм посадил на корабли уже офранцузившихся норманнов и перебросил через морской пролив в Англию, где в битве под Гастингсом одержал блистательную победу над тамошним королем, после чего захватил всю Англию. Почти всю.
Интересно, что он оставался вассалом французского короля, хотя захватил страну с территорией и населением побольше самой Франции. Ну, как и я вассал короля Барбароссы.
В общем, и Вильгельм был уже герцогом и захватил всего лишь Англию, а не то, на что могу напороться я. Насколько велик южный континент по ту сторону океана, до сих пор не знаю. Так что мне в самом деле нужно войти в права герцога, укрепиться, расставить локти поширше, а лишь потом разевать варежку. Да и то осторожно.
Граф Гатер сказал громко:
– Вон с того холма увидим гостиницу Шести Мечей!
– Прекрасно, – отозвался я. – Едем даже быстрее, чем планировали?
– Кони отдохнули, – согласился он, – пока вас ожидали. Это правда, что Камень Яшмовой Молнии у вас?
– У меня не только он, – ответил я скромно и загадочно.
Его лицо осветилось любопытством.
– Как же интересна, должно быть, жизнь в Сен-Мари!
– Интересной ее делаем мы сами, – сообщил я.
Глава 6
Над лесом взвился темный густой дым. Мы пришпорили коней, дорога дважды бросила непонятные петли, но наконец выметнулись из-за стены деревьев на простор.
В лица пахнуло гарью. Жарко горят дома, сараи, амбары, овины, клети, истошно ревет запертый скот. Люди мечутся с криками, лишь самые находчивые схватили багры и топоры, а кто-то бросился с ведром к колодцу.
Навстречу нам буквально из пламени выбежала перепуганная девочка лет пяти, вся в саже, в коротком дымящемся платьице.
Барон Уроншид на скаку подхватил ее на руки и сказал одобрительно:
– Да ты герой!.. Целый город спалить – здорово…
Она залилась слезами.
– Это не я!
Граф Гатер сказал с укором:
– Разве девочек так подбадривают?
Барон пробормотал виновато:
– Я думал, это мальчишка.
Мы слезли с коней, крестьяне сразу перестали суетиться, послышались крики облегчения, и в самом деле удалось одних заставить разбирать горящие сараи, других сбивать огонь, а третьих выстроили в цепочку с ведрами у колодца.
Пожар погасили сравнительно быстро, граф Гатер велел всем нашим в седла, да побыстрее, и мы понеслись галопом, наверстывая упущенное время.
Дорога выгибается, петляет без видимых причин, к чему никак не привыкну и уже начал бороться. Мимо проползают зеленые складки холмов, торчат одинокие скалы, мертвые и враждебные этому миру, иногда дорогу пытается азартно преградить веселый ручей, а из травы выскакивают крупные, как лягушки, кузнечики, а еще взмывают с жестяным треском крыльев стрекозы.
Граф поинтересовался:
– Кстати, ваша светлость, вы… один?
Я засмеялся, поняв вопрос, но отвечать не хотелось, я ответил беспечным голосом:
– Зачем один? С вами.
Он тоже улыбнулся, все понял, но все же спросил настойчиво:
– Без жены?
– Неужели я так стар?
– Нет, но многие женятся рано, дабы упрочить… в общем.
Я покачал головой.
– Увы, еще не нашел ту, единственную…
Он спросил скептически:
– И как вы ее узнаете, свою единственную?
Я буркнул:
– По сердцебиению.
Он подумал, сказал с уважением:
– А что, в самом деле прекрасный способ… Тем более сколько женских постелей надо поменять…
Сэр Морган прислушался, возразил:
– Ну при чем тут постели? Спать с женщиной можно и в стогу. Или в лесу под деревом.
Ему тут начали подсказывать еще тысячи разных мест, все оживились, я сказал сердито:
– Что-то вас не туда занесло. Тоже мне, благородное сословие!
Багровое солнце утопает, скрываясь в пышности воздушно-пурпурных гор, небосвод на западе раскалился докрасна, вспыхнули и заискрились грозным оранжевым огнем облака.
На стальные доспехи пал грозный отблеск заката, лица воинов кажутся чугунными, а в глазах отражается красное пламя. Адский Пес выметнулся из-за скал, поглядел жутко внимательно и снова исчез.
