Страница:
С тех пор как они были вместе, Эрлис не могла припомнить ни одного дня, да что там – часа, когда Крейон сидел бы сложа руки. Отдыхал он только во время сна. Сколько же лет трудился он так? А теперь он чуть ли не целый день пролежал в траве, глядя в небо и прислушиваясь к чему-то еле слышному, доступному ему одному.
На следующее утро он разбудил ее ни свет ни заря.
– Хочешь встретить восход солнца, Эрлис?
Они сидели на пороге домика и смотрели, как яркие и чистые краски рассвета сменяют ночную тьму.
А к вечеру небо нахмурилось, и девушка, чтобы успеть до дождя, попросила Крейона помочь ей перенести к дому хворост, который собрала в ближней рощице. Однако дождь все-таки застал их по дороге домой. Крейон бросил хворост на землю и укрыл ее своим плащом. Эрлис положила голову ему на плечо и думала об одном: вот если бы этот дождь никогда не кончался! Но дождь кончился, после него похолодало; они затопили в доме и сели у огня.
Эрлис вспомнился Мышатник, где, греясь у очага, она слушала вечерами сказки и рассказы старших ребят о своих приключениях, в которых, как она теперь понимала, тоже было немало сказочного. Крейон словно почувствовал ее настроение:
– Такими вечерами хорошо сказки рассказывать.
– Когда же я в последний раз сказку слыхала? – задумалась Эрлис. – Наверное, еще у тетушки Йелы…
И тихим, загадочным голосом, как тетушка Йела когда-то, она начала повесть о девушке-птице, потом – о семерых братьях и их сестре, потом еще и еще… Она сама не знала, откуда бралось в ней все это, давно, казалось, позабытые слова пришли вдруг сами, и никогда ее речь не лилась так свободно.
– Говори еще, – попросил Крейон, когда она замолчала. – Я вспоминаю детство…
– Нет, теперь твоя очередь!
– Ну ладно, будь по-твоему. Только не знаю, понравится ли тебе моя сказка…
Эрлис слушала его внимательно, стараясь не пропустить ни слова. Вначале она и впрямь приняла все за сказку, но потом у нее возникла несмелая мысль, которая все крепла и крепла: никакая это не сказка! Это – о нем самом. Никогда раньше не вспоминал он, где и как жил до того, как перебрался в Грестор. А сейчас он вновь увидел перед собою те далекие годы…
Начиналось все и вправду по-сказочному: жили-были муж и жена, и не было у них детей… То есть дети у них рождались, но все они пришли на свет прежде срока и умерли в малолетстве. Когда же похоронили четвертого ребенка, то решились они пойти к старику-чародею, который жил высоко в горах. И сказал чародей, что родится у них сын, и что вырастет он крепким и здоровым, если пообещают они отдать парня ему в науку. Родился пятый сын, и старик забрал его к себе… А когда вырос он, то начал исцелять людей от различных недугов и такого достиг в том искусства, что прославил свое имя. Из дальних сторон приходили к нему люди с надеждой на исцеленье. Он женился на самой красивой девушке своего города. И казалось, что судьба к нему добра. Но потом в один год все изменилось. Отец молодого лекаря погиб во время наводненья. Вскоре умер и учивший его лекарскому искусству старик, которого считал он вторым отцом. А его прекрасная супруга полюбила другого, потому что выходила замуж не за него – за его славу. И тогда оставил он все: город, в котором прошла его молодость, свою жену, дорогие сердцу могилы обоих отцов – родного и названного – и пошел куда глаза глядят вместе со старенькой матерью, она одна только и осталась у него. А люди говорили: потому не было ему добра, что спасли его с помощью колдовства, хотели судьбу обмануть, вот она и мстит ему теперь.
Целый год бродил он по стране, изменив имя и нигде надолго не останавливаясь, и, лишь когда прошел установленный срок и жена его, не имея о нем известий, смогла выйти замуж за другого, он поселился в Гресторе, подальше от родной Комины и женщины, которую долго не мог позабыть.
– Невеселая у меня вышла сказка, Эрлис. Твои были лучше…
Дрова прогорели, в комнате стемнело, и Эрлис рада была, что Крейон не видит сейчас ее лица. Отчего все так несправедливо, отчего все эти беды достались ему – такому доброму, такому умному, такому сильному? Ей хотелось крикнуть сейчас так, чтобы эхо раскатилось среди скал: «Да разве можно не любить тебя – такого?» Вместо этого она, всхлипнув, ткнулась носом ему в грудь и прошептала: «Я никогда, никогда тебя не оставлю!»
– Ты плачешь, маленькая? – Он осторожно коснулся лица девушки.
Эрлис взяла его руку в свои и прижалась здоровой щекой к ладони.
– Я уже не маленькая, Крейон. Я давно выросла… А ты и не заметил.
Мир наполнился любовью. Эрлис, обделенная с детства теплом и лаской, сама не понимала, откуда в ней столько нежности. Они с Крейоном могли говорить о самых простых, самых будничных вещах, но каждое слово звучало признанием в любви, а каждый взгляд, каждое движение приобретали значение события, способного изменить целую жизнь.
Однако уже на четвертый день Эрлис проснулась и почувствовала, что Крейон не спит – и не спит давно. В свете утра видно было, каким отрешенным и сосредоточенным стал его взгляд. Она поняла, что случилось, она ожидала этого, но не думала, что так быстро…
– Эрлис, Эрлис, – сказал он, – недаром тебя называли счастливицей. Ты и вправду приносишь счастье. И не мне одному, нет… Мне кажется, я нашел решение! Среди ночи я вдруг проснулся – наверное, оттого, что ты зашевелилась, – и уже не смог заснуть. И вот, пока лежал без сна, я вспомнил… Давно когда-то мой учитель рассказывал мне о мудрецах, из страны Хэл. Они в совершенстве умели владеть своим телом и проделывали удивительные вещи. Ну, например, по собственному желанию замедляли или убыстряли биение сердца, подолгу обходились без пищи… Они научились управлять своим телом и своим разумом и потому не страшились болезней. Грозный бог был бы бессилен перед ними, он не смог бы их одолеть. А теперь смотри, что происходит у нас. Одни бегут, стараясь спасти себя и своих детей от власти Бисехо-Сутара, другие выбирают смерть, чтобы не предать своих друзей, третьи надевают желтые плащи и золотые шлемы, чтобы нести новые беды своим соотечественникам, четвертые – четвертые утрачивают разум и волю и попополняют послушное стадо правителя… Четыре пути, и ни один из них не выводит из тупика, в который мы попали. Неужели мы настолько ослабели, отупели, выродились, что не способны восстать против зла и должны лишь покориться или погибнуть?.. Кажется мне, что должен быть еще один путь, пусть он нелегок, но приведет к победе: найти в себе самом силы для отпора и для защиты. Научиться так закалять свой разум, свою волю, чтобы никакой захватчик, подобный Сутару, не мог их сломить. Я увидел начало этого пути, когда вспомнил о мудрецах из страны Хэл. Они не считали человека ничтожеством, как Сутар, они вели его по пути совершенствования… И если Ратасу не удастся в ближайшее время сбросить Сутара с трона, то у нас все равно появится надежда. Пусть никогда не найдут способа вернуть разум и душу тем, кого искалечил Грозный бог. Но наших детей нужно не просто прятать от него – рано или поздно он может их отыскать, – а научить противостоять ему, дать им оружие для успешной борьбы с ним. Я должен проложить хотя бы начало этого пути, за мною пойдут и другие, и это приблизит час падения Грозного бога. Ты понимаешь, Эрлис?
