Страница:
Я сказал с тоской:
– Коню я глаза завяжу… а кто завяжет мне?
Зайчик посмотрел в удивлении, что это еще за шуточки, а я подумал, что в самом деле коням тут надо завязывать глаза, да еще и проверять, чтоб не подглядывали, а то сойдут с ума, когда обнаружат себя идущими над бездонной пропастью.
Зайчик пошел за красным конем уверенно, словно у него в пузе гироскоп, а я сцепил зубы и задирал морду, чтобы не видеть дощечки внизу даже краем глаза, там дальше вообще зияет бездна…
Мостик раскачивало только сперва, как маятник, а потом уже сильнее качелей, которые пытаются заставить сделать полный оборот вместе с усевшейся туда дурой.
Зайчик всхрапывал, но шел медленно и осторожно, чувствуя мою, скажем так, крепкую дрожащую руку настоящего мужчины и властелина.
Когда мостик уже заканчивался, на воротах замка появились несколько бородатых морд.
Встревоженный голос прокричал сверху:
– Госпожа, а где господин Торадз?
Алвима ответила с печалью:
– Погиб. Герст, встречайте моего нового мужа.
Там переговорили быстро, один ринулся вниз, надсадно заскрипели цепи, ворота открылись, а в глубине начала подниматься металлическая решетка из толстых прутьев.
Я въехал с осторожностью, нас окружили пятеро мужчин, все держат копья наготове. Слезть и помочь женщине я не успел, она соскочила сама, опершись на руку старшего из стражей, крупного и чернобородого, похожего на разбойника.
Он буравил меня недобрым взглядом, Алвина уже на земле сказала:
– Герст, этого воина зовут Ричард. Это он убил Торадза.
Герст спросил хриплым от ярости голосом:
– Был ли наш господин убит честно?
– Да, – ответила она. – Он напал… ну, как обычно. А когда понял, что в простой одежде может оказаться герой, что держится спокойно и никому не угрожает, было поздно.
Герст смерил меня злым взглядом.
– А почему господин не вернулся?
– Не знаю, – ответила она сердито. – Он мог, но… сам не захотел. Позаботься о конях. Кстати, на обратном пути на нас напали люди Мурдраза. Их было четверо.
Герст спросил быстро:
– Молниеносный Гаганша был с ними?
– Да.
– И…
– Он там и остался, – ответила она просто, но мне показалось, что в ее голосе послышалась тщательно скрываемая гордость. – И остальные трое. Коней я забрала, пойдите заберите на той стороне ущелья. А вот меч Гаганши.
Герст бережно принял меч, я вспомнил, что меч мужа она так и оставила с его трупом, а вот клинок вожака противника захватила.
Герст спросил глухо:
– А господин…
– Возьми людей, – прервала она, – похорони. Не думаю, что Мурдраз пошлет кого-то еще, пока не вернулись его люди с Гаганшем. Все успеешь, но делай быстро.
Он кивнул:
– Да, госпожа. Все будет сделано, госпожа.
Глава 5
Глава 6
– Коню я глаза завяжу… а кто завяжет мне?
Зайчик посмотрел в удивлении, что это еще за шуточки, а я подумал, что в самом деле коням тут надо завязывать глаза, да еще и проверять, чтоб не подглядывали, а то сойдут с ума, когда обнаружат себя идущими над бездонной пропастью.
Зайчик пошел за красным конем уверенно, словно у него в пузе гироскоп, а я сцепил зубы и задирал морду, чтобы не видеть дощечки внизу даже краем глаза, там дальше вообще зияет бездна…
Мостик раскачивало только сперва, как маятник, а потом уже сильнее качелей, которые пытаются заставить сделать полный оборот вместе с усевшейся туда дурой.
Зайчик всхрапывал, но шел медленно и осторожно, чувствуя мою, скажем так, крепкую дрожащую руку настоящего мужчины и властелина.
Когда мостик уже заканчивался, на воротах замка появились несколько бородатых морд.
Встревоженный голос прокричал сверху:
– Госпожа, а где господин Торадз?
Алвима ответила с печалью:
– Погиб. Герст, встречайте моего нового мужа.
Там переговорили быстро, один ринулся вниз, надсадно заскрипели цепи, ворота открылись, а в глубине начала подниматься металлическая решетка из толстых прутьев.
Я въехал с осторожностью, нас окружили пятеро мужчин, все держат копья наготове. Слезть и помочь женщине я не успел, она соскочила сама, опершись на руку старшего из стражей, крупного и чернобородого, похожего на разбойника.
Он буравил меня недобрым взглядом, Алвина уже на земле сказала:
– Герст, этого воина зовут Ричард. Это он убил Торадза.
Герст спросил хриплым от ярости голосом:
– Был ли наш господин убит честно?
– Да, – ответила она. – Он напал… ну, как обычно. А когда понял, что в простой одежде может оказаться герой, что держится спокойно и никому не угрожает, было поздно.
Герст смерил меня злым взглядом.
– А почему господин не вернулся?
– Не знаю, – ответила она сердито. – Он мог, но… сам не захотел. Позаботься о конях. Кстати, на обратном пути на нас напали люди Мурдраза. Их было четверо.
Герст спросил быстро:
– Молниеносный Гаганша был с ними?
– Да.
– И…
– Он там и остался, – ответила она просто, но мне показалось, что в ее голосе послышалась тщательно скрываемая гордость. – И остальные трое. Коней я забрала, пойдите заберите на той стороне ущелья. А вот меч Гаганши.
Герст бережно принял меч, я вспомнил, что меч мужа она так и оставила с его трупом, а вот клинок вожака противника захватила.
Герст спросил глухо:
– А господин…
– Возьми людей, – прервала она, – похорони. Не думаю, что Мурдраз пошлет кого-то еще, пока не вернулись его люди с Гаганшем. Все успеешь, но делай быстро.
Он кивнул:
– Да, госпожа. Все будет сделано, госпожа.
Глава 5
Он стегнул по мне недобрым взглядом, в котором, однако, уже читается уважение к более могучему воину, быстро собрал несколько человек.
Они побежали довольно ловко по мосту на ту сторону, а женщина повернулась ко мне.
– Сэр Ричард, – сказала она тем же ровным голосом, – позвольте показать наш… теперь уже ваш замок. Не знаю, насколько наши обычаи отличаются от ваших, мы здесь живем очень уединенно, но мы… хорошие люди…
Я наконец покинул седло, хотел бросить повод Бобику, но тогда его уже никто не возьмет, сунул в руки одного из слуг.
У дверей донжона двое стражей, нехотя и явно делая над собой огромное усилие, поклонились.
