Гэбори Мэтью. Темные тропы

   Она отказалась понять причину и попятилась от него, шаг за шагом. Она предчувствовала, что слова будут бесполезны, что уже ничем не удастся тронуть его. Она обошла Фареля и остановилась позади него, как если бы он был единственно возможной преградой между нею и обезумевшим фениксийцем. Последний быстро оглядел их, улыбнулся и ринулся к ним с единственной целью – убить.
   Толчок Фареля спас жизнь драконийке. Она споткнулась и услышала пронзительный свист почти задевшего ее меча. Непроизвольным жестом она ухватилась за обрубок искромсанной харонцем спинки кресла, содрав кожу ладони об острый срез коралла. Когда она обернулась, Волна уже бросался на острие меча Сапфира.
   В ту секунду она не поняла смысла его самоубийства и устремилась к нему, надеясь его спасти.
   С губ Волны сорвался глухой стон. Меч Сапфира рассек ему середину груди и прорвался через спину, окрашенный густой бирюзовой влагой. Никто не мог выжить с подобной раной, и Шенда поняла это даже раньше, чем вены, хорошо видимые в его прозрачном теле, втянулись и сошлись на лезвии меча.
   Желчь с жадностью ворвалась в меч Сапфира, чтобы напиться из этого первичного источника жизни. Стон Волны перешел в вопль, когда его вены стали рваться одна за другой, как канаты корабля, унесенного ураганом. Они хлестали изнутри его тело, обезумевшие в напрасной попытке не уступить силе тянущего их меча.
   Борьба была неравной.
   Жизненная энергия Волны быстро сошла на нет, и вены исчезли, поглощенные невидимым окислением Желчи. Вскоре не осталось больше ничего, кроме бесплотной оболочки – прозрачной голубой ткани, которая утратила силу сцепления и распалась, как куколка бабочки. Туника, в которую был одет Фарель, со вздохом осела, подняв в воздух последние лоскутки его кожи. Некоторое время они парили в воздухе, прежде чем мягко опуститься на пол.
   Меч Сапфира упал со звоном. Януэль, с трясущимися руками, пытался осознать смерть своего учителя, в то время как огненные петли его доспехов исчезали, воссоединяясь с Хранителем в его сердце.
   Как сквозь туман, до него донесся приглушенный голос Шенды.
   – Он избавил тебя от Желчи, – прошептала они, заключая его в свои объятия.
   Януэль кивнул головой и уткнулся в ее плечо. Он закрыл глаза, чтобы найти слова для последнего прощания с учителем, но ни единое слово не было в состоянии выразить то, что он чувствовал. Только одна молитва, та, которую Завет посвящал умершим и их памяти, невольно припомнилась ему и стала утешением.
   – Ты пришел в себя? – спросила его драконийка.
   – Мне кажется, да.
   – Он поступил правильно, и ты это знаешь, не так ли?
   – Может быть, и так.
   – Нет, Януэль. Посмотри на меня! Он был прав, другого выхода не было. Он вырвал тебя у Желчи.
   Януэль отвернулся и пошел к мечу, чтобы подобрать его и прикрепить к поясу.
   – Он не вырвал меня… Он дал мне отсрочку, Шенда. Желчь всегда была во мне, насытившаяся ныне, она всегда тут… Всегда, – повторил он усталым голосом. Он вернулся к ней и схватил ее за руку: – Их несколько. Еще четверо. Один из них – властитель Харонии.
   – С чего ты взял?
   – Я виделся этой ночью с капитаном Соколом. Мой знакомый из прошлого. Его сюда послали каладрийцы. Якобы для того, чтобы охранять меня и предупреждать об опасности… – Он указал пальцем на труп Кованого: – Этот тоже был моим наставником. И он пришел не один. Есть еще трое других в этом городе.
   – Давай попросим убежища у властей Тараска.
