Гайдар Аркадий. В дни поражений и побед

   Прошла минута, две, три. Послышался снова звонок.
   - Ну что?
   - Поздно! - пропела мембрама. - Поздно, товарищ! Отряд курсантов уже за семафором.
   "Что же делать? - подумал Сергей. - Ага! В Укрчека".
   - Дайте город! Занято?.. Опять занято? О! чтобы вы все попропали!
   - Товарищ комиссар! - с отчаяньем влетел дежурный. - На двадцать минут задержка эшелона... Сейчас у меня воинский, тоже на какой-то фронт. Скорей, пожалуйста.
   - Ладно! - с досадой крикнул товарищам Сергей. - Он от нас не уйдет... Я телеграфирую из Коростеня. А теперь - едем!
   Они быстро добежали до своего состава. И эшелон, рванувшись, помчался в темноту, наверстывая потерянное время. Сергей с нетерпением поджидал первой остановки. И вот, наконец, эшелон, властно заревев сиреной, криками голосов, стуком разгружаемых повозок, лязганьем стаскиваемых пулеметов, разбудил притаившийся опасливо небольшой вокзал.
   Сергей - на телеграф.
   - Срочную в Киев.
   - Нет! - и телеграфист устало посмотрел на него. - Киевская опять не работает. Порвана. Теперь, должно, до утра.
   - По Морзе?
   - Нельзя! Разбит Левкой еще на прошлой неделе.
   - А через Яблоновку?
   - Через Яблоновку можно. Только...
   - Передавайте живо!
   - Только...
   - Чего еще? - спросил недовольно Сергей.
   - Кравченко там. Все телеграммы контролирует, и если у вас важная, то может и не пропустить.
   - Какой еще, к чорту, Кравченко? - Сергей ничего не понимал.
   - Кто его знает! - пояснил хмуро комендант. - Был красный, а теперь, вот уж третий день, не признает никого. Телеграммы проверяет и поезда пропускает не иначе, как обобрав.
   - Так он - бандит?
   - Не совсем... Ну, конечно, вроде этого. Да вы попробуйте, может и пропустит. Вот только что через него продовольственную получили.
   "Чтоб он сдох!" - с сердцем подумал Сергей. Пробовать, конечно, не стал.
   Вошел начальник отряда.
   - Товарищ Горинов! Сейчас выступаем. Кучура три часа тому назад свалил под откос броневик. Там орудия...
   - Родченко! - остановил Сергей одного из курсантов и отвел его в сторону. - Ты надежный малый. Останься здесь, и если до утра линия не будет исправлена, отвези этот сверток и телеграмму в Киев. Передай их в Укрчека, под расписку, и останься сам на курсах.
   - Я на фронт с товарищами поеду, - резко ответил тот. - Отдай кому-нибудь из обозников.
   - Родченко! - повторил Сергей твердо. - Я даю тебе поручение большой важности. Прочитай телеграмму и увидишь. А кроме того я тебе это приказываю. Понял теперь?
   - Понял, товарищ комиссар. Будет сделано! - ответил тот, потом добавил: - И скотина ты все-таки, Сергей.
   В темноте, спотыкаясь, ушел отряд. В темноте снова тускло мерцали фонарные огни. А бессонный комендант снова трогал локтем кобур от ногана и тревожно вслушивался.
   Поползла бесшумным шорохом лента телеграммы из Яблоновки и спросил кто-то, с того конца:
   - Пашка! У вас какие?
   "Васька для интересу спрашивает", - подумал осовевший телеграфист и нехотя положил руку на ключ.
   Но оборвался сразу, потому что брызнуло осколками разбитое пулей окошко, и выстрелы отовсюду загрохотали.
   ... Через час он, равнодушный и усталый, выбивал черточками ответ: "У нас только что были зеленые, - Степка Перемолов с ребятами. Убили коменданта и еще одного из курсантов. Теперь нет совсем никаких. Анархизм полный... Я иду спать".
   XV.
   Вызовы курсантов на фронт являлись обычным явлением того времени. Первые командиры Красной Армии учились в боях.