Алвима сказала мне громко:
– В вашем распоряжении замок, люди и я, мой господин. Но не сейчас…
Я буркнул настороженно:
– А что…
Она прервала странно смиренным голосом:
– Прошу позволения, господин, но позволь мне пойти впереди. Замок пока тебя еще не признает и не впустит.
Я сказал беспечно:
– Зачем спрашиваешь? Просто иди.
Она покосилась снова с удивлением.
– Ты совсем из дальних земель, господин. Женщина должна идти в двух шагах позади мужчины.
– Гм, – сказал я, – почему?
– Так велено Законом, – ответила она лаконично. – Мир полон опасностей, женщина должна быть за спиной мужчины.
Все верно, подумал я кисло. Женщина – основа выживания, ее нужно беречь как зеницу ока. И если гибнет муж, опеку над нею и ее детьми должен принимать либо брат мужа, либо тот, кто его убил.
– Наверное, – пробормотал я услышанное в детстве, – когда Закон писали, дороги еще не минировали… Хорошо, иди впереди!
Она кивнула и пошла вперед, я двинулся в двух шагах позади. Под сапогами позвякивает хрустящий пол из темных и серых плиток мрамора, не мелких и не крупных, цветовая гамма не раздражает глаз, справа и слева изящные тонкие колонны, а за ними этот же зал, только рисунок на полу чуть темнее.
В коридорах светло, но я не заметил ни свечей, ни светильников, а двери перед нами распахиваются сами. Вернее, перед Алвимой, а я смиренно тащусь сзади.
Она на ходу бросила одному из встреченных слуг:
– Обед подать в личные покои. На двоих.
Он поклонился, зыркнул на меня исподлобья, исчез. Я проводил его взглядом, Алвима остановилась и посмотрела на меня серьезно.
– Мой господин…
– Слушаю, – буркнул я с чувством неловкости и вины, – говори, ты же хозяйка.
– Теперь хозяин вы, мой повелитель.
– Понимаю, – сказал я, – тоже стараюсь на кого-то сложить все обязанности, если удается. Пойдем в твои покои, там поговорим.
– Ваши покои, – поправила она.
Я смолчал, покои оказались хорошо обставленной комнатой, просторной, но, к счастью, не залом, чьи гигантские размеры тяготят в Сен-Мари и Савуази. Хорошо подобранная мебель, очень простая, но удобная, медная и серебряная посуда на столе. Не богато, но чисто и уютно.
Она прошла мимо крохотного столика, где высится вытянутый узкогорлый медный кувшин, повела над ним ладонью, из отверстия поднялась струйка света и начала подниматься, изгибаясь во все стороны, к потолку.
Я смотрел, оцепенев, в самом деле луч света, но впервые вижу, чтобы шел не идеально прямо, а вот так грациозно изгибался в стороны, словно ползущая по воздуху, как по песку, крупная светящаяся змея…
Она взглянула в мою сторону чуточку обеспокоенно.
– Что-то не так?
Я указал взглядом на кувшин:
– Интересная у тебя вещь.
Она все еще печально, но с некоторым самодовольством усмехнулась и покачала головой:
– У вас таких нет? Вижу по вашему лицу, мой повелитель.
– Нет, – признался я. – Вообще не думал, что такое возможно.
– Когда-то их было много, – ответила она. – Когда нашли пещеру с такими вот… Но одни разбились, другие перестали давать свет. Я этим пользуюсь только в торжественных случаях.
– Польщен, – сказал я. – Но погаси, не трать энергию. В смысле, там тоже может масло кончиться, выгореть, тогда и погаснет.
Она покачала головой и сказала мягко:
– Нет, пусть эту ночь горит. Особый случай.
– Пусть, – согласился и я. – Красиво.
Она церемонно ждала, когда я сяду, а сама опустилась в кресло только по моему жесту.
Я спросил хмуро, все еще чувствуя себя как слон в посудной лавке, что потоптал и своих, и соседей:
– Введи меня в курс. Я чем-то нарушил равновесие сил? Кто ваши соседи? С кем дружите, с кем… не совсем?
Она посмотрела с недоумением:
– С кем дружим? С тем, с кем в родстве. Наших, ибаншитов, всего семьсот человек, но гешитов и юнашитов почти по три тысячи, у них хорошие и бесстрашные воины, это наша родня по линии Турганлая… а те, от кого мой муж защищал наши земли, это древний род Хашимлая, могущественный и захвативший огромные земли. Его маги владеют многими мрачными тайнами, им служат призрачные всадники…
Я зябко повел плечами:
– Какой ужас! Они и сюда могут прикопытить?
Она покачала головой, удивление во взгляде росло.
– Замки у нас всех защищены. Но отдельному человеку, да еще скачущему на быстром коне, защититься очень трудно.
– Да это понятно, – сказал я добро. – Стационарные установки громоздки, а портативные маломощны. А что у нас на ужин?
Она провела ладонью по лицу.
– Ах да, прости, мой господин. За сегодня так много чего стряслось… Я сейчас все приготовлю.
Это ты прости, хотел я сказать, но смолчал, здесь такие слова могут счесть признаком слабости, что на самом деле так и есть, но кто же в таком признается.
Слуги здесь достаточно проворные, пока одни готовят обед, другие тем временем на другом конце комнаты таскают ведрами горячую воду и наполняют не деревянную бадью с теплой водой, как я ожидал, а настоящий небольшой водоемчик из камня на троих, есть углубления для спин, а на широком бортике предусмотрено углубление для мочалки, пемзы и мыла.
От воды поднимается пар, я потыкал пальцем, терпимо, разделся, появилась Алвима и застыла в двух шагах, скромно опустив ресницы.
Как я понимаю, слуги слугами, а мне обязана прислуживать сама, как у нас королям прислуживают герцоги и прочие высшие лорды, считая для себя честью стоять с подносом в руках, чтобы в нужный момент сменить его величеству грязную тарелку на чистую.
Она выждала, пока я влезаю и устраиваюсь в ванне, затем приблизилась и целомудренно принялась тереть мне плечи и спину, разминать мышцы, почесывать, сдирать грязь и шелушащуюся кожу.
Я в конце концов заставил себя расслабиться, даже похрюкивал довольно, мужчины и свиньи обожают, когда их чешут, позволил себе отдых, хотя в никогда не засыпающих мозгах то и дело всплывают разные вопросы, но вялые, дохловатые, ленивые, похожие на ленивых толстых карасей, роющихся в иле.
– Мой господин, – проговорила она тихо, – прошу вас приподняться… или лечь.
– Лучше лягу, – сказал я.