   – Нет, ты не понимаешь! Убийцы могут достать нас где угодно… А я не могу пользоваться этим мечом. По крайней мере до прибытия в Каладрию. В этом городе мы как в ловушке.
   – Ты думаешь, я не в состоянии тебя защитить?
   – Против них – нет.
   Шенда поморгала глазами, но никак не отозвалась.
   – Я теперь не знаю, должен ли я доверять Соколу. Он меня уверял, что харонцы вынуждены будут отдыхать в течение двух дней.
   – Вынуждены отдыхать? Почему?
   Он вкратце рассказал ей о своей встрече с капитаном.
   – Если бы он хотел тебя убить, он бы это уже сделал, не так ли?
   – Да, ты права.
   Он вспомнил поединок в тупике и монахов-воинов, которые сопровождали капитана. Если допустить, что это была засада, они должны были в таком случае вмешаться, когда увидели, что фениксиец берет верх. Нет, пожалуй, это не так. Однако меч Сапфира все еще сеял сомнения. Он был похож на отравленный подарок, на отвлекающий маневр, чтобы открыть дорогу Желчи. Не Харония ли выбрала этот окольный способ, чтобы воздействовать на избранника на расстоянии? Вместо того чтобы его уничтожить, она стремилась сделать его одним из своих…
   – Нельзя здесь оставаться, – сказал он убежденно.
   – Куда ты хочешь уйти?
   – Я пока не знаю. В такое место, где они нас не найдут… Я не понимаю, как им удалось найти меня здесь.
   – Проболтались местные жители…
   – Нет. Кованый был не один. Когда мною завладела Желчь, я почувствовал, что кто-то следит за нами.
   – С улицы?
   – Нет, не глазами. Какой-то дух летел по следу Кованого.
   Януэль порылся в своей памяти, пытаясь разобраться в том странном впечатлении, которое у него тогда возникло. Удивительно, что он не ощутил в этом слежении подлинной враждебности. Только пристальное любопытство… Как если бы кому-то было достаточно просто на него посмотреть. В его памяти сами собой возникли забытые картинки его детства. Часто, ускользнув из-под присмотра матери, он пробирался на поля сражений, когда обе армии уже были далеко от них. Его странным образом завораживало зрелище погибших воинов, которые не успели в схватке разорвать объятий и так и остались лежать на земле, пропитанной кровью. Это зрелище превращало его почти в сомнамбулу, способного заблудиться в ближайшем лесу и потерять тропинку к фургончику. Так и случалось довольно часто, но был один человек среди его наставников, которому всегда удавалось его найти и привести к матери.
   Зименц.
   Василиск всегда знал, где его искать, хотя в ту пору Януэля мало беспокоила подобная интуиция. Между тем его мать никогда не оставляла безнаказанными эти вылазки и выговаривала Зименцу за то, что он ходил его искать. Частенько, притаившись в укромном месте, он подслушивал взволнованные споры между василиском и своей матерью. Она намекала на какую-то таинственную власть и требовала от Зименца обещания не злоупотреблять ею, иначе она перестанет принимать его в своем фургончике.
   – Это был он, – прошептал фениксиец. – Зименц…
   – Один из твоих наставников?
   – Да… – признал он с горечью. – Он использует Желчь, чтобы загнать меня в западню. Как компас…
   Очевидность хлестнула его, как пощечина. Василиск шел за ним по следу, использовал договор между Фениксом и Разящим Духом, скрепленный Желчью, только он мог точно знать направление поиска и определить его местонахождение в этом городе.
   – Надо уходить, – сказал он тоном приказа. – Немедленно.
   Лихорадочное состояние фениксийца передалось наконец и Шенде. Она окинула взглядом балкон и поняла, что оставаться здесь небезопасно.
   Януэль направился к лестнице:
   – Пошли со мной.
   – И куда потом?
   – Нужно собрать Чана, Сокола и монахов. Затем мы отправимся в храм Пилигримов.
   – Но с какой целью?