– Даже не верится, – тихо сказала она и покачала головой. – Неужели все это когда-нибудь кончится?
– Кончится, непременно кончится, маленькая моя! И тогда я увезу тебя в Комину. Мы никогда не расстанемся…
Эрлис прижалась к его плечу и закрыла глаза. Как хорошо было бы уехать с ним далеко-далеко и зажить так, как она никогда еще не жила: никого не боясь, ни от кого не прячась… Может, это и сбудется, недаром ведь она всегда так верила в Крейона. Что поделаешь, беззаботные дни кончились, он снова вернулся к своей работе, но иначе и быть не могло. Ей придется привыкать к этому… Сейчас она чувствовала себя старше и умудренней, чем Крейон и даже чем мудрецы страны Хэл.
– Моя помощь тебе сегодня понадобится? – спросила она.
– Вряд ли. Я хочу разобрать свои книги, там должно быть несколько трактатов, в которых упоминается о том, что я тебе рассказал. Надо их отыскать, но с этим я и сам справлюсь. Разве что завтра… – добавил он и как-то виновато взглянул на Эрлис.
Она только улыбнулась. Можно было и не спрашивать об этом. Эрлис знала, что, когда новая идея завладевала умом Крейона, он стремился остаться в одиночестве. Не надо его отвлекать. Ей пора уже отправиться на охоту. Нужны свежие припасы. Праздник кончился, настали будни…
На пороге она поцеловала Крейона, а дойдя до поворота, обернулась и махнула ему на прощанье рукой.
Счастливые, они забыли о ненависти, подстерегавшей на каждом шагу. Крейон так зарылся в книги, что не заметил приближения воинов Сутара, а Эрлис, охотясь, забралась в заросли и слишком поздно увидела огонь сигнального костра. Как она мчалась назад! Но во дворе уже хозяйничали золотые шлемы. Из-за скалы хорошо было видно, как они выносили инструменты и приборы Крейона, его книги и записи, тащили для чего-то даже стулья. Самого Крейона нигде не было.
Рубец на щеке запылал огнем. Глаза были сухи, сухо стало в горле, и сердце, казалось, остановилось, она не ощущала его ударов. Движения сделались точными и четкими. Эрлис отложила добычу в сторону, умостилась половчее среди скал, пересчитала стрелы. Прежде всего – попасть в вожака. Определить, кто он, несложно. Она не имеет права промахнуться. На остальных у нее все равно не хватило бы стрел, но Эрлис знала, что такие отряды состоят в основном из тех, кто утратил собственную волю и способен лишь выполнять приказы. Они растеряются и разбредутся, если некому будет ими командовать. Чтобы действовать наверняка, она достала из складок одежды иглу и своим волосом прикрутила ее к острию стрелы. Прицелилась. Впервые ей доводилось целиться в человека.
Расчеты оказались верными. Когда упал вожак, а потом несколько воинов из тех, что несли вещи, остальные в панике бросились наутек, даже не попытавшись установить, откуда же летят стрелы. Эрлис подождала, не вернется ли кто из воинов, и медленно, словно на казнь, двинулась в дом.
Эрлис нашла Крейона в той комнате, где была картина, и «Меченая молнией» смотрела на него со стены. Эрлис опустилась на колени. Глаза ее видели только смертоносную иглу в запястье любимого. Она не знала, сколько времени просидела так, словно неживая. Ненависть – черная, дикая, тяжелая, лютая ненависть разгоралась в ее душе неудержимым пламенем, уничтожая все другие чувства. Пепел заполнил ее всю, она стала легкой и звонкой, словно стрела, нацеленная на врага. Ратас говорил: «Найдется ли на свете такая гроза, что заставила бы ее отступить, и молния такая, что опалила бы ей душу?» А она ощущала себя сейчас сожженной дотла руиной, в которую никогда не вернутся прежде жившие здесь люди… Будь у нее еще одна игла, она не замедлила бы пустить ее в ход. Но иглы не было.
Скрипнула дверь, за спиной у нее послышались шаги. Она обернулась. На пороге стоял Ратас.
– Если б я умел летать, Эрлис, – сказал он, – я не опоздал бы. Проклятое время ненависти!
На следующее утро он разбудил ее ни свет ни заря.
– Хочешь встретить восход солнца, Эрлис?
Они сидели на пороге домика и смотрели, как яркие и чистые краски рассвета сменяют ночную тьму.
А к вечеру небо нахмурилось, и девушка, чтобы успеть до дождя, попросила Крейона помочь ей перенести к дому хворост, который собрала в ближней рощице. Однако дождь все-таки застал их по дороге домой. Крейон бросил хворост на землю и укрыл ее своим плащом. Эрлис положила голову ему на плечо и думала об одном: вот если бы этот дождь никогда не кончался! Но дождь кончился, после него похолодало; они затопили в доме и сели у огня.
Эрлис вспомнился Мышатник, где, греясь у очага, она слушала вечерами сказки и рассказы старших ребят о своих приключениях, в которых, как она теперь понимала, тоже было немало сказочного. Крейон словно почувствовал ее настроение:
– Такими вечерами хорошо сказки рассказывать.
– Когда же я в последний раз сказку слыхала? – задумалась Эрлис. – Наверное, еще у тетушки Йелы…
И тихим, загадочным голосом, как тетушка Йела когда-то, она начала повесть о девушке-птице, потом – о семерых братьях и их сестре, потом еще и еще… Она сама не знала, откуда бралось в ней все это, давно, казалось, позабытые слова пришли вдруг сами, и никогда ее речь не лилась так свободно.
– Говори еще, – попросил Крейон, когда она замолчала. – Я вспоминаю детство…
– Нет, теперь твоя очередь!