Она повела мочалкой по груди и животу, я в блаженстве засопел, глаза начали закрываться в истоме, но растопырил их и всмотрелся в ее лицо. Очень спокойное и умиротворенное, все снова встало на свои места: мужчина в доме, крепость защищена, я беру под защиту как ее, так и ее детей, если они у нее есть, а также всех домочадцев, слуг и прочих-прочих, а у воинов буду, естественно, старшим.
– Влезай ко мне, – предложил я.
Она покачала головой:
– Нельзя.
– Почему?
– Не в этот раз, – пояснила она.
– А-а, – сказал я, – купание ритуальное?
– Да…
– Хорошо, – сказал я. – Больше ничего от меня особого не надо? Ну там циркумцизио, хари-хатха или еще какая-нить традиция или обряд вроде бар-мицвы или даже бат-мицвы…
Она покачала головой:
– Для первой вы опоздали, мой повелитель, а до второй еще лет шестьдесят скакать на быстром коне. Приподнимитесь… вот так… теперь можете выкарабкиваться.
Она взяла полотенце, и едва я вылез, начала тщательно убирать все капли с моего разомлевшего в теплой воде тела. Я послушно поднял руки и наслаждался домашним покоем.
Ужинали вдвоем, никто из слуг не появился, она сама подала на стол, а потом всякий раз замирала смиренно, пока я не догадывался велеть сесть и не выеживаться с традициями.
Еще когда подала баранью похлебку, в распахнутое окно влетел дракончик, чуть крупнее воробья, красноголовый и с зелеными крыльями, в то время как толстое пузо ярко-желтое, как у канарейки.
Сделав круг, он по-свойски сел на край стола, подальше от меня. Коготки впились в доску, я заметил там множество царапин, покосился на меня бусинками глаз и начал бочком-боком подбираться к куску сыра.
Она сказала извиняющимся голосом:
– Это дочкин любимец…
– Милая ящерица, – сказал я безучастно. – Это взрослый? Или еще вырастет?
Она мягко улыбнулась:
– Молодой еще, но уже не вырастет. Говорят, где-то бывают с барана, но в наших землях не крупнее курицы.
– Такой много не уворует, – сказал я. – Разве что стаей.
– Они в стаи не сбиваются, – пояснила она.
– Ну да, – согласился я, – холоднокровные… Подай-ка тот хрен. Или это пастернак?
– Хрен, – сказала она, – только очень острый.
– Ничего, я сам не шибко сладкий.
Дракончик ухватил ломоть сыра и, опасливо косясь на меня, оттащил подальше по столу, а там, не в силах поднять и унести, начал жадно жрать крохотной пащечкой.
Через некоторое время на подоконник сел еще один, но весь стильно зеленый, крылья как у летучей мыши, тонкие и с перепонками, чешуя крупная, словно от особи побольше, от этого кажется рыцарем неведомого драконьего мира.
Я протянул ему на вытянутой руке кусок сыра, дракончик смотрел недоверчиво, глаза у него хоть как у птицы, по обе стороны головы, но настолько крупные и выпуклые, что ему не надо поворачивать голову направо и налево, чтобы рассмотреть обеими.
– Ну, – сказал я ласково, – бери, дурашка, а то сам съем, долго уговаривать не буду.
Он спикировал с подоконника, широко распахнул крылья, пронесся над полом, я даже наклонил голову, чтобы проследить за ним, однако вдруг резко ринулся вверх, выхватил из моих пальцев сыр и, натужно хлопая крыльями, вернулся на подоконник.
Я видел, что трусит, однако и ринуться отсюда наружу стремно: другие могут отнять по дороге, и он, переведя дыхание, принялся лопать прямо там на месте, не сводя с меня недоверчивого взгляда по-детски крупных глаз.
Алвима пораженно перевела взгляд на меня.
– Раньше он никогда так, – прошептала она. – Дальше подоконника не решался…
– Я внушаю доверие, – сказал я скромно. – Я такой вот внушитель. Внушатель даже, если говорить без лишних, так сказать, а прямо в глаза. Или в лоб.
В конце ужина я не утерпел и создал кофе прямо в серебряной чашке. Алвима сразу насторожилась, начала принюхиваться, я сосредоточился и сделал для нее нежнейший пломбир с орешками.
Пока она осторожно пробовала, я осушил кофе, сделал себе еще одну и пил уже мелкими глотками, наслаждаясь и смакуя. Мне кофе спать не мешает, все-таки не интеллигент я, наверное, или не совсем нервный интеллигент, а так, умеренный, со здоровой психикой, хотя если со здоровой, то вроде бы уже и не интеллигент.
Потом она разделась и легла в постель нагая, свободно и просто, не стесняясь и не кокетничая, просто один мужчина сменился другим, это совсем немного в сравнении с тем, что все обязанности остались на ней в полном объеме, как в доме и за пределами, так и в постели.
Это я чувствовал себя немножко скованно, а она прислушивалась ко мне и выполняла послушно и безропотно все, что мне, по ее мнению, желалось, хотя я и рот не открывал, но, впрочем, не протестовал, еще как не протестовал.
Я все ждал, что заговорит хотя бы потом о сложностях, что вот возникли, однако она тихо и смиренно молчала, в полутьме влажно поблескивали ее крупные агатовые глаза.
На рассвете я проснулся, нащупал ее теплое нежное тело, подгреб к себе поплотнее и, накрыв рукой, заснул снова, на редкость счастливо и безмятежно.
Когда снова открыл глаза, уже позднее утро, рядом пусто, хоть смятое ложе еще хранит ее тепло и женский аромат чистого здорового тела.
Поспешно поднялся, разбросанная вчера одежда аккуратно разложена рядом на лавке, торопливо оделся, а за спиной вдруг качнулся воздух.
Я моментально обернулся, готовый отшатываться от удара, отпрыгивать, хвататься за рукоять меча, но это на окно, небрежно перечеркнутое металлическими прутьями, уселся небольшой дракончик, напоминающий петуха в миниатюре, с такой же горделиво выпяченной грудью, красным гребнем на голове и шее, на таких же петушиных ногах с растопыренными когтистыми пальцами.
Если не ошибаюсь в своих детских впечатлениях, у бабушкиного петуха на его толстых растопыренных лапах даже не перья, а настоящая чешуя, как напоминание, что птицы произошли от таких вот ящеров.
Здесь, как понимаю, произошли точно так же, но часть ящеров все-таки приспособились, пойдя параллельной дорогой, и вот такие милые летуны, что сильно уступают птицам в полете, живут и в лесу, и в полях, на болотах, а часть приспособилась даже в городах.
Мясо их для еды непригодно, а они для предупреждения о своей ядовитости обзавелись яркой окраской и теперь, как попугаи, летают над домами, садятся на подоконники и просят дать им хоть какой-нибудь еды.
