Гай Юлий Орловский. Ричард Длинные Руки – герцог

   Сводит королевства воедино Бог, короли всего лишь подписывают договоры. Так что я не больше, чем орудие Господа! В который раз.
   Прислушиваясь к разговорам рыцарей, снова отметил, что никто ни разу не упомянул Творца или Христа, ни разу не перекрестился, да и церквей нигде не вижу, а должны бы уже попасться.
   Дети и весьма младые юноши, склонные к бунтарству против всего мира взрослых, всегда утверждают, что церковь им не нужна, что им достаточно веры, а в этом случае не нужны посредники. Они предпочитают общаться с Богом напрямую, так как Господь везде и слышит каждого.
   Долгое время и я так считал.
 
   Копыта сухо стучат по твердой почве, долина выглядит загадочной, даже таинственной. Справа идут одинаковые холмы, за ними черные отвесы гор. Ветерок слабый, настоянный на дневных травах.
   Небо синее, только одно одинокое облачко сиротливо оранжевеет, быстро растаивая, как утренний пар.
   Издали увидели столб багрового с черным огня, словно горит нефть, но пламя бьет в небо слишком мощно, будто выстреливают им под большим давлением.
   Рыцари даже не обратили внимания, значит, насмотрелись, привыкли, и я не стал задавать глупых вопросов. Горит, ну и горит. Значит, так надо.
   Проехали через небольшую деревушку, народ на всякий случай попрятался, завидев большую группу вооруженных мужчин. По дороге встретили стадо овец, граф Гатер зловеще завыл волком, овцы в испуге шарахнулись в сторону, начали перепрыгивать через небольшой заборчик.
   Граф на ходу с довольным хохотом подхватил молоденького кудрявого ягненка:
   – Это нам на ужин!
   Бобик посмотрел на него очень внимательно и ринулся в лесок, мимо которого идет дорога.
   – Ну, – сказал я, – держитесь, дорогой граф…
   Он умело зарезал ягненка, деловито передал его рыцарям и повернулся ко мне с заинтересованностью на красивом мужественном лице.
   – Держаться? Меня что-то ожидает?
   – Увидите, – пообещал я зловеще.
   Первым Бобик притащил молодого оленя. Мне даже не пытался совать, уже знает, не возьму, ринулся к графу Гатеру. Тот неосторожно одобрил охотничий пыл Адского Пса, мол, какой молодец, и тут же Бобик сунул ему тушу оленя прямо в колено.
   Граф опешил, а Бобик уперся передними лапами в конский бок и подал добычу прямо в руки. Граф невольно подхватил, чтобы не соскользнула, Бобик тут же опустился на землю, вильнул хвостом и унесся прочь.
   – Э-э-э, – сказал граф неуверенно, – чего это он… мне?
   – Уважает, – объяснил я.
   – Но… это же ваш пес…
   – Я хозяин, – объяснил я. – Меня любит, как отца родного, а вас… уважает. Вы же показали себя охотником, забыли? Сейчас еще принесет.
   – Господи, да это охотничий пес!
   – Все увидите, – пообещал я многозначительно.
   Бобик буквально через несколько минут притащил кабана, да не молоденького поросенка, а весьма могучего вепря, с той же легкостью забросил к побледневшему графу на луку седла. Граф еще не успел избавиться от оленя, все рассматривал добычу, пересчитывал отростки на рогах, охнул и взмолился, чтобы ему помогли.
   Рыцари ржали громче их коней, но графа разгрузили как раз вовремя: Бобик притащил двух толстых гусей, затем молодого жирного барсука, исчез на некоторое время, а затем примчался весь мокрый, в зубах бешено извивается и во все стороны хлещет хвостом с длинными ярко-красными перьями и такими же красными плавниками огромная рыбина.
   – Берите, граф, – сказал я весело, рыцари снова заржали, съехались со всех сторон и смотрели, как сцепивший зубы граф старается ухватить эту скользкую тварь, – как вас мой Бобик уважает… как охотник охотника.