   Едва Николай вышел на улицу после разговора с Боттом, к корпусу подскакал конный ординарец и передал пакет. То был приказ срочно сформировать два отряда. Один бросить на защиту Жмеринки, другой двинуть против вновь угрожающих Коростеню банд. Отрядам выбыть не позднее, чем через три часа.
   И вновь небольшой, но крепко сплоченный отряд курсантов оказался посреди густых лесов и топких болот Волынской губернии. Без соседей, без резервов, но с твердым заданием: разбить банду, и с не менее твердым намерением: выполнить приказ до конца. К удивлению мужиков отряд не гонялся по всем направлениям и не требовал себе ежедневно по полсотне подвод. Отряд осматривался. Днем, для отвода глаз, крупные разведки наведывались в соседние хутора и деревушки. К вечеру и к ночи десятки мелких дозоров по три, по четыре человека расходились по оврагам, расползались по хлебам и шныряли по рощам.
   Обязанности комиссара в среде курсантов невелики. Народ все надежный и сознательный. А потому Сергей забрал в полное владение своих двух товарищей и, пользуясь своим относительно свободным положением, стал предпринимать с ними довольно рискованные и смелые разведки.
   Они выбрали себе по легкому карабину. Еще на курсах Сергей вооружил их ноганами. И весь отряд с уважением всегда смотрел на троих неразлучных смельчаков.
   Трудная задача - воевать с бандитами. Неопытного командира и солдат лучше и не посылать. И не в том беда, что в бою те сплошают или отступят иногда. Нет! Это бы еще ничего, - раз на раз не приходится. А в том, что драться-то ему будет не с кем. Пройдет день, два, неделя, месяц, - отряд измучается, кидаясь из стороны в сторону в погоне за появляющимися то здесь, то там бандитами. Но за исключением десятка-другого случайных выстрелов - ничего не услышит.
   И все-таки отряд будет таять. Тот заболел, тот поотстал, того сняли, когда он одиночкой ехал с донесением, или просто бабахнули из-за угла при случае. И так до тех пор, пока измотавшийся и обессиленный отряд не расположится на отдых и не выставит по недосмотру слабое или засыпающее от усталости охранение.
   Вот тогда-то, неизвестно откуда, разом налетит и заполнит деревню банда. И прощай винтовки, патроны и пулеметы. Из рядов построенных пленников выведут сначала подозреваемых в коммунизме, потом в еврействе.
   И тут же один из атаманов или заменяющий его сотник покажет свою ловкость и умение владеть шашкой, искусно отрубая поочереди с одного раза и руки, и ноги, и все, что угодно. Иногда, при наличии некоторого благоволения, например когда пленник слишком молод, или, хотя и большевик, но украинец, - могут и сразу отрубить голову.
   Остальных в лучшем случае взгреют шомполами и предложат желающим вступить в банду, носящую в большинстве громкое название конно-повстанческой, ударно-партизанской или еще как-нибудь.
   Впрочем, последнее обстоятельство курсантам не было знакомо. Во-первых, не было случая, чтобы курсанты сдавались, а во-вторых, если кто и попадался одиночкой, его всегда ожидала описанная постепенная смерть.
   ...............
   Атаман Битюг сегодня не в духе. - Еще бы! Что это за отряд, почему он остановился и уже, почитай, целую неделю не двигается, хотя он ежедневно нарочно посылал мелкие шайки по окрестным селам и приказывал тамошним мужикам срочно доносить об этом красным. Если бы еще в деревне остановились! Все свои люди хоть что-нибудь да сообщили бы. Не у всех же солдат замки к языкам привешаны. Так нет! И тут не так, - встали за мельницами, а в деревню только за провиантом подводы присылают.
   - Эй, Забобура! - кричит он своему адъютанту, - пришли ко мне сотенных Оглоблю и Черкаша. Да пускай и Борохня придет.
   Тот вышел и через десять минут вернулся с двумя сотенными. Первый огромный, с вспухшим и пересеченным шрамом лицом и всклоченной головой. Второй - поменьше, черный, юркий, с хитрыми бегающими глазами.
