Гэблдон Диана. Чужеземец. Запах серы

   Я и раньше слышала, что тщеславие — главная слабость всех убийц. Похоже, это правда, потому что Гейлис продолжала свой рассказ, забыв о нашем положении, так она гордилась своим успехом.
   — Конечно, убивать его прилюдно было немного рискованно, но мне пришлось срочно что-то предпринять.
   Понятное дело, не мышьяк. Я вспомнила твердые синие губы судьи и то, как онемели мои собственные, когда прикоснулись к его. Быстрый и смертельный яд.
   А я-то думала, что Дугал признавался в любовной интрижке с Лири! Но ведь тогда, несмотря на неодобрение Каллума, ничто не могло помешать Дугалу жениться на девушке! Он был вдовцом.
   А вот прелюбодеяние, да еще и с женой судьи? Совсем другое дело для всех, вовлеченных в него. Насколько я помнила, наказание за измену было жестоким. Каллум вряд ли смог бы замять такое значимое дело, но что-то мне плохо представлялось, чтобы он присудил брата к публичной порке или изгнанию. А Гейлис запросто могла предпочесть убийство тому, что ей прижгут каленым железом лицо и на несколько лет запрут в тюрьму, трепать пеньку по двенадцать часов в день. Так что она приняла свои предупредительные меры, а Каллум — свои. А между ними оказалась пойманной в ловушку я.
   — А как же дитя? — спросила я. — Уж наверное…
   Из темноты раздался мрачный смешок.
   — Случается и непредвиденное, подруга. Даже с лучшими из нас. А уж раз это случилось… — Я скорее почувствовала, чем увидела, что она пожала плечами. — Я сначала собиралась от него избавиться, а потом решила, что с его помощью можно заставить Дугала жениться на мне, когда Артур умрет.
   Тут у меня возникло страшное подозрение.
   — Но ведь жена Дугала тогда еще была жива! Гейлис, ты что… ?
   Она покачала головой, ее платье зашуршало, и я уловила слабый блеск ее волос.
   — Я собиралась, — ответила она. — Но Господь избавил меня от этой неприятности. Понимаешь, я сразу решила, что это знак свыше. И все бы отлично сработало, если бы не Каллум Маккензи.
   Я обхватила себя за локти, очень уж стало холодно, и продолжала разговаривать с ней, чтобы хоть немного отвлечься.
   — Так ты хотела самого Дугала или же его положения и денег?
   — О, денег у меня полно, — в ответе послышалась нотка удовлетворения. — Я же знала, где Артур хранил ключ от всех своих бумаг и записей. А почерк у него был очень четкий, надо признать, так что подделать его подпись оказалось довольно просто. За последние два года я сумела забрать у него почти десять тысяч фунтов.
   — Да зачем? — я совершенно ничего не понимала.
   — Для Шотландии.
   — Что? — на какой-то миг мне показалось, что я ослышалась. Потом я решила, что одна из нас потихоньку сходит с ума, и похоже, не я.
   — Что ты имеешь в виду — для Шотландии? — осторожно поинтересовалась я, еще немного отодвигаясь. Кто его знает, насколько она психически неуравновешенна. Может, беременность повредила что-то в ее сознании.
   — Да не бойся, я не сумасшедшая. — Бесстыдное веселье в ее голосе заставило меня вспыхнуть, и я очень порадовалась, что здесь темно.
   — Нет? — уязвлено переспросила я. — По твоему собственному признанию, ты совершила подлог, воровство и убийство. Возможно, милосерднее считать тебя сумасшедшей, потому что если это не так…
   — И не сумасшедшая, и не растленная, — решительно заявила она. — Я патриотка.
   Забрезжило понимание. Я выдохнула воздух, который задерживала, ожидая нападения безумной.
   — Якобитка, — произнесла я. — Святой Иисус, ты — чертова якобитка?