   – Да, – поддакнул один из рыцарей, – они и похожи!
   Бобик великодушно удерживал рыбину, пока граф пытался с нею справиться, наконец барон Уроншид ухитрился вонзить кинжал ей под жабры и поспешно передал рукоять графу.
   Рыбина еще трепыхалась, хоть и совсем слабо, когда Бобик притащил вторую, на этот раз короткую и толстую, похожую на деревянную колоду, на которой рубят свиньям мясо.
   – Да где он таких берет? – воскликнул граф потрясенно. – Я этих чудовищ отродясь не видывал!
   – Охотник, – пояснил я. – Ему, как и вам, интереснее поймать что-то редкое…
   – Но где тогда…
   Он умолк на полуслове – в двухстах ярдах от нас мчится всадник на взмыленном коне с дикими глазами, пригнулся к лошадиной гриве, то и дело оглядывается.
   Мы следили за ним с вялым интересом, вроде бы убегает, хотя погони не видно, впрочем, по его следу поднялось целое желтое облако, но далековато…
   – Вон они, – вскрикнул граф Гатер.
   По косогору наперерез спустились двое на конях, оба в хороших доспехах, разом подняли мечи над головами. Убегающий начал придерживать коня, оглянулся, затем вытащил меч из ножен и бросился на обоих.
   – В рубашке, – сказал Гатер с сочувствием. – Порубят…
   Всадник вступил в схватку с двумя умело, но когда из-за гребня выметнулись еще трое, моментально развернул коня и ринулся прочь. Граф Гатер досадливо крякнул: впереди на пути убегающего выехали еще четверо и встали неподвижно, перегородив дорогу.
   Всадник начал придерживать коня, оглянулся, за ним неспешно скачут трое, слева и справа слишком крутой косогор, пришпорил коня и во весь опор ринулся вперед. Двое приняли удар, но очень неудачно, один сразу свалился с коня, пропустил коварный удар в голову, третий защищался отчаянно, но тоже попался на ложный замах и рухнул лицом на конскую гриву.
   Одиночку догнали, когда он уже растолкал своим жеребцом чужих коней и пытался мчаться дальше. Но у преследователей, судя по всему, лошади свежее, окружили, он на какое-то время исчез в сверкании мечей, потом мы увидели, как из схватки выметнулся его конь с пустым седлом, глаза обезумевшие, пена на губах…
   Граф вскричал:
   – Он еще бьется!.. Клянусь всеми святыми!
   – Похоже, – ответил я. – Молодец.
   – Надо помочь!
   – А если это преступник? – поинтересовался я резонно.
   Граф, не дожидаясь моего разрешения, пришпорил коня и с поднятым мечом ринулся в сторону схватки. Остальные рыцари тоже нимало не сомневались в моем решении, как же, всегда надо бросаться на помощь, если один против многих.
   Бобик посмотрел на них, на меня, вздохнул и остался. Я ругнулся тихонько и поехал за остальными. Нападающие оглянулись, кто-то закричал предостерегающе, пару мгновений смотрели, оценивая ситуацию и соотношение сил, затем моментально рассыпались в стороны. Граф Гатер не успел огреть никого даже рукоятью, все повернули коней и умчались по дороге обратно.
   С земли поднялся осыпанный пылью молодой воин с мечом в руке и рассеченной в двух местах рубашке. Темные волосы растрепаны, взгляд живой, быстрый, с хитринкой, все еще не успел ощутить страха, хотя двух, похоже, наверняка убил или тяжело ранил.
   С двумя сражался, а от толпы удрал, молодец, для бегства тоже нужна храбрость, хоть и другого рода.
   – Кто таков? – спросил я.
   Он коротко и без подобострастия поклонился, глядя снизу вверх.
   – Людвиг Фонтане, – представился он. – Младший и не совсем путевый сын благородного лорда Иоганна Фонтане. Путешествую по глубоко личным делам.
   – Кто люди, – спросил я, – напавшие на вас?
   Он развел руками.