   Вошедшие поклонились.
   - А где Борохня?
   - Борохня перепимшись и не встает.
   - Экие скоты! Только вас и хватает на то, чтобы водку дуть. Ну! - обратился он к вошедшим, - что нового?
   - Да кажись ничего пока, - ответил Черкаш. - Разве только, что вот от Могляка наши вернулись, что пакет возили.
   - Отряд где?
   - Стоит!
   - Ну, а возле Барашей как?
   - Как приказывали. Дорогу снимают.
   - И много сняли?
   - Побольше верст пятка, подле Яблоньки своротили. Да так порознь ребятишки гайки крутят.
   - Две деревни да волы - пар двадцать работают, - добавил Оглобля.
   Вошел Забобура и передал пакет. В нем главарь соседней банды Шакара сообщал следующее:
   "Командующему Волынско-повстанческим отрядом атаману Битюгу.
   "Для поддержания связи, а также для своевременного предупреждения вашего уничтожения сообщаю следующее. Что захваченный мною коростеньский большевик, после всесторонней обработки, показал, что на территорию войск ваших вызван из Киева особенный отряд не из красноармейцев, а из отборных большевиков, кои готовятся у них к офицерскому званию, а потому дошлый до всяких военных приемов".
   Дальше после титула "Атаман степного истребительного отряда". - печатными буквами стояла подпись: Шакара.
   - Вот! Вот... - сунул разгневанный Битюг в лицо сотенным бумагу. Дураки, черти криворожие. Не могли до сих пор узнать, что тут - не солдаты, а юнкера ихние. Да не я буду, если они не рыщут по ночам по всем направлениям, когда вы пьянствуете да дрыхните!
   - Забобура! - продолжал он. - Могляку приказ. Ночью потревожить их с тыла. Долго пусть не дерется. Но чтобы ночь не спали те тоже. Мы их закрутим. А ты! - закричал он на Оглоблю. - Распустился сам и ребят своих распустил. Зачем Семенки сожгли, когда я одно Крюково спалить приказывал?
   - Точно! Ошиблись маленько, - бормотал, пятясь к выходу, Оглобля.
   - То-то - ошиблись!
   В лагере дымились костры; над обеденными котлами играла гармония, слышался смех и ругательства. Занимался каждый, чем хотел. Тут кучка, лежа и сидя в самых разнообразных позах, резалась в затасканные карты перед грудкой петлюровских "карбованцив". Там человек десять окружили бутыль с какою-то мерзостью и перекачивали ее содержимое кружками в желудки.
   А вот и занятые настоящим делом: один с упорством окорачивает ствол винтовки наполовину, превращая ее при помощи подпилка в специально бандитский карабин. Другой вплетает в конец нагайки тяжелую свинчатку, и, очевидно заранее предугадывая последствия от удара ею по чьей-то спине, довольно улыбается.
   Кто они? - Эти Черкаши, Оглобли, Могляки, Свинстунчики? Что это за народ без имен и фамилий, с одними только кличками, наполнивший собой все поля, леса, деревни и хутора Украины?
   Объединяет их грабеж, водка и страх уже за совершонные преступления. И чем дальше, тем основательнее опасения, так как руки каждого пачкаются все больше и больше в крови. И бросив всякий расчет на возможность сближения с красными, они доходят до крайних пределов жестокости и ненависти. - Один ответ!
   Встречаются в лагере и бабы. Да недалеко ходить. Вот атаманова Сонька. Эх, хороша штучка! И конь у нее есть белый с яблоками, "сам" подарил, из учумского совхоза достали. Поймают москаля, приведут связанного.
   Кто кричит: зарубить, кто - повесить, а она - тут как тут! Подъедет она, - раз плетью, два, сшибет с ног конем и затопчет. Умный конь-то, наваженный. Благородная сама, из актрис, кажется - петербургская. Затопчет и смеется:
   - Хорошо, ребята?
   - Го-го-го! Куда уж, лучше не надо!