   – Придется покинуть город с помощью молнии.

ГЛАВА 17

   Жаэль впервые увидела, что властитель Арнхем способен испытывать нечто похожее на чувство. В данном случае это был леденящий гнев, который едва не стоил Зименцу жизни.
   Обосновавшиеся в роскошных апартаментах храма Пилигримов, харонцы собрались вокруг василиска и пытались разобраться, как удалось Януэлю вырваться из когтей Желчи.
   Афран, сидевший поодаль в удобном кресле, обитом пурпурным бархатом, снял ногу с колена и произнес с коротким ядовитым смешком:
   – Так, значит, этого хворого и рахитичного нельзя считать непогрешимым…
   Властитель Арнхем метнул в него стальной взгляд. Ликорниец поднял руки в знак протеста:
   – Я лишь высказываю вам свое впечатление.
   – Заткнись, – угрюмо бросила ему Жаэль. Молодая женщина оторвалась от стены, к которой она прислонилась спиной, и подошла к василиску, валявшемуся на большой кровати с балдахином. Испытание лишило его всяких сил, и после того, как прервалась связь с Сыном Волны, он погрузился в лихорадочный сон, перемежающийся стонами.
   – По крайней мере мы знаем, где его найти, – сказала она, обернувшись к властителю.
   Он стоял у кровати, скрестив руки на груди. Его костлявое лицо было обрамлено длинными светлыми волосами. Он уже снял доспехи и был одет только в тунику серого шелка, открывающую руки. Свет от масляных ламп, расставленных по углам комнаты, играл на его локтях алыми отблесками заклепок, предохранявших его от некроза.
   Жаэль заметила нервное подергивание на его впалых щеках и сочла нужным вмешаться, чтобы разрядить тяжелую атмосферу, царившую в помещении:
   – Мы знаем, где он находится, и Волна больше не сможет ему помочь.
   Заложив руки за спину, властитель отошел к слуховому окну, которое выходило во внутренний двор храма. Самопожертвование Волны задерживало исполнение его планов, а он не любил напрасно терять время. Безусловно, такая помеха не ставила под вопрос успех заговора, но действовать следовало быстро. Старая гвардия Хароиии изнемогала от нетерпения во мраке своих замков. Она требовала конкретных результатов и сигаала от Арнхема, чтобы узаконить его роль главы заговорщиков.
   Провал Кованого ставил его в трудное положение. Сама суть ткани заговора, сотканной вокруг короля, заключалась в Януэле, в его растлении Желчью.
   До сих пор король искусно разыгрывал свою партию. Молодые воины были ему преданы телом и душой и наверняка помешали бы довести заговор до конца, если бы он состоял лишь в банальном покушении на убийство. Но то покушение, которое задумал и ради которого разжигал страсти Арнхем, было отмечено благородством трагедии, и он заранее наслаждался патетическим спектаклем, в котором король выставит себя напоказ в присутствии избранника.
   В присутствии своего сына.
   Это открытие поставило– бы клеймо на королевской репутации. Если бы Арнхему удалось превратить избранника в свою креатуру, если бы он смог управлять Желчью, притаившейся в извилинах его сознания… Перспектива увидеть, как сын предает своего отца, внушала ему необузданную радость. Он жаждал вкусить восторга, с каким он создаст в назидание Волнам этого чудовищного оборотня, и заранее наслаждался возможностью посадить на трон Харонии того, кто должен был ее разрушить.
   Эти размышления уменьшили тяжесть, сдавившую его грудь. С недавних пор он стал чувствовать, что швы чародеев-целителей слабеют, а на заклепках появляются трещины. Некроз, питаемый его тревогами, прогрессировал, находя благоприятную почву. Несколькими минутами ранее, на виду у всех, на него напал приступ кашля. Он вынужден был уединиться, чтобы справиться с ним и собрать в платок сгустки черной крови. Об этой слабости ни в коем случае не должна была узнать старая гвардия. Как только он начнет управлять избранником, он избавится от троих убийц тем же способом, каким он избавился от Кованого, употребив его как приманку для Желчи фениксийца.