   – Думаю, обычные разбойники, ваша… светлость.
   Я нахмурился, что-то слишком быстро соображает и светлостью назвал, а не милостью, хотя светлостей не так много во всем королевстве, и насчет разбойников явно соврал, у разбойников не бывает таких великолепных коней и прекрасных доспехов, изготовленных явно в одной оружейной и одним мастером.
   – Ладно, – произнес я нейтрально, – думаю, дальше сможешь по своим личным делам путешествовать чуть свободнее.
   Он спросил живо:
   – Ваша светлость, а могу я просить вашего позволения проехать с вашим отрядом хотя бы до Ранкевуда?
   Я поинтересовался:
   – А что это?
   Он чуть улыбнулся, поймав на том, что я не знаю каких-то простейших вещей, за него быстро ответил граф Гатер:
   – Это небольшое селение впереди, там развилка дорог.
   – И далеко отсюда? – спросил я.
   – Не больше десятка миль, – доложил граф.
   Незнакомец, назвавшийся Фонтане, смотрел на меня в ожидании ответа. Я поколебался, что-то во мне протестует насчет присутствия посторонних, пусть даже на десяток миль, но рыцари, похоже, на его стороне, и я отмахнулся.
   – Хорошо. Но только до Ранкевуда.
   Фонтане спросил быстро:
   – А от Ранкевуда в какую сторону?
   – В другую, – ответил я. – Ты в одну, а мы в другую.
   Он видел мое лицо, но все-таки собрался с наглостью и спросил:
   – А если нам по дороге?
   – Поедешь в другую сторону, – отрезал я. – И это не обсуждается.
   Он все понял, хорошо чувствует интонации, поклонился и поспешно отступил. Один из слуг поймал его коня и привел к нам. Фонтане вскочил в седло, быстрый и очень подвижный, белозубый и улыбающийся, симпатии завоевывает быстро, но уж слишком быстро и нагло пользуется всеми приемами «как понравиться», меня не проведешь, сам такой, конкурентов не люблю, но десять миль как-то уж потерплю…
   Мы почти доехали до этого самого Ранкевуда, уже видели его, когда наперерез к нам двинулось то самое желтое облако, что шло по следам беглеца, но теперь там грозно сверкают металлом искры.
   Граф Гатер сказал с великим удовлетворением:
   – Ну вот наконец-то! А то мы заждались.
   Из желтого облака вычленились скачущие всадники в рыцарских доспехах. Кони покрыты цветными попонами, сейчас уже посеревшими от пыли, впереди один со штандартом, другой с баннером, а следом рослый рыцарь в блестящем шлеме, забрало поднято, но лицо суровое и грозное, не предвещающее ничего хорошего.
   На мой взгляд, всадников у них вдвое больше, чем нас, граф Гатер сразу же приободрился и громко заговорил с лордом Морганом Гриммельсдэном о том, как мы сейчас всех вобьем в землю по ноздри, отберем коней, а с них сдерем такой выкуп, что останутся на всю жизнь голыми…
   Мы остановили коней и ждали, там тоже остановились, выстраиваясь в линию. К нам выехал тот самый рослый рыцарь в полных доспехах, забрало по-прежнему поднято, окинул нас рыбьим взглядом и произнес с холодной учтивостью:
   – Вы во владениях его светлости герцога Фридриха Вильгельма Йозефа Хеббеля. Мы забираем вашего спутника Людвига Фонтане, а вас я… отпускаю.
   Меня покоробило, что меня, видите ли, отпускают, а могли бы, наверное, высечь или вымазать смолой, поинтересовался подчеркнуто мирно:
   – Благородный сэр, не услышал вашего имени…
   – Густав Фрейтаг, – назвался он неохотно, но с достоинством, – барон Фрейтаг из Хеймгерии.
   – Барон Фрейтаг, – сказал я, – могу я поинтересоваться, почему вы вот так берете и забираете одного из людей моего отряда?
   – По приказу своего сюзерена, – ответил он надменно, – его светлости герцога Хеббеля.