   Так оно и оказалось. И это многое объясняло. Почему Дугал, обычно, как зеркало, отражавший мнение своего брата, вдруг проявил такую инициативу, собирая деньги для Дома Стюартов?
   И с чего бы Гейлис Дункан, которая могла привести к алтарю любого мужчину, которого пожелает, выбрала двух таких непохожих типов, как Артур Дункан и Дугал Маккензи? У одного были деньги и положение, у другого — власть и возможность влиять на общественное мнение.
   — Каллум подошел бы лучше, — продолжала она. — Такая жалость! Его беда стала моей. Именно он был тем самым, который подошел бы мне больше всего, единственный мужчина, бывший мне ровней. Вместе мы бы смогли… а, что ж поделаешь. Единственный мужчина, которого я хотела получить, и он же — единственный мужчина в мире, которого я не могла зацепить своим оружием.
   — Значит, вместо него ты выбрала Дугала?
   — О, да, — пробормотала она, погрузившись в свои мысли. — Сильный мужчина, и обладает кое-какой властью. Немного собственности. Люди его уважают. Но на самом деле он всего лишь ноги и член, — она коротко хохотнула, — Каллума Маккензи. Сила вся у Каллума. Почти столько же, сколько у меня.
   Ее хвастливый тон привел меня в раздражение.
   — Насколько я в этом разбираюсь, у Каллума есть кое-что, чего нет у тебя. Например, сострадание.
   — О, да! Внутренности, набитые милосердием и состраданием, так, что ли? — она заговорила иронично. — Много пользы это ему принесло. Смерть уже устроилась у него на плече, это видно с первого взгляда. Он проживет еще года два после новогодней ночи, не дольше.
   — А ты сколько проживешь? — не выдержала я. Ирония пропала, но серебристый голосок не дрогнул.
   — Думаю, немного меньше. Неважно. За то время, что мне было отпущено, я многое успела: десять тысяч фунтов, переведенных во Францию, и целый округ, пробудившийся от спячки, для принца Чарльза. Когда восстание начнется, я буду знать, что помогла. Если доживу, конечно.
   Она остановилась прямо под отверстием над головой. Мои глаза уже привыкли к темноте, и я неплохо различала бледные очертания Гейлис, похожей на неурочное привидение.
   — Что бы ни решили инквизиторы, я не сожалею, Клэр.
   — Я сожалею только, что у меня всего одна жизнь, которую я могу отдать за свою страну? — съязвила я.
   — Хорошо сказано, — согласилась она.
   — Да что ты?
   Мы замолчали. Тьма сгущалась. Чернота ямы казалась мне осязаемой силой, которая холодно и тяжело давила на грудь, наполняя легкие дыханием смерти. В конце концов я свернулась в комок, опустив голову на колени, и сдалась, погрузившись в неспокойную дрему на грани между замерзанием и паникой.
   — Так ты любишь этого мужчину? — неожиданно спросила Гейлис.
   Я вздрогнула и подняла голову с колен.
   — Кого, Джейми?
   — А кого еще? — сухо осведомилась она. — Во сне ты зовешь именно его.
   — Я не знала, что зову его.
   — Теперь знаешь.
   Холод призывал к своего рода смертельному сну, но настырный голос Гейлис частично вывел меня из оцепенения.
   Я обняла колени, тихонько раскачиваясь взад-вперед. Свет из отверстия наверху угас, сменившись мягкой темнотой ранней ночи. Инквизиторы могут прибыть даже на следующий день. Уже поздно лицемерить, и перед собой, и перед другими. Хотя мне еще трудно было признать, что я оказалась в смертельной опасности, я все же начала понимать тех узников, что ищут исповеди в канун казни.
   — Я имею в виду, по-настоящему любишь, — настаивала Гейлис. — Не просто хочешь делить с ним постель — я знаю, тебе этого хочется, и ему тоже. Всем мужчинам хочется. Но — ты любишь его?