   Он мысленно вернулся к Зименцу и пожалел, что не может сделать его своим союзником. Этот харонец, к несчастью, слишком неустойчив и хрупок, чтобы из него мог получиться достойный доверия сообщник. Жаль, подумал он. Тем более что именно василиск позволил им очень быстро оправиться от ужасных последствий путешествия молнией.
   Последний акт должен разыграться в ближайшие часы. При условии, что Зименц проснется и приведет их к Януэлю. У Арнхема и в мыслях не было, что им придется оказаться в таком отчаянном положении. И теперь он считал себя обязанным взять это дело в свои руки, чтобы убедиться, что Желчь возьмет верх над Волнами и их наследством, которое они завещали избраннику.
   Януэль был опасным и непредсказуемым противником. Арнхем боялся, что ему придется его ранить или, хуже, он должен будет его убить – за невозможностью отдать его во власть Желчи. Соединивший в себе влияние Волны и Желчи, этот мальчик представлял собой великолепное создание – исключительный козырь, который следовало сохранить любой ценой. При мысли, что у Кованого хватило глупости поверить, будто Януэля достаточно просто убить, Арнхем испустил вздох отчаяния. Вдали от своего замка, своих людей, от старых соратников он пришел в меланхолическое расположение духа. Ему не хватало Харонии, его тяготила обязанность тратить силы на то, чтобы непрерывно поддерживать в должном состоянии Темную Тропу.
   – Я удалюсь на некоторое время, – сказал он. – Позовите меня, как только он проснется.
   Он собирался переступить порог комнаты, как вдруг спохватился. Ткнув в сторону ликорнийца своим костлявым указательным пальцем, он приказал:
   – Ступай в этот трактир, Эскалин. Найди пилигрима и убей его. И оставайся там на случай, если Януэль вздумает нанести ему визит.
   – Сир, я вас умоляю! – воскликнул Афран. – Это же пилигрим…
   – Убей его.
   – Сир, я настаиваю.
   Арнхем откинул белую прядь, упавшую ему на щеку, и подошел к креслу. Ликорниец и не подумал шевельнуться. Властитель нагнулся к нему и резко выбросил руку, чтобы схватить его за горло.
   Костлявая кисть сомкнулась, как тиски, и исторгла из Афрана растерянное кудахтанье.
   – Никогда больше не вздумай настаивать, – прошептал властитель ему в ухо. – Ты понял?
   Жалобное бульканье слетело с губ ликорнийца. Арнхем выпрямился и отпустил его с презрительной гримасой.
   – До скорого, – сказал он, перед тем как выйти и закрыть за собой дверь.
   В обычное время такая сцена могла бы позабавить Жазль, но сморщенное лицо Афрана побудило ее промолчать. Тот ощупал свою шею и послал ей смиренную улыбку:
   – Он убьет нас, ты это сознаешь?
   – Да, вполне.
   – И ты на это согласна?
   – Нет… но, в конце концов, может быть.
   Она подошла к постели и присела с краю, ближе к изголовью василиска. Ее рука ласково коснулась белой головы Зименца.
   – Он хотя бы видит сны, – прошептала она неопределенно. – По-моему, это именно то, чего мне больше всего не хватает.
   – Путешествие расслабляет тебя. Мы сейчас вдали от Харонии, вдали от Желчи и от ее воздействия. Ты это заметила, не правда ли? Появляются ощущения, которые казались утраченными…
   – Сомнения в особенности, – поддержала эту тему Жаэль. – Я чувствую потребность забыться и видеть сны…
   – Ты часто видела сны?
   – Как и все, я полагаю.
   – Чего тебе не хватает, – заключил он, – так это забытья во сне.