   – Могу я поинтересоваться, – спросил я, – почему вы его забираете?
   Он холодно усмехнулся:
   – Можете. Но я вряд ли изволю ответить.
   Я обернулся, отыскал взглядом этого злосчастного Людвига Фонтане. Бледен, но улыбается через силу, глаза сверкают дерзостью, вид злой, будет драться до последнего.
   – Сэр Людвиг, – сказал я подчеркнуто почтительно, – вы хотите отправиться с этими людьми?
   Он через силу улыбнулся.
   – Нет. Если это угодно будет вашей светлости, я предпочел бы остаться под вашим покровительством.
   Я повернулся и взглянул на барона Фрейтага:
   – Вы слышали?
   Барон выпрямился в седле и произнес ледяным голосом:
   – Его мнение ничего не значит.
   – Согласен с вами, – ответил я любезно. – Но смею напомнить, что кое-что значит мое.

Глава 8

   Он дернулся, быстро и цепко окинул меня взглядом. Понимает, задета моя честь, я не могу отдать никого, кто находится под моим покровительством, без уважительных и для меня причин, однако же он на своей земле, к тому же выполняет прямой приказ своего герцога…
   – Вы делаете серьезную ошибку, – произнес он жестко.
   – Увидим чуть позже, – ответил я, – кто сделал ошибку.
   Он замер от такой дерзости, оглянулся на своих, снова посмотрел на меня.
   – Да вы понимаете… с кем говорите? Или не умеете считать?.. Вы видите, сколько нас?
   – Я предпочел бы больше, – ответил я раздраженным голосом. – Мне приходилось разгонять и побольше всякого сброда! В одиночку. Моим орлам даже мечи не придется вынимать… Для вас, барон, судя по вашим манерам, достаточно будет плети.
   Он начал багроветь, рука опустилась на рукоять меча. Граф Гатер, который следил за каждым его движением, вскричал ликующе:
   – К бою!
   Рыцари разом опустили копья, послышался металлический стук опускаемых забрал. Бобик зашел от меня с другой стороны и всмотрелся в барона Фрейтага. Тот бросил на него короткий взгляд, щеки чуть окрасились бледностью. Взгляд оставался полон решимости, но конь под ним мелко затрясся, захрипел, на губах начала расти пена, а ноги сами собой заставили тело попятиться.
   За спиной барона Фрейтага рыцари продолжали выстраиваться в ряд. Копий у них не оказалось, что значит, передний ряд либо будет сбит на землю под копыта наших коней, либо погибнет в седлах, однако никто не дрогнул, вся вытащили мечи и вскинули над головами. Грозно и красиво заблистала обнаженная сталь.
   Гатер повернулся всем корпусом ко мне.
   – Ваша светлость! – вскричал он нетерпеливо. – Дайте приказ!
   Я медлил, рука Фрейтага только поднялась к забралу, пальцы коснулись решетки и замерли. Он уставился на меня снова. Глаза сузились, похоже, на этот раз уловил насчет моей светлости.
   – А кто вы?
   – Я тот, – ответил я резко и уже со злостью, – кто задаст вам трепку и научит, как себя вести.
   Он сказал быстро:
   – Если вы герцог… то вы должны быть тем самым…
   – …который убил Хорнельдона, – закончил я жестко. – Это вы хотели сказать, барон?
   Он быстро кивнул, снова посмотрел на Адского Пса.
   – Да, ваша светлость. Но если вы тот, то вы должны поддерживать законность, а не нарушать ее!
   – Это вы нарушаете, – объяснил я строго. – Этот человек волей случая оказался под моей защитой. Да вы, судя по тому, с какой стороны приехали, знаете, как он оказался у нас… Вон за вашей спиной те, кто уже убегал от него… и от нас. В общем, он под моей защитой. И теперь я отвечаю за него. И не могу отдать просто так без всякого разбора его вины.
   Он покосился на своих людей, там начались сдержанные разговоры, сказал с великой неохотой:
   – Его светлость герцог велел схватить его и повесить. За тяжкое личное оскорбление.