   Любила ли я его? Если не думать о зове плоти? Яму заполняла анонимная темнота исповедальни, а у души на краю смерти нет времени на ложь.
   — Да, — ответила я и уронила голову на колени. Снова стало тихо, и я уже опять засыпала, как вдруг
   Гейлис заговорила снова, словно сама с собой.
   — Значит, это возможно, — задумчиво произнесла она.
   Инквизиторы прибыли через день. Из темноты ямы для воров мы слышали суматоху, поднятую их появлением: крики селян и грохот конских копыт по булыжникам Хай-стрит. Шум затихал по мере того, как процессия шла вдоль улицы.
   — Они прибыли, — сказала Гейлис, прислушиваясь к волнению над нашими головами.
   Мы невольно схватили друг друга за руки, похоронив вражду в общем страхе.
   — Ну, — произнесла я с напускной бравадой, — уж лучше сгореть, чем замерзнуть до смерти.
   Однако мы продолжали мерзнуть. Только к полудню следующего дня дверь нашей темницы резко распахнулась, и нас выволокли из ямы, чтобы отвести на судилище.
   Несомненно, для того, чтобы вместить всех зрителей, суд устроили на площади перед домом Дунканов. Я увидела, как Гейлис бросила взгляд на окна гостиной и отвернулась с ничего не выражающим лицом.
   За столом, установленным на площади, сидели два инквизитора на мягких табуретах. Один судья был неестественно высоким и худым, второй — низеньким и полным. Они невольно напомнили мне американскую юмористическую газету, которую я как-то видела. Поскольку их имен я не знала, то нарекла про себя высокого Маттом, а второго — Джеффом.
   Здесь собралась почти вся деревня. Я огляделась и увидела довольно много своих пациентов, а вот обитатели замка практически отсутствовали.
   Джон Макрэй, тюремщик деревни Крэйнсмир, зачитал обвинение против некоей Гейлис Дункан и некоей Клэр Фрэзер, обе обвиняются перед Судом Церкви в колдовстве.
   — Подтверждается свидетелями, что обвиняемые вызвали смерть Артура Дункана средствами колдовства, — читал Макрэй твердым, уверенным голосом. — И принимая во внимание, что они послужили причиной смерти нерожденного ребенка Джанет Робинсон, заставили утонуть лодку Томаса Маккензи, призвали на деревню Крэйнсмир изнурительную болезнь внутренностей…
   Это тянулось долго. Каллум здорово подготовился.
   После чтения обвинительного акта вызвали свидетелей. В основном это были жители деревни, которых я не знала. Среди них не оказалось моих пациентов, чему я была очень благодарна.
   Часть свидетельских показаний была совершенно нелепой, некоторым людям, очевидно, просто заплатили за грязную работу, но в некоторых содержалось зерно истины. К примеру, Джанет Робинсон притащил на суд отец.
   Она была бледной и дрожала, на щеке пылал пурпурный синяк, и Джанет призналась, что зачала ребенка от женатого мужчины и избавилась от него с помощью Гейлис Дункан.
   — Она дала мне какое-то питье и велела три раза сказать заклинание, когда восходит луна, — бормотала девушка, переводя испуганный взгляд с Гейлис на отца, не зная, кто из них представляет для нее большую угрозу. — Она сказала, что после этого у меня снова начнутся месячные.
   — Начались? — заинтересованно спросил Джефф.
   — Не сразу, ваша честь, — ответила девушка, нервно дергая головой. — Но я снова выпила снадобье, на ущербной луне, вот тогда и начались.
   — Начались?! Да девчонка едва не истекла кровью! — вмешалась пожилая леди, очевидно, мать девушки. — Только потому, что она решила, мол, помирает, так и сказала мне правду. — Похоже, мистрисс Робинсон просто жаждала добавить чудовищных подробностей, и ее с большим трудом удалось заставить замолчать, чтобы вызвать следующих свидетелей.