Я беззвучно охнул, из-за поворота свернувшей дороги появился потрясающих размеров рубин величиной с трехэтажный дом, яркий и сверкающий. Во все стороны, в том числе и к нам, ударил победный пурпурный свет, доспехи окрасились в радостно-победный цвет.
Граф покосился в мою сторону, улыбка тронула губы, когда увидел выражение моего лица.
– Ну как?
– Что это? – выдохнул я.
– Лед, – ответил он.
– Лед? – переспросил я ошарашенно. – На таком солнце?
– Лед, – повторил он. – Осколок тех времен, ваша светлость, о которых не могут вспомнить даже летописи. Если потрогаете эту штуку, пальцы застынут от холода. Приложите ладонь – не сразу и отдерете. Ну, а кто рискнет постоять рядом долго, легко может замерзнуть до смерти…
Отряд проехал мимо, темно-багровое облако надвинулось на солнце, глыба льда тоже потемнела. Наверное, ночью просто темная, в темноте можно стукнуться лбом сослепу.
Кони поднялись на холм, пологий, но длинный, оттуда хорошо виден перекресток дорог, а в самом удобном месте высится двухэтажный дом с большим огороженным двором.
– Она? – спросил я.
Граф кивнул.
– Да, «Гостиница Шести Мечей».
– Там хорошо кормят, – напомнил я его слова, – а вино всегда превосходное. Проверим.
Он сдержанно и польщенно улыбнулся.
– У вас прекрасная память, ваша светлость!
– Такая необходима правителю, – пояснил я. – Чтобы при случае напомнить. Обещали, дескать, и… не исполнили.
Он учтиво поклонился.
– Надеюсь, себя упрекать не дам повода.
Заметив нас издали, к воротам выбежали двое подростков и торопливо распахнули навстречу створки. На крыльцо вышел дородный хозяин, оглянулся через плечо, крикнул строго и повелительно.
Мы соскакивали на землю, парнишки приняли коней, привычная суматоха, затем все нестройным стадом отправились в харчевню.
Постояльцев немного, свободных мест столько, что благородным господам можно было выбрать по комнате, пусть и крохотной, а оруженосцам и слугам выделили большую комнату.
Я видел, как нервно переглядываются барон Гедвиг и его оруженосец, мальчишка совсем побледнел, глаза тревожные, оглядывается затравленно.
Я подошел, хлопнул барона по плечу и сказал благожелательно:
– Понимаю вас, сэр Гедвиг, слуги должны располагаться в помещении для слуг, но ваш оруженосец не обучится там благородным манерам. Я бы просил вас взять его в свою комнату.
Он дернулся.
– Ваша светлость…
Я перебил:
– Понимаю, это ущемляет ваше достоинство барона, но этот ваш оруженосец хоть пока и не рыцарь, но будет когда-то. И станет быстрее, если больше проведет времени с людьми благородного сословия, а не с конюхами.
Он судорожно перевел дыхание, я видел боковым зрением, с каким напряжением слушает меня оруженосец.
Барон проговорил, запинаясь:
– Как скажете, ваша светлость…
– Принимайте это, – сказал я, – как мой первый приказ вам лично.
– Да, ваша светлость…
Они пошли на второй этаж, оба одновременно оглянулись с верхней ступеньки, но я уже не смотрел вслед.
Во дворе все еще занимаются последними лошадьми, я по-хозяйски осмотрел, как устроили наших коней, чистой ли водой собираются напоить, что за ячмень в яслях.
За спиной захрустели тонкие веточки под тяжелыми сапогами. Я резко оглянулся, граф Гатер вскрикнул поспешно:
– Это я, я!
Я сказал недовольно:
– Ну что вы все следите за мной? Могу же я, как любой из вас, немножко пройтись по самкам?
Граф Гатер сказал смущенно:
– Я не видел здесь ни одной женщины…
– Женщины! – передразнил я. – Какая ограниченность!.. Вам только дам подавай. Прям как животное какое. Никакой фантазии.
– Ох, ваша светлость…
Я отмахнулся.
– Ладно-ладно, я в самом деле уже шел спать.
Комнату я занял один, хотя желающих разделить со мной вызывалось немало, но я могу всю ночь пропялиться в окно, мне на сон нужно всего пару часов, и неловко объяснять, что, дескать, спите-спите, сэр, ваш жуткий храп совсем не причина моего бодрствования.
