Страница:
Составили после тщательнейшего обдумывания еще пять лет тому, якобы подавали королю Леопольду, но тот отверг, признав слишком радикальными, но сейчас вот они уже распространены по стране, и хотя прошло совсем немного времени, королю трудно будет отказаться.
Это как от кодекса Наполеона и его законов пытались отказаться пришедшие ему на смену короли, однако и законы вошли в быт, и орден Почетного легиона, и даже «Марсельеза» стала государственным гимном, а все великие свершения королей ушли на свалку.
Гвардейцы у входа заулыбались, но с мест сдвинуться не решились, даже не шелохнулись, а слуга в одежде моих цветов услужливо распахнул обе створки.
Я перешагнул порог, остановился, осматриваясь. Обстановка разительно поменялась, куда-то исчезла дурная помпезность, золото стен прикрыто гобеленами и коврами, вместо роскошнейших и весьма неудобных кресел с прямыми спинками теперь легкие стулья с удобно загнутыми спинками, а под ногами только твердая поверхность дорогих пород дерева, никаких ковров с толстым ворсом, что собирают всю пыль и грязь.
– Ну ладно, – пробормотал я.
За спиной послышался мягкий и в то же время ироничный голос:
– Уверен, вам понравится.
Я буркнул, не оглядываясь:
– Граф, не дерзите. Мне это, конечно же, нравится, но именно потому и весьма не нравится!
Он вошел и встал рядом, а за нами с едва слышным стуком захлопнулись двери.
– Еще бы, – сказал он так мирно, что захотелось его вдарить, – такие перестановки… да еще в личном кабинете, какой мужчина позволит так над собой издеваться?
– Кто велел? – спросил я хмуро.
Он ответил с некоторым удивлением:
– Принцесса…
И хотя во дворце четыре принцессы, но по тому, как произнес, понятно, речь не просто о принцессах, подумаешь, их как воробьев, а о Принцессе, что может быть только единственной, неповторимой, а такая у нас только Аскланделла.
Я уточнил, чувствуя, как внутри начинают подниматься злость и оскорбленное самолюбие:
– Она отдавала эти указы… и еще всякие разные, от моего имени?
Он запнулся, по лбу пошли морщины, углубились, а брови сдвинулись и стали как бы мохнатее.
– Да нет… такого не помню.
– Тогда почему исполняли?
Он посмотрел на меня с подчеркнутым испугом, словно я поджег церковь.
– Но ведь принцесса…
– Так это чужая принцесса! – сказал я с нажимом. – Чужая!
Он распахнул рот, огромный, как у пеликана, как он так умеет, даже не представляю, в цирк бы его, а не вице-канцлеры.
– Правда? А мы все думали, ваша…
– Нет у меня никакой принцессы, – отрезал я. – Нет! Я сам принцесса!.. Никто меня не перепринцессит!.. Ладно, граф, садитесь и признавайтесь во всем.
Он тяжело вздохнул, сел в то кресло, на какое я указал, и сказал робко:
– Может быть, сразу послать за стражей с цепями?
– Я вас сам закую, – пообещал я.
– Ваше высочество, такая честь… Я лучше сам себя, я же простой граф. Хотел бы проще, да некуда.
Я опустился в кресло и сказал властно:
– Итак, начинайте исповедь.
– Всю?
– Да! А я посмотрю, чтобы глазки не бегали.
– Ваше высочество, – ответил он с укором, – я уже почти научился, подобно вам, врать прямо в глаза и не отводить взгляда. Нет уж, чтобы вызнавать всю правду, есть такое зелье… Я заказал у местных знахарей. Два кувшина заготовил на будущее!
Я отмахнулся.
– Я вообще-то вас насквозь вижу, граф, вы же вьюн и угорь морской, а не человек. Но я понимаю, к чему вы это клоните. Лакайте, может быть, это зелье лучше развяжет язык.
На столешнице появились два одинаковых кубка, я же демократ, когда меня к этому не принуждают, хотя себе наполнил доверху темным виноградным соком, а графу коньяком.
Он сделал глоток, надолго задержал дыхание, потом спросил сипло:
– А попроще нельзя?
– Можно, – ответил я. – Как раз двигаюсь от простого к сложному, а вы как думали?
– Тогда, если вас не затруднит, переколдуйте… я хотел сказать, перепаладиньте это вот несомненное замечательное королевское вино во что-то послабее… ну, для графов.
– Увы, – сказал я, – не могу. Выплесните в камин, а я сделаю заново.
– Ага, – сказал он с удовлетворением, – хоть что-то не умеете делать. Сразу легче стало.
Он повернулся к камину, плеснул и, охнув, выронил в испуге кубок, когда огонь с готовностью взметнулся к своду.
– Это колдовство?
– Еще какое, – заверил я. – Вон уже кожа зеленеет, сейчас по спине пойдут шишки с орех размером, между пальцев начинают расти бородавки…
Он подобрал и поставил кубок на стол, вздохнул с облегчением:
– В жабу? Лишь бы не в лягушку, какие-то суетливые, не люблю. А жабы – сама солидность и достоинство.
Я наполнил его кубок шампанским так, что полилось на столешницу, и смотрел, как Альбрехт торопливо отпивает, стараясь не дать вылиться целиком.
– В каком состоянии армия? – спросил я.
– В боевом, – доложил он между глотками. – Герцог Клемент… и граф Максимиллиан… не дадут… совсем уж распуститься… Как только снег растает… и дороги подсохнут, тут же выступим…
– В сторону юга? – спросил я.
Он кивнул, в глазах некоторое удивление лишним вопросом.
– Ну да, мы же не знаем, где Мунтвиг…
Я сказал саркастически:
– А что армия выступит на юг, это вам принцесса сказала?..
– Ну да, – ответил он и посмотрел на меня с преувеличенным испугом. – А что, на север?
– На севере нам делать нечего, – ответил я сварливо. – И вовсе не потому, что где-то там империя Вильгельма Блистательного! Просто на юге нас ждут великие дела.
Он кивнул, спросил с разочарованием:
– Всего лишь великие?
– А что вам еще?
– Ну… а когда будут величайшие?
– Будут, – ответил я мрачно, сердце сжалось, величайшим делом будет схватка с приближающимся Маркусом. – Ох, граф, все бы вам драться, подвиги совершать, по колено в крови бродить… Брали бы пример со своего сюзерена! В монахи чуть не подался…
Глава 8
Глава 9
Это как от кодекса Наполеона и его законов пытались отказаться пришедшие ему на смену короли, однако и законы вошли в быт, и орден Почетного легиона, и даже «Марсельеза» стала государственным гимном, а все великие свершения королей ушли на свалку.