   Казалось, что никому из них нечего было рассказать обо мне, за исключением расплывчатого обвинения в том, что я присутствовала при смерти Артура Дункана и прикасалась к нему перед тем, как он умер, стало быть, имела к этой смерти какое-то отношение. Я уже начала думать, что Гейлис не ошиблась — не я была целью Каллума. Если так, у меня еще есть шансы. Во всяком случае, я так думала до тех пор, пока не появилась та женщина.
   Когда она, кланяясь, вышла вперед, худая женщина в желтой шали, я почувствовала, что мы серьезно влипли. Она не из деревни, я никогда ее не видела. Она была босой, и ноги ее испачкались, пока она шла сюда.
   — У тебя есть обвинение против любой из этих женщин? — спросил высокий и худой судья.
   Женщина была напугана. Она не поднимала на судей глаз, только коротко кивнула, и в толпе замолчали, чтобы слышать ее.
   Говорила она тихо, и Матт велел ей повторить.
   У нее с мужем было хворое дитя. Оно родилось здоровым, а потом начало слабеть. Они решили, что это подменыш фей, и отнесли его на Волшебное Место, на холме в Кройч Горме.
   Они ждали, когда феи вернут им их ребенка, и увидели двух леди, которые теперь стоят здесь. Леди поднялись на Волшебное Место, взяли ребенка и стали произносить над ним странные заклинания.
   Женщина ломала под фартуком руки.
   — Мы наблюдали весь вечер, сэр. Когда стемнело, появился демон, огромная черная тень. Он пришел беззвучно и наклонился над тем местом, где мы оставили дитя.
   В толпе раздались благоговейные бормотания, а я почувствовала, как волосы у меня на шее встали дыбом, хотя и знала, что «огромным демоном» был Джейми, смотревший, жив ли еще младенец. Я взяла себя в руки, понимая, что последует дальше.
   — А когда солнце взошло, мой муж и я пошли посмотреть. И мы нашли ребенка-подменыша мертвым на холме, а нашего малыша так и не увидели. — Она не выдержала и заплакала, закрыв лицо фартуком.
   Словно история матери подменыша послужила каким-то сигналом, толпа раздалась, и из нее вышел гуртовщик Питер. Я внутренне застонала, увидев его. Я уже ощутила, что толпа настроилась против меня, когда слушала рассказ той женщины. Мне как раз не хватало, чтобы этот человек поведал суду о водяном коне.
   Наслаждаясь своей временной славой, гуртовщик выпрямился и мелодраматически указал на меня пальцем.
   — Это верно, что вы ее ведьмой кличете, мои господа! Я своими собственными глазами видал, как она вызвала водяную лошадь из Ивл Лоха, чтобы та выполняла ейные поручения! Здоровое ужасное создание, сэр, высоченное, как сосна, а шея, как у большой синей змеи, а глазищи — как яблоки, а смотрит, будто хочет у человека душу украсть!
   Похоже, судей впечатлили эти показания. Они шептались несколько минут, а Питер вызывающе уставился на меня, словно говоря: «а теперь я тебе покажу, как надо смотреть!»
   Наконец толстый судья прекратил совещание и властно поманил к себе Джона Макрэя, стоявшего в сторонке и готового к любым неприятностям.
   — Тюремщик! — воскликнул судья, повернулся и указал на гуртовщика. — Забери этого человека и поставь его к позорному столбу за пьянство на людях! Мы — серьезные представители закона и не можем позволить себе тратить время суда на легкомысленные обвинения со стороны пьянчуги, который до того перепил виски, что увидел водяную лошадь!
   Питер-гуртовщик был так потрясен, что даже не стал сопротивляться тюремщику, решительно подошедшему к нему и ухватившему его за локоть.
   Когда его уводили, он диким взором смотрел на меня, разинув рот. Я не удержалась и приветственно помахала ему пальцами.