Небо чистое, звездное, я посматривал на него со смутным беспокойством. Не знаю, отчего у меня такие тревожные с ним ассоциации. Луна медленно проявляется, пока еще едва заметная, прозрачная, как тающий во рту леденец, но скоро наберется зловещего мертвенного блеска, озарит мир призрачным светом, который так любят танцующие по ночам феи.
Бобик повозился у моей кровати, поднял голову и посмотрел с недоумением.
– Спи, – сказал я с неудовольствием, – еще и ты будешь меня контролировать, морда.
Он уронил голову на лапы, в самом деле заснул крепко и мирно. Странно, мелькнула мысль, вампиры и прочая нечисть особенно набирают мощь в полнолуние. Не в новолуние, когда луны вообще не видно, а именно в полнолуние, когда луна во всем объеме, но скрывается за тучами.
Рассердившись – ну что за чувствительный такой, мужчина должен быть по впечатлительности чуточку похож на обух топора, я лег и попытался заснуть, что удалось не сразу. И даже не понял, что уже сплю, только вот иду через зал пугающе огромных размеров, я в нем просто муравей, везде темно, мрачно и страшно, только полоска лунного света впереди, я иду по ней, по телу трепет, а там, вдали под стеной, высится черный с ледяными блестками трон, отвратительный, но от него волнами струится мощь, ослабляет мое и без того трусливое сердце.
Я шел на ватных ногах к трону, на сиденье – только роскошная алая подушка с золотыми нитями. На ней – черная корона с зубчиками и одним-единственным рубином, но размером с куриное яйцо, что должен помещаться над серединой лба.
С грохотом распахнулась в стене дверь, из черноты появились темные фигуры в балахонах, капюшоны надвинуты на лица. Раздалось нестройное, но встряхнувшее меня пение, зловещее, могучее, невероятно порочное.
Фигуры выдвигались рядами по двое, выстроились перед троном, громкий голос выкрикивает что-то знакомое, я не уловил слов, пока не сообразил, что это обычные молитвы, которые читают задом наперед…
Голоса становились громче и громче, возник грохот барабанов, начал сотрясать стены. Невидимые трубы ревут, не переставая, я пытался сделать шаг вперед, ноги не слушаются, однако я должен пересилить себя и ухватить ту черную корону…
Я вздрогнул и пробудился. Из окна доносятся со двора бодрые голоса, фырканье коней, плеск воды у колодца. Бобик поднял голову, сонно зевнул.
– Все в порядке, – заверил я. – Ты молодец, всех отогнал.
Сердясь на свое малодушие, пусть и во сне, я торопливо оделся, сотворил чашку горячего кофе, вылакал быстро и выскочил наружу. Большинство уже в харчевне утоляют зверский молодой аппетит, голоса веселые, хохот, стук кружек по столу, крепкие шуточки.
Граф Гатер отодвинул пустое блюдо с обглоданными костями и ребрышками, сыто рыгнул и вежливо осведомился:
– Как вам здесь?
– Кормят в самом деле неплохо, – сказал я.
– А вино?
– И вино весьма.
Я сел к нему за стол, сосредоточился, представил вкус, аромат, пальцы стиснули стеклянную бутылку. У графа глаза полезли на лоб, я покосился по сторонам, не заметил ли кто; тугая темно-красная струя красиво изогнулась, переливаясь в кубок графа.
– Отведайте, – предложил я.
Он смотрел, не дыша, как я налил себе, затем нерешительно поднял кубок. Ноздри широкого носа задвигались, улавливая полузнакомые ароматы, затем граф сделал осторожный глоток… Потом еще и еще, все ускоряя движения, наконец осторожно поставил пустой кубок на столешницу.
Глаза стали еще шире, он нагнулся к столу и шепнул:
– Ваша светлость… воруете из рая?
– Ах, – сказал я, засмущавшись, – граф, вот окажетесь в Сен-Мари, там чего только не увидите!
Он поглядывал, как я допил свое вино, словно воду, никакого трепета перед таким изыском, вздохнул.
– Ох, сэр Ричард… что вы с нами делаете!
Я засмеялся, закончил с завтраком и вышел во двор. Челядь суетится, рыцари и оруженосцы седлают коней, только Джон Фонтэйн, оруженосец барона Гедвига Уроншида, все еще сидит на ступеньках и торопливо начищает до блеска кирасу барона.