Гвардейцы у входа заулыбались, но с мест сдвинуться не решились, даже не шелохнулись, а слуга в одежде моих цветов услужливо распахнул обе створки.
Я перешагнул порог, остановился, осматриваясь. Обстановка разительно поменялась, куда-то исчезла дурная помпезность, золото стен прикрыто гобеленами и коврами, вместо роскошнейших и весьма неудобных кресел с прямыми спинками теперь легкие стулья с удобно загнутыми спинками, а под ногами только твердая поверхность дорогих пород дерева, никаких ковров с толстым ворсом, что собирают всю пыль и грязь.
– Ну ладно, – пробормотал я.
За спиной послышался мягкий и в то же время ироничный голос:
– Уверен, вам понравится.
Я буркнул, не оглядываясь:
– Граф, не дерзите. Мне это, конечно же, нравится, но именно потому и весьма не нравится!
Он вошел и встал рядом, а за нами с едва слышным стуком захлопнулись двери.
– Еще бы, – сказал он так мирно, что захотелось его вдарить, – такие перестановки… да еще в личном кабинете, какой мужчина позволит так над собой издеваться?
– Кто велел? – спросил я хмуро.
Он ответил с некоторым удивлением:
– Принцесса…
И хотя во дворце четыре принцессы, но по тому, как произнес, понятно, речь не просто о принцессах, подумаешь, их как воробьев, а о Принцессе, что может быть только единственной, неповторимой, а такая у нас только Аскланделла.
Я уточнил, чувствуя, как внутри начинают подниматься злость и оскорбленное самолюбие:
– Она отдавала эти указы… и еще всякие разные, от моего имени?
Он запнулся, по лбу пошли морщины, углубились, а брови сдвинулись и стали как бы мохнатее.
– Да нет… такого не помню.
– Тогда почему исполняли?
Он посмотрел на меня с подчеркнутым испугом, словно я поджег церковь.
– Но ведь принцесса…
– Так это чужая принцесса! – сказал я с нажимом. – Чужая!
Он распахнул рот, огромный, как у пеликана, как он так умеет, даже не представляю, в цирк бы его, а не вице-канцлеры.
– Правда? А мы все думали, ваша…
– Нет у меня никакой принцессы, – отрезал я. – Нет! Я сам принцесса!.. Никто меня не перепринцессит!.. Ладно, граф, садитесь и признавайтесь во всем.
Он тяжело вздохнул, сел в то кресло, на какое я указал, и сказал робко:
– Может быть, сразу послать за стражей с цепями?
– Я вас сам закую, – пообещал я.
– Ваше высочество, такая честь… Я лучше сам себя, я же простой граф. Хотел бы проще, да некуда.
Я опустился в кресло и сказал властно:
– Итак, начинайте исповедь.
– Всю?
– Да! А я посмотрю, чтобы глазки не бегали.
– Ваше высочество, – ответил он с укором, – я уже почти научился, подобно вам, врать прямо в глаза и не отводить взгляда. Нет уж, чтобы вызнавать всю правду, есть такое зелье… Я заказал у местных знахарей. Два кувшина заготовил на будущее!
Я отмахнулся.
– Я вообще-то вас насквозь вижу, граф, вы же вьюн и угорь морской, а не человек. Но я понимаю, к чему вы это клоните. Лакайте, может быть, это зелье лучше развяжет язык.
На столешнице появились два одинаковых кубка, я же демократ, когда меня к этому не принуждают, хотя себе наполнил доверху темным виноградным соком, а графу коньяком.
Он сделал глоток, надолго задержал дыхание, потом спросил сипло:
– А попроще нельзя?
– Можно, – ответил я. – Как раз двигаюсь от простого к сложному, а вы как думали?
– Тогда, если вас не затруднит, переколдуйте… я хотел сказать, перепаладиньте это вот несомненное замечательное королевское вино во что-то послабее… ну, для графов.
– Увы, – сказал я, – не могу. Выплесните в камин, а я сделаю заново.
– Ага, – сказал он с удовлетворением, – хоть что-то не умеете делать. Сразу легче стало.
Он повернулся к камину, плеснул и, охнув, выронил в испуге кубок, когда огонь с готовностью взметнулся к своду.
– Это колдовство?
– Еще какое, – заверил я. – Вон уже кожа зеленеет, сейчас по спине пойдут шишки с орех размером, между пальцев начинают расти бородавки…
Он подобрал и поставил кубок на стол, вздохнул с облегчением:
– В жабу? Лишь бы не в лягушку, какие-то суетливые, не люблю. А жабы – сама солидность и достоинство.
Я наполнил его кубок шампанским так, что полилось на столешницу, и смотрел, как Альбрехт торопливо отпивает, стараясь не дать вылиться целиком.
– В каком состоянии армия? – спросил я.
– В боевом, – доложил он между глотками. – Герцог Клемент… и граф Максимиллиан… не дадут… совсем уж распуститься… Как только снег растает… и дороги подсохнут, тут же выступим…
– В сторону юга? – спросил я.
Он кивнул, в глазах некоторое удивление лишним вопросом.
– Ну да, мы же не знаем, где Мунтвиг…
Я сказал саркастически:
– А что армия выступит на юг, это вам принцесса сказала?..
– Ну да, – ответил он и посмотрел на меня с преувеличенным испугом. – А что, на север?
– На севере нам делать нечего, – ответил я сварливо. – И вовсе не потому, что где-то там империя Вильгельма Блистательного! Просто на юге нас ждут великие дела.
Он кивнул, спросил с разочарованием:
– Всего лишь великие?
– А что вам еще?
– Ну… а когда будут величайшие?
– Будут, – ответил я мрачно, сердце сжалось, величайшим делом будет схватка с приближающимся Маркусом. – Ох, граф, все бы вам драться, подвиги совершать, по колено в крови бродить… Брали бы пример со своего сюзерена! В монахи чуть не подался…
Глава 8
Он отшатнулся, перекрестился в непритворном испуге.
– Сэр Ричард! Хватит с нас одного Карла!.. Два – это перебор, это ни в какие ворота не лезет. Народ не любит повторов, мы от них как бы скучать начинаем. Лучше уж послушать женщину…
– …и поступить наоборот?
– Да, – подтвердил он. – Мало ли что она говорит, что надо идти на юг! Ничего подобного, мы вот считаем, что все наоборот: на юг идти надо! И в этом будет ваша государственная мудрость: поступить вопреки женщине, но – правильно!
Я посмотрел на него с подозрением.