   Я покосился на Фонтане, тот ответил широкой улыбкой, но в руке уже держит обнаженный меч. Мои рыцари тоже заговорили, задвигались, к Фонтане обращались с вопросами, однако он молчал и только кивком указывал на барона Фрейтага.
   – Схватить и повесить, – повторил я с удовольствием. – Наверное, за дело… И, видимо, очень тяжкое преступление? Все-таки он благородного сословия. Чтобы повесить дворянина, нужно, чтобы уж очень особое…
   Я замолчал и смотрел на барона с понятным вопросом в глазах. Тот стиснул челюсти, говорить очень не хочется, но понятно уже, что по простому требованию не выдам даже преступника, случайно вползшего под мою защиту. Все формальности должны быть соблюдены, иначе урон моей чести лорда.
   Он проговорил вынужденно и сквозь зубы:
   – Он был близок ко двору его светлости. Он пользовался полным доверием! И чем отплатил?..
   – Чем? – спросил я с интересом.
   – Он обесчестил дочь герцога! – выпалил барон яростно. – Обесчестил и скрылся!..
   Кто-то из моих рыцарей, что помоложе, заулыбались, их тут же одернули старшие, дескать, сейчас они такие, но скоро у них самих будут дочери, а как тогда будут себя чувствовать, пошло перешептывание, затем снова обратили взгляды в нашу сторону.
   Я проговорил в раздумчивости:
   – Обесчестил?.. Это недопустимо.
   Барон сказал зло:
   – Так в чем же дело?
   – Обесчестить, – сказал я, – великое зло и преступление, которое должно быть беспощадно покарано перед людьми и лицом Господа. Однако должен быть суд, справедливый и… жестокий. Однако, как я понял, его ловят по личному приказу герцога…
   Барон подтвердил с вызовом:
   – По приказу его светлости герцога…
   – …Фридриха Вильгельма Йозефа Хеббеля, – договорил я. – Знаю-знаю, у меня хорошая память. На все. Как на доброе, так и не очень. Но приказ герцога – это не суд.
   Барон процедил:
   – Что вы хотите сказать?
   – Вы не поняли?
   – Нет…
   – Недопустимо, – сказал я, – использовать административный ресурс в личных целях! Мы не дикари вроде Эллады или Трои, где начинали войны из-за баб-с.
   Краем глаза уловил, как вытянулось в недоумении лицо графа Гатера, как дико посмотрел барон Уроншид, поморщился Морган Гриммельсдэн, как вообще переглянулись рыцари. У всех на лицах вопрос: а из-за чего же тогда вообще воевать?
   Барон Фрейтаг спросил с напряжением в голосе:
   – Что вы этим хотите сказать, ваша светлость?
   Я сказал примирительно:
   – Дело в том, что повесить… гм… это необратимо. Мне кажется, у вас и какой-то личный интерес к этому делу. Я не прав?
   Барон Фрейтаг вспыхнул, снова бросил ладонь на рукоять меча. Глаза вспыхнули яростью.
   – Это не имеет значения! Герцог велел повесить!
   Я слегка поклонился.
   – Ничего не имею против распоряжений герцога. Говоря по правде, мне этот ваш беглец тоже не очень нравится. Но сейчас он, увы, под моим покровительством. И потому я предпочту, чтобы герцог лично…
   Барон вскрикнул:
   – Что?.. Герцог никогда не унизится…
   Я сказал резко и громко:
   – До чего? До разговора с другим герцогом?.. Барон, вы понимаете, что вы сказали?.. Кем вы меня назвали, повторите громче!
   Он побледнел, рыцари за его спиной зароптали, я чувствовал, что сыграл верно, подловил гада, а мои рыцари, чистые души, заговорили громко и гневно.
   Барон сказал уже тише:
   – Герцог всегда был доволен моей службой. И все, что я делаю, находило одобрение его светлости.