Подкармливают их не только дети тайком от родителей, но и взрослые преисполняются жалостью к этим хоть и ненужным, но таким красивым существам, я же помню, как Франсуаза, дочь Беатрисы, носилась с дракончиком, не выпуская то уродливое и толстое чудовище из рук…
Во многих домах эти существа обосновались настолько, что вьют там гнезда, высиживают таких же крохотных дракончиков, с которыми обожают играть дети, и потом бегают с ними по улице, обвешанные этими пока еще бескрылыми ящерицами, те умеют вцепляться в одежду так, что не отдерешь.
Наконец, перекинув через плечо перевязь меча, я вышел из спальни, чувствуя, как не оставляет странное чувство покоя, будто вернулся в свою семью, хотя на самом деле должен быть постоянно настороже: неужели у прежнего хозяина нет преданных и лояльных слуг, кто просто как бы обязан по преданности и лояльности сунуть нож под ребро?
Надо ехать дальше, мелькнула трезвая мысль. И вечный бой! Покой нам только снится… Сквозь кровь и пыль летит, летит степная кобылица и мнет ковыль… Сейчас попрощаюсь и двину дальше. Если Бобика отыщу, что-то он даже не ночевал со мной в одной спальне, такого давно не было.
По длинному коридору прошел не больше десятка шагов, как из одной комнаты выскочил с воплем мальчишка, за ним выметнулась девчушка чуть постарше, лет семи.
На ее плече прижался пузом и уцепился когтями в курточку крупный дракончик с сердито разинутой пастью и красными от ярости глазами.
– Эй-эй, – сказал я строго, – не драться!..
Девчушка остановилась, пробежав еще чуть по инерции, оглянулась с вытаращенными глазами. Дракончик тоже уставился на меня точно так же, копируя хозяйку.
Мальчишка отбежал на безопасное расстояние и там повернулся ко мне.
– А ты кто? – спросила девчушка тоненьким голоском.
А мальчишка добавил пискляво:
– И почему выходишь из папиной спальни?
Я сказал приветливо:
– Какие умные и наблюдательные!.. Молодцы… Ваш отец отбыл по зову высших сил на небеса. Там тоже надо работать, а рук не хватает, вот и позвали, вас же поручил мне. Так что если будете себя плохо вести, я буду таскать за уши и пороть.
Девочка сказала быстро:
– Нас никогда не порол!
– Да, – поддержал мальчишка и потрогал уши. – И за уши не таскал.
– Правда? – изумился я. – Что за странное воспитание! Хорошо, я проверю, и если это правда, то пороть не буду.
– И за уши, – добавил мальчишка, быстро смелея.
– И за уши, – согласился я. – Чем-нибудь заменим. Например, буду подвешивать за ноги над муравейником. Или сажать на него связанными.
Они ахнули и уставились на меня расширенными глазами, а я приблизился и осторожно погладил их по головам. Похоже, отец, как и большинство мужчин, совсем не уделял им ни времени, ни ласки, занятый охраной своих земель, набегами на соседей, сколачиванием союзов, а эти двое уже наверняка помолвлены с детьми из могущественных кланов.
– Ты теперь будешь спать в папиной? – спросила девчушка серьезно.
Я кивнул:
– Да. Но я тоже, как и ваш предыдущий отец, буду отлучаться часто… может быть, даже чаще, чем он. У мужчин много обязанностей в этом мире. А теперь бегите, играйтесь… тьфу, что за дурное слово, играйте и не деритесь.
Они побежали довольно ловко по мосту на ту сторону, а женщина повернулась ко мне.
– Сэр Ричард, – сказала она тем же ровным голосом, – позвольте показать наш… теперь уже ваш замок. Не знаю, насколько наши обычаи отличаются от ваших, мы здесь живем очень уединенно, но мы… хорошие люди…
Я наконец покинул седло, хотел бросить повод Бобику, но тогда его уже никто не возьмет, сунул в руки одного из слуг.
У дверей донжона двое стражей, нехотя и явно делая над собой огромное усилие, поклонились.
Алвима сказала мне громко:
– В вашем распоряжении замок, люди и я, мой господин. Но не сейчас…
Я буркнул настороженно:
– А что…
Она прервала странно смиренным голосом:
– Прошу позволения, господин, но позволь мне пойти впереди. Замок пока тебя еще не признает и не впустит.
Я сказал беспечно:
– Зачем спрашиваешь? Просто иди.
Она покосилась снова с удивлением.
– Ты совсем из дальних земель, господин. Женщина должна идти в двух шагах позади мужчины.
– Гм, – сказал я, – почему?
– Так велено Законом, – ответила она лаконично. – Мир полон опасностей, женщина должна быть за спиной мужчины.
Все верно, подумал я кисло. Женщина – основа выживания, ее нужно беречь как зеницу ока. И если гибнет муж, опеку над нею и ее детьми должен принимать либо брат мужа, либо тот, кто его убил.
– Наверное, – пробормотал я услышанное в детстве, – когда Закон писали, дороги еще не минировали… Хорошо, иди впереди!
Она кивнула и пошла вперед, я двинулся в двух шагах позади. Под сапогами позвякивает хрустящий пол из темных и серых плиток мрамора, не мелких и не крупных, цветовая гамма не раздражает глаз, справа и слева изящные тонкие колонны, а за ними этот же зал, только рисунок на полу чуть темнее.
В коридорах светло, но я не заметил ни свечей, ни светильников, а двери перед нами распахиваются сами. Вернее, перед Алвимой, а я смиренно тащусь сзади.
Она на ходу бросила одному из встреченных слуг:
– Обед подать в личные покои. На двоих.
Он поклонился, зыркнул на меня исподлобья, исчез. Я проводил его взглядом, Алвима остановилась и посмотрела на меня серьезно.
– Мой господин…
– Слушаю, – буркнул я с чувством неловкости и вины, – говори, ты же хозяйка.
– Теперь хозяин вы, мой повелитель.
– Понимаю, – сказал я, – тоже стараюсь на кого-то сложить все обязанности, если удается. Пойдем в твои покои, там поговорим.
– Ваши покои, – поправила она.
Я смолчал, покои оказались хорошо обставленной комнатой, просторной, но, к счастью, не залом, чьи гигантские размеры тяготят в Сен-Мари и Савуази. Хорошо подобранная мебель, очень простая, но удобная, медная и серебряная посуда на столе. Не богато, но чисто и уютно.
Она прошла мимо крохотного столика, где высится вытянутый узкогорлый медный кувшин, повела над ним ладонью, из отверстия поднялась струйка света и начала подниматься, изгибаясь во все стороны, к потолку.