   Она согласилась, продолжая нежно ласкать лицо Зименца:
   – Да, чего-то в этом роде.
   – Ты не пробовала Черные Тернии?
   – Это другое. Какая разница, идет ли речь о снадобье или о Желчи… В том и в другом случае твои сны все равно от чего-то зависят. Ты не свободен.
   – Умоляю… – вздохнул он без обычного жеманства. – Ты все-таки рассуждаешь о свободе.
   – Ну и что же?
   – Ничего. Это опасно, только и всего.
   – Опасно?
   – Ну, если хочешь, неподобающе. Нами управляет Желчь, и с этим необходимо считаться или…
 
   – Предоставить себя некрозу? – подхватила она. – Я уже думала об этом.
   – Я тоже.
   Они умолкли, уйдя каждый в свои мысли. Василиск пошевелился на своих смятых простынях и испустил долгий вздох.
   – Взгляни на него. Как он далек от всего и всех. Если бы ты знал, как я ему завидую…
   – Он, прежде всего, далек от амбициозных стремлений Арнхема, – хмуро заметил Афран. – Я бы сказал, он выискивает наиболее подходящий момент, чтобы сбежать украдкой, не попрощавшись.
   Жаэль встревоженно сморщила лоб:
   – Ты что, шутишь?
   – Умоляю! Ты уже пробовала говорить с ним? Вопрос удивил Жаэль.
   – Ну да, – вяло согласилась она.
   – Нет, ты даже не пыталась. А я сделал это. И составил себе представление о характере его чувств. Ему будет очень тяжко отдать Януэля в руки нашего доброго властителя. Он любил его мать. Как и мы все. Если не считать, что ему еще дано видеть это во сне.
   Он встал с кресла и бережно расправил складки на своей тунике. Его элегантность заставила Жаэль прищелкнуть языком:
   – Ты великолепен.
   – Спасибо.
   – Ты собираешься в этот трактир?
   – У меня нет выбора.
   – Не рискуй понапрасну.
   – Это не мой стиль.
   – Я останусь около Зименца.
   – Поговори с ним.
   – Попробую.
   Эти немногие слова, которыми они обменялись после ухода Арнхема, странным образом сблизили их. Ликорнкец, смущенный, не двигался с места.
   – Убирайся, Афран, – сказала она. – Убирайся, пока я об этом не пожалела.
   – Прощай, голубушка.
   Он скрылся, она осталась при своих сомнениях. Он знал, что ни один из них не хочет позволить себе нежности и дать своим чувствам надежду. Чтобы умереть достойно, не следует оставлять после себя ничего.

ГЛАВА 18

   Сокол помотал головой:
   – Ты спятил, Януэль!
   Капитан стоял в центре общей комнаты трактира. Позади него было с десяток монахов-воинов, недвижных и внимательных. В этот раз они сменили форму братьев милосердия на черные рубахи из грубой шерсти, перехваченные у пояса шнурком. Некоторые из них держали на плече булавуг остальные удовольствовались шпагой у пояса. Перед капитаном стояли Шенда, Чан и Януэль.
   Последний переоделся в темную тунику, панталоны и замшевые сапоги под ними. С помощью горсти воды он зачесал свои черные волосы назад. Меч Сапфира в ножнах был подвешен у него сбоку.
   – Не из чего выбирать, капитан!
   – Не кричи! – запротестовал тот. – Я допустил ошибку с харонцами, верно, но это не ставит под сомнение то, о чем я тебе уже говорил. И потом, почему ты так уверен, что они тебя найдут?
   – Они найдут меня тем же способом, каким они нашли меня в этом доме, – намекнул фениксиец.
   – Кто-то из местных мог сболтнуть и…
   – Нет, – сухо прервал его Януэль. – Я в это не верю. Тогда как ты объяснишь их появление здесь, в этом городе? Проболтался кто-то из подмастерьев материнской лиги в свой черед? Исключено. Они гонятся за мной по следу, потому что у них есть средство видеть этот след. И это средство – человек, Зименц… Он один может привести их ко мне.