– Что-то как-то странно звучит, и вообще я ничего не понял. Но это не важно, для политика важнее инстинкт и близость демократических ценностей, а они у демократа всегда ниже пояса, чтобы чесать можно было через карманы. Так что да, дождемся схода снегов, а потом… потом… потом будем ждать, пока все подсохнет.
Он отхлебывал с явным удовольствием, а на меня посматривал с двусмысленной улыбочкой.
– Сэр Ричард, не ревнуйте. Ее приказы выполняют только потому, что связывают ее с вами.
Я сказал резко:
– Да что за хрень? Я ни с кем не связан!
– Да-да, – согласился он, – кто спорит? Вы не связаны с принцессой Джоанной, хотя спите в одной постели, не связаны с королевой Мезины, хотя весьма и крепко, хоть и сбоку, в ее мужьях… так кто посмеет пикнуть, что связаны с Аскланделлой?
Я сказал сварливо:
– Вы и говорите, граф!
– Это другое, – пояснил он. – Им так хочется, ну что поделаешь?.. Честно говоря, нашим лордам ни одна из принцесс, что попадались по дороге, не пришлась так по душе, как Аскланделла.
– Да? – спросил я. – А Лиутгарда?
– Это огонь, – согласился он. – Это необыкновенная женщина!
– А ваша Аскланделла?
Он взглянул на мое лицо, чуть смутился.
– Ну, конечно, ваше высочество, мы восхищались всякими женщинами, что естественно… как умными, красивыми, так и особенными, как принцесса Лиутгарда, но когда появилась Аскланделла, все ощутили разницу.
Я сказал язвительно:
– Еще бы, дочь императора!
– Нет, – возразил он, – в ней есть, как бы сказать мягче, чтобы не задеть ваше и без того поляганное самолюбие, подлинное величие.
– Ого!
– Это важнее, – сказал он, – даже императорского титула. Остальные принцессы перед нею, что воробьи перед гусем. Даже лебедём. Наши все чувствуют, вот и Норберт к ней прислушивается весьма почтительно.
– Норберт? – переспросил я в тревоге. – Вы все с ума посходили. Где она сейчас? Я хочу прямо сейчас задушить ее собственными руками!
Он, отставив кубок, правда уже пустой, с готовностью поднялся, учтиво поклонился.
– Ваше высочество, она с утра ведет прием.
Я спросил с тяжелым сарказмом:
– Послов?
– И послов тоже, – ответил он, – но по большей части местной мелочи… Все-таки у нас армия, равновесие в королевстве нарушено, то и дело происходят некоторые… я бы не назвал их бесчинствами, а так, пустяковые эксцессы…
– Например?
– То таверну разнесут, – объяснил он, – то городишко какой сожгут, то чью-то дочь от знатных родителей умыкнут…
Я рыкнул:
– А почему не, скажем, Клемент разбирается?.. Ладно, сам знаю, он всех поубивает для торжества справедливости. А вы, граф?
Он ответил с достоинством:
– Я же вице-канцлер вашей милостью, как я могу?.. У меня другие дела. Хотя пока еще и не понял, какие… Так вы идете, ваше высочество? Или же в благородной задумчивости…
Я наконец отставил кубок и поднялся.
– Идемте, граф. И не вздумайте меня хватать за руки! Это будет государственная измена, предупреждаю по своей непонятной доброте.
По роскошным и празднично освещенным залам барон Герберт Оберштайн, явно исполняющий роль секретаря, хотя и непонятно почему и с какого перепугу, ведет за собой богато и со вкусом одетых лордов, полных еще не спеси, но осознания своей значимости и могущества.
Я остановился и придержал Альбрехта, наблюдая, как у входа в малый кабинет их встретил слуга в одеждах королевских цветов, поклонился и сказал негромко:
– Она вас примет.
Сэр Герберт обернулся к лордам.
– Минутку, я представлю вас.
Я подумал с одобрением: хорошо, обходимся без церемониймейстера. Правда, теперь поневоле…
Сэр Герберт исчез на несколько мгновений за дверью, затем вышел с сияющим лицом и гордо объявил:
– Ее светлость принцесса Аскланделла Франкхаузнер, дочь императора Вильгельма Великолепного!
Через широко распахнутые двери я видел Аскланделлу, стоит ровно и величественно, за нею три скромно, но с богатством одетые фрейлины, я узнал мордочки Джоанны, Хайдиллы и Рианеллы.
Аскланделла хороша, на этот раз ее голова, как дивный цветок, поднимается на тонкой шее из высокого кружевного веера воротника, лицо смотрится еще изящнее, хотя куда уж больше, над чернющими бровями нависает копна блестящих, как воронье крыло, волос.
Вообще она показалась мне дивным цветком, ярким и непривычным для тех, кто привык к ромашкам да лютикам, а еще к клеверу, который так обожают кони.
Сэр Герберт поклонился ей и сказал торжественно:
– Ваше высочество, послы из королевства Тер-Овенс!
Он еще раз поклонился, уже в сторону двери, одновременно протянутой рукой плавно показывая послам, что да, могут войти, бить не будут.
Оба лорда прошли под высокой аркой, разом снимая шляпы с перьями, грациозно и с явным удовольствием поклонились, молодым красивым женщинам всегда поклониться приятно, преклонили колена и опустили головы.
– Сегодня вернулся принц Ричард, – произнесла она доброжелательно-нейтрально, – потому все ваши вопросы отныне к нему. Я же принимаю вас лишь согласно договоренности… вместе с тем я рада, что ваше королевство отстраивается после разрушительной войны с королевством Алемандрия. Надеюсь, наши страны заключат союз.
Союз, мелькнуло у меня в голове, это ладно, общие слова, но о каких странах она говорит? И вообще, кто ей дал право принимать послов…
Оба коленопреклоненных лорда смотрят на нее влюбленными глазами, по их рожам вижу, что готовы вот так простоять перед ней хоть целый день.
Однако счастье когда-то да кончается, по царственному мановению руки оба послушно встали, медленно и с достоинством поклонились, на таких приемах каждый жест выверен и просчитан, суетиться нельзя ни в коем случае, ибо сейчас блюдется не только их достоинство, но в первую очередь принимающей стороны и королевского двора.
Сэр Герберт покосился в мою сторону, почуял присутствие грозного зверя, я кивнул и прошел к тронному креслу. Аскланделла перевела царственный взгляд в мою сторону, мягко улыбнулась, мне даже показалось, что искренне, хотя кто женщин поймет, а императорских дочерей и подавно.