   И качают головами, умильно вздыхая, ребята. "Да, это - штучка! Вот бы..." Но тут мысль неизменно обрывается и перебивается другой. - "Пожалуй! попробуешь! В прошлом году сотенный, что до Могляка был, - из офицериков, - прилаживался. Зарубил Битюг, - полоснул шашкой и - конец!"
   И прут разные Вахлаки и Забубенные по деревням и хуторам, - девка ли, баба ли, лишь бы понравилась.
   - Даешь сюда!
   Та в страхе пытается вырваться и спрятаться за мужика, за старика ли.
   - Но-о! - и свист нагайки. - Проваливай, авось от бабы не убудет, с собой не возьму.
   - Оно тошно! не убудет, - со вздохом соглашается почесывающий спину мужик. - Конешно!
   А с девками и того проще. - Не для кого беречь.
   Гоголевская Украина. Добродушно-ленивая. Парубки, хороводы, дивчата со звонкими песнями. Где она? - Нету! Кипит, как в котле, разбурлившаяся жизнь. Решетятся пулями белые хаты, неприбранные стоят поля. А по ночам играет небо отблесками далеких пожаров.
   XVI.
   Атаман закинул ногу в стремя и, приподнявшись, грузно опустился на свою каурую кобылу. Сонька танцовала уже возле палатки на своем нетерпеливом коне, перед небольшой кучкой всадников, составлявшей конвой атамана.
   - Ну! Все, что ли?
   - Все.
   - Трогай!
   И сразу сорвавшись с места, легкой рысью полетела небольшая кавалькада и вскоре скрылась за поворотом к лощине Кривого лога.
   Мелькали поля, попадались заросшие зеленью яблонь и вишен хуторки. Заслоняясь рукой от солнца, всматривались на проезжающих работающие на хлебах мужики и, узнавши, снимали шапки, низко кланяясь.
   Остановились на несколько минут напиться в попавшейся на пути деревушке. И, провожаемые сочувственными советами зажиточных бородачей, а также испуганно-любопытными взглядами баб и ребятишек, поскакали дальше.
   На пути, по дороге посреди неснятых колосьев пшеницы, разглядели издалека скачущих к ним навстречу двух всадников, которые, заметивши отряд, остановились в нерешительности.
   - Наши ли это? - спросил с сомнением атаман.
   - А вот сейчас посмотрим.
   В самом деле один из всадников повернул лошадь, снял шапку и вытянул ее в сторону на правой руке два раза.
   - Наши! - сказал Борохня, отвечая тем же сигналом.
   Встречные оказались своими ребятами из сотни Оглобли, наблюдавшими за работой по разборке железной дороги.
   - Ну, как? - спросил, останавливая их, атаман. - Снимают?
   - Работают!.. - усмехнулся один. - Можно сказать, подходяще.
   Верст через десять обогнули по опушке небольшую рощу и выехали на бугор.
   Их, уже, очевидно, давно заметили, потому что человек с двадцать всадников быстро подскакали к ним сбоку из-за деревьев.
   - Ого-го-го! - послышалось радостное ржанье. - Свои! Наши!
   Приостановившаяся было работа снова началась с еще большим рвением.
   Атаман отпустил конвой, а сам с Борохней и Сонькой нетерпеливо стал осматриваться вокруг.
   Прямо перед ним, внизу, человек около четырехсот согнанных из окрестных сел хохлов копошились, старательно и умело разрушая железную дорогу. Разобравши в одном месте стыки рельс, привязывали к концам веревки, пристегнутые к десятку пар волов, и вся линия вместе со шпалами веером переваливалась в сторону насыпи, откуда сотнями рук стаскивалась под откос. Много народа, преимущественно девок и баб, следом разбрасывали лопатами и срывали песчаную насыпь. Позади на несколько верст желтел уже обработанный путь и сиротливо стояли пощаженные телеграфные столбы, но с перерванными и болтающимися кусками проводами. Отовсюду слышались крики и понукания.
   - Цоб! Цоб! Цобе! - гудели десятки голосов, и слышалось посвистывание ременных плетей и щелки по бокам неуклюжих волов...