   – Это умозрительный вывод, спекуляция! – вскричал Сокол.
   – Нет. Интуиция.
   – Интуиция? И только поэтому ты хочешь рисковать жизнью? Пытаться проникнуть в храм Пилигримов, основываясь на одной только интуиции?
   – Ты предпочитаешь, чтобы я скрывался и ждал, когда они снова меня найдут? Чтобы я восемь или девять дней молился, как бы они вновь не вышли на мой след? Даже если я не прав и источником слухов оказался кто-то из жителей Тараска, это совершенно ничего не меняет. Мы никому не должны доверять, за исключением находящихся здесь людей. Разумеется, в этом городе должно быть достаточно мест, где можно спрятаться, но нет уверенности, что попытка не повторится. Я не намерен тут сидеть сложа руки, капитан. И если ты надеешься убедить меня в обратном, тогда я обойдусь без твоей помощи.
   – Ты никогда не сможешь попасть в храм. И даже если бы каким-то чудом тебе это удалось, ты был бы убит молнией.
   Януэль заметил странный блеск в глазах капитана, но решил не обращать на него внимания.
   – Посмотри на меня, – сказал он. – Ты уже забыл, что кровь Волн течет в моих жилах, что Хранитель Истоков бодрствует в моем сердце и что Желчь также может меня по-своему защитить? Посмотри мне в глаза и посмей сказать, что у меня нет никакого шанса пережить удар молнии.
   Маленькие молнии, которые прочерчивали зрачки пилигрима, стали ярче.
   – Ты не желаешь меня выслушать! Допустим, я соглашаюсь помочь тебе, если это стоит того… Если я попытаюсь сам совершить обряд и освятить путешествие, может случиться, что молния перенесет тебя в какое-нибудь скверное место или даже вообще никогда не придет по назначению.
   – Я иду на риск, капитан. Поверь мне, будь у меня выбор, я предпочел бы действовать иначе, но никто в этом городе не сможет долго меня прятать. Без меча я никогда не смог бы покончить с Кованым. Никогда… Ни я, ни Шенда и никто из вас, – уверенно сказал он, посмотрев на монахов-воинов. – Но я не должен снова использовать меч. Я это сделал однажды, и Фарель заплатил за это своей жизнью.
   – У тебя есть Феникс, – напомнил Сокол.
   – Это не ручное животное, – подчеркнул Януэль. – Соединяющие нас узы сложны и тяжки. Я не могу положиться на него. До такой степени.
   – Я упорно считаю, что ты поступаешь безрассудно. Мы всегда можем придумать ловушку, устроить им западню… Выманить их из храма, например?
   – Сейчас я задам тебе очень простой вопрос, капитан. – В голосе фениксийца сквозило нетерпение. – Какое из двух зол ты считаешь более опасным: путешествие молнией или харонцев? Следует ли предпринять все возможное, чтобы получить шанс попасть в Каладрию, или надо бросить все силы на то, чтобы избавиться от харонцев, пущенных по моему следу? Капитан сжал губы, лицо его выражало сомнение.
   – В действительности, – продолжил Януэль, – проблема вовсе не в этом. Если Темная Тропа смогла добраться сюда, а нам удастся ее разрушить, Харонии будет достаточно просто создать новую.
   – Но им снова понадобится молния, чтобы оказаться здесь! – огрызнулся капитан.
   – И кто бы им в этом помешал? Ты? Ты же мне объяснил, почему твоя роль ничего в этом не меняет… Если орден решит принять новую Темную Тропу, ты будешь беспомощен. И мы тоже. Именно поэтому мы должны их опередить и перехитрить, использовав молнию для того, чтобы покинуть этот город и оказаться в Каладрии.