Я шел через зал к пустому трону, но смотрел на Аскланделлу и тоже держал на лице застывшую улыбку радости и чуть ли не ликования. При закрытых дверях и наедине могу хоть морду бить, но на людях только предельная учтивость, вежливые слова и вообще галантерейность во всем, мы же интеллигентные… эти самые, нет, пока еще рыцари, а это повыше, чем эти самые, у интеллигенции только манеры, а у рыцарей еще и внутреннее достоинство, гордость, честь и верность слову, привычные пока что понятия, что станут дикими и пинаемыми в просвещенное время разгула демократии и всеобщих свобод. Всяких. Разных.
Аскланделла чуть повернула голову и просто смотрела на меня, но мне почудилось, что во взгляде, пусть и самым краешком, проступила радость или хотя бы слабое удовольствие, что это я, а не кто-то из назойливых обожателей.
Я ощутил, что моя улыбка превращается в довольно глупую, шел широкими шагами, сам чувствовал, что убыстряю движение, но остановиться не мог, а когда оказался перед нею, мою морду растягивала улыбка от стены до стены, а челюсть отвисла до пояса.
– Ваше высочество, – проговорил я. – Ваше высочество!
Все повернулись к нам, я чувствовал, что смотрят во все глаза, но сам смотрел только в ее чистое безу-коризненное лицо.
Она поинтересовалась хрустальным голосом:
– Ваше высочество?
Я опустился на сиденье трона, возложил загребущие на широкие подлокотники, как раз по мне, хотя этот скотина Мунтвиг делал под себя.
– Аскланделла, – повторил я, бросил взгляд на ее фрейлин, сказал с восторгом: – Вы не представляете, какое это удовольствие видеть вас… после постных монастырских рож!..
– Ваше высочество? – произнесла она мягко.
– Ни одной женщины, – сказал я с чувством, – представляете? Ни даже какой-нибудь завалящей служанки!.. Так что уж простите мою радость при виде вас.
Она милостиво приспустила длиннющие ресницы, чуть укрыв глаза и бросив ими ажурную тень на высокие аристократические скулы.
– Рада за вас, ваше высочество, – ответила она мило. – Здесь много женщин, уж вы восполните.
Я вздохнул, развел руками.
– Увы, такое не восполнить.
– Почему?
– Не знаю, – ответил я, – те долгие дни так и останутся без женского тепла, а ночи – без их назойливого щебетанья. Да и, собственно, некогда, дел много…
Она красиво приподняла брови.
– Вы еще не вошли, а уже видите много несделанного?
– А кто их переделает, – спросил я, – как не их лорд и сюзерен?.. Есть такие дела, что за них даже мне страшно браться…
Я слышал, как лорд Велерд громко крякнул, а потом брякнул: «Какая красивая пара!» – на что лорд Изинакс ответил: «Друг для друга прям созданы». Думаю, Аскланделла тоже услышала, но ее лицо ничего не отразило, это я сразу весь изошел на экскременты, поклялся сегодня же устроить первому Варфоломеевскую ночь, а другому еще и Вальпургиеву. Знатоки человеческих отношений отыскались, один четыре раза женился, второму ни разу не удалось, но каковы теоретики, сразу чувствуется зарождение интеллигенции и свободомыслия, когда всех и всё критикуют, но ни за что не отвечают.
Из-за спины зашел Альбрехт, напомнил тихонько:
– Ваше высочество… соизвольте позволить продолжить прием?
– Да, – ответил я с подъемом, – да, граф. Соизволяю позволить.
– Послов из Тер-Овенса, – уточнил он, – или новых?
– Из Тер-Овенса, – сказал я твердо. – Они могут чувствовать ущемление мужского достоинства… гм… ну да, ущемление достоинства, что их принимала женщина, когда уже появился самец, потому я должен…
– Перепринять? – подсказал он.
– Именно, – подтвердил я. – И это будет уже по-настоящему официально, потому что будет! Ну, вы поняли, граф…
Он поклонился, кивнул барону Оберштайну, тот с радостной улыбкой поспешил из зала. Мои лорды, появляясь в зале один за другим, поднимаются ко мне на помост и выстраиваются за спиной, по обе стороны трона и вдоль стены, а сама Аскланделла смотрит на все с милостивой улыбкой императрицы, что позволяет всем нам заниматься своими детскими играми.
Двери распахнулись, оба посла от Тер-Овенса прошли ко мне, на мордах все еще счастливые улыбки, но это не мне, да и быстро тают, здесь им не там, а я не совсем Аскланделла.
В сопровождении сэра Герберта они прошли две трети зала и преклонили колени и головы в трех шагах от моего трона.
– Лорды, – сказал я чеканным голосом, – добро пожаловать в королевство Сакрант! Надеюсь, вы уже переговорили с королем Леопольдом, моим личным и весьма как бы другом?..
Они подняли головы, после секундного замешательства один ответил:
– Пока нет…
Я сказал благожелательно:
– Вообще-то можно сразу идти к королю.
Старший посол спросил в недоумении:
– Ваше высочество?
– Мы здесь люди временные, – пояснил я, – особого влияния на события не оказываем. Я уверен, что вы заключите обоюдовыгодный союз с королем Леопольдом. Я же, со своей стороны, рад, что королевство отстраивается. Я видел ту великолепную четверку мраморных коней, когда король Конрад захватил вашу столицу… Это просто чудо, что на свете существуют такие мастера! Вы счастливый народ удивительных инженеров и ремесленников.
Он сказал почтительно:
– Мы надеемся, нам удастся заключить с королем Леопольдом достойный для наших королевств союз. Однако еще больше мечтаем установить с вами узы доверия и доверительности, принц Ричард.
Второй добавил учтиво:
– Ваша слава гремит по королевствам и разносится по всем землям со скоростью ветра!
Я изрек важно:
– Я тоже… эта… мечтаю. Со скоростью ветра. Зефира! А сейчас прием продолжит наш дорогой друг и весьма доверенное лицо, вице-канцлер граф Альбрехт Гуммельсберг, барон Цоллерна и Ротвайля! Только не спрашивайте меня, что это, граф уже и сам наверняка забыл. А мы с принцессой наедине возликуем друг другу после долгой и тягостной разлуки…
Аскланделла не повела бровью, разлука так разлука, тягостная так тягостная, государственные люди ничего не принимают всерьез, выждала, когда я встану и подам ей руку, величественно опустила на мою кисть кончики пальцев, и мы, как заводные фарфоровые куклы, сошли с тронов и синхронно двинулись к внутренней двери, а оттуда тесным коридором к моему кабинету.
Фрейлины за нею последовали испуганно, женщины – чуткие существа, как хомяки весной, хоть как я ни держусь красиво и нарядно, но ощутили быстрое приближение грозы, даже приотстали чуть, чтобы их не ударило громом, дуры, не знают, что надо бояться не грома, а молнии, а те я уже отметал взглядом, сейчас в самом деле почти добр, как-то все-таки Аскланделла на меня действует.