Я проходил мимо, он вскочил и сказал торопливо:
– Милорд, огромное вам спасибо!
Я удивился:
– За что?
– Вы не отправили спать вместе с конюхами!
Я отмахнулся:
– Пустяки. Если возникнут какие-то щекотливые моменты… ну, ты понимаешь, Джон… обращайся.
Он дернулся, лицо на мгновение напряглось, брови сдвинулись над переносицей.
– Милорд… я не понял… О чем вы?
Я ответил так же легко и небрежно:
– Всего не предусмотреть, потому я пока просто ни о чем. Но если возникнут какие-то затруднения, обращайся без стеснения. Я помогу. И ничего не спрошу.
Он смотрел исподлобья, покосился по сторонам и спросил очень тихо:
– Но у других же не возникает затруднений.
– То у других, – ответил я с улыбкой.
Я кивнул и прошел было мимо к Зайчику, но вскоре услышал за спиной быстрые шаги. Джон догнал меня, щеки алые, спросил тихохонько, задыхаясь и воровато поглядывая по сторонам:
– Милорд, ваши слова смущают и тревожат до глубины души… Вы меня в чем-то заподозрили?
Я удивленно покачал головой:
– Нет, конечно. И никто, думаю, не догадывается, что ты не Джон, а, видимо, Джоан. Думаю, им и не стоит знать.
Он охнул и широко распахнул глаза, ну не могут быть у мальчишек такие огромные и чудесные, да еще с такими длинными загнутыми ресницами.
– Ваша светлость…
Я сказал успокаивающе:
– Тихо-тихо. Это не мое дело, я вмешиваться не собираюсь. И вообще я ничего не видел. Это ваши с бароном тайны.
Она сказала потерянно:
– Но как вы… поняли? Ведь вы еще вчера… когда не разрешили идти в общую комнату, где спят вповалку…
Я сказал отечески:
– Тебе не четырнадцать, а все семнадцать, верно? Как маг высшей гильдии я учуял твои феромоны… неважно, что это, просто учуял. Другие не учуют, не беспокойся. Это я один весь из себя такой чувствительный, что хоть стихи пиши. А пока отнеси барону кирасу. Ты правильно сделала… сделал, что чистишь на крыльце. Все должны видеть твое усердие.
В лица пахнуло гарью. Жарко горят дома, сараи, амбары, овины, клети, истошно ревет запертый скот. Люди мечутся с криками, лишь самые находчивые схватили багры и топоры, а кто-то бросился с ведром к колодцу.
Навстречу нам буквально из пламени выбежала перепуганная девочка лет пяти, вся в саже, в коротком дымящемся платьице.
Барон Уроншид на скаку подхватил ее на руки и сказал одобрительно:
– Да ты герой!.. Целый город спалить – здорово…
Она залилась слезами.
– Это не я!
Граф Гатер сказал с укором:
– Разве девочек так подбадривают?
Барон пробормотал виновато:
– Я думал, это мальчишка.
Мы слезли с коней, крестьяне сразу перестали суетиться, послышались крики облегчения, и в самом деле удалось одних заставить разбирать горящие сараи, других сбивать огонь, а третьих выстроили в цепочку с ведрами у колодца.
Пожар погасили сравнительно быстро, граф Гатер велел всем нашим в седла, да побыстрее, и мы понеслись галопом, наверстывая упущенное время.
Дорога выгибается, петляет без видимых причин, к чему никак не привыкну и уже начал бороться. Мимо проползают зеленые складки холмов, торчат одинокие скалы, мертвые и враждебные этому миру, иногда дорогу пытается азартно преградить веселый ручей, а из травы выскакивают крупные, как лягушки, кузнечики, а еще взмывают с жестяным треском крыльев стрекозы.
Граф поинтересовался:
– Кстати, ваша светлость, вы… один?
Я засмеялся, поняв вопрос, но отвечать не хотелось, я ответил беспечным голосом:
– Зачем один? С вами.
Он тоже улыбнулся, все понял, но все же спросил настойчиво:
– Без жены?
– Неужели я так стар?
– Нет, но многие женятся рано, дабы упрочить… в общем.
Я покачал головой.
– Увы, еще не нашел ту, единственную…
Он спросил скептически:
– И как вы ее узнаете, свою единственную?
Я буркнул:
– По сердцебиению.