   Чан и Шенда до сих пор хранили молчание, но они оба считали доводы фениксийца справедливыми. Драконийка о них узнала даже раньше, чем они пришли в трактир. Януэль еще по дороге в общих чертах посвятил ее в свой план. Она видела Кованого, видела, как Желчь завладела избранником и как Фарель принес себя в жертву, чтобы его спасти. Необходимо было как можно скорее попасть в храм.
   Или отречься.
   Януэль посмотрел капитану прямо в глаза:
   – Ты сказал, что пойдешь куда угодно, если я тебя об этом попрошу. Так сделай это.
   Напоминание об обещании, которое он дал прошлой ночью, окончательно убедило Сокола. Решение фениксийца могло оказаться наилучшим. Он хлопнул себя ладонями по ляжкам и гулко расхохотался.
   – До самой Харонии, если понадобится! – воскликнул он и подозвал к себе знаком одного из монахов-воинов. – Дай-ка мне это, – сказал он с таинственным видом.
   Монах-воин поклонился и протянул прямоугольный предмет, завернутый в ткань. Капитан принял его и аккуратно положил на низкий стол.
   – Усаживайтесь вокруг, – сказал Сокол, указывая на стулья. – И смотрите внимательно.
   Со всяческими предосторожностями он развернул ткань и извлек из нее гипсовый слепок в виде пластины. Он подул на ее поверхность и попросил добавить света. Каладриец приблизился и поставил на стол подсвечник, так чтобы всем был отчетливо виден рельеф слепка.
   – Я его выполнил сегодня утром, – шепнул им Сокол. – По памяти и с тех планов, которые смог разыскать в библиотеке храма.
   Януэль узнал место – общий набросок храма Пилигримов и окрестные улицы.
   – Но… но как ты мог знать заранее? – пробормотал он.
   – Между тем это просто, – ответил ему Сокол с довольной улыбкой. – Вначале мы собирались подстроить харонцам ловушку. Я не был намерен импровизировать, и вот – работа готова! Каладрийцы помогли снять план местности вокруг храма, чтобы у нас был общий вид ансамбля.
   Если этот план и не был достаточно точен, все же он позволял теперь составить представление об архитектурном замысле храма и о кварталах, посреди которых он возвышался.
   Капитан схватил оловянную ложку, торчавшую из стакана, и, вооружившись ею как линейкой, начал свои пояснения с левого края плана:
   – Вот тут, к западу, голова Тараска. Квартал начинается здесь, от границы между шеей и остальной частью тела.
   Гипсовый слепок с точностью воспроизводил все неровности, вздутия и утолщения тела Хранителя и вереницы прижавшихся друг к другу миниатюрных домиков на его боках.
   – Этот квартал застроен в основном большими гостиницами, куда съезжаются купцы и торговцы, а также все, кто прибывает в город с намерением отправиться дальше, на север. – Он провел ложкой по большой улице, которая прорезала квартал насквозь и оканчивалась на правой стороне плана. – Это улица Тейчин, считающаяся на Тараске священной. Вдоль нее тянутся внутренние садики, в которых попадается множество открытых щелей. Это жабры, и летом они выпускают горячий пар. Некоторые предприниматели, между прочим, умудряются торговать им. Похоже, этот пар имеет целебные свойства… Как бы то ни было, на протяжении всей улицы вы не найдете ничего, кроме роскошных отелей с их термами и садами.
   – А эти испарения, – спросил Януэль, – они не выделяются в данный момент?
   – Нет, только летом.
   Сокол обратил внимание на вспышку заинтересованности в глазах фениксийца, но тот попросил его продолжать. Капитан вернулся к плану и ткнул своей ложкой в сооружение, имеющее форму усеченной пирамиды.
   – Это храм Пилигримов, – сказал он, вздохнув. – Он окружен садами, которые и сами тоже обнесены крепостной стеной. Вы можете увидеть, что к этой стене не примыкает ни одной постройки. Главные ворота выходят на улицу Тейчин.