– Ну ладно, будь по-твоему. Только не знаю, понравится ли тебе моя сказка…
Эрлис слушала его внимательно, стараясь не пропустить ни слова. Вначале она и впрямь приняла все за сказку, но потом у нее возникла несмелая мысль, которая все крепла и крепла: никакая это не сказка! Это – о нем самом. Никогда раньше не вспоминал он, где и как жил до того, как перебрался в Грестор. А сейчас он вновь увидел перед собою те далекие годы…
Начиналось все и вправду по-сказочному: жили-были муж и жена, и не было у них детей… То есть дети у них рождались, но все они пришли на свет прежде срока и умерли в малолетстве. Когда же похоронили четвертого ребенка, то решились они пойти к старику-чародею, который жил высоко в горах. И сказал чародей, что родится у них сын, и что вырастет он крепким и здоровым, если пообещают они отдать парня ему в науку. Родился пятый сын, и старик забрал его к себе… А когда вырос он, то начал исцелять людей от различных недугов и такого достиг в том искусства, что прославил свое имя. Из дальних сторон приходили к нему люди с надеждой на исцеленье. Он женился на самой красивой девушке своего города. И казалось, что судьба к нему добра. Но потом в один год все изменилось. Отец молодого лекаря погиб во время наводненья. Вскоре умер и учивший его лекарскому искусству старик, которого считал он вторым отцом. А его прекрасная супруга полюбила другого, потому что выходила замуж не за него – за его славу. И тогда оставил он все: город, в котором прошла его молодость, свою жену, дорогие сердцу могилы обоих отцов – родного и названного – и пошел куда глаза глядят вместе со старенькой матерью, она одна только и осталась у него. А люди говорили: потому не было ему добра, что спасли его с помощью колдовства, хотели судьбу обмануть, вот она и мстит ему теперь.
Целый год бродил он по стране, изменив имя и нигде надолго не останавливаясь, и, лишь когда прошел установленный срок и жена его, не имея о нем известий, смогла выйти замуж за другого, он поселился в Гресторе, подальше от родной Комины и женщины, которую долго не мог позабыть.
– Невеселая у меня вышла сказка, Эрлис. Твои были лучше…
Дрова прогорели, в комнате стемнело, и Эрлис рада была, что Крейон не видит сейчас ее лица. Отчего все так несправедливо, отчего все эти беды достались ему – такому доброму, такому умному, такому сильному? Ей хотелось крикнуть сейчас так, чтобы эхо раскатилось среди скал: «Да разве можно не любить тебя – такого?» Вместо этого она, всхлипнув, ткнулась носом ему в грудь и прошептала: «Я никогда, никогда тебя не оставлю!»
– Ты плачешь, маленькая? – Он осторожно коснулся лица девушки.
Эрлис взяла его руку в свои и прижалась здоровой щекой к ладони.
– Я уже не маленькая, Крейон. Я давно выросла… А ты и не заметил.
Мир наполнился любовью. Эрлис, обделенная с детства теплом и лаской, сама не понимала, откуда в ней столько нежности. Они с Крейоном могли говорить о самых простых, самых будничных вещах, но каждое слово звучало признанием в любви, а каждый взгляд, каждое движение приобретали значение события, способного изменить целую жизнь.
Однако уже на четвертый день Эрлис проснулась и почувствовала, что Крейон не спит – и не спит давно. В свете утра видно было, каким отрешенным и сосредоточенным стал его взгляд. Она поняла, что случилось, она ожидала этого, но не думала, что так быстро…
– Эрлис, Эрлис, – сказал он, – недаром тебя называли счастливицей. Ты и вправду приносишь счастье. И не мне одному, нет… Мне кажется, я нашел решение! Среди ночи я вдруг проснулся – наверное, оттого, что ты зашевелилась, – и уже не смог заснуть. И вот, пока лежал без сна, я вспомнил… Давно когда-то мой учитель рассказывал мне о мудрецах, из страны Хэл. Они в совершенстве умели владеть своим телом и проделывали удивительные вещи. Ну, например, по собственному желанию замедляли или убыстряли биение сердца, подолгу обходились без пищи… Они научились управлять своим телом и своим разумом и потому не страшились болезней. Грозный бог был бы бессилен перед ними, он не смог бы их одолеть. А теперь смотри, что происходит у нас. Одни бегут, стараясь спасти себя и своих детей от власти Бисехо-Сутара, другие выбирают смерть, чтобы не предать своих друзей, третьи надевают желтые плащи и золотые шлемы, чтобы нести новые беды своим соотечественникам, четвертые – четвертые утрачивают разум и волю и попополняют послушное стадо правителя… Четыре пути, и ни один из них не выводит из тупика, в который мы попали. Неужели мы настолько ослабели, отупели, выродились, что не способны восстать против зла и должны лишь покориться или погибнуть?.. Кажется мне, что должен быть еще один путь, пусть он нелегок, но приведет к победе: найти в себе самом силы для отпора и для защиты. Научиться так закалять свой разум, свою волю, чтобы никакой захватчик, подобный Сутару, не мог их сломить. Я увидел начало этого пути, когда вспомнил о мудрецах из страны Хэл. Они не считали человека ничтожеством, как Сутар, они вели его по пути совершенствования… И если Ратасу не удастся в ближайшее время сбросить Сутара с трона, то у нас все равно появится надежда. Пусть никогда не найдут способа вернуть разум и душу тем, кого искалечил Грозный бог. Но наших детей нужно не просто прятать от него – рано или поздно он может их отыскать, – а научить противостоять ему, дать им оружие для успешной борьбы с ним. Я должен проложить хотя бы начало этого пути, за мною пойдут и другие, и это приблизит час падения Грозного бога. Ты понимаешь, Эрлис?
– Даже не верится, – тихо сказала она и покачала головой. – Неужели все это когда-нибудь кончится?
– Кончится, непременно кончится, маленькая моя! И тогда я увезу тебя в Комину. Мы никогда не расстанемся…
Эрлис прижалась к его плечу и закрыла глаза. Как хорошо было бы уехать с ним далеко-далеко и зажить так, как она никогда еще не жила: никого не боясь, ни от кого не прячась… Может, это и сбудется, недаром ведь она всегда так верила в Крейона. Что поделаешь, беззаботные дни кончились, он снова вернулся к своей работе, но иначе и быть не могло. Ей придется привыкать к этому… Сейчас она чувствовала себя старше и умудренней, чем Крейон и даже чем мудрецы страны Хэл.
– Моя помощь тебе сегодня понадобится? – спросила она.
– Вряд ли. Я хочу разобрать свои книги, там должно быть несколько трактатов, в которых упоминается о том, что я тебе рассказал. Надо их отыскать, но с этим я и сам справлюсь. Разве что завтра… – добавил он и как-то виновато взглянул на Эрлис.