– Сэр Ричард! Хватит с нас одного Карла!.. Два – это перебор, это ни в какие ворота не лезет. Народ не любит повторов, мы от них как бы скучать начинаем. Лучше уж послушать женщину…
– …и поступить наоборот?
– Да, – подтвердил он. – Мало ли что она говорит, что надо идти на юг! Ничего подобного, мы вот считаем, что все наоборот: на юг идти надо! И в этом будет ваша государственная мудрость: поступить вопреки женщине, но – правильно!
Я посмотрел на него с подозрением.
– Что-то как-то странно звучит, и вообще я ничего не понял. Но это не важно, для политика важнее инстинкт и близость демократических ценностей, а они у демократа всегда ниже пояса, чтобы чесать можно было через карманы. Так что да, дождемся схода снегов, а потом… потом… потом будем ждать, пока все подсохнет.
Он отхлебывал с явным удовольствием, а на меня посматривал с двусмысленной улыбочкой.
– Сэр Ричард, не ревнуйте. Ее приказы выполняют только потому, что связывают ее с вами.
Я сказал резко:
– Да что за хрень? Я ни с кем не связан!
– Да-да, – согласился он, – кто спорит? Вы не связаны с принцессой Джоанной, хотя спите в одной постели, не связаны с королевой Мезины, хотя весьма и крепко, хоть и сбоку, в ее мужьях… так кто посмеет пикнуть, что связаны с Аскланделлой?
Я сказал сварливо:
– Вы и говорите, граф!
– Это другое, – пояснил он. – Им так хочется, ну что поделаешь?.. Честно говоря, нашим лордам ни одна из принцесс, что попадались по дороге, не пришлась так по душе, как Аскланделла.
– Да? – спросил я. – А Лиутгарда?
– Это огонь, – согласился он. – Это необыкновенная женщина!
– А ваша Аскланделла?
Он взглянул на мое лицо, чуть смутился.
– Ну, конечно, ваше высочество, мы восхищались всякими женщинами, что естественно… как умными, красивыми, так и особенными, как принцесса Лиутгарда, но когда появилась Аскланделла, все ощутили разницу.
Я сказал язвительно:
– Еще бы, дочь императора!
– Нет, – возразил он, – в ней есть, как бы сказать мягче, чтобы не задеть ваше и без того поляганное самолюбие, подлинное величие.
– Ого!
– Это важнее, – сказал он, – даже императорского титула. Остальные принцессы перед нею, что воробьи перед гусем. Даже лебедём. Наши все чувствуют, вот и Норберт к ней прислушивается весьма почтительно.
– Норберт? – переспросил я в тревоге. – Вы все с ума посходили. Где она сейчас? Я хочу прямо сейчас задушить ее собственными руками!
Он, отставив кубок, правда уже пустой, с готовностью поднялся, учтиво поклонился.
– Ваше высочество, она с утра ведет прием.
Я спросил с тяжелым сарказмом:
– Послов?
– И послов тоже, – ответил он, – но по большей части местной мелочи… Все-таки у нас армия, равновесие в королевстве нарушено, то и дело происходят некоторые… я бы не назвал их бесчинствами, а так, пустяковые эксцессы…
– Например?
– То таверну разнесут, – объяснил он, – то городишко какой сожгут, то чью-то дочь от знатных родителей умыкнут…
Я рыкнул:
– А почему не, скажем, Клемент разбирается?.. Ладно, сам знаю, он всех поубивает для торжества справедливости. А вы, граф?
Он ответил с достоинством:
– Я же вице-канцлер вашей милостью, как я могу?.. У меня другие дела. Хотя пока еще и не понял, какие… Так вы идете, ваше высочество? Или же в благородной задумчивости…
Я наконец отставил кубок и поднялся.
– Идемте, граф. И не вздумайте меня хватать за руки! Это будет государственная измена, предупреждаю по своей непонятной доброте.
По роскошным и празднично освещенным залам барон Герберт Оберштайн, явно исполняющий роль секретаря, хотя и непонятно почему и с какого перепугу, ведет за собой богато и со вкусом одетых лордов, полных еще не спеси, но осознания своей значимости и могущества.
Я остановился и придержал Альбрехта, наблюдая, как у входа в малый кабинет их встретил слуга в одеждах королевских цветов, поклонился и сказал негромко:
– Она вас примет.
Сэр Герберт обернулся к лордам.
– Минутку, я представлю вас.
Я подумал с одобрением: хорошо, обходимся без церемониймейстера. Правда, теперь поневоле…
Сэр Герберт исчез на несколько мгновений за дверью, затем вышел с сияющим лицом и гордо объявил:
– Ее светлость принцесса Аскланделла Франкхаузнер, дочь императора Вильгельма Великолепного!
Через широко распахнутые двери я видел Аскланделлу, стоит ровно и величественно, за нею три скромно, но с богатством одетые фрейлины, я узнал мордочки Джоанны, Хайдиллы и Рианеллы.
Аскланделла хороша, на этот раз ее голова, как дивный цветок, поднимается на тонкой шее из высокого кружевного веера воротника, лицо смотрится еще изящнее, хотя куда уж больше, над чернющими бровями нависает копна блестящих, как воронье крыло, волос.
Вообще она показалась мне дивным цветком, ярким и непривычным для тех, кто привык к ромашкам да лютикам, а еще к клеверу, который так обожают кони.
Сэр Герберт поклонился ей и сказал торжественно:
– Ваше высочество, послы из королевства Тер-Овенс!
Он еще раз поклонился, уже в сторону двери, одновременно протянутой рукой плавно показывая послам, что да, могут войти, бить не будут.
Оба лорда прошли под высокой аркой, разом снимая шляпы с перьями, грациозно и с явным удовольствием поклонились, молодым красивым женщинам всегда поклониться приятно, преклонили колена и опустили головы.
– Сегодня вернулся принц Ричард, – произнесла она доброжелательно-нейтрально, – потому все ваши вопросы отныне к нему. Я же принимаю вас лишь согласно договоренности… вместе с тем я рада, что ваше королевство отстраивается после разрушительной войны с королевством Алемандрия. Надеюсь, наши страны заключат союз.
Союз, мелькнуло у меня в голове, это ладно, общие слова, но о каких странах она говорит? И вообще, кто ей дал право принимать послов…
Оба коленопреклоненных лорда смотрят на нее влюбленными глазами, по их рожам вижу, что готовы вот так простоять перед ней хоть целый день.