   – Не сомневаюсь, – ответил я, и он с облегчением перевел дух. – Но в данном случае предпочту услышать подтверждение от самого герцога. Потому что, если этого повесят, а надо было, скажем… всего лишь отрубить голову, то совершенного не исправить, и страшная юридическая ошибка будет довлеть над совестью его светлости, а вассалы по всему герцогству будут говорить о величайшем промахе сюзерена, которому нет оправдания.
   Граф Гатер смотрел горящими глазами то на меня, то на отряд Фрейтага. Седло под ним непрерывно скрипит, а меч то покидает ножны до половины, то заползает в норку снова. Он уже потерял нить юридических хитросплетений, для него все слишком сложно, просто смотрит с надеждой и ждет, когда я велю броситься в атаку.
   Другие рыцари тоже готовы в бой, я перехватывал непонимающие взгляды.
   Барон Фрейтаг дергался, менялся в лице, в глазах откровенная ненависть, наконец прохрипел так, словно грыз кость:
   – Тогда вы должны ехать с нами.
   Я удивился:
   – Зачем?
   – В крепости его светлости, – пояснил он, я уловил в его голосе скрытое злорадство, – вам окажут достойный прием. И герцог лично огласит приговор.
   Я повернулся к графу Гатеру:
   – Нам по пути?
   Он помотал головой:
   – Нет. Но проедем совсем близко.
   Я кивнул, повернулся к барону Фрейтагу:
   – Сделаем так. Пошлите гонца, чтобы герцог выехал навстречу. Там, на развилке дорог, он и подтвердит, что должен повесить и почему я должен передать ему этого… человека.
   Барон Фрейтаг напрягся, лицо окаменело, а голос прозвучал резко:
   – Герцог ничего не делает по чужому требованию!
   – Это не требование, – сказал я громко, чтобы обязательно услышали его люди. – Это мудрое решение, устраивающее обе стороны. Мы все равно поедем дальше, потеряем какое-то количество наших рыцарей и, перебив всех ваших… Но стоит ли из-за этого спорного человека губить доблестных рыцарей? Не лучше ли вашим и нашим пасть за более достойную красивой гибели цель?
   Наступило тяжелое продолжительное молчание, послышался скрип арбалетной тетивы, кто-то из людей барона Уроншида решил подтянуть еще туже.
   Барон Фрейтаг наконец крикнул громко, не поворачивая головы:
   – Сэр Отто!
   За спинами его рыцарей откликнулся молодой голос:
   – Слушаю, ваша милость!
   – Отправляйся в замок, – велел барон злым голосом, – перескажи герцогу все, что видел и слышал. Пусть решит, как поступить.
   – Будет сделано, ваша милость!
   – Пошел! – рявкнул барон.
   От их отряда отделился всадник в легкой кольчуге и на быстром коне, не отягощенном ни броней, ни даже покрывающей морду и круп попоной. Я узнал одного из тех, что так неудачно преследовали этого Фонтане.
   – Ну вот и хорошо, – произнес я с удовлетворением. – Вы приняли мудрое решение, дорогой барон.
   Он едва не скрежетал зубами, но вежливо поклонился, что этикет с нами делает, произнес церемонно:
   – Рад, что вы одобрили. Мы поедем за вами.
   – Очень разумно, – одобрил я. – Только не слишком близко. Вы же понимаете…
   Он снова ответил с легким поклоном:
   – Да-да, все будет соблюдено.
   Я махнул своим и первым повернул коня в сторону дороги. Граф Гатер догнал, пустил своего красавца рядом и заговорил горячим шепотом:
   – Я понял, я понял, зачем вы это сделали!
   – Зачем? – осведомился я с любезной улыбкой.
   Он сказал ликующе:
   – Вы же сами проговорились, что их для нас слишком мало!.. А герцог наверняка выведет на перехват все свои силы!.. Вот будет жаркая сеча! Вот когда мы покроем себя неувядающей славой!
   Я подумал, кивнул.
   – Из вас получится прекрасный стратег, граф. Вы умеете заглядывать далеко и видеть скрытое. Я просто уверен, что в Гандерсгейме ваш талант военачальника проявится и распустится пышным цветом.