Она только улыбнулась. Можно было и не спрашивать об этом. Эрлис знала, что, когда новая идея завладевала умом Крейона, он стремился остаться в одиночестве. Не надо его отвлекать. Ей пора уже отправиться на охоту. Нужны свежие припасы. Праздник кончился, настали будни…
На пороге она поцеловала Крейона, а дойдя до поворота, обернулась и махнула ему на прощанье рукой.
Счастливые, они забыли о ненависти, подстерегавшей на каждом шагу. Крейон так зарылся в книги, что не заметил приближения воинов Сутара, а Эрлис, охотясь, забралась в заросли и слишком поздно увидела огонь сигнального костра. Как она мчалась назад! Но во дворе уже хозяйничали золотые шлемы. Из-за скалы хорошо было видно, как они выносили инструменты и приборы Крейона, его книги и записи, тащили для чего-то даже стулья. Самого Крейона нигде не было.
Рубец на щеке запылал огнем. Глаза были сухи, сухо стало в горле, и сердце, казалось, остановилось, она не ощущала его ударов. Движения сделались точными и четкими. Эрлис отложила добычу в сторону, умостилась половчее среди скал, пересчитала стрелы. Прежде всего – попасть в вожака. Определить, кто он, несложно. Она не имеет права промахнуться. На остальных у нее все равно не хватило бы стрел, но Эрлис знала, что такие отряды состоят в основном из тех, кто утратил собственную волю и способен лишь выполнять приказы. Они растеряются и разбредутся, если некому будет ими командовать. Чтобы действовать наверняка, она достала из складок одежды иглу и своим волосом прикрутила ее к острию стрелы. Прицелилась. Впервые ей доводилось целиться в человека.
Расчеты оказались верными. Когда упал вожак, а потом несколько воинов из тех, что несли вещи, остальные в панике бросились наутек, даже не попытавшись установить, откуда же летят стрелы. Эрлис подождала, не вернется ли кто из воинов, и медленно, словно на казнь, двинулась в дом.
Эрлис нашла Крейона в той комнате, где была картина, и «Меченая молнией» смотрела на него со стены. Эрлис опустилась на колени. Глаза ее видели только смертоносную иглу в запястье любимого. Она не знала, сколько времени просидела так, словно неживая. Ненависть – черная, дикая, тяжелая, лютая ненависть разгоралась в ее душе неудержимым пламенем, уничтожая все другие чувства. Пепел заполнил ее всю, она стала легкой и звонкой, словно стрела, нацеленная на врага. Ратас говорил: «Найдется ли на свете такая гроза, что заставила бы ее отступить, и молния такая, что опалила бы ей душу?» А она ощущала себя сейчас сожженной дотла руиной, в которую никогда не вернутся прежде жившие здесь люди… Будь у нее еще одна игла, она не замедлила бы пустить ее в ход. Но иглы не было.
Скрипнула дверь, за спиной у нее послышались шаги. Она обернулась. На пороге стоял Ратас.
– Если б я умел летать, Эрлис, – сказал он, – я не опоздал бы. Проклятое время ненависти!
IX
Эрлис окончила свой рассказ. Было тихо и темно, и в углу шуршали мыши. Вита не решалась нарушить молчание. Эта странная женщина из чужого мира, недавно еще такая далекая от нее, стала сейчас такой родной, словно сестра. Меченая молнией… Ей так хотелось сказать Эрлис что-то хорошее и ласковое, но нужные слова не приходили, а она боялась обидеть ее гордость неуместной жалостью.
Вдруг что-то со стуком покатилось по полу. Эрлис порывисто вскочила и наклонилась.
– Сигнал тревоги, – она подняла с пола и показала Вите камешек, обвитый красной ниткой. – Его вбросили снаружи в дымоход. Ратас дает нам знак – сам или через кого-то из своих посланцев. Нужно уходить отсюда побыстрее!
Вита привычным движением бросила сумку на плечо и накинула плащ так, как учил ее Ратас.
– Будешь идти за мной, – сказала Эрлис, – так, чтобы не терять меня из виду. Двигайся не слишком быстро, но и не слишком медленно, тогда не будешь обращать на себя внимания. И не бойся ничего. Ратас и его друзья знают, что мы оставляем убежище, и прикроют нас.
– Я не трусиха, – отозвалась Вита.
– Каждый может ощутить страх, и в этом нет ничего зазорного. А уж дальше все зависит от тебя: или ты одолеешь страх, или страх осилит тебя.
Они поднялись по шаткой лесенке на поверхность (их укрытие оказалось чем-то вроде землянки, вырытой посреди развалин), прошли мимо полуразрушенных домов. «Это после черной лихорадки они остались», – шепнула Эрлис. Возле последнего дома Вита остановилась, а Эрлис, как они и договорились, пошла вперед. Через несколько минут и Вита ступила на мостовую. Сердце сильно стучало, но вскоре она успокоилась. Ведь впереди беспечной и легкой походкой, словно и знать не знала ни о какой опасности, шла Эрлис. Одинокие прохожие равнодушно шли мимо.
Это была другая улица, не та, по которой вел ее Ратас, – мощеная камнем, и дома добротнее и нарядней. Однако и тут резал глаза такой же пестрый хаос.
Эрлис дошла до перекрестка и завернула за угол большого красного дома. Вита ускорила шаг – и вдруг наткнулась на воинов в знакомых ей золотых шлемах. Они не делали попыток задержать ее, просто стали у нее на пути и окружили девушку плотным кольцом. Как Крейона, мелькнуло в голове. Что делать? Сквозь кольцо воинов не прорваться, а если бы это и удалось, Бита все равно не знает, куда бежать. Она попала в ловушку. Видно, Грозный бог успел перехватить посланца Ратаса… Воины шаг за шагом наступали на Виту, оттесняя ее от улицы, которой пошла Эрлис.
Девушка попятилась – и натолкнулась на высокого человека, незаметно выросшего у нее за спиной. Властным движением он сбросил покрывало с головы Виты. Глаза его так и впились в девушку, казалось, они просверлят ее насквозь, тонкие губы кривила усмешка. Желтый плащ с красной каймой, длинный нос… Внезапно Вита поняла, кто перед нею, и от ужаса у нее ноги отнялись: Турс, безжалостный Турс, тот, кто оставил шрам на лице Эрлис!
Турс заметил ее испуг и коротко хохотнул. Это помогло Вите справиться с собой. Она спокойно выдержала взгляд Турса и ровным, неторопливым шагом двинулась за ним.