Он подумал, сказал с уважением:
– А что, в самом деле прекрасный способ… Тем более сколько женских постелей надо поменять…
Сэр Морган прислушался, возразил:
– Ну при чем тут постели? Спать с женщиной можно и в стогу. Или в лесу под деревом.
Ему тут начали подсказывать еще тысячи разных мест, все оживились, я сказал сердито:
– Что-то вас не туда занесло. Тоже мне, благородное сословие!
Багровое солнце утопает, скрываясь в пышности воздушно-пурпурных гор, небосвод на западе раскалился докрасна, вспыхнули и заискрились грозным оранжевым огнем облака.
На стальные доспехи пал грозный отблеск заката, лица воинов кажутся чугунными, а в глазах отражается красное пламя. Адский Пес выметнулся из-за скал, поглядел жутко внимательно и снова исчез.
Я беззвучно охнул, из-за поворота свернувшей дороги появился потрясающих размеров рубин величиной с трехэтажный дом, яркий и сверкающий. Во все стороны, в том числе и к нам, ударил победный пурпурный свет, доспехи окрасились в радостно-победный цвет.
Граф покосился в мою сторону, улыбка тронула губы, когда увидел выражение моего лица.
– Ну как?
– Что это? – выдохнул я.
– Лед, – ответил он.
– Лед? – переспросил я ошарашенно. – На таком солнце?
– Лед, – повторил он. – Осколок тех времен, ваша светлость, о которых не могут вспомнить даже летописи. Если потрогаете эту штуку, пальцы застынут от холода. Приложите ладонь – не сразу и отдерете. Ну, а кто рискнет постоять рядом долго, легко может замерзнуть до смерти…
Отряд проехал мимо, темно-багровое облако надвинулось на солнце, глыба льда тоже потемнела. Наверное, ночью просто темная, в темноте можно стукнуться лбом сослепу.
Кони поднялись на холм, пологий, но длинный, оттуда хорошо виден перекресток дорог, а в самом удобном месте высится двухэтажный дом с большим огороженным двором.
– Она? – спросил я.
Граф кивнул.
– Да, «Гостиница Шести Мечей».
– Там хорошо кормят, – напомнил я его слова, – а вино всегда превосходное. Проверим.
Он сдержанно и польщенно улыбнулся.
– У вас прекрасная память, ваша светлость!
– Такая необходима правителю, – пояснил я. – Чтобы при случае напомнить. Обещали, дескать, и… не исполнили.
Он учтиво поклонился.
– Надеюсь, себя упрекать не дам повода.
Заметив нас издали, к воротам выбежали двое подростков и торопливо распахнули навстречу створки. На крыльцо вышел дородный хозяин, оглянулся через плечо, крикнул строго и повелительно.
Мы соскакивали на землю, парнишки приняли коней, привычная суматоха, затем все нестройным стадом отправились в харчевню.
Постояльцев немного, свободных мест столько, что благородным господам можно было выбрать по комнате, пусть и крохотной, а оруженосцам и слугам выделили большую комнату.
Я видел, как нервно переглядываются барон Гедвиг и его оруженосец, мальчишка совсем побледнел, глаза тревожные, оглядывается затравленно.
Я подошел, хлопнул барона по плечу и сказал благожелательно:
– Понимаю вас, сэр Гедвиг, слуги должны располагаться в помещении для слуг, но ваш оруженосец не обучится там благородным манерам. Я бы просил вас взять его в свою комнату.
Он дернулся.
– Ваша светлость…
Я перебил:
– Понимаю, это ущемляет ваше достоинство барона, но этот ваш оруженосец хоть пока и не рыцарь, но будет когда-то. И станет быстрее, если больше проведет времени с людьми благородного сословия, а не с конюхами.
Он судорожно перевел дыхание, я видел боковым зрением, с каким напряжением слушает меня оруженосец.
Барон проговорил, запинаясь:
– Как скажете, ваша светлость…
– Принимайте это, – сказал я, – как мой первый приказ вам лично.
– Да, ваша светлость…
Они пошли на второй этаж, оба одновременно оглянулись с верхней ступеньки, но я уже не смотрел вслед.
Во дворе все еще занимаются последними лошадьми, я по-хозяйски осмотрел, как устроили наших коней, чистой ли водой собираются напоить, что за ячмень в яслях.
За спиной захрустели тонкие веточки под тяжелыми сапогами. Я резко оглянулся, граф Гатер вскрикнул поспешно:
– Это я, я!