   После этого короткого перерыва дела обернулись совсем плохо. Прошла целая процессия женщин и девушек, поклявшихся, что покупали заклятия и приворотные зелья у Гейлис Дункан, чтобы вызвать болезни, избавиться от нежеланного ребенка или привлечь к себе любовь мужчины. Все без исключения клялись, что чары подействовали — завидный результат для практикующего врача, цинично подумала я. Никто не говорил, что такие же результаты были у меня, зато несколько человек сообщили — чистую правду — что видели меня в комнате у мистрисс Дункан, где я смешивала снадобья и растирала травы.
   Но и это все же не было роковым: примерно столько же человек заявили, что я вылечила их, пользуясь обычными лекарствами, безо всяких там заклинаний, чар и прочих фокусов. Учитывая силу общественного мнения, этим людям потребовалось мужество, чтобы выступить вперед и свидетельствовать в мою пользу, и я была им искренне благодарна.
   От долгого стояния ноги мои начали ныть. Судьи сидели довольно удобно, узницам же табуретки не полагались. Но тут появился следующий свидетель, и я забыла про боль в ногах.
   Преисполненный драматизма, могущего посоперничать с Каллумом, отец Бэйн распахнул дверь церкви и вышел на площадь, хромая и тяжело опираясь на деревянную трость. Он медленно приблизился к центру площади, склонил голову перед судьями, потом повернулся и внимательно оглядел толпу.
   Под его стальным взглядом шум стих, перейдя в тихое, тревожное бормотание. Он заговорил, и его голос хлестнул, как удар плетью.
   — Это Суд Божий над вами, жители Крэйнсмира! «Пред лицем его идет язва, а по стопам его — жгучий ветер». Увы, вы сами допустили, чтобы вас ввергли в соблазн свернуть с праведного пути! Вы посеяли бурю, и теперь этот смерч среди вас!
   Я уставилась на него, ошеломленная этим неожиданным талантом к ораторскому искусству. Возможно, он становился способен к такому полету красноречия только во время кризисов. Напыщенный голос продолжал громыхать.
   — На вас падет чума, и вы погибнете под тяжестью собственных грехов, если не успеете искупить свою вину! Вы радостно приняли к себе вавилонскую блудницу! — Судя по взгляду, которым он в меня выстрелил, имелась в виду я. — Да, вы продали свои души врагу, вы пригрели на груди английскую гадюку, и на вас падет отмщение Господа Бога Всемогущего! «Избавьтесь от чужой, которая умягчает речи свои! Ибо дом ее ведет к смерти, и стези ее — к мертвецам»! Покайтесь, люди, пока не стало слишком поздно! Падите на колени, говорю я вам, и молите о прощении! Изгоните английскую блудницу и отрекитесь от сделки с порождением Сатаны! — Он схватил с пояса четки и замахал в мою сторону большим деревянным распятьем.
   Все это было довольно забавно, но я заметила, что Матт сильно напрягся. Скорее всего, профессиональная зависть.
   — Э-э-э… отче, — сказал судья, слегка поклонившись в направлении отца Бэйна, — вы можете предоставить нам свидетельства, обвиняющие этих женщин?
   — Могу. — Маленький священник, красноречиво выплеснув негодование, успокоился. Он направил на меня угрожающий палец, и мне пришлось собрать все силы, чтобы не шагнуть назад.
   — В полдень вторника, несколько недель назад, я встретил эту женщину в садах замка Леох. Воспользовавшись противоестественными силами, она натравила на меня свору псов, и я упал к ее ногам, и оказался в смертельной опасности. Будучи серьезно ранен в ногу, я попытался покинуть эту женщину, но она хотела соблазнить меня своей греховностью и звала уединиться с ней. Я сопротивлялся ее уловкам, и тогда она сотворила надо мной проклятье!