Хоть никто им, казалось бы, не угрожал. Турс, искоса поглядывая на Виту, для чего-то вытащил меч из ножен. Луч заходящего солнца упал на него, и Вите вспомнились глаза Ратаса, в которых вспыхивал отблеск стального лезвия. Где он сейчас? Как хотелось ей поверить в то, что он опять ее освободит. Но когда Ратасу станет известно, что она оказалась в западне? И куда теперь ведут ее? Наверное, в замок Грозного бога – вон высятся четыре башни на фоне вечернего неба…
Часовые возле входа приветствовали Турса, трижды ударив мечами о щиты. Тяжелая дверь со скрипом закрылась, и у Виты мороз пробежал по коже. В глубине души она надеялась, что по дороге к замку ее отобьют, как тогда, в подземелье… Трудно будет проникнуть за эти крепкие ворота, каменные стены! Нет, она должна полагаться только на себя. Что говорил Крейон в последний свой день? Найти силы в себе самом, укрепить свою душу так, чтобы Грозный бог не имел над нею власти… Неужели Сутар действительно сможет сделать из нее все, что захочет? Неужели он такой неодолимый? Она еще постоит за себя, она так просто не сдастся ему на милость!
Воины остались во дворе замка, а Турс повел Виту через длиннейшую анфиладу роскошно убранных покоев. В первых залах не было никого, кроме часовых у дверей, в последних же девушка увидела множество людей, умолкших при ее появлении. В одежде их преобладали любимые цвета Грозного бога – желтый, красный, оранжевый. Злая и решительная, Вита шла за Турсом, которому кланялись эти важные господа. Сейчас наконец она увидит, зачем понадобилась Грозному богу…
Вслед за Турсом Вита поднялась по ступеням из белого камня в огромный затемненный зал. На полу лежал узкий коврик. Пушистый ворс глушил шаги. Вдруг яркий свет плеснул ей в глаза. Девушка прищурилась, но боковым зрением успела заметить, как длинная тень Турса шмыгнула куда-то в сторону и словно бы растаяла в стене. Прямо перед нею было возвышение в форме ступенчатой пирамиды, и вверху, на сияющем троне, сидел человек, одетый в ярко-желтые одежды с нашитыми на них золотыми украшениями. Голову его опоясывал блестящий узкий обруч с красными. Круглое лицо с чуть приплюснутым носом, такое заурядное, неприметное лицо, и ничего ужасного в нем нет, хотя и привлекательного тоже… Так вот как на самом деле выглядит Грозный бог!
Сутар величественным жестом простер к ней руку и произнес:
– Приветствую тебя в Гресторе, дочь Земли!
Он говорил на ее родном языке! У Виты дрогнули губы.
– Прости мне это волнение, правитель, – ответила она. – Я так давно не слышала звуков родной речи.
– Как твое имя, девушка?
– Виктория, – ей не хотелось, чтобы Сутар называл ее Витой.
– Красивое имя, хотя и необычное для нашего слуха. Я – Сутар, властитель Грестора. Могуществу моему нет границ, Виктория, и если ты будешь верна мне и покорна, тебя ожидает невиданная награда.
«Надо бы спросить, что это за награда, – подумала Вита. – Он полагает, будто это должно меня заинтересовать. И поддерживать этот напыщенный тон. Хорошо, что сызмальства начиталась исторических романов… Мне ведь не приходилось еще общаться с такими высокопоставленными особами».
– Какая же это награда? – произнесла она вслух.
– Об этом ты узнаешь в свое время. А сейчас, любезная гостья, скажи мне, жестоко ли обошлись с тобою те негодяи, которые взяли тебя в плен?
– Нет. Никто из твоих воинов не обидел меня ничем.
Она нарочно сделала вид, что не поняла вопроса. Ясно же, не о воинах в золотых шлемах спрашивал Сутар.
– Я веду речь не о них, – правитель снисходительно улыбнулся, – а о тех, что держали тебя у себя. Где они тебя прятали?
– В каком-то погребе или землянке среди развалин.
– Ты смогла бы показать это место?
– Вряд ли. Я ведь совсем не знаю вашего города.
– Кто был там с тобой?
– Со мною была женщина.
– А больше с тобою никого не было?
– Кажется, никого. Я плохо помню, все как, во сне…
– Ты расскажешь мне все, что сможешь вспомнить, Виктория. Это чрезвычайно важно! Преступники должны быть покараны.
– Но они не причинили мне никакого зла!
– Не причинили или не успели причинить?
– Этого я не могу знать.
– Зато знаю я. И не позволю обращаться так с моими гостями!
– Ты говоришь, что я твоя гостья, правитель. Но разве ты звал меня сюда?
– Да, признаю, это вышло случайно. Теперь я сделаю все, чтобы ты забыла об этом недоразумении. Первая из числа своих соплеменников ты получишь возможность взглянуть на другой, отличный от Земли мир. О нет, ты еще не знаешь его, ведь ты успела увидеть только помойки Грестора, а я хотел бы показать тебе лучшее из того, чем я владею. Это благодатный, щедрый край, и люди тут добрые и смирные. Народ Грестора заслужил то счастье, которое я ему даровал. Но сперва я попрошу тебя, девушка, помочь мне. Лишь ты одна можешь это сделать…
Что-то мягкое начало обволакивать Виту. «Ты устала, бедное дитя. Вскоре ты отдохнешь, и тебе приснятся прекрасные, мирные сны… – звенело внутри ее. – Но сейчас – помоги мне! Ты добра, прямодушна, ты поможешь, ведь это так просто… Ты одна лишь способна помочь. Только ты одна и никто другой!»
Девушка тряхнула головой, прогоняя наваждение.
– Чего ты от меня хочешь? Говори!
– Вспомни ту женщину, Виктория! Думай о ней! О ней! Ты очень хочешь увидеть ее вновь! Увидеть еще раз! Ты не можешь обойтись без нее! Думай о ней! О ней думай! Представь ее себе! Где она сейчас? Где? Смотри! Стань моими глазами!
Она чувствовала на себе властный, цепкий взгляд Сутара, и перед ней, как видение, промелькнули серые скалы, низкие изогнутые деревья между ними… И вдруг она поняла, что это Эрлис бредет среди скал, что она, Вита, в этот миг видит мир ее глазами и даже ощущает, как впиваются в ноги острые камни… Все мысли и чувства Виты стремились к Эрлис, но что-то непонятное и зловещее было в той настойчивости, с которой Сутар требовал, чтобы она вспомнила о ней. «Стань моими глазами!» Что он хочет увидеть с ее помощью? Нет, тут что-то не так, это может повредить ее друзьям…
– Ты не там ищешь друзей, Виктория! – прервал ее мысли Сутар. – Ты чиста душою, ты вся прозрачна. Не ведаешь, что такое коварство и злоба, измена и ложь. Я хочу открыть тебе правду!
«Не там ищешь друзей!» Но если ему известны ее мысли, зачем он задает ей вопросы? Играет, как кот с мышью? Что ему от нее нужно?