Я сказал недовольно:
– Ну что вы все следите за мной? Могу же я, как любой из вас, немножко пройтись по самкам?
Граф Гатер сказал смущенно:
– Я не видел здесь ни одной женщины…
– Женщины! – передразнил я. – Какая ограниченность!.. Вам только дам подавай. Прям как животное какое. Никакой фантазии.
– Ох, ваша светлость…
Я отмахнулся.
– Ладно-ладно, я в самом деле уже шел спать.
Комнату я занял один, хотя желающих разделить со мной вызывалось немало, но я могу всю ночь пропялиться в окно, мне на сон нужно всего пару часов, и неловко объяснять, что, дескать, спите-спите, сэр, ваш жуткий храп совсем не причина моего бодрствования.
Небо чистое, звездное, я посматривал на него со смутным беспокойством. Не знаю, отчего у меня такие тревожные с ним ассоциации. Луна медленно проявляется, пока еще едва заметная, прозрачная, как тающий во рту леденец, но скоро наберется зловещего мертвенного блеска, озарит мир призрачным светом, который так любят танцующие по ночам феи.
Бобик повозился у моей кровати, поднял голову и посмотрел с недоумением.
– Спи, – сказал я с неудовольствием, – еще и ты будешь меня контролировать, морда.
Он уронил голову на лапы, в самом деле заснул крепко и мирно. Странно, мелькнула мысль, вампиры и прочая нечисть особенно набирают мощь в полнолуние. Не в новолуние, когда луны вообще не видно, а именно в полнолуние, когда луна во всем объеме, но скрывается за тучами.
Рассердившись – ну что за чувствительный такой, мужчина должен быть по впечатлительности чуточку похож на обух топора, я лег и попытался заснуть, что удалось не сразу. И даже не понял, что уже сплю, только вот иду через зал пугающе огромных размеров, я в нем просто муравей, везде темно, мрачно и страшно, только полоска лунного света впереди, я иду по ней, по телу трепет, а там, вдали под стеной, высится черный с ледяными блестками трон, отвратительный, но от него волнами струится мощь, ослабляет мое и без того трусливое сердце.
Я шел на ватных ногах к трону, на сиденье – только роскошная алая подушка с золотыми нитями. На ней – черная корона с зубчиками и одним-единственным рубином, но размером с куриное яйцо, что должен помещаться над серединой лба.
С грохотом распахнулась в стене дверь, из черноты появились темные фигуры в балахонах, капюшоны надвинуты на лица. Раздалось нестройное, но встряхнувшее меня пение, зловещее, могучее, невероятно порочное.
Фигуры выдвигались рядами по двое, выстроились перед троном, громкий голос выкрикивает что-то знакомое, я не уловил слов, пока не сообразил, что это обычные молитвы, которые читают задом наперед…
Голоса становились громче и громче, возник грохот барабанов, начал сотрясать стены. Невидимые трубы ревут, не переставая, я пытался сделать шаг вперед, ноги не слушаются, однако я должен пересилить себя и ухватить ту черную корону…
Я вздрогнул и пробудился. Из окна доносятся со двора бодрые голоса, фырканье коней, плеск воды у колодца. Бобик поднял голову, сонно зевнул.
– Все в порядке, – заверил я. – Ты молодец, всех отогнал.
Сердясь на свое малодушие, пусть и во сне, я торопливо оделся, сотворил чашку горячего кофе, вылакал быстро и выскочил наружу. Большинство уже в харчевне утоляют зверский молодой аппетит, голоса веселые, хохот, стук кружек по столу, крепкие шуточки.
Граф Гатер отодвинул пустое блюдо с обглоданными костями и ребрышками, сыто рыгнул и вежливо осведомился:
– Как вам здесь?
– Кормят в самом деле неплохо, – сказал я.
– А вино?
– И вино весьма.
Я сел к нему за стол, сосредоточился, представил вкус, аромат, пальцы стиснули стеклянную бутылку. У графа глаза полезли на лоб, я покосился по сторонам, не заметил ли кто; тугая темно-красная струя красиво изогнулась, переливаясь в кубок графа.
– Отведайте, – предложил я.
Он смотрел, не дыша, как я налил себе, затем нерешительно поднял кубок. Ноздри широкого носа задвигались, улавливая полузнакомые ароматы, затем граф сделал осторожный глоток… Потом еще и еще, все ускоряя движения, наконец осторожно поставил пустой кубок на столешницу.