Я смотрел, оцепенев, в самом деле луч света, но впервые вижу, чтобы шел не идеально прямо, а вот так грациозно изгибался в стороны, словно ползущая по воздуху, как по песку, крупная светящаяся змея…
Она взглянула в мою сторону чуточку обеспокоенно.
– Что-то не так?
Я указал взглядом на кувшин:
– Интересная у тебя вещь.
Она все еще печально, но с некоторым самодовольством усмехнулась и покачала головой:
– У вас таких нет? Вижу по вашему лицу, мой повелитель.
– Нет, – признался я. – Вообще не думал, что такое возможно.
– Когда-то их было много, – ответила она. – Когда нашли пещеру с такими вот… Но одни разбились, другие перестали давать свет. Я этим пользуюсь только в торжественных случаях.
– Польщен, – сказал я. – Но погаси, не трать энергию. В смысле, там тоже может масло кончиться, выгореть, тогда и погаснет.
Она покачала головой и сказала мягко:
– Нет, пусть эту ночь горит. Особый случай.
– Пусть, – согласился и я. – Красиво.
Она церемонно ждала, когда я сяду, а сама опустилась в кресло только по моему жесту.
Я спросил хмуро, все еще чувствуя себя как слон в посудной лавке, что потоптал и своих, и соседей:
– Введи меня в курс. Я чем-то нарушил равновесие сил? Кто ваши соседи? С кем дружите, с кем… не совсем?
Она посмотрела с недоумением:
– С кем дружим? С тем, с кем в родстве. Наших, ибаншитов, всего семьсот человек, но гешитов и юнашитов почти по три тысячи, у них хорошие и бесстрашные воины, это наша родня по линии Турганлая… а те, от кого мой муж защищал наши земли, это древний род Хашимлая, могущественный и захвативший огромные земли. Его маги владеют многими мрачными тайнами, им служат призрачные всадники…
Я зябко повел плечами:
– Какой ужас! Они и сюда могут прикопытить?
Она покачала головой, удивление во взгляде росло.
– Замки у нас всех защищены. Но отдельному человеку, да еще скачущему на быстром коне, защититься очень трудно.
– Да это понятно, – сказал я добро. – Стационарные установки громоздки, а портативные маломощны. А что у нас на ужин?
Она провела ладонью по лицу.
– Ах да, прости, мой господин. За сегодня так много чего стряслось… Я сейчас все приготовлю.
Это ты прости, хотел я сказать, но смолчал, здесь такие слова могут счесть признаком слабости, что на самом деле так и есть, но кто же в таком признается.
Слуги здесь достаточно проворные, пока одни готовят обед, другие тем временем на другом конце комнаты таскают ведрами горячую воду и наполняют не деревянную бадью с теплой водой, как я ожидал, а настоящий небольшой водоемчик из камня на троих, есть углубления для спин, а на широком бортике предусмотрено углубление для мочалки, пемзы и мыла.
От воды поднимается пар, я потыкал пальцем, терпимо, разделся, появилась Алвима и застыла в двух шагах, скромно опустив ресницы.
Как я понимаю, слуги слугами, а мне обязана прислуживать сама, как у нас королям прислуживают герцоги и прочие высшие лорды, считая для себя честью стоять с подносом в руках, чтобы в нужный момент сменить его величеству грязную тарелку на чистую.
Она выждала, пока я влезаю и устраиваюсь в ванне, затем приблизилась и целомудренно принялась тереть мне плечи и спину, разминать мышцы, почесывать, сдирать грязь и шелушащуюся кожу.
Я в конце концов заставил себя расслабиться, даже похрюкивал довольно, мужчины и свиньи обожают, когда их чешут, позволил себе отдых, хотя в никогда не засыпающих мозгах то и дело всплывают разные вопросы, но вялые, дохловатые, ленивые, похожие на ленивых толстых карасей, роющихся в иле.
– Мой господин, – проговорила она тихо, – прошу вас приподняться… или лечь.
– Лучше лягу, – сказал я.
Она повела мочалкой по груди и животу, я в блаженстве засопел, глаза начали закрываться в истоме, но растопырил их и всмотрелся в ее лицо. Очень спокойное и умиротворенное, все снова встало на свои места: мужчина в доме, крепость защищена, я беру под защиту как ее, так и ее детей, если они у нее есть, а также всех домочадцев, слуг и прочих-прочих, а у воинов буду, естественно, старшим.
– Влезай ко мне, – предложил я.
Она покачала головой:
– Нельзя.
– Почему?
– Не в этот раз, – пояснила она.
– А-а, – сказал я, – купание ритуальное?
– Да…
– Хорошо, – сказал я. – Больше ничего от меня особого не надо? Ну там циркумцизио, хари-хатха или еще какая-нить традиция или обряд вроде бар-мицвы или даже бат-мицвы…
Она покачала головой:
– Для первой вы опоздали, мой повелитель, а до второй еще лет шестьдесят скакать на быстром коне. Приподнимитесь… вот так… теперь можете выкарабкиваться.
Она взяла полотенце, и едва я вылез, начала тщательно убирать все капли с моего разомлевшего в теплой воде тела. Я послушно поднял руки и наслаждался домашним покоем.
Ужинали вдвоем, никто из слуг не появился, она сама подала на стол, а потом всякий раз замирала смиренно, пока я не догадывался велеть сесть и не выеживаться с традициями.
Еще когда подала баранью похлебку, в распахнутое окно влетел дракончик, чуть крупнее воробья, красноголовый и с зелеными крыльями, в то время как толстое пузо ярко-желтое, как у канарейки.
Сделав круг, он по-свойски сел на край стола, подальше от меня. Коготки впились в доску, я заметил там множество царапин, покосился на меня бусинками глаз и начал бочком-боком подбираться к куску сыра.
Она сказала извиняющимся голосом:
– Это дочкин любимец…
– Милая ящерица, – сказал я безучастно. – Это взрослый? Или еще вырастет?
Она мягко улыбнулась:
– Молодой еще, но уже не вырастет. Говорят, где-то бывают с барана, но в наших землях не крупнее курицы.
– Такой много не уворует, – сказал я. – Разве что стаей.
– Они в стаи не сбиваются, – пояснила она.
– Ну да, – согласился я, – холоднокровные… Подай-ка тот хрен. Или это пастернак?
– Хрен, – сказала она, – только очень острый.
– Ничего, я сам не шибко сладкий.
Дракончик ухватил ломоть сыра и, опасливо косясь на меня, оттащил подальше по столу, а там, не в силах поднять и унести, начал жадно жрать крохотной пащечкой.
Через некоторое время на подоконник сел еще один, но весь стильно зеленый, крылья как у летучей мыши, тонкие и с перепонками, чешуя крупная, словно от особи побольше, от этого кажется рыцарем неведомого драконьего мира.