– Чего ты боишься? Освободись от тревоги. Отдохни. Тебя хотели обмануть, опутать гнусными выдумками, но я не позволю этого сделать!
Вкрадчивый голос тек вокруг нее, убаюкивал, окутывал туманом.
– Ты не веришь мне… О, я вижу, твое чуткое, доброе сердце успели отравить недоверием и ненавистью. Я покараю тех, кто это сделал!
И вдруг Сутар переменил тон, заговорил спокойно и деловито:
– Скажи, Виктория, что тебе известно о той женщине?
Почему он опять спрашивает ее? Он, Сутар, который видит человека насквозь? Хочет, что ли, доказать, что может сломать ее? Нет, она никого ему не назовет…
– Так что тебе известно о той женщине?
– Ничего.
– Даже имени ее не знаешь?
– Нет.
– А как она обращалась к тебе?
– Она называла меня: сестра…
Глаза Сутара сверкнули злорадством, и Вита поняла, что допустила ошибку, но было уже поздно: она не заметила, как Грозный бог перешел на язык Грестора.
– Ты еще не научилась лгать, – сокрушенно покачал он головой. – Так что же рассказала тебе та несчастная?
– Ничего.
– А что-нибудь в ней самой, в ее поведении не показалось тебе странным?
– Нет.
– А шрам на щеке?
– Она все время закрывала лицо покрывалом.
– И ты не видела ее лица?
– Не видела.
«Ведь я его и вправду не видела… только глаза».
– А кто еще там был? Человек с черной бородой приходил туда?
Усилием воли Вита отогнала возникшие в памяти картины и взглянула в лицо Сутару.
– Никого я там больше не видела.
И тут она ощутила резкую боль в ноге, на месте прошлогоднего перелома. Летом прыгала с самодельной вышки на озере, но однажды там, куда она собиралась нырнуть, вдруг возник какой-то мальчишка, она изменила направление, попала на мелководье и сломала себе ногу. Больше месяца пришлось пролежать… И вот та самая боль пронзила ее вновь так, что в глазах потемнело. Девушка невольно поглядела вниз.
– Кость цела, и с ногой ничего не случилось, Виктория. Однако твое тело помнит тот случай и ту боль – видишь, я и это о тебе знаю, – и оно вспомнит его столько раз, сколько захочу этого я. Но я не люблю страданий и крови, и не собираюсь мучить тебя. Все зависит от тебя самой. Запомни: всякий раз, когда ты скажешь мне неправду, ты почувствуешь эту боль.
«Сутару палачи не нужны», – вспомнила она и вскинула голову.
– Зачем же ты спрашиваешь меня, если тебе все известно?
– Зачем? Когда ты подумала про кота с мышью, ты была, пожалуй, близка к разгадке. Скучно изо дня в день видеть вокруг себя одни лишь покорные и раболепствующие лица. Но ты слишком сильно полагаешься на себя, Виктория. А я могу доказать тебе, что человек – жалкая букашка. Так легко уничтожить ее. И еще легче – сломать. Она боится голода, холода, зноя, боли… Наконец, ее можно просто запугать, и тогда уже принуждать не надо. Уверен, твоего упрямства ненадолго хватит.
Вита закусила губу. Жалкая букашка… Страх перед болью… Неужели Сутар прав?
– Чего ты от меня хочешь? – повторила, лишь бы не молчать.
– Вот так-то лучше, любезная гостья. Послушных ждет награда. А требуется от тебя сущий пустяк. Между тобою и той женщиной существует незримая связь. Только ты можешь стать моими глазами и помочь мне обнаружить логово бунтовщиков в горах. Для этого я и взял тебя сюда. Как только с ними будет покончено, я тебя отпущу. А награда… Я не стану предлагать тебе то, чем удовольствовалось бы большинство жителей Грестора, потому как им достаточно сытной пищи, яркой одежды, теплого очага, возможности отдавать приказания другим. Нет, я понимаю, с кем имею дело. Я дам тебе несравненно больше, Виктория. Ты собственными глазами увидишь древние миры, вдохнешь воздух и вберешь краски прошедших веков, я проведу тебя ними, словно огромным музеем, а потом – потом ты унесешься в миры грядущие, ты станешь путешествовать по ним так же легко, как переезжают из города в город. Ты увидишь то, чего никто из твоих соотечественников не сможет увидеть никогда. Это королевский подарок, девушка. Он – для тебя, для твоей отважной и страстной души. Я умею ценить верность и преданность. Твоему пытливому уму я дам невиданные возможности…
– Да, подарок поистине королевский, – сказала Вита. – Но мне от тебя ничего не надо.
– Это даже хорошо, что ты такая упорная. Когда я обращу тебя в свою веру, ты будешь в ней непоколебима.
– Я не приму твоей веры.
– А что тебе ведомо о ней? У моих подданных есть все необходимое. Все они равны. Никто из них не голодает, не мерзнет, не трудится сверх сил. Они не знают горя!
– Но и счастья тоже. Разве тот, кто все время чего-то боится, может быть счастливым?
Вдруг что-то со стуком покатилось по полу. Эрлис порывисто вскочила и наклонилась.
– Сигнал тревоги, – она подняла с пола и показала Вите камешек, обвитый красной ниткой. – Его вбросили снаружи в дымоход. Ратас дает нам знак – сам или через кого-то из своих посланцев. Нужно уходить отсюда побыстрее!
Вита привычным движением бросила сумку на плечо и накинула плащ так, как учил ее Ратас.
– Будешь идти за мной, – сказала Эрлис, – так, чтобы не терять меня из виду. Двигайся не слишком быстро, но и не слишком медленно, тогда не будешь обращать на себя внимания. И не бойся ничего. Ратас и его друзья знают, что мы оставляем убежище, и прикроют нас.
– Я не трусиха, – отозвалась Вита.
– Каждый может ощутить страх, и в этом нет ничего зазорного. А уж дальше все зависит от тебя: или ты одолеешь страх, или страх осилит тебя.
Они поднялись по шаткой лесенке на поверхность (их укрытие оказалось чем-то вроде землянки, вырытой посреди развалин), прошли мимо полуразрушенных домов. «Это после черной лихорадки они остались», – шепнула Эрлис. Возле последнего дома Вита остановилась, а Эрлис, как они и договорились, пошла вперед. Через несколько минут и Вита ступила на мостовую. Сердце сильно стучало, но вскоре она успокоилась. Ведь впереди беспечной и легкой походкой, словно и знать не знала ни о какой опасности, шла Эрлис. Одинокие прохожие равнодушно шли мимо.