   - Эй-раз! Эй-два! - протяжно раздавалось со стороны работающих по стаскиванию под откос полотна, и, понемногу подвигаясь, рельсы и шпалы скользили вниз.
   Между народом проезжали и проходили наблюдающие за работой бандиты. Они перешучивались с бабами и девками и сурово покрикивали на мужиков.
   Атаман подъехал поближе и окрикнул:
   - Бог на работе помочь!
   - Спасибо! - раздалось несколько десятков голосов в ответ.
   Он проехал взад и вперед мимо работающих, выругал за то, что мелко срывают насыпь, но в общем работами остался доволен.
   Атаман заехал в соседнюю деревушку. Отдохнул, плотно закусил жареным гусем, основательно выпил и отправился обратно.
   - Слушай, - спросила его на обратном пути Сонька. - Что же ты не думаешь об отряде? Ведь писал тебе Шакара!
   - А вот приедем, узнаем. Ночью Могляк их должен потревожить с тылу. Сегодня я пошлю за тем же Оглоблю, завтра Борохню, а послезавтра двинусь и сам.
   - Послезавтра! - капризно протянула та. - До послезавтра еще долго, а я хочу сегодня.
   - Сегодня, душечка, нельзя.
   - Почему нельзя?
   - Потому что нужно потрепать их сначала, а не то нарваться здорово можно. Юнкера ведь все-таки ихние.
   - Юнкера! - с озлоблением бросила она. - Раньше действительно юнкера были, а теперь у них - одна дрянь. Всякий сиволапый - тоже юнкер...
   Она не кончила. Битюг остановился и посмотрел в бинокль.
   - Кого это так дьявол несет? - сказал он недоумевая. - Скачет кто-то, точно за ним черти гонятся.
   Теперь уже и невооруженным глазом можно было видеть, как всадник, склонившись к седлу, бешеным аллюром мчался по полевой дороге.
   - В чем дело? - беспокойно крикнул Борохня, когда, наконец, взмыленная лошадь с пыльным седоком поровнялась с ними.
   - Атаман! - ответил седок, едва переводя дух, - беда! Могляк убит, и сотня его почти целиком пропала.
   - Как! - побагровев от волнения, рявкнул тот, - откуда ты знаешь?
   - Сейчас прибежали несколько из уцелевших ребят.
   - Собачий сын!.. баба!.. - разразился градом ругательств по адресу погибшего Могляка атаман и, ударивши шпорами, понесся вперед к лагерю.
   Как встревоженный осиный рой загудел бандитский лагерь. Еще бы! лучший сотник! Еще только недавно прибежал из деревни мужик и сообщил, что утром возле деревни отряда не оказалось, и он словно пропал куда-то ночью. Еще только недавно всыпал Оглобля этому мужику пару плетей за то, что во-время не доглядел и поздно сообщил об этом, как прибежали два бандита и поведали о разгроме лучшей банды.
   - Да! - Гневно шагал атаман по палатке. - Выслать во все стороны пешие и конные разведки. Отряд разыскать; посты к ночи удвоить.
   Через несколько минут потянулись пешие разведывательные партии, и легко понеслись куда-то три небольших конных отряда.
   - К чорту! - говорил атаман, - мало ли что юнкера, - нас втрое больше. В случае чего и Шакару можно попросить. Не даст, скотина! Он таких дел недолюбливает: ему бы наверняка. Поезд сначала спустить, а потом ограбить, на обозников каких-либо напасть, а прямо-то он не любит.
   - Не даст - и чорт с ним! Мы и сами не хуже его сделаем дело.
   В лагере не было слышно ни обычных пьяных криков, ни песен, и настроение было подавленное. Повсюду кучками толковали о случившемся.
   - Жалко Могляка!
   - Чего жалеть-то? Ты за своей башкой смотри.
   Послышался торопливый топот. К атамановой палатке подскакал какой-то хохол без шапки, без седла и быстро говорил о чем-то Забобуре.
   - Что там такое? - спросил выходя "сам".
   - Отряд вернулся и стоит на прежнем месте.