Я протянул ему на вытянутой руке кусок сыра, дракончик смотрел недоверчиво, глаза у него хоть как у птицы, по обе стороны головы, но настолько крупные и выпуклые, что ему не надо поворачивать голову направо и налево, чтобы рассмотреть обеими.
– Ну, – сказал я ласково, – бери, дурашка, а то сам съем, долго уговаривать не буду.
Он спикировал с подоконника, широко распахнул крылья, пронесся над полом, я даже наклонил голову, чтобы проследить за ним, однако вдруг резко ринулся вверх, выхватил из моих пальцев сыр и, натужно хлопая крыльями, вернулся на подоконник.
Я видел, что трусит, однако и ринуться отсюда наружу стремно: другие могут отнять по дороге, и он, переведя дыхание, принялся лопать прямо там на месте, не сводя с меня недоверчивого взгляда по-детски крупных глаз.
Алвима пораженно перевела взгляд на меня.
– Раньше он никогда так, – прошептала она. – Дальше подоконника не решался…
– Я внушаю доверие, – сказал я скромно. – Я такой вот внушитель. Внушатель даже, если говорить без лишних, так сказать, а прямо в глаза. Или в лоб.
В конце ужина я не утерпел и создал кофе прямо в серебряной чашке. Алвима сразу насторожилась, начала принюхиваться, я сосредоточился и сделал для нее нежнейший пломбир с орешками.
Пока она осторожно пробовала, я осушил кофе, сделал себе еще одну и пил уже мелкими глотками, наслаждаясь и смакуя. Мне кофе спать не мешает, все-таки не интеллигент я, наверное, или не совсем нервный интеллигент, а так, умеренный, со здоровой психикой, хотя если со здоровой, то вроде бы уже и не интеллигент.
Потом она разделась и легла в постель нагая, свободно и просто, не стесняясь и не кокетничая, просто один мужчина сменился другим, это совсем немного в сравнении с тем, что все обязанности остались на ней в полном объеме, как в доме и за пределами, так и в постели.
Это я чувствовал себя немножко скованно, а она прислушивалась ко мне и выполняла послушно и безропотно все, что мне, по ее мнению, желалось, хотя я и рот не открывал, но, впрочем, не протестовал, еще как не протестовал.
Я все ждал, что заговорит хотя бы потом о сложностях, что вот возникли, однако она тихо и смиренно молчала, в полутьме влажно поблескивали ее крупные агатовые глаза.
На рассвете я проснулся, нащупал ее теплое нежное тело, подгреб к себе поплотнее и, накрыв рукой, заснул снова, на редкость счастливо и безмятежно.
Когда снова открыл глаза, уже позднее утро, рядом пусто, хоть смятое ложе еще хранит ее тепло и женский аромат чистого здорового тела.
Поспешно поднялся, разбросанная вчера одежда аккуратно разложена рядом на лавке, торопливо оделся, а за спиной вдруг качнулся воздух.
Я моментально обернулся, готовый отшатываться от удара, отпрыгивать, хвататься за рукоять меча, но это на окно, небрежно перечеркнутое металлическими прутьями, уселся небольшой дракончик, напоминающий петуха в миниатюре, с такой же горделиво выпяченной грудью, красным гребнем на голове и шее, на таких же петушиных ногах с растопыренными когтистыми пальцами.
Если не ошибаюсь в своих детских впечатлениях, у бабушкиного петуха на его толстых растопыренных лапах даже не перья, а настоящая чешуя, как напоминание, что птицы произошли от таких вот ящеров.
Здесь, как понимаю, произошли точно так же, но часть ящеров все-таки приспособились, пойдя параллельной дорогой, и вот такие милые летуны, что сильно уступают птицам в полете, живут и в лесу, и в полях, на болотах, а часть приспособилась даже в городах.
Мясо их для еды непригодно, а они для предупреждения о своей ядовитости обзавелись яркой окраской и теперь, как попугаи, летают над домами, садятся на подоконники и просят дать им хоть какой-нибудь еды.
Подкармливают их не только дети тайком от родителей, но и взрослые преисполняются жалостью к этим хоть и ненужным, но таким красивым существам, я же помню, как Франсуаза, дочь Беатрисы, носилась с дракончиком, не выпуская то уродливое и толстое чудовище из рук…
Во многих домах эти существа обосновались настолько, что вьют там гнезда, высиживают таких же крохотных дракончиков, с которыми обожают играть дети, и потом бегают с ними по улице, обвешанные этими пока еще бескрылыми ящерицами, те умеют вцепляться в одежду так, что не отдерешь.
Наконец, перекинув через плечо перевязь меча, я вышел из спальни, чувствуя, как не оставляет странное чувство покоя, будто вернулся в свою семью, хотя на самом деле должен быть постоянно настороже: неужели у прежнего хозяина нет преданных и лояльных слуг, кто просто как бы обязан по преданности и лояльности сунуть нож под ребро?
Надо ехать дальше, мелькнула трезвая мысль. И вечный бой! Покой нам только снится… Сквозь кровь и пыль летит, летит степная кобылица и мнет ковыль… Сейчас попрощаюсь и двину дальше. Если Бобика отыщу, что-то он даже не ночевал со мной в одной спальне, такого давно не было.
По длинному коридору прошел не больше десятка шагов, как из одной комнаты выскочил с воплем мальчишка, за ним выметнулась девчушка чуть постарше, лет семи.
На ее плече прижался пузом и уцепился когтями в курточку крупный дракончик с сердито разинутой пастью и красными от ярости глазами.
– Эй-эй, – сказал я строго, – не драться!..
Девчушка остановилась, пробежав еще чуть по инерции, оглянулась с вытаращенными глазами. Дракончик тоже уставился на меня точно так же, копируя хозяйку.
Мальчишка отбежал на безопасное расстояние и там повернулся ко мне.
– А ты кто? – спросила девчушка тоненьким голоском.
А мальчишка добавил пискляво:
– И почему выходишь из папиной спальни?
Я сказал приветливо:
– Какие умные и наблюдательные!.. Молодцы… Ваш отец отбыл по зову высших сил на небеса. Там тоже надо работать, а рук не хватает, вот и позвали, вас же поручил мне. Так что если будете себя плохо вести, я буду таскать за уши и пороть.
Девочка сказала быстро:
– Нас никогда не порол!
– Да, – поддержал мальчишка и потрогал уши. – И за уши не таскал.
– Правда? – изумился я. – Что за странное воспитание! Хорошо, я проверю, и если это правда, то пороть не буду.
– И за уши, – добавил мальчишка, быстро смелея.