Однако счастье когда-то да кончается, по царственному мановению руки оба послушно встали, медленно и с достоинством поклонились, на таких приемах каждый жест выверен и просчитан, суетиться нельзя ни в коем случае, ибо сейчас блюдется не только их достоинство, но в первую очередь принимающей стороны и королевского двора.
Сэр Герберт покосился в мою сторону, почуял присутствие грозного зверя, я кивнул и прошел к тронному креслу. Аскланделла перевела царственный взгляд в мою сторону, мягко улыбнулась, мне даже показалось, что искренне, хотя кто женщин поймет, а императорских дочерей и подавно.
Я шел через зал к пустому трону, но смотрел на Аскланделлу и тоже держал на лице застывшую улыбку радости и чуть ли не ликования. При закрытых дверях и наедине могу хоть морду бить, но на людях только предельная учтивость, вежливые слова и вообще галантерейность во всем, мы же интеллигентные… эти самые, нет, пока еще рыцари, а это повыше, чем эти самые, у интеллигенции только манеры, а у рыцарей еще и внутреннее достоинство, гордость, честь и верность слову, привычные пока что понятия, что станут дикими и пинаемыми в просвещенное время разгула демократии и всеобщих свобод. Всяких. Разных.
Аскланделла чуть повернула голову и просто смотрела на меня, но мне почудилось, что во взгляде, пусть и самым краешком, проступила радость или хотя бы слабое удовольствие, что это я, а не кто-то из назойливых обожателей.
Я ощутил, что моя улыбка превращается в довольно глупую, шел широкими шагами, сам чувствовал, что убыстряю движение, но остановиться не мог, а когда оказался перед нею, мою морду растягивала улыбка от стены до стены, а челюсть отвисла до пояса.
– Ваше высочество, – проговорил я. – Ваше высочество!
Все повернулись к нам, я чувствовал, что смотрят во все глаза, но сам смотрел только в ее чистое безу-коризненное лицо.
Она поинтересовалась хрустальным голосом:
– Ваше высочество?
Я опустился на сиденье трона, возложил загребущие на широкие подлокотники, как раз по мне, хотя этот скотина Мунтвиг делал под себя.
– Аскланделла, – повторил я, бросил взгляд на ее фрейлин, сказал с восторгом: – Вы не представляете, какое это удовольствие видеть вас… после постных монастырских рож!..
– Ваше высочество? – произнесла она мягко.
– Ни одной женщины, – сказал я с чувством, – представляете? Ни даже какой-нибудь завалящей служанки!.. Так что уж простите мою радость при виде вас.
Она милостиво приспустила длиннющие ресницы, чуть укрыв глаза и бросив ими ажурную тень на высокие аристократические скулы.
– Рада за вас, ваше высочество, – ответила она мило. – Здесь много женщин, уж вы восполните.
Я вздохнул, развел руками.
– Увы, такое не восполнить.
– Почему?
– Не знаю, – ответил я, – те долгие дни так и останутся без женского тепла, а ночи – без их назойливого щебетанья. Да и, собственно, некогда, дел много…
Она красиво приподняла брови.
– Вы еще не вошли, а уже видите много несделанного?
– А кто их переделает, – спросил я, – как не их лорд и сюзерен?.. Есть такие дела, что за них даже мне страшно браться…
Я слышал, как лорд Велерд громко крякнул, а потом брякнул: «Какая красивая пара!» – на что лорд Изинакс ответил: «Друг для друга прям созданы». Думаю, Аскланделла тоже услышала, но ее лицо ничего не отразило, это я сразу весь изошел на экскременты, поклялся сегодня же устроить первому Варфоломеевскую ночь, а другому еще и Вальпургиеву. Знатоки человеческих отношений отыскались, один четыре раза женился, второму ни разу не удалось, но каковы теоретики, сразу чувствуется зарождение интеллигенции и свободомыслия, когда всех и всё критикуют, но ни за что не отвечают.
Из-за спины зашел Альбрехт, напомнил тихонько:
– Ваше высочество… соизвольте позволить продолжить прием?
– Да, – ответил я с подъемом, – да, граф. Соизволяю позволить.
– Послов из Тер-Овенса, – уточнил он, – или новых?
– Из Тер-Овенса, – сказал я твердо. – Они могут чувствовать ущемление мужского достоинства… гм… ну да, ущемление достоинства, что их принимала женщина, когда уже появился самец, потому я должен…
– Перепринять? – подсказал он.
– Именно, – подтвердил я. – И это будет уже по-настоящему официально, потому что будет! Ну, вы поняли, граф…
Он поклонился, кивнул барону Оберштайну, тот с радостной улыбкой поспешил из зала. Мои лорды, появляясь в зале один за другим, поднимаются ко мне на помост и выстраиваются за спиной, по обе стороны трона и вдоль стены, а сама Аскланделла смотрит на все с милостивой улыбкой императрицы, что позволяет всем нам заниматься своими детскими играми.
Двери распахнулись, оба посла от Тер-Овенса прошли ко мне, на мордах все еще счастливые улыбки, но это не мне, да и быстро тают, здесь им не там, а я не совсем Аскланделла.
В сопровождении сэра Герберта они прошли две трети зала и преклонили колени и головы в трех шагах от моего трона.
– Лорды, – сказал я чеканным голосом, – добро пожаловать в королевство Сакрант! Надеюсь, вы уже переговорили с королем Леопольдом, моим личным и весьма как бы другом?..
Они подняли головы, после секундного замешательства один ответил:
– Пока нет…
Я сказал благожелательно:
– Вообще-то можно сразу идти к королю.
Старший посол спросил в недоумении:
– Ваше высочество?
– Мы здесь люди временные, – пояснил я, – особого влияния на события не оказываем. Я уверен, что вы заключите обоюдовыгодный союз с королем Леопольдом. Я же, со своей стороны, рад, что королевство отстраивается. Я видел ту великолепную четверку мраморных коней, когда король Конрад захватил вашу столицу… Это просто чудо, что на свете существуют такие мастера! Вы счастливый народ удивительных инженеров и ремесленников.
Он сказал почтительно:
– Мы надеемся, нам удастся заключить с королем Леопольдом достойный для наших королевств союз. Однако еще больше мечтаем установить с вами узы доверия и доверительности, принц Ричард.
Второй добавил учтиво:
– Ваша слава гремит по королевствам и разносится по всем землям со скоростью ветра!