   - Ага! - довольно воскликнул атаман, - теперь расквитаемся! Заруба! Карасю приказ: завтра к ночи встать позади отряда, поблизости. Борохня! наши от Сыча-мельника вернулись?
   - Вернулись.
   - Порошок привезли? Давай их сюда. Ну, что, где? - спросил он кого-то из вошедших.
   - Вот! - и тот передал ему небольшой, завязанный из грязной тряпочки, узелок.
   - Кто из Дубков сообщение привез?
   - Вавила-косой.
   - Давай его ко мне.
   В палатку вошел все тот же прискакавший с донесением об отряде хохол и низко поклонился.
   - Откуда солдаты воду берут? - спросил его атаман.
   - То-ись как? - не понял тот.
   - Ну из деревни... из речки?
   - Не! из колодца, что возле Яковой мельницы.
   - В чем обед варят?
   - Кухня у них есть такая, на колесах.
   - Вот что, Вавила! Вот тебе порошок и чтобы завтра до обеда он уже был в колодце.
   - Никак невозможно! - ухмыльнулся мужик.
   - Как невозможно, дубина! Вот я тебе стукну по башке, так будет возможно!
   - Народу всегда там ихнего много.
   - Мало ли что много. Долго ли кинуть!
   - Ладно, попробую.
   - На вот, попробуй! - крикнул атаман и вытянул несколько раз мужика плетью, - чтобы ты у меня больше не пробовал, а точно делал, как говорят.
   - Что же... Сделаем, - согласился Вавила. - Если уж такое от вашей милости строгое приказание, - сделаем.
   - Ну то-то! А ночью я у вас сам буду.
   Атаман отослал мужика и злобно пробормотал:
   - Могляка разбили! Я вам покажу... С-собачья коммуна!
   XVII.
   Могляка разбил отряд Сергея. Отличная разведка установила его местонахождение. Банда, введенная в заблуждение поведением отряда и не ожидая нападения, мирно перепилась. Перехваченный приказ Битюга дал отряду новые указания, и сильным ударом банда была уничтожена. Впрочем, это был лишь первый шаг. Предстояло взять Битюга.
   Наши друзья утром проснулись довольно рано, часов около семи.
   - Значит сегодня наступаем?
   - Значит так.
   - Трудно только по такой дороге подойти ночью.
   - Ночью мы подойдем только до леса, а свернем уже к рассвету.
   - Пойдем умываться.
   Пошли к колодцу. Еще не доходя, они услышали какой-то треск, похожий на негромкий револьверный выстрел, но не обратили на него внимания. Теперь же, подходя к мельницам, они увидали кучку оживленно суетящихся курсантов.
   - Колодец либо отравили, либо заразили, - сообщили Сергею сейчас же курсанты.
   - Вот этот субъект. Ему Кузнецов из ногана руку просадил.
   Подошел Кузнецов и пояснил: он сегодня дневалил по лагерю и заметил, что какой-то мужик все время толкается около мельниц. Это ему показалось подозрительным, так как доступ за черту расположения курсантов был запрещен. Он спрятался за плетень и стал наблюдать. Человек подбежал к колодцу и что-то туда бросил.
   - Стой! - крикнул, выбегая из засады, дневальный.
   Куда там "стой!" - человек огромными прыжками бросился в сторону, намереваясь перемахнуть через плетень, но в следующую же секунду повис на нем с простреленной рукой.
   Отравитель, дрожа от боли и от страха, сознался в том, что приехал ночью от атамана, который и приказал ему бросить этот узелок в воду, при чем для подтверждения показал протянутый через всю спину ярко-красный рубец от ременной нагайки. Ночью он заезжал в деревне к некоему Макару, по прозванию Щелкачу, и передал ему, что атаман велел тотчас же сообщить, как подействует отрава. И если подействует, то ночью же он нападет на красных сам.
   - Вот что! - сказал Сергей. - Нам теперь незачем тащиться по трудной дороге в лес. Мы подождем, пока они сами не подойдут к нам. Но необходимо дать им уверенность, что отряд действительно отравлен.
   Для наибольшей правдоподобности было приказано: по лагерю никому не разгуливать, в деревню ни под каким видом не отлучаться.