   — Да что за отвратительный вздор! — возмутилась я. — Это самое нелепое обвинение, которое я когда-либо слышала!
   Взгляд отца Бэйна, мрачный и сверкающий, словно в лихорадке, оторвался от инквизиторов и остановился на мне.
   — Ты что, отрицаешь, женщина, что сказала мне эти слова? «Пошли со мной, священник, а не то твоя рана загноится»?
   — Немного поспокойнее, но что-то в этом роде, — признала я.
   Триумфально стиснув зубы, священник откинул полу сутаны. На его бедре была повязка, вся в пятнах засохшей крови и влажная от желтого гноя. Бледная плоть ноги со зловещими красными полосами раздулась как над бинтами, так и под ними.
   — Господи, приятель! — потрясение воскликнула я. — У вас началось заражение крови! Это необходимо лечить, причем немедленно, или вы умрете!
   В толпе глухо забормотали. Даже Матт и Джефф выглядели ошеломленными.
   Отец Бэйн медленно покачал головой.
   — Вы слышите? — требовательно спросил он. — Безрассудство этой женщины не имеет пределов. Она проклинает меня, служителя Господа, и грозит мне смертью перед судом самой Церкви!
   Возбужденное бормотание толпы сделалось громче. Бэйн снова заговорил, на этот раз немного громче, чтобы его услышали.
   — Я оставляю вас, джентльмены, и судите сами свои чувства, и исполните слова Господа нашего: «Ворожеи не оставляй в живых»!
   На драматических показаниях отца Бэйна свидетельства кончились. Очевидно, никто не был готов перещеголять подобное представление. Судьи объявили короткий перерыв, с постоялого двора для них принесли освежающие напитки. Для обвиняемых таких любезностей не предусмотрели.
   Я собралась с силами и попробовала потянуть путы. Кожаные полоски заскрипели, но не подались ни на дюйм. Именно сейчас, цинично подумала я, пытаясь подавить зарождающуюся панику, тот самый момент, когда сквозь толпу должен промчаться юный герой на лихом коне, разметав раболепных горожан, и подхватить теряющую сознание героиню на седло.
   Но мой лихой герой сейчас обретался где-то в лесу, наливаясь элем в обществе стареющего содомита благородных кровей и убивая невинных оленей. И очень маловероятно, думала я, стиснув зубы, что Джейми успеет вернуться, чтобы собрать оставшийся от меня пепел для ритуального погребения до того, как меня развеют по четырем ветрам.
   Погрузившись во все возрастающий страх, я сначала не услышала топота копыт. Мое внимание привлекло негромкое бормотание и повернувшиеся головы, и только тогда я расслышала ритмичное цоканье по булыжникам Хай-стрит.
   Удивленные шепотки становились все громче, толпа расступалась, чтобы пропустить всадника, которого я все еще не видела. Несмотря на отчаяние, я ощутила слабое трепыхание нелогичной надежды. А вдруг Джейми вернулся раньше? Может, приставания герцога сделались слишком настойчивыми, или оленей было мало? Что бы там ни было, я поднялась на цыпочки, желая разглядеть лицо приближающегося всадника.
   Толпа расступалась неохотно. Конь, сильный гнедой, просунул морду между чьими-то плечами. Перед удивленными взглядами всех — включая меня — проворно спешивался жердеобразный Нед Гован.
   Джефф с некоторым удивлением обозрел тощую фигуру.
   — И вы, сэр?… — Он говорил вынужденно любезным тоном, увидев серебряные пряжки на башмаках и бархатный камзол — работа на лэрда Леоха неплохо оплачивалась.
   — Меня зовут Эдвард Гован, ваша светлость, — строго ответил тот. — Стряпчий.
   Матт ссутулил плечи и поморщился. На табурете не было спинки, и его спина, без сомнения, уже устала от напряжения. Я уставилась на него тяжелым взглядом, от души желая ему ущемления межпозвоночного диска. Если уж меня сожгут за дурной глаз, думала я, пусть хоть будет за что.