Я изрек важно:
– Я тоже… эта… мечтаю. Со скоростью ветра. Зефира! А сейчас прием продолжит наш дорогой друг и весьма доверенное лицо, вице-канцлер граф Альбрехт Гуммельсберг, барон Цоллерна и Ротвайля! Только не спрашивайте меня, что это, граф уже и сам наверняка забыл. А мы с принцессой наедине возликуем друг другу после долгой и тягостной разлуки…
Аскланделла не повела бровью, разлука так разлука, тягостная так тягостная, государственные люди ничего не принимают всерьез, выждала, когда я встану и подам ей руку, величественно опустила на мою кисть кончики пальцев, и мы, как заводные фарфоровые куклы, сошли с тронов и синхронно двинулись к внутренней двери, а оттуда тесным коридором к моему кабинету.
Фрейлины за нею последовали испуганно, женщины – чуткие существа, как хомяки весной, хоть как я ни держусь красиво и нарядно, но ощутили быстрое приближение грозы, даже приотстали чуть, чтобы их не ударило громом, дуры, не знают, что надо бояться не грома, а молнии, а те я уже отметал взглядом, сейчас в самом деле почти добр, как-то все-таки Аскланделла на меня действует.
Глава 9
Моя свита, уже хорошо зная привычки их непредсказуемого лорда, сделала вид перед гостями, что сопровождает, но сразу же за дверью рассосалась прямо в коридоре.
Я подвел Аскланделлу к кабинету, слуга распахнул дверь, стараясь не улыбаться довольно, что они, все с ума посходили, я же в кабинет веду, а не в спальню.
Аскланделла послушно позволила усадить себя в кресло, выпрямилась и смотрела на меня спокойными глазами, крупными, ясными и безмятежными.
Я обошел стол и опустился в кресло напротив, некоторое время смотрел на нее инквизиторским взглядом, на что она отвечала полнейшим равнодушием.
– Ваше высочество?
– Да, – ответил я. – Оно самое.
Она не повела глазом, когда я сделал приглашающее движение, и на столешнице появился хрустальный фужер, загадочно мерцающий сотнями цветных искорок, настолько тонкий, что боязно взять. Вино, красное, цвета закатного солнца, возникло на донышке и быстро поднялось почти до края, но не слишком, чтобы не расплескать по дороге к губам.
Она спокойно смотрела, как рядом с первым появились еще два фужера, в одном вино оранжевое, как солнце, в другом багровое настолько, что почти черное.
– Из сухого пайка, – объяснил я. – В дороге что-то же надо есть и пить.
Она царственно наклонила голову.
– Да, ваше высочество. Особенно пить.
– А что, – ответил я с достоинством, – бездельник, как сказал граф Беранже, кто с нами не пьет!..
Она взяла фужер спокойно и с достоинством, отпила до половины и с осторожностью опустила на столешницу, явно стараясь не сломать тончайшую ножку. Золотистое шампанское тут же стремительно поднялось под моим строгим взглядом к золотому ободку у самого края, а серебряные пузырьки, появляясь на донышке и стенках, бесконтрольно увеличиваясь в размерах, отклеиваются и мчатся наверх, выпрыгивая и разбрасывая тончайшую влажную пыль.
Я поинтересовался с необходимой подозрительностью в голосе:
– Ваше высочество, что за союзы заключаете за моей широкой и, надеюсь, надежной спиной? Ну, как я сам полагаю, а как вы ее оцениваете, не знаю…
Она медленно повернула голову, обратив ко мне ясное лицо.
– Вообще-то да…
– Ага, признаетесь?
– Что у вас широкая спина? – переспросила она с таким выражением, словно имела в виду место пониже спины. – Но это вы и сами, я уверена, замечаете, да еще как замечаете. Это же видно, как горделиво раздвигаете плечи, когда входите в зал.
– А что, – спросил я, – так не стоит?
– Нужно, – объяснила она, – но только чуть раньше. До того, как перед вами распахнут двери.
– Эх, – сказал я с огорчением, – каких же высот достигла мысль человеческая в империи!
– Зря язвите, – сообщила она. – Мелочи соблюдать легче, чем крупности, но польза от них бывает даже выше, ибо зримее и замечаемы даже людьми недалекого ума… А на ваш вопрос, который вы уже забыли, отвечу, что договоры и союзы я не заключала, а отправила к вам.
– А если бы меня не было? – полюбопытствовал я.
– Заключила бы предварительное соглашение, – ответила она обстоятельно. – Некоторые вопросы можно откладывать до бесконечности, но есть такие, что требуют решения быстрого. Даже немедленного.
– Ладно-ладно, – сказал я примирительно, – я скоро уеду снова, нам только подраться недоставало. Я уже остыл и бить, наверное, не буду.
– Вернетесь в Храм?
Я смерил ее взглядом. Смотрит спокойно и ровно, цвет лица безукоризненный, здоровая девочка, ничем не болеет, глаза ясные и чересчур для женщины умные.
– Вы же догадываетесь, – сказал я обвиняюще, – что не в Храм.
– Ваше высочество?
– Похоже, – сказал я, – принцесса, вы оказались больше правы, чем сами рассчитывали.
– Ваше высочество?
– Сначала выпейте это вино, – сказал я. – Это как бы за вашу победу. Я сраженный дракон, а вы попинывающая меня задней конечностью героиня.
Она остановила взгляд на возникающем перед нею фужере из радужного стекла, украшенном по бокам медальонами из чистого золота. Даже я, зная про их прочность, взял бы с некоторой инстинктивной робостью, а вдруг в моих скифских пальцах хрустнут и рассыплются в тончайшую пыль, и вообще, как такие фужеры удерживают тяжесть вина, сам не понимаю.
– Сосуд очень изящен, – признала она. – Что и понятно, развращенный юг направляет все усилия ума и души на мирские удовольствия.
– Увы, – согласился я, – вы правы. Хотя нам, высокодуховным, тоже можно иногда пропустить по фужерчику марочного винца, а потом покаяться. А можно и не каяться.
Она чуть приподняла брови.
– Почему?
– Создатель не мелочен, – сообщил я.
– Уверены? – спросила она с сомнением.
– Знаю, – сообщил я гордо.
– Откуда?
– Как паладин, – напомнил я, – что значит воин его… э-э… воинства, вы же слышали, что нас легион? Так и в Писании сказано!.. Небесный Легион. Правда, мы его земной аналог. Так вот, как легионер Господа, я примерно знаю его желания, вкусы, наклонности, пристрастия и даже высшие цели… Нет, высшие не знаю, зато строю предположения.
Она произнесла с подозрением:
– Даже не хочу представлять, какие…
– У меня фантазия богатая, – согласился я виновато. – Отведайте и вот сего винца.
Она осторожно пригубила, уже понимает, что рисуюсь перед нею, распускаю хвост уже не как простой деревенский петух, а как заморский павлин, ну да ладно, все равно мне есть чем хвастаться, а от осознания своей силы ощущаешь себя почти благодушным.