   Сам Сергей с товарищами отправился к старосте и приказал к завтрашнему дню приготовить подводы, потому что отряд уезжает, при чем было прибавлено, что люди позаболели и есть предположение, что они отравлены. Если же последнее подтвердится, то, уезжая, они подожгут деревню со всех концов.
   Вернулись обратно.
   - Вот только насчет деревни-то зачем ты им пыли напустил? - спросил Николай.
   - Чудак! Как только Макар Щелкач узнает, что люди заболели, он поймет это по-своему, а то обстоятельство, что отряд, уезжая, собирается сжечь это гнездо, заставит его поторопиться донести во-время атаману. Я, брат, хочу, чтобы уже наверняка.
   В лагере курсантов, с наступлением сумерок, началось сильное оживление. Заранее выбрали позиции, измерили дистанции, вырыли и замаскировали окопчики для пулеметов. На рассвете из секретов прибежали курсанты и сообщили: один о том, что банда заходит в деревню, другой о том, что банда подходит к оврагу, лежащему в двух верстах.
   И еще тише прилегли цепи и еще безмолвнее притаились пулеметы за увядшей листвой мнимых кустов. А серая полоса на окраине неба ширилась и светлела.
   Атаман шел вместе с отрядом со стороны оврага, Карась занял деревню.
   "Уж не подохли ли они?" - подумал атаман, когда они беспрепятственно приблизились меньше чем на версту к мельницам.
   Но в это время несколько редких выстрелов послышались со стороны лагеря, и пули зажжужали где-то высоко в стороне.
   "Ну и стрелки!" - подумал он и густою цепью быстро повел банду вперед, туда, откуда защелкали редкие и совершенно не достигающие цели выстрелы.
   Захлебываясь от радости и предвкушая богатую добычу, бандиты, гуще и гуще смыкая цепи, уже чуть ли не толпами неслись вперед.
   - Ого-го-го! Бросай винтовки!
   - Мухи дохлые!
   Горя от нетерпения, из окраины деревни, бегом, чуть ли не колоннами, бросилась банда Карася с ревом:
   - Даешь пулеметы!
   - Дае-ешь...
   Но тут взвилась голубая ракета, и раздался грохочущий могучий залп, слившийся с рокотом четырех, направленных в самую гущу, пулеметов.
   Огорошенные такой неожиданной встречей, бандиты дрогнули и залегли; но расстреливаемые метким огнем по заранее измеренным дистанциям, в панике бросились бежать. Убегающие люди Карася напоролись на засаду и заметались, бросаясь через огороды и плетни.
   Разгром был полный. Через час отовсюду стали возвращаться запыхавшиеся и обливающиеся потом преследовавшие бандитов роты.
   Весь день разыскивалось и собиралось оружие с убитых. Дорого обошлась эта операция атаману. Сам он скрылся, но среди трупов оказались Оглобля, Черкаш, а также атаманова Сонька. Она лежала посреди небольшого болотца с простреленной головой. В сумке нашли флакон одеколона, пудру и дневник; в нем под рубрикой "моя месть" в списке лично ею уничтоженных врагов значилось - 23 человека.
   Далеко по окрестным селениям пронеслись вести о смерти Могляка, Оглобли, Черкаша, Соньки и Сыча-мельника и о разгроме их шаек.
   Банды притихли и разбились на кучки, ожидая лучших времен, так как ползли отовсюду слухи о поражениях красных на фронтах и об успехе белых.
   Прошло уже около месяца с тех пор как отряд уехал из Киева. За это время он совершенно оторвался от прежней жизни и потерял почти всякую связь с курсами.
   И потому с огромной радостью сегодня встретили весть о том, что их телеграммой вызывают срочно в Киев.
   Все отлично знали, что не пройдет и несколько недель, как снова придется выступать с оружием против одного из бесчисленных врагов, но тем не менее по городу сильно соскучились.
   Слишком уж напряженно-живая и интересная была в то время там жизнь.
   Через два дня отряд подходил к станции, где живо погрузился и без задержки помчался к Киеву.