Это была другая улица, не та, по которой вел ее Ратас, – мощеная камнем, и дома добротнее и нарядней. Однако и тут резал глаза такой же пестрый хаос.
Эрлис дошла до перекрестка и завернула за угол большого красного дома. Вита ускорила шаг – и вдруг наткнулась на воинов в знакомых ей золотых шлемах. Они не делали попыток задержать ее, просто стали у нее на пути и окружили девушку плотным кольцом. Как Крейона, мелькнуло в голове. Что делать? Сквозь кольцо воинов не прорваться, а если бы это и удалось, Бита все равно не знает, куда бежать. Она попала в ловушку. Видно, Грозный бог успел перехватить посланца Ратаса… Воины шаг за шагом наступали на Виту, оттесняя ее от улицы, которой пошла Эрлис.
Девушка попятилась – и натолкнулась на высокого человека, незаметно выросшего у нее за спиной. Властным движением он сбросил покрывало с головы Виты. Глаза его так и впились в девушку, казалось, они просверлят ее насквозь, тонкие губы кривила усмешка. Желтый плащ с красной каймой, длинный нос… Внезапно Вита поняла, кто перед нею, и от ужаса у нее ноги отнялись: Турс, безжалостный Турс, тот, кто оставил шрам на лице Эрлис!
Турс заметил ее испуг и коротко хохотнул. Это помогло Вите справиться с собой. Она спокойно выдержала взгляд Турса и ровным, неторопливым шагом двинулась за ним.
Хоть никто им, казалось бы, не угрожал. Турс, искоса поглядывая на Виту, для чего-то вытащил меч из ножен. Луч заходящего солнца упал на него, и Вите вспомнились глаза Ратаса, в которых вспыхивал отблеск стального лезвия. Где он сейчас? Как хотелось ей поверить в то, что он опять ее освободит. Но когда Ратасу станет известно, что она оказалась в западне? И куда теперь ведут ее? Наверное, в замок Грозного бога – вон высятся четыре башни на фоне вечернего неба…
Часовые возле входа приветствовали Турса, трижды ударив мечами о щиты. Тяжелая дверь со скрипом закрылась, и у Виты мороз пробежал по коже. В глубине души она надеялась, что по дороге к замку ее отобьют, как тогда, в подземелье… Трудно будет проникнуть за эти крепкие ворота, каменные стены! Нет, она должна полагаться только на себя. Что говорил Крейон в последний свой день? Найти силы в себе самом, укрепить свою душу так, чтобы Грозный бог не имел над нею власти… Неужели Сутар действительно сможет сделать из нее все, что захочет? Неужели он такой неодолимый? Она еще постоит за себя, она так просто не сдастся ему на милость!
Воины остались во дворе замка, а Турс повел Виту через длиннейшую анфиладу роскошно убранных покоев. В первых залах не было никого, кроме часовых у дверей, в последних же девушка увидела множество людей, умолкших при ее появлении. В одежде их преобладали любимые цвета Грозного бога – желтый, красный, оранжевый. Злая и решительная, Вита шла за Турсом, которому кланялись эти важные господа. Сейчас наконец она увидит, зачем понадобилась Грозному богу…
Вслед за Турсом Вита поднялась по ступеням из белого камня в огромный затемненный зал. На полу лежал узкий коврик. Пушистый ворс глушил шаги. Вдруг яркий свет плеснул ей в глаза. Девушка прищурилась, но боковым зрением успела заметить, как длинная тень Турса шмыгнула куда-то в сторону и словно бы растаяла в стене. Прямо перед нею было возвышение в форме ступенчатой пирамиды, и вверху, на сияющем троне, сидел человек, одетый в ярко-желтые одежды с нашитыми на них золотыми украшениями. Голову его опоясывал блестящий узкий обруч с красными. Круглое лицо с чуть приплюснутым носом, такое заурядное, неприметное лицо, и ничего ужасного в нем нет, хотя и привлекательного тоже… Так вот как на самом деле выглядит Грозный бог!
Сутар величественным жестом простер к ней руку и произнес:
– Приветствую тебя в Гресторе, дочь Земли!
Он говорил на ее родном языке! У Виты дрогнули губы.
– Прости мне это волнение, правитель, – ответила она. – Я так давно не слышала звуков родной речи.
– Как твое имя, девушка?
– Виктория, – ей не хотелось, чтобы Сутар называл ее Витой.
– Красивое имя, хотя и необычное для нашего слуха. Я – Сутар, властитель Грестора. Могуществу моему нет границ, Виктория, и если ты будешь верна мне и покорна, тебя ожидает невиданная награда.
«Надо бы спросить, что это за награда, – подумала Вита. – Он полагает, будто это должно меня заинтересовать. И поддерживать этот напыщенный тон. Хорошо, что сызмальства начиталась исторических романов… Мне ведь не приходилось еще общаться с такими высокопоставленными особами».
– Какая же это награда? – произнесла она вслух.
– Об этом ты узнаешь в свое время. А сейчас, любезная гостья, скажи мне, жестоко ли обошлись с тобою те негодяи, которые взяли тебя в плен?
– Нет. Никто из твоих воинов не обидел меня ничем.
Она нарочно сделала вид, что не поняла вопроса. Ясно же, не о воинах в золотых шлемах спрашивал Сутар.
– Я веду речь не о них, – правитель снисходительно улыбнулся, – а о тех, что держали тебя у себя. Где они тебя прятали?
– В каком-то погребе или землянке среди развалин.
– Ты смогла бы показать это место?
– Вряд ли. Я ведь совсем не знаю вашего города.
– Кто был там с тобой?
– Со мною была женщина.
– А больше с тобою никого не было?
– Кажется, никого. Я плохо помню, все как, во сне…
– Ты расскажешь мне все, что сможешь вспомнить, Виктория. Это чрезвычайно важно! Преступники должны быть покараны.
– Но они не причинили мне никакого зла!
– Не причинили или не успели причинить?
– Этого я не могу знать.
– Зато знаю я. И не позволю обращаться так с моими гостями!
– Ты говоришь, что я твоя гостья, правитель. Но разве ты звал меня сюда?
– Да, признаю, это вышло случайно. Теперь я сделаю все, чтобы ты забыла об этом недоразумении. Первая из числа своих соплеменников ты получишь возможность взглянуть на другой, отличный от Земли мир. О нет, ты еще не знаешь его, ведь ты успела увидеть только помойки Грестора, а я хотел бы показать тебе лучшее из того, чем я владею. Это благодатный, щедрый край, и люди тут добрые и смирные. Народ Грестора заслужил то счастье, которое я ему даровал. Но сперва я попрошу тебя, девушка, помочь мне. Лишь ты одна можешь это сделать…
Что-то мягкое начало обволакивать Виту. «Ты устала, бедное дитя. Вскоре ты отдохнешь, и тебе приснятся прекрасные, мирные сны… – звенело внутри ее. – Но сейчас – помоги мне! Ты добра, прямодушна, ты поможешь, ведь это так просто… Ты одна лишь способна помочь. Только ты одна и никто другой!»