   — Стряпчий? — пробурчал Матт. — И что же привело вас сюда?
   Голова Неда Гована в седом парике склонилась в идеальном официальном поклоне.
   — Я прибыл, чтобы смиренно предложить свои услуги в поддержку мистрисс Фрэзер, господа, — ответил он, — самой милосердной из всех леди на свете, которая известна мне лично не только как весьма доброжелательная в искусстве исцеления, но и весьма знающая в его применении.
   Отлично, одобрительно подумала я. Получите удар с нашей стороны! Окинула взглядом площадь и увидела, что губы Гейлис изогнулись в полувосхищенной, полуязвительной улыбке. Пусть не все выберут Неда Гована Принцем Очарование, я сейчас не собиралась становиться очень уж капризной. Буду принимать защитников по мере их появления.
   Поклонившись судьям и не менее официально — мне, мистер Гован выпрямился еще сильнее, чем обычно, зацепил большие пальцы за пояс бриджей и со всем романтизмом, присущим его немолодому, отважному сердцу, приготовился к битве, избрав оружием присущую закону мучительную скуку.
   О, он, безусловно, был скучным. С неумолимой точностью механической мясорубки он подверг каждое обвинение тщательному исследованию и безжалостно порубил их на мельчайшие кусочки клинком закона и секачом прецедента. Это было внушительное представление. Он говорил. И говорил. И опять говорил, иногда вроде бы уважительно замолкая в ожидании указаний от судей, но на самом деле просто набирая воздуха перед очередным многословным натиском.
   Учитывая, что моя жизнь и будущее полностью зависели от ораторского искусства этого костлявого человека, мне следовало сосредоточенно внимать каждому его слову. Но вместо этого я ужасно зевала, не успевая прикрыть разинутый рот, и переминалась с одной ноющей ноги на другую, пламенно мечтая, чтобы меня просто сожгли, прекратив эту пытку.
   Похоже, толпа испытывала те же чувства. Сильное утреннее возбуждение угасло, сменившись апатией, а несильный, чистенький голосок мистера Гована все звучал и звучал. Люди начали расходиться, внезапно вспомнив о коровах, ждущих дойки, и полах, ждущих метлы, совершенно уверенные, что не может произойти ничего интересного, пока бубнит этот непреклонный голос. Когда мистер Гован закончил первоначальную защитную речь, наступил вечер, и приземистый судья, которого я нарекла Джеффом, объявил, что суд будет продолжен утром. После короткого совещания вполголоса между Недом Гованом, Джеффом и тюремщиком Джоном Макрэем два дородных горожанина повели меня к постоялому двору. Я кинула взгляд через плечо и увидела, что Гейлис ведут в другую сторону, обратно в яму, причем она не спешит и не выражает по этому поводу никакой признательности.
   В темной задней комнате постоялого двора с меня, наконец, сняли путы и принесли свечу. Затем появился Нед Гован с бутылкой эля и тарелкой мяса и хлеба.
   — Я побуду с тобой всего несколько минут, дорогая, и то вырвал их с трудом, так что слушай внимательно. — Маленький человечек наклонился ко мне, и выглядел он при этом в мерцающем свете настоящим заговорщиком. Глаза у него сверкали, и он не выказывал никаких признаков усталости или утомления, за исключением некоторой небрежности в парике.
   — Мистер Гован, я так рада видеть вас! — искренне сказала я.
   — Да, да, моя дорогая, — ответил он, — но на это у нас нет времени. — И потрепал меня по руке, дружески, но весьма небрежно.
   — Я сумел убедить их рассматривать твой случай отдельно от мистрисс Дункан, и это может помочь. Выяснилось, что поначалу тебя арестовывать никто не собирался, тебя взяли только из-за того, что ты общалась с ве… с мистрисс Дункан.