   Он расцвел так, словно уже завоевал весь Гандерсгейм, раздвинул плечи. Я осторожно оглянулся – раз незаметно не получится, слишком много глаз не отводят от меня взглядов, то хотя бы понебрежнее.
   Отряд барона Фрейтага держится на достаточной дистанции. Даже больше, чем достаточной. Думаю, в этом нелегком случае он вообще-то был бы рад в глубине души, пусть сам не признается даже себе, чтобы мы оторвались от них и вообще исчезли.
   Фонтане покачивается в седле горделивый, его окружили молодые рыцари и расспрашивают с жадным интересом. Я ощутил укол то ли ревности, то ли зависти, черт бы побрал этого мутителя спокойствия, нам только добавочных неприятностей не хватает, а этот гад цветет, разглагольствует, размахивает руками, а слушают его с огромным удовольствием.
   Отдам, сказал я себе твердо. Как только герцог Хеббель выедет навстречу, а он, надеюсь, все же выедет. Если останется в крепости, это многими может быть расценено как недоброжелательный жест в отношении меня, нового герцога Вельденского с владениями в Дасселе, замком Альтенбаумбург, а также землями Маркгрефлерланда и Монферратскими!
   Не знаю, велики ли владения, не до того пока, но этот Хеббель, как мне кажется, должен считаться с новой расстановкой сил. А он, судя по взрослой дочери, которую этот гад обесчестил, человек достаточно зрелый. Со зрелостью возраста приходит если не мудрость, то хотя бы осторожность.
   Десяток миль, обещанный Гатером, превратился в два, если не три. Я запоздало вспомнил, что в Вестготии из-за частой смены дорог расстояния считают обычно по прямой, как ворона летит.
   Нежное и по-южному страстное небо затуманивается жаром полдня, когда разум отступает, а верх берут страсти. Мы проехали мимо заброшенного старого города из древнего камня, на самой окраине под одинокой пальмой стоит, опустив голову, печальный ослик, а у колодца плещется в корыте с мутной водой ребенок.
   Рыцари оживились, но из-за руин вышла с охапкой хвороста такая уродливая, хоть и молодая женщина, что все разочарованно отвернулись.
   А я смотрел, как далеко впереди в пыльном облаке грозно заблистали короткие злые искры. Гатер тоже вгляделся, возбужденно ударил кулаком по луке седла.
   – Вы были правы, ваша светлость!.. Они выслали большой отряд!.. Вот теперь-то мы им покажем…
   – Все точно, – согласился я. – Будет жаркий и красивый бой, где все увенчают себя бессмертной славой.
   Он оглянулся, крикнул с торжеством:
   – Будем готовы!.. Встретим и угостим на славу, пусть кровавый пир запомнится потомкам!
   Рыцари заговорили возбужденно, послышался лязг металла. Я сказал с подчеркнутой озабоченностью:
   – Только бы этот герцог не выехал навстречу. Все испортит.
   Он охнул:
   – Ваша светлость! Да зачем ему выезжать, если может выслать вдесятеро больше людей?
   – Чтобы полюбоваться на свою победу, – объяснил я.
   – А-а-а, – воскликнул он, – тогда да, конечно. Но мы ему испортим удовольствие. Победа должна быть красивой! А красиво, когда десять против ста, а не сто против десятка.
   – Точно испортим, – согласился я.
   Мы шли на рысях, затем я дал сигнал пустить коней шагом, впереди пыль медленно опускается, у развилки дорог блещет металлом большой отряд рыцарей под пышным штандартом с висячими хвостами. Еще больше, целое войско, застыло в ожидании на пару сот ярдов дальше.
   Я отметил, что герцог остановил свой отряд на дороге из своей крепости, а не на самом перекрестке, что означало бы загородить нам дорогу.
   Хороший знак, который вообще-то не значит, что разойдемся без кровопролития, но все-таки переговоры – мой конек, мне даже себя иногда удается уболтать.