– И за уши, – согласился я. – Чем-нибудь заменим. Например, буду подвешивать за ноги над муравейником. Или сажать на него связанными.
Они ахнули и уставились на меня расширенными глазами, а я приблизился и осторожно погладил их по головам. Похоже, отец, как и большинство мужчин, совсем не уделял им ни времени, ни ласки, занятый охраной своих земель, набегами на соседей, сколачиванием союзов, а эти двое уже наверняка помолвлены с детьми из могущественных кланов.
– Ты теперь будешь спать в папиной? – спросила девчушка серьезно.
Я кивнул:
– Да. Но я тоже, как и ваш предыдущий отец, буду отлучаться часто… может быть, даже чаще, чем он. У мужчин много обязанностей в этом мире. А теперь бегите, играйтесь… тьфу, что за дурное слово, играйте и не деритесь.
Глава 6
В замке пусто, людей увидел только во дворе. Мне кланяются, величают господином. Свой статус я доказал, сразив в честном бою их хозяина, а потом еще в одиночку одолел Гаганша, лучшего бойца их соперничающего лорда.
Похоже, последнее расценивают вообще как подвиг, такому великому воину служить выгодно, их не дам в обиду и соседям буду в острастку.
Неспешно, все еще настороженный, я вышел в зал. Очень светлый, из белого камня солнечного цвета пол, свод и стены, а колонны непривычно тонкие, изящные, без громоздких барельефов, собирающих пыль, идеально прямые. А ближе к потолку вдруг распускающий, как крону, широкий каменный веер, поддерживающий свод.
Ноздри уловили слабый запах, несколько непривычный, что я невольно пошел в ту сторону. Из-под дальней двери просачивается нечто такое, что я назвал бы не самым приятным ароматом хлора.
Не спрашивая разрешения, я толкнул дверь, заперто.
– Эй, – сказал я громко. – Что случилось? Немедленно отпереть!
По ту сторону долго никто не отвечал, только слышится шебуршание и скрип мебели.
Рассердившись, я сказал грозно:
– А вот сейчас я вышибу эту хлипкую дверь так, что и стену там напротив разнесет…
Юношеский голос испуганно спросил:
– Кто там?
– Хозяин! – ответил я громко. – Ты уже знаешь, что хозяин сменился? А ждать я не люблю.
За дверью голос жалобно прокричал:
– Я только сейчас приберусь!
– Открывай, – велел я. – Кто смеет держать господина перед запертой дверью?
Послышался жалобный вскрик, шаги, скрежещущий звук отодвигаемой щеколды.
Дверь отворилась, с той стороны отступил довольно высокий худой парень в помятой и перепачканной рубашке. Длинные волосы неопрятными сосульками падают на плечи, штаны в пятнах, башмаки настолько растоптанные, что понятно: ходит только здесь по комнате.
Я окинул взглядом комнату. Не слишком просторная, но странно уютная, несмотря на переполняющий хлам, что к тому же и свален в беспорядке. Нет, это на первый взгляд, все же чувствуется, что время от времени, когда ищут что-то, одну кучу перекладывают на другую.
На раскрытой посредине толстой важной книге устроилась чаша, я покосился на нее, и чем-то родным пахнуло, захотелось сделать кофе, но сдержал свои искренние порывы.
– Понятно, – сказал я с отвращением, – колдун!.. Эликсир бессмертия ищешь… Философский камень…
Он сказал виновато:
– А кто его не ищет?
– Ну и как? – спросил я. – Нашел?
Он так же виновато улыбнулся.
– Я и не искал. Магией у нас занимался хозяин, я только помощник. Подай-принеси, вскипяти, добудь, вот здесь подержи, здесь опусти…
– Хозяин был сильным магом? – спросил я.
Он пожал плечами:
– Судя по тому, что здесь вы, а не он… не слишком.
– Разумно, – сказал я. – А вдруг он решил драться честно?
Он снова пожал плечами:
– С чего бы? Главное – победа. А уж как…
Я поинтересовался:
– А как же идеалы? Мораль?.. Праведная жизнь, благородное оружие…
– Это ушло, – ответил он, – когда церковь… отступила.
Я всмотрелся в него внимательно.
– Ого, ты не совсем деревенский хвостокрутитель. Что знаешь, говори.
Он пробормотал:
– Я слышал, вы из дальних краев… Но… в самом деле не знаете?
– Я знаю много чего другого, – ответил я резко. – Потому правлю здесь я, а также задаю вопросы тоже я.
Он испуганно втянул голову в плечи. Я по-хозяйски смахнул с ближайшей табуретки скатанные в тугие рулоны грамоты, сел и уставился на него требовательными глазами.
Ему, понятно, сесть не предложил, хотя душа интеллигента и требует, но нужно дать понять, что и в этой лаборатории хозяин я, а он всего лишь нанятое помогать и даже что-то делать самостоятельно существо.
Из его рассказа, сбивчивого, но достаточно грамотного, выяснилось, что армия Карла в разгроме церкви ни при чем, та проиграла битву за души еще раньше, когда здесь местные взялись слишком рьяно строить Царство Небесное. И драгоценности швыряли в огонь, и украшения, со слезами давая обеты жить бедно и праведно, как завещал Христос, но энтузиазм проходит, через несколько то ли лет, то ли десятилетий бедности и праведности переели настолько, что маятник качнулся в другую сторону.
Ярость людей, посчитавших себя обманутыми, была так велика, что убили всех священников, кому не удалось спрятаться или бежать, все церкви сперва превратили в общественные склады, а потом самые мелкие разрушили, чтоб не напоминали о позоре. Часовен теперь вообще ни одной, ибо приспособить под что-то полезное не удалось.
Потому и с Карлом, еще задолго до того, как подошли его войска, наладили контакт, и он не стал вводить сюда армию, довольствуясь крупными отрядами добровольцев, влившихся в его войско.
Я выслушал, оглядел его критически. Парень хил телом, но не глуп, излагает грамотно, а главное – самое важное, опуская детали, которые как раз заинтересовали бы другого слушателя.
– Каковы успехи в колдовстве?
Он развел руками:
– Как и догадываетесь, господин, не больше, чем у других собирателей древностей.
Я бегло осмотрел помещение, прошел вдоль стен. Везде одни и те же черепа, отрубленные кисти рук, почему-то им приписывают целебные свойства, засушенные и мумифицированные тельца мелких животных, реторты, кувшины медные, чугунные и два серебряных, с десяток ступок разного размера, в некоторых еще остатки истолченной травы или растворов, перепачканные пестики, сложенные в беспорядке древние книги, почти все в медных и латунных переплетах…
– Ладно, – сказал я, – не мое это дело. Я предпочитаю мчаться на горячем коне и с плеча рубить врага.