Глаза стали еще шире, он нагнулся к столу и шепнул:
– Ваша светлость… воруете из рая?
– Ах, – сказал я, засмущавшись, – граф, вот окажетесь в Сен-Мари, там чего только не увидите!
Он поглядывал, как я допил свое вино, словно воду, никакого трепета перед таким изыском, вздохнул.
– Ох, сэр Ричард… что вы с нами делаете!
Я засмеялся, закончил с завтраком и вышел во двор. Челядь суетится, рыцари и оруженосцы седлают коней, только Джон Фонтэйн, оруженосец барона Гедвига Уроншида, все еще сидит на ступеньках и торопливо начищает до блеска кирасу барона.
Я проходил мимо, он вскочил и сказал торопливо:
– Милорд, огромное вам спасибо!
Я удивился:
– За что?
– Вы не отправили спать вместе с конюхами!
Я отмахнулся:
– Пустяки. Если возникнут какие-то щекотливые моменты… ну, ты понимаешь, Джон… обращайся.
Он дернулся, лицо на мгновение напряглось, брови сдвинулись над переносицей.
– Милорд… я не понял… О чем вы?
Я ответил так же легко и небрежно:
– Всего не предусмотреть, потому я пока просто ни о чем. Но если возникнут какие-то затруднения, обращайся без стеснения. Я помогу. И ничего не спрошу.
Он смотрел исподлобья, покосился по сторонам и спросил очень тихо:
– Но у других же не возникает затруднений.
– То у других, – ответил я с улыбкой.
Я кивнул и прошел было мимо к Зайчику, но вскоре услышал за спиной быстрые шаги. Джон догнал меня, щеки алые, спросил тихохонько, задыхаясь и воровато поглядывая по сторонам:
– Милорд, ваши слова смущают и тревожат до глубины души… Вы меня в чем-то заподозрили?
Я удивленно покачал головой:
– Нет, конечно. И никто, думаю, не догадывается, что ты не Джон, а, видимо, Джоан. Думаю, им и не стоит знать.
Он охнул и широко распахнул глаза, ну не могут быть у мальчишек такие огромные и чудесные, да еще с такими длинными загнутыми ресницами.
– Ваша светлость…
Я сказал успокаивающе:
– Тихо-тихо. Это не мое дело, я вмешиваться не собираюсь. И вообще я ничего не видел. Это ваши с бароном тайны.
Она сказала потерянно:
– Но как вы… поняли? Ведь вы еще вчера… когда не разрешили идти в общую комнату, где спят вповалку…
Я сказал отечески:
– Тебе не четырнадцать, а все семнадцать, верно? Как маг высшей гильдии я учуял твои феромоны… неважно, что это, просто учуял. Другие не учуют, не беспокойся. Это я один весь из себя такой чувствительный, что хоть стихи пиши. А пока отнеси барону кирасу. Ты правильно сделала… сделал, что чистишь на крыльце. Все должны видеть твое усердие.
Глава 7
Утро, солнце только карабкается наверх по небосклону, но вокруг изломанно-жаркое море скал, похожих на надгробные памятники, и надгробные памятники древних народов, похожие на скалы.
Слева от дороги земля пошла вниз, сперва полого, затем уже настоящий обрыв, пока наконец он не ушел настолько вниз, что в глубине все покрылось плотным туманом. Я полагал, что дело в расстоянии, там низина, а мы на высоте, но граф Гатер поглядывал хитро, поинтересовался:
– В Сен-Мари такого нет?
– Какого, дорогой граф?
Он ответил любезно:
– Это и есть Земля Вечного Тумана. Отсюда кажется плотным, но на самом деле там еще плотнее. Как сметана! Пальцев на вытянутой руке не видно…
– И что, – спросил я недоверчиво, – так бывает часто?
– Так всегда, – ответил он с гордостью, словно сам накрыл долину таким плотным одеялом. – Это же та самая Земля Вечного Тумана!
– Ага, – сказал я, – та самая. Тогда понятно… Но если там туман не проходит, ужас какой, это же и ночью такое?
– Да.
– Чего народ оттуда не убежит?..
Он покачивался в седле, красивый и нарядный, совсем не страдая от жары, глаза блестят весело и задорно.
– А зачем? – спросил он хладнокровно. – Как ни странно, местные считают долину вполне сносным местом.