– Спасибо, – произнесла она чуть потеплевшим голосом. – В самом деле восхитительно.
Я откинулся на мягкую спинку, чувствуя, как блаженная усталость наполняет тяжелеющее с каждым мгновением тело, словно горячая вода мешок с ватой.
Аскланделла пьет мелкими глотками, делая большие паузы, ее большие серьезные глаза рассматривают меня изучающе, но мне сейчас все приятно, даже ее присутствие делает мой мир завершеннее и счастливее.
Я подвел Аскланделлу к кабинету, слуга распахнул дверь, стараясь не улыбаться довольно, что они, все с ума посходили, я же в кабинет веду, а не в спальню.
Аскланделла послушно позволила усадить себя в кресло, выпрямилась и смотрела на меня спокойными глазами, крупными, ясными и безмятежными.
Я обошел стол и опустился в кресло напротив, некоторое время смотрел на нее инквизиторским взглядом, на что она отвечала полнейшим равнодушием.
– Ваше высочество?
– Да, – ответил я. – Оно самое.
Она не повела глазом, когда я сделал приглашающее движение, и на столешнице появился хрустальный фужер, загадочно мерцающий сотнями цветных искорок, настолько тонкий, что боязно взять. Вино, красное, цвета закатного солнца, возникло на донышке и быстро поднялось почти до края, но не слишком, чтобы не расплескать по дороге к губам.
Она спокойно смотрела, как рядом с первым появились еще два фужера, в одном вино оранжевое, как солнце, в другом багровое настолько, что почти черное.
– Из сухого пайка, – объяснил я. – В дороге что-то же надо есть и пить.
Она царственно наклонила голову.
– Да, ваше высочество. Особенно пить.
– А что, – ответил я с достоинством, – бездельник, как сказал граф Беранже, кто с нами не пьет!..
Она взяла фужер спокойно и с достоинством, отпила до половины и с осторожностью опустила на столешницу, явно стараясь не сломать тончайшую ножку. Золотистое шампанское тут же стремительно поднялось под моим строгим взглядом к золотому ободку у самого края, а серебряные пузырьки, появляясь на донышке и стенках, бесконтрольно увеличиваясь в размерах, отклеиваются и мчатся наверх, выпрыгивая и разбрасывая тончайшую влажную пыль.
Я поинтересовался с необходимой подозрительностью в голосе:
– Ваше высочество, что за союзы заключаете за моей широкой и, надеюсь, надежной спиной? Ну, как я сам полагаю, а как вы ее оцениваете, не знаю…
Она медленно повернула голову, обратив ко мне ясное лицо.
– Вообще-то да…
– Ага, признаетесь?
– Что у вас широкая спина? – переспросила она с таким выражением, словно имела в виду место пониже спины. – Но это вы и сами, я уверена, замечаете, да еще как замечаете. Это же видно, как горделиво раздвигаете плечи, когда входите в зал.
– А что, – спросил я, – так не стоит?
– Нужно, – объяснила она, – но только чуть раньше. До того, как перед вами распахнут двери.
– Эх, – сказал я с огорчением, – каких же высот достигла мысль человеческая в империи!
– Зря язвите, – сообщила она. – Мелочи соблюдать легче, чем крупности, но польза от них бывает даже выше, ибо зримее и замечаемы даже людьми недалекого ума… А на ваш вопрос, который вы уже забыли, отвечу, что договоры и союзы я не заключала, а отправила к вам.
– А если бы меня не было? – полюбопытствовал я.
– Заключила бы предварительное соглашение, – ответила она обстоятельно. – Некоторые вопросы можно откладывать до бесконечности, но есть такие, что требуют решения быстрого. Даже немедленного.
– Ладно-ладно, – сказал я примирительно, – я скоро уеду снова, нам только подраться недоставало. Я уже остыл и бить, наверное, не буду.
– Вернетесь в Храм?
Я смерил ее взглядом. Смотрит спокойно и ровно, цвет лица безукоризненный, здоровая девочка, ничем не болеет, глаза ясные и чересчур для женщины умные.
– Вы же догадываетесь, – сказал я обвиняюще, – что не в Храм.
– Ваше высочество?
– Похоже, – сказал я, – принцесса, вы оказались больше правы, чем сами рассчитывали.
– Ваше высочество?
– Сначала выпейте это вино, – сказал я. – Это как бы за вашу победу. Я сраженный дракон, а вы попинывающая меня задней конечностью героиня.
Она остановила взгляд на возникающем перед нею фужере из радужного стекла, украшенном по бокам медальонами из чистого золота. Даже я, зная про их прочность, взял бы с некоторой инстинктивной робостью, а вдруг в моих скифских пальцах хрустнут и рассыплются в тончайшую пыль, и вообще, как такие фужеры удерживают тяжесть вина, сам не понимаю.
– Сосуд очень изящен, – признала она. – Что и понятно, развращенный юг направляет все усилия ума и души на мирские удовольствия.
– Увы, – согласился я, – вы правы. Хотя нам, высокодуховным, тоже можно иногда пропустить по фужерчику марочного винца, а потом покаяться. А можно и не каяться.
Она чуть приподняла брови.
– Почему?
– Создатель не мелочен, – сообщил я.
– Уверены? – спросила она с сомнением.
– Знаю, – сообщил я гордо.
– Откуда?
– Как паладин, – напомнил я, – что значит воин его… э-э… воинства, вы же слышали, что нас легион? Так и в Писании сказано!.. Небесный Легион. Правда, мы его земной аналог. Так вот, как легионер Господа, я примерно знаю его желания, вкусы, наклонности, пристрастия и даже высшие цели… Нет, высшие не знаю, зато строю предположения.
Она произнесла с подозрением:
– Даже не хочу представлять, какие…
– У меня фантазия богатая, – согласился я виновато. – Отведайте и вот сего винца.
Она осторожно пригубила, уже понимает, что рисуюсь перед нею, распускаю хвост уже не как простой деревенский петух, а как заморский павлин, ну да ладно, все равно мне есть чем хвастаться, а от осознания своей силы ощущаешь себя почти благодушным.
– Спасибо, – произнесла она чуть потеплевшим голосом. – В самом деле восхитительно.
Я откинулся на мягкую спинку, чувствуя, как блаженная усталость наполняет тяжелеющее с каждым мгновением тело, словно горячая вода мешок с ватой.
Аскланделла пьет мелкими глотками, делая большие паузы, ее большие серьезные глаза рассматривают меня изучающе, но мне сейчас все приятно, даже ее присутствие делает мой мир завершеннее и счастливее.