Девушка тряхнула головой, прогоняя наваждение.
– Чего ты от меня хочешь? Говори!
– Вспомни ту женщину, Виктория! Думай о ней! О ней! Ты очень хочешь увидеть ее вновь! Увидеть еще раз! Ты не можешь обойтись без нее! Думай о ней! О ней думай! Представь ее себе! Где она сейчас? Где? Смотри! Стань моими глазами!
Она чувствовала на себе властный, цепкий взгляд Сутара, и перед ней, как видение, промелькнули серые скалы, низкие изогнутые деревья между ними… И вдруг она поняла, что это Эрлис бредет среди скал, что она, Вита, в этот миг видит мир ее глазами и даже ощущает, как впиваются в ноги острые камни… Все мысли и чувства Виты стремились к Эрлис, но что-то непонятное и зловещее было в той настойчивости, с которой Сутар требовал, чтобы она вспомнила о ней. «Стань моими глазами!» Что он хочет увидеть с ее помощью? Нет, тут что-то не так, это может повредить ее друзьям…
– Ты не там ищешь друзей, Виктория! – прервал ее мысли Сутар. – Ты чиста душою, ты вся прозрачна. Не ведаешь, что такое коварство и злоба, измена и ложь. Я хочу открыть тебе правду!
«Не там ищешь друзей!» Но если ему известны ее мысли, зачем он задает ей вопросы? Играет, как кот с мышью? Что ему от нее нужно?
– Чего ты боишься? Освободись от тревоги. Отдохни. Тебя хотели обмануть, опутать гнусными выдумками, но я не позволю этого сделать!
Вкрадчивый голос тек вокруг нее, убаюкивал, окутывал туманом.
– Ты не веришь мне… О, я вижу, твое чуткое, доброе сердце успели отравить недоверием и ненавистью. Я покараю тех, кто это сделал!
И вдруг Сутар переменил тон, заговорил спокойно и деловито:
– Скажи, Виктория, что тебе известно о той женщине?
Почему он опять спрашивает ее? Он, Сутар, который видит человека насквозь? Хочет, что ли, доказать, что может сломать ее? Нет, она никого ему не назовет…
– Так что тебе известно о той женщине?
– Ничего.
– Даже имени ее не знаешь?
– Нет.
– А как она обращалась к тебе?
– Она называла меня: сестра…
Глаза Сутара сверкнули злорадством, и Вита поняла, что допустила ошибку, но было уже поздно: она не заметила, как Грозный бог перешел на язык Грестора.
– Ты еще не научилась лгать, – сокрушенно покачал он головой. – Так что же рассказала тебе та несчастная?
– Ничего.
– А что-нибудь в ней самой, в ее поведении не показалось тебе странным?
– Нет.
– А шрам на щеке?
– Она все время закрывала лицо покрывалом.
– И ты не видела ее лица?
– Не видела.
«Ведь я его и вправду не видела… только глаза».
– А кто еще там был? Человек с черной бородой приходил туда?
Усилием воли Вита отогнала возникшие в памяти картины и взглянула в лицо Сутару.
– Никого я там больше не видела.
И тут она ощутила резкую боль в ноге, на месте прошлогоднего перелома. Летом прыгала с самодельной вышки на озере, но однажды там, куда она собиралась нырнуть, вдруг возник какой-то мальчишка, она изменила направление, попала на мелководье и сломала себе ногу. Больше месяца пришлось пролежать… И вот та самая боль пронзила ее вновь так, что в глазах потемнело. Девушка невольно поглядела вниз.
– Кость цела, и с ногой ничего не случилось, Виктория. Однако твое тело помнит тот случай и ту боль – видишь, я и это о тебе знаю, – и оно вспомнит его столько раз, сколько захочу этого я. Но я не люблю страданий и крови, и не собираюсь мучить тебя. Все зависит от тебя самой. Запомни: всякий раз, когда ты скажешь мне неправду, ты почувствуешь эту боль.
«Сутару палачи не нужны», – вспомнила она и вскинула голову.
– Зачем же ты спрашиваешь меня, если тебе все известно?
– Зачем? Когда ты подумала про кота с мышью, ты была, пожалуй, близка к разгадке. Скучно изо дня в день видеть вокруг себя одни лишь покорные и раболепствующие лица. Но ты слишком сильно полагаешься на себя, Виктория. А я могу доказать тебе, что человек – жалкая букашка. Так легко уничтожить ее. И еще легче – сломать. Она боится голода, холода, зноя, боли… Наконец, ее можно просто запугать, и тогда уже принуждать не надо. Уверен, твоего упрямства ненадолго хватит.
Вита закусила губу. Жалкая букашка… Страх перед болью… Неужели Сутар прав?
– Чего ты от меня хочешь? – повторила, лишь бы не молчать.
– Вот так-то лучше, любезная гостья. Послушных ждет награда. А требуется от тебя сущий пустяк. Между тобою и той женщиной существует незримая связь. Только ты можешь стать моими глазами и помочь мне обнаружить логово бунтовщиков в горах. Для этого я и взял тебя сюда. Как только с ними будет покончено, я тебя отпущу. А награда… Я не стану предлагать тебе то, чем удовольствовалось бы большинство жителей Грестора, потому как им достаточно сытной пищи, яркой одежды, теплого очага, возможности отдавать приказания другим. Нет, я понимаю, с кем имею дело. Я дам тебе несравненно больше, Виктория. Ты собственными глазами увидишь древние миры, вдохнешь воздух и вберешь краски прошедших веков, я проведу тебя ними, словно огромным музеем, а потом – потом ты унесешься в миры грядущие, ты станешь путешествовать по ним так же легко, как переезжают из города в город. Ты увидишь то, чего никто из твоих соотечественников не сможет увидеть никогда. Это королевский подарок, девушка. Он – для тебя, для твоей отважной и страстной души. Я умею ценить верность и преданность. Твоему пытливому уму я дам невиданные возможности…
– Да, подарок поистине королевский, – сказала Вита. – Но мне от тебя ничего не надо.
– Это даже хорошо, что ты такая упорная. Когда я обращу тебя в свою веру, ты будешь в ней непоколебима.
– Я не приму твоей веры.
– А что тебе ведомо о ней? У моих подданных есть все необходимое. Все они равны. Никто из них не голодает, не мерзнет, не трудится сверх сил. Они не знают горя!
– Но и счастья тоже. Разве тот, кто все время чего-то боится, может быть счастливым?