Он посмотрел на мое гордое надменное лицо господина, покорно опустил взгляд.
– А ты, – сказал я, – смотри у меня… А это что у тебя?
Он проследил за моим взглядом, я неотрывно смотрел на некое подобие старинного пистолета. Удобная рукоять, узкий ствол с темным дулом…
– Это что? – спросил я и взял в руки.
Он вскочил поспешно.
– Только не нажимайте вон там на скобу!
– Догадываюсь, – ответил я медленно. – И чего он творит?
Похоже, последнее расценивают вообще как подвиг, такому великому воину служить выгодно, их не дам в обиду и соседям буду в острастку.
Неспешно, все еще настороженный, я вышел в зал. Очень светлый, из белого камня солнечного цвета пол, свод и стены, а колонны непривычно тонкие, изящные, без громоздких барельефов, собирающих пыль, идеально прямые. А ближе к потолку вдруг распускающий, как крону, широкий каменный веер, поддерживающий свод.
Ноздри уловили слабый запах, несколько непривычный, что я невольно пошел в ту сторону. Из-под дальней двери просачивается нечто такое, что я назвал бы не самым приятным ароматом хлора.
Не спрашивая разрешения, я толкнул дверь, заперто.
– Эй, – сказал я громко. – Что случилось? Немедленно отпереть!
По ту сторону долго никто не отвечал, только слышится шебуршание и скрип мебели.
Рассердившись, я сказал грозно:
– А вот сейчас я вышибу эту хлипкую дверь так, что и стену там напротив разнесет…
Юношеский голос испуганно спросил:
– Кто там?
– Хозяин! – ответил я громко. – Ты уже знаешь, что хозяин сменился? А ждать я не люблю.
За дверью голос жалобно прокричал:
– Я только сейчас приберусь!
– Открывай, – велел я. – Кто смеет держать господина перед запертой дверью?
Послышался жалобный вскрик, шаги, скрежещущий звук отодвигаемой щеколды.
Дверь отворилась, с той стороны отступил довольно высокий худой парень в помятой и перепачканной рубашке. Длинные волосы неопрятными сосульками падают на плечи, штаны в пятнах, башмаки настолько растоптанные, что понятно: ходит только здесь по комнате.
Я окинул взглядом комнату. Не слишком просторная, но странно уютная, несмотря на переполняющий хлам, что к тому же и свален в беспорядке. Нет, это на первый взгляд, все же чувствуется, что время от времени, когда ищут что-то, одну кучу перекладывают на другую.
На раскрытой посредине толстой важной книге устроилась чаша, я покосился на нее, и чем-то родным пахнуло, захотелось сделать кофе, но сдержал свои искренние порывы.
– Понятно, – сказал я с отвращением, – колдун!.. Эликсир бессмертия ищешь… Философский камень…
Он сказал виновато:
– А кто его не ищет?
– Ну и как? – спросил я. – Нашел?
Он так же виновато улыбнулся.
– Я и не искал. Магией у нас занимался хозяин, я только помощник. Подай-принеси, вскипяти, добудь, вот здесь подержи, здесь опусти…
– Хозяин был сильным магом? – спросил я.
Он пожал плечами:
– Судя по тому, что здесь вы, а не он… не слишком.
– Разумно, – сказал я. – А вдруг он решил драться честно?
Он снова пожал плечами:
– С чего бы? Главное – победа. А уж как…
Я поинтересовался:
– А как же идеалы? Мораль?.. Праведная жизнь, благородное оружие…
– Это ушло, – ответил он, – когда церковь… отступила.
Я всмотрелся в него внимательно.
– Ого, ты не совсем деревенский хвостокрутитель. Что знаешь, говори.
Он пробормотал:
– Я слышал, вы из дальних краев… Но… в самом деле не знаете?
– Я знаю много чего другого, – ответил я резко. – Потому правлю здесь я, а также задаю вопросы тоже я.
Он испуганно втянул голову в плечи. Я по-хозяйски смахнул с ближайшей табуретки скатанные в тугие рулоны грамоты, сел и уставился на него требовательными глазами.
Ему, понятно, сесть не предложил, хотя душа интеллигента и требует, но нужно дать понять, что и в этой лаборатории хозяин я, а он всего лишь нанятое помогать и даже что-то делать самостоятельно существо.
Из его рассказа, сбивчивого, но достаточно грамотного, выяснилось, что армия Карла в разгроме церкви ни при чем, та проиграла битву за души еще раньше, когда здесь местные взялись слишком рьяно строить Царство Небесное. И драгоценности швыряли в огонь, и украшения, со слезами давая обеты жить бедно и праведно, как завещал Христос, но энтузиазм проходит, через несколько то ли лет, то ли десятилетий бедности и праведности переели настолько, что маятник качнулся в другую сторону.
Ярость людей, посчитавших себя обманутыми, была так велика, что убили всех священников, кому не удалось спрятаться или бежать, все церкви сперва превратили в общественные склады, а потом самые мелкие разрушили, чтоб не напоминали о позоре. Часовен теперь вообще ни одной, ибо приспособить под что-то полезное не удалось.
Потому и с Карлом, еще задолго до того, как подошли его войска, наладили контакт, и он не стал вводить сюда армию, довольствуясь крупными отрядами добровольцев, влившихся в его войско.
Я выслушал, оглядел его критически. Парень хил телом, но не глуп, излагает грамотно, а главное – самое важное, опуская детали, которые как раз заинтересовали бы другого слушателя.
– Каковы успехи в колдовстве?
Он развел руками:
– Как и догадываетесь, господин, не больше, чем у других собирателей древностей.
Я бегло осмотрел помещение, прошел вдоль стен. Везде одни и те же черепа, отрубленные кисти рук, почему-то им приписывают целебные свойства, засушенные и мумифицированные тельца мелких животных, реторты, кувшины медные, чугунные и два серебряных, с десяток ступок разного размера, в некоторых еще остатки истолченной травы или растворов, перепачканные пестики, сложенные в беспорядке древние книги, почти все в медных и латунных переплетах…
– Ладно, – сказал я, – не мое это дело. Я предпочитаю мчаться на горячем коне и с плеча рубить врага.
Он посмотрел на мое гордое надменное лицо господина, покорно опустил взгляд.
– А ты, – сказал я, – смотри у меня… А это что у тебя?
Он проследил за моим взглядом, я неотрывно смотрел на некое подобие старинного пистолета. Удобная рукоять, узкий ствол с темным дулом…
– Это что? – спросил я и взял в руки.
Он вскочил поспешно.
– Только не нажимайте вон там на скобу!
– Догадываюсь, – ответил я медленно. – И чего он творит?