Я спросил с недоверием:
– В самом деле? Что за чудаки?
– Там не бывает засухи, – объяснил он, – туман спасает. Лето совсем не знойное, а зима благодаря туману короткая и теплая. Урожаи всегда обильные. Если вторгается враг, легко становится добычей местных, уже приспособившихся жить в таком вот счастье. Скот дает обильный приплод, коровы приносят по два теленка, не говоря уже об овцах, у тех два ягненка – дело обычное. Так что они по-своему счастливы. А что солнца не видят… ну, за безопасность и изобилие чем-то надо платить. В общем, человек может приспособиться к любой жизни.
Я в изумлении покрутил головой.
– Здорово. Раз так, то от моей просвещенной тирании никуда не денутся.
Он изумился:
– Просвещенной? Вы грамотны, ваша светлость?
– Ну, – сказал я в затруднении, – как сказать… Истинно просвещенный человек никогда не воюет. Но разве то жизнь?
Он с облегчением вздохнул:
– Я так и подумал.
Я посмотрел на него дружески – мы же одна каста рыцарей, мужское братство благородных людей, подумал, что Вестготия и Сен-Мари похожи и близки не только территориально, но и по уровню социальных отношений, можно сказать, народы-братья. На это и буду упирать в своей политике интеграции. Пока умолчу, что если братаются два народа, значит, идут против третьего.
Третий – это не народ, это весь Юг, потому пока будем говорить о всеобщем братстве, о Юге пока рано. Но Вестготии и Сен-Мари исторически суждено было вместе, несмотря на разделивший их геологический катаклизм.
Слева от дороги земля пошла вниз, сперва полого, затем уже настоящий обрыв, пока наконец он не ушел настолько вниз, что в глубине все покрылось плотным туманом. Я полагал, что дело в расстоянии, там низина, а мы на высоте, но граф Гатер поглядывал хитро, поинтересовался:
– В Сен-Мари такого нет?
– Какого, дорогой граф?
Он ответил любезно:
– Это и есть Земля Вечного Тумана. Отсюда кажется плотным, но на самом деле там еще плотнее. Как сметана! Пальцев на вытянутой руке не видно…
– И что, – спросил я недоверчиво, – так бывает часто?
– Так всегда, – ответил он с гордостью, словно сам накрыл долину таким плотным одеялом. – Это же та самая Земля Вечного Тумана!
– Ага, – сказал я, – та самая. Тогда понятно… Но если там туман не проходит, ужас какой, это же и ночью такое?
– Да.
– Чего народ оттуда не убежит?..
Он покачивался в седле, красивый и нарядный, совсем не страдая от жары, глаза блестят весело и задорно.
– А зачем? – спросил он хладнокровно. – Как ни странно, местные считают долину вполне сносным местом.
Я спросил с недоверием:
– В самом деле? Что за чудаки?
– Там не бывает засухи, – объяснил он, – туман спасает. Лето совсем не знойное, а зима благодаря туману короткая и теплая. Урожаи всегда обильные. Если вторгается враг, легко становится добычей местных, уже приспособившихся жить в таком вот счастье. Скот дает обильный приплод, коровы приносят по два теленка, не говоря уже об овцах, у тех два ягненка – дело обычное. Так что они по-своему счастливы. А что солнца не видят… ну, за безопасность и изобилие чем-то надо платить. В общем, человек может приспособиться к любой жизни.
Я в изумлении покрутил головой.
– Здорово. Раз так, то от моей просвещенной тирании никуда не денутся.
Он изумился:
– Просвещенной? Вы грамотны, ваша светлость?
– Ну, – сказал я в затруднении, – как сказать… Истинно просвещенный человек никогда не воюет. Но разве то жизнь?
Он с облегчением вздохнул:
– Я так и подумал.
Я посмотрел на него дружески – мы же одна каста рыцарей, мужское братство благородных людей, подумал, что Вестготия и Сен-Мари похожи и близки не только территориально, но и по уровню социальных отношений, можно сказать, народы-братья. На это и буду упирать в своей политике интеграции. Пока умолчу, что если братаются два народа, значит, идут против третьего.
Третий – это не народ, это весь Юг, потому пока будем говорить о всеобщем братстве, о Юге пока рано. Но Вестготии и Сен-Мари исторически суждено было вместе, несмотря на разделивший их геологический катаклизм.